Мельников Руслан. Рыцари рейха

   Наверху хохотнули:
   – О, нам это известно! Говорят, там было весело.
   – Но на острове осталось много трупов, хэр синьор. Если их не вывезти, в городе может начаться мор, эпидемия... Хоронить евреев неприятно, но кто-то должен выполнить эту работу.
   – Да уж, да уж... приятного мало. Перетопили бы просто этих жидов – и дело с концом.
   – Нельзя, синьор. Если мертвецы попадут в городские каналы...
   – Знаю, знаю... Слышал уже – мор... Ладно, увозите эту еврейскую падаль с глаз долой, да побыстрее.
   – Грацие, хэр синьор!
   И вновь гондольеры гребли широкими коваными веслами. Плавучие катафалки продолжали свой скорбный путь. Похоронная процессия приближалась к мосту. Приблизилась. Уже почти вплотную!
   Бурцев замер. Сейчас... вот сейчас их и обнаружат. Непременно обнаружат! Никак ведь нельзя не заметить людей, нависших прямо над головой.
   Однако гондольеры не замечали. Или просто делали вид? Определенно, эти венецианские хароны либо слепы до безобразия, либо по неведомой причине весьма умело скрывают свое изумление. Перевозчики мертвых величественно и невозмутимо направляли погребальные лодки под мост.
   Они, что же, так все и проплывут – мимо, молча, со скоростью сонных черепах?
   Проплывали... Медленнее даже, чем вплывали...
   Первая гондола прошла совсем рядом, едва не опалив рыжие волосы Ядвиги факельным огнем. За ней – вторая. И третья...
   Четвертая неожиданно повернула к сваям моста.
   – Куа!^[34] – шепотом позвал гондольер.
   Венецианские гвардейцы не зевали. Один из копейщиков кондотьера ловко скользнул в лодку, откинул белое полотнище...
   В этой гондоле трупов не оказалось. Только плетеные корзины, доверху набитые камнями. Они-то и обеспечивали видимую осадку судна. Быстро и без плеска груз ушел под воду. Место в лодке освободилось.
   А мимо проплывала пятая гондола. И шестая. Водные катафалки походили друг на друга необычайно, и там наверху – на крепостной стене – сейчас трудно было заподозрить, что какая-то из лодок на время покинула процессию и задержалась под мостом дольше, чем следует.
   – Что все это значит? – Бурцев повернулся к Джеймсу.
   Тот улыбался:
   – Что мы спасены. Я ведь говорил тебе – отсюда мы направимся к кладбищу.
   Ловко! Операция по убийству Бенедикта и освобождению ценных пленников была продумана до мелочей.
   – В этой гондоле могут укрыться четыре не очень тяжелых человека, – поторопил брави. – Один уже там.
   В самом деле! Венецианский страж, помогавший спускать под воду корзины с камнями, растянулся на дне лодки. Гондольер призывно махал остальным.
   – Ядвига, Освальд, Бурангул... – приказал Бурцев.
   Все трое послушно спустились вниз.
   – Главное – не двигайтесь, пока не отплывете от крепости, – напутствовал Джеймс.
   Излишнее это было предостережение. Никто не шевельнулся. С ролью трупов четверо живых пассажиров, укрывшихся под белыми погребальными покровами, справлялись безукоризненно.
   Еще одна лодка проскользила мимо. Следовавшая за ней – свернула, остановилась под сваями моста. Второй страж спустился вниз. Вместе с ним отправились тяжеловесы Збыслав и Дмитрий. Следующим рейсом отплыли дядька Адам, здоровяк Гаврила Алексич и начальник венецианской стражи при всем своем доспехе. В последней гондоле, освобожденной от камней, залегли Джеймс, Бурцев и Сыма Цзян.
