Страница:
Опомнившись, апостолы начали горячо обсуждать чудесную встречу: “Не горело ли в нас сердце наше, когда Он говорил нам в пути, когда Он открывал нам Писания”? Разве можно было теперь оставаться в Эммаусе? Скорее обратно, в Иерусалим, поделиться с остальными невероятной радостью! Хотя уже было темно, друзья поспешили в город. Увы, их встретили так же, как и женщин. Поверить им никто не хотел[16]. Но тут пришло новое известие: Господь явился Петру[17]. Мог ли обмануться старший из апостолов? Некоторые почти уверовали, другие все еще сомневались. Обсуждение и горячие споры длились до глубокой ночи. Внезапно все услышали знакомое приветствие: “Шалом!” — Мир вам! — Ученики увидели Иисуса...
Ужас сковал их. Привидение! А Он смотрел на своих трепещущих “братьев”, ожидая, пока они придут в себя. Зачем они смущаются и колеблются? Среди них не бесплотный призрак, а их Учитель. Пусть коснутся Его, чтобы оставить мысль о видении. И спокойно, словно ничего не произошло, Он спросил: “Есть ли у вас здесь какая пища?”
Снова, как бывало, Он мог разделить с ними трапезу.
Они едва верили своим глазам.
Произнеся благодарственную молитву, Иисус заговорил. Наступают иные времена для апостолов, пробил час их служения. “Как послал Меня Отец, и Я посылаю вас”. Спаситель будет действовать через Своих посланцев, которых преобразит силою Своего Духа. “Примите Духа Святого, — сказал Он. — Если кому отпустите грехи, отпущены будут им, если на ком удержите, удержаны”.
В эти светлые дни апостолы окончательно утвердились в вере. Из Двенадцати только Фома не видел Господа[18]. Когда он слушал восторженные слова братьев, ему трудно было разделить их чувства. Слишком уж неправдоподобна радостная весть! Не произошло ли ошибки? Быть может, это все-таки тень Наставника, пришедшая из загробного мира утешить их? “Если не увижу на руках Его следа от гвоздей и не вложу пальца моего в ребра Его, никак не поверю”, — твердил Фома.
Кончались дни праздника[19]. Ученики намеревались вернуться в Галилею, куда Господь обещал прийти к ним. Последний раз собрались вместе, вероятно, в доме Марии, матери Иоанна-Марка. Дверь плотно заперли: страх преследований еще не утих. И опять, как в первый день, все внезапно увидели Иисуса, стоящего среди них. Он обернулся к Фоме: подойди, протяни руку, проверь! “Господь мой и Бог мой!” — только и мог вымолвить апостол. Он не помышлял больше о доказательствах...
“Ты потому уверовал, — сказал Христос, — что увидел Меня. Блаженны невидевшие и поверившие”. Зримые явления должны были лишь помочь ученикам выйти из состояния мрака и безнадежности, показать им, что смерть бессильна над Мессией. Но скоро присутствие Господа станет иным, доступным каждому, кто с открытостью идет к Нему навстречу.
Словно на крыльях вернулись одиннадцать назад в Капернаум[1]. К тому времени от богомольцев многие уже знали о казни. Однако всех приводили в недоумение ученики Назарянина. Они совсем не были удручены, напротив, в них ощущалась просветленная радость, почти экстаз. Что могло так подействовать на Симона и его друзей? Над этой загадкой ломали голову знавшие их люди. Тогда-то, быть может, апостолы и поняли, для чего Учитель велел им оставить Иерусалим. Там их ежедневно подстерегала опасность, а дома, вдали от врагов, они могли вновь собрать рассеявшихся последователей Господа и сообщить им о дивном событии: “Он воскрес!”...
Постепенно жизнь апостолов вошла в прежнее русло. Рыбаки взялись за свой привычный труд; но мысли их постоянно полны были Иисусом. О Нем напоминала каждая тропинка, каждый уединенный уголок на берегу. Здесь Он учил их притчами, сидя на холме, там говорил с толпой, на этой улице рыбачьего поселка исцелил больного. Апостолы как бы заново переживали чудо тех трех лет, которые открыли им Небо. Однако Сам Господь еще не появлялся[2]. Ученики ждали, веря Его обещанию.
Однажды вечером Петр, сыновья Зеведеевы, Фома и Нафанаил вышли в лодке на озеро. Лов оказался неудачным, и к утру им пришлось сложить на дно пустые сети. Рыбаки были уже метрах в ста от берега, как увидели в голубой предрассветной дымке Человека, стоявшего у воды. Он громко окликнул их: “Друзья, есть ли у вас что-либо к хлебу?” В этом вопросе не было ничего необычного: окрестные жители часто покупали рыбу прямо из лодок. Узнав, что они ничего не поймали, Человек предложил им закинуть сеть с правой стороны, и, едва они последовали Его совету, невод тотчас наполнился.
Странное чувство овладело всеми. Ведь когда-то подобное уже было: был и берег, и пустая сеть, и неожиданный улов... Иоанн, пытаясь разглядеть Стоящего, вдруг шепнул Симону: “Это Господь”. По обыкновению рыбаков Галилеи, Петр сидел в лодке нагим. Не говоря ни слова, он тут же опоясался набедренной повязкой, прыгнул в воду и поплыл к берегу. Остальные, налегая на весла, поспешили за ним.
Незнакомец, казалось, ждал их. Среди камней был разложен костер, на углях пеклась рыба. Рыбаки в смущении остановились. Кто бы мог предположить в этих загорелых полуобнаженных людях будущих покорителей мира, чьи сети станут символом духовного лова?
