Мельников Руслан. Тевтонский крест

   И снова он ошибся.
   Второй раз от неминуемой смерти его спасла сабля Бурангула, подставленная под удар Казимирова меча. Меч скользнул в сторону. Куявец же с глухим ревом опять вздернул коня на дыбы. Мелькнули тяжелые копыта, раздался смачный звук удара подковы о человеческое тело. Татарский сотник откатился в сторону.
   Бурцев судорожно шарил рукой в поисках потерянной сабли. Нет! Ничего нет, кроме… Правая кисть целиком ушла в прореху лопнувшего мешка. Да, ничего, кроме вонючего порошка. Зато этого добра – навалом!
   Он зачерпнул китайской «громовой смеси». Сам подскочил вплотную к коню противника. Левая рука мертвой хваткой вцепилась в поводья. Бурцев повис на них всем телом, не давая всаднику вновь поднять животное на дыбы и укрываясь за лошадиной шеей от меча куявца.
   Потом все было просто. И быстро.
   Он пихнул в конскую морду жмень пороха. И отпрянул назад.
   Грязно-серое облачко окутало голову животного. Тяжелая пыль забилась под стальную маску-налобник, попала в глаза, в ноздри, в пасть. Едкая смесь, сдобренная кровью, залепила морду рыцарского коня. И конь взбесился.
   Нет, князь, не упал. Мастерство опытного наездника позволило ему удержаться в разбитом седле. Но и остановить полуослепшего, обезумевшего от боли скакуна Казимир не смог.
   Конь не реагировал ни на шпоры, ни на повод, раздиравший пасть, ни на злые окрики хозяина. Он несся прочь, отфыркиваясь и отплевываясь «громовой смесью».
   Примеру князя тотчас же последовала его свита. Рыцари, оруженосцы и кнехты торопливо разворачивали лошадей. Неожиданный маневр Казимира в сторону леса был воспринят ими как сигнал к отступлению. Новгородцы и лучники Барангула навалились на противника. Но опасность-то сейчас была в другом!
   – Факельщики! – надсадно заорал Бурцев. – Отсекайте факельщиков! Не подпускайте их сюда.
   Кричать пришлось дважды – по-русски и по-татарски.
   Слава богу, дошло! Русичи и бурангуловцы обратили наконец взоры туда, куда он указывал, – на всадников с факелами. Те тоже намеревались проскочить вслед за своими панами мимо потрепанной баррикады из кожаных мешков. Поляки размахивали факелами, отгоняя противников. Огненные брызги летели во все стороны. Одна такая искра в пороховую кучу – и победа над куявцами станет пирровой.
   – Вперед!!! – Бурцев подхватил с земли монгольское копье с бунчуком и первым бросился навстречу поджигателям.
   Его услышали. И его послушались. Наверное, потому, что больше в этой суматохе слушать было просто некого, а развевающийся над головой Василия бунчук доходчивее всяких слов указывал направление атаки.
   Стычка произошла буквально в нескольких шагах от пороховых россыпей. Противостоять пешему, но превосходившему по численности врагу конные факельщики не смогли. Трое несчастных – один новгородец и двое стрелков Бурангула, одежды которых особенно сильно пропитались кровью и порохом, сами превратились в мечущиеся живые факелы и были затоптаны польскими лошадьми. Но уже через пару минут все закончилось: куявцы перебиты, а победители спешно тушили догорающие среди трупов огни. Дмитрий уцелел. Чуть пошатываясь, держа в руках шлем, выдержавший удар Казимирова меча, новгородец подошел к Бурцеву. Из уголка рта унбаши сочилась струйка крови. Правый ус и добрая половина пропыленной порохом бороды уже окрасило красным.
   – Ну, как ты, Дмитрий?
   Десятник хлопнул его латной рукавицей по плечу – той самой рукавицей, которой при первом знакомстве так славно заехал Бурцеву в зубы.