   Неприятное это было путешествие. Щеку холодила сталь трофейного «шмайсера». В ребра упирался сунутый под поддоспешник «вальтер» Бенедикта. От лодки-катафалка и тряпки над головой несло давней смертью и стоялой водой. В небольшую щель между бортом гондолы и смятым краем грубого покрывала виднелся медленно удаляющийся мост и крепость командорства Санта-Тринита. На стенах и башнях цитадели горели факелы, мелькали тени. Под мостом – меж темных свай покачивалась брошенная лодка. Ее пришлось оставить: угнанная темная гондола не вписывалась в белую погребальную флотилию.
   А из-под моста появлялись все новые и новые плавучие катафалки с мертвецами.

Глава 31

   Задорный и веселый, плохо вязавшийся с профессией перевозчика мертвых, голос гондольера раздался над самым ухом Бурцева. Их смуглокожий «харон» – парень с маленькими черными усиками а-ля жигало – много и быстро говорил по-итальянски. Джеймс перевел все сказанное в двух словах:
   – Можно вылезать.
   С неописуемым облегчением Бурцев сбросил с головы пропахший тленом саван. Вздохнул полной грудью. Хорош-ш-шо! Чувствовалась волнующая близость моря. А небо на горизонте окрашивалось предрассветным маревом.
   Теперь гондольеры работали веслами быстрее. Ленточка похоронной процессии шустро двигалась по водному лабиринту от канала к каналу, от проливчика к проливчику, от островка к островку. Живописные пустыри венецианских окраин и густо застроенные, заваленные отбросами зловонные улочки сменяли друг друга.
   Кое-где из воды торчали полосатые шесты. А у шестов на привязи терлись боками гондолы, гондолищи и гондолки самых разнообразных расцветок. Запах моря все ощутимее смешивался с миазмами средневекового города-порта. Нечистоты, отбросы, гнилая рыба... Амбре еще то.
   – Великая Венеция! – хмыкнул Джеймс.
   Бурцев так и не понял, восхищается брави или ерничает...
   Еще один поворот. Они плыли теперь по узкому и прямому, как копейное древко, канальчику, соединявшему две крупные протоки. Над каналом нависали дома – большей частью двухэтажные. Нижние – сырые, затхлые и непривлекательные – этажи были приспособлены под мастерские, торговые лавки, склады и всякого рода подсобки. Верхние имели более обжитой вид. Значительную часть времени венецианцы предпочитали проводить здесь – поближе к свету, теплу и свежему воздуху. В глаза так и бросалось страстное желание хозяев максимально расширить жизненное пространство наверху.
   К фасадам домов лепились разномастные балкончики, балконы и висячие террасы. Некоторые протяженными галереями окружали здание со всех сторон. Порой дома на противоположных берегах канала едва не касались друг друга верхними надстройками. «Раздолье для влюбленных!» – подумалось Бурцеву, когда гондольер проталкивал лодку под одной из таких вот балконных арок. Влюбленных... Сердце неприятно кольнуло. Где ж ты сейчас, милая Аделаидка?
   Украшенные крылатыми львами ставни и двери всюду были закрыты. По обе стороны канала царило сонное безлюдье предрассветного города. Только где-то впереди какой-то синьор, напрочь лишенный музыкального слуха, негромко, но старательно и с придыханием выл серенаду под чудовищный аккомпанемент неопознанного струнного инструмента.
   Вскоре Бурцев увидел певца. Молодой щеголеватый синьор в узких ярких штанах, пышном камзоле, широком черном плаще, пестром берете и с коротким мечом на поясе сидел в маленькой, но богато и безвкусно украшенной гондоле. Обратив взор к пустующему балкону, артист-самоучка нещадно терзал лютню. Гондольер-извозчик, тоже вооруженный мечом, опершись на весло, терпеливо ждал, когда влюбленный господин изольет душу.
   Приближение похоронной флотилии прервало ночной концерт. Краткий раздраженный приказ лютниста – и слуга-гондольер втолкнул лодку в тень двухэтажного особняка, укрепленного сваями. Что поделать: любовные серенады и траур – вещи несовместимые.
   А похоронная процессия не останавливалась. Пара дюжин – никак не меньше – белых гондол с горящими факелами на изогнутых носовых гребнях длинной цепочкой пробирались по прямому фарватеру, пока...
