Мельников Руслан. Тевтонский крест

   – С тебя полмешка пшеницы, мил человек, – угрюмо обратился к Бурцеву старшой обоза. – За то, что сопроводили тебя до города и провели мимо стражи.
   Вообще-то такого уговора не было. К тому же в самом начале совместного пути он уже вручил кмету-вымогателю полмешка отборной пшеницы. Но, видимо, поляка сильно расстроила потеря гуся. В принципе, можно было воспротивиться наглому рэкету да послать мужичка куда подальше. Однако начинать шпионскую деятельность со скандала не хотелось. Да и не повезет же он свое зерно назад.
   – Дам целый мешок, если найдете в городе местечко для меня, моей коняги и телеги.
   – Два мешка! – быстро сориентировался староста. – У меня есть хороший знакомый на постоялом дворе. Как раз возле рыночной площади и напротив трактира, которым не брезгуют кнехты и небогатые паны рыцари. Мы всегда останавливались там на ярмарках. Думаю, возьмут нас на постой и сейчас. Хочешь – присоединяйся.
   – Идет! – они ударили по рукам. Перспектива посетить трактир, где собираются польские вояки, и послушать их застольные беседы Бурцева устраивала.
   Узкие зловонные улочки. Домишки в один-два этажа, тесно лепившиеся друг к другу. Тошнотворные помои, хлюпавшие под ногами, копытами и колесами. Редкие мостовые. Жуткая толкотня. Обилие вооруженных людей. И тревожное ожидание чего-то неминуемого, неотвратимого… Этот средневековый городок Бурцеву не понравился. Ну разве что рыночная площадь.
   Она поражала тишиной и спокойствием. Ни толп, ни привычного базарного шума. Вероятно, слухи о возможной осаде нанесли серьезный удар по городской торговле, и легницкий майдан нынче здорово обезлюдел. Чего нельзя было сказать о постоялом дворе, на котором остановился вроцлавский обоз. Для телег тут едва нашлось место, а «хороший знакомый» седого старосты смог предложить вновь прибывшим лишь тесный уголок в набитой мужиками, бабами, детьми и скотиной сараюшке. Вот и весь блат…
   Бурцев, заплатив за постой, поспешил убраться из этого орущего, мычащего и кудахтающего бедлама. Деревянный одноэтажный трактир напротив – тоже шумный и переполненный – все же привлекал его больше. Да и информацию о богемцах там раздобыть проще, чем среди пришлых беженцев.
   Аляповатая кривая вывеска над низенькой трактирной дверью гласила: «Панская кулявка». Для неграмотных и непонятливых под корявой надписью красовалось весьма условное изображение усатого рыцаря с громадным кубком на поясе. Из маленьких, ничем не прикрытых окон валил душный чад, густой сивушный запах и доносился шум застолья вперемежку с непристойными пьяными выкриками. В общем, за толстыми бревенчатыми стенами скрывалась явно не божья обитель.
   Бурцев уже подходил к питейному заведению, когда из-за угла – со стороны рыночной площади – на него вдруг налетела замечтавшаяся миловидная девушка лет двадцати с большой плетеной корзиной в руках. Простенькое – чуть ниже колен и с закатанными до локтей рукавами – зеленое платье не скрывало, подобно одеянию Аделаиды, ни рук, ни ног горожанки, а высокая грудь полячки, казалось, вот-вот разорвет тесную недекольтированную ткань. Эта соблазнительная грудь и толкнула его посреди улицы.
   – Ах! – Девушка от неожиданности выронила свою ношу.
   Бурцев едва успел подхватить корзинку над зловонной придорожной канавой. Ценный груз – ворох платьев, аккуратно уложенных внутри, был спасен. Неплохих, кстати, платьев по местным меркам: все сплошь шелк, парча да яркая вышивка… Дорогие шмотки никак не вязались со скромным нарядом самой девицы. «Видать, не для себя обновки несет», – решил Бурцев. Судя по всему, незнакомка принадлежала к низшему сословию, однако от этого она вовсе не казалась менее привлекательной. Особенно понравились ему очаровательные ямочки на румяных щечках и бесенятские блестящие глаза молодой горожанки.