“Принесите и тех рыб, что вы поймали сейчас”, — сказал Неизвестный. Они пошли к сетям, и скоро трапеза была готова. Ели молча. Над озером поднималось солнце. В тишине звучали голоса птиц, слышался плеск волн. Запах костра смешивался с запахом воды, рыбы и трав. Ни один не осмеливался спросить: “Кто ты?”, но в душах их пела неземная радость. Каждый с неоспоримой уверенностью знал, что это Иисус преломляет с ними хлеб, хотя облик Его был иным.
Закончив, все встали. Господь подозвал Петра и отвел его в сторону.
— Симон, сын Ионы, любишь ли ты Меня больше, чем они? — спросил Он торжественно, как тогда, в Кесарии Филипповой, называя ученика его полным именем.
— Да, Господи, — ответил тот. — Ты знаешь, что я люблю Тебя.
— Паси ягнят Моих, — сказал Иисус, а потом вновь испытующе повторил вопрос:
— Симон, сын Ионы, любишь ли ты Меня?
— Да, Господь. Ты знаешь, что я люблю Тебя.
— Ты будешь наречен пастырем овец Моих.
Этим искус не кончился. В третий раз Христос спросил:
— Симон, сын Ионы, любишь ли ты Меня?
Апостолу стало горько. Вероятно, троекратный вопрос напомнил ему, как в припадке страха он трижды отрекся от Учителя.
— Господи, — печально сказал Симон. — Ты все знаешь, Ты знаешь, что я люблю Тебя.
— Паси овец Моих.
И чтобы Петр понял, что это не привилегия, а призыв к крестному пути, Христос добавил:
— Истинно, истинно говорю тебе: когда ты был молод, ты опоясывался сам и шел, куда хотел, когда же состаришься, протянешь руки твои, и другой тебя препояшет, и поведет, куда ты не захочешь.
Сзади подошел Иоанн.
— Господи, а он что? — спросил Петр.
— Если Я хочу, чтобы он пребывал, доколе Я не приду, что тебе? Ты за Мной следуй[3].
Впоследствии, размышляя над этими словами, первые христиане решили, что Иоанн не умрет до нового явления Христа, но, как поясняет Евангелие, Иисус указал лишь на различие в судьбе апостолов. Любимому ученику было предназначено проповедовать слово Господне до глубокой старости, а Петру — быть распятым за свидетельство веры. К искупительному кресту Царя Иудейского присоединился крест человека, которого Христос нарек Скалой и Пастырем и которому предстояло, “обратившись, утвердить братьев своих”[4].
Утро Церкви занималось над страной Геннисаретской. С каждым днем увеличивался приток верующих. В Галилее никто не чинил им препятствий. Иногда сотнями уходили они в пустынные места для молитвы, ожидая встречи с Господом.
Назаретскую семью, особенно Марию, Мать Спасителя, окружило благоговейное почитание. Скоро к общине примкнули даже те родные Иисуса, которые прежде сторонились Его. Обратился и Иаков, старший из сводных (или двоюродных) братьев Христа, человек истового благочестия[5]. Сохранилось древнее предание, что он дал обет полного поста, пока не увидит Воскресшего собственными глазами. И тогда Иисус предстал перед ним, благословил хлеб и протянул его Иакову: “Брат Мой, вкуси хлеба сего, ибо Сын Человеческий восстал”.
Подробности сказания едва ли достоверны[6]. Но очень возможно, что будущий глава иерусалимской Церкви слышал о явлениях и хотел, подобно Фоме, удостовериться в их реальности сам.
Сколько времени первая община оставалась в Галилее? Лука говорит о сорока днях явлений, после чего апостолы уже вновь собрались в Иерусалиме и встретили там праздник Шавуот, или Пятидесятницы. Некоторые толкователи думают, что этот срок — лишь символ некоего подготовительного периода[6а]. По их мнению, за месяц Церковь не могла достичь численности в несколько сот человек, а, следовательно, Лука имел в виду Пятидесятницу 31 года. Хотя вопрос этот не представляется существенным, традиционная дата кажется более вероятной. Сила воздействия проповедников, вдохновленных свыше, могла очень быстро принести обильные плоды. К тому же трудно предположить, чтобы апостолы, призванные Господом для благовестия, стали медлить.
Савла видение в Дамаске сделало не просто учеником Иисуса, а миссионером нового Откровения[7]. То же самое произошло с одиннадцатью.
Вероятно, в середине мая верующие поднялись на одну из гор в Галилее, куда повелел им прийти Иисус. Там они увидели Его стоящим на вершине. Собравшихся было около пятисот человек. Все опустились на колени, хотя иные все еще не могли поверить, что Он воистину жив[8]. И тогда над толпой прозвучали слова, которым и доныне внимают столетия: “Дана Мне всякая власть на небе и на земле. Итак, идите и научите все народы, крестя людей во имя Отца и Сына и Святого Духа, уча их соблюдать все, что Я заповедал вам. И вот Я с вами во все дни до скончания века”.
Завершился мессианский путь Сына Человеческого, но Его благовестников, которых Он посылал “проповедовать Евангелие всей твари”, ждала впереди долгая дорога.
За восемь веков до этих великих дней Израиль, сдавленный со всех сторон могущественными врагами, услышал пророчество, которому тогда было трудно поверить:
В Иерусалим двинулись в середине мая. К одиннадцати присоединились и Семьдесят апостолов. Всего вместе с женщинами и другими учениками было около ста двадцати человек[10]. Со стороны это первое воинство Христово выглядело как обычный караван пилигримов, идущих на праздник Шавуот.
