намеревается выступить перед самой изысканной публикой с чтением открывков
из произведений нашего великого национального барда"... Через неделю это
сообщение будет опровергаться в "Хэммерсмит обзервер":
"Газета "Брэдфорд чемпион" утверждает, что Блейзес намеревается
выступить с чтением отрывков из произведений Шекспира перед "самой
изысканной публикой". Мы очень сомневаемся в достоверности этого сообщения.
Мы бы охотно поверили этому, но, как известно, "самая изысканная публика"
королевства предпочитает иностранные напевы родным песням нашего голосистого
эвонского певца. Мистер Блейзес просто-напросто отправился в Итон, где его
сын, юный Мессенджер Блейзес, заболел, к нашему величайшему сожалению,
тяжелой формой ветряной оспы. Этот недуг (столь свойственный юному
возрасту)? судя по всему, с невероятной силой свирепствует в Итонской"
школе".
Если после подобных заметок какой-нибудь лондонской газете вздумается
выругать провинциальную печать за вздор, который та публикует, оповещая о
мистере Блейзесе и о каждом его шаге, словно он - королевская особа, то это
ровно ничему не помешает. Блейзес может от своего имени напечатать в
лондонской газете заявление, что не его вина, если провинциальным газетам
вздумалось сообщать о каждом его шаге, и что ему крайне неприятно, когда
страдания близких его сердцу делаются предметом публичного обсуждения, а сам
он выставляется на посмешище.
"Мы совсем не хотели оскорблять чувства прославленного слуги народа, -
возразит на это редактор. - Наша заметка по поводу ветряной оспы касалась
общего положения и отнюдь не носила личного характера. Мы искренне надеемся,
что юный Мессенджер Блейзес полностью исцелился от этого недуга и что он так
же благополучно и с честью для себя, своих родителей и наставников перенесет
и корь, и коклюш, и все прочие болезни, которым подвержены юные
джентльмены".
После такой газетной полемики при следующем же выступлении Блейзеса на
сцене британская публика трижды вызовет его после спектакля, а в крайней
ложе у сцены непременно окажется какой-нибудь почитатель его таланта с
лавровым венком и кинет это украшение к ногам вдохновенного актера.
Не знаю, право, почему, но перед дебютом Морджианы английская печать
пришла вдруг в неистовое возбуждение, словно предчувствуя близкое появление
чего-то из ряда вон выходящего. Так, например, в одной газете сообщалось:
"Происшествие с Карлом Мария фон Вебером". В бытность автора "Оберона"
в Англии он был приглашен на обед к благородному герцогу, у которого для
встречи с композитором собрались некоторые из наших самых знаменитых
артистов. Когда был подан знак спускаться в salle a manger {Столовую
(франц.).}, благородный хозяин дома (холостяк) предложил немецкому
композитору возглавить шествие.
- Разве в вашей стране не принято, чтобы великому человеку отводилось
первое место? - спросил тот. - Вот один из тех, чей гений обеспечивает ему
первое место всюду.
И с этими словами Вебер указал на нашего замечательного английского
композитора сэра Джорджа Трама. Оба музыканта не расставались до конца
вечера, и сэр Джордж до сих пор хранит кусок канифоли, преподнесенный ему
автором "Волшебного стрелка". - "Муун" (утренний выпуск), 2 июня.
"Георг Третий - композитор". Сэр Джордж Трам хранит у себя автограф
арии умирающего Самсона покойного досточтимого монарха. Мы слышали, что
великий композитор собирается выпустить в свет не только новую оперу, но и
свою новую ученицу, чье несравненное дарование уже известно элите нашей
аристократии". - Ibid {Там же (лат.).}, 5 июня.
"Музыка, зовущая в бой". Марш, под звуки которого 49-й и 75-й полки
прорвали оборону Бадахоса, был знаменитой арией из "Охваченных ужасом
британцев, или Осады Берген-оп-Зуум" нашего знаменитого композитора сэра.
Джорджа Трама. Маршал Даву заявил, что французы не могли удержать линии
обороны, после того как эта ария послужила сигналом к атаке. Мы слышали, что
сей ветеран музыки скоро выступит с новой оперой, и не сомневаемся, что
Старая Англия, как и в те дни, снова одержит верх над всеми иностранными
соперниками". - "Альбион".
"Нас обвиняют в том, что мы предпочитаем иностранцев талантам наших
родных берегов, но те, кто так говорят, слишком плохо нас знают. Мы fanatici
per la musica {Фанатики музыки (итал.).}, где бы она ни появлялась, и
приветствуем дарование dans chaque pays de monde {В любой стране мира
(франц.).}. Мы полагаем, что le merite n'a pas de pays {Заслуга не имеет
отечества (франц.).}, как сказал Наполеон, и сэр Джордж Трам (кавалер ордена
Слона и Замка Кальбсбратен-Пумперникель), - маэстро, чья слава appartient а
l'Europe {Принадлежит Европе (франц.).}. Мы слышали его прелестную eleve
{Ученицу (франц.).}, чьи редкостные данные этот кавалер довел до
совершенства, мы слышали, повторяем, "Вороново крыло" (pourquoi cacher un
nom que demain un monde va saluer {Зачем утаивать имя, которое завтра будет
приветствовать мир (франц.).}) и можем заверить, что более восхитительное и
прекрасное дарование никогда не расцветало dans nos climats {В нашем климате
(франц.).}. Она пела изумительный дуэт из "Навуходоносора" с графом
Пиццикато с такой belezza {Прелестью (итал.).}, grandezza {Величием
(итал.).}, с таким raggio {Блеском (итал.).}, что произвела неописуемый
furore {Фурор (итал.).} в сердцах слушателей, хотя нужно признать, что
заключительная fioritura {Фиоритура (итал.).} в прелестном scherzando
{Скерцандо (итал.) - музыкальный термин: шутливо, весело. (итал.).} в
игрек-миноре немного sforzata {Сфорцато (итал.) - музыкальный термин:
акцентировано. (итал.).}. В самом деле слова
Gliorno d'orrore
Delire, dolore,
Nabucodonosore {*} -
{* Набор слов. В буквальном переводе: "День ужаса. Опьянение,
страдание, Навуходоносор" (итал.).}
следовало бы дать в анданте и не con strepito {Кон скрепито (итал.) -
музыкальный термин: с шумом.}, но это, в сущности, faute bien legere
{Совершенно незначительная оплошность (франц.).} в этом бесподобном и не
знающем себе равных исполнении; мы упомянули об этом здесь лишь затем, чтобы
выискать хоть один недостаток.