   Начальник венецианской стражи властно взмахнул рукой. Четыре лодки выбились из общего потока, отплыли в сторону, остановились, повинуясь веслам гондольеров. На этих гондолах копошились ожившие «покойники»...
   Джеймс встревожился, что-то спросил по-итальянски. Кондотьер негромко отозвался с соседней лодки.
   – В чем дело? – насторожился Бурцев.
   – Мы должны плыть к Греховному кладбищу, – объяснил брави. – Но впереди – устье Большого Канала.
   – И что?
   – Ночью его перекрывают цепью на случай нападения пиратов и генуэзского флота. Сегодня городская стража должна опустить цепь, чтобы можно было беспрепятственно вывезти мертвецов из города.
   – Ну и?
   – Кондотьер предлагает пропустить вперед лодки с трупами – проверить, все ли в порядке, а самим высадиться и подождать.
   – Что ж, разумно, – похвалил Бурцев. – Осторожность нам не помешает.
   – Так-то оно так, но вообще-то в мои планы не входила эта остановка.
   – Да ладно тебе, Джеймс. Успеется еще на кладбище-то. Мы будем ждать прямо здесь?
   – Да, совсем недолго. Если цепь на Большом Канале опущена, за нами сразу же вернутся, поплывем дальше. Если что-то не так, это удобное место для бегства. Здесь легко затеряться.
   – Ну, так и нечего беспокоиться! У вас, я смотрю, все схвачено...
   Брави не ответил – наемный убийца зыркал по сторонам. Блин, приступ паранойи у него, что ли? Все ведь тихо-спокойно вокруг. Бурцев отвернулся от берега, глянул на погребальную процессию.
   – Слушай, Джеймс, а как вы вообще все это устроили? С евреями? С похоронами?
   – А? Что? – оглядывающийся брави не сразу понял, о чем его спрашивают. – Ах, это... Люди дожа помогли. Да и сам Бенедикт весьма кстати затеял вчера резню на Джудекке. У немцев на Венецию большие планы. Но первым делом они решили взяться за евреев. Сначала Бенедикт вынудил дожа переселить всех венецианских евреев на один остров. Потом заставил отдать ему этот островок на откуп. Хранители Гроба и братья ордена Святой Марии заявили, что наведут свой порядок в греховном гнезде иудеев. Ну и наводят...
   Насколько я знаю, это уже третий погром на Джудекке. Еще немного – и остров совсем обезлюдеет. Говорят, в Иерусалиме немцы не оставили ни одного еврея. То же, видимо, ждет и Венецию. Старейшины еврейской общины заваливают дожа подарками и слезно умоляют переселить их на соседний остров Изолу. Там сейчас живут оружейники, но еврейские купцы и ростовщики готовы выкупить мастерские за любые деньги. Они согласны безвылазно жить в добровольной изоляции, лишь бы крестоносцы ордена Святой Марии и Хранители Гроба оставили их в покое. Гетто кажется сейчас венецианским иудеям землей обетованной.
   – Как-как ты сказал? Гетто?
   – Так здесь называют оружейные мастерские.
   Ах, вот, значит, откуда пошло это милое словечко...
   Брави умолк. Бурцев тоже. Мимо проплывала очередная гондола с жертвами фашистско-тевтонского порядка. Почти борт о борт с ними проплывала. Гондольер ли, случайно зацепивший веслом плотную ткань, или усиливающийся ветер был в этом виноват, но край белого покрывала на лодке оказался откинут.
   Еще одна причина, почему евреев лучше хоронить ночью... Бурцев увидел молодую женщину. Возможно, некогда красивую, но ныне изуродованную до жути. Темные волосы, характерные черты лица, нос с горбинкой не оставляли сомнений в ее национальности. А вот глаз у женщины не было. Вообще. На тускнеющие предутренние звезды она смотрела запекшейся кровью пустых глазниц. Сквозь прорехи разорванного платья виднелось покрытое синяками и порезами тело. На остатках одежды выделялась несуразная желтая нашивка.
