благодаря своим связям с сильными мира сего, он мог помочь получить
какое-нибудь выгодное местечко; он распоряжался судьбой по меньшей мере
полудюжины актеров и актрис, и в жизни последних, по всеобщему утверждению,
он принимал особенно горячее участие. Мы перечислили далеко не все способы,
которыми сей джентльмен умудрялся добывать средства к существованию, но так
как при всем этом он любил жить на широкую ногу, играть и предаваться
всевозможным наслаждениям, то порой, когда его расходы превышали доходы, он
объявлял себя неплатежеспособным и таким способом отделывался от уплаты по
векселям. Он так же свободно и беззаботно чувствовал себя во Флитской
тюрьме, как и на Пэл-Мэл. "Я живу очень просто, - говаривал этот философ, -
если у меня есть деньги, я их трачу, если у меня их нет, я занимаю, а если
мои кредиторы пристают ко мне с ножом к горлу, я объявляю себя банкротом и
остаюсь неуязвимым". Какая счастливая гибкость характера! Я убежден, что,
невзирая на все невзгоды и шаткость положения, во всей Англии не нашлось бы
человека, чей сон был бы столь же безмятежен и совесть так же спокойна, как
у капитана Говарда Уокера.
Предоставив свои бакенбарды мистеру Эглантайну, Уокер вспомнил о дамах,
упомянутых парикмахером, и, обозвав его тихоней и счастливчиком,
поинтересовался, хороши ли его дамы.
Эглантайн решил, что ему, пожалуй, не мешает похвастать перед
человеком, с которым он связан денежными обязательствами, и намекнуть ему на
свои блестящие виды на будущее и, следовательно, на платежеспособность.
- Не правда ли, капитан, через ваше посредничество я получил сто
восемнадцать фунтов, которые вы были так добры раздобыть для меня. Ведь,
если не ошибаюсь, у меня есть два векселя как раз на эту сумму.
- Ну, конечно, старина, а что?
- А то, что я ставлю пять фунтов против одного, что через три месяца
эти векселя будут погашены.
- Идет, я согласен, пусть будет пять фунтов против одного.
Такой неожиданный оборот дела озадачил парфюмера, но до оплаты по
векселям у пего оставалось еще целых три месяца, и он с готовностью
повторил: "Идет!"
- Ну, а что вы скажете, если ваши счета будут оплачены? - продолжал он.
- Не мои, а Пайка, - поправил его Уокер.
- Ну пусть Пайка! Так вот я расплачусь с Минори, разделаюсь со всеми
долгами, вытолкаю Мосроза, и я, и все мое заведение вздохнем свободно, как
локон, который сняли со щипцов, - что вы на это скажете, а?
- Это просто невероятно, разве что скончалась королева Анна и оставила
вам состояние, или еще неведомо откуда вам привалило счастье.
- Ну, это будет почище наследства королевы Анны или еще кого-нибудь.
Что бы вы сказали, если бы увидели вот на этом самом месте, где сейчас сидит
Мосроз (чтоб ему провалиться!), головку с самыми прекрасными волосами во
всей Европе, а? Это такая женщина, я вам скажу, пальчики оближешь! И я скоро
буду иметь честь величать ее миссис Эглантайн и получу за ней в приданое
пять тысяч фунтов стерлингов.
- Ну, Тайни, вам и в самом деле привалило счастье. Надеюсь, вы выпишете
тогда мне парочку векселей, ведь не забудете же вы старого друга?
- Ну нет, этого я не сделаю. Но за моим столом всегда найдется для вас
местечко; и я надеюсь частенько видеть вас у нашего камелька.
- А что скажет француженка-модистка? Она, чего доброго, повесится с
отчаянья.
- Тсс. Ни слова о ней. Довольно с меня всех этих развлечений; поверьте,
что Эглантайн уже не прежний легкомысленный, молодой весельчак; я хочу
остепениться, хочу обзавестись семьей. Мне нужна подруга жизни, которая
разделяла бы мои заботы. Мне нужен покой. Я чувствую, что старею.
- Ха-ха-ха! Вы, вы...
- Да, да, я мечтаю о семейном очаге, и он у меня будет.
- И вы перестанете ходить в свой клуб?
- В "Отбивную"? Ну, конечно, женатому человеку не пристало посещать
такие места, мне-то уж во всяком случае, а съесть отбивную я могу и дома. Но
прошу вас, капитан, никому об этом ни слова; леди, о которой я говорил...
- Уж не ее ли вы ждете? Ах вы, негодный!
- Ну да, это она и ее мать. А теперь вам пора уходить.
Но мистер Уокер твердо решил, что никуда не уйдет, пока не увидит этих
прекрасных дам.
После того, как операция над бакенбардами мистера Уокера была
завершена, он в самом лучшем расположении? духа подошел к зеркалу и стал
приводить себя в порядок; вытянув шею, он полюбовался огромной булавкой,
воткнутой в галстук, и принялся самодовольно разглядывать свою левую,
особенно любимую им бакенбарду. Эглантайн с непринужденным, но довольно
грустным видом расположился на диване; одной рукой он вертел щипцы, которыми
только что расправлялся с Уокером, а другой теребил кольцо: он думал. Думал
о Морджиане, и о векселе, срок которого истекал шестнадцатого числа, и еще
он думал о светло-голубом бархатном халате, расшитом золотом, в котором он
бывал так неотразим, - мысли его не сходили с маленькой орбиты его
привязанностей, опасений и тщеславных надежд.
"Черт побери, - думал между тем мистер Уокер. - Я красив, такие
бакенбарды, как у меня, не всякий день встретишь. А если кто и заметит, что
я подкрашиваю бороду, так я..."
В эту самую минуту дверь распахнулась, и полная дама с локоном,
ниспадающим на лоб, в желтой шали, в зеленой бархатной шляпе с перьями, в
полусапожках и в коричневом, расписанном тюльпанами и прочими экзотическими
растениями платье, - одним словом, миссис Крамп и ее дочь влетели в комнату.
- Вот и мы, мистер Эглантайн, - игриво воскликнула миссис Крамп, весело
и дружелюбно приветствуя его. - Ах, боже мой, у вас тут, кажется,
посторонний джентльмен!
- Прошу вас не стесняться моим присутствием, - ответствовал
вышеупомянутый джентльмен с присущей ему обворожительностью. - Я друг
Эглантайна, не правда ли, Эгг? Мы ведь одного поля ягоды?
- Не знаю, как насчет поля, но то, что вы фрукт - это верно, -
проговорил, вставая с дивана, парфюмер.
- Вы, значит, куафер? - спросила миссис Крамп. - Знаете, мистер
Эглантайн, в людях, занимающихся вашим делом, есть что-то особенное, я бы
сказала изысканное.
- Вы мне льстите, сударыня, - с невозмутимым видом ответил на
комплимент мистер Уокер. - Вы позволите мне продемонстрировать мое искусство
на вас или на вашей прелестной дочери? Мне, конечно, далеко до Эглантайна,
но, уверяю вас, я совсем не так уж плохо справляюсь с этим делом.