В город вошли уже без боязни, зная, что Воскресший не покинет их. Когда собрались в доме, где еще недавно встречали Пасху Нового Завета, где пережили ужас катастрофы и радость возрождения, Спаситель вновь явился освятить трапезу братьев. Он еще раз объяснил им значение пророчеств: “Так написано, чтобы Мессии пострадать и воскреснуть из мертвых в третий день и чтобы было проповедано во имя Его покаяние для отпущения грехов во всех народах, начиная от Иерусалима. Вы свидетели этому. И вот Я посылаю обещанное Отцом Моим на вас. Вы же оставайтесь в городе этом, доколе не облечетесь силою свыше”.
Затем Иисус, как пишет св.Лука, “вывел их до Вифании”. Шел ли Он с учениками незримо для других или только повелел им идти к селению, которое всегда любил, мы не знаем. Когда взошли на Елеонскую гору, у многих при виде Его на миг проснулись прежние иллюзии: им казалось, что уже настал день всемирного явления Мессии во Славе.
— Господи, не в это ли время восстанавливаешь Ты Царство Израилю?
— Не вам знать времена и сроки, которые Отец установил Своей властью. Но вы примите силы, когда найдет Дух Святой на вас, и вы будете Моими свидетелями и в Иерусалиме, и во всей Иудее, и Самарии, и до пределов земли.
Воскресший поднял руки, благословляя Своих посланников, и постепенно “стал отдаляться от них”.
Однако апостолы не испытывали печали. Уже не трех избранных, как на горе Преображения, а всех собравшихся осенил небесный свет, “облако Славы Господней”. Победитель смерти восходит “одесную Отца”[11].
Отныне Его присутствие не будет иметь границ. Он — всюду: и в тайниках души, и в просторах земли и неба, и в беспредельности звездных миров. Он будет обитать в Церкви, в Своих апостолах, которым сказал: “Я посылаю вас...”
Человек идет по земле. Пересекает пустыни, реки, моря, горные хребты. Голод и властолюбие, алчность и любопытство влекут его все дальше. Он везет с собой дорогие товары и свитки книг; он приносит порабощение и мудрость, открытия и гибель. Но вот к этим неисчислимым караванам прибавляются новые путники. Ими движут любовь и вера, воля Христа и Дух Божий; они несут людям радостную весть о Сыне Человеческом.
И покуда стоит мир — апостольский путь будет продолжаться.
Ужас сковал их. Привидение! А Он смотрел на своих трепещущих “братьев”, ожидая, пока они придут в себя. Зачем они смущаются и колеблются? Среди них не бесплотный призрак, а их Учитель. Пусть коснутся Его, чтобы оставить мысль о видении. И спокойно, словно ничего не произошло, Он спросил: “Есть ли у вас здесь какая пища?”
Снова, как бывало, Он мог разделить с ними трапезу.
Они едва верили своим глазам.
Произнеся благодарственную молитву, Иисус заговорил. Наступают иные времена для апостолов, пробил час их служения. “Как послал Меня Отец, и Я посылаю вас”. Спаситель будет действовать через Своих посланцев, которых преобразит силою Своего Духа. “Примите Духа Святого, — сказал Он. — Если кому отпустите грехи, отпущены будут им, если на ком удержите, удержаны”.
В эти светлые дни апостолы окончательно утвердились в вере. Из Двенадцати только Фома не видел Господа[18]. Когда он слушал восторженные слова братьев, ему трудно было разделить их чувства. Слишком уж неправдоподобна радостная весть! Не произошло ли ошибки? Быть может, это все-таки тень Наставника, пришедшая из загробного мира утешить их? “Если не увижу на руках Его следа от гвоздей и не вложу пальца моего в ребра Его, никак не поверю”, — твердил Фома.
Кончались дни праздника[19]. Ученики намеревались вернуться в Галилею, куда Господь обещал прийти к ним. Последний раз собрались вместе, вероятно, в доме Марии, матери Иоанна-Марка. Дверь плотно заперли: страх преследований еще не утих. И опять, как в первый день, все внезапно увидели Иисуса, стоящего среди них. Он обернулся к Фоме: подойди, протяни руку, проверь! “Господь мой и Бог мой!” — только и мог вымолвить апостол. Он не помышлял больше о доказательствах...
“Ты потому уверовал, — сказал Христос, — что увидел Меня. Блаженны невидевшие и поверившие”. Зримые явления должны были лишь помочь ученикам выйти из состояния мрака и безнадежности, показать им, что смерть бессильна над Мессией. Но скоро присутствие Господа станет иным, доступным каждому, кто с открытостью идет к Нему навстречу.
Глава двадцать вторая. “Я ПОСЫЛАЮ ВАС...”
14 апреля — 18 мая 30 г.
Словно на крыльях вернулись одиннадцать назад в Капернаум[1]. К тому времени от богомольцев многие уже знали о казни. Однако всех приводили в недоумение ученики Назарянина. Они совсем не были удручены, напротив, в них ощущалась просветленная радость, почти экстаз. Что могло так подействовать на Симона и его друзей? Над этой загадкой ломали голову знавшие их люди. Тогда-то, быть может, апостолы и поняли, для чего Учитель велел им оставить Иерусалим. Там их ежедневно подстерегала опасность, а дома, вдали от врагов, они могли вновь собрать рассеявшихся последователей Господа и сообщить им о дивном событии: “Он воскрес!”...
