Страница:
Поговорите с любым судебным деятелем черты оседлости – все они утверждают, что юстиция, основанная на свидетельских показаниях и на документах, становится благодаря евреям уже почти невозможной. Лжесвидетельство и подделка документов доходят до такой цинической простоты, что правосудие прямо терпит крушение. Обвиняемому еврейчику ничего не стоит выставить любую толпу «свидетелей» и представить любую подпись на документе. Но этого мало: еврейское золото, выжатое гешефтами из христианских кошельков, несомненно, парализует добросовестность полицейских агентов, как и было в деле Бейлиса, где сыскные агенты сразу взяли неверный курс. Еврейское золото пробует влиять и на менее твердых представителей следственной власти, и даже на присяжных заседателей. Не далее как вчера в «Новом времени» сообщалось из Кременчуга о попытке одного обвиняемого еврея подкупить присяжных заседателей. Покушение это было разоблачено одним из присяжных, не согласившихся взять взятку, но при наших нравах, при крайней бедности и неразвитости присяжных заседателей на иных процессах можем ли мы быть вполне уверены в том, что еврейский подкуп совершенно не влияет и на суд присяжных? Во множестве случаев удостоверено, что за бутылку водки православные крестьяне, свидетели и волостные судьи охотно «берут грех» на свою совесть, вообще не слишком требовательную. Но еврейские преступления обслуживаются в нужных случаях не несколькими рублями, достаточными для ведра водки. На выручку попавшемуся иудею кроме собственного награбленного золота является весь кагальный фонд, а иногда, как в деле Дрейфуса, Ферреро или Бейлиса, – всемирно-еврейский капитал. Это – сила. Тут уже не «ведеркой» водки пахнет, а целыми состояниями, щедро рассыпаемыми направо и налево. Вера Чеберяк показывает, что ей Марголин предлагал 40 тысяч за принятие убийства на себя. Есть указания и на другие попытки подделать подсудимого за известный гонорар. Существует в публике и такая версия: почему бы евреям не нанять вполне невинного своего соотечественника, который за хорошую плату согласится выступить в качестве обвиняемого и будет оправдан, дав возможность действительным преступникам скрыться? Еще лучше в этой роли мог бы служить не вполне невинный, а явно замешанный в деле соучастник, уличить которого, однако, нельзя. Наконец, если не в данном деле Бейлиса, то во многих подобных делах разве не возможен и такой случай, классически простой: юстиции предоставляют сажать на скамью подсудимых кого она пожелает, но еврейский кагал входит в соглашение с известной частью присяжных и остается совершенно спокойным. Нет нужды оплачивать всех присяжных – достаточно половины их или даже одной трети. Ах, это невозможно! – воскликнет читатель, пребывающий на лучезарном Олимпе русской жизни. Но то, что невозможно на Олимпе, весьма обыкновенно у его подножия. Еврейский софист, смущающий совесть какого-нибудь землероба или жалкого писарька, вечно голодного, окруженного голодной семьей, будет говорить: «Да вы вовсе не покривите душой. Вы скажете только то, в чем безусловно убеждены, и не скажете, если есть хоть малейшая тень сомнения. А посмотрите, сколько тут сомнительно. Лучше десять виновных оправдать, чем обвинить одного невинного, говорит сам закон. Ведь вы лично не видали, как наш обвиняемый убивал мальчика? Если не видали, так и не утверждайте, что именно он убил. А вдруг не он? Не судите, да не судимы будете, сказал Христос, – прощайте и вам простится. В награду же за труд ваш и нежелание вредить евреям мы предлагаем вам маленькую сумму: двадцать-тридцать тысяч рублей. Подумайте немножко. Навсегда будете обеспечены и вы, и семья ваша. В купцы выйдете».
Вот приблизительно какой разговор возможен между евреями и неевреями в процессах, где еврейское преступление очевидно. Как вы думаете, все ли полунищие конторщики и бывшие лакеи останутся непреклонными перед такими позолоченными софизмами? А еврейский кагал может пообещать и не двадцать, не тридцать тысяч. Вместо того чтобы раздать целый миллион жадным адвокатам, экспертам, лжесвидетелям и русским прихвостням из журналистов, подбирающим крохи, падающие с еврейского стола, не проще ли поговорить кое с кем из господ присяжных заседателей с глазу на глаз? С ними, скажете вы, нельзя разговаривать, они изолированы. Ну что там нельзя: ничего нет невозможного на этой планете…
Возможно и такое еврейское давление. В тех местностях, где чаще всего встречаются еврейские преступления, обыкновенно вся русская беднота опутана еврейским ростовщическим кредитом, и не одна беднота, а и мелкие торговцы, чиновники, домовладельцы. Вместо соблазна «дать» может быть употреблен соблазн «не взять» – не взыскать по векселю или разорвать его. Ведь известно же, что все христианское население еврейским кагалом расписано на участки и сдано в аренду отдельным еврейским эксплуататорам. Маневрируя всевозможными соблазнами и нажимами, обморочивая лжесвидетельствами и подлогами, не является ли еврейство хозяином нашего бедного правосудия и не смеется ли оно над совестью великого народа?
