Страница:
[5]. До Петра III, раскрепостившего служилый класс, крепостного права почти не существовало: оно было общим. И дворянин, и пахарь, и царь, по замыслу Петра Великого, были скованы до гроба государственной работой. Никому не разрешалось ничего не делать, никто - под страхом тяжелых кар - не мог быть паразитом общества. Более или менее просвещенные люди, как и глубокие невежды, были поставлены в одинаковые условия трудовой, деловой, производительной жизни, каждый по своей части. Что касается дворянства, то суровая служба в казармах начиная с солдатских чинов, непрерывная муштровка, экспедиции, походы, необходимость содержать войска в блестящем виде - ибо век был строгий - все это требовало от дворян большой работы. Кроме работы нужны была забота, внимание, тревога, а в случае войны требовался героизм, доходивший до смертных мук. Войны были частые, походы затяжные, многолетние. При скудости поместий даже недоросли и инвалиды не сидели праздными - приходилось добывать хлеб, то есть опять-таки работать. Мне кажется, это рабочее положение облагораживало тогда всех. При отсутствии тесной связи с соседним просвещением русскому обществу приходилось волей-неволей оригинально мыслить, приводить в действие собственный здравый смысл. Великое дело - думать творчески, и именно тогда складывался самостоятельный, национальный наш разум, сказавшийся в великой литературной школе. Но вторжение иноземцев все испортило. Петр III раскрепостил дворян, позабыв при этом раскрепостить народ. Коренному немцу хотелось видеть вокруг себя феодалов, и вот сто тысяч дворян были посажены на готовые хлеба. Тогда именно, мне кажется, и началось свинство русской жизни, подготовившее нашествие бесов.
В биологии есть закон: посадите на готовое питание жизнедеятельный организм, и он чрезвычайно быстро примет паразитный тип. Рабочие органы, как ненужные, атрофируются. Постепенно отмирают органы чувств и разума, уменьшается - до полного исчезновения - головной мозг, и организм в конце концов превращается в сочетание желудка и половых желез. Раскрепощение дворян и раздача им государственных богатств сделали обеспеченным тот класс, который для блага нации должен бы быть впереди всякого труда, в напряжении таланта и совершенства. Мне кажется, именно тогда подалась наша стародавняя культура. В "Бригадире" вы уже читаете, с каким презрением молодежь, понюхавшая Европы, относится к своей родине. Тут момент величайшего перелома в истории: аристократы, защитники страны, герои по профессии, каким-то колдовством начинают питать презрение к святыне, служение которой до этого составляло смысл их жизни.
Откуда пошло презрение к своей стране? Мне кажется, оно пошло от упадка своей собственной национальной культуры. Она была у нас, но погибла, задавленная новым ужасным для всякой культуры условием - паразитизмом аристократии. Все было недурно, пока работали вместе, пока страдали, верили, молились, пока в трагедии тяжелой национальной жизни упражняли дух свой до богатырской выносливости и отваги.
Заметьте, кому в "Бесах" принадлежит первая скрипка злодейства: сыну старого эстета и эпикурейца, сыну изящнейшей, строго выхоленной свиньи, если позволено сказать правду. Это родство знаменательно. Оно обдумано Достоевским, как страшный вывод его эпохи. Мистик и - как всякий мистик - символист Достоевский не мог не видеть, что нашествие бесов стало возможным лишь на почве полного маразма старых поколений, совершенной их неспособности отстоять культуру, которой, будучи представителями ее, они первые изменили. Глубоко обмещанившееся общество, утратившее все рыцарское, все сильное, все двигавшее на подвиг, непременно должно было сделаться добычей чужих идей, ибо утратило свои. Если народ безрассудно растратил древнее богатство духа, он непременно тянется к чужому богатству и делается рабом его. Чужое добро впрок нейдет, говорит умная примета. Чужой дух, чужие идеи действуют, попав в наше сознание, по каким-то своим законам и ради своих интересов. Принимающая их среда делается их питанием, их добычей, не более. Чем более рыхл и жирен класс, подвергающийся нашествию идей, тем более он благоприятен в смысле "питательного бульона" для заразных начал. Нигде так широко не распространился нигилизм, как в России. Это доказательство отнюдь не силы русского ума (как думают сами нигилисты), а признак слабости его. Сдается лишь то, что устоять не может, сдается бессилие и пустота. Сдается глупость: нужно заметить, что посаженное на даровые хлеба общество наше заметно поглупело в сравнении хотя бы с древнемосковским. Ум, когда делается лишним, отмирает. А зачем ум человеку в стойле? Опускаясь до свинства, русский человек приобрел своего рода моральную всеядность. Русскому человеку, упростившемуся до "желудочно-полового космополита" (выражение Щедрина), стало безразлично, свое ли чавкать или чужое. Чужие деликатесы он стал предпочитать родному хлебу. Чужие идеи, как бы они ни были нелепы, начали казаться умнее собственного и народного смысла. От свиней перейдем к бесам.
Ненависть к настоящему, предпочтение ему мечты считается признаком умственной силы, но в действительности это признак опасной дряблости ума. Наши анархисты, утописты, отрицатели заражены манией величия: они воображают себя умнее своей среды - на самом деле они гораздо глупее ее, и в этом вся их драма. В библейской мифологии эта тема давно исследована, именно в легенде о происхождении бесов. Сатаниилу показалось недостаточным его второе после Бога положение в мире. Он отверг существующее, он поднял первую революцию, окончившуюся для него столь плачевно. Части, пожелавшей равенства с целым, было доказано ее безумие. Вселившись в людей, бесы продолжают бунт против Создателя, но, в сущности, с тем же успехом. Как евреи в России, бесы требуют полноправия с Богом, равенства, хозяйских прав, не понимая, что это требование противоестественно, противно самой природе.