   Девушка благодарно и не без кокетства улыбнулась, принимая корзину. Улыбка ей здорово шла, и Бурцев непроизвольно ответил тем же. Долго, однако, улыбаться им не дали. Громыхнула дверь трактира. Два красно-рожих, пьяных в доску кнехта в толстых, засаленных поддоспешных рубашках и с длинными кинжалами на поясах вывалились на улицу. Один жирный, как боров, ругой тощий.
   – О, глянь-ка, Мацько, баба! – воскликнул толстяк. Бурцева он грубо отпихнул с дороги: – Пшел вон, деревенщина.
   Тот, кого назвали Мацько, попытался облапать пригожую горожанку. Взвизгнув, девица оттолкнула кнехта корзиной. Солдафон, однако, напирал, прижимая жертву к сточной канаве:
   – Ну же, красотка. Ты ведь не откажешь в ласке доблестным воинам князя Генриха Благочестивого?
   Ох, хотелось бы сдержаться, искренне хотелось вести себя тише воды, ниже травы, но и не вступиться за девушку Бурцев не мог. Подобные сцены его бесили всегда.
   Левая рука сама опустилась на плечо Мацько, резко развернула его, а правый кулак хрустко врезался в подбородок «доблестного воина». Клацнули зубы разинутого в изумлении рта. Пьяный кнехт повалился спиной в нечистоты. Через секунду за Мацько последовал и его товарищ более внушительной комплекции. Оба успокоились. Судя по ноющим костяшкам правой руки – надолго.
   – Ого! – восхищено выдохнула горожанка. – Кмет, а бьется не хуже иного рыцаря. Тебя как звать-то?
   Бурцев вздохнул. До трактира дойти ему теперь, похоже, не суждено.
   – Вацлав. А ты кто такая?
   – Ядвигой кличут.
   Девушка опасливо стрельнула глазами по сторонам:
   – Знаешь, что, Вацлав, пошли-ка со мной. А то эти двое, не ровен час, очухаются. Или дружки их искать начнут. Или стража городская появится. Избиение воинов Генриха Благочестивого – это не шутка. За такое простого кмета могут и казнить на площади. Идем-идем, не стой. Заодно и корзину поможешь донести.
   Бурцев не успел опомниться, а неудобная корзина с платьями уже оттянула руки. Но вообще-то новая знакомая дело говорит. Не хватало сейчас попасть в темницу или на эшафот! Он последовал за девушкой. М-да, а корзиночка-то увесистая, даром что одни тряпки в ней.
   – Для кого платья?
   – Для госпожи моей, – затараторила Ядвига. Отойдя от опасного трактира пару кварталов, она снова расслабилась, заулыбалась. – Нынче люди осады и голода боятся, так что на рынке съестного днем с огнем не сыщешь, зато одежду добрую за полцены купить можно. Так что я сэкономила сегодня не одну гривну и целую уйму скоецев и грошей. А мне так и сказано было: что останется, мол, то – твое.
   – Поэтому ты такая веселая? – усмехнулся Бурцев. Жизнерадостная Ядвига нравилась ему все больше.
   – А чего грустить-то? Уныние – грех, Вацлав.
   – А татары как же, в грех этот тебя не вгоняют?
   Горожанка только отмахнулась:
   – Подумаешь, татары. Они ведь тоже не всесильны. И на них управа скоро найдется.
   Бурцев насторожился:
   – Откуда ж такая уверенность?
   – У нас в доме сейчас разные паны бывают. И простые рыцари. И знатные. И очень знатные. Очень, Вацлав! Как послушаешь их беседы, так и татары не страшны. Рать против племени Измайлова собрана великая. А еще большая рать подступает к Легнице из Богемии. Чешский король к нам на подмогу идет.
   Вот оно! То, за чем он шел в злополучный трактир.
   – И когда же богемское войско вступит в Легницу?
   – Сегодня после утренней службы в храме Богородицы паны говорили, что три дня ждать осталось.