Председательствующий Государственной Думы князь Волконский имел вчера мужество сказать важную мысль о процессе Бейлиса: «Дело еще не кончено: могут быть еще другие инстанции». Да! «Могут быть» – и ради ответственности перед Богом за кровь невинно замученного ребенка, мне кажется, госудаственная юстиция обязана довести свое благородное дело до конца.<…>
31 октября
НАЦИОНАЛЬНАЯ БОРЬБА
ТЕНЬ УБИТОГО
Вот приблизительно какой разговор возможен между евреями и неевреями в процессах, где еврейское преступление очевидно. Как вы думаете, все ли полунищие конторщики и бывшие лакеи останутся непреклонными перед такими позолоченными софизмами? А еврейский кагал может пообещать и не двадцать, не тридцать тысяч. Вместо того чтобы раздать целый миллион жадным адвокатам, экспертам, лжесвидетелям и русским прихвостням из журналистов, подбирающим крохи, падающие с еврейского стола, не проще ли поговорить кое с кем из господ присяжных заседателей с глазу на глаз? С ними, скажете вы, нельзя разговаривать, они изолированы. Ну что там нельзя: ничего нет невозможного на этой планете…
Возможно и такое еврейское давление. В тех местностях, где чаще всего встречаются еврейские преступления, обыкновенно вся русская беднота опутана еврейским ростовщическим кредитом, и не одна беднота, а и мелкие торговцы, чиновники, домовладельцы. Вместо соблазна «дать» может быть употреблен соблазн «не взять» – не взыскать по векселю или разорвать его. Ведь известно же, что все христианское население еврейским кагалом расписано на участки и сдано в аренду отдельным еврейским эксплуататорам. Маневрируя всевозможными соблазнами и нажимами, обморочивая лжесвидетельствами и подлогами, не является ли еврейство хозяином нашего бедного правосудия и не смеется ли оно над совестью великого народа?
Председательствующий Государственной Думы князь Волконский имел вчера мужество сказать важную мысль о процессе Бейлиса: «Дело еще не кончено: могут быть еще другие инстанции». Да! «Могут быть» – и ради ответственности перед Богом за кровь невинно замученного ребенка, мне кажется, госудаственная юстиция обязана довести свое благородное дело до конца.<…>
31 октября
НАЦИОНАЛЬНАЯ БОРЬБА
Сегодня день решительный у Национальной партии. Думская фракция националистов бросает жребий: быть ли ей независимой и, так сказать, суверенной в черте своих парламентских прав или объявить себя еще раз покорным вассалом октябризма. Мне приходилось не раз писать, что октябристы – весьма неустойчивая порода двуногих. По убеждениям своим они вовсе не настолько далеки от националистов, чтобы союз с ними был принципиально невозможен, но едва ли возможен союз искренний и достойный, с соблюдением своих, то есть национальных, интересов. Собственно союзных отношений октябристы, как партия, родившаяся под коварным созвездием Скорпиона, по-видимому, и не желают и даже органически не способны к добросовестному союзу. Впрочем, в некоторое оправдание их достаточно спросить: допустим ли вообще тесный союз между различными партиями? Ведь такой союз делает само существование отдельных партий бессмысленным. Искренний союз должен оканчиваться слиянием; если же таковое нежелательно, то и союз сколько-нибудь прочный невозможен. Временные соглашения, конечно, неизбежны, но плоха та партия, которая все время ищет соглашений. Тем самым она обрекает себя на роль просительную и в конце концов – служебную. Но из всех партийных принципов национальный наименее подходящ для службы чему-нибудь, ибо нация есть господство. Нация по природе своей государственна, и партия, отстаивающая национальность, может только подчинять, а не подчиняться.
С политическими настроениями бывает то же, что с отдельными профессиями. Как часто у нас генералы забывают свое призвание и занимаются штатскими делами, священники – коммерческими, коммерсанты – искусством и т. п. Забвение своих призваний – верный признак общего упадка. Наоборот, достаточно вспомнить человеку, кто он, или партии, что она, и достаточно отдаться своей идее всецело, чтобы тотчас же получился крупный результат. Относительная слабость национальной фракции в том, что она все время изменяла себе, впадала в политическое многобожие, больше думала о посторонних интересах и о соглашении с ними, нежели о своем собственном. Отграничиться, сосредоточиться, вернуться к своим заветам – вот в чем спасение и отдельных людей, и партий, и народов.
В чем коренное различие между октябристской партией и Национальной, мешающее им при общей умеренности программ слиться или войти в союз? Мне кажется, у октябристов, как и у их ближайших соседей слева, – буржуазный идеал, тогда как националисты с их правыми соседями имеют идеал героический. Вероятно, излишними были бы слишком долгие объяснения, что такое буржуазность и героизм. Под буржуазностью я разумеваю то узкое и слишком материальное миросозерцание, которое вмещается в горизонте текущего дня, в черте будничных задач, решаемых компромиссом, причем люди довольствуются полууспехом, полудостижением, коротенькой формулой: «кое-как». Буржуазное миросозерцание не дает одной великой культуры, а множество мелких и нестойких. В государственной жизни буржуазия выдвигает как свой орган бюрократию, канцелярски-полицейский способ править народом – способ, при всей черствости и бездушии его очень слабый. Буржуазно-бюрократический строй есть пышно декорированное бессилие. Гений жизни, гений удачи, таланта, счастья отлетает от такой государственности, и она на глазах народов делается «больным человеком». Пример – все отставшие страны Востока начиная с Турции, Персии, Китая, Индии и кончая иными. А ведь все эти заболевшие государства были когда-то великими и сильными. Когда? – вы спросите. Когда они были героическими, отвечу я.
