Меррит Абрахам Грэйс. Лик в бездне

Этой ночью должен был состояться Ландофакси, праздник Делателей снов,
потому в городе осталось мало дворян.
Эмеры из праздника были безоговорочно исключены. Им даже запрещалось
смотреть на сооружение, похожее на раковину, которое, как узнал Грейдон,
было посвящено этому ежегодному празднику. Свой собственный лунный
праздник они отмечали далеко отсюда, на краю леса. Поэтому из всех ночей
это была лучшая, чтобы тайком провести во Дворец оставшихся в живых людей
из убежища: город был покинут, а его охрана - незначительна. Хуон и Регор
пошли во главе небольшого отряда, чтобы встретить их в определенном месте,
недалеко от озера, и отвести в святилище.
Грейдону безумно хотелось узнать, что это за Праздник Делателей снов.
Его как огнем жгло желание быть свидетелем празднества.
Он решил, что так или иначе, а своего добьется. О своем решении
сказать Суарре он не посмел: боялся, что либо она своей маленькой ножкой
непреклонно растопчет его мечту, либо будет настаивать, чтобы они пошли
вместе, несомненно, мало думая об угрозах Лантлу и об объявленной Матерью
Змей войны. Он задумался, не может ли он лестью склонить Адану к тому,
чтобы она придумала какой-то способ провести его на праздник, но быстро
пришел к заключению, что Адана даже еще быстрее придумает способ посадить
его под замок, а ключ запрячет подальше.
Властитель Глупости? Обратиться с подобной просьбой к Властителю -
идея безрассудно храбрая. Со времени их совместного дела в пещере
Утерянной Мудрости Грейдон понял, что на какого бы рода глупость ни был
способен Властитель, только не на глупость такого рода. Несмотря ни на
что, Грейдон все же не собирался пропустить Ландофакси.
Он снова и снова обдумывал проблему, и в это время Мать послала за
ним. Он нашел ее в одиночестве в завешанной гобеленами комнате. Большие
диски куда-то исчезли, как и большая часть других принесенных для нее
вещей. Ее глаза ярко блестели, шея изящно изгибалась, слабо светящиеся
кольца безостановочно двигались.
- Вы так непохожи на всех, с кем я общалась столь долгое время... Вы
выбили мои мысли из старой колеи и освежили их, - сказала она. - Я знаю,
насколько невыразимо странной должна казаться вам Ю-Атланчи, а я,
вероятно, особенно. Но кажущееся вам таким странным, мне слишком хорошо
знакомо, а то, что для вас повседневность, для этих людей - совершенная
фантастика. Да, а многое даже для меня. Я отказываюсь от своего уединения,
которое одновременно и сила моя, и слабость. Взгляните на дело своими
глазами, Грейдон. Помыслите так, как мыслите вы, чужестранцы. Как вы
расцениваете ситуацию, в которую вы попали? Говорите свободно, но помня о
том, что можете обидеть меня, дитя мое.
Как она и приказала, он говорил свободно о застое и косности Старой
Расы, о ее сползании к жестокости и к бесчеловечному безразличию; и в чем,
как он думает, причина этого; и что, как ему кажется, создание таких
тварей, как человекоящеры - порождение чудовищной злобы; что циничное
извращение научных достижений привело к созданию людей-пауков; и что по
крайней мере урды должны крыть истреблены, однако сами по себе они не
виновны. Не виновны даже Лантлу и его народ. Вина лежит на тех, кто стоял
у истоков безжалостных эволюционных процессов, приведших к появлению
монстров.
И наконец он рассказал о том, как боится схватки с динозаврами, как
видит смертоносный шквал верховых ксинли, а следом - рвущие клыками и
когтями волны урдов.
- Но вы ничего не сказали о Нимире. Почему? - спросила Мать Змей,
когда Грейдон закончил.