   Славно! Как, оказывается, просто добываются военные тайны.
   – Ты того, Ядвига, – Бурцев замедлил шаг. – Бери корзину, а я пойду, пожалуй. Дела у меня, понимаешь.
   – Куда это ты пойдешь? – Она и не подумала забирать корзину. Зато вдруг прильнула к нему всем телом. Бурцев вновь почувствовал волнующую упругость девичьей груди. – Никуда я тебя не отпущу. Я еще должна отблагодарить тебя за свое спасение, мой храбрый кмет. А о благодарностях моих еще никто не жалел.
   Пухленькие губки раздвинулись. Уже не в насмешливо-лукавой, а в страстной, томной, манящей улыбке. Глаза заблестели призывным блеском. Что-то в Ядвиге было сейчас от Аделаиды. Не настоящей, а той, что являлась Бурцеву в мечтах и снах, той, для которой нет никакого дела, благородный рыцарь он или безвестный кмет…
   – А если уйдешь от меня сейчас, Вацлав, я ведь могу принять тебя за татарского лазутчика. Ишь, вызнал у бедной девушки, что хотел, и бросить хочет!
   Он едва не поперхнулся. А собеседница прыснула от смеха, глядя в его встревоженное лицо:
   – Ты забавный, Вацлав! И до чего ж милый! Пойдем – немного осталось. А делами своими займешься после.
   Бурцев тряхнул головой: а почему бы, собственно, и нет! До прихода Венцеслава Богемского еще целых трое суток. Ну а потом… невесть что будет потом. В том мире, куда он попал по воле судьбы и древнеарийской магии, сложить голову можно в любую минуту. И выгорит ли что-нибудь с краковской княжной, нет ли – все это вилами по воде писано. А он как-никак здоровый мужик. И сколько времени уже обходился без женщины? Больше семи веков. Ох, ни фига ж себе!
   Грудь Ядвиги под зеленой тканью будоражила кровь. Основной инстинкт, однако…
   Бурцев помог ей отнести корзину. До самого дома.
   По пути девушка болтала без умолку. Он узнал, что до прихода татар Ядвига состояла в услужении у богатого легницкого купца Ирвина, сделавшего состояние на торговле пенькой, льном и суконными отрезами.
   – Смешной он такой! – заливисто хохотала Ядвига. – Все норовил ко мне под юбку залезть, пока супружница не видит. А у самого рога – в дверь не пройти. Женушка-то его давно уж полюбовничка завела – десятника городской стражи. Я купчишке отказала в ласках. Осерчал он – жуть. Грозился выгнать меня, да жена не позволила. Я ведь милому ее записки ношу. А коли меня прогнать, кто службу эту тайную справлять будет? Так Ирвин в отместку удумал мне жизнь испортить: запретил парней водить. Самолично, бывало, по ночам за дверью следил. Но дверь дверью, а окно на что? Так вот и жили. Потом татары эти проклятущие объявились. Войско Генриха Благочестивого в Легнице встало. Во все лучшие дома паны рыцари на постой разместились. Купчишке нашему заплатили хорошо и вежливо попросили освободить хоромы. А Ирвин тому только рад. Как узнал, что язычники идут на Легницу, – жену с добром в охапку – и прочь из города. А меня вот брать с собой не захотел. Да и супружница его не настаивала – перепугалась сама, стала сразу женушкой покорной и благоверной. Но новые хозяева меня в доме Ирвина оставили. Толковая служанка – она всем нужна.
   Горожанка подмигнула Бурцеву. Судя по всему, Ядвига была девушкой не только толковой, но – что, вероятно, особенно ценилось «панами рыцарями» – и жадной до любовных утех. Не по корысти, как куртизанки, а своего прирожденного жизнелюбия ради. Но это даже к лучшему. Такая случайная связь ни к чему не обязывает и быстро забывается.
   – Да вот мы и пришли, Вацлав. Видишь дом в два этажа возле собора Девы Марии?