- Бросьте, капитан, - прервал его парфюмер, не слишком-то обрадованный
встречей между Уокером и предметом своих воздыханий. - Никакой он не
парикмахер, миссис Крамп, это капитан Уокер, которого я имею честь называть
своим другом. Это первый щеголь в городе из самого что ни на есть высшего
общества, - добавил он вполголоса, чтобы слышала только миссис Крамп.
Обыгрывая ошибку, только что совершенную миссис Крамп, Уокер немедленно
сунул щипцы в огонь и повернулся к дамам с такой чарующей улыбкой, что обе
они, узнав теперь его истинное положение в обществе, вспыхнули, усмехнулись
и остались, казалось, чрезвычайно довольны его шуткой. Маменька посмотрела
на Джину, Джина - на маменьку, после чего маменька легонько подтолкнула
дочку в то место, которое граничило с ее изящной талией, и обе они залились
смехом, каким умеют смеяться только дамы и каким, смеем надеяться, они будут
способны смеяться до скончания века. Разве нужен для смеха повод? Давайте
смеяться всегда, когда нам этого хочется, так же как мы засыпаем, когда нам
хочется спать. Миссис Крамп и ее дочь смеялись от всей души, не сводя
больших сияющих глаз с мистера Уокера.
- Я ни за что не уйду, - говорил он, подходя к дамам с раскаленными
щипцами в руке и вытирая их оберточной бумагой с ловкостью заправского
мастера своего дела (надо вам сказать, что Уокер каждое утро со всей
тщательностью и с большим искусством сам подвивал свои огромные бакенбарды),
- я ни за что не уйду, дорогой мой Эглантайн. Раз миледи приняла меня за
парикмахера, я имею полное право оставаться здесь.
- Ах нет, как можно! - вскричала миссис Крамп, покраснев неожиданно как
пион.
- Но ведь я надену свой пеньюар, мама, - возразила мисс, взглянув было
на джентльмена, но вдруг потупилась и тоже залилась краской.
- Но, Джина, говорю же тебе, ему нельзя тут оставаться: уж не думаешь
ли ты, что я стану снимать при нем свою...
- Ах, вот оно что, мама имеет в виду свою накладку! - подсказала мисс
Крамп, подпрыгивая и заливаясь неудержимым хохотом, и в ответ на ее смех
почтенная хозяйка "Сапожной Щетки", любившая шутку, даже когда она
отпускалась по ее собственному адресу, тоже рассмеялась и заявила, что никто
еще, кроме мистера Крампа и мистера Эглантайна, не видел ее без упомянутого
украшения.
- Ну так уходите же, насмешник, - обратилась мисс Крамп к Уокеру, - я
хочу поспеть к увертюре, а сейчас уже шесть часов, и мы непременно опоздаем.
Но это "уходите" было сказано таким тоном, что проницательный мистер
Уокер понял его как "останьтесь".
- И не подумаю, Эгги, я не уйду отсюда, пока вы не кончите завивать
этих дам; разве вы сами не говорили, что во всей Европе не найти таких
волос, как у мисс Крамп? Неужели же вы думаете, что я соглашусь уйти, не
увидев это чудо? Да ни за что на свете!
- Ах вы, противный, гадкий, несносный насмешник! - воскликнула мисс
Крамп. Но с этими словами она сняла шляпу и повесила ее на один из
подсвечников, стоявших перед зеркалом мистера Эглантайна (это была черная
бархатная шляпка с отделкой из дешевых кружев и украшенная настурциями,
вьюнками и желтофиолей).
- Подайте мне, пожалуйста, мой пеньюар, мистер Арчибальд, - обратилась
она к Эглантайну, и Эглантайн, готовый на все, когда она называла его по
имени, немедленно извлек требуемое одеяние и окутал им нежные плечи дамы,
которая тем временем сняла со лба диадему из накладного золота, вынула два
медных гребня с поддельными рубинами и третий, тот, что придерживал пучок на
затылке, затем посмотрела своими огромными глазами на незнакомца, тряхнула
головой, и роскошная волна переливающихся, великолепных, вьющихся, черных,
как агат, волос хлынула водопадом вниз, - зрелище, должен сказать, которое
доставило бы наслаждение самому мистеру Роуленду. Волосы рассыпались по ее
плечам, по спине, по спинке кресла, на котором она сидела, и из-под этого
каскада волос лукаво блестели глаза, а розовое личико сияло торжествующей
улыбкой, говорившей: ну видели вы где-нибудь подобное небесное создание?
- Черт побери, я никогда не видел ничего более прекрасного! - вскричал
мистер Уокер с нескрываемым восхищением.
- В самом деле, - проговорила миссис Крамп, принимая комплимент на свой
счет. - Когда я в тысяча восемьсот двадцатом году играла в "Уэлзе" и у меня
родилось это прелестное дитя, мои волосы были точно такие же. Меня прозвали
из-за них "Вороново крыло", и теперь я частенько говорю Морджиане, что она
появилась на свет для того, чтобы похитить волосы у матери. Случалось ли вам
бывать в "Уэлзе" в тысяча восемьсот двадцатом году, сэр? Может, вы запомнили
мисс Деланси. Я же и есть та самая мисс Деланси! Может, помните;
Тара-рим, тара-рим,
Звезды светят несмело.
Над обрывом речным
Вдруг гитара запела.
Сладкий звук за кустом
Над водою глубокой
Мне поведал о том,
Что Селим недалеко.
Помните из "Багдадских колоколов"? Фатиму играла Деланси, а Селима -
Бенломонд (его настоящее имя было Баньон, на этом и кончилась его карьера,
бедняги). Так вот я пела под аккомпанемент тамбурина, а после каждого
куплета танцевала:
Тара-рим, тара-рим,
Нежный голос поет,
Нежный звон колокольный
С минаретов плывет.
- Ой! - вдруг вскрикнула в эту минуту, словно от нестерпимой боли, мисс
Крамп (не знаю, ущипнул ли ее парикмахер, или дернул, или, быть может,
вырвал один из волосков на ее прелестной головке). - Ой, мистер Эглантайн,
вы меня убьете!
Ее маменька, увлекшаяся в это время ролью и державшая конец боа на
манер тамбурина, и мистер Уокер, с восторгом следивший за ее игрой и почти
забывший в это мгновенье чары дочери, - оба тут же повернулись к Морджиане и
принялись выражать ей свое сочувствие.
- Убить вас, Морджиана, мне убить вас?! - с упреком сказал Эглантайн.
- Все прошло, мне уже лучше, - с улыбкой заявила юная леди, - право,
мистер Арчибальд, не беспокойтесь.
И если уж говорить правду, то на всей ярмарке невест ж даже среди самых
что ни на есть великосветских хозяек самых что ни на есть великосветских
лакеев, посещавших "Сапожную Щетку", не нашлось бы большей кокетки, чем мисс
Морджиана. Она считала себя самым обворожительным, созданьем на свете.