- Мать, я ничего не сказал и о вас, - ответил он. - Я говорил только
о том, что знаю. Я ничего не знаю о том, каким оружием, какой мощью
обладаете вы двое, но думаю, что конечный исход будет определен только
вами и Нимиром, а все остальные - урды и ксинли, Лантлу, Регор, Хуон и я
сам - пешки, которые можно не принимать во внимание. Результат зависит от
вас двоих.
- Это правда. - Женщина-змея кивнула. - Мне хочется знать, что
удалось Нимиру забрать из пещеры. Там была одна вещь, которую, надеюсь, он
обнаружил и использует. Это даст ему тело, которого он так жаждет,
Грейдон. Однако результат ему, вероятно, не понравится. Что касается
остального - не слишком бойтесь ксинли и урдов: с ними справятся мои
крылатые Посланники. А вы все не так незначительны, как полагаете,
Грейдон. В конце концов, я могу отметить ваш меткий глаз и твердую руку.
Но, в целом, вы правы. Исход зависит от меня и Нимира!
Она погрузилась в молчание, рассматривая его, а затем сказала:
- Что касается остального - разве сама природа не экспериментирует
постоянно с жизнью? Сколько образцов более чудовищных, чем все, что вы
здесь видели, создала она, а затем цинично уничтожила их! Каких только
отвратительных, рыскающих в поисках добычи чудовищ не создала природа в
своей лаборатории? Почему же нам, являющимся частью природы, не
последовать данному ею примеру? Что касается Старой Расы, и того, во что
превратились люди этой расы... Если вы спасли другому человеку жизнь,
излечили его от болезни, то несете ли вы ответственность за то, что он
впоследствии сделает? Если он кого-то убивает, пытает - значит, вы тоже
убийца и пыточных дел мастер? В определенных условиях, под давлением
необходимости мои предки избавили этот народ от Смерти и от болезней. Мы
отдали в их руки наше великое знание. Наша ли вина, что, как оказалось,
они не заслуживали этого.
- И выстроили вокруг них барьер, чтобы они не смогли использовать
полученное знание! - сказал Грейдон. - Человек развивается, преодолевая
препятствия, а не в теплице!
- Так значит, барьер был препятствием? - резко спросила Мать. - Если
они того достойны, почему же они нс преодолели барьер?
Грейдон ничего не ответил.
- Но один вопрос благодаря вам прояснился, - сказала она. - Если я
одержу победу над Нимиром, то уничтожу урдов и оставлю в живых лишь
немногих из Старой Расы. Эти ошибки должны быть исправлены и уничтожены,
как природа в свое время исправляет и уничтожает свои ошибки. Болото будет
очищено.
Она взяла зеркало, пригладила волосы, потом отложила.
- Кризис близок. Возможно, он произойдет сегодня вечером. Несколько
часов назад в городе появился Лантлу. Он важничает, необычайно самоуверен,
более заносчив и хвастлив, чем когда бы то ни было. Бравада ли это? Я так
не думаю. Он что-то знает о завариваемой Нимиром каше. Хорошо, пусть его!
Но я хочу знать, что забрал Нимир. Я пыталась это увидеть, но не смогла.
Он заблокировал мой взгляд. Он что-то нашел. Хочется мне знать: если я
рискну...
Она наклонилась вперед, положила руку на лоб Грейдону. Он ощутил
мгновенное головокружение. Вращаясь, он летел над озером. Он оказался в
красной пещере Тени. Но что случилось? Ржавый свет сделался плотным,
непроницаемым. Он хлынул к Грейдону и окутал его, словно железный занавес.
Грейдон ничего не мог увидеть.
Он снова оказался рядом с Матерью Змей и покачал головой.
- Я знаю, - сказала она. - Я послала ваш взгляд вместе со своим в
надежде, что ваша чувствительность к Тени позволит вашему взору проникнуть
туда, куда не может проникнуть мой. Но и вы увидели не больше, чем я. Что
ж...