В чем же состоит героический идеал и почему он у нас настолько утрачен, что его приходится отстаивать и за него бороться?
Мне кажется, объяснение всех понятий следует искать в их источнике. Припомните век героев, когда зачинались древние государства, или век наших богатырей, стоявших на страже нашей слагавшейся национальности. И Геркулес, и Илья Муромец не знали компромиссов, они вели не словесную, а реальную борьбу с чудовищами, угрожавшими их родине, они отстаивали высочайшие народные святыни. Героический идеал религиозен, он аристократичен – в смысле торжества лучшего над дурным. Героизм самоотвержен, то есть не боится ни трудов, ни лишений, ни самой смерти. Наконец, героизм национален, ибо он движется общим благом, а не личным или узкопартийным. Героизм – тот солнечный фокус, в котором соединяются все лучи народной души, весь ее жар и свет. Всякая нация, чтобы быть нацией, непременно должна быть героичной и вне, и внутри себя, иначе она делается растленной, впадает в старческие грехи и делается добычей более благородных соседей.
Еще отличие буржуазных партий от героических: первые отстаивают главным образом права свои перед властью, вторые – главным образом обязанности свои перед народом. Казалось бы, нужно ли отстаивать обязанности? Достаточно исполнять их. Но при буржуазно-бюрократическом засилье героические партии, как и весь народ, бывают сильно стеснены в исполнении своих священных обязанностей. Мы обязаны служить Богу и народу в лице его державной власти, а нас тянут служить всевозможным идолам, всевозможному мелковластию разных личных и партийных эгоизмов. Бог и народ в высоком их понимании вовсе не враждебны. «Аз и Отец – едино есьмы», – может сказать всякая нация, чувствующая себя благородной. Но эту основную координату жизни, выражающуюся словом «religio», отстаивать вовсе не так легко. Необходимы постоянные и героические усилия, чтобы не смешать благочестие с обрядностью и не подменить божественные интересы жреческими. Точно так же необходимо постоянное и зоркое напряжение, чтобы идеалы национальные не смешать с вожделениями черни народной, которая вовсе не есть нация. Нацией называется не народная протоплазма, не сырая человеческая стихия, а некое организованное, высокое существо, именуемое культурным народом. Вне цивилизации нет и национальности, ибо нет атрибутов последней – героического единодушия и свободной гражданственности.
Что делать русской национальной партии в теперешние смутные дни? Мне кажется, ей следует быть тем, чем она называется, и ничем иным. Националистам следует представительствовать величайшую из русских политических идей – национально-русскую идею. Пусть иные партии преследуют, если позволяет им совесть, иные, партийные цели, пусть революционное крыло мечтает о насильственном ниспровержении осужденного им общественного строя, пусть буржуазный центр мечтает о бескровном перевороте путем более или менее легальной борьбы, пусть оптиматы наши и феодалы составляют фронду для восстановления старого политического рабства. Национальной партии следует мужественно и твердо держать свое собственное знамя и ни на малое время не становиться под чужое. На священном знамени этом должна быть написана независимость народа русского как от внешних, так и от внутренних врагов. Националисты должны поддерживать всякое правительство, умеющее защищать народную честь и безопасность – и вне, и внутри страны. Напрасно думают, что русский национализм сложился без всякой нужды и есть политический каприз, не более. В действительности нужда в нем исторически неотложная: он есть необходимое пробуждение народного сознания от политического наркоза. Слишком долго мы верили в подмененные начала – в чиновную буржуазию как в аристократию и в полицию как в героизм. Нужны были великие унижения и бедствия, чтобы наиболее сознательная часть общества проснулась от спячки. И вне Империи, и внутри нее отечество наше находится в осаде. Нужна снова великая энергия, как в первые века истории, и великое мужество, чтобы отстоять от крушения самый предмет русского национализма – русскую нацию.
