Страница:
приблизились и остановились, шипение прекратилось.
Грейдона обволокло мускусное зловоние человекоящеров.
На скат большими шагами взошел человек в маске ящера.
Отвратительная голова покоилась на широких плечах, мощное, ловкое
тело облечено в плотно облегавший зеленый костюм. В руке - тяжелый
ременный кнут.
На Грейдона человек не обращал никакого внимания. Он подошел к
подножию агатового трона и низко поклонился Тени.
- Привет тебе, Повелитель Тьмы!
Голос, исходивший из клыкастой пасти, был мелодичным и слегка
насмешливым. За насмешкой явно сквозило высокомерие.
- Я доставил тебе еще один сосуд. Возможно, тебе захочется перелить в
него вино своей души!
Грейдону показалось, что Тень смотрит на человека в маске ящера со
злобой, с более чем ужасающей злобой.
Но если и так, это осталось незамеченным человеком в маске. Когда
Тень ответила, шепот ее был просто пропитан лаской.
- Благодарю тебя, Лантлу!
Лантлу! Спокойствие Грейдона поколебалось. Оно тотчас вернулось, но
недостаточно быстро, поскольку Тень тут же обернула лицо к нему, словно
рыболов, дергающий леску, когда почувствовал, что рыба клюет.
- Благодарю тебя, Лантлу, - повторила Тень, - но, полагаю, мне
удалось найти лучший сосуд. Сейчас он на гончарном круге, надо кое-что в
нем вылепить по-другому, потому что сосуд о себе думает, что предназначен
для других целей.
Лантлу повернул красные глаза своей маски к Грейдону и подошел к
нему.
- Ах, да, - сказал он. - Полный надежд дурак, который пришел извне,
чтобы избавить Ю-Атланчи от меня и от тебя, Повелитель; который, чтобы
потрясти нашу власть, вступил в заговор со слабаком Хуоном; который крался
сквозь ночь, чтобы встретиться со своей любимой. Его любимая! Собака...
Осмелился взглянуть на ту, которая отмечена мною! И Суарра... Отдать свои
губы такому, как ты! Тьфу! Она выйдет замуж за урда! Да, сперва будет
принадлежать мне, а потом - замуж за урда!
Вот теперь сооруженная Грейдоном крепость зашаталась.
Он снова ощутил свое тело и напрягся, чтобы рвануться к глотке
Лантлу. С почти слышным лязганьем сомкнулись открытые врата его мозга.
Стоявшее где-то в стороне сознание вновь уверенно взяло власть в свои
руки. Отразить нападение!
И опять это произошло недостаточно быстро, потому что как раз, когда
врата закрывались, Грейдон почувствовал, как Тень ударила в них. Будто
прочитав фразу, написанную огненными буквами, Грейдон понял: что бы он ни
услышал, ни увидел - он не должен обращать на это внимания, иначе тень
скрутит его.
Лантлу поднял кнут и примерился, чтобы сплеча опустить его на лицо
Грейдона.
- Что? - Он усмехнулся. - Даже это не пробуждает тебя? Ну а это
пробудит!
Кнут свистнул.
- Стой!
Шедший от трона шепот был пропитан угрозой. Рука Лантлу отлетела
назад, и - будто сильная рука сжала тисками его запястье - кнут выпал на
камень.
- Не трогай этого человека! Я, Тень Нимира, говорю тебе это!
В шепоте ясно слышалась злоба.
- Ты осмеливаешься ударить мое тело, смеешь обезобразить мое тело?
Иногда ты раздражаешь меня, Лантлу. Постарайся, чтобы это происходило не
слишком часто!
Лантлу нагнулся, подбирая кнут.
Рука его дрожала, но Грейдон не мог бы сказать - от страха или от
ярости.
Лантлу поднял голову и заговорил. Давно ставшее привычным высокомерие
слышалось в его голосе.
- У каждого свой вкус, Повелитель Тьмы! - отчетливо сказал он. -
Поскольку это тело вызывает у тебя одобрение, полагаю, что это в какой-то
мере оправдывает Суарру. Но это не то, что выбрал бы я.
- Есть в теле и кое-что большее, чем его внешняя форма, Лантлу, -
язвительно прошептала Тень, - точно так же, как есть в голове нечто
большее, нежели ее череп. Вот почему он только что одержал над тобой
победу, хотя ты свободен, а он в цепях. Полагаю, ты и сам это понимаешь.
Лантлу затрепетал от ярости, рука его снова крепко сжала кнут, но он
овладел собой.
- Что ж, - сказал он, - он увидит плоды своей глупости. Сосуд,
который я доставил тебе, Повелитель тьмы, - это тот, кто должен был
предоставить убежище предпочитаемому тобой сосуду.
Лантлу свистнул. Вверх по скату поднялся, спотыкаясь, человек расы
Ю-Атланчи, такой же высокий, как Лантлу, за руки его держали два
человекоящера. От красоты человека и следа не осталось: лицо исказил
страх. С желтых волос каплями стекал пот. С ужасом он уставился на
туманную фигуру на троне.
Человек смотрел, и крошечные пузырьки пены надувались и лопались на
его губах.
- Иди, Кадок, - глумился Лантлу. - Ты нс ценишь честь, оказанную
тебе. Что ж, через мгновение ты уже не будешь больше Кадоком. Ты станешь
Темным! Это обожествление, Кадок, единственно возможное обожествление в
Ю-Атланчи! Улыбайся, дружок, улыбайся!
Грейдону снова показалось, что при этой зловещей насмешке невидимый
пристальный взгляд Тени с мрачной злобой остановился на человеке в маске
ящера, но, как прежде, когда Тень заговорила, никакой угрозы в ее голосе
не было.
- Я уверен, что этот сосуд слишком слаб, чтобы вместить меня.
Тень протянулась вперед, безразлично изучая дрожащего дворянина.
- Да и не будь я уверен, все равно бы я не влил себя в него, Лантлу,
поскольку там, на скамье - тело, которого я жажду, но я войду в него.
Думаю, я немного устал, и это, по крайней мере, освежит меня.
Лантлу жестоко рассмеялся. Он подал знак человекоящерам. Те содрали с
Кадока одежду, оставив его, в чем мать родила.
Тень наклонилась и поманила его.
Лантлу сильным ударом толкнул Кадока вперед.
- Ступай, получи свою высокую награду, Кадок!
Внезапно с лица Кадока исчезло выражение беспредельного ужаса. Лицо
сделалось детским, как у ребенка, оно сморщилось, и крупные слезы
покатились по его щекам. Глаза остановились на подзывавшей к агатовому
трону и взошел на него.
Его окутала Тень.
Мгновение Грейдон ничего не мог разглядеть, кроме Кадока,
корчившегося в страшном тумане. Туман окутал Кадока плотнее, начал
проникать в его тело. По широкой груди человека бежала дрожь, мускулы
дергались в агонии.