Не один разум, а два действуют в мире - в этом бесноватые не ошибаются. Но они глубоко ошибаются, полагая, что верховный разум принадлежит им. В действительности на их долю приходится низший, индивидуальный разум, и вот истинная причина их безумия. Мы все склонны думать, что мы - центр сознания, что все вращается вокруг нас. На деле есть некто огромный, неизмеримый, что поглощает нас и внушает свой вечный разум, - это историческое общество, к которому мы принадлежим. Если общество предоставлено самому себе, то в течение веков оно кристаллизует свое массовое сознание, выражая его в культе, обычаях, обрядах, законах, в поэзии, вере. Общество ощупью, путем непрерывного опыта вырабатывает свое отношение к миру и вещам. Это массовое сознание и есть верховное, твердое, прочное, подчиниться которому - высшее счастье. Великие характеры прошлого объясняются действием в старом обществе этого массового сознания. Отдельный человек тогда думал и верил, как все, и потому хотел, как все. Своей индивидуальной воле он имел стихийную, могучую поддержку и, двигаемый ею, шел бестрепетно ко всем целям. Но сближение человеческих обществ нанесло удар отдельным культам и культурам. Замкнутые, законченные до небесной ясности миросозерцания были разбиты. Системы мысли перепутались, обессилили, обесцветили друг друга, совершенно как разные цвета спектра при быстром вращении. Массовый разум всюду более или менее потерял свою обязательность. Он как бы выронил из своих объятий дремавшее индивидуальное сознание, и оно проснулось. Исчез верховный авторитет, и для каждого отдельного мышления стало все позволено, все возможно. Бесчисленные, крайне посредственные, подчас бездарные люди, освобожденные от гнета общего разума, почувствовали необходимость самим решать за себя. Вот тут-то и сказалась слабость каждой отдельной души в сравнении с великим старцем - человечеством. Отдельные сознания пустились умствовать вкривь и вкось. Поистине все разбрелись, кто в лес, кто по дрова. Каждому своя отсебятина стала казаться откровением. Именно величайшие-то мудрецы и думали не от себя. Они являлись лишь превосходными выразителями мирового опыта, верными собирателями заветов прошлого. Накопленный стихийный разум они открывали, как закрытую сокровищницу, и давали людям откровение не свое, а свыше. Пророки, философы, нравоучители органически, как стебель от корня, продолжали авторитет своей национальной культуры, и все величие их состояло лишь в ясности выражения.
Совсем не то другой тип ума, бесовский. Выпадая из развалин авторитета, индивидуальный разум делается бродящим. Он ни на чем остановиться не может. Как ковыль-траву, его подхватывает любое внешнее течение, любая модная доктрина. Он радикален во всем потому, что ни с чем не связан. Логическая машинка, которой ничего не жаль, которая работает и взад, и вперед, смотря по случайной позе. О, какое это беспокойное существо - посредственный мозг, освободившийся от авторитета! Он начинает выдумывать свою таблицу умножения, свою веру, свою мораль, и получается чепуха вроде знаменитого заседания у Виргинских. Кто такие эти интеллигенты, студенты, гимназисты, собравшиеся за самоваром решать проблемы мира? Мыслители они, ученые, поэты? Нимало. Все это мелкие чиновники, пролетарии, неудачники, молодые люди, почитавшие запрещенных книжек. Но может быть, эти запрещенные книжки написаны какими-нибудь великими людьми? Далеко нет. Великие книги во всех библиотеках тлеют в пыли, а читаются взасос тощенькие брошюрки да журнальная пасквиль. Как бы чувствуя свою вечную незначительность, живые бесы требуют равенства, бесы кричат о равенстве, бесы доходят до кошмарных злодейств вроде убийства Шатова. Болтающие языки их верно отражают сболтанное состояние душ. Растрепанная до рубища совесть, страшный упадок чести, веры, поэзии, великодушия - всего, что прежде звали божественным в человеке, - вот конечный результат крушения культуры и вместе с нею культурного разума, культурного авторитета.
Долго ли продлится нашествие на Россию этой чертовщины? Я думаю, очень долго. Не одна Россия, весь мир охватывается той же болезнью: расстройством власти - всякой власти, и прежде всего моральной. Исчезает сцепление в человечестве, химическое сродство. Элементы не хотят уже составлять системы, они хотят быть сами по себе. Может быть, мы накануне жидкого и даже парообразного склада общества. Когда земная поверхность покроется перемешанным населением, когда постепенно сольются (как отчасти в Индии) всевозможные расы, верования, языки, то общая смесь, может быть, выработает когда-нибудь крайне пестрое "единое стадо". Но мне сильно сдается, что такое стадо будет уже не человеческим обществом, а опять звериным.
14 октября
1908 год
ПОЧТИ ИНОСТРАННОЕ ВЕДОМСТВО
В биологии есть закон: посадите на готовое питание жизнедеятельный организм, и он чрезвычайно быстро примет паразитный тип. Рабочие органы, как ненужные, атрофируются. Постепенно отмирают органы чувств и разума, уменьшается - до полного исчезновения - головной мозг, и организм в конце концов превращается в сочетание желудка и половых желез. Раскрепощение дворян и раздача им государственных богатств сделали обеспеченным тот класс, который для блага нации должен бы быть впереди всякого труда, в напряжении таланта и совершенства. Мне кажется, именно тогда подалась наша стародавняя культура. В "Бригадире" вы уже читаете, с каким презрением молодежь, понюхавшая Европы, относится к своей родине. Тут момент величайшего перелома в истории: аристократы, защитники страны, герои по профессии, каким-то колдовством начинают питать презрение к святыне, служение которой до этого составляло смысл их жизни.
Откуда пошло презрение к своей стране? Мне кажется, оно пошло от упадка своей собственной национальной культуры. Она была у нас, но погибла, задавленная новым ужасным для всякой культуры условием - паразитизмом аристократии. Все было недурно, пока работали вместе, пока страдали, верили, молились, пока в трагедии тяжелой национальной жизни упражняли дух свой до богатырской выносливости и отваги.
