Страница:
Рыцарь осенил себя крестным знамением, но гранатомет поднял.
Бурцев мельком взглянул на запертую подвальную дверь. Лезвия топоров уже расщепляли ее, но провозятся с этой преградой крестоносцы еще долго.
– Веди, Бурангул! – крикнул он. – Где ты слышал женский крик?!
Юзбаши, сорвав со стены единственный на весь подвал горящий факел, бросился в дальний конец коридора. За ним бежал Бурцев. Освальд, поотстав, тащил тяжелую трубу фаустпатрона.
Коридорный тупик. И – дверь. Одна-единственная.
– Бурангул, сам не лезь, – Бурцев отстранил сотника от запертой двери. – Княжна – не покорная восточная женщина, а девица с норовом, к ней особый подход нужен. На вот, лучше подержи.
Он сунул в руки татарину малую башню перехода.
– Только не урони! Для меня сейчас нет ничего дороже этой штуки. Не считая княжны, конечно.
Бурцев протянул подоспевшему добжиньцу факел Бурангула, перешел с татарского на польский:
– Посвети-ка, Освальд!
Затем снял шлем, водрузил его на меч в ножнах. Так оно безопасней будет. Помнится, при первой встрече Аделаида пустила в него арбалетный болт. И неизвестно, чего ждать от горячей дочери Лешко Белого сейчас.
– Аделаида! Это я, Вацлав! – крикнул он. И лишь после этого рванул засов темницы.
Дверь распахнулась. Но никто не спешил кидаться ему на шею.
– Слышь, княжна! Вацлав я, Вацлав!
Бурцев сунул перед собой в темноту камеры шлем, покачивающийся на клинке. И не пожалел.
– Лжец! – раздался милый его сердцу визг.
На железный тевтонский горшок обрушился горшок глиняный. Черепки и липкая каша брызнули в стороны. Горшок был большой, каши было много.
– Хоть прилично тебя тут кормили – и то хорошо, – хмыкнул Бурцев.
Не узнать княжну после подобной выходки невозможно. Он перехватил тоненькую ручку, уже целившую ногтями в глаза, вытянул девушку на свет.
Господи, до чего же она измождена, грязна и перепугана! И прекрасна при этом!
– Ты?! Здесь?! – Дочь Лешко Белого щурила глаза от факельного света. Счастливая улыбка появилась на губах княжны. Но Аделаида рассмотрела черный тевтонский крест на накидке своего спасителя. Углядела княжна и две фигуры в доспехах братьев ордена Святой Марии за спиной Бурцева. Княжна вскипела:
– Так ты заодно с этой тевтонской мразью, русич!
– Утихомирься, княжна, – подал голос Освальд. Добжинец взвалил гранатомет на плечо, словно алебарду, снял шлем. Догадавшись, что именно смутило пленницу, примеру рыцаря последовал и Бурангул. Лучше бы он этого не делал…
Как только в свете факела показалась улыбающаяся татарская физиономия, Аделаида, пискнув, метнулась обратно в камеру. Бурцеву стоило немалых усилий вновь извлечь ее оттуда.
– Это же язычник Измайлова племени! – яростно отбивалась полячка. – Адово отродье! Богопро-а-ап!
Пришлось закрыть девушке рот, чтобы объяснить ситуацию:
– Это хороший язычник. Добрый, белый и пушистый. Он нам помогает, и, между прочим, именно его меч только что сразил Конрада Тюрингского.
Аделаида издала удивленный звук, и Бурцев рискнул отпустить девушку:
– Остальное объясню позже, княжна. А сейчас уходим. Будем пробиваться наверх.
– Пробиваться? – Усы Освальда грозно встопорщились, добжинец убрал с плеча гранатомет. – В таком случае, Вацлав, забери, пожалуйста, эту палицу. Я предпочитаю драться мечом.
– Палицу?! Освальд, только не вздумай, ради бога, кого-нибудь треснуть этой «палицей». Сам без головы останешься и нас оставишь. А мечами махать пока не нужно. У меня есть кое-что посерьезнее.
Он снял с плеча автомат. Добжинец притих.
– Первым пойду я, – сказал Бурцев.
За ним юркнула Аделаида. «Добрый и пушистый» Бурангул бережно нес башню перехода. Последним следовал Освальд с фаустпатроном. Меч рыцаря остался в ножнах.
Глава 77
Глава 78
Бурцев мельком взглянул на запертую подвальную дверь. Лезвия топоров уже расщепляли ее, но провозятся с этой преградой крестоносцы еще долго.
– Веди, Бурангул! – крикнул он. – Где ты слышал женский крик?!
Юзбаши, сорвав со стены единственный на весь подвал горящий факел, бросился в дальний конец коридора. За ним бежал Бурцев. Освальд, поотстав, тащил тяжелую трубу фаустпатрона.
Коридорный тупик. И – дверь. Одна-единственная.
– Бурангул, сам не лезь, – Бурцев отстранил сотника от запертой двери. – Княжна – не покорная восточная женщина, а девица с норовом, к ней особый подход нужен. На вот, лучше подержи.
Он сунул в руки татарину малую башню перехода.
– Только не урони! Для меня сейчас нет ничего дороже этой штуки. Не считая княжны, конечно.
Бурцев протянул подоспевшему добжиньцу факел Бурангула, перешел с татарского на польский:
– Посвети-ка, Освальд!