Постепенно жизнь апостолов вошла в прежнее русло. Рыбаки взялись за свой привычный труд; но мысли их постоянно полны были Иисусом. О Нем напоминала каждая тропинка, каждый уединенный уголок на берегу. Здесь Он учил их притчами, сидя на холме, там говорил с толпой, на этой улице рыбачьего поселка исцелил больного. Апостолы как бы заново переживали чудо тех трех лет, которые открыли им Небо. Однако Сам Господь еще не появлялся[2]. Ученики ждали, веря Его обещанию.
Однажды вечером Петр, сыновья Зеведеевы, Фома и Нафанаил вышли в лодке на озеро. Лов оказался неудачным, и к утру им пришлось сложить на дно пустые сети. Рыбаки были уже метрах в ста от берега, как увидели в голубой предрассветной дымке Человека, стоявшего у воды. Он громко окликнул их: “Друзья, есть ли у вас что-либо к хлебу?” В этом вопросе не было ничего необычного: окрестные жители часто покупали рыбу прямо из лодок. Узнав, что они ничего не поймали, Человек предложил им закинуть сеть с правой стороны, и, едва они последовали Его совету, невод тотчас наполнился.
Странное чувство овладело всеми. Ведь когда-то подобное уже было: был и берег, и пустая сеть, и неожиданный улов... Иоанн, пытаясь разглядеть Стоящего, вдруг шепнул Симону: “Это Господь”. По обыкновению рыбаков Галилеи, Петр сидел в лодке нагим. Не говоря ни слова, он тут же опоясался набедренной повязкой, прыгнул в воду и поплыл к берегу. Остальные, налегая на весла, поспешили за ним.
Незнакомец, казалось, ждал их. Среди камней был разложен костер, на углях пеклась рыба. Рыбаки в смущении остановились. Кто бы мог предположить в этих загорелых полуобнаженных людях будущих покорителей мира, чьи сети станут символом духовного лова?
“Принесите и тех рыб, что вы поймали сейчас”, — сказал Неизвестный. Они пошли к сетям, и скоро трапеза была готова. Ели молча. Над озером поднималось солнце. В тишине звучали голоса птиц, слышался плеск волн. Запах костра смешивался с запахом воды, рыбы и трав. Ни один не осмеливался спросить: “Кто ты?”, но в душах их пела неземная радость. Каждый с неоспоримой уверенностью знал, что это Иисус преломляет с ними хлеб, хотя облик Его был иным.
Закончив, все встали. Господь подозвал Петра и отвел его в сторону.
— Симон, сын Ионы, любишь ли ты Меня больше, чем они? — спросил Он торжественно, как тогда, в Кесарии Филипповой, называя ученика его полным именем.
— Да, Господи, — ответил тот. — Ты знаешь, что я люблю Тебя.
— Паси ягнят Моих, — сказал Иисус, а потом вновь испытующе повторил вопрос:
— Симон, сын Ионы, любишь ли ты Меня?
— Да, Господь. Ты знаешь, что я люблю Тебя.
— Ты будешь наречен пастырем овец Моих.
Этим искус не кончился. В третий раз Христос спросил:
— Симон, сын Ионы, любишь ли ты Меня?
Апостолу стало горько. Вероятно, троекратный вопрос напомнил ему, как в припадке страха он трижды отрекся от Учителя.
— Господи, — печально сказал Симон. — Ты все знаешь, Ты знаешь, что я люблю Тебя.
— Паси овец Моих.
И чтобы Петр понял, что это не привилегия, а призыв к крестному пути, Христос добавил:
— Истинно, истинно говорю тебе: когда ты был молод, ты опоясывался сам и шел, куда хотел, когда же состаришься, протянешь руки твои, и другой тебя препояшет, и поведет, куда ты не захочешь.
Сзади подошел Иоанн.
— Господи, а он что? — спросил Петр.
— Если Я хочу, чтобы он пребывал, доколе Я не приду, что тебе? Ты за Мной следуй[3].
Впоследствии, размышляя над этими словами, первые христиане решили, что Иоанн не умрет до нового явления Христа, но, как поясняет Евангелие, Иисус указал лишь на различие в судьбе апостолов. Любимому ученику было предназначено проповедовать слово Господне до глубокой старости, а Петру — быть распятым за свидетельство веры. К искупительному кресту Царя Иудейского присоединился крест человека, которого Христос нарек Скалой и Пастырем и которому предстояло, “обратившись, утвердить братьев своих”[4].
Утро Церкви занималось над страной Геннисаретской. С каждым днем увеличивался приток верующих. В Галилее никто не чинил им препятствий. Иногда сотнями уходили они в пустынные места для молитвы, ожидая встречи с Господом.
Назаретскую семью, особенно Марию, Мать Спасителя, окружило благоговейное почитание. Скоро к общине примкнули даже те родные Иисуса, которые прежде сторонились Его. Обратился и Иаков, старший из сводных (или двоюродных) братьев Христа, человек истового благочестия[5]. Сохранилось древнее предание, что он дал обет полного поста, пока не увидит Воскресшего собственными глазами. И тогда Иисус предстал перед ним, благословил хлеб и протянул его Иакову: “Брат Мой, вкуси хлеба сего, ибо Сын Человеческий восстал”.
Подробности сказания едва ли достоверны[6]. Но очень возможно, что будущий глава иерусалимской Церкви слышал о явлениях и хотел, подобно Фоме, удостовериться в их реальности сам.
