у них появился великосветский щеголь, выразивший желание пообедать.
Счастье в этот день не изменяло капитану. Это был как раз тот час,
когда сам мистер Крамп имел обыкновение обедать; вообразите себе удивление
миссис Крамп, когда, войдя в залу, чтобы предложить гостю кусочек жаркого,
приготовленного для хозяйского обеда, она узнала в нем того самого шутника -
друга мистера Эглантайна, встреченного ею накануне. Капитан тут же попросил
разрешения отобедать за их семейным столом, и так как у хозяйки не было
никаких серьезных оснований для отказа, то его и провели в буфет; а мисс
Крамп, всегда опаздывавшая к обеду, была поражена еще больше маменьки,
увидев джентльмена, занимавшего четвертое место за их столом. Ожидала ли она
так скоро вновь увидеть обворожительного капитана? Полагаю, что да. Это
можно было прочитать в ее больших глазах, когда, взглянув украдкой на
мистера Уокера, она поймала его взгляд и тут же потупилась, сделав вид, что
ее чрезвычайно занимают разложенные на тарелке тушеная говядина и морковь.
Сама она зарделась при этом куда ярче, чем эта морковь, но блестящие локоны
скрыли ее прелестное смущенное личико.
Милая Морджиана! Глаза-шары произвели неотразимое впечатление на
капитана. Они угодили прямо в лузу его сердца; и он галантно предложил
угостить все семейство шампанским, каковое предложение было с удовольствием
принято.
Выйдя из-за стола под предлогом, что ему необходимо наведаться в погреб
(где, по его словам, было несколько ящиков лучшего шампанского в Европе),
мистер Крамп подозвал мальчишку Дика и наказал ему немедленно сбе-гать к
виноторговцу и принести две бутылки шампанского.
- Захватите две бутылки, мистер Крамп, - любезно попросил капитан
Уокер, когда мистер Крамп поднялся, направляясь якобы в погреб; легко себе
представить, как после двух выпитых бутылок (из которых не менее девяти
стаканов осушила миссис Крамп) все вдруг почувствовали себя счастливыми и
довольными и как у всех развязались языки. Крамп поведал историю "Сапожной
Щетки" и не преминул сообщить, чьи сапоги положили основание трактиру и о
чем свидетельствовала вывеска над дверью; миссис Крамп (бывшая мисс Деланси)
пустилась в воспоминания о своем театральном прошлом, запечатленном на
портретах, висевших по стенам. Мисс Крамп была не менее общительна, так что
еще до захода солнца капитан оказался в курсе всех семейных тайн. Он узнал,
что Морджиана не питала склонности ни к одному из своих поклонников, из-за
которых у ее родителей происходили небольшие стычки. Миссис Крамп упомянула
о приданом дочери, и капитан воспылал к ней еще большей страстью. Потом пили
чай со сладким пирогом, потом тихо и мирно сыграли в крибедж, и, наконец,
Морджиана спела ту самую песню, которую слышал несчастный Эглантайн и
которая повергла его в отчаяние и привела в бешенство Вулси.
К концу вечера бешенство портного и отчаяние парфюмера достигли
небывалых пределов. Эглантайн осмелился поднести Морджиане флакон одеколона.
- Фи, от вашего подарка что-то уж слишком попахивает парфюмерной
лавкой! - загоготал капитан.
Он посмеялся и над париком портного, на что честный малый мог ответить
только проклятием. Уокер рассказывал нескончаемые истории о своем клубе и
своих великосветских друзьях. Могли ли они тягаться с таким воплощенным
совершенством, как Говард Уокер?
Старый Крамп, всегда безошибочно умевший отличать хорошее от дурного,
возненавидел капитана; миссис Крамп чувствовала себя неловко в его
присутствии, но зато, по мнению Морджианы, он был самым обворожительным
человеком на свете.
По утрам Эглантайн неизменно повязывал синий атласный галстук, вышитый
бабочками и заколотый брошкой, и облачался в шалевый жилет и ревеневого
цвета сюртук, называемый, если не ошибаюсь, тальонис; фасон сюртука
отличался отсутствием пуговиц и талии; толстяки потому и предпочитают именно
этот фасон, что с его помощью они создают себе видимость талии. Тучному
человеку ничего не стоит сделать себе талию, - нужно только потуже стянуть
себя по середине туловища, и тогда складки жира выше и ниже пояса резко
выпячиваются и между ними само собой образуется подобие талии; поэтому наш
достойный парфюмер более всего походил на диванный валик, как бы
перерезанный надвое веревкой.
Уокер тотчас же заметил разодетого парфюмера, стоящего у дверей лавки,
который посмеивался и покручивал на голове кудри короткими лоснящимися
пальцами, поблескивавшими жиром и кольцами, с таким необыкновенно счастливым
и довольным видом, что у Уокера уже не оставалось сомнений: портной и
парфюмер явно заключили между собой какое-то чрезвычайно удачное тайное
соглашение. Но как мистер Уокер мог проникнуть в их планы? Увы! Тщеславие и
восторг бедного парфюмера достигли таких пределов, что он уже не мог хранить
в тайне причину своей радости и готов был ею поделиться даже с Мосрозом, так
нестерпимо было ему молчание.
"Когда мой сюртук будет готов, - думал сей бондстритский Альнашар, - я
возьму у Снзффла его смирную пегую лошадь, которую он приобрел у Астли, и
покатаюсь по Парку, а то, пожалуй, проеду даже мимо Банкерс-Биддингс. Я
надену свои серые брюки с бархатными нашивками, до блеска начищу шпоры,
смажу французским лаком ботинки - и не быть мне Эглантайном, если я не
перещеголяю капитана, а заодно и портного. И вот что я еще сделаю: я найму
четырехместную карету и приглашу Крампов пообедать в "Езде и Подмазке" (так
он в шутку любил называть "Звезду и Подвязку"), а сам буду сопровождать их
верхом до самого Ричмонда. Это, конечно, далековато, но я уверен, что в
мягком седле, которым меня снабдит Снэффл, такое расстояние мне будет
нипочем".
Итак, этот добрый малый громоздил один воздушный замок над другим,
последним же и самым чарующим его видением была мисс Крамп "в белом атласном
платье с флердоранжем в волосах, протягивающая ему свою прелестную ручку
перед алтарем церкви св. Георгия на Ганновер-сквер". Для Булей же Эглантайн
вознамерился создать самый прекрасный парик из всех, когда-либо сделанных
им, ибо этого соперника он нисколько не опасался.
После того как он обдумал свой план во всех подробностях, бедному
малому оставалось лишь послать за пачкой розовой почтовой бумаги и вложить в
изящный конверт следующее приглашение дамам из "Сапожной Щетки".