   – Наш новгородский шелом куявскому мечу ни в жизнь не пробить, – оскалился Дмитрий. – А уж клинок, который проломит голову мне, – тот и подавно не выкован.
   Бурангул тоже оказался живучим. И везучим: доспехи смягчили чудовищный удар конских копыт.
   – Бывало и похуже, – заверил кочевник Бурцева.
   – Ну, спасибо, что выручили. Если б не твой щит, Дмитрий и не твоя сабля, Бурангул…
   – Да ладно тебе, – отмахнулся новгородец. – У нас в бою завсегда так, правда ведь, Бурангулка?
   Сотник серьезно кивнул.

Глава 55

   – Духи огня сегодня милостивы к нам! Они не тронули громовую смесь!
   О, сам Кхайду соизволил явиться! Милостивые духи огня, значит? Вот как запросто все объясняется у могущественных ханов.
   – Но без воинской доблести милость духов оказались бы не столь очевидной. – Кхайду словно угадал мысли Бурцева. – И доблесть будет вознаграждена! Твоя доблесть – в особенности, русич Вацалав. Я видел твой подвиг. Я доволен им.
   Хан в боевом облачении величественно восседал на крепком коньке. Позади сгрудились нукеры личной гвардии, все в седлах, все при полном вооружении. Когда они только успели влезть в свои чешуйчатые панцири? Был, впрочем, в свите хана и один бездоспешный человечек – желтолицый Сыма Цзян. Его узкие глаза заметно расширились, когда китаец измерил взглядом расстояние от затоптанных огней до рассыпанных дорожек пороха. Знаток «громовой смеси» и мастер гильотинирования зацокал языком.
   – Надо бы погоню снарядить, – устало произнес Бурцев. – Поляки ушли в лес.
   – Знаю, – ответил Кхайду. – Две сотни уже прочесывают окрестности. Скоро к ним присоединится еще две.
   Хм. А нам здесь хотя бы одна не помешала. Ох, как кстати, пришлась бы подмога в бою с куявцами. Ведь были же у тебя, хан, готовые к битве нукеры. Вон они – толпятся за спиной.
   Проницательный хан вновь понял его без слов:
   – Хочешь спросить, русич, почему к вам не пришла помощь?
   В данном случае насупленное молчание было знаком согласия. Кхайду понимающе кивнул:
   – Поляки слишком близко поднесли свои факелы к громовому порошку. И послать к вам моих лучших воинов означало бы отправить их на гибель. А зачем увеличивать число ненужных жертв? Вы должны были сами бороться за свое спасение. Или погибнуть. Вы победили.
   Понятненько… Хан, желая ограничить число потенциальных смертников, не стал гнать на пороховую кучу элитную гвардию. Все правильно. Все разумно. Все логично. И все же сердцем, не отошедшим еще от горячки боя, Бурцев никак не мог постичь эту восточную логику.
   – Ну, а лучники? – Он взглянул в глаза Кхайду. – Твои хваленые стрелки, непобедимый хан? Они-то могли поддержать нас? Неужели никто в лагере не успел натянуть тетиву на лук?
   Кхайду ответил спокойно:
   – Лучники были готовы и ждали моей команды. Но помочь стрелами воинам, уже сошедшимся с врагом в рукопашной схватке, нельзя. Можно или не стрелять вообще, или стрелять, чтобы перебить всех без разбора и спасти тем самым запасы громового порошка. Мне советовали второе…
   Кхайду взглянул на китайца. Сыма Цзян опустил глаза.
   – … но я выбрал первое, Вацалав. Тех, кто отступает под натиском врага, я караю. Тех, кто храбро сдерживает натиск, я милую и воздаю героям должные почести. Иначе мне не будет веры среди воинов. А вера – она важнее громовой смеси.
   Бурцев замер, ошарашенный. Выходит, они бились с поляками под прицелом ханских лучников!
   – Ты достойно проявил себя в бою, Вацалав. Ты обратил в бегство польского нойона и всех его нукеров. Ты остановил всадников с факелами и спас громовую смесь. Ты истинный богатур, русич.