   – Джеймс, а это еще что?
   – Синьор Типоло, по наущению Бенедикта, распорядился, чтобы все венецианские евреи носили такие вот отличительные знаки.
   Лодка уплыла.
   – Звери! – на соседней гондоле всхлипнула Ядвига.
   Да уж, зрелище не для слабонервных.
   Напряжение брави передалось Бурцеву.
   – Как думаешь, Джеймс, мы сейчас в безопасности?
   – Возможно, – как-то уж очень уклончиво ответил тот. – Все городские мосты еще перекрыты. А на гондолах им догнать нас будет непросто. Если конечно...
   – Что?
   – Тихо!
   Далекий гул разносился над сонным городом в предрассветном мареве. Средневековую Венецию будил... будил... Звук моторов будил Венецианскую республику!
   – Мерда!^[35] Минькья!^[36] – британец Джеймс смачно и непонятно ругался по-итальянски. – Они уже подняли тревогу! Быстрее, чем я рассчитывал!
   «И „они" тоже знают дорогу на кладбище», – догадался Бурцев.
   Единственный глаз брави с ненавистью смотрел на гондолу кондотьера. Догадаться, о чем сейчас думает Джеймс, было нетрудно.
   – Кнехт? – спросил Бурцев.
   – Кнехт, – кивнул брави. – Тело вынесло течением. Стража увидела.
   Да, не стоило убивать этого бедолагу, а уж убив, нужно было хотя бы грамотно замести следы. «Эллин» сделать этого не сумел. И вот, пожалуйста...
   Звук нарастал, звук быстро приближался...
   – Летящие гондолы отца Бенедикта! – в ужасе выкрикнул кто-то.
   – Что? – не понял Бурцев – Какие-какие гондолы?
   Ответа не последовало.
   – Мерда! Мерда! Мерда! – разорялся такой, как казалось до сих пор, невозмутимый брави с туманного Альбиона.
   Фак! Фак! Фак! – невольно захотелось поправить Бурцеву. А уж потом добавить по-русски, позамысловатей. Да так, чтоб уши завяли.
   – К берегу! – приказал брави.
   – К берегу! – крикнул кондотьер.
   Причалить к обрывистому, скользкому от нечистот и помоев, жутко неудобному для высадки парапету, однако, оказалось непросто. Каждый гондольер хотел сделать это первым, и в итоге никто не мог пробиться сквозь сплошную мешанину белых катафалков. Лодки, набитые живыми и мертвыми, теснили, отталкивали друг дружку. Кто-то прыгал в воду, кто-то пытался плыть дальше по каналу. Но поздно! Слишком поздно...
   Бурцев обратился в слух. Ему уже доводилось слышать в тринадцатом веке и рев танкового двигателя, и вой атакующего «мессершмитта», и тарахтенье «цундаппа» с коляской. Но это... Самолет? Нет. Автомобиль? Нет. Мотоцикл? Тоже нет. Похоже... Похоже на катер. Или, точнее, на небольшую моторную лодку. А еще точнее – на две лодки.
   Он не ошибся. Моторки со свастикой на приподнятых носах вынырнули из-за поворота. Самые обычные моторки... Обе неслись по прямому руслу канала, оставляя позади барашки вспученных волн.

Глава 32

   Блин! Да с такими моторизированными «гондолами» цайткоманда СС может контролировать все водные артерии Венеции. Впрочем, сейчас в моторках сидели не только эсэсовцы. Бурцев с удивлением обнаружил, что фигуры автоматчиков в непромокаемых плащах, гитлеровских касках и со «шмайсерами» наизготовку виднелись лишь на корме и на носу. Места в середине занимали союзнички гитлеровцев – тевтонские арбалетчики. По два на лодку.
   А потом удивляться времени не осталось. Приблизившись, немцы открыли огонь на поражение. Сухо протрещали над водой автоматные очереди. Свистнули стрелы тевтонских арбалетчиков...