Сколько времени первая община оставалась в Галилее? Лука говорит о сорока днях явлений, после чего апостолы уже вновь собрались в Иерусалиме и встретили там праздник Шавуот, или Пятидесятницы. Некоторые толкователи думают, что этот срок — лишь символ некоего подготовительного периода[6а]. По их мнению, за месяц Церковь не могла достичь численности в несколько сот человек, а, следовательно, Лука имел в виду Пятидесятницу 31 года. Хотя вопрос этот не представляется существенным, традиционная дата кажется более вероятной. Сила воздействия проповедников, вдохновленных свыше, могла очень быстро принести обильные плоды. К тому же трудно предположить, чтобы апостолы, призванные Господом для благовестия, стали медлить.
Савла видение в Дамаске сделало не просто учеником Иисуса, а миссионером нового Откровения[7]. То же самое произошло с одиннадцатью.
Вероятно, в середине мая верующие поднялись на одну из гор в Галилее, куда повелел им прийти Иисус. Там они увидели Его стоящим на вершине. Собравшихся было около пятисот человек. Все опустились на колени, хотя иные все еще не могли поверить, что Он воистину жив[8]. И тогда над толпой прозвучали слова, которым и доныне внимают столетия: “Дана Мне всякая власть на небе и на земле. Итак, идите и научите все народы, крестя людей во имя Отца и Сына и Святого Духа, уча их соблюдать все, что Я заповедал вам. И вот Я с вами во все дни до скончания века”.
Завершился мессианский путь Сына Человеческого, но Его благовестников, которых Он посылал “проповедовать Евангелие всей твари”, ждала впереди долгая дорога.
За восемь веков до этих великих дней Израиль, сдавленный со всех сторон могущественными врагами, услышал пророчество, которому тогда было трудно поверить:
Утвердится гора Дома Господня во главе гор,Теперь предреченное сбывалось. Основание Церкви нужно было закладывать в городе пророков, там, где Мессия принес Себя в жертву.
и возвысится над холмами,
И соберутся к ней все племена,
и придут народы многие...
Ибо из Сиона выйдет учение,
и слово Господа — из Иерусалима[9].
В Иерусалим двинулись в середине мая. К одиннадцати присоединились и Семьдесят апостолов. Всего вместе с женщинами и другими учениками было около ста двадцати человек[10]. Со стороны это первое воинство Христово выглядело как обычный караван пилигримов, идущих на праздник Шавуот.
В город вошли уже без боязни, зная, что Воскресший не покинет их. Когда собрались в доме, где еще недавно встречали Пасху Нового Завета, где пережили ужас катастрофы и радость возрождения, Спаситель вновь явился освятить трапезу братьев. Он еще раз объяснил им значение пророчеств: “Так написано, чтобы Мессии пострадать и воскреснуть из мертвых в третий день и чтобы было проповедано во имя Его покаяние для отпущения грехов во всех народах, начиная от Иерусалима. Вы свидетели этому. И вот Я посылаю обещанное Отцом Моим на вас. Вы же оставайтесь в городе этом, доколе не облечетесь силою свыше”.
Затем Иисус, как пишет св.Лука, “вывел их до Вифании”. Шел ли Он с учениками незримо для других или только повелел им идти к селению, которое всегда любил, мы не знаем. Когда взошли на Елеонскую гору, у многих при виде Его на миг проснулись прежние иллюзии: им казалось, что уже настал день всемирного явления Мессии во Славе.
— Господи, не в это ли время восстанавливаешь Ты Царство Израилю?
— Не вам знать времена и сроки, которые Отец установил Своей властью. Но вы примите силы, когда найдет Дух Святой на вас, и вы будете Моими свидетелями и в Иерусалиме, и во всей Иудее, и Самарии, и до пределов земли.
Воскресший поднял руки, благословляя Своих посланников, и постепенно “стал отдаляться от них”.
Однако апостолы не испытывали печали. Уже не трех избранных, как на горе Преображения, а всех собравшихся осенил небесный свет, “облако Славы Господней”. Победитель смерти восходит “одесную Отца”[11].
Отныне Его присутствие не будет иметь границ. Он — всюду: и в тайниках души, и в просторах земли и неба, и в беспредельности звездных миров. Он будет обитать в Церкви, в Своих апостолах, которым сказал: “Я посылаю вас...”
Человек идет по земле. Пересекает пустыни, реки, моря, горные хребты. Голод и властолюбие, алчность и любопытство влекут его все дальше. Он везет с собой дорогие товары и свитки книг; он приносит порабощение и мудрость, открытия и гибель. Но вот к этим неисчислимым караванам прибавляются новые путники. Ими движут любовь и вера, воля Христа и Дух Божий; они несут людям радостную весть о Сыне Человеческом.
И покуда стоит мир — апостольский путь будет продолжаться.
ЭПИЛОГ
Пронеслись века...
Возникали и рушились империи, гибли цивилизации, военные, политические и социальные перевороты меняли самый облик земли, но Церковь, основанная Иисусом Назарянином, возвышается, как скала, среди этого клокочущего моря.
Вера, которую в первые дни исповедовало всего несколько десятков человек, движет сегодня миллиардом жителей планеты, говорящих на разных языках и создавших бесчисленные формы культур.
Когда евангельская проповедь, подобно свежему ветру, ворвалась в дряхлеющий античный мир, она принесла надежду опустошенным и отчаявшимся, вдохнула в них энергию и жизнь. Христианство соединило мудрость Афин и чаяния Востока с мечтой Рима о всеобщем “согласии”; оно осудило угнетателей, возвысило женщину, способствовало искоренению рабства.