Мы слышали, что предприимчивый импресарио одного из королевских театров
предложил этой диве ангажемент, и если мы о чем сожалеем, то лишь о том, что
ей придется петь на столь мало музыкальном языке нашего северного края,
который куда менее созвучен bocca нашей cantatrice {Рот певицы (итал.).},
чем мелодичные интонации Lingua Toscana {Тосканский диалект (итал.).},
являющегося langue par excellence {Наилучшим языком (франц.).} для певцов.
"Вороново крыло" обладает великолепным контральто на девяти октавах, и т. д.
- "Цветы сезона", 10 июля.
"Наш композитор, старина Трам, собирается выпустить в свет новую оперу
и новую ученицу. Опера прекрасна, ученица первоклассная. Опера не только
может поспорить с адской какофонией и отвратительной абракадаброй Доницетти
и его жалких бесцветных подражателей. Эта опера переплюнет их всех
(призываем в свидетели читателей "Томагавка", ошибались ли мы хоть
когда-нибудь?); повторяем, что опера бесподобна, это настоящая английская
опера. Ее великолепные арии свежи и мелодичны, хоры - торжественны и
исполнены благородства, инструментовка - богата и сложна, и вся музыка
написана с неподдельным мастерством. Желаем успеха старине Траму и его
опере".
"В успехе ученицы сомневаться не приходится, это красивейшая женщина и
еще более превосходная певица. Она так хороша собой, что может сфальшивить
столько же раз, сколько это позволяет себе Лигонье, - публика все ей
простит; а поет она так бесподобно, что, будь она столь же безобразна, как
вышеупомянутая Лигонье, публика все равно будет от нее в восторге. "Вороново
крыло" - таков ее фантастический театральный псевдоним (в действительности
она носит имя небезызвестного негодяя из Флитской тюрьмы, изобретателя
мошеннических операций с Панамой и Понтийскими болотами, а также махинаций с
мылом, - хватает ли вам сейчас на мыло, мистер Уокер?). "Вороново крыло",
повторяем, может не сомневаться в успехе. Слэнг предложил ей тридцать гиней
в неделю и в следующем месяце она выступит в опере Трама, либретто которой
написано одним не лишенным таланта ослом, мы имеет в виду мистера
Муллигана".
"Какой-то болван иностранец в "Цветах сезона" делает все, чтобы внушить
публике отвращение своими бездарными дифирамбами. От них может просто
стошнить. Почему этих иностранных писак терпят в прессе? - "Томагавк", 17
июня.
Первые три сообщения были помещены Муллиганом в его газете вместе с
множеством других, которые не стоит здесь приводить и которые
свидетельствуют об его поразительной энергии и изобретательности. Рассказы о
сэре Джордже Траме он втискивал в уголки, отведенные для провинциальных
корреспонденции, хвалы английской школе музыки встречались в "Заметках
корреспондентов" в воскресных выпусках, из которых иные были подвластны
Слэнгу, а другие находились под контролем неутомимого Муллигана. Этот юноша
стал душой маленького заговора, поставившего целью добиться славы для
Морджианы, и при всей его - Муллигана - незначительности и несмотря на все
величие и респектабельность сэра Джорджа Трама, я полагаю, "Вороново крыло",
никогда не стала бы той звездой, которую мы все знаем, если бы не энергия и
находчивость этого честного ирландского репортера.
Писать передовые статьи, набираемые в газетах крупным шрифтом, и
создавать потрясающие шедевры красноречия - дело великих людей; весь прочий
материал отдается в распоряжение помощника редактора, в чьи обязанности
входит отбор статей, сообщения о несчастных случаях, полицейские отчеты и
прочее; трудно ожидать, чтобы сам редактор, слишком занятый своими важньпли
обязанностями, вмешивался в мелочи. Судьбы Европы - вот его стихия; внимания
его требуют возвышение и падение империй и прочие вопросы государственной
важности, тогда как скромные рекламы, отчеты о последнем убийстве, об урожае
и о состоянии сточных канав на Чэнсери-лейн предоставлены заботам помощника
редактора; при этом поразительно, какое огромное количество представителей
ирландской нации встречается среди лондонских помощников редакторов. Когда
"Либерейтор" перечисляет заслуги своих соотечественников и утверждает, что
битва при Фонтенуа была выиграна благодаря заслугам Ирландской бригады, а
битва при Ватерлоо непременно была бы проиграна, если бы опять-таки не
ирландские полки, и приводит другие подвиги, которыми мы обязаны ирландскому
героизму и гениальности, ему бы следовало, по крайней мере, упомянуть об
ирландских боевых отрядах прессы и о величайших услугах, оказываемых ими
нашей стране.
По правде говоря, что ирландские репортеры, что солдаты и впрямь
неплохо несут свою службу, и мой друг мистер Муллиган относится к первым.
Кровно заинтересованный в успехе оперы и дебютантки и пользуясь огромной
популярностью среди своих собратьев, он добился того, что и дня не проходило
без заметки в какой-нибудь газете о новой певице, в которой все его собратья
- они же помощники редакторов, - радея за своего соотечественника, принимали
живейшее участие.
Все эти похвалы, имевшие целью ознакомить свет с талантами и
достоинствами "Воронова крыла", не могли не оказать своего действия на
некоего джентльмена, связанного тесными узами с данной леди, - на уважаемого
узника Флитской тюрьмы - капитана Уокера. Получая положенные ему еженедельно
две гинеи от мистера Вулси и случайные полкроны, которые порой уделяла ему
жена, почти ежедневно его навещавшая, он ни разу не удосужился
поинтересоваться, чем она занимается, и не мешал ей хранить ее тайну (хотя
эта достойная женщина то и дело порывалась выдать ее). Он в самом деле был
далек от мысли, что его жена может оказаться для него таким сокровищем.
Но когда голос славы и газетные столбцы стали всякий день приносить ему
новые подробности об успехах, даровании и красоте "Воронова крыла", когда до
него дошли слухи, что она сделалась любимой ученицей сэра Джорджа Трама,
когда она принесла ему однажды, после выступления в филармонии, пять гиней
(остальные пять эта добрая душа потратила на нарядные новые шапочки,
кокарды, пелеринки и кружева для маленького сына), корда, наконец, ему стало
известно, что знаменитый директор театра Слэнг предложил ей ангажемент с
жалованьем тридцать гиней в неделю, мистер Уокер вдруг проявил живейший
интерес к делам жены и потребовал у нее полнейшего отчета.
Пользуясь супружеской властью, он решительно запретил миссис Уокер
выступать на сцене; он написал сэру Джорджу Траму письмо, в котором излил
свое негодование по поводу того, что столь важные соглашения были
предприняты без его ведома; а в письме, посланном милейшему Слэнгу (оба
джентльмена были в очень дружеских отношениях, и в бытность свою агентом
мистер Уокер имел немало дел с мистером Слэнгом), он спрашивал своего
любезного друга, уж не считает ли он Уокера таким простаком, чтобы позволить
жене выступать на сцене, а самому оставаться в тюрьме по уши в долгах.