Стоило ей встретиться с незнакомым мужчиной, как она тут же начинала
пробовать на нем силу своих чар; ее красота, ее манеры - вся ее внешность
отличались яркостью и притягательностью, которые, естественно, пользуются
самым большим успехом в нашем мире, ибо люди охотнее и больше всего
восхищаются тем, что само бросается в глаза; и потопу нередко оказывается,
что в женском цветнике наибольшее восхищение вызывает такой цветок, как
тюльпан, а какая-нибудь скромная фиалка или маргаритка остаются никем не
замеченными. Таким именно тюльпаном и была Морджиана, и ее неизменно
окружала целая толпа любителей тюльпанов.
Итак, простонав сначала "ой-ой-ой!", а затем успокоив всех, сказав, что
ей лучше, Морджиана привлекла к себе всеобщее внимание. Последние ее слова
чрезвычайно воодушевили мистера Эглантайна, и, взглянув на мистера Уоркера,
он спросил:
- Не говорил ли я вам, капитан, что это чудо природы? Вы только
посмотрите на эти волосы, они черные и блестящие, как атлас. Они весят не
менее пятнадцати фунтов, и я не позволю какому-нибудь растяпе-подмастерью
вроде Мосроза, да и вообще никому не позволю притронуться к этим волосам,
хотя бы и за пятьсот гиней. Ах, мисс Морджиана, помните, что вас всегда
будет причесывать Эглантайн, помните это!
И с этими словами сей достойный джентльмен начал осторожно: смазывать
"Эглантинией" божественные локоны, которые он боготворил со всей страстью,
на какую только способен мужчина и художник.
Что до Морджианы, я надеюсь, никто из читателей не осудит бедную
девочку за то, что она выставляла напоказ свои волосы. Ее локоны были ее
гордостью. В одном любительском театре она даже исполняла такие роли, в
которых можно было покрасоваться с распущенными волосами; однако это отнюдь
не мешало ей оставаться скромной и стыдливой девушкой, в чем невозможно
усомниться, ибо, когда мистер Уокер, пока мистер Эглантайн занимался
разглагольствованиями, подошел к ней и нежно дотронулся до ее локонов, она
вскрикнула и вздрогнула всем телом. А мистер Эглантайн с необыкновенной
важностью произнес:
- Капитан, можно любоваться полосами мисс Крамп, но прикасаться к ним
нельзя.
- Вы правы, Эглантайн. Ни в коем случаев - вмешалась мать. - А теперь
моя очередь, и, я надеюсь, джентльмен будет настолько любезен, что оставит
нас.
- Да неужто?! - вскричал мистер Уокер; было уже половина седьмого, а
так как он собирался обедать в "Риджент-клубе", да к тому же ему совсем не
хотелось вызывать ревность Эглантайна, которого явно раздражало его
присутствие, - то, как только прическа мисс Крамп была завершена, он взял
шляпу и, поклонившись ей и ее матери, удалился.
- Смею вас уверить, - говорил Эглантайн, кивнув в его сторону, - это
настоящий великосветский франт, из самого что ни на есть высшего общества,
можете мне поверить. Он на короткой ноге с маркизом Биллингсгетом, с лордом
Воксхоллом и всем этим кругом.
- Он очень приятный, - произнесла миссис Крамп.
- Подумаешь! А по-моему, ничего особенного, - сказала Морджиана.
А капитан Уокер шагал тем временем к своему клубу, раздумывая о
прелестях Морджианы: "Что за волосы, что за глаза у этой девушки, прямо как
бильярдные шары, и к тому же еще пять тысяч фунтов. Да, повезло этому
Эглантайну. Но откуда у нее взялись такие деньги, этого не может быть".
Едва лишь манипуляции, производимые над накладкой миссис Крамп, были
окончены (все это время Морджиана с чрезвычайным удовольствием разглядывала
последние французские моды в "Курье де Дам" и думала о том, как она
перекрасит розовую атласную нижнюю юбку и сделает из нее мантилью, в
точности такую же, как в журнале), едва лишь, повторяю, с накладкой миссис
Крамп было покончено, как обе леди распростились с мистером Эглантайном и
поспешили в находившуюся по соседству "Сапожную Щетку", где их уже ожидала
прелестная зеленая карета (нанятая в соседнем извозчичьем дворе), и в то
время как они входили в трактир, джентльмен, восседавший на козлах,
почтительно дотронулся до шляпы и приветствовал их взмахом кнута.
- Мистер Булей ожидает вас, - доложил этот джентльмен-кучер из конюшен
мистера Снэффла, - он уже раз сто выбегал на улицу посмотреть, не идете ли
вы.
И в самом деле, дома их дожидался портной мистер Булей, нанявший
карету, чтобы везти дам в театр.
Право же, со стороны Морджианы нехорошо было отправляться в театр с
одним поклонником после того, как она только что сделала прическу у другого,
но что поделать, таковы уж хорошенькие женщины! Если у какой-нибудь из них
двенадцать обожателей, она должна перепробовать свою власть над всеми
двенадцатью; подобно франтихе, обладательнице многочисленных туалетов,
любящей разнообразие и появляющейся каждый день в новом платье, юная
ветреная красавица меняет своих возлюбленных, то поощряя сегодня черные
бакенбарды, то улыбаясь завтра русым, то воображая, что ей больше всех
нравится веселый улыбающийся краснобай, то вдруг по прихоти своей капризной
фантазии предпочитая грустного сентиментального меланхолика. Не будем
слишком нетерпимы к проявлениям непостоянства и причудам красоты; поверьте,
что те особы женского пола, которые осуждают своих сестер за легкомыслие и
осыпают их упреками за то, что они благоволят то к одному, то к другому
ухажеру, вели бы себя точно так же, будь у них хоть малейший шанс на успех,
а постоянство их можно уподобить постоянству, которое я проявляю в данный
момент к моему пальто только потому, что у меня нет другого.
- Джина, дорогая, ты видела Булей? - обратилась мать к молодой леди.Он
в буфете с твоим отцом. На нем военный мундир с гербовыми пуговицами, можно
и впрямь подумать, что он настоящий офицер.
Это было в стиле мистера Булей - он всячески стремился походить на
военных, которым ему, по роду его ремесла, приходилось шить столько
великолепных красных и синих мундиров (в которых щеголяет наша армия). А что
до гербовых пуговиц, то не он ли изготовил целый набор мундиров для его
величества покойного короля Георга IV? Рассказывая об этом, он неизменно
присовокуплял: "У нас, сэр, хранятся мерки с принца Блюхера и принца
Шварценберга, да и не только с них, я кроил для самого Веллингтона". При его
рвении, я полагаю, Булей не преминул бы отправиться на остров Святой Елены,
чтобы сшить мундир Наполеону. На нем был иссиня-черный парик и бакенбарды
той же масти. Он выражался всегда кратко и решительно, а отправляясь на
костюмированные балы и маскарады, наряжался фельдмаршалом.