"Цветочная Беседка",
Бонд-стрит. Четверг
Мистер Арчибальд Эглантайн спешит засвидетельствовать свое почтение
миссис и мисс Крамп и просит оказать ему честь и соблаговолить отобедать с
ним в "Звезде и Подвязке" в следующее воскресенье.
Если Вы соизволите принять это приглашение, экипаж мистера Эглантайна
будет подан к Вашему подъезду, а я, если Вы ничего не имеете против, буду
сопровождать Вас верхом".
Это послание было запечатано желтым сургучом и отправлено по
назначению; мистер Эглантайн в тот же вечер, разумеется, самолично
отправился за ответом и, конечно же, предупредил дам, чтобы они обратили
внимание на новый сюртук, в котором он намеревался покрасоваться в
воскресенье, а на следующий день, как и следовало ожидать, у них оказался
мистер Уокер, приехавший предложить билеты, и дамы немедленно посвятили его
в тайну, рассказав, что они собираются ехать в воскресенье в Ричмонд в
карете мистера Снэффла, и о том, что Эглантайн собирается сопровождать их
верхом.
Мистер Уокер не имел собственных лошадей; его блестящие друзья из
"Риджент-клуба" держали их в достаточном количестве либо в собственных
конюшнях, либо в заведении мистера Снэффла, приятеля капитана но колледжу. И
для капитана не составляло особенного труда возобновить знакомство с этим
джентльменом. И вот на следующий день, опираясь на руку лорда Воксхолла,
капитан появился в конюшне Снэффла и принялся разглядывать многочисленных
лошадей, предназначенных для продажи или для скачек; расспрашивая мистера
Снэффла об "Отбивной" в самом шутливом тоне, ему очень скоро удалось
завоевать расположение этого джентльмена и разузнать у него, на какой именно
лошади поедет в воскресенье мистер Эглантайн.
Этот изверг твердо решил про себя подстроить так, чтобы во время
воскресной прогулки Эглантайн свалился с лошади.
- Это единственный в своем роде конь, - проговорил мистер Снэффл, - это
тот самый прославленный "Император", бывший несколько лет тому назад
гордостью цирка Астли, и мистер Дюкроу только потому расстался с ним, что не
мог его видеть после смерти миссис Дюкроу, которая неизменно ездила на нем.
Я решил, что дамам и лондонским щеголям под стать кататься на таком коне, и
купил его (поступь у него удивительная, едешь - точно в кресле сидишь), но
таким смирным он бывает только по воскресеньям.
- Почему же? - спросил капитан. - Почему в воскресенье он бывает
смирнее, чем в другие дни недели?
- А потому, что по воскресеньям на улицах нет музыки. Первому
джентльмену, отправившемуся на нем кататься, пришлось протанцевать кадриль
на верхней Брук-стрит под шарманку, наигрывавшую "Зреют вишни", - вот каков
нрав этой лошадки. Если вы видели "Битву под Аустерлицем", где миссис Д.
выступала в роли женщины-гусара, вы, может, помните, как она вместе с конем
умирала в третьем действии, когда оркестр играл "Боже, храни императора"
(поэтому коня и прозвали "Императором"). А теперь, стоит ему только услышать
этот гимн, как он сразу же встает на дыбы, трясет гривой и перебирает в такт
передними ногами, а потом осторожно припадает к земле, словно сраженный
пушечным ядром. Как-то раз он проделал такой номер с одной дамой перед
Эпсли-хаусом; с тех пор я даю его своим друзьям только по воскресеньям,
когда можно не опасаться таких сюрпризов. Эглантайн - мой друг, не дам же я
ему лошадь, на которую нельзя положиться.
Поболтав еще несколько минут, милорд со своим другом покинули мистера
Снэффла и направились в "Риджент".
- Ну здогово! Чегт побеги! - ликовал его светлость, надрываясь от
хохота. - Поезжайте в моей карете. Возьмите Лангли. Черт побери! За это
стоит заплатить тысячу фунтов!
В субботу ровно в десять часов утра мистер Вулси вошел к мистеру
Эглантайну, держа под мышкой сверток, завязанный в желтый платок. В этом
свертке заключался самый прекрасный и самый элегантный сюртук, какой
когда-либо доводилось носить джентльмену. Он сидел на Эглантайне как
облитой, нигде не морщил, и был такого совершенного покроя, что Эглантайн, с
удовольствием любуясь собой в зеркале, решил, что в таком сюртуке он похож
на мужественного, благородного, чистокровного джентльмена, по меньшей мере
на подполковника.
- Вы полный мужчина, Эглантайн, - проговорил портной, не менее
парфюмера восхищенный собственной работой - с этим ничего не поделаешь, но
теперь, сэр, вы, во всяком случае, больше походите на Геркулеса, чем на
Фальстафа, и если платье может сделать джентльмена, то вы - джентльмен. Я бы
советовал вам завязать ваш голубой галстук чуть пониже и убрать с брюк
нашивки. Оденьтесь построже. Ничего кричащего. Простой жилет, темные брюки,
черный шейный платок, черная шляпа, - и даю голову на отсечение, что завтра
во всей Европе не найдется человека, одетого лучше вас.
- Благодарю вас, Вулси, благодарю вас, дорогой сэр, - говорил
очарованный парфюмер, - а теперь я попрошу вас примерить вот это.
Парик был изготовлен с не меньшим мастерством. Он не был в том пышном
стиле, который так любил сам мистер Эглантайн, - как выражался парфюмер, это
была "простая и скромная шевелюра".
- Можно подумать, мистер Вулси, что они всю жизнь росли у вас на
голове, никому и в голову не придет, что это не ваш естественный цвет
(мистер Вулси покраснел). Теперь вы выглядите на десять лет моложе, и не
вздумайте больше напяливать ваше воронье гнездо.
Вулси посмотрел в зеркало и тоже остался доволен. Соперники пожали друг
другу руки и тотчас же стали друзьями, а парфюмер от полноты чувств
рассказал портному о своих планах на завтрашний день и пригласил его
отобедать вместе со всеми в "Звезде и Подвязке", предложив Вулси место в
коляске.
- А может, хотите поехать верхом? - с необыкновенно важным видом
спросил Эглантайн. - Снэффл посадит вас на лошадь, и если вы захотите, мы
можем поехать по обе стороны коляски.
Но Вулси скромно признался, что он плохой наездник, и с радостью принял
предложенное ему место в коляске с условием, что половину всех расходов на
эту увеселительную поездку он возьмет на себя. Его предложение было принято,
и джентльмены расстались с тем, чтобы вечером встретиться в клубе, где все
были поражены установившимся между ними дружеским тоном.