   Бурцев усмехнулся. Богатур, значит? Вот откуда пришло на землю святорусскую грозное слово «богатырь»… Ладно, раз не суждено стать рыцарем, побудем пока богатуром. Впрочем, одним «богатурством» дело не ограничилось.
   – Твои соплеменники из новогородских земель после гибели Федора так и не выбрали нового предводителя. – Кхайду-хан взглянул на русичей. – А не пора ли сделать выбор? Сегодня. Сейчас.
   Новгородцы одобрительно загудели.
   – Вижу, храбрые русы уже сейчас готовы выполнять твои приказы, – продолжал Кхайду. – Это хорошо. На таких воинов можно положиться. Отныне ты – мой юзбаши, Вацалав, и воевода всей русской дружины.
   Юзбаши так юзбаши. Нет, ханская милость – конечно, приятно. Но Казимир-то ушел. Посланный вдогонку отряд степняков вряд ли достанет куявского князя в польских лесах. И Аделаида по-прежнему находится в руках похитителей. Тут не то что сотником – да хоть тысячником, хоть темником ханским стань – все едино. А ведь был же такой шанс сорвать свадьбу куявского князя и малопольской княжны. Такой шанс! Завалить женишка – и дело с концом. Не завалил…
   – Ты недоволен, Вацалав? – нахмурился Кхайду-хан. – Ты не желаешь вести в бой людей, которые поверили в тебя?
   – У них есть более достойные вожди, хан. – Бурцев кивнул на Дмитрия.
   – Не дури, Василь, – прогудел десятник. – Не гневи понапрасну ни меня, ни хана. Новогородцы тебя признали своим новым воеводой, так что и ты уж не откажи.
   Бурцев обреченно вздохнул. В западных дружинах и рыцарских отрядах во главу угла ставилось знатное происхождение. Неблагородный человек, будь он хоть семи пядей во лбу, не мог отдавать приказы. Только подчиняться. Здесь же все иначе. Выбиться в люди хваткому, смелому и сообразительному воину татаро-монгольской армии гораздо проще, даже если предки не проторили ему широкой дороги к славе и богатству. Вот и у Бурцева карьерный рост – налицо. Совсем недавно он был бесправным пленником, а теперь – нате вам, пожалуйста: сотник-юзбаши и воевода в одном лице. Этак и самого хана подсидеть недолго.
   – Хрен с вами, – пробормотал Бурцев.
   Новгородцы заулыбались. Кхайду понял, что предложение принято. И тоже довольно осклабился. Хан вовсе не горел желанием устраивать показательную казнь за непослушание для своевольного, но перспективного воина.
   Кхайду повернул коня к своему шатру. Нукеры-гвардейцы последовали за своим предводителем. Среди пороховых россыпей остался только Сыма Цзян. Желтолицый старик сокрушенно качал головой.
   Принимая командование, Бурцев наивно предполагал, что под началом сотника-юзбаши состоит именно сотня бойцов, ну, может быть, плюс-минус лапоть, то есть рота или около того. Однако четкое деление на десятки-арбаны, сотни-ягуны и тысячи-минганы усматривалось лишь в татаро-монгольских туменах. Так, поредевший после схватки с куявцами отряд Бурангула Кхайду-хан дополнил воинами из другой потрепанной в боях сотни. В результате получилась полноценная рота «коннострелков».
   Союзников же татаро-монголы редко мешали ео своими воинами, и в этом, пожалуй, был определенный смысл: управлять в сражении разноязыкой ратью, привыкшей и воевать по-разному, все-таки проблематично. А посему союзники дробились на десятки и сотни самостоятельно и иногда образовывали особые воинские единицы.