Не будем заглядывать в прошлое: возьмем последний момент нашей истории, последние политические впечатления. Разве только что закончившийся процесс в Киеве не доказал бессилия нашей государственности перед осаждающим Россию жидовством? Чего стоило юстиции нашей решиться поднять это возмутительное дело! Но и поднятое, оно при всех стараниях власти окончилось ничем. Правда, судебным приговором подтверждено, что несчастный христианский мальчик был замучен на еврейском заводе с изуверски-ритуальными целями, – но ведь это и без суда было ясно, и вовсе не в этом состояла задача суда. Задачи всякого суда – нахождение виновных и государственное возмездие – в данном случае остались невыполненными. Злодеи скрылись, и единственный их захваченный сообщник остался неуличенным, ибо, сбитый с толку еврейскими фальсификаторами и подкупленными элементами на самом судбище, суд присяжных разделился надвое: шестеро высказались за оправдание, шестеро – за обвинение (Кстати, считаю своим долгом исправить ошибку, допущенную мною в статье «Еврейская победа». В ней я предположил, что оправдание Бейлиса могло сложиться как результат преобладания в составе присяжных мнения старшины их, г-на Мельникова. Мне сообщают из вполне достоверных источников, что коллежский секретарь Мельников примыкал к той половине присяжных, которая стояла за обвинение Бейлиса.).
Как часто бывает, у нашей государственности и слишком добродушного общества не хватило упорства вести это судебное расследование до конца. И русское, и всесветское еврейство отпраздновало еще раз обидную для нашего национального достоинства победу. Пусть еще раз доказано, что еврейские фанатики приносят в жертву своему талмудическому богу похищенных христианских детей. Но ведь доказано и то, что подлейшее преступление это остается, как обыкновенно, безнаказанным.
Нужно ли придавать серьезное значение тому взрыву негодования в русском независимом обществе, который вызвал процесс Бейлиса? «Взрывы негодования» против евреев бывали не раз, и еще более грозные – стоит вспомнить 1905 год, – и, однако, еврейство всегда оставалось на своих позициях, укрепляло их и продвигалось все глубже в наше народное тело. На днях в Петербурге чествовались в Дворянском и Русском собраниях мужественные борцы за Россию – Г. Г. Замысловский и А. С. Шмаков. Вполне разделяя общее почтительное призвание их энергии и таланта, я очень боюсь, как бы эти громкие манифестации не остались бесплодными. Забросать политических героев цветами, оглушить их рукоплесканиями, выпить с ними много шампанского, прочесть блестящую, в стиле В. М. Пуришкевича, эпиграмму и затем опять вложить христианскую голову в еврейское ярмо – на это мы большие мастера…
Еврейство – зло очень древнее на Руси, мы не раз гибли в борьбе с ним и одолевали его. После того как сын великой Ольги сокрушил еврейскую монархию, угнетающую тогда пол-России, евреи как будто исчезли на Руси (хотя погромы их, а стало быть, и засилье отмечаются в Киеве и при Изяславе I). За 736 лет до мученической смерти мальчика Андрея Ющинского был варварски замучен при участии двух жидов другой Андрей – Андрей Боголюбский, «первый великорусский государь», как его называет Костомаров. Именно еврей спрятал меч – единственную защиту князя. Цареубийцы выбросили тело великого князя на огород и хотели отдать собакам. Когда преданный слуга Андрея нашел это тело на огороде, один из евреев стал отгонять его: «Ступай прочь, мы хотим бросить его собакам». «Ах ты еретик, – сказал ему на это Кузьма, – собакам выбросить? Да помнишь ли ты, жид, в каком платье пришел ты сюда? Теперь ты стоишь в бархате, а князь нагой лежит…» (Соловьев С. М. История России. Т. 2)
Эту многознаменательную сцену следует хорошо помнить всем, кто думает, что еврейское племя – несчастное и везде гонимое. На деле оно всегда приходит в рубище, а уходит в бархате, да еще с претензией бросить убитую им христианскую власть собакам. Запомните, господа, этот символ! Может быть, если бы не было цареубийства в 1174 году, совершенного жидами и русскими их сообщниками, и если бы не погиб могучий духом и телом государь, боровшийся с тогдашней анархией, совсем иначе мы встретили бы через пятьдесят лет надвигавшуюся татарщину. Может быть, замученный на еврейском заводе христианский мальчик Андрей нарочно послан теперь судьбой, чтобы напомнить беспечному русскому народу о роковой и гложущей его болезни, о той хазарской язве, что снова одолевает Россию…
Мой совет национальной фракции в Государственной Думе и всей национальной партии в России: не увлекаться мелкой политикой, игрой в соглашения и в борьбу с октябристами, игрой в оппозицию и т. п. Есть постоянная, огромная, глубоко важная историческая задача – задача освобождения России от всяких засилий и нашествий, и над нею именно надо работать. Что еврейство не довольствуется детской кровью, а ведет систематическую осаду национальной власти – тому доказательство убийство евреями Столыпина<…>
26 ноября
С политическими настроениями бывает то же, что с отдельными профессиями. Как часто у нас генералы забывают свое призвание и занимаются штатскими делами, священники – коммерческими, коммерсанты – искусством и т. п. Забвение своих призваний – верный признак общего упадка. Наоборот, достаточно вспомнить человеку, кто он, или партии, что она, и достаточно отдаться своей идее всецело, чтобы тотчас же получился крупный результат. Относительная слабость национальной фракции в том, что она все время изменяла себе, впадала в политическое многобожие, больше думала о посторонних интересах и о соглашении с ними, нежели о своем собственном. Отграничиться, сосредоточиться, вернуться к своим заветам – вот в чем спасение и отдельных людей, и партий, и народов.