Затем снял шлем, водрузил его на меч в ножнах. Так оно безопасней будет. Помнится, при первой встрече Аделаида пустила в него арбалетный болт. И неизвестно, чего ждать от горячей дочери Лешко Белого сейчас.
– Аделаида! Это я, Вацлав! – крикнул он. И лишь после этого рванул засов темницы.
Дверь распахнулась. Но никто не спешил кидаться ему на шею.
– Слышь, княжна! Вацлав я, Вацлав!
Бурцев сунул перед собой в темноту камеры шлем, покачивающийся на клинке. И не пожалел.
– Лжец! – раздался милый его сердцу визг.
На железный тевтонский горшок обрушился горшок глиняный. Черепки и липкая каша брызнули в стороны. Горшок был большой, каши было много.
– Хоть прилично тебя тут кормили – и то хорошо, – хмыкнул Бурцев.
Не узнать княжну после подобной выходки невозможно. Он перехватил тоненькую ручку, уже целившую ногтями в глаза, вытянул девушку на свет.
Господи, до чего же она измождена, грязна и перепугана! И прекрасна при этом!
– Ты?! Здесь?! – Дочь Лешко Белого щурила глаза от факельного света. Счастливая улыбка появилась на губах княжны. Но Аделаида рассмотрела черный тевтонский крест на накидке своего спасителя. Углядела княжна и две фигуры в доспехах братьев ордена Святой Марии за спиной Бурцева. Княжна вскипела:
– Так ты заодно с этой тевтонской мразью, русич!
– Утихомирься, княжна, – подал голос Освальд. Добжинец взвалил гранатомет на плечо, словно алебарду, снял шлем. Догадавшись, что именно смутило пленницу, примеру рыцаря последовал и Бурангул. Лучше бы он этого не делал…
Как только в свете факела показалась улыбающаяся татарская физиономия, Аделаида, пискнув, метнулась обратно в камеру. Бурцеву стоило немалых усилий вновь извлечь ее оттуда.
– Это же язычник Измайлова племени! – яростно отбивалась полячка. – Адово отродье! Богопро-а-ап!
Пришлось закрыть девушке рот, чтобы объяснить ситуацию:
– Это хороший язычник. Добрый, белый и пушистый. Он нам помогает, и, между прочим, именно его меч только что сразил Конрада Тюрингского.
Аделаида издала удивленный звук, и Бурцев рискнул отпустить девушку:
– Остальное объясню позже, княжна. А сейчас уходим. Будем пробиваться наверх.
– Пробиваться? – Усы Освальда грозно встопорщились, добжинец убрал с плеча гранатомет. – В таком случае, Вацлав, забери, пожалуйста, эту палицу. Я предпочитаю драться мечом.
– Палицу?! Освальд, только не вздумай, ради бога, кого-нибудь треснуть этой «палицей». Сам без головы останешься и нас оставишь. А мечами махать пока не нужно. У меня есть кое-что посерьезнее.
Он снял с плеча автомат. Добжинец притих.
– Первым пойду я, – сказал Бурцев.
За ним юркнула Аделаида. «Добрый и пушистый» Бурангул бережно нес башню перехода. Последним следовал Освальд с фаустпатроном. Меч рыцаря остался в ножнах.
Глава 77
Дверь в подвал держалась уже на честном слове. Топоры тевтонов неумолимо превращали дерево в щепу.
Бурцев встал напротив. Поднял «шмайссер». Нажал на курок. Две длинные очереди по запертой двери прогремели в замкнутом пространстве подвального помещение трубами судного дня.
Аделаида, закрыв глаза и уши, завопила от страха. Бледный Освальд впечатался в стену. Даже невозмутимый Бурангул присел, вжав голову в плечи. О том же, что творилось за расстрелянной дверью, можно было только догадываться. Крики ужаса и боли, грохот падающих на камень тел в латах, звон оброненного оружия, удаляющийся топот ног…
Бурцев сменил опорожненный магазин на новый. Впредь надо бы экономить боеприпасы. Он передернул затвор, осторожно отворил изрешеченную дверь…
С той стороны торчал глубоко всаженный в дерево боевой топор. Еще две секиры у порога. И шесть трупов – два орденских брата, один сержант, три кнехта. По ступеням винтовой лестницы наверх вели следы крови. Одного из отступивших Бурцев обнаружил за первым же поворотом. На белой накидке с черным перекрестием расплывались три кровавых пятна. Глаза рыцаря уже стекленели.
– Быстро! – поторопил он спутников. И со «шмайссером» на изготовку первым начал подъем.
… Серьезный отпор им дали на площадке, где трапезная примыкала к древней башне. Скрипучая дверь здесь была открыта, но едва Бурцев сунулся в узкий проход возле камина, как в полумраке зазвенела спущенная тетива. Упал, откатился обратно… А в каменную кладку ударили арбалетные болты – с полдюжины, не меньше.
Выход из трапезной перекрывали перевернутые столы и ряды щитоносцев, из-за которых били арбалетчики. Кроме того, стрелки могли таиться на верхних галереях – у бойниц. А это уж совсем скверно.
– Ну что? – поинтересовался Бурангул.
– Не пройти! Придется подниматься выше и занимать оборону на верхней площадке башни.
Последнюю фразу он повторил по-польски. Никто не возражал.
– Тогда приготовьтесь…
Бурцев швырнул в трапезную трофей – осколочный гостинец из Третьего рейха. Получай, тевтон, гранату!
Взрыв, дым, крики.