Все тело Кадока, казалось распухало так, будто само стремительно
расширялось, стремясь поглотить ту часть липнувшего к нему тумана, которая
еще не впиталась. Очертания голого тела расплылись, сделались мутными,
будто плоть и туман перемешались, образовав нечто менее материальное, чем
плоть, но более материальное, чем алчный туман. Лицо Кадока, казалось,
плавилось, его черты перепутались, затем вновь вернулись на место.
Над напрягшимся в муке телом появилось - Лицо из пропасти!
Уже не каменное, ожившее!
Мечущие искры бледно-голубые глаза оглядывали пещеру и простершихся
ничком, пресмыкающихся на животах, спрятавших головы человекоящеров; и - с
сатаническим весельем - Лантлу; и - с торжеством - Грейдона.
Внезапно тело Кадока затряслось и обрушилось. Оно корчилось,
скатилось с трона на возвышение и лежало там, дергаясь, странным образом
уменьшившись наполовину в размере.
На троне осталась только Тень.
Но теперь Тень была менее разреженной, более плотной, будто она
поглотила то, что ушло из тела Кадока, после чего оно так уменьшилось.
Тень, казалось, дышала. Еще виднелось в ней лицо Люцифера, еще сверкали
бледно-голубые глаза.
Лантлу снова рассмеялся и свистнул.
Находившиеся на возвышении два урда вскочили на ноги, подняли
ссохнувшееся тело и, отнеся его в сад, швырнули в красный поток.
Подняв руку, Лантлу небрежно отсалютовал агатовому трону, не взглянув
на Грейдона, повернулся на каблуках и вышел, поигрывая своим кнутом. Вслед
за ним вышла свора урдов.
- Вы-то нет, а он - дурак, Грейдон, - прошептала Тень. - Сейчас он
служит мне, но когда я... Лучше одолжите мне ваше тело, Грейдон, не
заставляйте отбирать его силой. Я буду обращаться с вами не так, как с
Кадоком. Одолжите мне ваше тело, Грейдон! Я не буду вас мучить, я не
уничтожу вас, как угрожал. Мы будем жить вместе бок о бок. Я обучу вас, и
скоро вы оглянетесь на тело человека, которым вы сейчас являетесь, и
удивитесь, почему у вас когда-то появилась мысль сопротивляться мне,
потому что вы будете жить, как никогда не жили прежде, Грейдон! Вы будете
жить, как никогда еще не жил ни один человек на земле! Одолжите мне ваше
тело, Грейдон!
Грейдон молчал.
Тень испустила шепот-смех, заколебалась и исчезла.
Грейдон ждал, словно заяц, услышавший, что лиса уходит от того места,
где он прячется, но выжидающий для пущей уверенности. Спустя некоторое
время, Грейдон определенно знал, что Тень ушла, от нее ничего не осталось,
никакой припавшей к земле, невидимой, затаившийся в засаде силы,
выжидающей возможность нанести удар.
Грейдон расслабился. Он стоял на занемевших, подгибающихся ногах и
боролся с сильной тошнотой.
Он стоял и вдруг ощутил прикосновение к своей лодыжке. Он поглядел
вниз и увидел, что из-за края щита протянулась длинная, мускулистая,
покрытая алыми волосами рука.
Похожими на иглы заостренные пальцы осторожно легли на металлическое
звено цепи, сковавшей Грейдона. Грейдон стоял тупо, с недоверием глядя,
как пальцы переломили звено, переползли к другой цепи и тоже ее расцепили.
Из-за края щита высунулось лицо без подбородка. На скошенный лоб
падали пряди алых волос. На Грейдона пристально смотрели налитые
меланхолией золотые глаза.
Это было лицо Кона, человека-паука.
Лицо Кона было искажено гримасой, которая, несомненно, должна была
изображать успокаивающую улыбку. Грейдон обмяк и - реакция на пережитое им
- рухнул на четвереньки. Кон скользнул по краю помоста, легко, как куклу,
поднял Грейдона. Несмотря на его гротескный облик, Кон показался Грейдону
более прекрасным, чем любая из тех женщин-призраков, которые чуть не
завлекли его в ловушку Тени. Грейдон обхватил руками покрытые волосами
плечи и крепко припал к ним. Издавая странно успокаивающие щелкающие
звуки, человек-паук похлопывал Грейдона по спине маленькими верхними
руками.
От сада донеслось пронзительное жужжание роя в тысячи пчел; как под
порывом сильного ветра согнулись, скрутились цветы и деревья. Огромные
глаза Кона с внимательным недоверием изучили сад. Затем, по-прежнему
прижимая Грейдона к себе, он скользнул за край щита. Жужжание сада
поднялось октавой выше. Оно угрожало и призывало.
Когда они обогнули край, Грейдон увидел, что щит не составляет
единого целого со стеной, как он думал прежде. На самом деле за ним было
углубление, вырезанное в передней части контрфорса, который, словно нос
корабля, выдавался в залитую красным светом пещеру. От него под углом
отходила черная и гладкая поверхность стены.
Возле подножия утеса пригнулись еще два человека-паука. Из-за алых
волос их едва можно было различить в красноватом тумане. Они поднялись,
когда Кон скользнул к ним. Они смотрели на Грейдона золотыми, полными
печали глазами, и его охватило жуткое ощущение, будто Кон пришел за ним не
в единственном числе, а умножившийся.
В их четырех средних руках (или ногах?) были зажаты длинные
металлические стержни, вроде того, какой был у Регора, но, в отличие от
того острия, у этих были рукоятки, а на конце - усеянный шипами
набалдашник. Два стержня человекопауки передали Кону. Сейчас к
настойчивому жужжанию сада примешался звук слабо слышимого шипения.
Далекое вначале, шипение быстро приближалось. Такой Звук издают урды.
Грейдон заерзал на руках у Кона, пытаясь встать на ноги. Человек-паук
покачал головой. Он что-то прощелкал своим товарищам, перехватил оба
стержня в противоположную руку и, пав на свои четыре похожие на ходули
ноги, круто повернул за угол каменной стены. Он поспешно мчался к
находившейся в полумиле стене мрака. По обе стороны от него следовали его
товарищи.
Они бежали, согнувшись почти вдвое, со скоростью рысака, и ворвались
туда, где стоял ржавый мрак. Жужжание и шипение стали менее слышны,
превратились в слабый гул, и этот гул поглотила тишина.
Впереди лежала сложенная из красноватых камней стена. Она вынырнула
из редевшего далеко вверху тумана. У ее основания лежали большие, упавшие
с утеса, глыбы, а среди них - сотни меньших по размеру камней, гладких,
бледно-желто-коричневых. Камни лежали в подозрительно правильном порядке.