   Впереди действительно возвышался католический храм, опоясанный высокой оградой со сквозными крестообразными отверстиями и фигурками ангелов из белого мрамора наверху. Чуть наискось от церкви виднелся купеческий особняк из красного кирпича и распятием над дверьми. Рядом – почти вплотную с жилым домом пеньково-суконного магната – располагалось длинное приземистое строение. По всей видимости, бывший склад, нынче превращенный в казарму: вокруг здания слонялись вооруженные люди, у крытой коновязи похрустывали овсом боевые лошади. Вход в особняк тоже охранялся. Здесь на посту маялся от безделья молодой воин, в кольчуге, шляпообразном шлеме и при мече.
   – Здравствуй, Ядвижка, – плотоядно сверкнул глазами он, – кого это ты сегодня привела?
   – Татарского лазутчика! – рассмеялась девушка. Бурцев тоже попытался сделать вид, что ему весело. – Вот, помог принести корзину с рынка.
   – Эх, – мечтательно вздохнул поляк. – Кабы дождалась ты конца моей стражи да пригласила к себе меня вместо этого кмета…
   – Всему свое время, – Ядвига шутливо стукнула кулачком по шлему стражника. – Дойдет и до тебя очередь, Францишек. Проходи, Вацлав.
   Он прошел. Нет, в этой беззаботной легконравной щебетунье определенно было что-то притягательное.
   – Наверх не суйся, – шепнула Ядвига. – На втором этаже моя госпожа живет. И охрана ее. Злые, что волки в зиму.
   «Крутая, видать, госпожа, – подумал Бурцев. – И откуда она вообще взялась, если купчиха уехала вместе с купцом, а дом заняли польские рыцари?»
   Но Ядвига уже толкала гостя за лестницу:
   – Вот сюда – милости просим. Здесь моя комната. Аккурат под покоями госпожи. Заходи, не бойся.
   Она открыла неприметную дверку.
   Бурцев вошел.
   И чуть не выронил корзину с платьями.

Глава 58

   Комнатой Ядвиги оказалась небогато обставленная, темная (воловий пузырь, натянутый на раму в единственном окне, скверно пропускал свет) каморка. Впрочем, скудного освещения хватило, чтобы разглядеть небольшую дыру в потолке. Из этого узкого отверстия над засыпанным деревянной щепой ложем свисало… женское тело. Тело отчаянно сучило ногами. До подмышек оно уже было внизу, но руки, плечи и голова все еще находились на втором этаже купеческого особняка.
   Дальнейшее продвижение вниз тормозила одежда. «Пробка» из платьев и юбок задралась до неприличия и надежно удерживала несчастную в висячем положении. Женщина, или, скорее, юная дева, несмотря на хрупкую комплекцию, застряла, как Вини-Пух в кроличьей норе. Ну а поскольку средневековые дамы не носили привычного для современниц Бурцева нижнего белья, он поневоле стал свидетелем весьма пикантного зрелища. И весьма волнующего тоже.
   Ничто не скрывало сейчас стройных ножек, будоражащего кровь пушка между ними, плоского животика, бедер, на которых не просматривалось ни капли лишнего жира, высоких грудок с острыми сосками, свежего, по своему даже эротичного шрамика под левой грудью… Шрамик?! Бурцева словно окатили ледяной водой. Да неужели!
   – Госпожа! – вошла и всплеснула руками Ядвига. Былого веселья – как не бывало. Девушка метнулась к кровати. Сбросила с постели погнутую кочергу, которой, видимо, и расковыряли злополучную дыру в потолке. Перепуганная служанка попыталась вырвать обнаженное тело из плена задравшихся одежд.
   – Чего стоишь, Вацлав?! Бросай корзину, помогай. Она же задохнется!
   В самом деле! Бедняжка бог знает сколько времени висит на собственном платье в тесной щели пролома. Бурцев бросился на помощь. Было не до церемоний, но все же когда он обхватил застрявшую девушку за то место, к которому не принято прикасаться в приличном обществе, по рукам прошла дрожь. Будто током шибануло.