В чем коренное различие между октябристской партией и Национальной, мешающее им при общей умеренности программ слиться или войти в союз? Мне кажется, у октябристов, как и у их ближайших соседей слева, – буржуазный идеал, тогда как националисты с их правыми соседями имеют идеал героический. Вероятно, излишними были бы слишком долгие объяснения, что такое буржуазность и героизм. Под буржуазностью я разумеваю то узкое и слишком материальное миросозерцание, которое вмещается в горизонте текущего дня, в черте будничных задач, решаемых компромиссом, причем люди довольствуются полууспехом, полудостижением, коротенькой формулой: «кое-как». Буржуазное миросозерцание не дает одной великой культуры, а множество мелких и нестойких. В государственной жизни буржуазия выдвигает как свой орган бюрократию, канцелярски-полицейский способ править народом – способ, при всей черствости и бездушии его очень слабый. Буржуазно-бюрократический строй есть пышно декорированное бессилие. Гений жизни, гений удачи, таланта, счастья отлетает от такой государственности, и она на глазах народов делается «больным человеком». Пример – все отставшие страны Востока начиная с Турции, Персии, Китая, Индии и кончая иными. А ведь все эти заболевшие государства были когда-то великими и сильными. Когда? – вы спросите. Когда они были героическими, отвечу я.
В чем же состоит героический идеал и почему он у нас настолько утрачен, что его приходится отстаивать и за него бороться?
Мне кажется, объяснение всех понятий следует искать в их источнике. Припомните век героев, когда зачинались древние государства, или век наших богатырей, стоявших на страже нашей слагавшейся национальности. И Геркулес, и Илья Муромец не знали компромиссов, они вели не словесную, а реальную борьбу с чудовищами, угрожавшими их родине, они отстаивали высочайшие народные святыни. Героический идеал религиозен, он аристократичен – в смысле торжества лучшего над дурным. Героизм самоотвержен, то есть не боится ни трудов, ни лишений, ни самой смерти. Наконец, героизм национален, ибо он движется общим благом, а не личным или узкопартийным. Героизм – тот солнечный фокус, в котором соединяются все лучи народной души, весь ее жар и свет. Всякая нация, чтобы быть нацией, непременно должна быть героичной и вне, и внутри себя, иначе она делается растленной, впадает в старческие грехи и делается добычей более благородных соседей.
Еще отличие буржуазных партий от героических: первые отстаивают главным образом права свои перед властью, вторые – главным образом обязанности свои перед народом. Казалось бы, нужно ли отстаивать обязанности? Достаточно исполнять их. Но при буржуазно-бюрократическом засилье героические партии, как и весь народ, бывают сильно стеснены в исполнении своих священных обязанностей. Мы обязаны служить Богу и народу в лице его державной власти, а нас тянут служить всевозможным идолам, всевозможному мелковластию разных личных и партийных эгоизмов. Бог и народ в высоком их понимании вовсе не враждебны. «Аз и Отец – едино есьмы», – может сказать всякая нация, чувствующая себя благородной. Но эту основную координату жизни, выражающуюся словом «religio», отстаивать вовсе не так легко. Необходимы постоянные и героические усилия, чтобы не смешать благочестие с обрядностью и не подменить божественные интересы жреческими. Точно так же необходимо постоянное и зоркое напряжение, чтобы идеалы национальные не смешать с вожделениями черни народной, которая вовсе не есть нация. Нацией называется не народная протоплазма, не сырая человеческая стихия, а некое организованное, высокое существо, именуемое культурным народом. Вне цивилизации нет и национальности, ибо нет атрибутов последней – героического единодушия и свободной гражданственности.
Что делать русской национальной партии в теперешние смутные дни? Мне кажется, ей следует быть тем, чем она называется, и ничем иным. Националистам следует представительствовать величайшую из русских политических идей – национально-русскую идею. Пусть иные партии преследуют, если позволяет им совесть, иные, партийные цели, пусть революционное крыло мечтает о насильственном ниспровержении осужденного им общественного строя, пусть буржуазный центр мечтает о бескровном перевороте путем более или менее легальной борьбы, пусть оптиматы наши и феодалы составляют фронду для восстановления старого политического рабства. Национальной партии следует мужественно и твердо держать свое собственное знамя и ни на малое время не становиться под чужое. На священном знамени этом должна быть написана независимость народа русского как от внешних, так и от внутренних врагов. Националисты должны поддерживать всякое правительство, умеющее защищать народную честь и безопасность – и вне, и внутри страны. Напрасно думают, что русский национализм сложился без всякой нужды и есть политический каприз, не более. В действительности нужда в нем исторически неотложная: он есть необходимое пробуждение народного сознания от политического наркоза. Слишком долго мы верили в подмененные начала – в чиновную буржуазию как в аристократию и в полицию как в героизм. Нужны были великие унижения и бедствия, чтобы наиболее сознательная часть общества проснулась от спячки. И вне Империи, и внутри нее отечество наше находится в осаде. Нужна снова великая энергия, как в первые века истории, и великое мужество, чтобы отстоять от крушения самый предмет русского национализма – русскую нацию.