Люди-пауки замедлили бег, внимательно осматривая препятствие. Внезапно
Грейдон учуял зловоние человекоящеров и понял, что представляют собой эти
странно одинаковые камни.
- Кон! - закричал он, указывая. - Урды!
Камни задвигались, подпрыгнули и кинулись навстречу - свора шипящих
человекоящеров. Из их клыкастых пастей капала слюна, глаза светились
красным светом.
Свора окружила беглецов прежде, чем они успели повернуть. Кон припал
на три ходулеобразные конечности и размахивал двумя, вращая стержнями. Его
товарищи приподнялись на задних ногах, зажав в каждой из четырех свободных
рук по стержню. Опрокинув врага, они пробились сквозь первый ряд
окружившей их своры. Люди-пауки перестроились в треугольник, спина к
спине. В центре треугольника с увещевающим щелканьем Кон поместил
Грейдона. Снова взмахи стержней, крушащие заостренные черепа урдов.
Урды с их короткими лапами не могли нанести ответный удар, не могли
проломить это смертоносное кольцо.
Пробивая себе дорогу, люди-пауки медленно отступали вдоль основания
утеса.
Грейдон не мог больше видеть эту битву, он старался не наступать на
устлавшие дорогу корчившиеся тела. Он услышал резкое щелканье Кона и
почувствовал, как рука Кона обняла его и подняла в воздух. Снова
последовал быстрый, стремительный бег. Они пробились сквозь атакующие
волны урдов. Упав на свои ходули, торжествующе щелкая, люди-пауки
стремительно мчались прочь, все наращивая скорость. Шипение своры, мягкое
топанье ног преследователей стихли.
Скорость уменьшилась, они двигались все более медленно. Кон
внимательно осматривал крутой откос.
Он остановился, ссадил Грейдона наземь и указал на утес. Высоко над
полом пещеры в красной поверхности скалы виднелся овальный черный камень.
Человек-паук поспешно кинулся к нему; подняв длинные руки, осторожно
ощупал скалу вокруг камня; издал удовлетворенное щелканье и, задержав
когти на одном месте, сбоку от камня, подозвал Грейдона.
Кон взял руку Грейдона и, широко расставив ему пальцы, приложил руку
к скале. Он сильно надавил, прижимая ладонь Грейдона к камню. Он проделал
это трижды, а затем, подняв Грейдона, поместил его пальцы точно туда, где
находились его когти. Грейдон понял. Кон показал ему, где находится
какой-то обнаруженный им механизм, который заостренные пальцы
человека-паука не могли привести в движение. Грейдон надавил пальцами и
ладонью.
Открывая темный туннель, камень медленно, словно занавес, поднялся
вверх.
Кон пощелкал своим товарищам.
Те осторожно со стержнями наготове проникли в отверстие. Скоро они
появились снова, посовещались. Человек-паук похлопал Грейдона по спине и,
показав на туннель, пролез туда вслед за ним. Здесь Кон снова принялся
ощупывать внутренний край отверстия, пока не нашел то, что искал. Он снова
прижал руку Грейдона к месту, которое на ощупь казалось точно таким же,
как окружавшая поверхность. Таким же был и внешний запор.
Каменный занавес упал. Грейдон оказался в абсолютной темноте.
Очевидно, тьма значила для людей-пауков не больше, чем для
человекоящеров, ибо Грейдон услышал, что они двигались вперед. На
мгновение его охватила паника: возможно, они не могут понять его
ограничений, и он останется позади. Но прежде, чем он успел закричать,
рука Кона обняла его и подняла вверх. И понесла.
Они шли все дальше сквозь тьму. Грейдон почувствовал, что вокруг него
вздымается мелкая, неосязаемая пыль, такая мелкая, что лишь жернова
неисчислимых столетий могли бы измельчить почву до такой степени. Это
подсказало ему, что проход не использовался ни человекоящерами, ни
кем-либо иным. Очевидно, то же самое пришло в голову людям-паукам,
поскольку дальше они продвигались более уверенно, увеличив скорость.
Темнота начала сереть. Теперь Грейдон мог разглядеть стены туннеля.
Группа вышла из туннеля в огромное помещение, вырубленное прямо в скале.
Помещение было освещено таким тусклым светом, какой только можно
представить.
Грейдону после ржавой мглы пещеры тени и темноты туннеля этот свет
показался ослепительным светом дня.
Свет проходил сквозь щели в дальней стороне зала. На полу лежал
толстый слой тончайшей пыли.
В центре помещения находился огромный овальный бассейн, в котором
мерцала вода. Вокруг бассейна возвышалось кольцо, состоявшее из множества
сидевших на корточках фигур, похожих на серых гномов.
Гномы были абсолютно неподвижными.
Люди-пауки собрались вместе, суетливо перещелкивались друг с другом и
оглядывались кругом в явном замешательстве.
Грейдон подошел к бассейну и дотронулся до одного из сидевших гномов.
Это был камень.
Грейдон более внимательно всмотрелся в эти фигуры, вырезанные из
камня изображения безволосых и бесхвостых обезьянолюдей серого цвета.
Длинная верхняя губа спадала на рот, под которым был хорошо различимый
подбородок. Мускулистые кисти длинных рук, вцепившихся в камень, на
котором сидели обезьянолюди, отступающие назад получеловеческие лбы. Во
впадины глаз были вставлены драгоценные камни, напоминавшие дымчатые
топазы. Обезьянолюди пристально уставились в бассейн глазами-топазами, в
которых было что-то от той загадочной меланхолии, которой были наполнены
золотые глаза Кона и его товарищей.
Обойдя вокруг них, Грейдон заметил, что среди обезьянолюдей были как
самцы, так и самки, и что на каждом из них был венец. Венцы представляли
собой миниатюрные скульптурные изображения полулюдей-полузмей:
змеи-мужчины и змеи-женщины.
Их кольца обвивались вокруг голов серых обезьянолюдей, словно
солнечные змеи на коронах египетских фараонов.
Вниз, в безмолвие бассейна, круто спускались ступени желтого мрамора
и исчезали в его глубине.
Любопытствуя, Грейдон направился к одной из трещин. Когда он подошел
ближе, то увидел, что вся стена зала разрушена.
Здесь похозяйничала какая-то природная сила, из-за которой
образовались трещины. Вероятно, землетрясение или опускание почвы. Грейдон
выглянул наружу. Он увидел равнину камней-монолитов.
Зал находился на самом краю подпиравшей небо горной цепи.
Солнце стояло низко. Восход? Если да, то он провел у Тени всего
только ночь.
Он думал, что это длилось много дольше. Чуть погодя Грейдон выглянул
снова: солнце садилось. Суровое испытание, которому он подвергся, длилось
сутки.
Он повернул назад к Кону. Внезапно он осознал, что испытывает голод и
жажду.