   Затрещала рвущаяся ткань – и все трое рухнули на ложе Ядвиги. Служанка скатилась на пол, а раскрасневшаяся мордашка малопольской княжны Агделайды Краковской уткнулась в лицо Бурцева. Вот, значит, к какой госпоже в услужение наняли Ядвигу!
   Первым делом Аделаида подскочила как ужаленная. Вторым – прикрылась остатками платья. Третьим – удивленно выдохнула: «Вацлав?!» Четвертым – влепила ему звонкую пощечину, яростно прошипев: «Да как ты смел, мужлан!» Пятым – бросилась на шею Бурцеву. Шестым – отпрянула прочь и часто-часто задышала.
   – Вы что, знакомы? – пискнула из-под ложа Ядвига.
   На нее, однако, внимания не обращали.
   – Как. Ты. Сюда. Попал?
   Бурцев ответил Аделаиде не сразу. Его ладони еще ощущали тепло и упругость ягодиц княжны. А перед мысленным взором до сих пор парило обнаженное тело дочери Лешко Белого. Такой же, ну, или почти такой представлял Бурцев Аделаиду в своих самых сладостных мечтах.
   – Как, Вацлав?
   – Э-э-э… М-м-м… – Он замялся.
   Говорить правду о том, почему он здесь оказался, не хотелось.
   – Искал тебя…
   Это тоже не было ложью, не так ли?
   – А-а, – Аделаида вздохнула. Как показалось Бурцеву, с облегчением. – А то уж я подумала… Ядвига наша – девушка несколько гм… легкомысленная и охочая до… В общем, мужчины на ее ложе – гости не редкие.
   Он предпочел тактично промолчать, а служанка спешно сменила тему разговора:
   – Что случилось, госпожа?
   – Сбегаю я, вот что! – фыркнула Аделаида.
   – Из-под венца?! – Ядвига прикрыла ладошками ротик, однако глазки ее озорно блеснули. – Ты говорила, госпожа, что не мил тебе Казимир Куявский, но бежать от замужества с князем! На такое не каждая решится.
   Дочь Лешко Белого посуровела:
   – Князь Казимир приходил вчера под вечер. Объявил, что обвенчается со мной сразу же после победы над татарами. Приказал готовиться. Тебя вот, Ядвига, за нарядами к свадьбе послал. А мне свадьба та – горше смерти. Я во Вроцлаве хотела руки на себя наложить. Вырвала у куявского кнехта меч из ножен, навалилась грудью на острие, да оттащили меня псы Казимировы. И оружия теперь у них не раздобыть. Кочергу только вот в камине нашла. Я ею пол расковыряла. Думала, пока охрана наверху караулит, спущусь вниз – и поминай как звали. Но застряла. Висела, пока вы не пришли. Стыд-то какой…
   Аделаида зарделась.
   – Так внизу ж тоже есть охрана! – охнула Ядвига, – Францишек у входа стоит.
   – Ну, с Францишеком твоим мы как-нибудь управимся, – пообещал Бурцев. – А вот по городу в таком рванье бегать не стоит. Особенно знатным панночкам. Ты переоденься, княжна. Нарядов тебе Ядвига – вон уйму накупила. Да не смущайся, отвернусь я, отвернусь, хотя чего теперь-то таиться…
   Шелест платьев и пыхтение Ядвиги, помогавшей своей госпоже облачиться в новое одеяние, заглушили другие звуки. Возле купеческого особняка вразнобой застучали подкованные копыта. Что-то приветственно гаркнул Францишек. По дому протопали тяжелые сапоги. Кто-то явно поднимался на второй этаж.
   – Ох, боженьки! – прошептала Ядвига. – Никак Казимир со свитой пожаловал.
   Бурцев негромко и витиевато выругался, не особо стесняясь присутствующих дам. Наверху грохнула дверь.
   – Сбежала! – вопль был истошным, надсадным. – Княжна сбежала!
   – Тре-во-га! – Особняк легницкого купца содрогнулся от шума и криков.