Вечером в клубе мистер Снэффл повторил мистеру Вулси предложение
парфюмера, заметив, что раз Эглантайн собирается ехать на "Императоре", то и
Вулси непременно должен ехать верхом. Но портной снова отказался, смиренно
признавшись, что ему еще никогда не приходилось садиться на лошадь и что он
во всех отношениях предпочитает верховой езде коляску.
С этого вечера в клубе за Эглантайном твердо укрепилась репутация
"щеголя".
В воскресенье ровно в два часа дня оба кавалера предстали у дверей
"Сапожной Щетки", чтобы встретить двух улыбающихся дам.
- Ах, боже мой! Мистер Эглантайн! - вскричала мисс Крамп, совершенно
ошеломленная его видом. - Я еще никогда в жизни не видела вас таким
красивым!
Услышав такой комплимент, мистер Эглантайн чуть было не бросился к ней
на шею.
- Ах, мама, что же это случилось с мистером Вулси! Он сегодня точно
помолодел на десять лет!
Миссис Крамп согласилась с мнением дочери; Вулси галантно поклонился, и
оба джентльмена обменялись взглядами, выражавшими самое искреннее
расположение.
День был превосходный. Эглантайн в сдвинутой набекрень шляпе, упершись
левой рукой в бок и откинув голову, величественно трусил на своем
покачивающемся седле-кресле; всякий раз как "Император" обгонял коляску, он
оборачивался и с высоты поглядывал на Морджиану. Проезжая мимо Эбенезерской
капеллы, из которой доносилось пение прихожан, "Император" чуть повел ушами,
но в остальном все шло как по маслу; к тому времени, как общество добралось
до Ричмонда, мистер Эглантайн не успел почувствовать ни малейшей усталости,
ноги и руки его ничуть не затекли, и он приехал как раз вовремя, чтобы
передать своего скакуна заботам кучера и предложить дамам руку, когда они
выходили из коляски.
Нет нужды перечислять здесь все те блюда, которыми наслаждалось
общество за обедом в "Звезде и Подвязке". Было бы большим заблуждением с
моей стороны утверждать, что они не пили шампанского. Они веселились, как
только могут веселиться четверо молодых людей в этом христианнейшем мире;
застенчивое внимание парфюмера и мужественное ухаживание портного заставили
Морджиану почти забыть о галантном капитане или, во всяком случае,
совершенно не замечать его отсутствия.
В восемь часов они собрались ехать домой.
- Может быть, вы сядете с нами в коляску, - предложила Морджиана
Эглантайну, подарив его самым нежным взглядом. - А на лошади поедет Дик.
Но Арчибальд был слишком большим любителем верховой езды.
- Боюсь, что не всякий справится с этой лошадью, - проговорил он,
значительно глядя на Морджиану, и горделиво поскакал рядом с коляской. Луна
сияла и при содействии газовых фонарей так бесподобно освещала землю, что и
передать невозможно.
Вдруг вдалеке послышались нежные и жалобные звуки рожка, - кто-то очень
искусно исполнял религиозный гимн.
- Ах, еще и музыка! Это божественно! - вскричала Морджиана, устремляя
глаза к звездам. Музыка слышалась все ближе и ближе, отчего восторг всего
общества все более возрастал. Коляска катилась со скоростью примерно четырех
миль в час, и "Император" принялся на столь же быстром скаку перебирать в
такт музыке передними ногами.
- Не иначе как мистер Вулси доставил нам это удовольствие, -
предположила романтичная Морджиана. - Мистер Эглантайн угощал нас обедом, а
вы решили угостить нас музыкой.
Надо заметить, что во время этого веселого вечера Вулси был слегка, -
всего лишь самую малость, - разочарован, воображая, что Эглантайн, более
наделенный красноречием, чем он, незаслуженно снискал большую
благосклонность дам, а так как Вулси оплатил половину всех расходов, ему
было чрезвычайно досадно, что вся заслуга этой затеи приписывалась одному
Эглантайну. Поэтому, когда мисс Крамп спросила его, не он ли позаботился о
музыке, Вулси имел глупость ответить на ее вопрос уклончиво, ничего не имея
против того, чтобы оставить ее в приятном заблуждении, будто этим скромным
проявлением внимания она обязана ему.
- Если вам это доставляет удовольствие, - ответствовал искусный
закройщик, - о чем еще мечтать мужчине? Да я бы нанял весь оркестр театра
"Друри-Лейн", лишь бы вас порадовать.
Звуки рожка между тем слышались уже совеем близко, и если бы Морджиана
обернулась, она бы поняла, откуда доносилась музыка. Позади них медленно
двигалась карета, запряженная четверкой; два грума со скрещенными на груди
руками ехали на запятках, а на козлах сидел и правил лошадьми маленький
джентльмен в белом сюртуке и шейном платке яркого синего цвета. Рядом с ним
сидел горнист и исполнял те самые мелодии, которые привели в такой восторг
мисс Крамп. Он играл очень мягко и тонко, и звуки "Боже, храни короля" так
нежно лились из медного раструба его рожка, что Крампы, портной и сам
Эглантайн были совершенно покорены и очарованы.
- Спасибо вам, дорогой мистер Вулси, - обратилась к портному Морджиана
в порыве благодарности, на что Эглантайн удивленно вытаращил глаза.
- Честное слово, я тут совершенно ни при чем, - только и успел
выговорить Вулси, как вдруг человек, сидевший в следовавшей за ними карете,
дал знак горнисту: "Пора!" - и рожок затрубил:
Небо храни императора Франции!
Рам-там-там, тара-рам-там...
При этих звуках "Император" взвился на дыбы (а мистер Эглантайн взвыл от
ужаса) и, стоя на задних ногах, передними стал бить воздух. Пока он
отбивал таким образом передними ногами такт, мистер Эглантайн судорожно
вцепился в его гриву; миссис Крамп завизжала; мистер Вулси, Дик, кучер, лорд
Воксхолл (ибо это был он) и два грума его светлости разразились громким
хохотом.
- Помогите! Помогите! - кричала Морджиана.
- Стой! Ай! Ой! - вопил, не помня себя от ужаса, Эглантайн, пока
наконец "Император" не повалился замертво на самую середину мостовой, словно
сраженный пушечным ядром.
Вообразите же себе, о жестокосердые люди, всегда готовые посмеяться над
чужими несчастьями, вообразите себе положение несчастного Эглантайна,
придавленного "Императором"! Он упал очень легко, животное лежало
совершенно. неподвижно, и парфюмер, так же как и лошадь, не подавал никаких
признаков жизни. Эглантайн не потерял сознания, но просто не мог
пошевелиться от страха; он лежал в луже, воображая, что истекает кровью, и
пролежал бы так до утра, если бы грумы его светлости не слезли и не вытащили
его за воротник сюртука из-под лошади, продолжавшей все так же недвижно
лежать на земле.