Любопытно было наблюдать, как те самые кредиторы, которые еще вчера (и
с полным основанием) называли мистера Уокера мошенником, отказывались от
всех компромиссов и клялись не выпускать его из тюрьмы, - любопытно, как они
вдруг все разом захотели пойти на любые соглашения и не только предлагали,
но умоляли его выйти из тюрьмы и оставить им всего лишь долговую расписку от
своего имени и от имени миссис Уокер с обязательством оплатить предъявленные
ему иски из гонораров его супруги.
- Гонорары моей супруги?! - с негодованием отвечал мистер Уокер этим
джентльменам и их поверенным. - Неужели вы думаете, что я позволю миссис
Уокер выступать на сцене? Неужели же вы думаете, что я такой дурак, чтобы
выдавать обязательства об уплате долгов, когда через несколько месяцев я
смогу выйти из тюрьмы, не уплатив ни шиллинга? Уверяю вас, джентльмены, вы
принимаете Говарда Уокера за идиота. Мне нравится Флитская тюрьма, и я
предпочитаю просидеть здесь еще десять лет, чем платить долги.
Иными словами, капитан вознамерился извлечь некоторую пользу из
переговоров со своими кредиторами и с джентльменами, которые были
заинтересованы в том, чтобы миссис Уокер выступала на сцене. И кто станет
отрицать, что такая решимость была продиктована похвальной
предусмотрительностью и чувством справедливости?
- Мой дорогой сэр, не считаете же вы, что половина гонорара миссис
Уокер слишком большая плата за неимоверные труды и хлопоты, потраченные мною
на ее обученье? - воскликнул сэр Джордж Трам (который, получив письмо
Уокера, счел наиболее благоразумным лично посетить этого джентльмена). - Не
забывайте, что я первый преподаватель музыки в Англии, что я пользуюсь
огромным влиянием и могу добиться для нее приглашения во дворец или на любой
концерт или музыкальный фестиваль в Англии; не забывайте, что каждой нотой,
которую она способна взять, она обязана мне и что без меня она вообще
никогда не сможет петь, как ее малыш - ходить без няньки.
- Допустим, что половина всего того, что вы наговорили, правда, -
сказал Уокер.
- Мой дорогой капитан Уокер, уж не сомневаетесь ли вы в моей честности!
С чьей помощью добилась признания миссис Миллингтон, прославленная
Миллингтон, капитал которой достиг теперь ста тысяч фунтов? Кто выпустил
лучшего европейского тенора Попплтона? Спросите в музыкальном мире, спросите
самых знаменитых певцов, и они скажут вам, что они обязаны своей
известностью и своим состоянием сэру Джорджу Траму.
- О, я вполне это допускаю, - сдержанно проговорил капитан. - Вы,
безусловно, хороший преподаватель, сэр Джордж, но я не намерен отдавать вам
на три года миссис Уокер и, сидя в тюрьме, подписывать ее контракты. Пока я
не выйду на свободу, миссис Уокер Петь не будет. Это решено; она не будет
петь, даже если мне придется просидеть в тюрьме до самой вашей смерти.
- Боже правый! - вскричал сэр Джордж. - Уж не хотите ли вы, сэр, чтобы
я оплатил ваши долги?
- Вы угадали, старина, - ответил капитан. - И сверх того, вы еще
выложите кругленькую сумму мне лично. Это мой ультиматум. А теперь я пожелаю
вам всего хорошего, так как меня ждут внизу на теннисном корте.
Этот краткий разговор чрезвычайно взволновал достойного сэра Джорджа,
который отправился домой к своей супруге в ужасе от наглости капитана
Уокера. Попытки мистера Слэнга оказались столь же бесплодны: Уокер сообщил
ему, что он должен четыре тысячи фунтов, но что можно договориться с
кредиторами и выкупить долговые обязательства по пять шиллингов за фунт. Он
повторил, что не позволит своей жене подписывать какой бы то ни было
ангажемент, пока его кредиторы не будут удовлетворены и пока сам он не
получит достаточную сумму, с которой он снова сможет начать свою жизненную
карьеру.
- Если вы сейчас отмените выступление моей жены, ваше имя попадет в
газеты, вам это прекрасно известно; итак, решайте сами.
- Пусть она выступит сначала хоть один раз для пробы, - предложил
мистер Слэнг.
- Стоит ей выступить хоть раз, как кредиторы потребуют с меня полной
выплаты по всем векселям, - возразил капитан. - Я не позволю бедняжке
трудиться ради того, чтобы наживались эти мерзавцы! - с чувством добавил
узник. Слэнг покинул его, проникшись к Уокеру величайшим уважением, которого
никогда не питал раньше. Он был поражен тем, с какой твердостью этот человек
сумел восторжествовать над невзгодами, более того - сумел извлечь из них
выгоду.
Миссис Уокер немедленно получила предписание заболеть тяжелейшей
ангиной. Газеты, соблюдая интересы мистера Слэнга, в самых почтительных
тонах оплакивали ее недуг; газеты же противоположного лагеря с нескрываемой
злобой преувеличивали эту дипломатическую болезнь. "Новая певица, -
говорилось в одной из газет, - великое чудо, обещанное Слэнгом, хрипит, как
ворона!"
"Доктор Терекс заявляет, - сообщалось в другой, - что ангина,
неожиданно приковавшая к постели "Вороново крыло", чье пение в филармонии
перед ее появлением на сцене ...Королевского театра вызвало столь бурные
овации, навсегда лишила певицу голоса. По счастью, мы не нуждаемся ни в
какой новой примадонне, пока это место занимает мисс Лигонье, что ежевечерне
подтверждают тысячи зрителей".
А в "Наблюдателе" сообщалось.
"Хотя некоторые хорошо осведомленные газеты сообщают, что "Вороново
крыло" заболела ангиной, другие не менее авторитетные источники утверждают,
что это не что иное, как чахотка. Так или иначе, певица находится в
чрезвычайно тяжелом состоянии, но мы надеемся, хоть это и маловероятно, что
она поправится. Относительно достоинств этой певицы мнения расходятся. Одни
говорят, что она во всех отношениях уступает мисс Лигонье, тогда как другие
знатоки утверждают, что вторая из упомянутых певиц далеко не так совершенна,
как первая. Мы опасаемся, - говорилось дальше, - что этот спор никогда не
будет решен, если только миссис "Вороново крыло" не оправится настолько,
чтобы выступить с дебютом, что, к великому нашему сожалению, маловероятно;
но и в этом случае у новой певицы вряд ли будут равные шансы с Лигонье, ибо
трудно надеяться, чтобы ее голос и силы были восстановлены полностью. Эти
сведения получены нами из самых достоверных источников", - говорилось в
заключение в газете.