Господа Скотинины
Тарас Скотинин, Митрофанушка - сразу два поколения свино-человеков, занятых только желудочными, только половыми вопросами. Пусть наряду с ними еще возможны благородные типы: накопленная сила духа тратится не тотчас, - но уже значительная, может быть, преобладающая часть дворянства пала со своей служилой высоты. Чуть послужив, дождавшись чина поручика или корнета, дворяне выходили в отставку, ехали в родовые усадьбы, опускались в перины и пуховые подушки, толстели, брюхатели среди дворовых гаремов. От лютой скуки пили, ели, спали, зевали, кутили, доходили до беспробудного пьянства и непотребства. Ведь в самом деле все это было. Старики это еще помнят из живых воспоминаний, молодежь может прочесть миллион свидетельств, не оставляющих сомнения. Разве только огромные таланты вроде Пушкина и его школы не поддавались растлевающему влиянию крепостного свинства. Талант, как золото, не окисляется, не ржавеет в щелочах. Но огромное большинство посредственных, освобожденных от труда людей вырождались в известные гоголевские типы. Из них Тентетников, как немного позже Обломов, были еще самыми симпатичными. Вглядитесь пристально в этот класс: какая колоссальная в нем совершилась перемена! В петровские, героические времена гербом аристократии мог служить национальный герб - орел. Грозное, сильное, зоркое, подвижное животное, наблюдавшее с высоты за двумя материками и как бы двухголовое, - таков был старый русский аристократ, отстаивавший Россию. Но хищная птица в эпоху Екатерины как будто начала перерождаться в толстое четвероногое, которому только бы есть да спать. Как в том толстокожем, что наказал Христос, у многих обеспеченных людей высшая жизнь замерла, свелась к жратве. В широких кругах полупросвещенной буржуазии нашей, неправильно именуемой дворянством, в Скотинине, в Обломове погасло мужество, поникла вера, поблекло истинное благородство. Что касается Обломова, то он - подобно несравненному г-ну Верховенскому-отцу - кончает ролью содержанца у сердобольной женщины.Заметьте, кому в "Бесах" принадлежит первая скрипка злодейства: сыну старого эстета и эпикурейца, сыну изящнейшей, строго выхоленной свиньи, если позволено сказать правду. Это родство знаменательно. Оно обдумано Достоевским, как страшный вывод его эпохи. Мистик и - как всякий мистик - символист Достоевский не мог не видеть, что нашествие бесов стало возможным лишь на почве полного маразма старых поколений, совершенной их неспособности отстоять культуру, которой, будучи представителями ее, они первые изменили. Глубоко обмещанившееся общество, утратившее все рыцарское, все сильное, все двигавшее на подвиг, непременно должно было сделаться добычей чужих идей, ибо утратило свои. Если народ безрассудно растратил древнее богатство духа, он непременно тянется к чужому богатству и делается рабом его. Чужое добро впрок нейдет, говорит умная примета. Чужой дух, чужие идеи действуют, попав в наше сознание, по каким-то своим законам и ради своих интересов. Принимающая их среда делается их питанием, их добычей, не более. Чем более рыхл и жирен класс, подвергающийся нашествию идей, тем более он благоприятен в смысле "питательного бульона" для заразных начал. Нигде так широко не распространился нигилизм, как в России. Это доказательство отнюдь не силы русского ума (как думают сами нигилисты), а признак слабости его. Сдается лишь то, что устоять не может, сдается бессилие и пустота. Сдается глупость: нужно заметить, что посаженное на даровые хлеба общество наше заметно поглупело в сравнении хотя бы с древнемосковским. Ум, когда делается лишним, отмирает. А зачем ум человеку в стойле? Опускаясь до свинства, русский человек приобрел своего рода моральную всеядность. Русскому человеку, упростившемуся до "желудочно-полового космополита" (выражение Щедрина), стало безразлично, свое ли чавкать или чужое. Чужие деликатесы он стал предпочитать родному хлебу. Чужие идеи, как бы они ни были нелепы, начали казаться умнее собственного и народного смысла. От свиней перейдем к бесам.
Психология бесноватых
Глядя с высоты, отлично видишь сущность драмы нашего времени. Она совсем не в том, в чем полагает ее молодежь, зараженная отрицанием. Молодежь думает, что идет великая мировая борьба между древним невежеством и новым, научным разумом. Молодежь думает, что наука внесла новое откровение и оно должно брать свои позиции приступом, не щадя никаких верований, никаких заветов прошлого. Все прошлое отметается как несуществующее, все настоящее заподазривается как нелепое. Единственной реальностью признается то, чего нет: мечта учителей, которых мысль сделалась идолом беспощаднее Молоха. Истина в будущем - вот центр современной трагедии. Подобно отшельникам-изуверам V века, нынешние безбожники отвергают царство мира сего. Подобно им, они ждут и жаждут нового Иерусалима, причем у социал-анархистов этот новый путь жизни ничуть не правдоподобнее описанного в Апокалипсисе. Мне кажется, это перемещение идеалов составляет своего рода мозговой сдвиг, род помешательства, свойственного временам упадка. Отвержение настоящего есть отвержение природы - вещь, по существу, сумасшедшая. Отрицайте царство мира сего, но оно ведь существует - вот беда. И когда оно, в строго определенный срок, сменится будущим, то в этот момент будущее станет ведь настоящим, не правда ли?Ненависть к настоящему, предпочтение ему мечты считается признаком умственной силы, но в действительности это признак опасной дряблости ума. Наши анархисты, утописты, отрицатели заражены манией величия: они воображают себя умнее своей среды - на самом деле они гораздо глупее ее, и в этом вся их драма. В библейской мифологии эта тема давно исследована, именно в легенде о происхождении бесов. Сатаниилу показалось недостаточным его второе после Бога положение в мире. Он отверг существующее, он поднял первую революцию, окончившуюся для него столь плачевно. Части, пожелавшей равенства с целым, было доказано ее безумие. Вселившись в людей, бесы продолжают бунт против Создателя, но, в сущности, с тем же успехом. Как евреи в России, бесы требуют полноправия с Богом, равенства, хозяйских прав, не понимая, что это требование противоестественно, противно самой природе.