- Не можете ли вы сыграть "Прекрасную Джуди Калагэн"? - попросил
горниста кучер Снэффла.
Горнист заиграл бравурную арию, лошадь поднялась, и грумы, прислонившие
мистера Эглантайна к фонарному столбу, предложили ему снова вскарабкаться в
седло.
Но парфюмер чувствовал себя слишком несчастным. Дамы с радостью
потеснились и дали ему место подле себя. Дик влез на "Императора" и поскакал
домой. Карета, запряженная четверкой, тоже тронулась под звуки "О дорогой
мой, что же это значит", а мистер Эглантайн мрачно уселся в коляске, с дикой
ненавистью поглядывая на соперника. Панталоны его были запачканы грязью, а
сюртук на спине разорван.
- Вы сильно ушиблись, дорогой мистер Арчибальд? - с неподдельным
участием спрашивала Морджиана.
- Н-не очень, - отвечал бедняга, готовый расплакаться.
- Ах, мистер Вулси, - продолжала добродушная девушка, - как могли вы
так подшутить?
- Да честное же слово... - начал было оправдываться Вулси, но,
представив себе всю смехотворность случившегося, не выдержал и расхохотался.
- Вы, вы - подлый трус, - завопил в бешенстве Эглантайн, - вы смеетесь
надо мной, негодяй! Так вот же вам, получите, сэр! - И он, всей тяжестью
навалившись на портного и чуть не задушив его, принялся с неимоверной
быстротой тузить его кулаками по глазам, по носу, по ушам и, наконец,
сдернул с него парик и вышвырнул его на мостовую.
И тут Морджиана увидела, что Вулси - рыжий {О соперничестве брадобрея с
портным говорится в одной французской басне.}.
в которой число поклонников героини увеличивается, а она сама
становится заметной фигурой в обществе
Прошло два года после празднества в Ричмонде, начавшегося столь мирно и
закончившегося всеобщим смятением. Морджиана так и не смогла простить Вулси
его рыжие волосы или перестать смеяться над несчастьем, постигшим
Эглантайна, а оба джентльмена не в состоянии были примириться друг с другом.
Вулси тут же послал вызов Эглантайну, предлагая ему драться на пистолетах,
но парфюмер отклонил вызов, справедливо утверждая, что торговцы не имеют
дела с такого рода оружием; тогда портной предложил ему встретиться и решить
спор, засучив рукава, как подобает мужчинам, в присутствии друзей из клуба.
Парфюмер заявил на это, что он никогда не примет участия в столь грубом
поединке, после чего Булей, окончательно выведенный из себя, поклялся, что
он непременно вцепится ему в нос, если Эглантайн когда-нибудь переступит
порог клуба; и так один из членов клуба был вынужден покинуть свое кресло.
Сам Булей не пропускал ни одного вечера, но его присутствие не вносило
ни веселья, ни оживления, то есть всего того, что делает приятным мужское
общество в клубе. Входя, Булей первым делом наказывал мальчику-слуге
"доложить ему, как только появится этот негодяй Эглантайн", и, повесив шляпу
на вешалку, принимался с мрачным видом ходить по комнате, хватая себя за
рукава, стискивая кулаки и потрясая ими, словно приводя их в боевую
готовность, чтобы выполнить свое намерение и вцепиться в нос сопернику.
Приготовившись таким образом, он усаживался в кресло и в полном молчании
закуривал трубку, оглядывая всех присутствующих и вскакивая и поддергивая
рукава сюртука, стоило только кому-нибудь войти в комнату.
Клуб решительно не одобрял поведения Вулси. Первым перестал приходить
Клинкер, потом Бастард, торговец домашней птицей. Исчез и Снэффл, ибо Вулси
вызвал на поединок и его в качестве ответчика за недостойное поведение
Эглантайна, но принять вызов Снэффл отказался. Итак, Снэффл тоже выбыл из
членов клуба. В конце концов клуб покинули все, кроме портного и Трэсла,
жившего на той же улице; эти двое продолжали посещать клуб и, сидя по обе
стороны владельца трактира Крампа, как индейские вожди в вигваме, в полном
безмолвии попыхивали трубками. А платье и кресло старого Крамиа становились
ему с каждым днем все просторнее и просторнее; "Отбивная" прекратила свое
существование, и жизнь его утратила всяческий смысл. Однажды в субботу он не
спустился вниз, чтобы занять председательское место в клубе (как он все еще
гордо именовал свою распивочную), а в следующую субботу Трэсл сколотил ему
гроб; и Вулси, шагая рядом с гробовщиком, проводил до могилы родоначальника
"Отбивной".
Миссис Крамп осталась одна на белом свете. То есть как же это одна? -
удивится какой-нибудь наивный добропорядочный читатель. Мой дорогой сэр,
неужели вы так плохо знаете человеческую природу, если не догадались, что не
далее как через неделю после приключения в Ричмонде Морджиана вышла замуж за
капитана Уокера? Это было, разумеется, сделано втайне, а после обряда
бракосочетания они, как это обычно делают молодые люди в мелодрамах, с
повинной головой явились к родителям.
- Простите меня, милые мама и папа, я вышла замуж за капитана, -
объявила Морджиана.
Мама с папой простили ее, да и как могло быть иначе. Папа выдал ей в
приданое часть своего капитала, и Морджиана с радостью вручила деньги мужу.
Свадьба состоялась за несколько месяцев до кончины старого Крампа; миссис
Говард находилась со своим Уокером на континенте, когда произошло это
печальное событие; поэтому-то миссис Крамп и оказалась в полном одиночестве
и без всякой поддержки. В последнее время Морджиана не особенно часто
видалась со своими стариками; разве могла она, вращаясь в высших сферах,
принимать в своей новой изысканной резиденции на Эджуер-роуд старого
трактирщика и его жену? Оставшись одна-одинешенька, миссис Крамп не смогла
жить в доме, где когда-то была так счастлива и пользовалась всеобщим
уважением; она продала патент на владение "Сапожной Щеткой" и, добавив к
полученной сумме собственные сбережения (что в общей сложности составило
около шестидесяти фунтов в год), удалилась на покой, поселившись неподалеку
от милого ее сердцу "Сэдлерс-Уэлза", в пансионе вместе с одной из сорока
учениц миссис Сэрл. Она утверждала, что сердце ее разбито, но тем не менее
по прошествии девяти месяцев со смерти мистера Крампа, желтофиоли,
настурции, белые буковицы и вьюнки вновь расцвели на ее шляпе, а через год
она была так же разодета, как прежде, и снова ежедневно посещала "Уэлз" или
Счастье в этот день не изменяло капитану. Это был как раз тот час,
когда сам мистер Крамп имел обыкновение обедать; вообразите себе удивление
миссис Крамп, когда, войдя в залу, чтобы предложить гостю кусочек жаркого,
приготовленного для хозяйского обеда, она узнала в нем того самого шутника -
друга мистера Эглантайна, встреченного ею накануне. Капитан тут же попросил
разрешения отобедать за их семейным столом, и так как у хозяйки не было
никаких серьезных оснований для отказа, то его и провели в буфет; а мисс
Крамп, всегда опаздывавшая к обеду, была поражена еще больше маменьки,
увидев джентльмена, занимавшего четвертое место за их столом. Ожидала ли она
так скоро вновь увидеть обворожительного капитана? Полагаю, что да. Это
можно было прочитать в ее больших глазах, когда, взглянув украдкой на
мистера Уокера, она поймала его взгляд и тут же потупилась, сделав вид, что
ее чрезвычайно занимают разложенные на тарелке тушеная говядина и морковь.