- Сегодня он просто бесподобен, - продолжала миссис Крамп.
- Да, - согласилась Джина, - но у него такой безобразный парик, а
волоски его накрашенных бакенбард вечно пристают к белым перчаткам.
- Ни у кого теперь нет своих волос, милочка, - со вздохом заметила
миссис Крамп, - у одного только Эглантайна роскошные волосы.
- Как у всех парикмахеров, - пренебрежительно возразила Морджиана. -
Противно, что у них у всех такие жирные короткие пальцы.
Ей-богу, с прелестной Морджианой творилось что-то неладное. Уж не
предпочла ли она какого-нибудь претендента всем остальным? Быть может, юный
Глобер, игравший в любительских спектаклях Ромео, оказался моложе и
прекраснее других? Или, встретившись с таким истым джентльменом, как мистер
Уокер, она острее почувствовала недостаток утонченности в своих прежних
обожателях? Так или иначе, но в течение целого вечера она была необычайно
холодна, несмотря на все знаки внимания со стороны мистера Булей, то и дело
посматривала на дверь ложи, словно поджидая кого-то, и скушала всего лишь
несколько устриц из бочонка, любезно присланного портным к ужину в "Сапожную
Щетку".
- В чем дело? - спросил мистер Булей своего союзника Крампа, после того
как дамы удалились и они остались вдвоем. - Она рта не раскрыла за целый
вечер. Она ни разу не посмеялась над фарсом и ни разу не заплакала, когда
давали трагедию, а вы знаете, как легко она смеется и плачет. Она выпила
всего только полстакана негуса, а пива - не более четверти стакана.
- Да, - спокойно подтвердил мистер Крамп. - Не иначе как брадобрей
приворожил ее: он ее причесывал перед театром.
- Я его пристрелю, чтоб ему пусто было! Чтобы этот глупый жирный
женоподобный боров женился на мисс Морджиане! Никогда! Я застрелю его. В
следующую же субботу я вызову его на дуэль. Уж я наступлю на его любимую
мозоль, я оттаскаю его за нос.
- Только чтобы никаких ссор в "Отбивной", - твердо возразил мистер
Крамп. - Пока я сижу в этом кресле, я не допущу здесь никаких ссор!
- Надеюсь, во всяком случае, вы останетесь моим другом?
- Разумеется, и вы это прекрасно знаете. Вы куда солиднее, и вы мне
больше по душе, чем Эглантайн. Я больше доверяю вам, сэр, вы мужественнее,
чем Эглантайн, хоть вы и портной, и я от всей души желаю, чтобы Морджиана
досталась вам. Миссис Крами, как мне известно, думает на этот счет иначе. Но
вот что я вам скажу: женщины любят поступать по-своему, и в этом отношении
Морджиана не уступает своей матери, последнее слово, можете быть уверены,
будет за ней.
После этого разговора мистер Вулси отправился домой все с той же
непоколебимой решимостью расправиться с Эглантайном. А мистер Крамп
преспокойно отошел ко сну и запустил носом свою обычную трель. Эглантайн же
несколько минут терзался отчаянной ревностью, ибо он успел побывать в клубе
и узнать, что Морджиана ездила в театр с его соперником. А мисс Морджиана
видела во сне (сказать ли?) кого-то, чрезвычайно походившего на капитана
Говарда Уокера. "Супруга капитана такого-то, - думала она. - До чего же мне
нравятся настоящие джентльмены!"
Сам же мистер Уокер примерно в это самое время брел, пошатываясь, из
"Риджент-клуба".
- Что за волосы! Что за брови! Что за глаза! Как б-бильярдные шары,
черт возьми! - бормотал он, заикаясь.
в которой мистер Уокер делает три попытки разузнать, где живет
Морджиана
На следующий день после обеда в "Риджент-клубе" мистер Уокер направился
в лавку своего друга парфюмера, где в передней комнате восседал, по своему
обыкновению, молодой человек по имени Мосроз.
По той или иной причине капитан находился в чрезвычайно хорошем
расположении духа и, совершенно забыв о диалоге, происшедшем накануне между
ним и помощником мистера Эглантайна, необыкновенно любезно обратился к
последнему.
- Доброе утро, мистер Мосроз, - проговорил капитан Уокер, - вы свежи,
как роза, ей-богу, Мосроз.
- А вы желты, как гинея, - мрачно отвечал Мосроз, уверенный, что
капитан над ним издевается.
- Вы знаете, сэр, - продолжал, нисколько не обидевшись, капитан, - я,
кажется, хватил вчера лишнего.
- Ну так вы всегда были свиньей, - проговорил мистер Мосроз.
- Благодарю вас, сэр, от такого слышу, - ответил капитан.
- Ах, так я свинья, ну таки сверну я вам за это шею, - продолжал
пререкаться молодой человек, в полной мере владея искусством, столь
распространенным среди его собратьев.
- Да разве я сказал что-нибудь обидное для вас, мой дорогой, - удивился
Уокер, - не вы ли сами...
- Так вы хотите сказать, что я лгу? - рассвирепел Мосроз, всей душой
ненавидевший Уокера и нисколько не старавшийся скрывать свои чувства.
Говоря по правде, он давно уже искал случая затеять ссору с Уокером и
выжить его, если это окажется возможным, из лавки Эглантайна.
- Так, значит, вы хотите сказать, что я лгу, мистер Хукер Уокер?
- Попридержите-ка язык, Амос, черт бы вас побрал, - вскипел капитан,
для которого имя Хукер было все равно что нож в сердце; но в эту минуту в
лавку вошел посетитель, на лице мистера Амоса свирепое выражение сменилось
слащавой улыбкой, а мистер Уокер прошел в залу.
Увидев мистера Эгяавтайна, Уокер и сам тотчас же расплылся в широчайшей
улыбке, уселся на диван, протянул руку парфюмеру и принялся болтать с ним
самым дружелюбным образом.
- Ну и обед, Тайни, скажу я вам! А что за знатные особы присутствовали
на этом обеде! Биллингсгет, Воксхолл, Синкбарз, Бафф из голубых драгун и еще
с полдюжины таких же молодцов. А как вы думаете, во сколько обошелся этот
обед на человека? Держу пари, ни за что не отгадаете.
- По две гинеи с носа, не считая, конечно, вина? - предположил
почтенный парфюмер.
- Не угадали!
- Ну, по десять гиней с носа. Меня ничто не удивит, разве я не понимаю,
что когда соберетесь вы - важные особы, то денег вы не считаете. Я сам
однажды в "Звезде и Подвязке" выложил...
- Восемнадцать пенсов?
- Как бы не так, восемнадцать пенсов, сэр! Я заплатил по тридцать пять
шиллингов за брата. Можете не сомневаться, что я умею быть джентльменом не
хуже других, - с чрезвычайным достоинством возразил парфюмер.
- Ну, а мы заплатили как раз по восемнадцать пенсов, и ни гроша больше,
клянусь честью.