   Свою дружину русичи именовали не сотней-ягуном, а полком. По давней новгородской традиции, состоял он приблизительно из двухсот воинов конной рати с запасными лошадьми. Как растолковал Дмитрий, в Новгороде вообще имелось лишь два рода войск: рать конная и рать пешая, или ладейная, то есть передвигавшаяся на ладьях. Как таковые, отсутствовали даже лучники, которым положено завязывать сражение. Луками и арбалетами в той или иной мере владели все воины, но перестрелкам с врагом они всегда предпочитали рукопашную.
   Хотя новгородский «полк» и понес ощутимые потери, все равно таким количеством людей Бурцеву командовать еще не приходилось.
   – Привыкнешь! – подбодрил его Дмитрий. – Главное, что новгородцы тебя зауважали. Ну, осваивайся пока, а я пойду. Ребята мои нашли тут раненых куявцев – двух кнехтов и факельщика. Надо бы отвести их к Кхайду. Может, расскажут чего…
   – Иди, – согласился Бурцев. – Мне тоже тут нужно…
   Как на древнерусском сказать «перетереть базары», он не знал.
   – Надо мне, в общем…
   Бурцев направился к пороховому запасу татаро-монгольского войска, где среди трупов и затоптанных турсуков уже суетился Сыма Цзян, сгребая рассыпанный порох в невесть откуда взявшиеся мешки и мешочки.
   – Эй, Поднебесная! – негромко окликнул Василий по-татарски. – Как там тебя, Сема Цзянов…
   Пожилой китаец поднял голову. Вблизи он казался еще старше. Такому место не в походе, а в мягкой постели с «уткой» под кроватью
   – Что угодно, великая юзбаши Васлав? – Улыбка китайца напоминала сейчас одну из многочисленных морщин на смятом желтом лице.
   – Дед, это ты подбивал хана утыкать нас стрелами вместе с поляками?
   Ротовая морщина азиата стала шире. В ней появились зубы. Весьма даже неплохие для такого возраста – крепкие, острые. Китаец поднялся, едва достав седой макушкой до груди Василия.
   – Порошок грома и молнии способна сотворять чудеса, юзбаши Васлав. – Китаец, по своему обыкновению, смешно коверкал татарскую речь. – Моя порошок крушить каменя и броня. Моя порошок вселять ужас в сердце врага. Моя порошок нужен, чтобы всегда был победа. Злая поляка поджигать моя порошок. Без порошок нет победа…
   – Вообще-то для победы нужны еще и воины. Причем живые, а не перебитые стрелами. С одним порошком много не навоюешь, старик.
   – Воины у хан Кахайду много, громовой порошок мало, храбрая русича, – упрямо твердил китаец.
   Бурцеву захотелось отвесить ему пару оплеух, чтоб раз и навсегда вышибить из ханского советника эту махровую азиатчину. Генералы всех времен и народов, которые ни в грош не ставят солдатские жизни, были ему крайне несимпатичны. Но ведь не драться же со стариком, в самом деле!
   Китаец тем временем вновь склонился над пороховыми россыпями.
   – И все-таки, дед, – Бурцев склонился к старику, тронул за плечо, несильно, но ощутимо сжал пальцы. – Впредь не давай хану подобных советов. Иначе я за себя не руча…
   Дедок чуть изогнулся, как бы поворачиваясь к Бурцеву, а как бы и нет. Одно-единственное неуловимое движение – и в следующее мгновение ноги вдруг утратили опору, а под обеими коленками заныло. Удар старого китайца был резким, сильным и точным.

Глава 56

   Такой прыти от сухенького и безобидного на вид старичка Бурцев не ожидал. Потому и не успел сразу среагировать должным образом. Со стороны, наверное, было похоже, будто он просто поскользнулся в луже не подсохшей еще крови. По крайней мере, никто не спешил их разнимать.
   Ничего ж себе, приемчик! А ведь дедок, пожалуй, и убить может, если дотянется до жизненно важных точек. Боевой инстинкт рукопашника сработал на автомате. Бурцев перехватил твердые пальцы, уже сложенные в жесткий пробивной клюв, резко крутанулся в пороховой пыли, рывком подтянул Сыма Цзяна поближе. Обвил правую руку противника ногами, взяв китайца на болевой захват. Дед шумно вдохнул, однако не вскрикнул.