Сама она зарделась при этом куда ярче, чем эта морковь, но блестящие локоны
скрыли ее прелестное смущенное личико.
Милая Морджиана! Глаза-шары произвели неотразимое впечатление на
капитана. Они угодили прямо в лузу его сердца; и он галантно предложил
угостить все семейство шампанским, каковое предложение было с удовольствием
принято.
Выйдя из-за стола под предлогом, что ему необходимо наведаться в погреб
(где, по его словам, было несколько ящиков лучшего шампанского в Европе),
мистер Крамп подозвал мальчишку Дика и наказал ему немедленно сбе-гать к
виноторговцу и принести две бутылки шампанского.
- Захватите две бутылки, мистер Крамп, - любезно попросил капитан
Уокер, когда мистер Крамп поднялся, направляясь якобы в погреб; легко себе
представить, как после двух выпитых бутылок (из которых не менее девяти
стаканов осушила миссис Крамп) все вдруг почувствовали себя счастливыми и
довольными и как у всех развязались языки. Крамп поведал историю "Сапожной
Щетки" и не преминул сообщить, чьи сапоги положили основание трактиру и о
чем свидетельствовала вывеска над дверью; миссис Крамп (бывшая мисс Деланси)
пустилась в воспоминания о своем театральном прошлом, запечатленном на
портретах, висевших по стенам. Мисс Крамп была не менее общительна, так что
еще до захода солнца капитан оказался в курсе всех семейных тайн. Он узнал,
что Морджиана не питала склонности ни к одному из своих поклонников, из-за
которых у ее родителей происходили небольшие стычки. Миссис Крамп упомянула
о приданом дочери, и капитан воспылал к ней еще большей страстью. Потом пили
чай со сладким пирогом, потом тихо и мирно сыграли в крибедж, и, наконец,
Морджиана спела ту самую песню, которую слышал несчастный Эглантайн и
которая повергла его в отчаяние и привела в бешенство Вулси.
К концу вечера бешенство портного и отчаяние парфюмера достигли
небывалых пределов. Эглантайн осмелился поднести Морджиане флакон одеколона.
- Фи, от вашего подарка что-то уж слишком попахивает парфюмерной
лавкой! - загоготал капитан.
Он посмеялся и над париком портного, на что честный малый мог ответить
только проклятием. Уокер рассказывал нескончаемые истории о своем клубе и
своих великосветских друзьях. Могли ли они тягаться с таким воплощенным
совершенством, как Говард Уокер?
Старый Крамп, всегда безошибочно умевший отличать хорошее от дурного,
возненавидел капитана; миссис Крамп чувствовала себя неловко в его
присутствии, но зато, по мнению Морджианы, он был самым обворожительным
человеком на свете.
По утрам Эглантайн неизменно повязывал синий атласный галстук, вышитый
бабочками и заколотый брошкой, и облачался в шалевый жилет и ревеневого
цвета сюртук, называемый, если не ошибаюсь, тальонис; фасон сюртука
отличался отсутствием пуговиц и талии; толстяки потому и предпочитают именно
этот фасон, что с его помощью они создают себе видимость талии. Тучному
человеку ничего не стоит сделать себе талию, - нужно только потуже стянуть
себя по середине туловища, и тогда складки жира выше и ниже пояса резко
выпячиваются и между ними само собой образуется подобие талии; поэтому наш
достойный парфюмер более всего походил на диванный валик, как бы
перерезанный надвое веревкой.
Уокер тотчас же заметил разодетого парфюмера, стоящего у дверей лавки,
который посмеивался и покручивал на голове кудри короткими лоснящимися
пальцами, поблескивавшими жиром и кольцами, с таким необыкновенно счастливым
и довольным видом, что у Уокера уже не оставалось сомнений: портной и
парфюмер явно заключили между собой какое-то чрезвычайно удачное тайное
соглашение. Но как мистер Уокер мог проникнуть в их планы? Увы! Тщеславие и
восторг бедного парфюмера достигли таких пределов, что он уже не мог хранить
в тайне причину своей радости и готов был ею поделиться даже с Мосрозом, так
нестерпимо было ему молчание.
"Когда мой сюртук будет готов, - думал сей бондстритский Альнашар, - я
возьму у Снзффла его смирную пегую лошадь, которую он приобрел у Астли, и
покатаюсь по Парку, а то, пожалуй, проеду даже мимо Банкерс-Биддингс. Я
надену свои серые брюки с бархатными нашивками, до блеска начищу шпоры,
смажу французским лаком ботинки - и не быть мне Эглантайном, если я не
перещеголяю капитана, а заодно и портного. И вот что я еще сделаю: я найму
четырехместную карету и приглашу Крампов пообедать в "Езде и Подмазке" (так
он в шутку любил называть "Звезду и Подвязку"), а сам буду сопровождать их
верхом до самого Ричмонда. Это, конечно, далековато, но я уверен, что в
мягком седле, которым меня снабдит Снэффл, такое расстояние мне будет
нипочем".
Итак, этот добрый малый громоздил один воздушный замок над другим,
последним же и самым чарующим его видением была мисс Крамп "в белом атласном
платье с флердоранжем в волосах, протягивающая ему свою прелестную ручку
перед алтарем церкви св. Георгия на Ганновер-сквер". Для Булей же Эглантайн
вознамерился создать самый прекрасный парик из всех, когда-либо сделанных
им, ибо этого соперника он нисколько не опасался.
После того как он обдумал свой план во всех подробностях, бедному
малому оставалось лишь послать за пачкой розовой почтовой бумаги и вложить в
изящный конверт следующее приглашение дамам из "Сапожной Щетки".
