Мейсон Конни. Нежная ярость

   Тронутый ее слезами, Филип сел на край кровати и разгладил влажные волосы на лбу.
   – Я не верю, что ты по-настоящему любила его, Габби. Но все это теперь не имеет значения. Ты понимаешь? Он умер, а я все еще твой муж. – Габби затихла. – Неужели мы не можем начать заново? Наверно, я был тебе не совсем безразличен, раз ты спасла мне жизнь. Я... ты мне очень дорога, моя милая. И... я по-прежнему хочу тебя.
   Недоверие на ее лице сменилось изумлением. Филип просит почти невозможного. Ведь ей придется всю жизнь прожить в страхе. Она сомневалась, что Филип скоро забудет то, что Роб был ее любовником. Даже если забудет, то никогда не простит. Так и она не может забыть о Сесили и простить его за убийство.
   – А что потом? Ты задушишь меня, как свою первую жену, когда твою душу источит мысль о том, что другой мужчина обладал мною? – спросила g Габби не в силах сдержаться.
   – Габби! – воскликнул Филип, побледнев. —
   Откуда ты взяла, что я задушил Сесили? Как ты могла поверить, что я способен на такой чудовищный поступок?
   – Ты сам мне сказал, что убил свою жену, – ответила Габби. – А Марсель рассказал, что ее нашли задушенной. Что еще я могла подумать?
   – Марсель! – Филип с горечью сплюнул, произнеся это имя. – Ну разумеется, он с радостью извратил мои слова в своих низменных целях. Черт возьми! – вдруг выругался Филип, когда до него дошло, что думала про него Габби все это время. – Так ты решила, что станешь следующей жертвой?
   Габби молчала, и Филип понял, что угадал. Габби не хотела возвращаться к нему, опасаясь за свою жизнь. Ну и глупцом же он был!
   – Послушай меня, милая, – сказал он серьезно. – Я не убивал Сесили своими руками. Я просто считал себя виноватым в ее смерти и до сих пор так считаю.
   – Но... я не понимаю.
   – Пожалуйста, выслушай меня, а потом суди сама, – произнес Филип с мольбой в голосе. – Я встретил Сесили, когда вернулся на Мартинику из Франции, где провел десять лет, получая образование. Вернулся, когда получил известие о смерти отца. Поместье Бельфонтен принадлежало мне, так же как и большая плантация сахарного тростника. Я упорно работал три года и, пожалуй, был чересчур серьезным молодым человеком, потому что редко участвовал в веселой светской жизни Сен-Пьера в отличие от моего доброго друга и соседа Марселя Дюваля. Однажды он познакомил меня с Сесили, и вся моя жизнь в одночасье переменилась.
   На всей Мартинике не было другой такой красавицы, и я влюбился в ее красоту, а также в ее жизнелюбие и веселый нрав. Она любила флиртовать и постоянно находилась в окружении поклонников, которые осыпали ее комплиментами и кидались наперегонки выполнять малейшее ее желание. Я настойчиво ее преследовал, и, судя по ее поведению в те редкие моменты, когда мы оставались наедине, мне казалось, что наши чувства взаимны. Я сделал ей предложение, но она мне отказала, заявив, что она еще не готова к благоразумной семейной жизни, да еще в таком далеком месте, как Бельфонтен.
   Но я не согласился с ее решением. Страсть к ней захватила меня, как болезнь. Марсель предупреждал меня, что я ей не пара, позднее я догадался, что он просто ревновал. Наконец в отчаянии я пошел к отцу Сесили и попросил ее руки. Старик ни о чем так не мечтал, как о том, чтобы непокорная дочь вышла за меня замуж. У меня было большое состояние, и я считался прекрасной партией для любой девушки на острове. Отец переживал, что Сесили никогда не найдет себе жениха по вкусу. Вдвоем мы надавили на нее и убедили выйти за меня замуж, но только после того, как я пообещал ей, что мы будем жить в Сен-Пьере. Я ни в чем не мог ей отказать.
   Филип уже давно встал и расхаживал по комнате.
   – Продолжай, Филип, – сказала мягко Габби.
   – Мы были безумно счастливы, по крайней мере я, несмотря на то, что она отказалась от моего предложения провести медовый месяц в морском путешествии на «Стремительном». Сесили заявила, что умрет со скуки на корабле. Я часто уезжал по делам. Сесили в мое отсутствие была вольна жить в свое удовольствие, и я никогда ее ни о чем не расспрашивал. Она тратила деньги с такой ужасающей скоростью, что я в конце концов был вынужден поговорить с ней, и это была наша первая серьезная ссора.