Она улыбнулась. У нее, как это нередко бывало, внезапно изменилось
настроение.
- Мне жаль, дитя мое, что вы не сможете пойти на праздник Делателей
снов. Я могу послать туда ваш взгляд вместе со своим, но ненадолго. Вам не
следует все видеть. Это потребовало бы от вас слишком большого напряжения.
Ненадолго - вам не повредит. Но на все время - нет.
Вскоре после этого она отпустила его.
Он ушел от нее с нечистой совестью, но своего решения не изменил.
Идея осенила Грейдона, когда он уже вернулся в свои покои: Кон!
Возможно, это выход. Со времени драки с Лантлу человек-паук,
по-видимому, привязался к нему так же крепко, как крепко прижимал его к
себе, когда они карабкались над пропастью. Ни разу не прошел он мимо него
без нежного пощелкивания или без того, чтобы не похлопать его по спине
маленькими ручками.
Удастся ли ему уговорить Кона взобраться вместе с ним на стены
большой раковины и найти там место, откуда он будет видеть все? Но как с
ним разговаривать?
Как, дьявол его побери, он сможет выклянчить это у Кона, коль скоро
не знает, как с ним разговаривать?
Грейдон вертел проблему и так, и этак снова и снова, потом
рассмеялся. Ну, эта идея может сработать. Ему осталось только попытаться.
Через три часа после захода солнца над барьером - над горной цепью -
взошла луна. Было полнолуние. Заход солнца означал заход лишь для
Ю-Атланчи: из-за горной цепи здесь уже делалось темно, когда снаружи
наступали только сумерки.
Праздник Делателей снов не мог начаться до тех пор, пока полная луна
не засияет над амфитеатром. Это было самое большее, что Грейдон смог
узнать у Суарры. Сейчас сумерки продолжали сгущаться над чашей Тайной
Страны. Ему следовало действовать быстро.
Обедал Грейдон вместе с Суаррой и всеми остальными. Суарра сказала,
что Мать хочет, чтобы она была с ней сегодняшней ночью. Грейдон сделал
вывод, что Женщина-змея намерена ничего не упустить из того, что
произойдет на Празднике и что при этом обязательно должна присутствовать
Суарра. С облегчением он понял, что никто не просит его составить компанию
Матери. Он сказал Суарре, что устал, собирается взять к себе в комнату
книги с рисунками, немного почитать и лечь спать. Ее озабоченность
заставила его почувствовать себя виноватым, но не поколебала его решения.
Как бы случайно, он спросил где Кон. Суарра сказала, что Кон предпочитает
находиться в тронном зале, что он всегда там, когда не скачет вокруг
Хуона.
После того, как Суарра ушла, Грейдон прокрался в тронный зал. Там и в
самом деле находился Кон. Он сидел, предпочтя это всякому иному месту, на
троне Властителя Глупости. Грейдон воспринял это как доброе
предзнаменование и широко улыбнулся.
Он сел рядом с Коном и достал обломок красного карандаша и лоскут
белого шелка. Кон заинтересованно защелкал. Грейдон набросал на шелке
контур амфитеатра.
Кон кивнул. Грейдон показал на вход и на себя. Человек-паук энергично
затряс головой. Грейдон нарисовал картинку: задняя сторона раковины, как
он представлял ее себе, и, схематично, самого себя, взбирающегося по ней
вверх. Кон с презрением посмотрел на картинку, отобрал у Грейдона карандаш
и сам нарисовал картинку, явно более соответствующую действительности.
Рисунок был выполнен превосходно. Задняя стена раковины в исполнении Кона
выгибалась наружу, а не была плоской, как изобразил ее Грейдон, и была
покрыта завитками, по-видимому, вырезанными на ней.
Затем, необычным образом искривив лицо, что должно было обозначать
улыбку, Кон набросал схематичное изображение самого себя, несущего на
руках Грейдона. Он похлопал Грейдона по спине и разразился взрывом жутких
звуков, явно представляющих собой смех.