   Принуждать пожилого соперника к этому Бурцев не стал. Все равно клюв из трех пальцев уже утратил упругость стальной пружины и колючую прочность копейного острия – рука Сыма Цзяна расслабилась. Бурцев отпустил китайца.
   Кряхтя и охая – больше для виду, чем по необходимости – старик поднялся. Встал на ноги и ошеломленный Василий. Под отбитыми коленками все еще болело.
   – Ты чего, дед? Белены объелся?
   – Видела моя воинов разная клана и школа, – проскрипел китаец. – Но никто не разговаривала со мной так непочтительно, как твоя, Васлав.
   Вот те на! Ушуиста великого и ужасного обидел. Что ж, старость надо уважать. Эту простую истину желтолицый Сыма Цзян ему только что популярно объяснял – на пальцах. Буквально.
   – Извини, отец, – примирительно сказал Бурцев. – Но уж и ты меня пойми.
   Китаец будто и не слышал:
   – Да, никто не позволяла себе такая непочтительность. Но и ни один воина еще не могла остановить моя. Твоя манера боя очень интересный. У каких мастеров твоя обучалася? И какой стиль твоя освоила?
   Бурцев усмехнулся:
   – Мастеров было много, отец. Ну, а стиль… Десанта-омона-рукопашка – такой вот наш стиль.
   Желтолицый уважительно закивал:
   – Большой стыд на мой седина. Я не знаю такая школа.
   Бурцев развел руками – что ж, мол, тут поделаешь.
   – Твоя опасная противника. – И без того узкие щелочки глаз сузились еще сильнее. – Больше опасная, чем русича Деметрий.
   – Ты что, и с Дмитрием тоже дрался?
   Бурцев усмехнулся. Любопытно было бы посмотреть спарринг бугая-десятника с тщедушным китайским бойцом-мудрецом.
   – Не дралася. Только наблюдалася. Я здесь вообще ни с кем не дралася. Другая моя задача.
   – И какая же у тебя задача, отец?
   – Огненная шара с колючками и спрятанным громом делать для Кахайду-хана. Горящая горшок делать. Стреломета и стенобитная машина делать.
   – Требюше тоже твоих рук дело?
   – Три-бу-шэ?
   – Ну, здоровеная такая махина. Типа колодезного журавля. Та, что самые большие камни швыряла по вроцлавским стенам.
   – Нет, это не моя делала. Эта машина для Кахайду арабская мудреца Хабибулла строила. Достойный человека Хабибулла – в Малая Польша погибла. А машина до Вроцалава дошла. Хойхойпао она называется.
   Бурцев непроизвольно улыбнулся: уж очень похабно звучал китайский вариант требюше. «О» в устах Сыма Цзяна здорово смахивало на «у». Старик-китаец улыбнулся в ответ. Из вежливости, наверное. Забавный старикан…
   – Слушай, Сыма Цзянь, а зачем ты вообще отправился с Кхайду-ханом за тридевять земель? Не всякий решится на такой поход в твои-то годы. Да и Китаю вроде тевтоны не угрожают.
   – Моя – ученая, Васлав, – с достоинством ответил дед. – А истинная ученая должна искать ответа на своя вопроса всегда и всюду.
   – Вот как? И что же ты надеешься найти в Польше?
   – Колдовская башня перехода, – торжественно провозгласил пожилой китаец. – Хан Кахайду не верит в сила башни, но моя читала древняя манускрипта. Там сказано о магия древняя племя ария. Ария возводила многая заколдованная башня. А башня побеждала пространства и открывала для пытливая ума прошлое и будущее. Где-то в эта польская земля до сих пора стоит такая башня. Ее моя и разыскивай. Ради нее моя идти в поход.
   У Бурцева медленно отвисала челюсть… Дружить надо было ему бы с этим Сыма Цзяном. С самого начала дружить, а не драться.