   Мы прожили в Сен-Пьере почти год, когда я получил срочное донесение от управляющего. В нем сообщалось, что пожар уничтожил западную часть тростниковой плантации, включая установку по изготовлению рома, и меня срочно вызывают в Бельфонтен, чтобы поправить дела. Когда я объявил Сесили, что нам придется поехать на плантацию на неопределенное время, она плакала, спорила и протестовала, но в конце концов вынуждена была уехать со мной. Вот тогда-то и начались серьезные проблемы.
   Филип пристально посмотрел на Габби, как бы прося ее понять то, что произошло затем.
   – С первого дня нашего пребывания в Бельфонтене Сесили отказала мне в близости. А я, как влюбленный глупец, находил для нее оправдания и говорил себе, что она привыкнет и вскоре вернется в супружескую постель. Тем более одно можно было сказать о Сесили – она была исключительно страстной женщиной, и я был уверен, что зов плоти вскоре пересилит ее детские капризы.
   – И что, твои ожидания оправдались? – спросила Габби. Она легко могла себе вообразить капризную красавицу Сесили, которую обожал Филип.
   – Все наоборот, – сознался он, и воспоминания омрачили его лицо. – Она почти перестала со мной разговаривать. А потом я совершил нечто, что невольно ускорило ее смерть. Я обратился за утешением к Амали и в ее объятиях нашел то, в чем мне отказывала жена.
   – Твоя любовница!
   – Да, но она стала моей любовницей только тогда, когда Сесили отказалась быть мне женой. Я обратился к Амали за утешением. Я мужчина, Габби, – сказал он, как будто это все объясняло. – Когда Амали щедро предложила мне то, в
   чем отказывала Сесили, я принял ее дар и в ее объятиях смог забыть, хотя бы на время, отчаяние, которое я испытывал из-за постоянных отказов Сесили.
   – А кто такая эта Амали? – спросила Габби, в которой пересилило любопытство.
   – Она дочь тетушки Луизы, моей домоправительницы, и Жерара – он моя правая рука на плантации. Они оба принадлежат мне, так же, как и Амали, и все трое всю жизнь прожили в Бельфонтене. Амали невероятно красива и притягательна, – добавил он, предвосхищая следующий вопрос Габби.
   – Она негритянка? – спросила Габби, раскрыв глаза от изумления. Не может же Филип спать с черной рабыней!
   – Цветная лишь на одну восьмую, и кожа у нее не темнее, чем у кого-нибудь из нас.
   Габби обдумала его слова, вспомнила Мари, любовницу Лафита, и потом спросила:
   – А как Сесили относилась к тому, что у тебя есть любовница?
   – В один прекрасный день она взяла карету и исчезла. Я обыскал всю плантацию, и, когда наступила ночь, а она не вернулась, я немедленно отправился в Сен-Пьер, рассчитывая найти ее в своем городском доме. Но там ее не было, и вообще нигде в Сен-Пьере ее не было. Через неделю я вернулся в Бельфонтен в смятении, решив порвать с Амали, как только Сесили вернется. В конце концов, Сесили была моей женой и когда-нибудь стала бы матерью моих наследников, она была гораздо важнее для меня, чем кто-либо. Я все еще безумно любил ее и был уверен, что разрыв между нами может быть преодолен, пускай мне придется пообещать ей вернуться в Сен-Пьер, как только я наведу порядок на плантации.
   – И что, она вернулась? – Габби была полностью поглощена его рассказом.
   – Нет, – сказал Филип печально, – я не получал от нее никаких известий до тех пор, пока через пару недель в Бельфонтен не приехали сестры Марселя Дюваля и не рассказали мне, что Сесили живет в Ле Шато, поместье Марселя. Он запретил им сообщать мне об этом, но, по-видимому, моя свое нравная жена непозволительно по-хозяйски вела себя в их доме. По словам сестер Дюваль, она стала раздавать приказы слугам и своими требованиями поставила все в доме вверх дном. Поэтому, рискнув вызвать недовольство брата, они приехали ко мне, чтобы я забрал свою капризную жену. Нечего и говорить, что я поехал за ней немедленно.