Кон высказался так ясно, будто объяснялся словами: "Единственная
возможность для вас попасть туда - это если я понесу вас, а я чертовски
хорошо знаю, что вы этого не захотите."
Он не захочет? Да это именно то, чего он хотел!
Грейдон одобрительно похлопал человека-паука по плечу, показал на
рисунок и кивнул. Улыбка увяла на лице Кона. Он казался удивленным и
растерянным. Он предостерегающе, даже раздраженно защелкал. Грейдон понял,
что Кон, несомненно, посылал его к черту. Все же Грейдон не убрал палец с
рисунка и упрямо кивал. Кона, казалось осенила идея. Он схватил карандаш и
нарисовал изображение, в котором можно было узнать Лантлу. Узнать можно
было главным образом потому, что рисунок демонстрировал лицо с приросшим к
носу кулаком. Затем он снова нарисовал Грейдона, целившегося из винтовки в
это лицо. Грейдон покачал головой.
Человек-паук выглядел озадаченным.
Следующий рисунок изображал Кона, ползущего вниз по стенам Дворца и
держащего, по-видимому, Грейдона за ноги.
Он свешивался из рук Кона вниз головой.
Грейдон радостно закивал. Если с помощью щелчков можно ругаться, то
Кон ругался. Он нарисовал еще одну картинку: он перепрыгивает через ветви
деревьев, а сзади схватившись за ногу, болтается Грейдон. Полностью
соглашаясь, Грейдон кивнул и похлопал его по плечу. Кон выругался снова,
постоял мгновение в задумчивости, затем быстро набросал себя, мечущего
сверху вниз четыре стержня в голову Лантлу. С безразличным видом Грейдон
пожал плечами. Кон испустил щелчок отчаяния и сдался.
Сделав Грейдону жест следовать за ним, он вышел из тронного зала,
привел его к расположенному в конце коридора балкону и умчался. Грейдон
выглянул наружу. Чаша Ю-Атланчи была заполнена темнотой, солнце уже
скрылось за барьером.
Он увидел огни, словно цепочки светлячков, идущие от амфитеатра к
раковине.
Кто-то коснулся его руки. Рядом, держа два похожих на палицы стержня,
стоял Кон. Без единого щелчка человек-паук обхватил Грейдона рукой,
перелетел через край балкона и по отвесной стене Дворца скатился вниз.
Грейдон отметил, что Кон нес его не вверх тормашками, как угрожал
сделать.
Это Грейдона позабавило.
Они стояли на краю огромной лестницы.
Ступени вели вниз, к лугу. Они осторожно миновали лестницу и достигли
опушки среди деревьев. Здесь Кон снова поднял Грейдона, но не для того,
чтобы тот болтался сзади, пока он скачет по ветвям.
По-прежнему таясь, человек-паук перелетал от ствола к стволу.
Слышался приглушенный рокот голосов, все более нарастающий. Светлячки
превратились в факелы - бледные неподвижные огни, словно замороженные
лунные лучи. В их слабом свете Грейдон увидел дворян Ю-Атланчи. Мужчины и
женщины потоком устремились сквозь узкий проход в громадную раковину.
Здесь и там виднелись украшенные драгоценными камнями носилки. Бледный,
призрачный огонь факелов не давал света, а лишь подчеркивал окружавшую их
темноту.
Сделав крюк, Кон беззвучно промчался между деревьями к задней стене
амфитеатра. Передав два стержня Грейдону, он крепко обхватил его и стал
взбираться вверх по стене, цепляясь за резные украшения, которые он
изобразил на рисунке, но которых Грейдон в темноте не мог видеть. Они
достигли вершины.