Для пущего эффекта он добавил очередь из «шмайссера». Вслепую, по вопящей темноте.
Дверь в трапезную удалось захлопнуть прежде, чем оттуда снова полетели стрелы. Слава богу, здесь тоже имелся внутренний засов! Не столь прочный, как в подвале, но на некоторое время и он сдержит рыцарей.
Дальше поднимались осторожно, без излишней поспешности. Наверху могла поджидать дежурная стража. Да и низенькие дверцы с тяжелыми кольцами вместо ручек, встречавшиеся по правой стороне винтовой лестницы, внушали определенные опасения.
– Выходы к боевым площадкам с бойницами, – пояснил Освальд. – Занимать их есть смысл лишь для круговой обороны башни – обстреливать неприятеля, ворвавшегося во внутренний двор замка. Сейчас там вряд ли кто-нибудь будет.
Добжинец ошибся. Но прежде, чем Бурцев понял это, их атаковали сверху. Неожиданно и яростно. Полубрат в серой накидке и троица чернодоспешных кнехтов, спустившиеся с наблюдательной площадки Взгужевежи. Крестоносцы выскочили из-за очередного поворота винтовой лестницы так внезапно, что всех четверых пришлось расстреливать практически в упор.
Пули, взвизгнув в рикошете, ушли по лестничной спирали куда-то вверх, а характерный щелчок затвора возвестил, что Бурцев выпустил по Т-образным крестам всю обойму. Ну не пристрелялся он еще к антикварному «шмайссеру». Ну не смог контролировать чуткий курок. А теперь… Толку теперь от немецкого автомата с пустым магазином, что от козла молока. Он швырнул бесполезное оружие на каменные ступени.
Вот тут-то все и произошло.
Вскрикнула Аделаида. Только что она стояла между Бурцевым и Бурангулом, прислонившись к косяку низенькой дверцы, – и вдруг исчезла. Зато дверь распахнута настежь. А за дверью…
Дюжий краснолицый орденский брат в кольчуге и подшлемнике, но без меча и шлема, обхватив левой рукой перепуганную княжну, правой занес над ней узкий трехгранный кинжал.
– Штэен![50] – приказал немец, отступая к бойницам в толстой кладке стен.
Бурцев взвыл. Схватить бы сейчас что-нибудь по-увесистей… Но его руки пусты. А в руках застывшего рядом Бурангула – лишь башня перехода. Ее-то и вырвал Бурцев у ошарашенного татарского сотника.
Да, для Бурцева не было ничего дороже обратного билета домой. Однако ценность возвращения в свой мир и свое время не шла ни в какое сравнение с жизнью Аделаиды. Пусть он так и не стал благородным паном, пусть не может претендовать на руку и сердце княжны, пусть даже дочь Лешко Белого достанется другому. Но эта чумазая побледневшая от ужаса девчонка должна жить.
Магическая башенка, которую неожиданно для всех метнул Бурцев, угодила точно в голову здоровяку тевтону. Ударила, расколовшись на куски и сбив человека с ног. Маленькая, скорчившаяся Аделаида была значительно ниже крестоносца, так что ее лишь осыпало градом мелкой щебенки.
Все. Билет домой утерян безвозвратно. А на плече Бурцева всхлипывала, не в силах успокоиться, живая и здоровая малопольская княжна. Что ж, стоящий обмен. Разумеется, умилительная сцена не могла продолжаться долго. Выплакавшись, гордая шляхтичка устыдится своей слабости и отстранится от кмета-простолюдина. Но пока этого не произошло, Бурцев счастлив. Счастлив по-настоящему.
– Ты проломил ему череп, Вацалав, – Бурангул прицокнул языком. – И как проломил! Этот тевтон выглядит так, будто попал под громовой шар Сыма Цзяна. Откуда в тебе такая силища?
Бурцев не знал! Он не мог даже точно сказать, его ли это сила, удесятеренная видом беспомощной Аделаиды, выпустила тевтонские мозги наружу или сработал магический потенциал уничтоженной башенки перехода. Однако истребление древних артефактов становится дурной привычкой. Это уже вторая арийская башня на его счету.
– Все в порядке? – В дверях возник Освальд. – Тогда поторопитесь. Кажется, тевтоны прорвались из трапезной и поднимаются сюда.
Снизу действительно доносились крики, топот и звон металла.
Последние этажи Взгужевежи они преодолели с максимальной скоростью. Бурцев по-прежнему бежал впереди. В одной руке – гитлеровский «вальтер», в другой – тевтонский меч. Но теперь он распахивал все двери, встречавшиеся на пути. Трижды пришлось открывать огонь из пистолета по прятавшимся за ними кнехтам и сержантам. Зато на верхней смотровой площадке не оказалось ни одной живой души. Пара луков с солидным запасом стрел, заготовленная на случай штурма куча хвороста и дров, над которой покачивался огромный чан с водой, чей-то щит у бойницы да свежий ветер в лицо – вот и все, что обнаружили там беглецы.
Приставную деревянную лестницу они втащили за собой в квадратный люк как раз в тот момент, когда внизу появились первые преследователи. Бурцев бросил в толпу крестоносцев вторую гранату. Было слышно, как тяжелая болванка скакала по ступеням. Потом грянул взрыв, и визжащие осколки заметались в тесном пространстве винтовой лестницы.
Он захлопнул массивную крышку люка.