Не один разум, а два действуют в мире - в этом бесноватые не ошибаются. Но они глубоко ошибаются, полагая, что верховный разум принадлежит им. В действительности на их долю приходится низший, индивидуальный разум, и вот истинная причина их безумия. Мы все склонны думать, что мы - центр сознания, что все вращается вокруг нас. На деле есть некто огромный, неизмеримый, что поглощает нас и внушает свой вечный разум, - это историческое общество, к которому мы принадлежим. Если общество предоставлено самому себе, то в течение веков оно кристаллизует свое массовое сознание, выражая его в культе, обычаях, обрядах, законах, в поэзии, вере. Общество ощупью, путем непрерывного опыта вырабатывает свое отношение к миру и вещам. Это массовое сознание и есть верховное, твердое, прочное, подчиниться которому - высшее счастье. Великие характеры прошлого объясняются действием в старом обществе этого массового сознания. Отдельный человек тогда думал и верил, как все, и потому хотел, как все. Своей индивидуальной воле он имел стихийную, могучую поддержку и, двигаемый ею, шел бестрепетно ко всем целям. Но сближение человеческих обществ нанесло удар отдельным культам и культурам. Замкнутые, законченные до небесной ясности миросозерцания были разбиты. Системы мысли перепутались, обессилили, обесцветили друг друга, совершенно как разные цвета спектра при быстром вращении. Массовый разум всюду более или менее потерял свою обязательность. Он как бы выронил из своих объятий дремавшее индивидуальное сознание, и оно проснулось. Исчез верховный авторитет, и для каждого отдельного мышления стало все позволено, все возможно. Бесчисленные, крайне посредственные, подчас бездарные люди, освобожденные от гнета общего разума, почувствовали необходимость самим решать за себя. Вот тут-то и сказалась слабость каждой отдельной души в сравнении с великим старцем - человечеством. Отдельные сознания пустились умствовать вкривь и вкось. Поистине все разбрелись, кто в лес, кто по дрова. Каждому своя отсебятина стала казаться откровением. Именно величайшие-то мудрецы и думали не от себя. Они являлись лишь превосходными выразителями мирового опыта, верными собирателями заветов прошлого. Накопленный стихийный разум они открывали, как закрытую сокровищницу, и давали людям откровение не свое, а свыше. Пророки, философы, нравоучители органически, как стебель от корня, продолжали авторитет своей национальной культуры, и все величие их состояло лишь в ясности выражения.
Совсем не то другой тип ума, бесовский. Выпадая из развалин авторитета, индивидуальный разум делается бродящим. Он ни на чем остановиться не может. Как ковыль-траву, его подхватывает любое внешнее течение, любая модная доктрина. Он радикален во всем потому, что ни с чем не связан. Логическая машинка, которой ничего не жаль, которая работает и взад, и вперед, смотря по случайной позе. О, какое это беспокойное существо - посредственный мозг, освободившийся от авторитета! Он начинает выдумывать свою таблицу умножения, свою веру, свою мораль, и получается чепуха вроде знаменитого заседания у Виргинских. Кто такие эти интеллигенты, студенты, гимназисты, собравшиеся за самоваром решать проблемы мира? Мыслители они, ученые, поэты? Нимало. Все это мелкие чиновники, пролетарии, неудачники, молодые люди, почитавшие запрещенных книжек. Но может быть, эти запрещенные книжки написаны какими-нибудь великими людьми? Далеко нет. Великие книги во всех библиотеках тлеют в пыли, а читаются взасос тощенькие брошюрки да журнальная пасквиль. Как бы чувствуя свою вечную незначительность, живые бесы требуют равенства, бесы кричат о равенстве, бесы доходят до кошмарных злодейств вроде убийства Шатова. Болтающие языки их верно отражают сболтанное состояние душ. Растрепанная до рубища совесть, страшный упадок чести, веры, поэзии, великодушия - всего, что прежде звали божественным в человеке, - вот конечный результат крушения культуры и вместе с нею культурного разума, культурного авторитета.
Долго ли продлится нашествие на Россию этой чертовщины? Я думаю, очень долго. Не одна Россия, весь мир охватывается той же болезнью: расстройством власти - всякой власти, и прежде всего моральной. Исчезает сцепление в человечестве, химическое сродство. Элементы не хотят уже составлять системы, они хотят быть сами по себе. Может быть, мы накануне жидкого и даже парообразного склада общества. Когда земная поверхность покроется перемешанным населением, когда постепенно сольются (как отчасти в Индии) всевозможные расы, верования, языки, то общая смесь, может быть, выработает когда-нибудь крайне пестрое "единое стадо". Но мне сильно сдается, что такое стадо будет уже не человеческим обществом, а опять звериным.
14 октября
1908 год
ПОЧТИ ИНОСТРАННОЕ ВЕДОМСТВО
Тревога последних дней - расстройство европейского концерта по делам балканским - привлекает внимание к русской дипломатии. Опять она, бесталанная, что-то проспала. Снова, как повелось со времен Бисмарка, ловкий шаг пешкой из Берлина заставляет дрожать наших слонов и ферзей у Певческого моста.