   Чья-то голова в остроконечном шлеме появилась в проломе на потолке. Голова в изумлении воззрилась на Аделаиду. Княжна, взвизгнув, приголубила воина кочергой. Судя по звону, которым отозвался шлем, удар был не из слабых. Куявец, однако, держать удары умел.
   – Туточки она! – радостно заорал поляк. – Внизу – у служанки!
   И поспешно исчез из пределов досягаемости.
   Проклятье! Дверь! Ядвига так и не заперла ее за собой. Бурцев рванулся к двери – исправить ошибку. Дверь распахнулась. На пороге стоял Казимир Куявский – без лат и шлема, однако с клинком на поясе.
   – Ты?!
   Князь был изумлен. Князь был шокирован. Князь был взбешен до крайней степени. Правая рука Казимира метнулась к мечу. Но это слишком долгий путь. И в данной ситуации неверный.
   О, с каким наслаждением Бурцев впечатал кулак в скулу заклятого врага. Куявец вывалился из комнаты Ядвиги, так и не войдя в нее. Следовавшие позади воины едва успели подхватить князя. Бурцев навалился на дверной засов. Успел! Запертая дверь вздрогнула. Раз, другой… Он оглянулся.
   Аделаида – переодевшаяся, с пылающими глазами и занесенной кочергой, была готова к схватке. Похвально, да только кочерга – не самое подходящее оружие против бойцов Казимира.
   – Сюда! Скорее! – Ядвига уже вырывала оконную раму с бычьим пузырем. Тайный путь ее любовников был сейчас последней надеждой.
   Бурцев кошкой вскочил в оконный проем. Выглянул наружу. Никого! Пока никого… Он обернулся к девушкам. Протянул руки. Схватить обоих сразу, втянуть за собой, потом спрыгнуть, поймать внизу одну, другую и – деру…
   Служанка не осмелилась идти вперед госпожи, Аделаида тоже медлила по непонятной причине. А дверь уже трещала от мощных ударов. С косяков сыпалась щепа…
   – Ну же! – поторопил Бурцев.
   – Ступай сам, Вацлав, – княжна указала ему кочергой за окно. В глазах – слезы и бесприютная тоска. – Иди один, и ты еще сможешь спастись. Мы будем тебе помехой.
   Хрясь! Жалобно застонала скоба засова. Покорежились дверные петли.
   Аделаида рассуждала здраво: вдвоем и, тем более, втроем им уже не уйти. Поздно. Слишком поздно. Но…
   – Но как же ты?! – Он испуганно воззрился на княжну, мельком взглянул на Ядвигу. – Как же вы?
   – За нас не беспокойся. Меня не тронут. Ядвигу тоже. Я скажу, что она силой удержала меня от побега с тобой. Казимир только вознаградит ее. Спасибо за твою верность, Вацлав. Даст Бог, еще свидимся. А сейчас Господь не на нашей стороне. Не противься его воле, ибо мне будет жаль, если ты погибнешь из-за меня.
   Глаза Аделаиды повлажнели еще больше.
   – Но свадьба?! – в отчаянии вскрикнул он.
   – До победы над татарами свадьбы не будет. А пути Господни неисповедимы…
   Бурцев скрежетнул зубами. Уж теперь-то он точно сделает все, чтобы победителем в этой заварушке вышел Кхайду-хан.
   – Беги, Вацлав.
   Дверь ходила ходуном и держалась на честном слове. Он покачал головой:
   – Я… Я не могу так.
   – Ядвига, помоги, – шепнула княжна служанке.
   Та мгновенно оказалась у окна, неожиданно сильно толкнула обеими руками. Удержать равновесие в маленьком оконном проеме было нереально. Падая, Бурцев едва успел сгруппироваться у самой земли. Рухнул в грязь, перекатился через плечо. И услышал, как слетела наконец с петель вышибленная дверь. Топот, крики, лязг железа – весь этот шум перекрыл рев Казимира:
   – Где он?! Схватить!
   В окно уже лез Францишек с обнаженным мечом. Из-за угла купеческого особняка выскочили еще двое вооруженных куявцев. От склада-казармы тоже бежали люди князя.