А над башней уже свистели стрелы. Арбалетчики и лучники тевтонов били отовсюду: с внутреннего двора Взгужевежи, со стен и даже с крыш замковых построек. Все четверо, как по команде, упали под прикрытие оборонительных зубцов смотровой площадки.
Бурцев встал напротив. Поднял «шмайссер». Нажал на курок. Две длинные очереди по запертой двери прогремели в замкнутом пространстве подвального помещение трубами судного дня.
Аделаида, закрыв глаза и уши, завопила от страха. Бледный Освальд впечатался в стену. Даже невозмутимый Бурангул присел, вжав голову в плечи. О том же, что творилось за расстрелянной дверью, можно было только догадываться. Крики ужаса и боли, грохот падающих на камень тел в латах, звон оброненного оружия, удаляющийся топот ног…
Бурцев сменил опорожненный магазин на новый. Впредь надо бы экономить боеприпасы. Он передернул затвор, осторожно отворил изрешеченную дверь…
С той стороны торчал глубоко всаженный в дерево боевой топор. Еще две секиры у порога. И шесть трупов – два орденских брата, один сержант, три кнехта. По ступеням винтовой лестницы наверх вели следы крови. Одного из отступивших Бурцев обнаружил за первым же поворотом. На белой накидке с черным перекрестием расплывались три кровавых пятна. Глаза рыцаря уже стекленели.
– Быстро! – поторопил он спутников. И со «шмайссером» на изготовку первым начал подъем.
… Серьезный отпор им дали на площадке, где трапезная примыкала к древней башне. Скрипучая дверь здесь была открыта, но едва Бурцев сунулся в узкий проход возле камина, как в полумраке зазвенела спущенная тетива. Упал, откатился обратно… А в каменную кладку ударили арбалетные болты – с полдюжины, не меньше.
Выход из трапезной перекрывали перевернутые столы и ряды щитоносцев, из-за которых били арбалетчики. Кроме того, стрелки могли таиться на верхних галереях – у бойниц. А это уж совсем скверно.
– Ну что? – поинтересовался Бурангул.
– Не пройти! Придется подниматься выше и занимать оборону на верхней площадке башни.
Последнюю фразу он повторил по-польски. Никто не возражал.
– Тогда приготовьтесь…
Бурцев швырнул в трапезную трофей – осколочный гостинец из Третьего рейха. Получай, тевтон, гранату!
Взрыв, дым, крики.
Для пущего эффекта он добавил очередь из «шмайссера». Вслепую, по вопящей темноте.
Дверь в трапезную удалось захлопнуть прежде, чем оттуда снова полетели стрелы. Слава богу, здесь тоже имелся внутренний засов! Не столь прочный, как в подвале, но на некоторое время и он сдержит рыцарей.
Дальше поднимались осторожно, без излишней поспешности. Наверху могла поджидать дежурная стража. Да и низенькие дверцы с тяжелыми кольцами вместо ручек, встречавшиеся по правой стороне винтовой лестницы, внушали определенные опасения.
– Выходы к боевым площадкам с бойницами, – пояснил Освальд. – Занимать их есть смысл лишь для круговой обороны башни – обстреливать неприятеля, ворвавшегося во внутренний двор замка. Сейчас там вряд ли кто-нибудь будет.
Добжинец ошибся. Но прежде, чем Бурцев понял это, их атаковали сверху. Неожиданно и яростно. Полубрат в серой накидке и троица чернодоспешных кнехтов, спустившиеся с наблюдательной площадки Взгужевежи. Крестоносцы выскочили из-за очередного поворота винтовой лестницы так внезапно, что всех четверых пришлось расстреливать практически в упор.
Пули, взвизгнув в рикошете, ушли по лестничной спирали куда-то вверх, а характерный щелчок затвора возвестил, что Бурцев выпустил по Т-образным крестам всю обойму. Ну не пристрелялся он еще к антикварному «шмайссеру». Ну не смог контролировать чуткий курок. А теперь… Толку теперь от немецкого автомата с пустым магазином, что от козла молока. Он швырнул бесполезное оружие на каменные ступени.
Вот тут-то все и произошло.
Вскрикнула Аделаида. Только что она стояла между Бурцевым и Бурангулом, прислонившись к косяку низенькой дверцы, – и вдруг исчезла. Зато дверь распахнута настежь. А за дверью…
Дюжий краснолицый орденский брат в кольчуге и подшлемнике, но без меча и шлема, обхватив левой рукой перепуганную княжну, правой занес над ней узкий трехгранный кинжал.
– Штэен![50] – приказал немец, отступая к бойницам в толстой кладке стен.
Бурцев взвыл. Схватить бы сейчас что-нибудь по-увесистей… Но его руки пусты. А в руках застывшего рядом Бурангула – лишь башня перехода. Ее-то и вырвал Бурцев у ошарашенного татарского сотника.
Да, для Бурцева не было ничего дороже обратного билета домой. Однако ценность возвращения в свой мир и свое время не шла ни в какое сравнение с жизнью Аделаиды. Пусть он так и не стал благородным паном, пусть не может претендовать на руку и сердце княжны, пусть даже дочь Лешко Белого достанется другому. Но эта чумазая побледневшая от ужаса девчонка должна жить.
Магическая башенка, которую неожиданно для всех метнул Бурцев, угодила точно в голову здоровяку тевтону. Ударила, расколовшись на куски и сбив человека с ног. Маленькая, скорчившаяся Аделаида была значительно ниже крестоносца, так что ее лишь осыпало градом мелкой щебенки.