- Ну уж это глупости, вы просто шутите. Чтобы маркиз Биллингсгет обедал
какое-нибудь выгодное местечко; он распоряжался судьбой по меньшей мере
полудюжины актеров и актрис, и в жизни последних, по всеобщему утверждению,
он принимал особенно горячее участие. Мы перечислили далеко не все способы,
которыми сей джентльмен умудрялся добывать средства к существованию, но так
как при всем этом он любил жить на широкую ногу, играть и предаваться
всевозможным наслаждениям, то порой, когда его расходы превышали доходы, он
объявлял себя неплатежеспособным и таким способом отделывался от уплаты по
векселям. Он так же свободно и беззаботно чувствовал себя во Флитской
тюрьме, как и на Пэл-Мэл. "Я живу очень просто, - говаривал этот философ, -
если у меня есть деньги, я их трачу, если у меня их нет, я занимаю, а если
мои кредиторы пристают ко мне с ножом к горлу, я объявляю себя банкротом и
остаюсь неуязвимым". Какая счастливая гибкость характера! Я убежден, что,
невзирая на все невзгоды и шаткость положения, во всей Англии не нашлось бы
человека, чей сон был бы столь же безмятежен и совесть так же спокойна, как
у капитана Говарда Уокера.
Предоставив свои бакенбарды мистеру Эглантайну, Уокер вспомнил о дамах,
упомянутых парикмахером, и, обозвав его тихоней и счастливчиком,
поинтересовался, хороши ли его дамы.
Эглантайн решил, что ему, пожалуй, не мешает похвастать перед
человеком, с которым он связан денежными обязательствами, и намекнуть ему на
свои блестящие виды на будущее и, следовательно, на платежеспособность.
- Не правда ли, капитан, через ваше посредничество я получил сто
восемнадцать фунтов, которые вы были так добры раздобыть для меня. Ведь,
если не ошибаюсь, у меня есть два векселя как раз на эту сумму.
- Ну, конечно, старина, а что?
- А то, что я ставлю пять фунтов против одного, что через три месяца
эти векселя будут погашены.
- Идет, я согласен, пусть будет пять фунтов против одного.
Такой неожиданный оборот дела озадачил парфюмера, но до оплаты по
векселям у пего оставалось еще целых три месяца, и он с готовностью
повторил: "Идет!"
- Ну, а что вы скажете, если ваши счета будут оплачены? - продолжал он.
- Не мои, а Пайка, - поправил его Уокер.
- Ну пусть Пайка! Так вот я расплачусь с Минори, разделаюсь со всеми
долгами, вытолкаю Мосроза, и я, и все мое заведение вздохнем свободно, как
локон, который сняли со щипцов, - что вы на это скажете, а?
- Это просто невероятно, разве что скончалась королева Анна и оставила
вам состояние, или еще неведомо откуда вам привалило счастье.
- Ну, это будет почище наследства королевы Анны или еще кого-нибудь.
Что бы вы сказали, если бы увидели вот на этом самом месте, где сейчас сидит
Мосроз (чтоб ему провалиться!), головку с самыми прекрасными волосами во
всей Европе, а? Это такая женщина, я вам скажу, пальчики оближешь! И я скоро
буду иметь честь величать ее миссис Эглантайн и получу за ней в приданое
пять тысяч фунтов стерлингов.
- Ну, Тайни, вам и в самом деле привалило счастье. Надеюсь, вы выпишете
тогда мне парочку векселей, ведь не забудете же вы старого друга?
- Ну нет, этого я не сделаю. Но за моим столом всегда найдется для вас
местечко; и я надеюсь частенько видеть вас у нашего камелька.
- А что скажет француженка-модистка? Она, чего доброго, повесится с
отчаянья.
- Тсс. Ни слова о ней. Довольно с меня всех этих развлечений; поверьте,
что Эглантайн уже не прежний легкомысленный, молодой весельчак; я хочу
остепениться, хочу обзавестись семьей. Мне нужна подруга жизни, которая
разделяла бы мои заботы. Мне нужен покой. Я чувствую, что старею.
- Ха-ха-ха! Вы, вы...
- Да, да, я мечтаю о семейном очаге, и он у меня будет.
- И вы перестанете ходить в свой клуб?
- В "Отбивную"? Ну, конечно, женатому человеку не пристало посещать
такие места, мне-то уж во всяком случае, а съесть отбивную я могу и дома. Но
прошу вас, капитан, никому об этом ни слова; леди, о которой я говорил...
- Уж не ее ли вы ждете? Ах вы, негодный!
- Ну да, это она и ее мать. А теперь вам пора уходить.
Но мистер Уокер твердо решил, что никуда не уйдет, пока не увидит этих
прекрасных дам.
После того, как операция над бакенбардами мистера Уокера была
завершена, он в самом лучшем расположении? духа подошел к зеркалу и стал
приводить себя в порядок; вытянув шею, он полюбовался огромной булавкой,
воткнутой в галстук, и принялся самодовольно разглядывать свою левую,
особенно любимую им бакенбарду. Эглантайн с непринужденным, но довольно
грустным видом расположился на диване; одной рукой он вертел щипцы, которыми
только что расправлялся с Уокером, а другой теребил кольцо: он думал. Думал
о Морджиане, и о векселе, срок которого истекал шестнадцатого числа, и еще
он думал о светло-голубом бархатном халате, расшитом золотом, в котором он
бывал так неотразим, - мысли его не сходили с маленькой орбиты его
привязанностей, опасений и тщеславных надежд.
"Черт побери, - думал между тем мистер Уокер. - Я красив, такие
бакенбарды, как у меня, не всякий день встретишь. А если кто и заметит, что
я подкрашиваю бороду, так я..."
В эту самую минуту дверь распахнулась, и полная дама с локоном,
ниспадающим на лоб, в желтой шали, в зеленой бархатной шляпе с перьями, в
полусапожках и в коричневом, расписанном тюльпанами и прочими экзотическими
растениями платье, - одним словом, миссис Крамп и ее дочь влетели в комнату.
- Вот и мы, мистер Эглантайн, - игриво воскликнула миссис Крамп, весело
и дружелюбно приветствуя его. - Ах, боже мой, у вас тут, кажется,
посторонний джентльмен!
- Прошу вас не стесняться моим присутствием, - ответствовал
вышеупомянутый джентльмен с присущей ему обворожительностью. - Я друг
Эглантайна, не правда ли, Эгг? Мы ведь одного поля ягоды?
- Не знаю, как насчет поля, но то, что вы фрукт - это верно, -
проговорил, вставая с дивана, парфюмер.
- Вы, значит, куафер? - спросила миссис Крамп. - Знаете, мистер
Эглантайн, в людях, занимающихся вашим делом, есть что-то особенное, я бы
сказала изысканное.
- Вы мне льстите, сударыня, - с невозмутимым видом ответил на
комплимент мистер Уокер. - Вы позволите мне продемонстрировать мое искусство
на вас или на вашей прелестной дочери? Мне, конечно, далеко до Эглантайна,
но, уверяю вас, я совсем не так уж плохо справляюсь с этим делом.