Сообщения о состоянии здоровья миссис Уокер, появившиеся в газетах
якобы от лица приверженцев Лигонье, были состряпаны не кем иным, как дерзким
и хитрым узником Флитской тюрьмы капитаном Уокером. Сторонников Лигонье они
привели в полный восторг, а кредиторы мистера Уокера, прочитав их, были
глубоко потрясены. Даже сэр Джордж Трам поддался на эту удочку и, не на
шутку испугавшись, приехал во Флитскую тюрьму.
- Ни слова об этом, мой дорогой сэр, - сказал ему мистер Уокер. -
Теперь самое время договориться с кредиторами.
Итак, наконец эти дела были улажены. Совершенно не важно, по скольку
именно шиллингов за фунт согласились получить алчные кредиторы мужа
Морджианы. Верно то, что ее голос мгновенно вернулся к ней, лишь только
капитан был выпущен из тюрьмы. Газеты фракции Муллигана снова затрубили о ее
совершенствах. Было заключено соглашение с мистером Слэнгом, а также с
великим композитором сэром Джорджем Трамом, к полному удовлетворению всех
заинтересованных сторон; п вот название новой оперы появилось на афишах,
напечатанное огромными буквами, и в театре начались репетиции, причем на
костюмы и декорации были затрачены колоссальные деньги.
Нужно ли рассказывать о грандиозном успехе, выпавшем на долю "Невесты
разбойника"? На следующее утро после премьеры все ирландские помощники
редакторов постарались поместить такие рецензии на спектакль, что мисс
Лигонье и Бароски умирали от зависти. Все свободные репортеры были в ложах,
дабы поддержать старания своего друга мистера Муллигана. Все подмастерья
фирмы "Линдси, Вулси и Кo" были снабжены билетами в партер и аплодировали
что было мочи. Все боковые ложи сияли белизной лайковых перчаток друзей
мистера Уокера по "Риджент-клубу"; а в маленькой директорской ложе сидели
миссис Крамп и мистер Булей. Он был слишком взволнован, чтобы хлопать, и
даже забыл бросить букет, приготовленный им для "Воронова крыла".
Однако в произведениях садоводства в тот вечер недостатка не было.
Капельдинеры вывезли целую тачку знаков признания, а Морджиану, краснеющую,
задыхающуюся и всю в слезах, увел за кулисы знаменитый тенор мистер
Попплтон, перед тем увенчавший ее одной из самых огромных и самых ярких
гирлянд.
Тут она бросилась к мужу и обняла его. Он любезничал за кулисами с
мадемуазель Флик-Флак, танцевавшей в дивертисменте, и был, пожалуй,
единственным из присутствовавших здесь мужчин, который нисколько не оце- нил
этой ласки. Даже Слонг был растроган и со всей искренностью объявил, что он
хотел бы быть на месте Уокера. Театральные сборы, по крайней мере, на этот
сезон, были обеспечены. Слэнг сообщил об этом Уокеру, который в тот же вечер
забрал авансом все, что причиталось его жене за неделю.
В актерском фойе, как водится, был устроен великолепный ужин. Грозный
мистер Блодьер присутствовал на нем в новом сюртуке хорошо известного всем
покроя Вулси, а сам портной и миссис Крамп были едва ли не самыми
счастливыми из всей компании. Но когда миссис Уокер взяла за руку Вулси и
сказала ему, что без его помощи она никогда не оказалась бы здесь, мистер
Уокер принял очень строгий вид и дал ей понять, что в ее положении ей не
пристало поощрять внимание столь незначительной особы.
- Я выплачу ему до последнего фартинга все, что мы ему должны, - гордо
заявил он, - и в будущем намерен пользоваться его услугами, но пойми, любовь
моя, мы но можем за своим столом принимать собственного портного.
Слэнг произнес потрясающий тост за здоровье Морджианы, вызвавший такие
аплодисменты, такой смех и такие рыдания, каких только антрепренеры умеют
добиваться от причастных к театральному миру и зависящих от них леди и
джентльментов. Было замечено, что особенно расчувствовались хористы на самом
дальнем конце стола. На следующий день они собрались все вместе и решили
преподнести блюдо Адольфусу Слэнгу, эсквайру, за его исключительные заслуги
в области драматического искусства.
Уокер произнес ответный тост. Он объявил, что это самый торжественный
день в его жизни, что он гордится тем, что воспитал для сцены миссис Уокер,
и счастлив от сознания, что все перенесенные им ради нее страдания оказались
не напрасны и что его труды увенчались таким успехом. Он поблагодарил всех
собравшихся от ее и от своего имени, после чего уселся и снова сосредоточил
все свое внимание на мадемуазель Флик-Флак.
Затем произнес речь сэр Джордж Трам, в ответ на тост Слэнга,
провозглашенный в его честь. Его речь сводилась примерно к тому же, что и
речь мистера Уокера: каждый из этих двух джентльменов старался поставить
себе в заслугу, что именно он, а не кто-либо другой, дал музыкальное
образование миссис Уокер. В заключение он объявил, что неизменно будет
относиться к ней как к своей духовной дочери, и до конца жизни будет любить
и лелеять ее. Совершенно очевидно, что сэр Джордж находился в этот вечер в
необыкновенно приподнятом состоянии духа, и если бы не такой триумф, ему, по
возвращении домой, непременно досталось бы от его супруги.
Благодарственная речь Муллигана, автора либретто "Невеста разбойника",
была, надо признаться, до невозможности скучной. Казалось, ей и конца не
будет, в особенности когда он приступил к ирландскому вопросу, который по
какой-то непонятной причине оказался теснейшим образом связанным с
интересами музыки и театра. Даже хористы не проявили к ней должного
внимания, хотя она исходила из уст снискавшего всеобщее одобрение автора
застольных, любовных и военных песен, исполненных ими в этот вечер.
"Невеста разбойника" долго не сходила со сцены. Хоровые песни из нее
были подхвачены шарманщиками, а арии Морджианы "Роза на моем балконе" и
"Молния над водопадом" (речитатив и сцена) распевались всеми; авторский же
гонорар сэра Джорджа Трама достиг таких размеров, что он отважился заказать
гравюры со своего портрета, которые еще по сей день можно видеть в нотных
лавках. Не многие, я думаю, приобрели экземпляры этой мало кому доступной
гравюры, продававшейся по две гинеи за штуку; но зато у всех молодых
из произведений нашего великого национального барда"... Через неделю это
сообщение будет опровергаться в "Хэммерсмит обзервер":
"Газета "Брэдфорд чемпион" утверждает, что Блейзес намеревается
выступить с чтением отрывков из произведений Шекспира перед "самой
изысканной публикой". Мы очень сомневаемся в достоверности этого сообщения.