"Цветочная Беседка",
Бонд-стрит. Четверг
Мистер Арчибальд Эглантайн спешит засвидетельствовать свое почтение
миссис и мисс Крамп и просит оказать ему честь и соблаговолить отобедать с
ним в "Звезде и Подвязке" в следующее воскресенье.
Если Вы соизволите принять это приглашение, экипаж мистера Эглантайна
будет подан к Вашему подъезду, а я, если Вы ничего не имеете против, буду
сопровождать Вас верхом".
Это послание было запечатано желтым сургучом и отправлено по
назначению; мистер Эглантайн в тот же вечер, разумеется, самолично
отправился за ответом и, конечно же, предупредил дам, чтобы они обратили
внимание на новый сюртук, в котором он намеревался покрасоваться в
воскресенье, а на следующий день, как и следовало ожидать, у них оказался
мистер Уокер, приехавший предложить билеты, и дамы немедленно посвятили его
в тайну, рассказав, что они собираются ехать в воскресенье в Ричмонд в
карете мистера Снэффла, и о том, что Эглантайн собирается сопровождать их
верхом.
Мистер Уокер не имел собственных лошадей; его блестящие друзья из
"Риджент-клуба" держали их в достаточном количестве либо в собственных
конюшнях, либо в заведении мистера Снэффла, приятеля капитана но колледжу. И
для капитана не составляло особенного труда возобновить знакомство с этим
джентльменом. И вот на следующий день, опираясь на руку лорда Воксхолла,
капитан появился в конюшне Снэффла и принялся разглядывать многочисленных
лошадей, предназначенных для продажи или для скачек; расспрашивая мистера
Снэффла об "Отбивной" в самом шутливом тоне, ему очень скоро удалось
завоевать расположение этого джентльмена и разузнать у него, на какой именно
лошади поедет в воскресенье мистер Эглантайн.
Этот изверг твердо решил про себя подстроить так, чтобы во время
воскресной прогулки Эглантайн свалился с лошади.
- Это единственный в своем роде конь, - проговорил мистер Снэффл, - это
тот самый прославленный "Император", бывший несколько лет тому назад
гордостью цирка Астли, и мистер Дюкроу только потому расстался с ним, что не
мог его видеть после смерти миссис Дюкроу, которая неизменно ездила на нем.
Я решил, что дамам и лондонским щеголям под стать кататься на таком коне, и
купил его (поступь у него удивительная, едешь - точно в кресле сидишь), но
таким смирным он бывает только по воскресеньям.
- Почему же? - спросил капитан. - Почему в воскресенье он бывает
смирнее, чем в другие дни недели?
- А потому, что по воскресеньям на улицах нет музыки. Первому
джентльмену, отправившемуся на нем кататься, пришлось протанцевать кадриль
на верхней Брук-стрит под шарманку, наигрывавшую "Зреют вишни", - вот каков
нрав этой лошадки. Если вы видели "Битву под Аустерлицем", где миссис Д.
выступала в роли женщины-гусара, вы, может, помните, как она вместе с конем
умирала в третьем действии, когда оркестр играл "Боже, храни императора"
(поэтому коня и прозвали "Императором"). А теперь, стоит ему только услышать
этот гимн, как он сразу же встает на дыбы, трясет гривой и перебирает в такт
передними ногами, а потом осторожно припадает к земле, словно сраженный
пушечным ядром. Как-то раз он проделал такой номер с одной дамой перед
Эпсли-хаусом; с тех пор я даю его своим друзьям только по воскресеньям,
когда можно не опасаться таких сюрпризов. Эглантайн - мой друг, не дам же я
ему лошадь, на которую нельзя положиться.
Поболтав еще несколько минут, милорд со своим другом покинули мистера
Снэффла и направились в "Риджент".
- Ну здогово! Чегт побеги! - ликовал его светлость, надрываясь от
хохота. - Поезжайте в моей карете. Возьмите Лангли. Черт побери! За это
стоит заплатить тысячу фунтов!
В субботу ровно в десять часов утра мистер Вулси вошел к мистеру
Эглантайну, держа под мышкой сверток, завязанный в желтый платок. В этом
свертке заключался самый прекрасный и самый элегантный сюртук, какой
когда-либо доводилось носить джентльмену. Он сидел на Эглантайне как
облитой, нигде не морщил, и был такого совершенного покроя, что Эглантайн, с
удовольствием любуясь собой в зеркале, решил, что в таком сюртуке он похож
на мужественного, благородного, чистокровного джентльмена, по меньшей мере
на подполковника.
- Вы полный мужчина, Эглантайн, - проговорил портной, не менее
парфюмера восхищенный собственной работой - с этим ничего не поделаешь, но
теперь, сэр, вы, во всяком случае, больше походите на Геркулеса, чем на
Фальстафа, и если платье может сделать джентльмена, то вы - джентльмен. Я бы
советовал вам завязать ваш голубой галстук чуть пониже и убрать с брюк
нашивки. Оденьтесь построже. Ничего кричащего. Простой жилет, темные брюки,
черный шейный платок, черная шляпа, - и даю голову на отсечение, что завтра
во всей Европе не найдется человека, одетого лучше вас.
- Благодарю вас, Вулси, благодарю вас, дорогой сэр, - говорил
очарованный парфюмер, - а теперь я попрошу вас примерить вот это.
Парик был изготовлен с не меньшим мастерством. Он не был в том пышном
стиле, который так любил сам мистер Эглантайн, - как выражался парфюмер, это
была "простая и скромная шевелюра".
- Можно подумать, мистер Вулси, что они всю жизнь росли у вас на
голове, никому и в голову не придет, что это не ваш естественный цвет
(мистер Вулси покраснел). Теперь вы выглядите на десять лет моложе, и не
вздумайте больше напяливать ваше воронье гнездо.
Вулси посмотрел в зеркало и тоже остался доволен. Соперники пожали друг
другу руки и тотчас же стали друзьями, а парфюмер от полноты чувств
рассказал портному о своих планах на завтрашний день и пригласил его
отобедать вместе со всеми в "Звезде и Подвязке", предложив Вулси место в
коляске.
- А может, хотите поехать верхом? - с необыкновенно важным видом
спросил Эглантайн. - Снэффл посадит вас на лошадь, и если вы захотите, мы
можем поехать по обе стороны коляски.
Но Вулси скромно признался, что он плохой наездник, и с радостью принял
предложенное ему место в коляске с условием, что половину всех расходов на
эту увеселительную поездку он возьмет на себя. Его предложение было принято,
и джентльмены расстались с тем, чтобы вечером встретиться в клубе, где все
были поражены установившимся между ними дружеским тоном.