   Сразу три погребальные лодки перевернулись. Зашипели гаснущие факелы. Повалились, посыпались мертвецы из-под белого покрывала-савана. Этим телам в одеждах с желтыми метками не суждено было добраться до кладбищенской тверди. И не только им: к мертвым евреям с Джудекки присоединялись скошенные очередями гондольеры.
   Начав расправу с хвоста траурной процессии, карательные экипажи «летящих гондол» быстро продвигались вперед. Опрокинулось еще две лодки, груженные трупами. С третьей упал гондольер – в его спине по самое оперение засела толстая стрела. Падая за борт, бедняга опрокинул горящий факел. Факел уткнулся в мертвый груз плавучего катафалка. Погребальное покрывало затлело, занялось огнем. Затрещало, задымилось...
   По лодке Бурцева, Джеймса и Сыма Цзяна пока не стреляли. Видимо, в свете факельных огней преследователи разглядели, где находится «полковник Исаев», и все еще надеялись взять его живым. Потому и щадили тех, кто рядом. Но только если очень рядом.
   Когда их гондольер с усиками жиголо в отчаянии прыгнул за борт и попытался добраться до берега вплавь, «шмаисеровская» пуля выворотила бедняге мозги. Да так, что забрызгало и воду, и лодки вокруг. Хорошо хоть проворный брави успел дотянуться до брошенного весла.
   Еще несколько пуль ударило в борт кондотьерской гондолы. Никого там вроде не задело, но щепа так и сыпанула сухим фонтаном.
   – Летящие гондолы отца Бенедикта! Летящие гондолы!
   Живые еще перевозчики мертвых кричали в панике. Да, видимо, с такими патрулями и их возможностями Венеция хорошо знакома...
   Бурцев не кричал. Бурцев действовал. Отпихнул назад, на корму, Джеймса – нечего путаться под ногами. Вытащил из-под скомканного покрывала «МП-40». Бросил через плечо:
   – Брави, держи гондолу на месте, чтоб не дергалась.
   Джеймс понял все с полуслова. Опустил весло в воду, навалился, остановил пляшущую лодку, развернул носом к нападавшим.
   – Сыма Цзян, к бою!
   – Моя уже!
   Сообразительный китаец распластался по дну гондолы со своим «шмайсером» наизготовку.
   Бурцев опустился на колено – стрелять, стоя в раскачивающейся лодке, все-таки несподручно.
   – Сема, твоя та, что слева и поближе, – дал он последнее указание. – Моя – правая дальняя. Пли!
   Они лупанули одновременно. Бурцев – короткими расчетливыми очередями снял автоматчиков с кормы и носа. Ударившая под выстрел волна помешала, правда, достать арбалетчиков. Впрочем, это было не важно. Лишенная управления, не сбавившая скорости моторка с перепуганными тевтонами ударилась о берег канала, подскочила, достав задранным носом до нависшего над водой балкона.
   Крик. Треск... Арбалетчики полетели за борт. «Летающая гондола» осела, переломилась. Сверху рухнуло полбалкона. С плеском припечатало по воде.
   Сыма Цзян тем временем из положения лежа засадил длинную очередь по второй моторке. Китаец опустошил рожок за доли секунды. Изрешетил нос со свастикой, прошил борт, свалил переднего автоматчика, ранил обоих арбалетчиков и, кажется, задел фашика на корме – тот не смог либо не успел отклонить лодку. А может, не захотел. «Гондола» с навешенным сзади мотором шла на таран.
   Запоздалая попытка Джеймса увернуться от удара результата не принесла. Моторка мазанула по борту, разнесла в щепки полкормы, перевернула плавучий катафалк, вытряхнув в воду всех троих. Но расколола и свой собственный искрошенный пулями нос. Отскочила в сторону, врезалась в соседнюю гондолу с трупами, раздавила, опрокинула ее, перевернулась сама, затонула, увлекаемая ко дну захлебывающимся двигателем.