Под прямыми лучами падавшего из трещин света ясно вырисовывалась
стена, в которой проходил выведший их в Зал туннель. Грейдон взглянул на
нее и остановился, забыв и о голоде и о жажде.
Во всю свою тысячефутовую длину стена была покрыта картинами,
созданными давно забытыми мастерами. Картинами, столь же богатыми
деталями, как "Страшный суд" Микеланджело: пейзажи, отличающиеся той же
таинственной красотой, как картины Эль Греко или Давида. Портретная
живопись, столь же правдива, как у Хольбейна и Сарджента: картины яркие и
красочные, как у Ботичелли. Фантастические картины, изображающие
неизвестный мир. В них не было ничего вымышленного, придуманного,
нереального. Грейдон кинулся осматривать их.
...Город розовато-коричневых куполов, улицы окаймлены чешуйчатыми
красными и зелеными деревьями. Листва деревьев, как огромные листья
папоротника. На улицах - змеи-люди, их несут в воздетых на голову носилках
серые обезьянолюди.
...Ночной ландшафт. Созвездия безмятежно смотрят вниз на гладкие
поля, покрытые кольцами, светящимися бледно-зеленым светом. Среди колец в
каком-то странном обряде двигаются змеелюди.
В этих созвездиях было что-то необычное. Грейдон принялся
рассматривать их.
Разумеется, Большая Медведица имеет теперь иные очертания. На картине
четыре звезды ее ковша более походили на правильный четырехугольник. И
Скорпион: звезды его лап не изогнуты по дуге, а образуют прямую линию.
Что ж, если картина изображает созвездия правильно, значит на ней
показаны небеса, какими они должны были быть сотни тысяч лет назад.
Сколько минуло эпох с той поры, пока эти далекие светила переместились на
то место, которое они занимают сегодня? От этой мысли у Грейдона голова
пошла кругом.
Было нечто странное в изображении змеелюдей. В них не было заметно
того, что так специфически и сверхъестественно проявлялось у Матери. Их
головы были более длинными, более плоскими и более змеиными. Их
возвышающиеся над кольцами тела - явный результат эволюции ископаемых
ящеров. Несомненно, они развились из тела рептилий. Грейдон мог допустить
реальность их существования, поскольку эволюция, идущая в условиях
изменения окружающей среды, делает возможным появление разумных существ
почти в любой разновидности животного мира. Грейдон понял, что именно
казалось непостижимым в Женщине-змее: внезапный переход от змеи к женщине.
Это было невозможно.
Он снова ощутил часто посещавшее его сомнение - была ли она на самом
деле такой, какой он видел ее, или она силой своей воли неизвестно как
создавала в мозгу тех, кто смотрел на нее, иллюзию детского тела и схожего
по форме с сердцем изысканной красоты лица? Грейдон вернулся к бассейну и
более внимательно изучил венцы на головах серых обезьянолюдей. Они были
как изображенные на стене змеелюди. Он сравнил их с браслетом на своем
запястье. Что ж, кто бы ни вырезал эту фигурку, он видел Женщину-змею
такой же, какой ее видел Грейдон.
Удивленный, он вернулся к изучению расписанной картинами стены. Он
долго смотрел на картину, где в огромном болоте барахтались чудовищные
тела. Они высовывали из тины и грязи свои отвратительные головы, а над
болотами хлопали большими кожистыми крыльями, похожими на крылья летучих
мышей, летучие ящеры.
Следующую картину Грейдон рассматривал еще дольше. Это было то же
самое болото. На переднем плане - группа змеелюдей. Они лежали,
свернувшись кольцами, позади того, что выглядело, как огромный
кристаллический диск. Диск, казалось, быстро вращался.
Над всей трясиной, сражаясь с чудовищами, были крылатые огненные
призраки.
Сверкала раскаленная добела сердцевина призраков, выпуская пару
смутно светящихся крыльев. Такой видится солнечная корона во время
затмения. Крылатые призраки, казалось, возникали внезапно прямо из
воздуха, стрелой мчались к чудовищам и окутывали их своими ослепительно
сверкавшими крыльями.
И был еще один город, изображенный в миниатюре по ту сторону озера,
если смотреть на него из пещеры Женщины-лягушки, но вокруг него не было
гор. Грейдона осенило, что это Ю-Атланчи незапамятного прошлого, из этого
города спасались бегством змеелюди и те, кого они учили и воспитывали. Они
бежали от медленного наступления льдов, остановить которое не могли все их
мастерство и искусство. Грейдон увидел флот странных судов. Одно из них
отражало атаку группы гигантских морских ископаемых ящеров.
Головы ящеров возвышались над мачтами кораблей.
В этой пещере, в этих картинах описывалась история навсегда
утраченного мира. Картины пещеры - это летопись забытой эпохи земной
истории.
Грейдон понял, что когда-то картинами были покрыты все четыре стены.
На двух стенах картины были почти уничтожены, совершенно уничтожены на
той, где были трещины. Только на той стене, куда открывался выход туннеля,
картины полностью сохранились.
Что представлял собой этот зал?
Почему он оставлен?
Грейдон снова осознал, что испытывает жажду. Он вернулся к бассейну и
услышал предостерегающее щелканье Кона.
Грейдон показал на бассейн и на свое горло. Чтобы не упустить ничего,
он потер свой живот и изобразил жевательное движение. Человек-паук кивнул,
пронесся к желтым ступеням, спустился по ним, окунул руку в воду, понюхал
ее, осторожно попробовал кивнул одобрительно и наклонившись, начал сосать
воду большими глотками. Грейдон, стоя на коленях черпал ее ладонями. Вода
была свежая и холодная.
Кон пощелкал своим товарищам. Те рыскали, исследуя щели. Они тотчас
вернулись и принесли большие коричневые куски то ли гриба, то ли древесной
плесени. Кон взял кусок, обмакнул его в воду и откусил с угла, остальное
протянул Грейдону. Грейдон принял его с сомнением, но, попробовав,
обнаружил, что на вкус это что-то вроде хлеба с приятным кисловатым
привкусом. Гриб впитывал воду, словно губка. Грейдон взял еще кусок и
погрузил его в воду.
Рядом с ним примостились на корточках три Ткача. Все торжественно
макали куски гриба в воду бассейна и жевали.
Внезапно Грейдон расхохотался.
Наверняка ни у кого никогда не было такого обеда! Обеда на краю
таинственного бассейна вместе с тремя присевшими на корточки алыми
порождения гротеска, макая гриб в воду под взглядами глаз-топазов серых
безволосых обезьянолюдей, а для увеселения - перед ними картины истории
давно забытой эпохи. Он хохотал в быстро нараставшей истерике.
Кон посмотрел на него и вопросительно пощелкал. Грейдон не мог
прекратить свой смех, как не мог прекратить и рыдающую икоту, которой
перемешался этот смех.