Чем объяснить упадок нашей дипломатии, когда-то, еще при Екатерине II, славившейся своим искусством? Нельзя же слабость русской политики приписывать только теперешней слабости вооруженных сил. Мы разбиты недавно, а тайна дипломатического успеха у нас потеряна давно. В сущности, все последнее столетие есть сплошная история ошибок, причем самые поразительные из них рассказаны в записках Бисмарка и относятся к князю Горчакову [6]. Отвратительная школа последнего дает знать себя до сих пор. Чем объяснить плачевное отсутствие талантов в ведомстве, которое у нас, как во всех странах, пополняется сливками из общества?
Мне кажется, одна из важных причин этого опасного бесплодия - нерусский состав министерства иностранных дел. Мало того, что главнейшие деятели ведомства пребывают за границей, но и в себе самих они чаще всего не чувствуют России, не соединены с нею связями тех народных инстинктов, которые дают дипломату ощущение материка под ногами. Чаще всего наши дипломаты нерусские люди; в тех же случаях, когда они носят русские фамилии, как часто под их русским обличьем скрывается влюбленность в чужой язык, в чужие мысли, в чужие идеалы и даже чужие интересы! Подобно тому как некогда граф Шувалов [7]выражал свое молитвенное благоговение перед авторитетом Бисмарка, нынешние руководители ведомства преклоняются пред "европейским режимом", пред "конституционной демократией", из всех сил стараясь о том лишь, чтоб их не заподозрили в симпатиях к своей народности.
Чтобы понять, почему мы уступаем Берлину и в чьих руках находятся мировые интересы России, поскольку они вверены патриотизму и таланту дипломатии, достаточно просмотреть ежегодник министерства иностранных дел. Штатных мест за границей в этом ведомстве 315. Из них около 200 заняты людьми нерусского происхождения. В особенности много балтийских немцев. Просто в глазах рябит, когда читаешь списки.
Графы: Бенкендорф, Бреверн деля Гарди, Дунтен, Адлерберг, фон дер Остен-Сакен, Ламздорф, Ребиндер, Крейц, Тизенгаузен, Кассини, Ферезн, Пален.
Бароны: фон дер Остен-Сакен, Мейендорфы (2), Розены (2), Иксль-Гильдебандт, Таубе (2), Сталь фон Гольдштейны (3), Шиллинги (3), Нольде, Корфы (2), Будберги (2), Врангель, Стандершельд-Норденстам, Пилар фон Пильхау, Шлиппенбах, Ферзен, Бер, фон дер Пален, Фитин-гоф-Шелль, Оффенберг, фон Менгден, фон Вольф, Унгерн-Штернберг и Унгер-Штермберг, Буксгевден, Гинцбург.
Фоны: Бенкендорф, Петерсен, Кнорринг, Мекке, Цур-Мюлен, Ланде-зен, Кауль, Штральборн, Зиберт, Циммерман, Таль, Рейер, Эссен, Бах, Эт-тер, Эттинген, Котен, Клемм, Ремер, Гук, Гойер, Штрандтман, Рейтерн. К этим 72 старобалтийским аристократам прибавьте еще 66 немецких фамилий без фона:
Бер, Варнер, Бауэр, Скиндер, Гибнер, Гардер, Гефтлер, Миллеры (4), Шлейфер, Шнейер, Саблер, Бруннер, Рихтер, Штриттер, Вальтер, Циглер, Цейдлер, Пиппер, Эйхлеры (2), Кояндер, Мартенсы (2), Беренс, Эверлинг, Стекль, Ваксель, Коль, Симеон, Плансон, Петерсон, Ганзен, Гейкинг, Гар-твиг, Фольборт, Гальперт, Брунерт, Вильм, Траутшольд, Марр, Морен-шильдт, Фуругельм, Баумгартен, Штернберг, Керберг, Бюш, Гамбе, Гамм, Брандт, Блюм, Вольф, Вульфт, Вульфиус, Эвальд, Визель, Штейн, Франкенштейн, Бахерахт, Лютш, Шварц, Флейшгауэр, Фетерлейн.
Нет сомнения, среди этого подавляющего обилия немецких имен есть такие, под которыми скрываются совершенно русские люди. Многие из названных немцев - православные. Как я уже не раз указывал, обрусевшие немцы нередко лучшие у нас патриоты. Сверх того, немецкое дворянство славится благородной чертой, проходящей через всю двухтысячелетнюю историю этого племени, - верностью. Кому бы немцы ни служили, они служат честно, и это почти без исключений. Говорю: "Почти", так как исключения все-таки отмечены историей. У нас, например, стоит вспомнить цареубийство 11 марта 1801 года: во главе заговора стояли граф Пален и Бенигсен. Ввиду того что у немцев практикуется двойное подданство, и того, что немец, вообще, где бы ни жил на земном шаре, считает себя сыном общего Deutschthum, - нельзя сказать, чтобы чрезмерное обилие необруселых немцев было государственно безопасно. Возьмите хотя бы балтийский вопрос (кстати, промелькнуло известие, что в Германии он ставится на очередь). Предположим "невозможный" (будто бы) случай, что Германия, устроив нам два-три поджога с разных концов - на Дальнем Востоке, в Турции, в Финляндии, - возьмет да и займет Прибалтийский край. Уверены ли вы, что потомки меченосцев будут бороться в этом случае за Россию - против Германии? Уверены ли вы, что 198 русских дипломатов с немецкими фамилиями совершенно свободны от влияния той громадной силы, которая называется пангерманством и которая проявляет такой сокрушительный напор против славян в соседстве с Балтийским краем? Мне кажется, вне подозрения в открытой измене, нельзя подвергать даже вернейших из наших инородцев испытаниям слишком тяжелым. Если бы в войне нашей с Австрией русские галичане и буковинцы передались на нашу сторону или, по крайней мере, отказались сражаться с родными братьями, никому это не показалось бы ни удивительным, ни бесчестным.