   Бурцев затравленно огляделся. Опустевшая улочка. Справа и слева – сплошная стена домов, лавчонок, мастерских и складов. Напротив – храм Девы Марии, огороженный от торговых кварталов высоким – в два человеческих роста – забором с беломраморными фигурками ангелов наверху. Вот где спасение!
   Препятствие он взял с ходу. Декоративные крестообразные отверстия в церковной ограде послужили упором для рук и ног. Бурцев перевалился между двумя крылатыми ангелами, спрыгнул вниз. Отягощенные доспехами и потому не столь ловкие преследователи разразились проклятиями. А он со всех ног уже несся к воротам храмового комплекса.
   Увы, все оказалось не так просто. На территорию храма из ворот валила плотная галдящая толпа. Судя по всему, народ вытесняли с улицы, а любопытные горожане всячески упирались, стараясь что-то рассмотреть за чужими спинами… М-да, сквозь такое столпотворение хрен пробьешься.
   Бурцев свернул на небольшую цветочную клумбу и с разбега вновь вскарабкался к фигуркам на церковной ограде. Подтянулся, глянул вниз – под мраморное крыло. Эх, вот ведь незадача!
   Пышная процессия неторопливо шествовала по улице. Вооруженные рыцари, оруженосцы, слуги… Во главе колонны – под стягом с изображением белой стрелы на красном фоне – ехал высокий всадник, чьи доспехи почти полностью скрывали расшитые золотом и серебром одежды. Светлые волосы наездника, аккуратно подстриженые над бровями, по бокам и сзади свободно ниспадали на плечи. Худощавое лицо несло печать кротости, скорби и смирения, свойственных скорее монаху, нежели воину. Тем не менее на боку всадника висел длинный меч, а сам он восседал на крепком боевом жеребце. Оруженосцы везли за своим господином треугольный щит все с той же – белой на красном – гербовой стрелой, тяжелое рыцарское копье и островерхий шлем, на котором величественно покачивался роскошный плюмаж из павлиньих перьев.
   – Дорогу князю Силезии Генриху Благочестивому! – торжественно провозгласил конник в пестрых одеждах из свиты скорбноликого всадника. – Дорогу княжескому войску, выступающему навстречу верному союзнику и доблестному королю Венцеславу.
   Кричал он больше для порядка. Дорога была совершенно свободна, и князь Генрих со своими рыцарями, крестясь, вступил под тень церковных ангелов. Желания прыгать вниз – под копыта и копья грозной княжеской дружины – у Бурцева не возникло. За подобную дерзость простого кмета убьют на месте. А не убьют – так схватят, что тоже его не устраивало.
   Бурцев оглянулся. Нет, воины Казимира за ним не гнались. Зачем, если можно пустить вдогонку стрелу? В одну из крестообразных щелей храмовой ограды уже вставлен куявский самострел. Декоративные прорези, оказывается, служат еще и бойницами!
   Он спрыгнул на церковную клумбу в тот самый момент, когда невидимый стрелок спустил тетиву арбалета. Толстый короткий болт звякнул над головой беглеца. Тяжелый наконечник перебил колени мраморного ангела. Крылатая фигурка, надломившись, рухнула за ограду. Звон разбитого мрамора потонул в криках княжеской свиты.
   Зашибло кого-то, что ли? Увесистый ангелочек, рухнув на процессию с приличной высоты, запросто мог проломить чью-нибудь не защищенную шлемом голову.
   Толпу в воротах храмовой ограды больше не сдерживали. Любопытствующие и встревоженные горожане настырно проталкивались обратно на улицу. Бурцев поспешил смешаться с людской массой.
   – Князя Генриха убило! – раздался над ухом чей-то голос.
   – Не-е, не убило! – возразил другой. – Рядом что-то упало – прямо под копыта княжеского коня.
   – Все равно, дурной знак то!
   – Истинно так. Не иначе, Господь предупреждает князя о поражении в битве с татарами. Ох, горе нам, грешным.
   – На все воля Божия.
   – Аминь^[47].