Грейдона обволокло мускусное зловоние человекоящеров.
На скат большими шагами взошел человек в маске ящера.
Отвратительная голова покоилась на широких плечах, мощное, ловкое
тело облечено в плотно облегавший зеленый костюм. В руке - тяжелый
ременный кнут.
На Грейдона человек не обращал никакого внимания. Он подошел к
подножию агатового трона и низко поклонился Тени.
- Привет тебе, Повелитель Тьмы!
Голос, исходивший из клыкастой пасти, был мелодичным и слегка
насмешливым. За насмешкой явно сквозило высокомерие.
- Я доставил тебе еще один сосуд. Возможно, тебе захочется перелить в
него вино своей души!
Грейдону показалось, что Тень смотрит на человека в маске ящера со
злобой, с более чем ужасающей злобой.
Но если и так, это осталось незамеченным человеком в маске. Когда
Тень ответила, шепот ее был просто пропитан лаской.
- Благодарю тебя, Лантлу!
Лантлу! Спокойствие Грейдона поколебалось. Оно тотчас вернулось, но
недостаточно быстро, поскольку Тень тут же обернула лицо к нему, словно
рыболов, дергающий леску, когда почувствовал, что рыба клюет.
- Благодарю тебя, Лантлу, - повторила Тень, - но, полагаю, мне
удалось найти лучший сосуд. Сейчас он на гончарном круге, надо кое-что в
нем вылепить по-другому, потому что сосуд о себе думает, что предназначен
для других целей.
Лантлу повернул красные глаза своей маски к Грейдону и подошел к
нему.
- Ах, да, - сказал он. - Полный надежд дурак, который пришел извне,
чтобы избавить Ю-Атланчи от меня и от тебя, Повелитель; который, чтобы
потрясти нашу власть, вступил в заговор со слабаком Хуоном; который крался
сквозь ночь, чтобы встретиться со своей любимой. Его любимая! Собака...
Осмелился взглянуть на ту, которая отмечена мною! И Суарра... Отдать свои
губы такому, как ты! Тьфу! Она выйдет замуж за урда! Да, сперва будет
принадлежать мне, а потом - замуж за урда!
Вот теперь сооруженная Грейдоном крепость зашаталась.
Он снова ощутил свое тело и напрягся, чтобы рвануться к глотке
Лантлу. С почти слышным лязганьем сомкнулись открытые врата его мозга.
Стоявшее где-то в стороне сознание вновь уверенно взяло власть в свои
руки. Отразить нападение!
И опять это произошло недостаточно быстро, потому что как раз, когда
врата закрывались, Грейдон почувствовал, как Тень ударила в них. Будто
прочитав фразу, написанную огненными буквами, Грейдон понял: что бы он ни
услышал, ни увидел - он не должен обращать на это внимания, иначе тень
скрутит его.
Лантлу поднял кнут и примерился, чтобы сплеча опустить его на лицо
Грейдона.
- Что? - Он усмехнулся. - Даже это не пробуждает тебя? Ну а это
пробудит!
Кнут свистнул.
- Стой!
Шедший от трона шепот был пропитан угрозой. Рука Лантлу отлетела
назад, и - будто сильная рука сжала тисками его запястье - кнут выпал на
камень.
- Не трогай этого человека! Я, Тень Нимира, говорю тебе это!
В шепоте ясно слышалась злоба.
- Ты осмеливаешься ударить мое тело, смеешь обезобразить мое тело?
Иногда ты раздражаешь меня, Лантлу. Постарайся, чтобы это происходило не
слишком часто!
Лантлу нагнулся, подбирая кнут.
Рука его дрожала, но Грейдон не мог бы сказать - от страха или от
ярости.
Лантлу поднял голову и заговорил. Давно ставшее привычным высокомерие
слышалось в его голосе.
- У каждого свой вкус, Повелитель Тьмы! - отчетливо сказал он. -
Поскольку это тело вызывает у тебя одобрение, полагаю, что это в какой-то
мере оправдывает Суарру. Но это не то, что выбрал бы я.
- Есть в теле и кое-что большее, чем его внешняя форма, Лантлу, -
язвительно прошептала Тень, - точно так же, как есть в голове нечто
большее, нежели ее череп. Вот почему он только что одержал над тобой
победу, хотя ты свободен, а он в цепях. Полагаю, ты и сам это понимаешь.
Лантлу затрепетал от ярости, рука его снова крепко сжала кнут, но он
овладел собой.
- Что ж, - сказал он, - он увидит плоды своей глупости. Сосуд,
который я доставил тебе, Повелитель тьмы, - это тот, кто должен был
предоставить убежище предпочитаемому тобой сосуду.
Лантлу свистнул. Вверх по скату поднялся, спотыкаясь, человек расы
Ю-Атланчи, такой же высокий, как Лантлу, за руки его держали два
человекоящера. От красоты человека и следа не осталось: лицо исказил
страх. С желтых волос каплями стекал пот. С ужасом он уставился на
туманную фигуру на троне.
Человек смотрел, и крошечные пузырьки пены надувались и лопались на
его губах.
- Иди, Кадок, - глумился Лантлу. - Ты нс ценишь честь, оказанную
тебе. Что ж, через мгновение ты уже не будешь больше Кадоком. Ты станешь
Темным! Это обожествление, Кадок, единственно возможное обожествление в
Ю-Атланчи! Улыбайся, дружок, улыбайся!
Грейдону снова показалось, что при этой зловещей насмешке невидимый
пристальный взгляд Тени с мрачной злобой остановился на человеке в маске
ящера, но, как прежде, когда Тень заговорила, никакой угрозы в ее голосе
не было.
- Я уверен, что этот сосуд слишком слаб, чтобы вместить меня.
Тень протянулась вперед, безразлично изучая дрожащего дворянина.
- Да и не будь я уверен, все равно бы я не влил себя в него, Лантлу,
поскольку там, на скамье - тело, которого я жажду, но я войду в него.
Думаю, я немного устал, и это, по крайней мере, освежит меня.
Лантлу жестоко рассмеялся. Он подал знак человекоящерам. Те содрали с
Кадока одежду, оставив его, в чем мать родила.
Тень наклонилась и поманила его.
Лантлу сильным ударом толкнул Кадока вперед.
- Ступай, получи свою высокую награду, Кадок!
Внезапно с лица Кадока исчезло выражение беспредельного ужаса. Лицо
сделалось детским, как у ребенка, оно сморщилось, и крупные слезы
покатились по его щекам. Глаза остановились на подзывавшей к агатовому
трону и взошел на него.
Его окутала Тень.
Мгновение Грейдон ничего не мог разглядеть, кроме Кадока,
корчившегося в страшном тумане. Туман окутал Кадока плотнее, начал
проникать в его тело. По широкой груди человека бежала дрожь, мускулы
дергались в агонии.