Чрезмерным количеством немцев не исчерпывается чужестранность нашего дипломатического состава. Вероятно, со времен Каподистрия в русскую дипломатию проникли греки (Аргиропуло, Севастопуло, Возили, Персиани, Челебидаки, Маврокордато, Хаджи-Лазаро, Зографо, Маркое), французы {Бертрен, Термен, Жерве, Броссе, Гроссе, Домье, Де-Волан, Фонтан, Цомакион). Несколько меньше итальянцев (Муссури, Висконти, Кристи, Джакелли, Сальвиати, Равелиотти), но довольно много скандинавов (Грен, Норгрен, Голи, Балас, Ону (2), Поггепполь, Гирсы (4), Ларош, Маттей, Демерик, Гревениц, Гранстром, Игельстром, Геденштром, Гагельштром). Есть даже голландцы (Ван дер Гюхт и Фан дер Флит), есть немецкие выходцы (Граве, Лерхе, Гельцке, Струве, Поппе, Грюнман, Вестман, Нюман, Тидеман). Какого происхождения фамилии Грегер, Горвиц и Мандельштам - пояснять нечего. К этим 198 нерусским фамилиям следует прибавить еще 331 иностранную фамилию нештатных генеральных консулов, консулов, вице-консулов и консульских агентов. Все эти места заняты иностранцами. В общем из 646 мест по ведомству иностранных дел 529 заняты лицами нерусских фамилий. Из остальных 117 мест известная часть приходится на долю поляков. Спрашивается, много ли придется на представителей собственно русской крови?
Повторяю, среди инородческих фамилий есть немало людей преданных России и которых матери, бабки, прабабки были коренными русскими. Иное, более предусмотрительное правительство давно вернулось бы к практике московской эпохи, когда обруселым инородцам разрешалось менять их потерявшие смысл фамилии на русские. Подобный закон широко практикуется в Финляндии, где множество шведов принимают финские фамилии. Но пока этот закон отсутствует, есть возможность судить наглядно, до какой степени широко государственная власть у нас захватывается людьми нерусского корня. Ведомство иностранных дел не исключение. Мудрено ли, что столь многие представители России за границей не умеют не только думать, но даже и говорить по-русски.
Иностранное представительство страны требует наиболее яркого национального сознания, у нас же устроилось наоборот. Без большой опасности для государства немцы, например, могли бы заниматься у нас печением булок, садоводством, часовым мастерством и т. п. Во множестве мирных занятий иностранцы и инородцы оказывают существенные услуги России, как скромные культуртрегеры, насадители так называемой цивилизации. Но давать засилье инородцам в составе власти государственной - это гибельная ошибка. Власть в каждой стране должна быть строго национальной, ибо совершенно невозможно предугадать случаи, где и когда от чиновника потребуется исключительная любовь к отечеству и чувство долга перед ним. Власть, как орган воли народной, должна выражать только народную душу, и никакую больше. Нельзя требовать от немцев, евреев, греков, итальянцев, голландцев и т. п., чтобы они душой чувствовали, в чем честь России, ее исторический интерес. Как бы ни были образованны и лояльны инородцы, они не могут не быть равнодушны к России. В самые важные роковые моменты, когда должен заговорить дух расы, у инородцев едва ли проснется русский дух. То, что подвигает людей на великие решения, - поэзия своего родства с народом, религия преданий, древних как земля, - все это едва ли вспыхнет у человека, плохо понимающего русский язык и часто совсем не понимающего русское чувство. Не таланта недостает нашей дипломатии, а, может быть, лишь того горячего инстинкта народности, без которого всякое народное представительство фальшиво и бессильно. В дипломатии, как в парламенте, как в суде и администрации, прежде всего нужна личность, государственная личность, которая и есть национальность.
Из всех ведомств национальность всего необходимее там, где народ сталкивается с соседями и устанавливает свои внешние отношения. Только одна армия на войне нуждается в таком же порыве патриотизма, как дипломатия. Ведь что такое дипломатия, как не мирная война с целью предупредить необходимость настоящих войн? Если так, то не меньше, чем воин, дипломат должен быть полон стойкости, героизма, способности отдать, если нужно, жизнь за отечество. Именно такими были лучшие дипломаты истекшего столетия - Кавур [8]и Бисмарк. Они были, бесспорно, талантливы, но что зажигало их талант ярким светом, как не их пламенный патриотизм, не их страстное сознание себя итальянцем и немцем? Вся формула Кавура заключалась в одном слове - "Италия", как формула Бисмарка в слове "Германия". Они были медиумы своих отечеств; великие дела внушило обоим только повышенное чувство народности. У нас, к глубокому сожалению, действительно русские люди давно оттерты от государственности и сама государственность остыла в своем национальном чувстве. Со времен бесконечного управления ведомством иностранных дел Нессельроде [9]там укоренились всевозможные инородцы. Именно тогда установился обезличивающий, обесцвечивающий всякое дарование международный космополитизм, весь разум которого состоит в том, чтобы как можно менее походить на русских и как можно более на французов или англичан. Как известно, посольства за границей пользуются правами экстерриториальности. Дом посла считается территорией той страны, которую он представительствует. Это основное требование международного права вытекает из глубокого сознания неотделимости дипломатии от ее отечества. Не только стране, посылающей посольство, но и стране, принимающей его, важно, чтобы представительство было действительно национальным. Но что толку, если в экстерриториальном дворце русского посольства, под русским флагом будет заседать равнодушный к России немец или равнодушный итальянец, голландец, румын или грек? Почему эти почтенные сами по себе люди считаются наиболее способными представительствовать Россию? Пусть они не изменят России сознательно, но безотчетная холодность к ее существованию, способность глядеть на нее как лишь на нанимателя непременно внесут в дипломатическую службу то безразличие, которым так блещут наши представители за границей. "Неделание", "непротивление злу" - их выдумал не Лев Толстой; раньше его те же начала усиленно практиковали русские дипломаты.