- Бросьте, капитан, - прервал его парфюмер, не слишком-то обрадованный
встречей между Уокером и предметом своих воздыханий. - Никакой он не
парикмахер, миссис Крамп, это капитан Уокер, которого я имею честь называть
своим другом. Это первый щеголь в городе из самого что ни на есть высшего
общества, - добавил он вполголоса, чтобы слышала только миссис Крамп.
Обыгрывая ошибку, только что совершенную миссис Крамп, Уокер немедленно
сунул щипцы в огонь и повернулся к дамам с такой чарующей улыбкой, что обе
они, узнав теперь его истинное положение в обществе, вспыхнули, усмехнулись
и остались, казалось, чрезвычайно довольны его шуткой. Маменька посмотрела
на Джину, Джина - на маменьку, после чего маменька легонько подтолкнула
дочку в то место, которое граничило с ее изящной талией, и обе они залились
смехом, каким умеют смеяться только дамы и каким, смеем надеяться, они будут
способны смеяться до скончания века. Разве нужен для смеха повод? Давайте
смеяться всегда, когда нам этого хочется, так же как мы засыпаем, когда нам
хочется спать. Миссис Крамп и ее дочь смеялись от всей души, не сводя
больших сияющих глаз с мистера Уокера.
- Я ни за что не уйду, - говорил он, подходя к дамам с раскаленными
щипцами в руке и вытирая их оберточной бумагой с ловкостью заправского
мастера своего дела (надо вам сказать, что Уокер каждое утро со всей
тщательностью и с большим искусством сам подвивал свои огромные бакенбарды),
- я ни за что не уйду, дорогой мой Эглантайн. Раз миледи приняла меня за
парикмахера, я имею полное право оставаться здесь.
- Ах нет, как можно! - вскричала миссис Крамп, покраснев неожиданно как
пион.
- Но ведь я надену свой пеньюар, мама, - возразила мисс, взглянув было
на джентльмена, но вдруг потупилась и тоже залилась краской.
- Но, Джина, говорю же тебе, ему нельзя тут оставаться: уж не думаешь
ли ты, что я стану снимать при нем свою...
- Ах, вот оно что, мама имеет в виду свою накладку! - подсказала мисс
Крамп, подпрыгивая и заливаясь неудержимым хохотом, и в ответ на ее смех
почтенная хозяйка "Сапожной Щетки", любившая шутку, даже когда она
отпускалась по ее собственному адресу, тоже рассмеялась и заявила, что никто
еще, кроме мистера Крампа и мистера Эглантайна, не видел ее без упомянутого
украшения.
- Ну так уходите же, насмешник, - обратилась мисс Крамп к Уокеру, - я
хочу поспеть к увертюре, а сейчас уже шесть часов, и мы непременно опоздаем.
Но это "уходите" было сказано таким тоном, что проницательный мистер
Уокер понял его как "останьтесь".
- И не подумаю, Эгги, я не уйду отсюда, пока вы не кончите завивать
этих дам; разве вы сами не говорили, что во всей Европе не найти таких
волос, как у мисс Крамп? Неужели же вы думаете, что я соглашусь уйти, не
увидев это чудо? Да ни за что на свете!
- Ах вы, противный, гадкий, несносный насмешник! - воскликнула мисс
Крамп. Но с этими словами она сняла шляпу и повесила ее на один из
подсвечников, стоявших перед зеркалом мистера Эглантайна (это была черная
бархатная шляпка с отделкой из дешевых кружев и украшенная настурциями,
вьюнками и желтофиолей).
- Подайте мне, пожалуйста, мой пеньюар, мистер Арчибальд, - обратилась
она к Эглантайну, и Эглантайн, готовый на все, когда она называла его по
имени, немедленно извлек требуемое одеяние и окутал им нежные плечи дамы,
которая тем временем сняла со лба диадему из накладного золота, вынула два
медных гребня с поддельными рубинами и третий, тот, что придерживал пучок на
затылке, затем посмотрела своими огромными глазами на незнакомца, тряхнула
головой, и роскошная волна переливающихся, великолепных, вьющихся, черных,
как агат, волос хлынула водопадом вниз, - зрелище, должен сказать, которое
доставило бы наслаждение самому мистеру Роуленду. Волосы рассыпались по ее
плечам, по спине, по спинке кресла, на котором она сидела, и из-под этого
каскада волос лукаво блестели глаза, а розовое личико сияло торжествующей
улыбкой, говорившей: ну видели вы где-нибудь подобное небесное создание?
- Черт побери, я никогда не видел ничего более прекрасного! - вскричал
мистер Уокер с нескрываемым восхищением.
- В самом деле, - проговорила миссис Крамп, принимая комплимент на свой
счет. - Когда я в тысяча восемьсот двадцатом году играла в "Уэлзе" и у меня
родилось это прелестное дитя, мои волосы были точно такие же. Меня прозвали
из-за них "Вороново крыло", и теперь я частенько говорю Морджиане, что она
появилась на свет для того, чтобы похитить волосы у матери. Случалось ли вам
бывать в "Уэлзе" в тысяча восемьсот двадцатом году, сэр? Может, вы запомнили
мисс Деланси. Я же и есть та самая мисс Деланси! Может, помните;
Тара-рим, тара-рим,
Звезды светят несмело.
Над обрывом речным
Вдруг гитара запела.
Сладкий звук за кустом
Над водою глубокой
Мне поведал о том,
Что Селим недалеко.
Помните из "Багдадских колоколов"? Фатиму играла Деланси, а Селима -
Бенломонд (его настоящее имя было Баньон, на этом и кончилась его карьера,
бедняги). Так вот я пела под аккомпанемент тамбурина, а после каждого
куплета танцевала:
Тара-рим, тара-рим,
Нежный голос поет,
Нежный звон колокольный
С минаретов плывет.
- Ой! - вдруг вскрикнула в эту минуту, словно от нестерпимой боли, мисс
Крамп (не знаю, ущипнул ли ее парикмахер, или дернул, или, быть может,
вырвал один из волосков на ее прелестной головке). - Ой, мистер Эглантайн,
вы меня убьете!
Ее маменька, увлекшаяся в это время ролью и державшая конец боа на
манер тамбурина, и мистер Уокер, с восторгом следивший за ее игрой и почти
забывший в это мгновенье чары дочери, - оба тут же повернулись к Морджиане и
принялись выражать ей свое сочувствие.
- Убить вас, Морджиана, мне убить вас?! - с упреком сказал Эглантайн.
- Все прошло, мне уже лучше, - с улыбкой заявила юная леди, - право,
мистер Арчибальд, не беспокойтесь.
И если уж говорить правду, то на всей ярмарке невест ж даже среди самых
что ни на есть великосветских хозяек самых что ни на есть великосветских
лакеев, посещавших "Сапожную Щетку", не нашлось бы большей кокетки, чем мисс
Морджиана. Она считала себя самым обворожительным, созданьем на свете.