Все. Билет домой утерян безвозвратно. А на плече Бурцева всхлипывала, не в силах успокоиться, живая и здоровая малопольская княжна. Что ж, стоящий обмен. Разумеется, умилительная сцена не могла продолжаться долго. Выплакавшись, гордая шляхтичка устыдится своей слабости и отстранится от кмета-простолюдина. Но пока этого не произошло, Бурцев счастлив. Счастлив по-настоящему.
– Ты проломил ему череп, Вацалав, – Бурангул прицокнул языком. – И как проломил! Этот тевтон выглядит так, будто попал под громовой шар Сыма Цзяна. Откуда в тебе такая силища?
Бурцев не знал! Он не мог даже точно сказать, его ли это сила, удесятеренная видом беспомощной Аделаиды, выпустила тевтонские мозги наружу или сработал магический потенциал уничтоженной башенки перехода. Однако истребление древних артефактов становится дурной привычкой. Это уже вторая арийская башня на его счету.
– Все в порядке? – В дверях возник Освальд. – Тогда поторопитесь. Кажется, тевтоны прорвались из трапезной и поднимаются сюда.
Снизу действительно доносились крики, топот и звон металла.
Последние этажи Взгужевежи они преодолели с максимальной скоростью. Бурцев по-прежнему бежал впереди. В одной руке – гитлеровский «вальтер», в другой – тевтонский меч. Но теперь он распахивал все двери, встречавшиеся на пути. Трижды пришлось открывать огонь из пистолета по прятавшимся за ними кнехтам и сержантам. Зато на верхней смотровой площадке не оказалось ни одной живой души. Пара луков с солидным запасом стрел, заготовленная на случай штурма куча хвороста и дров, над которой покачивался огромный чан с водой, чей-то щит у бойницы да свежий ветер в лицо – вот и все, что обнаружили там беглецы.
Приставную деревянную лестницу они втащили за собой в квадратный люк как раз в тот момент, когда внизу появились первые преследователи. Бурцев бросил в толпу крестоносцев вторую гранату. Было слышно, как тяжелая болванка скакала по ступеням. Потом грянул взрыв, и визжащие осколки заметались в тесном пространстве винтовой лестницы.
Он захлопнул массивную крышку люка.
А над башней уже свистели стрелы. Арбалетчики и лучники тевтонов били отовсюду: с внутреннего двора Взгужевежи, со стен и даже с крыш замковых построек. Все четверо, как по команде, упали под прикрытие оборонительных зубцов смотровой площадки.
Глава 78
– И что теперь, Вацлав? – нахмурился Освальд. – Так и будем сидеть, не высовываясь?
– Ну, зачем же сидеть? Подадим знак нашим.
– Какой знак?
– Тот, который они давно ждут. Давай сюда свою «палицу».
Немецкий фаустпатрон ненамного отличался от привычного РПГ, а бойница с видом на замковые ворота была достаточно широка, чтобы просунуть в нее конус гранаты.
Бурцев прекрасно осознавал, что у него есть лишь один шанс и один выстрел, а потому целился долго и тщательно, стараясь не обращать внимания на бьющие в камень стрелы.
– Сзади не стойте, – предупредил он. И выстрелил.
Граната вошла туда, куда он ее послал, – в черепичную крышу надвратной башни. Мощный противотанковый заряд, рванувший внутри замкнутого помещения, наделал делов! Из узеньких бойниц полыхнуло огнем, от взрыва гранаты сдетонировали пороховые мины-«ковчеги», завезенные в замок Бурцевым, Освальдом и Бурангулом. Тыловая стена башни пошла трещинами, обвалилась воротная арка. С грохотом упала, утратив верхнюю опору, опущенная решетка. Рухнул через ров, рассекая воздух обрывками цепей, тяжелый подъемный мост.
Путь в замок открыт!
И штурм начался незамедлительно. От лесного массива к Взгужевеже с криками мчались вооруженные всадники. Русичи, татары, поляки, монголы… Вперед вырвались двое. Збыслав, размахивающий кистенем, и Дмитрий, грозно поигрывающий мечом, соревновались друг с другом за право первым ворваться в крепость.
Уж эти-то двое ворвутся! А за ними – и остальные.
Использованная труба гранатомета полетела вниз.
Аделаида, Освальд и Бурангул взирали на Бурцева с восхищением и суеверным ужасом.
– Твоя магия, Вацлав, посильнее нашей татарской будет! – наконец выдавил добжинец.
Что верно, то верно. Даже желтокожий Сыма Цзян почернел бы от зависти, увидев фаустпатрон в действии. В его Китае небось противотанковые гранатометы делать еще не научились.
Защитники замка тоже были в шоке. Бурцев видел, как кнехты валятся на колени, осеняя себя крестным знамением на католический манер. А вот орденские братья, надо отдать им должное, пришли в себя быстро. Выкрикивая команды и подгоняя пинками растерявшуюся чернодоспешную пехоту, тевтонские рыцари спешно наводили порядок. Не менее решительно действовали серые полубратья и сержанты.
У разбитых ворот выстраивалась оборонительная линия щитов, а во внутреннем дворе замка, прямо под главной башней, готовилась к контратаке рыцарская конница. Вот туда-то, в эту кучу металла и крестов, Бурцев метнул последнюю гранату.
Осколки посекли немало народу. Взрыв перепугал коней. Обезумевшие животные заметались в тесноте замкового двора, опрокидывая всадников и сбивая любого, кто попадался на пути.