Все тело Кадока, казалось распухало так, будто само стремительно
расширялось, стремясь поглотить ту часть липнувшего к нему тумана, которая
еще не впиталась. Очертания голого тела расплылись, сделались мутными,
будто плоть и туман перемешались, образовав нечто менее материальное, чем
плоть, но более материальное, чем алчный туман. Лицо Кадока, казалось,
плавилось, его черты перепутались, затем вновь вернулись на место.
Над напрягшимся в муке телом появилось - Лицо из пропасти!
Уже не каменное, ожившее!
Мечущие искры бледно-голубые глаза оглядывали пещеру и простершихся
ничком, пресмыкающихся на животах, спрятавших головы человекоящеров; и - с
сатаническим весельем - Лантлу; и - с торжеством - Грейдона.
Внезапно тело Кадока затряслось и обрушилось. Оно корчилось,
скатилось с трона на возвышение и лежало там, дергаясь, странным образом
уменьшившись наполовину в размере.
На троне осталась только Тень.
Но теперь Тень была менее разреженной, более плотной, будто она
поглотила то, что ушло из тела Кадока, после чего оно так уменьшилось.
Тень, казалось, дышала. Еще виднелось в ней лицо Люцифера, еще сверкали
бледно-голубые глаза.
Лантлу снова рассмеялся и свистнул.
Находившиеся на возвышении два урда вскочили на ноги, подняли
ссохнувшееся тело и, отнеся его в сад, швырнули в красный поток.
Подняв руку, Лантлу небрежно отсалютовал агатовому трону, не взглянув
на Грейдона, повернулся на каблуках и вышел, поигрывая своим кнутом. Вслед
за ним вышла свора урдов.
- Вы-то нет, а он - дурак, Грейдон, - прошептала Тень. - Сейчас он
служит мне, но когда я... Лучше одолжите мне ваше тело, Грейдон, не
заставляйте отбирать его силой. Я буду обращаться с вами не так, как с
Кадоком. Одолжите мне ваше тело, Грейдон! Я не буду вас мучить, я не
уничтожу вас, как угрожал. Мы будем жить вместе бок о бок. Я обучу вас, и
скоро вы оглянетесь на тело человека, которым вы сейчас являетесь, и
удивитесь, почему у вас когда-то появилась мысль сопротивляться мне,
потому что вы будете жить, как никогда не жили прежде, Грейдон! Вы будете
жить, как никогда еще не жил ни один человек на земле! Одолжите мне ваше
тело, Грейдон!
Грейдон молчал.
Тень испустила шепот-смех, заколебалась и исчезла.
Грейдон ждал, словно заяц, услышавший, что лиса уходит от того места,
где он прячется, но выжидающий для пущей уверенности. Спустя некоторое
время, Грейдон определенно знал, что Тень ушла, от нее ничего не осталось,
никакой припавшей к земле, невидимой, затаившийся в засаде силы,
выжидающей возможность нанести удар.
Грейдон расслабился. Он стоял на занемевших, подгибающихся ногах и
боролся с сильной тошнотой.
Он стоял и вдруг ощутил прикосновение к своей лодыжке. Он поглядел
вниз и увидел, что из-за края щита протянулась длинная, мускулистая,
покрытая алыми волосами рука.
Похожими на иглы заостренные пальцы осторожно легли на металлическое
звено цепи, сковавшей Грейдона. Грейдон стоял тупо, с недоверием глядя,
как пальцы переломили звено, переползли к другой цепи и тоже ее расцепили.
Из-за края щита высунулось лицо без подбородка. На скошенный лоб
падали пряди алых волос. На Грейдона пристально смотрели налитые
меланхолией золотые глаза.
Это было лицо Кона, человека-паука.
Лицо Кона было искажено гримасой, которая, несомненно, должна была
изображать успокаивающую улыбку. Грейдон обмяк и - реакция на пережитое им
- рухнул на четвереньки. Кон скользнул по краю помоста, легко, как куклу,
поднял Грейдона. Несмотря на его гротескный облик, Кон показался Грейдону
более прекрасным, чем любая из тех женщин-призраков, которые чуть не
завлекли его в ловушку Тени. Грейдон обхватил руками покрытые волосами
плечи и крепко припал к ним. Издавая странно успокаивающие щелкающие
звуки, человек-паук похлопывал Грейдона по спине маленькими верхними
руками.
От сада донеслось пронзительное жужжание роя в тысячи пчел; как под
порывом сильного ветра согнулись, скрутились цветы и деревья. Огромные
глаза Кона с внимательным недоверием изучили сад. Затем, по-прежнему
прижимая Грейдона к себе, он скользнул за край щита. Жужжание сада
поднялось октавой выше. Оно угрожало и призывало.
Когда они обогнули край, Грейдон увидел, что щит не составляет
единого целого со стеной, как он думал прежде. На самом деле за ним было
углубление, вырезанное в передней части контрфорса, который, словно нос
корабля, выдавался в залитую красным светом пещеру. От него под углом
отходила черная и гладкая поверхность стены.
Возле подножия утеса пригнулись еще два человека-паука. Из-за алых
волос их едва можно было различить в красноватом тумане. Они поднялись,
когда Кон скользнул к ним. Они смотрели на Грейдона золотыми, полными
печали глазами, и его охватило жуткое ощущение, будто Кон пришел за ним не
в единственном числе, а умножившийся.
В их четырех средних руках (или ногах?) были зажаты длинные
металлические стержни, вроде того, какой был у Регора, но, в отличие от
того острия, у этих были рукоятки, а на конце - усеянный шипами
набалдашник. Два стержня человекопауки передали Кону. Сейчас к
настойчивому жужжанию сада примешался звук слабо слышимого шипения.
Далекое вначале, шипение быстро приближалось. Такой Звук издают урды.
Грейдон заерзал на руках у Кона, пытаясь встать на ноги. Человек-паук
покачал головой. Он что-то прощелкал своим товарищам, перехватил оба
стержня в противоположную руку и, пав на свои четыре похожие на ходули
ноги, круто повернул за угол каменной стены. Он поспешно мчался к
находившейся в полумиле стене мрака. По обе стороны от него следовали его
товарищи.
Они бежали, согнувшись почти вдвое, со скоростью рысака, и ворвались
туда, где стоял ржавый мрак. Жужжание и шипение стали менее слышны,
превратились в слабый гул, и этот гул поглотила тишина.
Впереди лежала сложенная из красноватых камней стена. Она вынырнула
из редевшего далеко вверху тумана. У ее основания лежали большие, упавшие
с утеса, глыбы, а среди них - сотни меньших по размеру камней, гладких,
бледно-желто-коричневых. Камни лежали в подозрительно правильном порядке.