Не будем заглядывать в прошлое: возьмем последний момент нашей истории, последние политические впечатления. Разве только что закончившийся процесс в Киеве не доказал бессилия нашей государственности перед осаждающим Россию жидовством? Чего стоило юстиции нашей решиться поднять это возмутительное дело! Но и поднятое, оно при всех стараниях власти окончилось ничем. Правда, судебным приговором подтверждено, что несчастный христианский мальчик был замучен на еврейском заводе с изуверски-ритуальными целями, – но ведь это и без суда было ясно, и вовсе не в этом состояла задача суда. Задачи всякого суда – нахождение виновных и государственное возмездие – в данном случае остались невыполненными. Злодеи скрылись, и единственный их захваченный сообщник остался неуличенным, ибо, сбитый с толку еврейскими фальсификаторами и подкупленными элементами на самом судбище, суд присяжных разделился надвое: шестеро высказались за оправдание, шестеро – за обвинение (Кстати, считаю своим долгом исправить ошибку, допущенную мною в статье «Еврейская победа». В ней я предположил, что оправдание Бейлиса могло сложиться как результат преобладания в составе присяжных мнения старшины их, г-на Мельникова. Мне сообщают из вполне достоверных источников, что коллежский секретарь Мельников примыкал к той половине присяжных, которая стояла за обвинение Бейлиса.).
Как часто бывает, у нашей государственности и слишком добродушного общества не хватило упорства вести это судебное расследование до конца. И русское, и всесветское еврейство отпраздновало еще раз обидную для нашего национального достоинства победу. Пусть еще раз доказано, что еврейские фанатики приносят в жертву своему талмудическому богу похищенных христианских детей. Но ведь доказано и то, что подлейшее преступление это остается, как обыкновенно, безнаказанным.
Нужно ли придавать серьезное значение тому взрыву негодования в русском независимом обществе, который вызвал процесс Бейлиса? «Взрывы негодования» против евреев бывали не раз, и еще более грозные – стоит вспомнить 1905 год, – и, однако, еврейство всегда оставалось на своих позициях, укрепляло их и продвигалось все глубже в наше народное тело. На днях в Петербурге чествовались в Дворянском и Русском собраниях мужественные борцы за Россию – Г. Г. Замысловский и А. С. Шмаков. Вполне разделяя общее почтительное призвание их энергии и таланта, я очень боюсь, как бы эти громкие манифестации не остались бесплодными. Забросать политических героев цветами, оглушить их рукоплесканиями, выпить с ними много шампанского, прочесть блестящую, в стиле В. М. Пуришкевича, эпиграмму и затем опять вложить христианскую голову в еврейское ярмо – на это мы большие мастера…
Еврейство – зло очень древнее на Руси, мы не раз гибли в борьбе с ним и одолевали его. После того как сын великой Ольги сокрушил еврейскую монархию, угнетающую тогда пол-России, евреи как будто исчезли на Руси (хотя погромы их, а стало быть, и засилье отмечаются в Киеве и при Изяславе I). За 736 лет до мученической смерти мальчика Андрея Ющинского был варварски замучен при участии двух жидов другой Андрей – Андрей Боголюбский, «первый великорусский государь», как его называет Костомаров. Именно еврей спрятал меч – единственную защиту князя. Цареубийцы выбросили тело великого князя на огород и хотели отдать собакам. Когда преданный слуга Андрея нашел это тело на огороде, один из евреев стал отгонять его: «Ступай прочь, мы хотим бросить его собакам». «Ах ты еретик, – сказал ему на это Кузьма, – собакам выбросить? Да помнишь ли ты, жид, в каком платье пришел ты сюда? Теперь ты стоишь в бархате, а князь нагой лежит…» (Соловьев С. М. История России. Т. 2)
Эту многознаменательную сцену следует хорошо помнить всем, кто думает, что еврейское племя – несчастное и везде гонимое. На деле оно всегда приходит в рубище, а уходит в бархате, да еще с претензией бросить убитую им христианскую власть собакам. Запомните, господа, этот символ! Может быть, если бы не было цареубийства в 1174 году, совершенного жидами и русскими их сообщниками, и если бы не погиб могучий духом и телом государь, боровшийся с тогдашней анархией, совсем иначе мы встретили бы через пятьдесят лет надвигавшуюся татарщину. Может быть, замученный на еврейском заводе христианский мальчик Андрей нарочно послан теперь судьбой, чтобы напомнить беспечному русскому народу о роковой и гложущей его болезни, о той хазарской язве, что снова одолевает Россию…
Мой совет национальной фракции в Государственной Думе и всей национальной партии в России: не увлекаться мелкой политикой, игрой в соглашения и в борьбу с октябристами, игрой в оппозицию и т. п. Есть постоянная, огромная, глубоко важная историческая задача – задача освобождения России от всяких засилий и нашествий, и над нею именно надо работать. Что еврейство не довольствуется детской кровью, а ведет систематическую осаду национальной власти – тому доказательство убийство евреями Столыпина<…>
26 ноября
ТЕНЬ УБИТОГО