   Из обоих экипажей «летающих гондол» вынырнул лишь один человек. Эсэсовец. Без оружия, без каски. Фриц отчаянно барахтался среди мертвых евреев, лихорадочно цеплялся то за обломки лодок, то за набухшие, помеченные желтым одежды покойников. Но судорожная борьба длилась недолго. Чье-то кованое весло дотянулось до головы немца. Удар, всплеск, пузыри – и Хранитель Гроба скрылся под водой.
   Бурцев тоже едва держался на плаву. Автомат пришлось бросить сразу, но вот увесистый – с кило – «вальтер» Бенедикта за пазухой неумолимо тянул ко дну. Да и промокший поддоспешник... А достать пистолет или сбросить толстую, перетянутую ремнем куртку и не захлебнуться при этом самому было совсем не просто.
   Рядом шумно отфыркивался Сыма Цзян. Китаец тоже избавился от «шмайсера» и, похоже, чувствовал себя сносно. А Джеймс? Вон он! Брави бултыхался чуть поодаль, ухватившись за расстрелянную венецианскую труповозку.
   Сквозь запруду из мертвых тел и перевернутых лодок к ним пробивались уцелевшие гондолы. Слишком, слишком медленно! Бурцев очень старался не хлебнуть ненароком грязной водицы из канала Венеции. Эка гадость!
   И в этот момент, наконец, пришла помощь. С берега.
   – Синьоры! Синьоры!
   Кто-то протягивал древки копий.
   Хотелось немедленно схватиться за эти неведомые спасительные соломинки. Но...
   – Кто такие, Джеймс? – захлебываясь прокричал Бурцев.
   Вместо брави ответил кондотьер:
   – Мои люди.
   Простреленная лодка «эллина» едва держалась на плаву, и венецианец уже перебирался на берег. Гаврила и дядька Адам последовали на ним.
   Значит, все в порядке?
   Бурцев вцепился в копье. Его вытянули. Усадили. Накинули на плечи что-то сухое, теплое. Промокший, съежившийся и казавшийся от того еще меньше, чем обычно, Сыма Цзян тоже сидел на берегу, кутался в чей-то плащ. Из гондол на сушу выпрыгивали остальные пленники Бенедикта. Кондотьер и двое его подручных-копейщиков с кем-то здоровались, негромко переговаривались. Вокруг мелькали штаны-колготки, кожаные куртки, тускло поблескивали наконечники копий, каски, шлемы. В самом деле венецианская гвардия... Из узких зловонных переулков выходили все новые и новые гвардейцы.
   Последним из канала извлекли Джеймса. Вид брави был жалок. Мокрая черная повязка чудом удержалась на глазу киллера, не иначе как следил за этим британец специально. А вот за сапогами не уследил – утопил свои сапоги Джеймс Банд.
   Наемный убийца сел в грязь, обхватив колени руками, и почти сразу же повалился набок. Закашлялся. Однако, похоже, было кое-что еще, что доставляло ему больше беспокойства, чем попавшая в легкие вода.
   Не переставая отхаркиваться, Джезмонд Одноглазый зыркал по сторонам своим единственным оком. И на венецианских гвардейцев смотрел так, как не смотрят на друзей или союзников.
   – Ты чего, Джеймс? – изумился Бурцев.
   – Не понимаю... – тихо простонал тот. – Почему они здесь... Сейчас... Ведь был уговор – на Греховное кладбище... Что-то тут не так... Что-то... Кондотьер?!
   «Эллин» даже не обернулся на зов. Начальник венецианской стражи вполголоса отдавал приказания уцелевшим гондольерам. Гондольеры кивали и спешно отплывали прочь. Трупы из воды вытаскивать эти перевозчики мертвых явно не собирались. Странно...
   – Кондотьер?
   И вновь – никакой реакции.
   Джеймс медленно поднялся. Не разгибаясь, шагнул вперед.
   – Кон-доть-ер?
   Бурцев первым увидел копейное острие, нацеленное в спину брави. Нет, два острия...