Люди-пауки замедлили бег, внимательно осматривая препятствие. Внезапно
Грейдон учуял зловоние человекоящеров и понял, что представляют собой эти
странно одинаковые камни.
- Кон! - закричал он, указывая. - Урды!
Камни задвигались, подпрыгнули и кинулись навстречу - свора шипящих
человекоящеров. Из их клыкастых пастей капала слюна, глаза светились
красным светом.
Свора окружила беглецов прежде, чем они успели повернуть. Кон припал
на три ходулеобразные конечности и размахивал двумя, вращая стержнями. Его
товарищи приподнялись на задних ногах, зажав в каждой из четырех свободных
рук по стержню. Опрокинув врага, они пробились сквозь первый ряд
окружившей их своры. Люди-пауки перестроились в треугольник, спина к
спине. В центре треугольника с увещевающим щелканьем Кон поместил
Грейдона. Снова взмахи стержней, крушащие заостренные черепа урдов.
Урды с их короткими лапами не могли нанести ответный удар, не могли
проломить это смертоносное кольцо.
Пробивая себе дорогу, люди-пауки медленно отступали вдоль основания
утеса.
Грейдон не мог больше видеть эту битву, он старался не наступать на
устлавшие дорогу корчившиеся тела. Он услышал резкое щелканье Кона и
почувствовал, как рука Кона обняла его и подняла в воздух. Снова
последовал быстрый, стремительный бег. Они пробились сквозь атакующие
волны урдов. Упав на свои ходули, торжествующе щелкая, люди-пауки
стремительно мчались прочь, все наращивая скорость. Шипение своры, мягкое
топанье ног преследователей стихли.
Скорость уменьшилась, они двигались все более медленно. Кон
внимательно осматривал крутой откос.
Он остановился, ссадил Грейдона наземь и указал на утес. Высоко над
полом пещеры в красной поверхности скалы виднелся овальный черный камень.
Человек-паук поспешно кинулся к нему; подняв длинные руки, осторожно
ощупал скалу вокруг камня; издал удовлетворенное щелканье и, задержав
когти на одном месте, сбоку от камня, подозвал Грейдона.
Кон взял руку Грейдона и, широко расставив ему пальцы, приложил руку
к скале. Он сильно надавил, прижимая ладонь Грейдона к камню. Он проделал
это трижды, а затем, подняв Грейдона, поместил его пальцы точно туда, где
находились его когти. Грейдон понял. Кон показал ему, где находится
какой-то обнаруженный им механизм, который заостренные пальцы
человека-паука не могли привести в движение. Грейдон надавил пальцами и
ладонью.
Открывая темный туннель, камень медленно, словно занавес, поднялся
вверх.
Кон пощелкал своим товарищам.
Те осторожно со стержнями наготове проникли в отверстие. Скоро они
появились снова, посовещались. Человек-паук похлопал Грейдона по спине и,
показав на туннель, пролез туда вслед за ним. Здесь Кон снова принялся
ощупывать внутренний край отверстия, пока не нашел то, что искал. Он снова
прижал руку Грейдона к месту, которое на ощупь казалось точно таким же,
как окружавшая поверхность. Таким же был и внешний запор.
Каменный занавес упал. Грейдон оказался в абсолютной темноте.
Очевидно, тьма значила для людей-пауков не больше, чем для
человекоящеров, ибо Грейдон услышал, что они двигались вперед. На
мгновение его охватила паника: возможно, они не могут понять его
ограничений, и он останется позади. Но прежде, чем он успел закричать,
рука Кона обняла его и подняла вверх. И понесла.
Они шли все дальше сквозь тьму. Грейдон почувствовал, что вокруг него
вздымается мелкая, неосязаемая пыль, такая мелкая, что лишь жернова
неисчислимых столетий могли бы измельчить почву до такой степени. Это
подсказало ему, что проход не использовался ни человекоящерами, ни
кем-либо иным. Очевидно, то же самое пришло в голову людям-паукам,
поскольку дальше они продвигались более уверенно, увеличив скорость.
Темнота начала сереть. Теперь Грейдон мог разглядеть стены туннеля.
Группа вышла из туннеля в огромное помещение, вырубленное прямо в скале.
Помещение было освещено таким тусклым светом, какой только можно
представить.
Грейдону после ржавой мглы пещеры тени и темноты туннеля этот свет
показался ослепительным светом дня.
Свет проходил сквозь щели в дальней стороне зала. На полу лежал
толстый слой тончайшей пыли.
В центре помещения находился огромный овальный бассейн, в котором
мерцала вода. Вокруг бассейна возвышалось кольцо, состоявшее из множества
сидевших на корточках фигур, похожих на серых гномов.
Гномы были абсолютно неподвижными.
Люди-пауки собрались вместе, суетливо перещелкивались друг с другом и
оглядывались кругом в явном замешательстве.
Грейдон подошел к бассейну и дотронулся до одного из сидевших гномов.
Это был камень.
Грейдон более внимательно всмотрелся в эти фигуры, вырезанные из
камня изображения безволосых и бесхвостых обезьянолюдей серого цвета.
Длинная верхняя губа спадала на рот, под которым был хорошо различимый
подбородок. Мускулистые кисти длинных рук, вцепившихся в камень, на
котором сидели обезьянолюди, отступающие назад получеловеческие лбы. Во
впадины глаз были вставлены драгоценные камни, напоминавшие дымчатые
топазы. Обезьянолюди пристально уставились в бассейн глазами-топазами, в
которых было что-то от той загадочной меланхолии, которой были наполнены
золотые глаза Кона и его товарищей.
Обойдя вокруг них, Грейдон заметил, что среди обезьянолюдей были как
самцы, так и самки, и что на каждом из них был венец. Венцы представляли
собой миниатюрные скульптурные изображения полулюдей-полузмей:
змеи-мужчины и змеи-женщины.
Их кольца обвивались вокруг голов серых обезьянолюдей, словно
солнечные змеи на коронах египетских фараонов.
Вниз, в безмолвие бассейна, круто спускались ступени желтого мрамора
и исчезали в его глубине.
Любопытствуя, Грейдон направился к одной из трещин. Когда он подошел
ближе, то увидел, что вся стена зала разрушена.
Здесь похозяйничала какая-то природная сила, из-за которой
образовались трещины. Вероятно, землетрясение или опускание почвы. Грейдон
выглянул наружу. Он увидел равнину камней-монолитов.
Зал находился на самом краю подпиравшей небо горной цепи.
Солнце стояло низко. Восход? Если да, то он провел у Тени всего
только ночь.
Он думал, что это длилось много дольше. Чуть погодя Грейдон выглянул
снова: солнце садилось. Суровое испытание, которому он подвергся, длилось
сутки.
Он повернул назад к Кону. Внезапно он осознал, что испытывает голод и
жажду.