Как убежавший вор уносит иногда с собой тяжелую рану, при которой и свобода не в радость, так и еврейство, выигравшее дело Бейлиса. Оно вышло как будто благополучным и даже в первые дни торжествовало «великую победу», но затем, когда восторги прошли, начал чувствоваться ужас: а ведь победа-то далась недаром! А ведь проклятый процесс все-таки сделал свое страшное дело! Бейлис оправдан государственным судом, но чудовищное преступление ведь осталось, и тем же приговором суда вся вина в нем переведена, как зловещая тень, на все еврейство. Ведь что такое приговор суда присяжных, если достоверно известно, что шестеро из них признали виновность Бейлиса и шестеро не вполне в этом были убеждены? Это вовсе не значит, что Бейлис нравственно оправдан. Он оправдан только юридически, и то лишь в силу безвыходности уголовной задачи при столкновении двух одинаково сильных, но противоположных мнений. В подобном случае принято (и может быть, очень неосторожно) сомнение толковать в пользу подсудимого. Такое оправдание, в сущности, не есть оправдание, а только засвидетельствование недостаточности улик. При разделении голосов присяжные как бы говорят: улики виновности есть, для некоторых они убедительны, но не для всех, и потому только мы вынуждены сказать «невиновен». Вместо «невиновен» было бы вернее сказать не уличен или, еще точнее, недостаточно уличен. Старое, более гибкое судопроизводство оставило бы подобного подсудимого в подозрении, но нынешнее, перестроенное в интересах преступности, не признает оттенков последней, и если обвиняемый не вполне уличен, его объявляют «невиновным» и даже «оправданным», не замечая глубокой пропасти между этими на вид родственными понятиями. Можно иногда не винить человека, решившегося на преступление под давлением толкающих на него обстоятельств, но и оправдать совершившего преступление нельзя. На родине суда присяжных – в Англии – от этой судебной коллегии требуется единогласное решение, притом относящееся более к факту преступления, чем к суду над ним. Если бы киевский суд присяжных вынес единогласный приговор о невиновности Бейлиса – это в глазах всего христианства имело бы, конечно, большое нравственное значение. Но так как приговор был не единогласный и даже расколовший суд на два равных лагеря, то он вынес не нравственное оправдание Бейлиса, а скорее нравственное осуждение его. Пусть ты, голубчик, не вполне уличен и тебя выпустили, однако при гениальном искусстве у евреев скрывать улики, при сатанинском напряжении их замести следы, при всем могуществе легального и нелегального подкупа – все-таки улик набралось достаточно, чтобы убедить в твоей виновности половину судей. Стало быть, о полном нравственном оправдании в данном случае не может быть и речи. Как половина христианского суда, так, по крайней мере, половина христианского общества не может быть убеждена в невиновности Бейлиса, а остается убежденной в его виновности.
Это одна часть приговора, победоносная для евреев. Если она не решает вопроса, а как бы переносит его на апелляцию истории, то другая часть приговора еще убийственнее для еврейства. Уже гораздо более единодушно и чуть ли не единогласно присяжные признали, что несчастный христианский мальчик был замучен на еврейском заводе с изуверскими, то есть извращенно-религиозными, целями. По способу обескровления этого малютки-мученика для всего света бесспорно, как и для суда присяжных, что это дело еврейское, и ничье иное. Всесветный кагал довольно быстро понял, какую глубокую занозу вогнал процесс Бейлиса в и без того отвратительную репутацию международного паразита. Занозу, способную нарывать и вызывать очень длительные и небезопасные состояния. Есть, правда, способ вырвать эту занозу – найти убийц Ющинского, и киевские хохлы-присяжные так и объяснили свой приговор: «Желаем правду открыть. Пускай жиды ищут виноватых». Но в этом-то и состоит трагическое положение еврейства. Как найти виновных, если они прячутся в самом еврействе? Подделать виновных из христиан гораздо труднее, чем подделать христиан-лжесвидетелей, лжезащитников и лжеэкспертов, – это даже труднее, чем подделать лжесудей. Во-первых, найти желающих без вины идти на каторгу не так-то легко. Во-вторых, даже если бы за хорошие деньги нашлись такие, им бы пришлось создать в глазах суда обстановку, доказывающую, что убили мальчика именно они. Евреи чувствуют, что их победа выходит хуже пирровой, – они понимают, что дело Бейлиса нравственно не решено, и в качестве такового пойдет в глубь будущего как постоянное обвинение, постоянная угроза. <…>