Здесь был широкий парапет. Кон сел на него верхом, со стуком поставил
Грейдона на ноги и исчез. Вскоре он вернулся, поднял Грейдона и скользнул
вместе с ним вниз, в темную пустоту. Грейдон задохнулся. Их полет
закончился так внезапно, что у него лязгнули зубы. Вокруг было почти
темно. От возвышавшейся за спиной опаловой стены отражался свет звезд. По
одной из вертикально шедших вдоль стены выемок Кон скользнул вниз.
Грейдону захотелось знать: как, черт возьми, человек-паук собирается
скользнуть обратно вверх, держа, к тому же, на руках Грейдона.
Он огляделся. Они находились на самом верхнем ярусе каменных сидений.
Перед сиденьями был огораживавший их трехфутовый парапет. Недалеко
внизу Грейдон расслышал шелест, шепот и приглушенный смех.
Кон взял его за плечо, оттащил от сиденья и прыгнул вниз за парапет.
Согнувшись там, он сел рядом с Грейдоном и бросил украдкой взгляд
поверх парапета.
Над западными горами появилось слабое серебряное сияние. Оно делалось
ярче.
Шепот внизу смолк. Между двумя пиками башен внезапно показалась
мерцающая серебряная точка.
Точка превратилась в ручеек серебряного пламени.
Мужской голос, вибрирующий баритон, начал песнопение. Ему ответил,
подхватив эту и следующие строфы, невидимый хор.
По мере того, как поднималась луна, песнопение делалось все громче.
За спиной Грейдона сперва бегущими искрами, потом в неуклонно
усиливающемся ритме разгорелось опаловое свечение: громадная раковина
начала сиять все ярче и ярче по мере того, как луна выскальзывала из
каменных пальцев горных пиков.
Праздник Делателей снов начался.


Песнопение кончилось. Свет поднявшейся луны падал на амфитеатр,
заполняя пространство между стенами-конхоидами. Ритм свечения стен
ускорился, раковина превратилась в светящийся опал, а в опале - вкрапления
голубых и многоцветных, лучистых, как звезды, точек. Точки испускали
потоки лучей.
Лучи встретились, пересеклись в центре амфитеатра. Из них соткалась
протянувшаяся от края до края амфитеатра паутина. Эта сотканная из лучей
паутина уплотнялась, на ней вырисовывались силуэты голов дворян и силуэты
множества расположенных внизу пустых ярусов.
Началось новое песнопение. На противоположной стороне невысоко над
створками раковины, образующими вход в здание, появилась серебряная
светящаяся точка. Точка увеличилась, превратилась в маленькую луну -
точную копию плывущего во небу светила. Рядом с ней засияли еще три. Лучи
их поползли, коснулись светящейся паутины и легли на нее.
Паутина сделалась теперь чем-то вроде занавеса, прозрачного и не
материального.
Внезапно, светя сквозь занавес, высоко на противоположной стороне
раковины, там, где не вся стена была залита лунным светом, в полутьме
вспыхнула новая, больше настоящей, луна. На сверкающем диске виднелась
голова женщины. Она принадлежала к Старой Расе. Голову женщины окружал
серебряный ореол. Ее лицо было поистине неземной красоты. Глаза закрыты.
Казалось, она спала.
Делательница снов!
Она находилась, как понял Грейдон, в широком алькове, в нише, но
сидела она или стояла, он бы сказать не мог. Тело ее различить было
невозможно. Окруживший ее прекрасную голову ореол запульсировал, вырос и
успокоился. Делательница Снов, казалось, растворилась в его сиянии,
превратилась в туман на его фоне. Песнопение взлетело почти до крика и
оборвалось на высокой ноте.
Что-то понеслось в сторону от светила, что-то не имевшее ни формы, ни
очертаний, воспринимаемое каким-то иным чувством, не зрением. Оно ударило
в паутину. Занавес под ударом задрожал, и внезапно - это была уже не
паутина, не сотканный из лучей занавес! Грейдон видел космическое
пространство, заглянул в пустоту, находящуюся за пределами нашей
вселенной.