Стоило ей встретиться с незнакомым мужчиной, как она тут же начинала
пробовать на нем силу своих чар; ее красота, ее манеры - вся ее внешность
отличались яркостью и притягательностью, которые, естественно, пользуются
самым большим успехом в нашем мире, ибо люди охотнее и больше всего
восхищаются тем, что само бросается в глаза; и потопу нередко оказывается,
что в женском цветнике наибольшее восхищение вызывает такой цветок, как
тюльпан, а какая-нибудь скромная фиалка или маргаритка остаются никем не
замеченными. Таким именно тюльпаном и была Морджиана, и ее неизменно
окружала целая толпа любителей тюльпанов.
Итак, простонав сначала "ой-ой-ой!", а затем успокоив всех, сказав, что
ей лучше, Морджиана привлекла к себе всеобщее внимание. Последние ее слова
чрезвычайно воодушевили мистера Эглантайна, и, взглянув на мистера Уоркера,
он спросил:
- Не говорил ли я вам, капитан, что это чудо природы? Вы только
посмотрите на эти волосы, они черные и блестящие, как атлас. Они весят не
менее пятнадцати фунтов, и я не позволю какому-нибудь растяпе-подмастерью
вроде Мосроза, да и вообще никому не позволю притронуться к этим волосам,
хотя бы и за пятьсот гиней. Ах, мисс Морджиана, помните, что вас всегда
будет причесывать Эглантайн, помните это!
И с этими словами сей достойный джентльмен начал осторожно: смазывать
"Эглантинией" божественные локоны, которые он боготворил со всей страстью,
на какую только способен мужчина и художник.
Что до Морджианы, я надеюсь, никто из читателей не осудит бедную
девочку за то, что она выставляла напоказ свои волосы. Ее локоны были ее
гордостью. В одном любительском театре она даже исполняла такие роли, в
которых можно было покрасоваться с распущенными волосами; однако это отнюдь
не мешало ей оставаться скромной и стыдливой девушкой, в чем невозможно
усомниться, ибо, когда мистер Уокер, пока мистер Эглантайн занимался
разглагольствованиями, подошел к ней и нежно дотронулся до ее локонов, она
вскрикнула и вздрогнула всем телом. А мистер Эглантайн с необыкновенной
важностью произнес:
- Капитан, можно любоваться полосами мисс Крамп, но прикасаться к ним
нельзя.
- Вы правы, Эглантайн. Ни в коем случаев - вмешалась мать. - А теперь
моя очередь, и, я надеюсь, джентльмен будет настолько любезен, что оставит
нас.
- Да неужто?! - вскричал мистер Уокер; было уже половина седьмого, а
так как он собирался обедать в "Риджент-клубе", да к тому же ему совсем не
хотелось вызывать ревность Эглантайна, которого явно раздражало его
присутствие, - то, как только прическа мисс Крамп была завершена, он взял
шляпу и, поклонившись ей и ее матери, удалился.
- Смею вас уверить, - говорил Эглантайн, кивнув в его сторону, - это
настоящий великосветский франт, из самого что ни на есть высшего общества,
можете мне поверить. Он на короткой ноге с маркизом Биллингсгетом, с лордом
Воксхоллом и всем этим кругом.
- Он очень приятный, - произнесла миссис Крамп.
- Подумаешь! А по-моему, ничего особенного, - сказала Морджиана.
А капитан Уокер шагал тем временем к своему клубу, раздумывая о
прелестях Морджианы: "Что за волосы, что за глаза у этой девушки, прямо как
бильярдные шары, и к тому же еще пять тысяч фунтов. Да, повезло этому
Эглантайну. Но откуда у нее взялись такие деньги, этого не может быть".
Едва лишь манипуляции, производимые над накладкой миссис Крамп, были
окончены (все это время Морджиана с чрезвычайным удовольствием разглядывала
последние французские моды в "Курье де Дам" и думала о том, как она
перекрасит розовую атласную нижнюю юбку и сделает из нее мантилью, в
точности такую же, как в журнале), едва лишь, повторяю, с накладкой миссис
Крамп было покончено, как обе леди распростились с мистером Эглантайном и
поспешили в находившуюся по соседству "Сапожную Щетку", где их уже ожидала
прелестная зеленая карета (нанятая в соседнем извозчичьем дворе), и в то
время как они входили в трактир, джентльмен, восседавший на козлах,
почтительно дотронулся до шляпы и приветствовал их взмахом кнута.
- Мистер Булей ожидает вас, - доложил этот джентльмен-кучер из конюшен
мистера Снэффла, - он уже раз сто выбегал на улицу посмотреть, не идете ли
вы.
И в самом деле, дома их дожидался портной мистер Булей, нанявший
карету, чтобы везти дам в театр.
Право же, со стороны Морджианы нехорошо было отправляться в театр с
одним поклонником после того, как она только что сделала прическу у другого,
но что поделать, таковы уж хорошенькие женщины! Если у какой-нибудь из них
двенадцать обожателей, она должна перепробовать свою власть над всеми
двенадцатью; подобно франтихе, обладательнице многочисленных туалетов,
любящей разнообразие и появляющейся каждый день в новом платье, юная
ветреная красавица меняет своих возлюбленных, то поощряя сегодня черные
бакенбарды, то улыбаясь завтра русым, то воображая, что ей больше всех
нравится веселый улыбающийся краснобай, то вдруг по прихоти своей капризной
фантазии предпочитая грустного сентиментального меланхолика. Не будем
слишком нетерпимы к проявлениям непостоянства и причудам красоты; поверьте,
что те особы женского пола, которые осуждают своих сестер за легкомыслие и
осыпают их упреками за то, что они благоволят то к одному, то к другому
ухажеру, вели бы себя точно так же, будь у них хоть малейший шанс на успех,
а постоянство их можно уподобить постоянству, которое я проявляю в данный
момент к моему пальто только потому, что у меня нет другого.
- Джина, дорогая, ты видела Булей? - обратилась мать к молодой леди.Он
в буфете с твоим отцом. На нем военный мундир с гербовыми пуговицами, можно
и впрямь подумать, что он настоящий офицер.
Это было в стиле мистера Булей - он всячески стремился походить на
военных, которым ему, по роду его ремесла, приходилось шить столько
великолепных красных и синих мундиров (в которых щеголяет наша армия). А что
до гербовых пуговиц, то не он ли изготовил целый набор мундиров для его
величества покойного короля Георга IV? Рассказывая об этом, он неизменно
присовокуплял: "У нас, сэр, хранятся мерки с принца Блюхера и принца
Шварценберга, да и не только с них, я кроил для самого Веллингтона". При его
рвении, я полагаю, Булей не преминул бы отправиться на остров Святой Елены,
чтобы сшить мундир Наполеону. На нем был иссиня-черный парик и бакенбарды
той же масти. Он выражался всегда кратко и решительно, а отправляясь на
костюмированные балы и маскарады, наряжался фельдмаршалом.
- Сегодня он просто бесподобен, - продолжала миссис Крамп.