Чем объяснить упадок нашей дипломатии, когда-то, еще при Екатерине II, славившейся своим искусством? Нельзя же слабость русской политики приписывать только теперешней слабости вооруженных сил. Мы разбиты недавно, а тайна дипломатического успеха у нас потеряна давно. В сущности, все последнее столетие есть сплошная история ошибок, причем самые поразительные из них рассказаны в записках Бисмарка и относятся к князю Горчакову [6]. Отвратительная школа последнего дает знать себя до сих пор. Чем объяснить плачевное отсутствие талантов в ведомстве, которое у нас, как во всех странах, пополняется сливками из общества?
Мне кажется, одна из важных причин этого опасного бесплодия - нерусский состав министерства иностранных дел. Мало того, что главнейшие деятели ведомства пребывают за границей, но и в себе самих они чаще всего не чувствуют России, не соединены с нею связями тех народных инстинктов, которые дают дипломату ощущение материка под ногами. Чаще всего наши дипломаты нерусские люди; в тех же случаях, когда они носят русские фамилии, как часто под их русским обличьем скрывается влюбленность в чужой язык, в чужие мысли, в чужие идеалы и даже чужие интересы! Подобно тому как некогда граф Шувалов [7]выражал свое молитвенное благоговение перед авторитетом Бисмарка, нынешние руководители ведомства преклоняются пред "европейским режимом", пред "конституционной демократией", из всех сил стараясь о том лишь, чтоб их не заподозрили в симпатиях к своей народности.
Чтобы понять, почему мы уступаем Берлину и в чьих руках находятся мировые интересы России, поскольку они вверены патриотизму и таланту дипломатии, достаточно просмотреть ежегодник министерства иностранных дел. Штатных мест за границей в этом ведомстве 315. Из них около 200 заняты людьми нерусского происхождения. В особенности много балтийских немцев. Просто в глазах рябит, когда читаешь списки.
Графы: Бенкендорф, Бреверн деля Гарди, Дунтен, Адлерберг, фон дер Остен-Сакен, Ламздорф, Ребиндер, Крейц, Тизенгаузен, Кассини, Ферезн, Пален.
Бароны: фон дер Остен-Сакен, Мейендорфы (2), Розены (2), Иксль-Гильдебандт, Таубе (2), Сталь фон Гольдштейны (3), Шиллинги (3), Нольде, Корфы (2), Будберги (2), Врангель, Стандершельд-Норденстам, Пилар фон Пильхау, Шлиппенбах, Ферзен, Бер, фон дер Пален, Фитин-гоф-Шелль, Оффенберг, фон Менгден, фон Вольф, Унгерн-Штернберг и Унгер-Штермберг, Буксгевден, Гинцбург.
Фоны: Бенкендорф, Петерсен, Кнорринг, Мекке, Цур-Мюлен, Ланде-зен, Кауль, Штральборн, Зиберт, Циммерман, Таль, Рейер, Эссен, Бах, Эт-тер, Эттинген, Котен, Клемм, Ремер, Гук, Гойер, Штрандтман, Рейтерн. К этим 72 старобалтийским аристократам прибавьте еще 66 немецких фамилий без фона:
Бер, Варнер, Бауэр, Скиндер, Гибнер, Гардер, Гефтлер, Миллеры (4), Шлейфер, Шнейер, Саблер, Бруннер, Рихтер, Штриттер, Вальтер, Циглер, Цейдлер, Пиппер, Эйхлеры (2), Кояндер, Мартенсы (2), Беренс, Эверлинг, Стекль, Ваксель, Коль, Симеон, Плансон, Петерсон, Ганзен, Гейкинг, Гар-твиг, Фольборт, Гальперт, Брунерт, Вильм, Траутшольд, Марр, Морен-шильдт, Фуругельм, Баумгартен, Штернберг, Керберг, Бюш, Гамбе, Гамм, Брандт, Блюм, Вольф, Вульфт, Вульфиус, Эвальд, Визель, Штейн, Франкенштейн, Бахерахт, Лютш, Шварц, Флейшгауэр, Фетерлейн.
Нет сомнения, среди этого подавляющего обилия немецких имен есть такие, под которыми скрываются совершенно русские люди. Многие из названных немцев - православные. Как я уже не раз указывал, обрусевшие немцы нередко лучшие у нас патриоты. Сверх того, немецкое дворянство славится благородной чертой, проходящей через всю двухтысячелетнюю историю этого племени, - верностью. Кому бы немцы ни служили, они служат честно, и это почти без исключений. Говорю: "Почти", так как исключения все-таки отмечены историей. У нас, например, стоит вспомнить цареубийство 11 марта 1801 года: во главе заговора стояли граф Пален и Бенигсен. Ввиду того что у немцев практикуется двойное подданство, и того, что немец, вообще, где бы ни жил на земном шаре, считает себя сыном общего Deutschthum, - нельзя сказать, чтобы чрезмерное обилие необруселых немцев было государственно безопасно. Возьмите хотя бы балтийский вопрос (кстати, промелькнуло известие, что в Германии он ставится на очередь). Предположим "невозможный" (будто бы) случай, что Германия, устроив нам два-три поджога с разных концов - на Дальнем Востоке, в Турции, в Финляндии, - возьмет да и займет Прибалтийский край. Уверены ли вы, что потомки меченосцев будут бороться в этом случае за Россию - против Германии? Уверены ли вы, что 198 русских дипломатов с немецкими фамилиями совершенно свободны от влияния той громадной силы, которая называется пангерманством и которая проявляет такой сокрушительный напор против славян в соседстве с Балтийским краем? Мне кажется, вне подозрения в открытой измене, нельзя подвергать даже вернейших из наших инородцев испытаниям слишком тяжелым. Если бы в войне нашей с Австрией русские галичане и буковинцы передались на нашу сторону или, по крайней мере, отказались сражаться с родными братьями, никому это не показалось бы ни удивительным, ни бесчестным.