   – Не сочиняешь, отец? – на всякий случай переспросил Бурцев.
   – Моя не поэт и не придворная сказителя. Моя ученая. А о башня перехода знала даже арабская мудреца Хабибулла, Хабибула тоже искала в Польше магическая башня. Но араба не повезло. Может быть, мне судьба улыбаться. Это справедливо, ибо племя ария – моя предка.
   Бурцев аж прихрюкнул от неожиданности. Неужели пресловутые арийцы – на самом деле древние китайцы. То-то удивились бы фашисты и скины всех мастей.
   – Истинная родина древняя племя ария – великий тайна, – продолжал Сыма Цзян. – Но в свитках императорская библиотека писано, что ею может быть или Тибета, или Поднебесная. Моя верит в арийская Поднебесная.
   – Василь!
   Эх! На самом интересном месте!
   Десятник Дмитрий запыхался не на шутку:
   – Слышь, Василь, тебя хан кличет.
   Бурцев скривился от досады:
   – К чему такая спешка-то?
   – Кхайду с толмачом допросил пленных поляков. Ну, тех раненых куявцев, что были с Казимиром. Слуга-факельщик выложил как на духу все, что знал. Остальные чуть не убили его за это. Так что куявец наверняка сказал правду.
   – Какую правду?
   – Плохую, Василь, плохую. Ступай к ханскому шатру – там сам все узнаешь.
   Его ждали. В походное жилище Кхайду нукерская стража пропустила Бурцева без проволочек, лишь для порядка окурив его дымком от костра.
   Хан не восседал, вопреки обыкновению, на троне из роскошных подушек, а задумчиво расхаживал по юрте.
   Войдя за тяжелый полог, Бурцев остановился в ожидании. Следом сунулись было нукеры, но небрежный жест хана отогнал их – стража с поклонами удалилась.
   Кхайду перестал топтать сапогами с загнутыми кверху носками пыльный ковер, встал напротив посетителя. Несколько секунд он молча сверлил посетителя взглядом колючих глаз. Бурцев этот тяжелый взгляд выдержал.
   – Слышал о плененном куявце? – наконец хмуро спросил хан.
   Бурцев кивнул.
   – Знаешь, о чем он поведал?
   – Нет.
   – Тогда слушай. Конрад Тюрингский сейчас главный советник у Генриха Силезского. Именно он послал куявского князя с малым отрядом следить за передвижением моих войск. Магистр хитер – он не рвется в бой сломя голову, а желает сначала вызнать о противнике все, что возможно. Пленный куявец говорит, что поляки, немцы и прочие союзники Генриха Силезского уже сейчас готовы выставить против нас сорокатысячную армию. Кроме того, к ней должна примкнуть рать богемского короля Венцеслава – пятьдесят тысяч конных и пеших воинов. Полонянин не знает наверняка, но утверждает, что подмога из Чехии вступит в Легницу со дня на день. А может быть, уже вступила. Случилось это или нет, должен выяснить ты.
   – Я? – изумился Бурцев.
   – Да. Ты ведь говоришь по-польски?
   – Уж, наверное, не хуже самих поляков, – признал он. – Но ведь у непобедимого хана есть и другие толмачи.
   – Их выговор и внешность сразу выдают чужака. А мне, Вацалав, сейчас нужен не толмач, а лазутчик, готовый отправиться в Легницу.
   – Что?!
   – Под видом польского крестьянина-беженца ты войдешь в город. Посидишь в тавернах, послушаешь разговоры воинов. Постарайся вызнать, когда все-таки богемский король вступит в Легницу. Вызнаешь – сразу возвращайся. Это очень важное задание, юзбаши Вацалав.
   Все правильно… За почетный чин юзбаши в татаро-монгольском воинстве придется расплатиться сполна. Раз уж вознесли так высоко, то и пригрузят по полной программе.
   – А если чехи уже объединились с поляками и немцами?