Он видел нечто бесформенное, несущееся сквозь пустоту со скоростью в
тысячи раз превышавшей скорость света, и знал это, поскольку это знала
Делательница снов, знал, что это ее мысли. Следя за ней, он почувствовал,
как что-то похожее на окоченелый палец, холодный как холод космического
пространства, зондирует его мозг. Оно проникало все дальше в непостижимую
бесконечность.
Оно остановилось и превратилось в громадную галактику, спиральную,
как звездный водоворот туманности Андромеды.
С той же неимоверной скоростью галактика понеслась куда-то.
Космическое кружение проходивших на волосок друг от друга солнц,
угрожавшее аннигиляцией.
Галактика распалась на отдельные звезды, огромные, вращающиеся, всех
цветов раскаленные шары. Одно солнце, вращаясь, отделилось от других
звезд, огромное - раскаленный сапфир - светило. Рядом со звездой
показалась планета. По величине это было достойное дитя своего светила.
Солнце ушло в сторону, планета подлетела ближе.
Это был мир пламени. Грейдон видел огненные джунгли и пробиравшихся
через них огненных чудовищ. Над состоявшими из пламени лесами летали
создания с перьями из изумрудного, рубинового, бриллиантового пламени.
Океаны и моря из расплавленных драгоценных камней.
По их переливчатым просторам плавали огненные левиафаны.
Крутящийся огненный мир и сапфировое солнце отлетели назад,
затерялись среди других звезд.
Большими шагами шли сквозь пустоту гигантского роста люди,
богоподобные, смеющиеся. Нагибаясь, они срывали, как цветы, кружащиеся
солнца, бросали их друг другу, швыряли в окружавшую их пустоту, и звезды
лились потоком, походя на кометы. Боги с грохотом раскалывали их друг о
друга: взрывы сверкающих метеоров, каскады искрящейся звездной пыли.
Широко шагая, смеющиеся боги ушли, оставив вырванный ими с корнем сад
солнц. Мгновение была видна только пустота, в которой не было ничего.
Разинувший рот Грейдон снова смотрел на сотканный из лучей занавес.
Была ли это иллюзия? Была ли это реальность? То, что он видел, не
казалось двухмерным изображением, показанным на атом странном экране. Нет,
изображение было трехмерным и столь же реальным, как все, что он
когда-либо видел. Возможно, мысль Делательницы снов создала эту
уничтоженную вселенную? Играющие боги - тоже порождение ее мыслей? Или они
принадлежат к другой реальности, случайно попали в эту галактику,
остановились, чтобы уничтожить ее, а потом беззаботно двинулись дальше?
Послышался приглушенный шум голосов дворян, слабые аплодисменты.
Светило, на фоне которого виднелась голова Делательницы снов, потускнело.
Когда оно начало пульсировать снова, на нем виднелась голова мужчины.
Глаза, как и у женщины, были закрыты.
Снова понеслась мысль Делателя снов.
Задрожал под ударом сотканный из лучей занавес. Грейдон увидел
пустыню.
Ее пески начали светиться, шевелиться, вздыматься. Из пустоты сам
собой возник город, но не такой город, который когда-либо был порожден
Землей: огромные строения, чуждая, непонятная человеку архитектура. Город,
населенный химерами.
Они были так отвратительны, что глаза Грейдона ощутили нечто вроде
удара. Он зажмурился. Когда он открыл глаза, город исчез. Вместо него
появился широкий ландшафт, освещенный двумя - шафрановым и зеленым -
солнцами. Солнца с большой скоростью вращались вокруг друг друга.
При их смешанном свете были видны деревья. Формой деревья походили на
гидр, полипов. Их мясистые, напоминающие корчившихся змей, ветви были
облеплены огромными бесформенными цветами, обладающими какой-то
отвратительной красотой. Цветы раскрывались, из них выскакивали какие-то
аморфные существа. Существа тут же вырастали и превращались в ужасных,
непристойного вида демонов. Они сражались друг с другом, мучили друг
друга, спаривались.