Мы бы охотно поверили этому, но, как известно, "самая изысканная публика"
королевства предпочитает иностранные напевы родным песням нашего голосистого
эвонского певца. Мистер Блейзес просто-напросто отправился в Итон, где его
сын, юный Мессенджер Блейзес, заболел, к нашему величайшему сожалению,
тяжелой формой ветряной оспы. Этот недуг (столь свойственный юному
возрасту)? судя по всему, с невероятной силой свирепствует в Итонской"
школе".
Если после подобных заметок какой-нибудь лондонской газете вздумается
выругать провинциальную печать за вздор, который та публикует, оповещая о
мистере Блейзесе и о каждом его шаге, словно он - королевская особа, то это
ровно ничему не помешает. Блейзес может от своего имени напечатать в
лондонской газете заявление, что не его вина, если провинциальным газетам
вздумалось сообщать о каждом его шаге, и что ему крайне неприятно, когда
страдания близких его сердцу делаются предметом публичного обсуждения, а сам
он выставляется на посмешище.
"Мы совсем не хотели оскорблять чувства прославленного слуги народа, -
возразит на это редактор. - Наша заметка по поводу ветряной оспы касалась
общего положения и отнюдь не носила личного характера. Мы искренне надеемся,
что юный Мессенджер Блейзес полностью исцелился от этого недуга и что он так
же благополучно и с честью для себя, своих родителей и наставников перенесет
и корь, и коклюш, и все прочие болезни, которым подвержены юные
джентльмены".
После такой газетной полемики при следующем же выступлении Блейзеса на
сцене британская публика трижды вызовет его после спектакля, а в крайней
ложе у сцены непременно окажется какой-нибудь почитатель его таланта с
лавровым венком и кинет это украшение к ногам вдохновенного актера.
Не знаю, право, почему, но перед дебютом Морджианы английская печать
пришла вдруг в неистовое возбуждение, словно предчувствуя близкое появление
чего-то из ряда вон выходящего. Так, например, в одной газете сообщалось:
"Происшествие с Карлом Мария фон Вебером". В бытность автора "Оберона"
в Англии он был приглашен на обед к благородному герцогу, у которого для
встречи с композитором собрались некоторые из наших самых знаменитых
артистов. Когда был подан знак спускаться в salle a manger {Столовую
(франц.).}, благородный хозяин дома (холостяк) предложил немецкому
композитору возглавить шествие.
- Разве в вашей стране не принято, чтобы великому человеку отводилось
первое место? - спросил тот. - Вот один из тех, чей гений обеспечивает ему
первое место всюду.
И с этими словами Вебер указал на нашего замечательного английского
композитора сэра Джорджа Трама. Оба музыканта не расставались до конца
вечера, и сэр Джордж до сих пор хранит кусок канифоли, преподнесенный ему
автором "Волшебного стрелка". - "Муун" (утренний выпуск), 2 июня.
"Георг Третий - композитор". Сэр Джордж Трам хранит у себя автограф
арии умирающего Самсона покойного досточтимого монарха. Мы слышали, что
великий композитор собирается выпустить в свет не только новую оперу, но и
свою новую ученицу, чье несравненное дарование уже известно элите нашей
аристократии". - Ibid {Там же (лат.).}, 5 июня.
"Музыка, зовущая в бой". Марш, под звуки которого 49-й и 75-й полки
прорвали оборону Бадахоса, был знаменитой арией из "Охваченных ужасом
британцев, или Осады Берген-оп-Зуум" нашего знаменитого композитора сэра.
Джорджа Трама. Маршал Даву заявил, что французы не могли удержать линии
обороны, после того как эта ария послужила сигналом к атаке. Мы слышали, что
сей ветеран музыки скоро выступит с новой оперой, и не сомневаемся, что
Старая Англия, как и в те дни, снова одержит верх над всеми иностранными
соперниками". - "Альбион".
"Нас обвиняют в том, что мы предпочитаем иностранцев талантам наших
родных берегов, но те, кто так говорят, слишком плохо нас знают. Мы fanatici
per la musica {Фанатики музыки (итал.).}, где бы она ни появлялась, и
приветствуем дарование dans chaque pays de monde {В любой стране мира
(франц.).}. Мы полагаем, что le merite n'a pas de pays {Заслуга не имеет
отечества (франц.).}, как сказал Наполеон, и сэр Джордж Трам (кавалер ордена
Слона и Замка Кальбсбратен-Пумперникель), - маэстро, чья слава appartient а
l'Europe {Принадлежит Европе (франц.).}. Мы слышали его прелестную eleve
{Ученицу (франц.).}, чьи редкостные данные этот кавалер довел до
совершенства, мы слышали, повторяем, "Вороново крыло" (pourquoi cacher un
nom que demain un monde va saluer {Зачем утаивать имя, которое завтра будет
приветствовать мир (франц.).}) и можем заверить, что более восхитительное и
прекрасное дарование никогда не расцветало dans nos climats {В нашем климате
(франц.).}. Она пела изумительный дуэт из "Навуходоносора" с графом
Пиццикато с такой belezza {Прелестью (итал.).}, grandezza {Величием
(итал.).}, с таким raggio {Блеском (итал.).}, что произвела неописуемый
furore {Фурор (итал.).} в сердцах слушателей, хотя нужно признать, что
заключительная fioritura {Фиоритура (итал.).} в прелестном scherzando
{Скерцандо (итал.) - музыкальный термин: шутливо, весело. (итал.).} в
игрек-миноре немного sforzata {Сфорцато (итал.) - музыкальный термин:
акцентировано. (итал.).}. В самом деле слова
Gliorno d'orrore
Delire, dolore,
Nabucodonosore {*} -
{* Набор слов. В буквальном переводе: "День ужаса. Опьянение,
страдание, Навуходоносор" (итал.).}
следовало бы дать в анданте и не con strepito {Кон скрепито (итал.) -
музыкальный термин: с шумом.}, но это, в сущности, faute bien legere
{Совершенно незначительная оплошность (франц.).} в этом бесподобном и не
знающем себе равных исполнении; мы упомянули об этом здесь лишь затем, чтобы
выискать хоть один недостаток.