Чрезмерным количеством немцев не исчерпывается чужестранность нашего дипломатического состава. Вероятно, со времен Каподистрия в русскую дипломатию проникли греки (Аргиропуло, Севастопуло, Возили, Персиани, Челебидаки, Маврокордато, Хаджи-Лазаро, Зографо, Маркое), французы {Бертрен, Термен, Жерве, Броссе, Гроссе, Домье, Де-Волан, Фонтан, Цомакион). Несколько меньше итальянцев (Муссури, Висконти, Кристи, Джакелли, Сальвиати, Равелиотти), но довольно много скандинавов (Грен, Норгрен, Голи, Балас, Ону (2), Поггепполь, Гирсы (4), Ларош, Маттей, Демерик, Гревениц, Гранстром, Игельстром, Геденштром, Гагельштром). Есть даже голландцы (Ван дер Гюхт и Фан дер Флит), есть немецкие выходцы (Граве, Лерхе, Гельцке, Струве, Поппе, Грюнман, Вестман, Нюман, Тидеман). Какого происхождения фамилии Грегер, Горвиц и Мандельштам - пояснять нечего. К этим 198 нерусским фамилиям следует прибавить еще 331 иностранную фамилию нештатных генеральных консулов, консулов, вице-консулов и консульских агентов. Все эти места заняты иностранцами. В общем из 646 мест по ведомству иностранных дел 529 заняты лицами нерусских фамилий. Из остальных 117 мест известная часть приходится на долю поляков. Спрашивается, много ли придется на представителей собственно русской крови?
Повторяю, среди инородческих фамилий есть немало людей преданных России и которых матери, бабки, прабабки были коренными русскими. Иное, более предусмотрительное правительство давно вернулось бы к практике московской эпохи, когда обруселым инородцам разрешалось менять их потерявшие смысл фамилии на русские. Подобный закон широко практикуется в Финляндии, где множество шведов принимают финские фамилии. Но пока этот закон отсутствует, есть возможность судить наглядно, до какой степени широко государственная власть у нас захватывается людьми нерусского корня. Ведомство иностранных дел не исключение. Мудрено ли, что столь многие представители России за границей не умеют не только думать, но даже и говорить по-русски.
Иностранное представительство страны требует наиболее яркого национального сознания, у нас же устроилось наоборот. Без большой опасности для государства немцы, например, могли бы заниматься у нас печением булок, садоводством, часовым мастерством и т. п. Во множестве мирных занятий иностранцы и инородцы оказывают существенные услуги России, как скромные культуртрегеры, насадители так называемой цивилизации. Но давать засилье инородцам в составе власти государственной - это гибельная ошибка. Власть в каждой стране должна быть строго национальной, ибо совершенно невозможно предугадать случаи, где и когда от чиновника потребуется исключительная любовь к отечеству и чувство долга перед ним. Власть, как орган воли народной, должна выражать только народную душу, и никакую больше. Нельзя требовать от немцев, евреев, греков, итальянцев, голландцев и т. п., чтобы они душой чувствовали, в чем честь России, ее исторический интерес. Как бы ни были образованны и лояльны инородцы, они не могут не быть равнодушны к России. В самые важные роковые моменты, когда должен заговорить дух расы, у инородцев едва ли проснется русский дух. То, что подвигает людей на великие решения, - поэзия своего родства с народом, религия преданий, древних как земля, - все это едва ли вспыхнет у человека, плохо понимающего русский язык и часто совсем не понимающего русское чувство. Не таланта недостает нашей дипломатии, а, может быть, лишь того горячего инстинкта народности, без которого всякое народное представительство фальшиво и бессильно. В дипломатии, как в парламенте, как в суде и администрации, прежде всего нужна личность, государственная личность, которая и есть национальность.
Из всех ведомств национальность всего необходимее там, где народ сталкивается с соседями и устанавливает свои внешние отношения. Только одна армия на войне нуждается в таком же порыве патриотизма, как дипломатия. Ведь что такое дипломатия, как не мирная война с целью предупредить необходимость настоящих войн? Если так, то не меньше, чем воин, дипломат должен быть полон стойкости, героизма, способности отдать, если нужно, жизнь за отечество. Именно такими были лучшие дипломаты истекшего столетия - Кавур [8]и Бисмарк. Они были, бесспорно, талантливы, но что зажигало их талант ярким светом, как не их пламенный патриотизм, не их страстное сознание себя итальянцем и немцем? Вся формула Кавура заключалась в одном слове - "Италия", как формула Бисмарка в слове "Германия". Они были медиумы своих отечеств; великие дела внушило обоим только повышенное чувство народности. У нас, к глубокому сожалению, действительно русские люди давно оттерты от государственности и сама государственность остыла в своем национальном чувстве. Со времен бесконечного управления ведомством иностранных дел Нессельроде [9]там укоренились всевозможные инородцы. Именно тогда установился обезличивающий, обесцвечивающий всякое дарование международный космополитизм, весь разум которого состоит в том, чтобы как можно менее походить на русских и как можно более на французов или англичан. Как известно, посольства за границей пользуются правами экстерриториальности. Дом посла считается территорией той страны, которую он представительствует. Это основное требование международного права вытекает из глубокого сознания неотделимости дипломатии от ее отечества. Не только стране, посылающей посольство, но и стране, принимающей его, важно, чтобы представительство было действительно национальным. Но что толку, если в экстерриториальном дворце русского посольства, под русским флагом будет заседать равнодушный к России немец или равнодушный итальянец, голландец, румын или грек? Почему эти почтенные сами по себе люди считаются наиболее способными представительствовать Россию? Пусть они не изменят России сознательно, но безотчетная холодность к ее существованию, способность глядеть на нее как лишь на нанимателя непременно внесут в дипломатическую службу то безразличие, которым так блещут наши представители за границей. "Неделание", "непротивление злу" - их выдумал не Лев Толстой; раньше его те же начала усиленно практиковали русские дипломаты.