   – Тогда возвращайся назад еще быстрее. В этом случае нам придется уклониться от битвы. Вести в чужих землях три неполных тумена на армию в девяносто тысяч воинов неразумно. Но будем надеяться на милость вечного Тенгри и всемогущей Этуген и исходить из того, что Венцеслав Богемский еще далеко. Я приказал готовиться к сражению. Сыма Цзян с полонянами и посланными им в помощь воинами уже изготавливает легкие стрелометы взамен тех орудий, что ты уничтожил под Вроцлавом. Метательные машины нам могут здорово пригодиться в битве.
   Бурцев понимающе склонил голову. А чего ж тут непонятного: сжег осадную технику, так теперь, будь любезен, искупи свою вину – добудь важные сведения о противнике. Кхайду знал, когда и о чем говорить. Ладно, долг платежом красен, а по своим долгам Бурцев привык рассчитываться. Но все же неприятно, когда кредиторы напоминают о своих правах.
   – А непобедимый хан не опасается, что я останусь в Легнице?
   Кхайду, против ожидания, не вскипел. Лишь насмешливо скривил губы:
   – Какой тебе в этом прок, русич? После всего случившегося князь Казимир и магистр Конрад казнят тебя, даже если ты надумаешь перейти на их сторону. Да и не возникнет у тебя мысли помогать тому, кто посягнул на твою любовь. Не из того теста ты слеплен, Вацалав. Да, кстати. Постарайся не сталкиваться в Легнице ни с Казимиром, ни с Конрадом. Думаю, оба они тебя запомнили хорошо и надолго.
   Бурцев кивнул. Он тоже так думал.
   – И еще… Если случайно увидишь девушку, которую разыскиваешь, держи себя в руках. В одиночку ты ей все равно не поможешь, но уж коль тебе удастся разузнать, где похитители держат твою возлюбленную, то позже – при штурме города ты найдешь ее без труда. Теперь ответь, ты согласен отправиться в Легницу?
   Да, хан знал, когда и о чем говорить.
   – Я еду, – глухо произнес Бурцев.

Глава 57

   Его снарядили быстро. Крестьянская телега, с барахлом и зерном, захваченная в беженском обозе, замызганный тулупчик вместо доспехов, да совсем уж не по-кметовски пухленький мешочек с польскими гривнами – на трактиры.
   Десяток Дмитрия сопроводил Бурцева до передовых разъездов, дежуривших у тракта. К Легнице же он добрался сам – без приключений. Уже у самого города удалось примкнуть к небольшому обозу вроцлавских крестьян, спасшихся от облав кочевников. Бурцев объяснил обозному старосте – седому, но крепенькому еще мужичку, на повозке которого голосила домашняя птица, что бежит от «нечестивых язычников» из-под Сродо. Больше его ни о чем не расспрашивали. Подавленные, напуганные, спешащие под прикрытие легницких стен, кметы не были расположены к долгим задушевным беседам. Единственное, что их интересовало, – скорость клячи, впряженной в телегу попутчика. Худая лошадка, впрочем, шла резво и нисколько не задерживала обоз.
   Каменно-зубчатые башни легницкого замка, внешние городские укрепления и предместья показались вдали почти одновременно с многочисленными пестрыми шатрами и штандартами, окружавшими город. Местечко за стенами нашлось не всем рыцарям. Однако определить по гербам, прибыли уже богемцы или нет, Бурцев не мог.
   Городские ворота они миновали благополучно. Привратная стража – с полдюжины копейщиков в кожаных рубашках и клепаных шишаках задержала обоз лишь для того, чтобы проверить, достаточно ли в крестьянских телегах продовольствия. Староста громко убеждал воинов, что продуктов у них – в избытке: хватит и для собственного прокорма, и для вспоможения горожанам на случай – упаси Господи! – осады. Наскоро порыскав по поклаже и умыкнув, не особенно, впрочем, таясь, жирного гуся с телеги старосты, стражники согласились с доводами пожилого кмета. Одна за другой крестьянские повозки прогромыхали под аркой ворот.