Подавляя тошноту, Грейдон зажмурился. Всплеск аплодисментов подсказал
ему, что Делатель снов закончил.
Грейдон почувствовал глубокую ненависть к этим людям, находившим
восхитительными те ужасы, которые он видел.
Теперь Делатели снов следовали один за другим, и греза за грезой
разворачивались на сплетенной из лучей паутине.
Некоторые зачаровывали Грейдона и он смотрел, не в силах оторвать
глаз.
От других он содрогался до глубины души и искал убежища в объятиях
Кона.
Некоторые - их было немного - отличались превосходившей все на свете
красотой: миры джиннов, вышедшие прямо из "Тысячи и одной ночи". Среди них
- мир чистых красок, ненаселенный мир.
Краски сами из себя создавали гигантские симфонии, громадные
гармонические последовательности. Этот мир не вызвал большого одобрения
мужчин и женщин, чье песнопение создавало интерлюдию в промежутках между
грезами.
А были грезы - резня и жестокость.
Чертовщина, разврат и осквернение, чудовищные оргии и Шабаш. Зрителей
возбуждали лишь отвратительные фантазии, по сравнению с которыми самый
черный ад Данте казался раем.
Грейдон услышал приглушенный шепот; его покрыл голос Лантлу -
высокомерный голос, вибрирующий от ликующего предвкушения.
На фоне серебряного светила появилась голова женщины. В красоте ее
лица было что-то неприятное, какая-то еле уловимая порча, будто в жилах
женщины струилась сладостная гниль. Когда ее голова растворилась в
туманных очертаниях диска, Грейдон понял, что видел, как ее глаза
открылись на мгновение - фиолетовые, источающие зло глаза, пославшие
быстро какой-то сигнал туда, где похвалялся Лантлу.
Послав сигнал, они закрылись.
Впервые за все время на амфитеатр пала абсолютная тишина, тишина
ожидания, тишина тревоги и упования.
Под ударом мчавшейся с огромной скоростью мысли женщины занавес
дрогнул, но паутина не исчезла, как прежде.
Вместо этого по ней расползлась тонкая пленка. Пленка ползла, играя
оттенками. Так расползается масло по прозрачной поверхности пруда. Пленка
быстро уплотнялась, быстрее делалась на ней игра красок.
Сквозь пленку быстро поползли темные тени. Они наползали друг на
друга, стремясь к одной точке и останавливались там, на краю сплетенной из
лучей паутины. Они все быстрее ползли одна за другой со всех концов
занавеса, собирались вместе, делались все плотнее и обретали форму.
Они не только обретали форму, они становились материальными!
Негнущимися пальцами Грейдон вцепился в каменную балюстраду.
На паутине образовалась человеческая фигура, темный гигант ростом в
добрые десять футов. Его фигуру обрамляли медленно текущие краски. Уже не
тень, нет, нечто материальное...
Над краем амфитеатра вырос широкий и яркий красный луч. Он шел по
направлению от пещер. Луч ударил в темную фигуру, и размазался по ней,
придав ей ржаво-красную окраску.
Красный луч укреплял, подпитывал фигуру человека. Из луча посыпался
град черных частиц, фигура всасывала их, вбирала в себя их вещество. Она
уже не была просто темным призраком.
Это было тело, не имевшее черт лица, но тело. Оно висело в паутине,
удерживаемое там силой красного луча.
Вслед за черными частицами луч принес Тень!
Она двигалась медленно, осторожно плывя вдоль луча, как будто не была
слишком уверена в своем успехе. Она ползла, вытянув вперед безликую
голову. Невидимые глаза не отрываясь смотрели на свою цель. Последние
несколько ярдов, отделявшие ее от висевшей в паутине фигуры, Тень покрыла