Позднее в молодых варварских странах Запада оно стало опорой гуманности и просвещения, заставив грубую силу признать духовный и нравственный авторитет. Постепенно христианская “закваска” превратилась в Европе и Новом Свете в источник динамизма, которого не знали все пятьдесят тысяч лет существования человека.
Христианство влекло к себе людей, казалось бы, абсолютно непохожих: от рабов Рима до Данте, от Достоевского до африканских пастухов. Оно укрепляло мучеников Колизея и давало силу своим исповедникам в ХХ веке.
В каждую эпоху Новый Завет обнаруживал скрытые в нем неистощимые импульсы к творчеству. Если первыми учениками Иисуса были простые галилеяне, то впоследствии перед Его крестом склонились величайшие умы всех народов. Его Откровение озарило мысль Августина и Паскаля, любовь к Нему возводила рукотворные утесы храмов, вдохновляла поэтов и ваятелей, вызывала к жизни могучие звуки симфоний и хоралов. Образ Богочеловека запечатлен Андреем Рублевым, Микеланджело, Рембрандтом; на пороге третьего тысячелетия Евангелие, повествующее о Христе, переведено на полторы тысячи языков и расходится по миру, не уступая прославленным творениям человеческого гения.
Даже когда многие христиане забывали, “какого они духа”, а их измены Завету Спасителя вооружали против Церкви множество врагов, Евангелие “неприметным образом” продолжало действовать на людей. Идеалы справедливости, братства, свободы, самоотверженного служения, вера в конечную победу добра и ценность человеческой личности — словом, все, что противостоит тирании, лжи и насилию, черпает, пусть и бессознательно, живую воду из евангельского родника.
Грозы и ураганы проносились над Церковью, внешние и внутренние опасности подстерегали ее. Властолюбие вождей и непреодоленное язычество толпы, мирские и аскетические соблазны, натиск открытых противников и грехи христиан, распри и расколы порой, казалось, ставили под удар само существование Церкви. Но она выдержала все исторические битвы и кризисы.
Тайна ее неодолимости заключена в Сыне Человеческом, Который, по слову апостола, “вчера, сегодня и вовеки — Тот же” в дарах Духа, сходящего на верных Ему.
Непросветленное сознание человека ищет внешнего величия, поклоняется зримой силе; но не это дает ему Евангелие. “Мы проповедуем Христа распятого, для иудеев — соблазн, для эллинов — безумие”. Открывается миру и спасает Бог уничиженный, умаленный в глазах “века сего”.
Каждая душа, обретшая Иисуса Христа, отныне знает, что человек — не одинокий скиталец, которого некому окликнуть в черной космической пустыне, а — дитя Божие, соучастник божественных замыслов. Воплотившийся на земле указал людям на их высшее предназначение, освятил и одухотворил человеческую природу, посеяв в ней семена бессмертия. В Его лице сокровенный и непостижимый Творец стал близок нам, и это наполняет жизнь радостью, красотой, смыслом. Нет больше “пугающего безмолвия бездны”, над всем — свет Христов и любовь Небесного Отца...
Вот почему всякий раз, когда христианство считали уже похороненным, оно, как Распятый и Воскресший, вставало из гроба, являя непреложность обетования: “Ты Петр, и на этой Скале Я построю Мою Церковь, и врата ада не одолеют ее”.
Не доктрины или теории, а Сам Христос вечно обновляет христианство и ведет его в бесконечность.
Столетия, минувшие с пасхального утра в Иудее, не более чем пролог к богочеловеческой полноте Церкви, начало того, что было обещано ей Иисусом. Новая жизнь дала только первые, подчас еще слабые ростки. Религия Благой Вести есть религия будущего. Но Царство Божие уже существует: в красоте мира и там, где среди людей побеждает добро, в истинных учениках Господа, в святых и подвижниках, в тех, кто хочет идти за Ним, кто не покинул Христа среди тяжких испытаний Его Церкви...
Дай же нам, божественный Учитель, мощь их веры, несокрушимость их надежды и огонь их любви к Тебе. Когда, заблудившись на жизненной дороге, мы остановимся, не зная, куда идти, дай и нам увидеть во мраке Твой лик. Сквозь рев и грохот технической эры, столь могущественной и одновременно столь нищей и бессильной, научи внимать тишине вечности и дай услышать в ней Твой голос, Твои вселяющие мужество слова: “Я с вами во все дни до скончания века”.
Возникали и рушились империи, гибли цивилизации, военные, политические и социальные перевороты меняли самый облик земли, но Церковь, основанная Иисусом Назарянином, возвышается, как скала, среди этого клокочущего моря.
Вера, которую в первые дни исповедовало всего несколько десятков человек, движет сегодня миллиардом жителей планеты, говорящих на разных языках и создавших бесчисленные формы культур.
Когда евангельская проповедь, подобно свежему ветру, ворвалась в дряхлеющий античный мир, она принесла надежду опустошенным и отчаявшимся, вдохнула в них энергию и жизнь. Христианство соединило мудрость Афин и чаяния Востока с мечтой Рима о всеобщем “согласии”; оно осудило угнетателей, возвысило женщину, способствовало искоренению рабства.
Позднее в молодых варварских странах Запада оно стало опорой гуманности и просвещения, заставив грубую силу признать духовный и нравственный авторитет. Постепенно христианская “закваска” превратилась в Европе и Новом Свете в источник динамизма, которого не знали все пятьдесят тысяч лет существования человека.