Живая преграда в воротах дрогнула. Люди, ожидая очередного взрыва уже над своими головами, жались к стенам. А на подъемный мост с оборванными цепями уже влетели Збыслав и Дмитрий. Увидеть самое начало схватки, однако, Бурцеву не довелось – за спиной вдруг вскрикнула Аделаида. Шальная стрела?!
Фу-ух! Он вздохнул с облегчением.
Дочь Лешко Белого – целая и невредимая – стояла над котлом с водой и в ужасе созерцала собственное отражение. Чумазенькая она была, конечно, после подвального заточения, но зачем же так переживать по этому поводу? И пугать его своими криками. Тоже, блин, нашла время озаботиться своей внешностью!
Но Аделаида, похоже, считала, что время для этого – самое подходящее. Стыдливо повернувшись к спутникам спиной, она принялась смывать грязь с лица. Бурцев улыбнулся. Ладно, пусть прихорашивается. Какое-никакое, а занятие. Вон и Бурангул себе дело нашел: подобрал брошенный дозорными лук и флегматично сбивает стрелами со стен защитников замка. Дрянной, конечно, лук у тевтонов, не сравнить со смертоносным метательным оружием кочевников, но другого нет.
Стрелял татарский сотник, как в тире, – совершено безнаказанно: все внимание обороняющихся было теперь сосредоточено на ворвавшихся в крепость чужих всадниках. Никто больше не целил по бойницам главной замковой башни. Да и вообще…
Кажется, штурм близится к концу. Да, исход битвы за Взгужевежу предрешен. Кнехты сдаются, тевтонские братья и полубратья гибнут, не в силах больше сдерживать натиск нападающих. Шум битвы постепенно стихает.
– Вацлав, – тихий голос сзади – и острие обнаженного меча вдруг коснулось плеча Василия. А это еще что за дела?! Бурцев удивленно поднял глаза.
Освальд?!
Ах да, конечно! Конрад Тюрингский мертв, замок почти захвачен, а их давний спор из-за Аделаиды по-прежнему не разрешен.
Специально, видать, выбрал добжинец момент, когда ни княжна, ни Бурангул на них не смотрят. Спасибо, хоть не ударил в спину, благородный, блин, пан рыцарь. Но до чего же ты нетерпелив, братец! Прямо как пьяный задиристый тракторист на деревенских танцульках, жаждущий поскорее набить кому-нибудь морду из-за девки!
– Я помню наш уговор, Освальд. Но давай еще ненадолго отложим поединок. Не при даме же выяснять отношения. Или у вас так принято?
– Поединок? – Добжинец нахмурил брови, потом аж прихрюкнул от накатившего приступа смеха. – Ты думаешь, я буду с тобой драться, Вацлав?
– А что, опять выставишь Збыслава?
– Ты думаешь, я буду драться с человеком, которому обязан жизнью и освобождением своего замка?! – Освальд уже хохотал вовсю. Бурангул, не выпускавший из рук лука с наложенной на тетиву стрелой, окинул рыцаря подозрительным взглядом. Аделаида повернула к ним свое прелестное раскрасневшееся от холодной воды и недоумевающее личико. – Думаешь, благородный Освальд из добжиньских земель, законный хозяин Взгужевежи, поднимет руку на того, кто спас его от невидимых магических стрел?
«"Шмайсер", что ли, имеется в виду? – озадачился Бурцев. – Да, здорово напугала в подвале Освальда та первая очередь из немецкого автомата. Убить-то не убило, но башню снесло капитально».
– Поединок отменяется, – посерьезнел вдруг поляк. – Я предлагаю тебе дружбу.
– А чего ж тогда мечом размахался? Спрячь железяку, а то поранишь кого-нибудь ненароком.
– Дурак ты, Вацлав! – шевельнул усами Освальд. – Ты ведь был моим оруженосцем?
– Ну.
– И никто тебя от этого звания не освобождал. Так что преклони колено.
Бурцев нахмурился:
– Чего это ради? И не тычь, говорю, в меня своим мечом.
Подошла Аделаида. Тоже почему-то серьезная, как на похоронах.
– Вацлав! Делай, что говорит пан Освальд.
– Да на кой мне это…
– Я хочу посвятить своего оруженосца в рыцари, – торжественно объявил добжинец.
– Чего? – Бурцев растерянно огляделся. – В рыцари?! Меня?! Здесь?! Сейчас?!
Невероятно! Он станет рыцарем, когда меньше всего ожидал этого… Неужели заветные желания все же исполняются?! Неужели мечты воплощаются в реальность вот так вдруг – ни с того ни с сего?!
– А почему нет, Вацлав? Это – главная башня моего родового замка. А более подходящего момента, чем приближающаяся победа, для такой церемонии трудно представить. К тому же на полях сражений она всегда проходит быстрее и проще. Тебе не нужно будет проводить ночь в молитвах, переодеваться в чистое платье, выслушивать проповеди и идти с мечом к алтарю. Сейчас достаточно лишь акколады[51].
– Да я, собственно, не возражаю… – Бурцев опустился на одно колено.
– Во имя Господа, святого Михаила и святого Георгия посвящаю тебя в рыцари, – провозгласил добжинец.
Клинок плашмя ударил по плечу. Ощутимо ударил. То ли не удержался-таки Освальд от мелкой мести за Аделаиду, то ли таков обычай.
– Будь храбр, смел и верен!