Вечером в клубе мистер Снэффл повторил мистеру Вулси предложение
парфюмера, заметив, что раз Эглантайн собирается ехать на "Императоре", то и
Вулси непременно должен ехать верхом. Но портной снова отказался, смиренно
признавшись, что ему еще никогда не приходилось садиться на лошадь и что он
во всех отношениях предпочитает верховой езде коляску.
С этого вечера в клубе за Эглантайном твердо укрепилась репутация
"щеголя".
В воскресенье ровно в два часа дня оба кавалера предстали у дверей
"Сапожной Щетки", чтобы встретить двух улыбающихся дам.
- Ах, боже мой! Мистер Эглантайн! - вскричала мисс Крамп, совершенно
ошеломленная его видом. - Я еще никогда в жизни не видела вас таким
красивым!
Услышав такой комплимент, мистер Эглантайн чуть было не бросился к ней
на шею.
- Ах, мама, что же это случилось с мистером Вулси! Он сегодня точно
помолодел на десять лет!
Миссис Крамп согласилась с мнением дочери; Вулси галантно поклонился, и
оба джентльмена обменялись взглядами, выражавшими самое искреннее
расположение.
День был превосходный. Эглантайн в сдвинутой набекрень шляпе, упершись
левой рукой в бок и откинув голову, величественно трусил на своем
покачивающемся седле-кресле; всякий раз как "Император" обгонял коляску, он
оборачивался и с высоты поглядывал на Морджиану. Проезжая мимо Эбенезерской
капеллы, из которой доносилось пение прихожан, "Император" чуть повел ушами,
но в остальном все шло как по маслу; к тому времени, как общество добралось
до Ричмонда, мистер Эглантайн не успел почувствовать ни малейшей усталости,
ноги и руки его ничуть не затекли, и он приехал как раз вовремя, чтобы
передать своего скакуна заботам кучера и предложить дамам руку, когда они
выходили из коляски.
Нет нужды перечислять здесь все те блюда, которыми наслаждалось
общество за обедом в "Звезде и Подвязке". Было бы большим заблуждением с
моей стороны утверждать, что они не пили шампанского. Они веселились, как
только могут веселиться четверо молодых людей в этом христианнейшем мире;
застенчивое внимание парфюмера и мужественное ухаживание портного заставили
Морджиану почти забыть о галантном капитане или, во всяком случае,
совершенно не замечать его отсутствия.
В восемь часов они собрались ехать домой.
- Может быть, вы сядете с нами в коляску, - предложила Морджиана
Эглантайну, подарив его самым нежным взглядом. - А на лошади поедет Дик.
Но Арчибальд был слишком большим любителем верховой езды.
- Боюсь, что не всякий справится с этой лошадью, - проговорил он,
значительно глядя на Морджиану, и горделиво поскакал рядом с коляской. Луна
сияла и при содействии газовых фонарей так бесподобно освещала землю, что и
передать невозможно.
Вдруг вдалеке послышались нежные и жалобные звуки рожка, - кто-то очень
искусно исполнял религиозный гимн.
- Ах, еще и музыка! Это божественно! - вскричала Морджиана, устремляя
глаза к звездам. Музыка слышалась все ближе и ближе, отчего восторг всего
общества все более возрастал. Коляска катилась со скоростью примерно четырех
миль в час, и "Император" принялся на столь же быстром скаку перебирать в
такт музыке передними ногами.
- Не иначе как мистер Вулси доставил нам это удовольствие, -
предположила романтичная Морджиана. - Мистер Эглантайн угощал нас обедом, а
вы решили угостить нас музыкой.
Надо заметить, что во время этого веселого вечера Вулси был слегка, -
всего лишь самую малость, - разочарован, воображая, что Эглантайн, более
наделенный красноречием, чем он, незаслуженно снискал большую
благосклонность дам, а так как Вулси оплатил половину всех расходов, ему
было чрезвычайно досадно, что вся заслуга этой затеи приписывалась одному
Эглантайну. Поэтому, когда мисс Крамп спросила его, не он ли позаботился о
музыке, Вулси имел глупость ответить на ее вопрос уклончиво, ничего не имея
против того, чтобы оставить ее в приятном заблуждении, будто этим скромным
проявлением внимания она обязана ему.
- Если вам это доставляет удовольствие, - ответствовал искусный
закройщик, - о чем еще мечтать мужчине? Да я бы нанял весь оркестр театра
"Друри-Лейн", лишь бы вас порадовать.
Звуки рожка между тем слышались уже совеем близко, и если бы Морджиана
обернулась, она бы поняла, откуда доносилась музыка. Позади них медленно
двигалась карета, запряженная четверкой; два грума со скрещенными на груди
руками ехали на запятках, а на козлах сидел и правил лошадьми маленький
джентльмен в белом сюртуке и шейном платке яркого синего цвета. Рядом с ним
сидел горнист и исполнял те самые мелодии, которые привели в такой восторг
мисс Крамп. Он играл очень мягко и тонко, и звуки "Боже, храни короля" так
нежно лились из медного раструба его рожка, что Крампы, портной и сам
Эглантайн были совершенно покорены и очарованы.
- Спасибо вам, дорогой мистер Вулси, - обратилась к портному Морджиана
в порыве благодарности, на что Эглантайн удивленно вытаращил глаза.
- Честное слово, я тут совершенно ни при чем, - только и успел
выговорить Вулси, как вдруг человек, сидевший в следовавшей за ними карете,
дал знак горнисту: "Пора!" - и рожок затрубил:
Небо храни императора Франции!
Рам-там-там, тара-рам-там...
При этих звуках "Император" взвился на дыбы (а мистер Эглантайн взвыл от
ужаса) и, стоя на задних ногах, передними стал бить воздух. Пока он
отбивал таким образом передними ногами такт, мистер Эглантайн судорожно
вцепился в его гриву; миссис Крамп завизжала; мистер Вулси, Дик, кучер, лорд
Воксхолл (ибо это был он) и два грума его светлости разразились громким
хохотом.
- Помогите! Помогите! - кричала Морджиана.
- Стой! Ай! Ой! - вопил, не помня себя от ужаса, Эглантайн, пока
наконец "Император" не повалился замертво на самую середину мостовой, словно
сраженный пушечным ядром.
Вообразите же себе, о жестокосердые люди, всегда готовые посмеяться над
чужими несчастьями, вообразите себе положение несчастного Эглантайна,
придавленного "Императором"! Он упал очень легко, животное лежало
совершенно. неподвижно, и парфюмер, так же как и лошадь, не подавал никаких
признаков жизни. Эглантайн не потерял сознания, но просто не мог
пошевелиться от страха; он лежал в луже, воображая, что истекает кровью, и
пролежал бы так до утра, если бы грумы его светлости не слезли и не вытащили
его за воротник сюртука из-под лошади, продолжавшей все так же недвижно
лежать на земле.