Мы слышали, что предприимчивый импресарио одного из королевских театров
предложил этой диве ангажемент, и если мы о чем сожалеем, то лишь о том, что
ей придется петь на столь мало музыкальном языке нашего северного края,
который куда менее созвучен bocca нашей cantatrice {Рот певицы (итал.).},
чем мелодичные интонации Lingua Toscana {Тосканский диалект (итал.).},
являющегося langue par excellence {Наилучшим языком (франц.).} для певцов.
"Вороново крыло" обладает великолепным контральто на девяти октавах, и т. д.
- "Цветы сезона", 10 июля.
"Наш композитор, старина Трам, собирается выпустить в свет новую оперу
и новую ученицу. Опера прекрасна, ученица первоклассная. Опера не только
может поспорить с адской какофонией и отвратительной абракадаброй Доницетти
и его жалких бесцветных подражателей. Эта опера переплюнет их всех
(призываем в свидетели читателей "Томагавка", ошибались ли мы хоть
когда-нибудь?); повторяем, что опера бесподобна, это настоящая английская
опера. Ее великолепные арии свежи и мелодичны, хоры - торжественны и
исполнены благородства, инструментовка - богата и сложна, и вся музыка
написана с неподдельным мастерством. Желаем успеха старине Траму и его
опере".
"В успехе ученицы сомневаться не приходится, это красивейшая женщина и
еще более превосходная певица. Она так хороша собой, что может сфальшивить
столько же раз, сколько это позволяет себе Лигонье, - публика все ей
простит; а поет она так бесподобно, что, будь она столь же безобразна, как
вышеупомянутая Лигонье, публика все равно будет от нее в восторге. "Вороново
крыло" - таков ее фантастический театральный псевдоним (в действительности
она носит имя небезызвестного негодяя из Флитской тюрьмы, изобретателя
мошеннических операций с Панамой и Понтийскими болотами, а также махинаций с
мылом, - хватает ли вам сейчас на мыло, мистер Уокер?). "Вороново крыло",
повторяем, может не сомневаться в успехе. Слэнг предложил ей тридцать гиней
в неделю и в следующем месяце она выступит в опере Трама, либретто которой
написано одним не лишенным таланта ослом, мы имеет в виду мистера
Муллигана".
"Какой-то болван иностранец в "Цветах сезона" делает все, чтобы внушить
публике отвращение своими бездарными дифирамбами. От них может просто
стошнить. Почему этих иностранных писак терпят в прессе? - "Томагавк", 17
июня.
Первые три сообщения были помещены Муллиганом в его газете вместе с
множеством других, которые не стоит здесь приводить и которые
свидетельствуют об его поразительной энергии и изобретательности. Рассказы о
сэре Джордже Траме он втискивал в уголки, отведенные для провинциальных
корреспонденции, хвалы английской школе музыки встречались в "Заметках
корреспондентов" в воскресных выпусках, из которых иные были подвластны
Слэнгу, а другие находились под контролем неутомимого Муллигана. Этот юноша
стал душой маленького заговора, поставившего целью добиться славы для
Морджианы, и при всей его - Муллигана - незначительности и несмотря на все
величие и респектабельность сэра Джорджа Трама, я полагаю, "Вороново крыло",
никогда не стала бы той звездой, которую мы все знаем, если бы не энергия и
находчивость этого честного ирландского репортера.
Писать передовые статьи, набираемые в газетах крупным шрифтом, и
создавать потрясающие шедевры красноречия - дело великих людей; весь прочий
материал отдается в распоряжение помощника редактора, в чьи обязанности
входит отбор статей, сообщения о несчастных случаях, полицейские отчеты и
прочее; трудно ожидать, чтобы сам редактор, слишком занятый своими важньпли
обязанностями, вмешивался в мелочи. Судьбы Европы - вот его стихия; внимания
его требуют возвышение и падение империй и прочие вопросы государственной
важности, тогда как скромные рекламы, отчеты о последнем убийстве, об урожае
и о состоянии сточных канав на Чэнсери-лейн предоставлены заботам помощника
редактора; при этом поразительно, какое огромное количество представителей
ирландской нации встречается среди лондонских помощников редакторов. Когда
"Либерейтор" перечисляет заслуги своих соотечественников и утверждает, что
битва при Фонтенуа была выиграна благодаря заслугам Ирландской бригады, а
битва при Ватерлоо непременно была бы проиграна, если бы опять-таки не
ирландские полки, и приводит другие подвиги, которыми мы обязаны ирландскому
героизму и гениальности, ему бы следовало, по крайней мере, упомянуть об
ирландских боевых отрядах прессы и о величайших услугах, оказываемых ими
нашей стране.
По правде говоря, что ирландские репортеры, что солдаты и впрямь
неплохо несут свою службу, и мой друг мистер Муллиган относится к первым.
Кровно заинтересованный в успехе оперы и дебютантки и пользуясь огромной
популярностью среди своих собратьев, он добился того, что и дня не проходило
без заметки в какой-нибудь газете о новой певице, в которой все его собратья
- они же помощники редакторов, - радея за своего соотечественника, принимали
живейшее участие.
Все эти похвалы, имевшие целью ознакомить свет с талантами и
достоинствами "Воронова крыла", не могли не оказать своего действия на
некоего джентльмена, связанного тесными узами с данной леди, - на уважаемого
узника Флитской тюрьмы - капитана Уокера. Получая положенные ему еженедельно
две гинеи от мистера Вулси и случайные полкроны, которые порой уделяла ему
жена, почти ежедневно его навещавшая, он ни разу не удосужился
поинтересоваться, чем она занимается, и не мешал ей хранить ее тайну (хотя
эта достойная женщина то и дело порывалась выдать ее). Он в самом деле был
далек от мысли, что его жена может оказаться для него таким сокровищем.
Но когда голос славы и газетные столбцы стали всякий день приносить ему
новые подробности об успехах, даровании и красоте "Воронова крыла", когда до
него дошли слухи, что она сделалась любимой ученицей сэра Джорджа Трама,
когда она принесла ему однажды, после выступления в филармонии, пять гиней
(остальные пять эта добрая душа потратила на нарядные новые шапочки,
кокарды, пелеринки и кружева для маленького сына), корда, наконец, ему стало
известно, что знаменитый директор театра Слэнг предложил ей ангажемент с
жалованьем тридцать гиней в неделю, мистер Уокер вдруг проявил живейший
интерес к делам жены и потребовал у нее полнейшего отчета.
Пользуясь супружеской властью, он решительно запретил миссис Уокер
выступать на сцене; он написал сэру Джорджу Траму письмо, в котором излил
свое негодование по поводу того, что столь важные соглашения были
предприняты без его ведома; а в письме, посланном милейшему Слэнгу (оба
джентльмена были в очень дружеских отношениях, и в бытность свою агентом
мистер Уокер имел немало дел с мистером Слэнгом), он спрашивал своего
любезного друга, уж не считает ли он Уокера таким простаком, чтобы позволить
жене выступать на сцене, а самому оставаться в тюрьме по уши в долгах.