Все? Ритуал окончен… Добжиньский рыцарь добавил с тихой грустью:
– Это тебе свадебный подарок, Вацлав. Не идти же, в самом деле, дочери Лешко Белого замуж за простолюдина.
– Замуж?! – Он делал вид, что не понимает, о чем речь. Изо всех сил делал, боясь поверить, боясь отпугнуть собственную удачу.
– А то! Ты глянь, остолоп этакий, как Агделайда на тебя смотрит!
Княжна зарделась, сразу став еще более милой.
– Повезло же тебе, Вацлав, – не без зависти вздохнул добжинец. – Ладно… Вот приведем замок в порядок и сыграем вам такую свадьбу! А коли захотите, оставайтесь у меня и после. Могу тебе, Вацлав, даже лен выделить. Небольшой, но все-таки… Ты ведь теперь вроде как мой вассал. Да не бойся, права первой ночи требовать не стану.
– Че-го?! Дать бы тебе в морду, Освальд Добжиньский, за такие слова. Так, чтоб с Взгужевежи своей кувырком летел.
Два рыцаря – пан Освальд и пан Вацлав расхохотались вместе. Прыснула, не сдержавшись, и княжна. Только Бурангул удивленно смотрел на своих спутников. По-польски татарский сотник понимал плохо. Но лук свой он все-таки опустил. И стрелу с тетивы снял.
– Ну, зачем же сидеть? Подадим знак нашим.
– Какой знак?
– Тот, который они давно ждут. Давай сюда свою «палицу».
Немецкий фаустпатрон ненамного отличался от привычного РПГ, а бойница с видом на замковые ворота была достаточно широка, чтобы просунуть в нее конус гранаты.
Бурцев прекрасно осознавал, что у него есть лишь один шанс и один выстрел, а потому целился долго и тщательно, стараясь не обращать внимания на бьющие в камень стрелы.
– Сзади не стойте, – предупредил он. И выстрелил.
Граната вошла туда, куда он ее послал, – в черепичную крышу надвратной башни. Мощный противотанковый заряд, рванувший внутри замкнутого помещения, наделал делов! Из узеньких бойниц полыхнуло огнем, от взрыва гранаты сдетонировали пороховые мины-«ковчеги», завезенные в замок Бурцевым, Освальдом и Бурангулом. Тыловая стена башни пошла трещинами, обвалилась воротная арка. С грохотом упала, утратив верхнюю опору, опущенная решетка. Рухнул через ров, рассекая воздух обрывками цепей, тяжелый подъемный мост.
Путь в замок открыт!
И штурм начался незамедлительно. От лесного массива к Взгужевеже с криками мчались вооруженные всадники. Русичи, татары, поляки, монголы… Вперед вырвались двое. Збыслав, размахивающий кистенем, и Дмитрий, грозно поигрывающий мечом, соревновались друг с другом за право первым ворваться в крепость.
Уж эти-то двое ворвутся! А за ними – и остальные.
Использованная труба гранатомета полетела вниз.
Аделаида, Освальд и Бурангул взирали на Бурцева с восхищением и суеверным ужасом.
– Твоя магия, Вацлав, посильнее нашей татарской будет! – наконец выдавил добжинец.
Что верно, то верно. Даже желтокожий Сыма Цзян почернел бы от зависти, увидев фаустпатрон в действии. В его Китае небось противотанковые гранатометы делать еще не научились.
Защитники замка тоже были в шоке. Бурцев видел, как кнехты валятся на колени, осеняя себя крестным знамением на католический манер. А вот орденские братья, надо отдать им должное, пришли в себя быстро. Выкрикивая команды и подгоняя пинками растерявшуюся чернодоспешную пехоту, тевтонские рыцари спешно наводили порядок. Не менее решительно действовали серые полубратья и сержанты.
У разбитых ворот выстраивалась оборонительная линия щитов, а во внутреннем дворе замка, прямо под главной башней, готовилась к контратаке рыцарская конница. Вот туда-то, в эту кучу металла и крестов, Бурцев метнул последнюю гранату.
Осколки посекли немало народу. Взрыв перепугал коней. Обезумевшие животные заметались в тесноте замкового двора, опрокидывая всадников и сбивая любого, кто попадался на пути.
Живая преграда в воротах дрогнула. Люди, ожидая очередного взрыва уже над своими головами, жались к стенам. А на подъемный мост с оборванными цепями уже влетели Збыслав и Дмитрий. Увидеть самое начало схватки, однако, Бурцеву не довелось – за спиной вдруг вскрикнула Аделаида. Шальная стрела?!
Фу-ух! Он вздохнул с облегчением.
Дочь Лешко Белого – целая и невредимая – стояла над котлом с водой и в ужасе созерцала собственное отражение. Чумазенькая она была, конечно, после подвального заточения, но зачем же так переживать по этому поводу? И пугать его своими криками. Тоже, блин, нашла время озаботиться своей внешностью!
Но Аделаида, похоже, считала, что время для этого – самое подходящее. Стыдливо повернувшись к спутникам спиной, она принялась смывать грязь с лица. Бурцев улыбнулся. Ладно, пусть прихорашивается. Какое-никакое, а занятие. Вон и Бурангул себе дело нашел: подобрал брошенный дозорными лук и флегматично сбивает стрелами со стен защитников замка. Дрянной, конечно, лук у тевтонов, не сравнить со смертоносным метательным оружием кочевников, но другого нет.