Христианство влекло к себе людей, казалось бы, абсолютно непохожих: от рабов Рима до Данте, от Достоевского до африканских пастухов. Оно укрепляло мучеников Колизея и давало силу своим исповедникам в ХХ веке.
В каждую эпоху Новый Завет обнаруживал скрытые в нем неистощимые импульсы к творчеству. Если первыми учениками Иисуса были простые галилеяне, то впоследствии перед Его крестом склонились величайшие умы всех народов. Его Откровение озарило мысль Августина и Паскаля, любовь к Нему возводила рукотворные утесы храмов, вдохновляла поэтов и ваятелей, вызывала к жизни могучие звуки симфоний и хоралов. Образ Богочеловека запечатлен Андреем Рублевым, Микеланджело, Рембрандтом; на пороге третьего тысячелетия Евангелие, повествующее о Христе, переведено на полторы тысячи языков и расходится по миру, не уступая прославленным творениям человеческого гения.
Даже когда многие христиане забывали, “какого они духа”, а их измены Завету Спасителя вооружали против Церкви множество врагов, Евангелие “неприметным образом” продолжало действовать на людей. Идеалы справедливости, братства, свободы, самоотверженного служения, вера в конечную победу добра и ценность человеческой личности — словом, все, что противостоит тирании, лжи и насилию, черпает, пусть и бессознательно, живую воду из евангельского родника.
Грозы и ураганы проносились над Церковью, внешние и внутренние опасности подстерегали ее. Властолюбие вождей и непреодоленное язычество толпы, мирские и аскетические соблазны, натиск открытых противников и грехи христиан, распри и расколы порой, казалось, ставили под удар само существование Церкви. Но она выдержала все исторические битвы и кризисы.
Тайна ее неодолимости заключена в Сыне Человеческом, Который, по слову апостола, “вчера, сегодня и вовеки — Тот же” в дарах Духа, сходящего на верных Ему.
Непросветленное сознание человека ищет внешнего величия, поклоняется зримой силе; но не это дает ему Евангелие. “Мы проповедуем Христа распятого, для иудеев — соблазн, для эллинов — безумие”. Открывается миру и спасает Бог уничиженный, умаленный в глазах “века сего”.
Каждая душа, обретшая Иисуса Христа, отныне знает, что человек — не одинокий скиталец, которого некому окликнуть в черной космической пустыне, а — дитя Божие, соучастник божественных замыслов. Воплотившийся на земле указал людям на их высшее предназначение, освятил и одухотворил человеческую природу, посеяв в ней семена бессмертия. В Его лице сокровенный и непостижимый Творец стал близок нам, и это наполняет жизнь радостью, красотой, смыслом. Нет больше “пугающего безмолвия бездны”, над всем — свет Христов и любовь Небесного Отца...
Вот почему всякий раз, когда христианство считали уже похороненным, оно, как Распятый и Воскресший, вставало из гроба, являя непреложность обетования: “Ты Петр, и на этой Скале Я построю Мою Церковь, и врата ада не одолеют ее”.
Не доктрины или теории, а Сам Христос вечно обновляет христианство и ведет его в бесконечность.
Столетия, минувшие с пасхального утра в Иудее, не более чем пролог к богочеловеческой полноте Церкви, начало того, что было обещано ей Иисусом. Новая жизнь дала только первые, подчас еще слабые ростки. Религия Благой Вести есть религия будущего. Но Царство Божие уже существует: в красоте мира и там, где среди людей побеждает добро, в истинных учениках Господа, в святых и подвижниках, в тех, кто хочет идти за Ним, кто не покинул Христа среди тяжких испытаний Его Церкви...
Дай же нам, божественный Учитель, мощь их веры, несокрушимость их надежды и огонь их любви к Тебе. Когда, заблудившись на жизненной дороге, мы остановимся, не зная, куда идти, дай и нам увидеть во мраке Твой лик. Сквозь рев и грохот технической эры, столь могущественной и одновременно столь нищей и бессильной, научи внимать тишине вечности и дай услышать в ней Твой голос, Твои вселяющие мужество слова: “Я с вами во все дни до скончания века”.
ПРИЛОЖЕНИЯ
Миф или действительность?
Существовал ли Иисус Христос как историческое лицо?
Многим в наши дни сам этот вопрос может показаться странным. Тем не менее обсуждать его приходится, поскольку атеистическая пропаганда продолжает отстаивать так называемую мифологическую теорию возникновения христианства. Десятки лет лишь она одна допускалась у нас как в научных трудах, так и в популярной литературе, и, к сожалению, по сей день первое, что узнают о Христе сотни тысяч учащихся, — это то, что Его якобы “никогда не было”.
За мифологическую теорию атеизм держится не случайно. Ведь она ставит под удар само существование христианства.
Разумеется, если бы речь шла о какой-либо из естественно-научных гипотез, проблема не стояла бы так остро. Ученые всегда выдвигали новые теории, сменявшие одна другую, и лишь непонимание границ научного познания и веры провоцировало в прошлом конфликты между наукой и религией. В самом деле, Вселенная могла быть создана и устроена любым способом, и от того, какой из них признают более вероятным, сущность религии не меняется. Однако совсем иначе обстоит дело с возникновением Церкви. Здесь для христиан выводы науки уже не столь безразличны, как космологические теории, ибо Евангелие неотделимо от личности Иисуса Христа.