Любопытно было наблюдать, как те самые кредиторы, которые еще вчера (и
с полным основанием) называли мистера Уокера мошенником, отказывались от
всех компромиссов и клялись не выпускать его из тюрьмы, - любопытно, как они
вдруг все разом захотели пойти на любые соглашения и не только предлагали,
но умоляли его выйти из тюрьмы и оставить им всего лишь долговую расписку от
своего имени и от имени миссис Уокер с обязательством оплатить предъявленные
ему иски из гонораров его супруги.
- Гонорары моей супруги?! - с негодованием отвечал мистер Уокер этим
джентльменам и их поверенным. - Неужели вы думаете, что я позволю миссис
Уокер выступать на сцене? Неужели же вы думаете, что я такой дурак, чтобы
выдавать обязательства об уплате долгов, когда через несколько месяцев я
смогу выйти из тюрьмы, не уплатив ни шиллинга? Уверяю вас, джентльмены, вы
принимаете Говарда Уокера за идиота. Мне нравится Флитская тюрьма, и я
предпочитаю просидеть здесь еще десять лет, чем платить долги.
Иными словами, капитан вознамерился извлечь некоторую пользу из
переговоров со своими кредиторами и с джентльменами, которые были
заинтересованы в том, чтобы миссис Уокер выступала на сцене. И кто станет
отрицать, что такая решимость была продиктована похвальной
предусмотрительностью и чувством справедливости?
- Мой дорогой сэр, не считаете же вы, что половина гонорара миссис
Уокер слишком большая плата за неимоверные труды и хлопоты, потраченные мною
на ее обученье? - воскликнул сэр Джордж Трам (который, получив письмо
Уокера, счел наиболее благоразумным лично посетить этого джентльмена). - Не
забывайте, что я первый преподаватель музыки в Англии, что я пользуюсь
огромным влиянием и могу добиться для нее приглашения во дворец или на любой
концерт или музыкальный фестиваль в Англии; не забывайте, что каждой нотой,
которую она способна взять, она обязана мне и что без меня она вообще
никогда не сможет петь, как ее малыш - ходить без няньки.
- Допустим, что половина всего того, что вы наговорили, правда, -
сказал Уокер.
- Мой дорогой капитан Уокер, уж не сомневаетесь ли вы в моей честности!
С чьей помощью добилась признания миссис Миллингтон, прославленная
Миллингтон, капитал которой достиг теперь ста тысяч фунтов? Кто выпустил
лучшего европейского тенора Попплтона? Спросите в музыкальном мире, спросите
самых знаменитых певцов, и они скажут вам, что они обязаны своей
известностью и своим состоянием сэру Джорджу Траму.
- О, я вполне это допускаю, - сдержанно проговорил капитан. - Вы,
безусловно, хороший преподаватель, сэр Джордж, но я не намерен отдавать вам
на три года миссис Уокер и, сидя в тюрьме, подписывать ее контракты. Пока я
не выйду на свободу, миссис Уокер Петь не будет. Это решено; она не будет
петь, даже если мне придется просидеть в тюрьме до самой вашей смерти.
- Боже правый! - вскричал сэр Джордж. - Уж не хотите ли вы, сэр, чтобы
я оплатил ваши долги?
- Вы угадали, старина, - ответил капитан. - И сверх того, вы еще
выложите кругленькую сумму мне лично. Это мой ультиматум. А теперь я пожелаю
вам всего хорошего, так как меня ждут внизу на теннисном корте.
Этот краткий разговор чрезвычайно взволновал достойного сэра Джорджа,
который отправился домой к своей супруге в ужасе от наглости капитана
Уокера. Попытки мистера Слэнга оказались столь же бесплодны: Уокер сообщил
ему, что он должен четыре тысячи фунтов, но что можно договориться с
кредиторами и выкупить долговые обязательства по пять шиллингов за фунт. Он
повторил, что не позволит своей жене подписывать какой бы то ни было
ангажемент, пока его кредиторы не будут удовлетворены и пока сам он не
получит достаточную сумму, с которой он снова сможет начать свою жизненную
карьеру.
- Если вы сейчас отмените выступление моей жены, ваше имя попадет в
газеты, вам это прекрасно известно; итак, решайте сами.
- Пусть она выступит сначала хоть один раз для пробы, - предложил
мистер Слэнг.
- Стоит ей выступить хоть раз, как кредиторы потребуют с меня полной
выплаты по всем векселям, - возразил капитан. - Я не позволю бедняжке
трудиться ради того, чтобы наживались эти мерзавцы! - с чувством добавил
узник. Слэнг покинул его, проникшись к Уокеру величайшим уважением, которого
никогда не питал раньше. Он был поражен тем, с какой твердостью этот человек
сумел восторжествовать над невзгодами, более того - сумел извлечь из них
выгоду.
Миссис Уокер немедленно получила предписание заболеть тяжелейшей
ангиной. Газеты, соблюдая интересы мистера Слэнга, в самых почтительных
тонах оплакивали ее недуг; газеты же противоположного лагеря с нескрываемой
злобой преувеличивали эту дипломатическую болезнь. "Новая певица, -
говорилось в одной из газет, - великое чудо, обещанное Слэнгом, хрипит, как
ворона!"
"Доктор Терекс заявляет, - сообщалось в другой, - что ангина,
неожиданно приковавшая к постели "Вороново крыло", чье пение в филармонии
перед ее появлением на сцене ...Королевского театра вызвало столь бурные
овации, навсегда лишила певицу голоса. По счастью, мы не нуждаемся ни в
какой новой примадонне, пока это место занимает мисс Лигонье, что ежевечерне
подтверждают тысячи зрителей".
А в "Наблюдателе" сообщалось.
"Хотя некоторые хорошо осведомленные газеты сообщают, что "Вороново
крыло" заболела ангиной, другие не менее авторитетные источники утверждают,
что это не что иное, как чахотка. Так или иначе, певица находится в
чрезвычайно тяжелом состоянии, но мы надеемся, хоть это и маловероятно, что
она поправится. Относительно достоинств этой певицы мнения расходятся. Одни
говорят, что она во всех отношениях уступает мисс Лигонье, тогда как другие
знатоки утверждают, что вторая из упомянутых певиц далеко не так совершенна,
как первая. Мы опасаемся, - говорилось дальше, - что этот спор никогда не
будет решен, если только миссис "Вороново крыло" не оправится настолько,
чтобы выступить с дебютом, что, к великому нашему сожалению, маловероятно;
но и в этом случае у новой певицы вряд ли будут равные шансы с Лигонье, ибо
трудно надеяться, чтобы ее голос и силы были восстановлены полностью. Эти
сведения получены нами из самых достоверных источников", - говорилось в
заключение в газете.