Хотя г-н Валишевский (вместе с многими независимыми мыслителями) вполне правильно называет евреев низшей расой, но они все-таки настолько умны, чтобы оценивать опасный для них поворот событий. Если не все они, то кагальные вожаки прекрасно понимают, какая буря завязалась около обескровленного отрока Ющинского. Евреи чувствуют, что на этот раз им совсем не удалось обморочить христианство. Как бы ни раздували они неистовый иерихонский гвалт, сколько бы ни писали оглушительных статей в захваченной у христиан печати, сколько бы ни собирали подписей и митинговых резолюций, все же переубедить независимое христианство им не доведется. Напротив, именно этот скандальный гвалт, именно бессчетные способы замять дело, засыпать кровавую лужу золотом подкупа и грязью клеветы – именно все ухищрения евреев на этот раз произвели обратное действие. Они-то и убедили бесповоротно, что виновато все еврейство, иначе оно не заметало бы следов. А если еврейство виновато, если действительно кровь христианских младенцев нужна для изуверских жертвоприношений этого темного выходца из Азии, ненавидящего в лице Христа все христианство, то совершенно невероятно, чтобы христианское общество совсем-таки не очнулось и не приняло вовсе никаких мер. Евреи с ужасом видят, что сделали ошибку: если бы они хранили глубокое молчание о деле Бейлиса, то оно прошло бы, может быть, совершенно незаметно. Мало ли, сколько тысяч евреев ежегодно судятся в христианских судах за всевозможные мерзости и мало ли их выходят неуличенными. Но своим режущим уши галдежом евреи разбудили сонное христианство, заставили его протереть глаза, принудили вглядеться в дело – и стоило в него вглядеться, чтобы заволноваться, вспыхнуть острой жалостью к замученному мальчику и негодованием к его палачам. Что еще хуже, внимание к полузабытому изуверству евреев повело к исследованию этого изуверства, к собиранию ритуальных процессов в прошлом и восстановлению их в памяти. Совсем было уничтоженная евреями убийственная для них брошюра Даля
Это одна часть приговора, победоносная для евреев. Если она не решает вопроса, а как бы переносит его на апелляцию истории, то другая часть приговора еще убийственнее для еврейства. Уже гораздо более единодушно и чуть ли не единогласно присяжные признали, что несчастный христианский мальчик был замучен на еврейском заводе с изуверскими, то есть извращенно-религиозными, целями. По способу обескровления этого малютки-мученика для всего света бесспорно, как и для суда присяжных, что это дело еврейское, и ничье иное. Всесветный кагал довольно быстро понял, какую глубокую занозу вогнал процесс Бейлиса в и без того отвратительную репутацию международного паразита. Занозу, способную нарывать и вызывать очень длительные и небезопасные состояния. Есть, правда, способ вырвать эту занозу – найти убийц Ющинского, и киевские хохлы-присяжные так и объяснили свой приговор: «Желаем правду открыть. Пускай жиды ищут виноватых». Но в этом-то и состоит трагическое положение еврейства. Как найти виновных, если они прячутся в самом еврействе? Подделать виновных из христиан гораздо труднее, чем подделать христиан-лжесвидетелей, лжезащитников и лжеэкспертов, – это даже труднее, чем подделать лжесудей. Во-первых, найти желающих без вины идти на каторгу не так-то легко. Во-вторых, даже если бы за хорошие деньги нашлись такие, им бы пришлось создать в глазах суда обстановку, доказывающую, что убили мальчика именно они. Евреи чувствуют, что их победа выходит хуже пирровой, – они понимают, что дело Бейлиса нравственно не решено, и в качестве такового пойдет в глубь будущего как постоянное обвинение, постоянная угроза. <…>
Хотя г-н Валишевский (вместе с многими независимыми мыслителями) вполне правильно называет евреев низшей расой, но они все-таки настолько умны, чтобы оценивать опасный для них поворот событий. Если не все они, то кагальные вожаки прекрасно понимают, какая буря завязалась около обескровленного отрока Ющинского. Евреи чувствуют, что на этот раз им совсем не удалось обморочить христианство. Как бы ни раздували они неистовый иерихонский гвалт, сколько бы ни писали оглушительных статей в захваченной у христиан печати, сколько бы ни собирали подписей и митинговых резолюций, все же переубедить независимое христианство им не доведется. Напротив, именно этот скандальный гвалт, именно бессчетные способы замять дело, засыпать кровавую лужу золотом подкупа и грязью клеветы – именно все ухищрения евреев на этот раз произвели обратное действие. Они-то и убедили бесповоротно, что виновато все еврейство, иначе оно не заметало бы следов. А если еврейство виновато, если действительно кровь христианских младенцев нужна для изуверских жертвоприношений этого темного выходца из Азии, ненавидящего в лице Христа все христианство, то совершенно невероятно, чтобы христианское общество совсем-таки не очнулось и не приняло вовсе никаких мер. Евреи с ужасом видят, что сделали ошибку: если бы они хранили глубокое молчание о деле Бейлиса, то оно прошло бы, может быть, совершенно незаметно. Мало ли, сколько тысяч евреев ежегодно судятся в христианских судах за всевозможные мерзости и мало ли их выходят неуличенными. Но своим режущим уши галдежом евреи разбудили сонное христианство, заставили его протереть глаза, принудили вглядеться в дело – и стоило в него вглядеться, чтобы заволноваться, вспыхнуть острой жалостью к замученному мальчику и негодованием к его палачам. Что еще хуже, внимание к полузабытому изуверству евреев повело к исследованию этого изуверства, к собиранию ритуальных процессов в прошлом и восстановлению их в памяти. Совсем было уничтоженная евреями убийственная для них брошюра Даля