- Не можете ли вы сыграть "Прекрасную Джуди Калагэн"? - попросил
горниста кучер Снэффла.
Горнист заиграл бравурную арию, лошадь поднялась, и грумы, прислонившие
мистера Эглантайна к фонарному столбу, предложили ему снова вскарабкаться в
седло.
Но парфюмер чувствовал себя слишком несчастным. Дамы с радостью
потеснились и дали ему место подле себя. Дик влез на "Императора" и поскакал
домой. Карета, запряженная четверкой, тоже тронулась под звуки "О дорогой
мой, что же это значит", а мистер Эглантайн мрачно уселся в коляске, с дикой
ненавистью поглядывая на соперника. Панталоны его были запачканы грязью, а
сюртук на спине разорван.
- Вы сильно ушиблись, дорогой мистер Арчибальд? - с неподдельным
участием спрашивала Морджиана.
- Н-не очень, - отвечал бедняга, готовый расплакаться.
- Ах, мистер Вулси, - продолжала добродушная девушка, - как могли вы
так подшутить?
- Да честное же слово... - начал было оправдываться Вулси, но,
представив себе всю смехотворность случившегося, не выдержал и расхохотался.
- Вы, вы - подлый трус, - завопил в бешенстве Эглантайн, - вы смеетесь
надо мной, негодяй! Так вот же вам, получите, сэр! - И он, всей тяжестью
навалившись на портного и чуть не задушив его, принялся с неимоверной
быстротой тузить его кулаками по глазам, по носу, по ушам и, наконец,
сдернул с него парик и вышвырнул его на мостовую.
И тут Морджиана увидела, что Вулси - рыжий {О соперничестве брадобрея с
портным говорится в одной французской басне.}.
в которой число поклонников героини увеличивается, а она сама
становится заметной фигурой в обществе
Прошло два года после празднества в Ричмонде, начавшегося столь мирно и
закончившегося всеобщим смятением. Морджиана так и не смогла простить Вулси
его рыжие волосы или перестать смеяться над несчастьем, постигшим
Эглантайна, а оба джентльмена не в состоянии были примириться друг с другом.
Вулси тут же послал вызов Эглантайну, предлагая ему драться на пистолетах,
но парфюмер отклонил вызов, справедливо утверждая, что торговцы не имеют
дела с такого рода оружием; тогда портной предложил ему встретиться и решить
спор, засучив рукава, как подобает мужчинам, в присутствии друзей из клуба.
Парфюмер заявил на это, что он никогда не примет участия в столь грубом
поединке, после чего Булей, окончательно выведенный из себя, поклялся, что
он непременно вцепится ему в нос, если Эглантайн когда-нибудь переступит
порог клуба; и так один из членов клуба был вынужден покинуть свое кресло.
Сам Булей не пропускал ни одного вечера, но его присутствие не вносило
ни веселья, ни оживления, то есть всего того, что делает приятным мужское
общество в клубе. Входя, Булей первым делом наказывал мальчику-слуге
"доложить ему, как только появится этот негодяй Эглантайн", и, повесив шляпу
на вешалку, принимался с мрачным видом ходить по комнате, хватая себя за
рукава, стискивая кулаки и потрясая ими, словно приводя их в боевую
готовность, чтобы выполнить свое намерение и вцепиться в нос сопернику.
Приготовившись таким образом, он усаживался в кресло и в полном молчании
закуривал трубку, оглядывая всех присутствующих и вскакивая и поддергивая
рукава сюртука, стоило только кому-нибудь войти в комнату.
Клуб решительно не одобрял поведения Вулси. Первым перестал приходить
Клинкер, потом Бастард, торговец домашней птицей. Исчез и Снэффл, ибо Вулси
вызвал на поединок и его в качестве ответчика за недостойное поведение
Эглантайна, но принять вызов Снэффл отказался. Итак, Снэффл тоже выбыл из
членов клуба. В конце концов клуб покинули все, кроме портного и Трэсла,
жившего на той же улице; эти двое продолжали посещать клуб и, сидя по обе
стороны владельца трактира Крампа, как индейские вожди в вигваме, в полном
безмолвии попыхивали трубками. А платье и кресло старого Крамиа становились
ему с каждым днем все просторнее и просторнее; "Отбивная" прекратила свое
существование, и жизнь его утратила всяческий смысл. Однажды в субботу он не
спустился вниз, чтобы занять председательское место в клубе (как он все еще
гордо именовал свою распивочную), а в следующую субботу Трэсл сколотил ему
гроб; и Вулси, шагая рядом с гробовщиком, проводил до могилы родоначальника
"Отбивной".
Миссис Крамп осталась одна на белом свете. То есть как же это одна? -
удивится какой-нибудь наивный добропорядочный читатель. Мой дорогой сэр,
неужели вы так плохо знаете человеческую природу, если не догадались, что не
далее как через неделю после приключения в Ричмонде Морджиана вышла замуж за
капитана Уокера? Это было, разумеется, сделано втайне, а после обряда
бракосочетания они, как это обычно делают молодые люди в мелодрамах, с
повинной головой явились к родителям.
- Простите меня, милые мама и папа, я вышла замуж за капитана, -
объявила Морджиана.
Мама с папой простили ее, да и как могло быть иначе. Папа выдал ей в
приданое часть своего капитала, и Морджиана с радостью вручила деньги мужу.
Свадьба состоялась за несколько месяцев до кончины старого Крампа; миссис
Говард находилась со своим Уокером на континенте, когда произошло это
печальное событие; поэтому-то миссис Крамп и оказалась в полном одиночестве
и без всякой поддержки. В последнее время Морджиана не особенно часто
видалась со своими стариками; разве могла она, вращаясь в высших сферах,
принимать в своей новой изысканной резиденции на Эджуер-роуд старого
трактирщика и его жену? Оставшись одна-одинешенька, миссис Крамп не смогла
жить в доме, где когда-то была так счастлива и пользовалась всеобщим
уважением; она продала патент на владение "Сапожной Щеткой" и, добавив к
полученной сумме собственные сбережения (что в общей сложности составило
около шестидесяти фунтов в год), удалилась на покой, поселившись неподалеку
от милого ее сердцу "Сэдлерс-Уэлза", в пансионе вместе с одной из сорока
учениц миссис Сэрл. Она утверждала, что сердце ее разбито, но тем не менее
по прошествии девяти месяцев со смерти мистера Крампа, желтофиоли,
настурции, белые буковицы и вьюнки вновь расцвели на ее шляпе, а через год
она была так же разодета, как прежде, и снова ежедневно посещала "Уэлз" или