- Да, - согласилась Джина, - но у него такой безобразный парик, а
волоски его накрашенных бакенбард вечно пристают к белым перчаткам.
- Ни у кого теперь нет своих волос, милочка, - со вздохом заметила
миссис Крамп, - у одного только Эглантайна роскошные волосы.
- Как у всех парикмахеров, - пренебрежительно возразила Морджиана. -
Противно, что у них у всех такие жирные короткие пальцы.
Ей-богу, с прелестной Морджианой творилось что-то неладное. Уж не
предпочла ли она какого-нибудь претендента всем остальным? Быть может, юный
Глобер, игравший в любительских спектаклях Ромео, оказался моложе и
прекраснее других? Или, встретившись с таким истым джентльменом, как мистер
Уокер, она острее почувствовала недостаток утонченности в своих прежних
обожателях? Так или иначе, но в течение целого вечера она была необычайно
холодна, несмотря на все знаки внимания со стороны мистера Булей, то и дело
посматривала на дверь ложи, словно поджидая кого-то, и скушала всего лишь
несколько устриц из бочонка, любезно присланного портным к ужину в "Сапожную
Щетку".
- В чем дело? - спросил мистер Булей своего союзника Крампа, после того
как дамы удалились и они остались вдвоем. - Она рта не раскрыла за целый
вечер. Она ни разу не посмеялась над фарсом и ни разу не заплакала, когда
давали трагедию, а вы знаете, как легко она смеется и плачет. Она выпила
всего только полстакана негуса, а пива - не более четверти стакана.
- Да, - спокойно подтвердил мистер Крамп. - Не иначе как брадобрей
приворожил ее: он ее причесывал перед театром.
- Я его пристрелю, чтоб ему пусто было! Чтобы этот глупый жирный
женоподобный боров женился на мисс Морджиане! Никогда! Я застрелю его. В
следующую же субботу я вызову его на дуэль. Уж я наступлю на его любимую
мозоль, я оттаскаю его за нос.
- Только чтобы никаких ссор в "Отбивной", - твердо возразил мистер
Крамп. - Пока я сижу в этом кресле, я не допущу здесь никаких ссор!
- Надеюсь, во всяком случае, вы останетесь моим другом?
- Разумеется, и вы это прекрасно знаете. Вы куда солиднее, и вы мне
больше по душе, чем Эглантайн. Я больше доверяю вам, сэр, вы мужественнее,
чем Эглантайн, хоть вы и портной, и я от всей души желаю, чтобы Морджиана
досталась вам. Миссис Крами, как мне известно, думает на этот счет иначе. Но
вот что я вам скажу: женщины любят поступать по-своему, и в этом отношении
Морджиана не уступает своей матери, последнее слово, можете быть уверены,
будет за ней.
После этого разговора мистер Вулси отправился домой все с той же
непоколебимой решимостью расправиться с Эглантайном. А мистер Крамп
преспокойно отошел ко сну и запустил носом свою обычную трель. Эглантайн же
несколько минут терзался отчаянной ревностью, ибо он успел побывать в клубе
и узнать, что Морджиана ездила в театр с его соперником. А мисс Морджиана
видела во сне (сказать ли?) кого-то, чрезвычайно походившего на капитана
Говарда Уокера. "Супруга капитана такого-то, - думала она. - До чего же мне
нравятся настоящие джентльмены!"
Сам же мистер Уокер примерно в это самое время брел, пошатываясь, из
"Риджент-клуба".
- Что за волосы! Что за брови! Что за глаза! Как б-бильярдные шары,
черт возьми! - бормотал он, заикаясь.
в которой мистер Уокер делает три попытки разузнать, где живет
Морджиана
На следующий день после обеда в "Риджент-клубе" мистер Уокер направился
в лавку своего друга парфюмера, где в передней комнате восседал, по своему
обыкновению, молодой человек по имени Мосроз.
По той или иной причине капитан находился в чрезвычайно хорошем
расположении духа и, совершенно забыв о диалоге, происшедшем накануне между
ним и помощником мистера Эглантайна, необыкновенно любезно обратился к
последнему.
- Доброе утро, мистер Мосроз, - проговорил капитан Уокер, - вы свежи,
как роза, ей-богу, Мосроз.
- А вы желты, как гинея, - мрачно отвечал Мосроз, уверенный, что
капитан над ним издевается.
- Вы знаете, сэр, - продолжал, нисколько не обидевшись, капитан, - я,
кажется, хватил вчера лишнего.
- Ну так вы всегда были свиньей, - проговорил мистер Мосроз.
- Благодарю вас, сэр, от такого слышу, - ответил капитан.
- Ах, так я свинья, ну таки сверну я вам за это шею, - продолжал
пререкаться молодой человек, в полной мере владея искусством, столь
распространенным среди его собратьев.
- Да разве я сказал что-нибудь обидное для вас, мой дорогой, - удивился
Уокер, - не вы ли сами...
- Так вы хотите сказать, что я лгу? - рассвирепел Мосроз, всей душой
ненавидевший Уокера и нисколько не старавшийся скрывать свои чувства.
Говоря по правде, он давно уже искал случая затеять ссору с Уокером и
выжить его, если это окажется возможным, из лавки Эглантайна.
- Так, значит, вы хотите сказать, что я лгу, мистер Хукер Уокер?
- Попридержите-ка язык, Амос, черт бы вас побрал, - вскипел капитан,
для которого имя Хукер было все равно что нож в сердце; но в эту минуту в
лавку вошел посетитель, на лице мистера Амоса свирепое выражение сменилось
слащавой улыбкой, а мистер Уокер прошел в залу.
Увидев мистера Эгяавтайна, Уокер и сам тотчас же расплылся в широчайшей
улыбке, уселся на диван, протянул руку парфюмеру и принялся болтать с ним
самым дружелюбным образом.
- Ну и обед, Тайни, скажу я вам! А что за знатные особы присутствовали
на этом обеде! Биллингсгет, Воксхолл, Синкбарз, Бафф из голубых драгун и еще
с полдюжины таких же молодцов. А как вы думаете, во сколько обошелся этот
обед на человека? Держу пари, ни за что не отгадаете.
- По две гинеи с носа, не считая, конечно, вина? - предположил
почтенный парфюмер.
- Не угадали!
- Ну, по десять гиней с носа. Меня ничто не удивит, разве я не понимаю,
что когда соберетесь вы - важные особы, то денег вы не считаете. Я сам
однажды в "Звезде и Подвязке" выложил...
- Восемнадцать пенсов?
- Как бы не так, восемнадцать пенсов, сэр! Я заплатил по тридцать пять
шиллингов за брата. Можете не сомневаться, что я умею быть джентльменом не
хуже других, - с чрезвычайным достоинством возразил парфюмер.
- Ну, а мы заплатили как раз по восемнадцать пенсов, и ни гроша больше,
клянусь честью.
- Ну уж это глупости, вы просто шутите. Чтобы маркиз Биллингсгет обедал