Под прямыми лучами падавшего из трещин света ясно вырисовывалась
стена, в которой проходил выведший их в Зал туннель. Грейдон взглянул на
нее и остановился, забыв и о голоде и о жажде.
Во всю свою тысячефутовую длину стена была покрыта картинами,
созданными давно забытыми мастерами. Картинами, столь же богатыми
деталями, как "Страшный суд" Микеланджело: пейзажи, отличающиеся той же
таинственной красотой, как картины Эль Греко или Давида. Портретная
живопись, столь же правдива, как у Хольбейна и Сарджента: картины яркие и
красочные, как у Ботичелли. Фантастические картины, изображающие
неизвестный мир. В них не было ничего вымышленного, придуманного,
нереального. Грейдон кинулся осматривать их.
...Город розовато-коричневых куполов, улицы окаймлены чешуйчатыми
красными и зелеными деревьями. Листва деревьев, как огромные листья
папоротника. На улицах - змеи-люди, их несут в воздетых на голову носилках
серые обезьянолюди.
...Ночной ландшафт. Созвездия безмятежно смотрят вниз на гладкие
поля, покрытые кольцами, светящимися бледно-зеленым светом. Среди колец в
каком-то странном обряде двигаются змеелюди.
В этих созвездиях было что-то необычное. Грейдон принялся
рассматривать их.
Разумеется, Большая Медведица имеет теперь иные очертания. На картине
четыре звезды ее ковша более походили на правильный четырехугольник. И
Скорпион: звезды его лап не изогнуты по дуге, а образуют прямую линию.
Что ж, если картина изображает созвездия правильно, значит на ней
показаны небеса, какими они должны были быть сотни тысяч лет назад.
Сколько минуло эпох с той поры, пока эти далекие светила переместились на
то место, которое они занимают сегодня? От этой мысли у Грейдона голова
пошла кругом.
Было нечто странное в изображении змеелюдей. В них не было заметно
того, что так специфически и сверхъестественно проявлялось у Матери. Их
головы были более длинными, более плоскими и более змеиными. Их
возвышающиеся над кольцами тела - явный результат эволюции ископаемых
ящеров. Несомненно, они развились из тела рептилий. Грейдон мог допустить
реальность их существования, поскольку эволюция, идущая в условиях
изменения окружающей среды, делает возможным появление разумных существ
почти в любой разновидности животного мира. Грейдон понял, что именно
казалось непостижимым в Женщине-змее: внезапный переход от змеи к женщине.
Это было невозможно.
Он снова ощутил часто посещавшее его сомнение - была ли она на самом
деле такой, какой он видел ее, или она силой своей воли неизвестно как
создавала в мозгу тех, кто смотрел на нее, иллюзию детского тела и схожего
по форме с сердцем изысканной красоты лица? Грейдон вернулся к бассейну и
более внимательно изучил венцы на головах серых обезьянолюдей. Они были
как изображенные на стене змеелюди. Он сравнил их с браслетом на своем
запястье. Что ж, кто бы ни вырезал эту фигурку, он видел Женщину-змею
такой же, какой ее видел Грейдон.
Удивленный, он вернулся к изучению расписанной картинами стены. Он
долго смотрел на картину, где в огромном болоте барахтались чудовищные
тела. Они высовывали из тины и грязи свои отвратительные головы, а над
болотами хлопали большими кожистыми крыльями, похожими на крылья летучих
мышей, летучие ящеры.
Следующую картину Грейдон рассматривал еще дольше. Это было то же
самое болото. На переднем плане - группа змеелюдей. Они лежали,
свернувшись кольцами, позади того, что выглядело, как огромный
кристаллический диск. Диск, казалось, быстро вращался.
Над всей трясиной, сражаясь с чудовищами, были крылатые огненные
призраки.
Сверкала раскаленная добела сердцевина призраков, выпуская пару
смутно светящихся крыльев. Такой видится солнечная корона во время
затмения. Крылатые призраки, казалось, возникали внезапно прямо из
воздуха, стрелой мчались к чудовищам и окутывали их своими ослепительно
сверкавшими крыльями.
И был еще один город, изображенный в миниатюре по ту сторону озера,
если смотреть на него из пещеры Женщины-лягушки, но вокруг него не было
гор. Грейдона осенило, что это Ю-Атланчи незапамятного прошлого, из этого
города спасались бегством змеелюди и те, кого они учили и воспитывали. Они
бежали от медленного наступления льдов, остановить которое не могли все их
мастерство и искусство. Грейдон увидел флот странных судов. Одно из них
отражало атаку группы гигантских морских ископаемых ящеров.
Головы ящеров возвышались над мачтами кораблей.
В этой пещере, в этих картинах описывалась история навсегда
утраченного мира. Картины пещеры - это летопись забытой эпохи земной
истории.
Грейдон понял, что когда-то картинами были покрыты все четыре стены.
На двух стенах картины были почти уничтожены, совершенно уничтожены на
той, где были трещины. Только на той стене, куда открывался выход туннеля,
картины полностью сохранились.
Что представлял собой этот зал?
Почему он оставлен?
Грейдон снова осознал, что испытывает жажду. Он вернулся к бассейну и
услышал предостерегающее щелканье Кона.
Грейдон показал на бассейн и на свое горло. Чтобы не упустить ничего,
он потер свой живот и изобразил жевательное движение. Человек-паук кивнул,
пронесся к желтым ступеням, спустился по ним, окунул руку в воду, понюхал
ее, осторожно попробовал кивнул одобрительно и наклонившись, начал сосать
воду большими глотками. Грейдон, стоя на коленях черпал ее ладонями. Вода
была свежая и холодная.
Кон пощелкал своим товарищам. Те рыскали, исследуя щели. Они тотчас
вернулись и принесли большие коричневые куски то ли гриба, то ли древесной
плесени. Кон взял кусок, обмакнул его в воду и откусил с угла, остальное
протянул Грейдону. Грейдон принял его с сомнением, но, попробовав,
обнаружил, что на вкус это что-то вроде хлеба с приятным кисловатым
привкусом. Гриб впитывал воду, словно губка. Грейдон взял еще кусок и
погрузил его в воду.
Рядом с ним примостились на корточках три Ткача. Все торжественно
макали куски гриба в воду бассейна и жевали.
Внезапно Грейдон расхохотался.
Наверняка ни у кого никогда не было такого обеда! Обеда на краю
таинственного бассейна вместе с тремя присевшими на корточки алыми
порождения гротеска, макая гриб в воду под взглядами глаз-топазов серых
безволосых обезьянолюдей, а для увеселения - перед ними картины истории
давно забытой эпохи. Он хохотал в быстро нараставшей истерике.
Кон посмотрел на него и вопросительно пощелкал. Грейдон не мог
прекратить свой смех, как не мог прекратить и рыдающую икоту, которой
перемешался этот смех.