Пусть, например, было бы доказано, что Платон — миф, а его книги написаны кем-то иным; это не нанесло бы ущерба платонизму как доктрине. Но когда от имени науки говорят, что Иисус Назарянин — вымышленный образ, то тем самым стремятся разрушить все здание Церкви.
Следовательно, перед нами наиболее серьезная из всех атак на христианство, которые проводились под флагом исторического знания.
Но именно потому, что вопрос касается конкретных фактов, его следует разбирать, оставаясь только на почве науки. Можно верить или не верить, что Бог открылся миру во Христе — тут археология и письменные памятники ничего не решают, — историческая же реальность Иисуса Христа — предмет, вполне доступный научному изучению.
В предлагаемом очерке предложены основные аргументы мифологизма (так для краткости мы будем называть гипотезу о мифичности Иисуса Христа) и подвергнута проверке их состоятельность. Автор не ставил себе целью осветить проблему во всех деталях, однако старался по возможности не упустить ни одного из ее главных аспектов.
“Отцом мифологизма” можно считать астронома и адвоката Шарля Дюпюи (1742-1807), деятеля Французской революции. Дюпюи не был догматическим атеистом, но, глубоко ненавидя христианство, он как член Конвента принимал активное участие в гонениях на Церковь. В своей книге “Происхождение всех культов” Дюпюи утверждал, что Христос — солнечное божество, а все события его жизни нужно понимать как астральные аллегории[1].
Около того же времени вышел очерк врача Константина Ф.Вольнея (1757-1820), где высказывались сходные взгляды. Допуская даже, что Иисус мог существовать, Вольней отверг достоверность всех свидетельств о Нем, считая их подделками, сфабрикованными в эпоху Никейского собора[2]. Надо сказать, что в XVIII веке историография еще недалеко ушла от методов Геродота и поэтому легко было предлагать самые беспочвенные гипотезы. Когда же антихристианская волна пошла на убыль, Вольней и Дюпюи были забыты.
Многим в наши дни сам этот вопрос может показаться странным. Тем не менее обсуждать его приходится, поскольку атеистическая пропаганда продолжает отстаивать так называемую мифологическую теорию возникновения христианства. Десятки лет лишь она одна допускалась у нас как в научных трудах, так и в популярной литературе, и, к сожалению, по сей день первое, что узнают о Христе сотни тысяч учащихся, — это то, что Его якобы “никогда не было”.
За мифологическую теорию атеизм держится не случайно. Ведь она ставит под удар само существование христианства.
Разумеется, если бы речь шла о какой-либо из естественно-научных гипотез, проблема не стояла бы так остро. Ученые всегда выдвигали новые теории, сменявшие одна другую, и лишь непонимание границ научного познания и веры провоцировало в прошлом конфликты между наукой и религией. В самом деле, Вселенная могла быть создана и устроена любым способом, и от того, какой из них признают более вероятным, сущность религии не меняется. Однако совсем иначе обстоит дело с возникновением Церкви. Здесь для христиан выводы науки уже не столь безразличны, как космологические теории, ибо Евангелие неотделимо от личности Иисуса Христа.
Пусть, например, было бы доказано, что Платон — миф, а его книги написаны кем-то иным; это не нанесло бы ущерба платонизму как доктрине. Но когда от имени науки говорят, что Иисус Назарянин — вымышленный образ, то тем самым стремятся разрушить все здание Церкви.
Следовательно, перед нами наиболее серьезная из всех атак на христианство, которые проводились под флагом исторического знания.
Но именно потому, что вопрос касается конкретных фактов, его следует разбирать, оставаясь только на почве науки. Можно верить или не верить, что Бог открылся миру во Христе — тут археология и письменные памятники ничего не решают, — историческая же реальность Иисуса Христа — предмет, вполне доступный научному изучению.
В предлагаемом очерке предложены основные аргументы мифологизма (так для краткости мы будем называть гипотезу о мифичности Иисуса Христа) и подвергнута проверке их состоятельность. Автор не ставил себе целью осветить проблему во всех деталях, однако старался по возможности не упустить ни одного из ее главных аспектов.
Мифологическая школа
Своим происхождением мифологическая теория обязана отнюдь не историкам-профессионалам. Впервые ее выдвинули публицисты XVIII века, яростно боровшиеся с христианством. Сначала они пытались изобразить Христа обыкновенным, заурядным человеком, но потом стали замечать, что даже развенчанный и низведенный до простого учителя морали образ Христа сохраняет притягательность. И тогда нашли новое средство борьбы с Ним: Иисус Христос был объявлен никогда не существовавшим.“Отцом мифологизма” можно считать астронома и адвоката Шарля Дюпюи (1742-1807), деятеля Французской революции. Дюпюи не был догматическим атеистом, но, глубоко ненавидя христианство, он как член Конвента принимал активное участие в гонениях на Церковь. В своей книге “Происхождение всех культов” Дюпюи утверждал, что Христос — солнечное божество, а все события его жизни нужно понимать как астральные аллегории[1].
Около того же времени вышел очерк врача Константина Ф.Вольнея (1757-1820), где высказывались сходные взгляды. Допуская даже, что Иисус мог существовать, Вольней отверг достоверность всех свидетельств о Нем, считая их подделками, сфабрикованными в эпоху Никейского собора[2]. Надо сказать, что в XVIII веке историография еще недалеко ушла от методов Геродота и поэтому легко было предлагать самые беспочвенные гипотезы. Когда же антихристианская волна пошла на убыль, Вольней и Дюпюи были забыты.