Стрелял татарский сотник, как в тире, – совершено безнаказанно: все внимание обороняющихся было теперь сосредоточено на ворвавшихся в крепость чужих всадниках. Никто больше не целил по бойницам главной замковой башни. Да и вообще…
Кажется, штурм близится к концу. Да, исход битвы за Взгужевежу предрешен. Кнехты сдаются, тевтонские братья и полубратья гибнут, не в силах больше сдерживать натиск нападающих. Шум битвы постепенно стихает.
– Вацлав, – тихий голос сзади – и острие обнаженного меча вдруг коснулось плеча Василия. А это еще что за дела?! Бурцев удивленно поднял глаза.
Освальд?!
Ах да, конечно! Конрад Тюрингский мертв, замок почти захвачен, а их давний спор из-за Аделаиды по-прежнему не разрешен.
Специально, видать, выбрал добжинец момент, когда ни княжна, ни Бурангул на них не смотрят. Спасибо, хоть не ударил в спину, благородный, блин, пан рыцарь. Но до чего же ты нетерпелив, братец! Прямо как пьяный задиристый тракторист на деревенских танцульках, жаждущий поскорее набить кому-нибудь морду из-за девки!
– Я помню наш уговор, Освальд. Но давай еще ненадолго отложим поединок. Не при даме же выяснять отношения. Или у вас так принято?
– Поединок? – Добжинец нахмурил брови, потом аж прихрюкнул от накатившего приступа смеха. – Ты думаешь, я буду с тобой драться, Вацлав?
– А что, опять выставишь Збыслава?
– Ты думаешь, я буду драться с человеком, которому обязан жизнью и освобождением своего замка?! – Освальд уже хохотал вовсю. Бурангул, не выпускавший из рук лука с наложенной на тетиву стрелой, окинул рыцаря подозрительным взглядом. Аделаида повернула к ним свое прелестное раскрасневшееся от холодной воды и недоумевающее личико. – Думаешь, благородный Освальд из добжиньских земель, законный хозяин Взгужевежи, поднимет руку на того, кто спас его от невидимых магических стрел?
«"Шмайсер", что ли, имеется в виду? – озадачился Бурцев. – Да, здорово напугала в подвале Освальда та первая очередь из немецкого автомата. Убить-то не убило, но башню снесло капитально».
– Поединок отменяется, – посерьезнел вдруг поляк. – Я предлагаю тебе дружбу.
– А чего ж тогда мечом размахался? Спрячь железяку, а то поранишь кого-нибудь ненароком.
– Дурак ты, Вацлав! – шевельнул усами Освальд. – Ты ведь был моим оруженосцем?
– Ну.
– И никто тебя от этого звания не освобождал. Так что преклони колено.
Бурцев нахмурился:
– Чего это ради? И не тычь, говорю, в меня своим мечом.
Подошла Аделаида. Тоже почему-то серьезная, как на похоронах.
– Вацлав! Делай, что говорит пан Освальд.
– Да на кой мне это…
– Я хочу посвятить своего оруженосца в рыцари, – торжественно объявил добжинец.
– Чего? – Бурцев растерянно огляделся. – В рыцари?! Меня?! Здесь?! Сейчас?!
Невероятно! Он станет рыцарем, когда меньше всего ожидал этого… Неужели заветные желания все же исполняются?! Неужели мечты воплощаются в реальность вот так вдруг – ни с того ни с сего?!
– А почему нет, Вацлав? Это – главная башня моего родового замка. А более подходящего момента, чем приближающаяся победа, для такой церемонии трудно представить. К тому же на полях сражений она всегда проходит быстрее и проще. Тебе не нужно будет проводить ночь в молитвах, переодеваться в чистое платье, выслушивать проповеди и идти с мечом к алтарю. Сейчас достаточно лишь акколады[51].
– Да я, собственно, не возражаю… – Бурцев опустился на одно колено.
– Во имя Господа, святого Михаила и святого Георгия посвящаю тебя в рыцари, – провозгласил добжинец.
Клинок плашмя ударил по плечу. Ощутимо ударил. То ли не удержался-таки Освальд от мелкой мести за Аделаиду, то ли таков обычай.
– Будь храбр, смел и верен!
Все? Ритуал окончен… Добжиньский рыцарь добавил с тихой грустью:
– Это тебе свадебный подарок, Вацлав. Не идти же, в самом деле, дочери Лешко Белого замуж за простолюдина.
– Замуж?! – Он делал вид, что не понимает, о чем речь. Изо всех сил делал, боясь поверить, боясь отпугнуть собственную удачу.
– А то! Ты глянь, остолоп этакий, как Агделайда на тебя смотрит!
Княжна зарделась, сразу став еще более милой.
– Повезло же тебе, Вацлав, – не без зависти вздохнул добжинец. – Ладно… Вот приведем замок в порядок и сыграем вам такую свадьбу! А коли захотите, оставайтесь у меня и после. Могу тебе, Вацлав, даже лен выделить. Небольшой, но все-таки… Ты ведь теперь вроде как мой вассал. Да не бойся, права первой ночи требовать не стану.
– Че-го?! Дать бы тебе в морду, Освальд Добжиньский, за такие слова. Так, чтоб с Взгужевежи своей кувырком летел.
Два рыцаря – пан Освальд и пан Вацлав расхохотались вместе. Прыснула, не сдержавшись, и княжна. Только Бурангул удивленно смотрел на своих спутников. По-польски татарский сотник понимал плохо. Но лук свой он все-таки опустил. И стрелу с тетивы снял.