Сообщения о состоянии здоровья миссис Уокер, появившиеся в газетах
якобы от лица приверженцев Лигонье, были состряпаны не кем иным, как дерзким
и хитрым узником Флитской тюрьмы капитаном Уокером. Сторонников Лигонье они
привели в полный восторг, а кредиторы мистера Уокера, прочитав их, были
глубоко потрясены. Даже сэр Джордж Трам поддался на эту удочку и, не на
шутку испугавшись, приехал во Флитскую тюрьму.
- Ни слова об этом, мой дорогой сэр, - сказал ему мистер Уокер. -
Теперь самое время договориться с кредиторами.
Итак, наконец эти дела были улажены. Совершенно не важно, по скольку
именно шиллингов за фунт согласились получить алчные кредиторы мужа
Морджианы. Верно то, что ее голос мгновенно вернулся к ней, лишь только
капитан был выпущен из тюрьмы. Газеты фракции Муллигана снова затрубили о ее
совершенствах. Было заключено соглашение с мистером Слэнгом, а также с
великим композитором сэром Джорджем Трамом, к полному удовлетворению всех
заинтересованных сторон; п вот название новой оперы появилось на афишах,
напечатанное огромными буквами, и в театре начались репетиции, причем на
костюмы и декорации были затрачены колоссальные деньги.
Нужно ли рассказывать о грандиозном успехе, выпавшем на долю "Невесты
разбойника"? На следующее утро после премьеры все ирландские помощники
редакторов постарались поместить такие рецензии на спектакль, что мисс
Лигонье и Бароски умирали от зависти. Все свободные репортеры были в ложах,
дабы поддержать старания своего друга мистера Муллигана. Все подмастерья
фирмы "Линдси, Вулси и Кo" были снабжены билетами в партер и аплодировали
что было мочи. Все боковые ложи сияли белизной лайковых перчаток друзей
мистера Уокера по "Риджент-клубу"; а в маленькой директорской ложе сидели
миссис Крамп и мистер Булей. Он был слишком взволнован, чтобы хлопать, и
даже забыл бросить букет, приготовленный им для "Воронова крыла".
Однако в произведениях садоводства в тот вечер недостатка не было.
Капельдинеры вывезли целую тачку знаков признания, а Морджиану, краснеющую,
задыхающуюся и всю в слезах, увел за кулисы знаменитый тенор мистер
Попплтон, перед тем увенчавший ее одной из самых огромных и самых ярких
гирлянд.
Тут она бросилась к мужу и обняла его. Он любезничал за кулисами с
мадемуазель Флик-Флак, танцевавшей в дивертисменте, и был, пожалуй,
единственным из присутствовавших здесь мужчин, который нисколько не оце- нил
этой ласки. Даже Слонг был растроган и со всей искренностью объявил, что он
хотел бы быть на месте Уокера. Театральные сборы, по крайней мере, на этот
сезон, были обеспечены. Слэнг сообщил об этом Уокеру, который в тот же вечер
забрал авансом все, что причиталось его жене за неделю.
В актерском фойе, как водится, был устроен великолепный ужин. Грозный
мистер Блодьер присутствовал на нем в новом сюртуке хорошо известного всем
покроя Вулси, а сам портной и миссис Крамп были едва ли не самыми
счастливыми из всей компании. Но когда миссис Уокер взяла за руку Вулси и
сказала ему, что без его помощи она никогда не оказалась бы здесь, мистер
Уокер принял очень строгий вид и дал ей понять, что в ее положении ей не
пристало поощрять внимание столь незначительной особы.
- Я выплачу ему до последнего фартинга все, что мы ему должны, - гордо
заявил он, - и в будущем намерен пользоваться его услугами, но пойми, любовь
моя, мы но можем за своим столом принимать собственного портного.
Слэнг произнес потрясающий тост за здоровье Морджианы, вызвавший такие
аплодисменты, такой смех и такие рыдания, каких только антрепренеры умеют
добиваться от причастных к театральному миру и зависящих от них леди и
джентльментов. Было замечено, что особенно расчувствовались хористы на самом
дальнем конце стола. На следующий день они собрались все вместе и решили
преподнести блюдо Адольфусу Слэнгу, эсквайру, за его исключительные заслуги
в области драматического искусства.
Уокер произнес ответный тост. Он объявил, что это самый торжественный
день в его жизни, что он гордится тем, что воспитал для сцены миссис Уокер,
и счастлив от сознания, что все перенесенные им ради нее страдания оказались
не напрасны и что его труды увенчались таким успехом. Он поблагодарил всех
собравшихся от ее и от своего имени, после чего уселся и снова сосредоточил
все свое внимание на мадемуазель Флик-Флак.
Затем произнес речь сэр Джордж Трам, в ответ на тост Слэнга,
провозглашенный в его честь. Его речь сводилась примерно к тому же, что и
речь мистера Уокера: каждый из этих двух джентльменов старался поставить
себе в заслугу, что именно он, а не кто-либо другой, дал музыкальное
образование миссис Уокер. В заключение он объявил, что неизменно будет
относиться к ней как к своей духовной дочери, и до конца жизни будет любить
и лелеять ее. Совершенно очевидно, что сэр Джордж находился в этот вечер в
необыкновенно приподнятом состоянии духа, и если бы не такой триумф, ему, по
возвращении домой, непременно досталось бы от его супруги.
Благодарственная речь Муллигана, автора либретто "Невеста разбойника",
была, надо признаться, до невозможности скучной. Казалось, ей и конца не
будет, в особенности когда он приступил к ирландскому вопросу, который по
какой-то непонятной причине оказался теснейшим образом связанным с
интересами музыки и театра. Даже хористы не проявили к ней должного
внимания, хотя она исходила из уст снискавшего всеобщее одобрение автора
застольных, любовных и военных песен, исполненных ими в этот вечер.
"Невеста разбойника" долго не сходила со сцены. Хоровые песни из нее
были подхвачены шарманщиками, а арии Морджианы "Роза на моем балконе" и
"Молния над водопадом" (речитатив и сцена) распевались всеми; авторский же
гонорар сэра Джорджа Трама достиг таких размеров, что он отважился заказать
гравюры со своего портрета, которые еще по сей день можно видеть в нотных
лавках. Не многие, я думаю, приобрели экземпляры этой мало кому доступной
гравюры, продававшейся по две гинеи за штуку; но зато у всех молодых