Глава 33

   Что именно заставило его предупредить Джеймса? Может быть, этот дерзкий брави был ему более симпатичен, чем хитромудрые венецианцы. Может, поступки киллера казались понятнее и естественнее, чем действия копейщиков «эллина». Может, сомнения Джеймса зародили неясные подозрения и в душе Бурцева. А может, просто по жизни не любил он таких вот ударов в спину. Даже если речь идет о спине наемного убийцы.
   – Джеймс! – крикнул Бурцев. – Сзади!
   Да, Джезмонд Одноглазый не зря считался профессионалом высшей пробы. Весь его жалкий вид, скованность членов и непрекращающийся кашель как рукой сняло. Или все это изначально было игрой на публику – изумительной в своей правдоподобности игрой, которой Джеймс ловко усыплял бдительность венецианских гвардейцев?
   – ...ади!
   Бурцев еще кричал, а брави уже подобрался, крутнулся на месте. Не отпрыгнул от копейных наконечников – нет. Наоборот. Извернувшись, уклонился, юркой ящерицей ушел из-под колющих ударов. Отбил ладонями копья в стороны, ловко вскользнул, вклинился меж ними. И...
   Копейщики хороши в строю. Эти же двое оказались вне строя. Джеймс приблизился к ним на расстояние вытянутой руки. И в вытянутой руке наемного убийцы блеснула сталь – смертоносное жало верного кольтэлло выпало из рукава в ладонь.
   «Молодец!» – невольно восхитился Бурцев. Этот средневековый шпион и киллер, пожертвовав сапогами, умудрился, однако, сохранить при себе оружие.
   Джеймс орудовал ножом с потрясающей, просто нечеловеческой ловкостью. Брави волчком вертелся между стражниками. А его маленький, почти игрушечный, клинок наносил страшные раны.
   Сейчас, в плотном ближнем бою, длина древкового оружия – не преимущество, а помеха. И солдаты-копейщики уже мало отличались от скота на бойне. Раз, два, три... Вжик-вжик-вжик. И еще – вжик. Сухожилия на ногах и руках. Бедренные и сонные артерии. Глаз, шея... Каски и кожаные панцири оказались бесполезными. Оба венецианца повалились к ногам Джеймса.
   Хрип, кровь...
   На все про все ушло не больше двух секунд. Еще с полсекунды длилась немая сцена. Потом началось всеобщее движение. Пошло-поехало потом...
   На дядьку Адама, Бурангула и Ядвигу, стоявших чуть в сторонке, налетел вдруг добрый десяток солдат. Откуда-то появились ремни и веревки. Грубо и живо венецианцы скрутили всех троих.
   Видя такое дело, Освальд и Дмитрий схватились за мечи. Но не успели даже вырвать клинки из ножен. Ни тот, ни другой. Поляка и новгородца сбили с ног копейными древками, навалились скопом... Снова ремни, снова веревки...
   Похоже, сбежавших пленников отца Бенедикта, в отличие от Джеймса, гвардейцы дожа убивать пока не собирались. Только вязать. Но легче-то от этого не было. Что же это получается, елки-палки?! Их освободили из одной темницы, чтобы сразу бросить в другую?
   Бурцев больше не рассиживался – подскочил. Правда, стоял на ногах недолго: болезненный удар копья под коленки завалил и его. За спиной возник тот самый гондольер, что чартерными рейсами вывозил их под мост из цитадели Санта-Тринита.
   Збыславу тоже не повезло: в тылу у литвина оказался сам кондотьер. Тяжелой рукоятью палаша «эллин» с размаху саданул Освальдова оруженосца по голове. Збыслав обмяк, осел, повалился головой вперед. В приготовленные путы.
   Лишь Гаврила Алексич и китаец Сыма Цзян пробились к Джеймсу. Русский богатырь ловко перехватил копье одного из нападавших, мазанул владельца древкового оружия о камни, отправил бесчувственное тело в канал и, размахивая трофейным копьецом как оглоблей, занял непробиваемую оборону.