   Когда я приехал в Ле Шато и встретился с Сесили, она отказалась ехать со мной. Мне было ясно, что они с Марселем любовники, хотя оба отрицали это. Сестры Дюваль не могли ни подтвердить, ни опровергнуть мои подозрения. Марсель же, считавшийся моим другом, настаивал на том, что просто предложил Сесили приют. В конце концов я заставил Сесили вернуться в Бельфонтен. – Филип перестал ходить по комнате и опять сел на кровать рядом с Габби. – Я поклялся Сесили, что Амали ничего для меня не значит, но она лишь засмеялась и сказала, что я могу завести дюжину любовниц, если мне хочется. Она по-прежнему отказывала мне в близости и говорила, что, если бы у нее была возможность, она бы покинула меня. Тогда я понял, что должен принять решительные меры, или я ее потеряю. Днем я поручил моим людям неотступно следить за ней, а ночи сам проводил с ней, принуждая ее спать со мной. Я решил, что если она забеременеет, ее отношение ко мне и к Бельфонтену изменится и она снова станет любящей и страстной женщиной, на которой я женился. С помощью грубой силы я преодолел ее слабые протесты в попытке зачать ребенка. Я чувствовал ее нарастающую враждебность, но после того, как я преодолел ее сопротивление, она смирилась с моим вниманием.
   Габби вспомнила, как она сама уступила Филиппу, и ей было понятно, каким он мог быть непреклонным в достижении поставленной цели.
   – Через удивительно короткое время Сесили объявила мне, что ждет ребенка. Я поверил ей, только когда доктор подтвердил это. Я был счастлив от того, что мои мечты о ее беременности так быстро осуществились. Как я и надеялся, Сесили восприняла предстоящее материнство очень хорошо и стала удивительно милой и ласковой. Это было похоже на чудо. Я сказал Жерару, что следить за ней больше не надо, пусть делает что хочет. Я даже пообещал ей, что после рождения ребенка половину времени мы будем проводить в городе.
   – Если вы были так счастливы, почему она умерла?
   – Оказалось, что я был единственный, кто испытывал счастье. Однажды ночью, сразу после того, как мы занимались любовью, Сесили объявила, что больше никогда не будет со мной в постели как жена. Она обвинила меня в эгоизме, в том, что я не обращаю внимания на ее чувства. Сказала, что мое присутствие ее душит и что она собирается уехать от меня и жить в Сен-Пьере. Я ошибался, решив, что это обычная вспышка, свойственная беременным женщинам. В ответ я засмеялся и сказал, что она говорит глупости и что на следующее утро все будет выглядеть по-другому.
   Сесили в ярости вскочила с кровати. Никогда в жизни я не видел ее такой взбешенной, она как будто обезумела.
   Филип замолчал, и пауза показалась зловещей. Габби протянула руку и дотронулась до его плеча. Это прикосновение придало ему сил, он прокашлялся и продолжал:
   – Она сказала мне... что в дураках остался я сам, что ребенок, которого она ждет, не мой... что он от Марселя.
   – О нет! – воскликнула Габби, всем сердцем ощутив его боль.
   – Меня как громом поразило. Я даже не мог пошевелиться, чтобы удержать ее, когда она выбежала из комнаты. В конце концов, куда она могла деться посреди ночи? Я недооценил ее отчаянную решимость навсегда покинуть меня и Бельфонтен. Она взяла лошадь из конюшни, прежде чем я сообразил, что она делает. Только услышав стук копыт, я очнулся от столбняка и последовал за ней. По направлению тропы в банановых зарослях, по которой она поехала, я понял, что она направляется в Ле Шато, к Марселю. Я был вне себя от страха. Банановые заросли вообще опасное место для прогулок, а ночью риск возрастал в тысячи раз. К тому же Сесили опередила меня минут на пять, пока я стоял как пригвожденный.
   Пока я скакал ей вдогонку, я убедил себя, что она солгала насчет ребенка, чтобы причинить мне боль. Правда, она провела две недели в Ле Шато, но они с Марселем оба отрицали, что находятся в любовной связи. Чем дальше, тем больше я убеждал себя, что ребенок, которого она носит, мой, и я решил, что никогда не буду думать иначе об этой невинной жизни.
   Внезапно я услышал непонятный звук в темноте и пришпорил своего коня, уворачиваясь от толстых, похожих на веревки лиан, загораживавших тропу. И вдруг, Боже мой... – Филип запнулся, вновь переживая ужас этой ночи. – Я увидел ее. Она висела в петле из лианы, а лошадь стояла рядом. Я освободил ее, но слишком поздно – она была мертва. Очевидно, она не заметила лиан в темноте и въехала прямо в их сплетение. Опутавшие ее растения сорвали ее с лошади, и, пытаясь освободиться, она затянула петлю на своей шее и повисла в нескольких дюймах от земли.
   Габби закрыла лицо руками и заплакала по загубленной жизни этой несчастной женщины, которая не вынесла уединения в Бельфонтене и замыслила побег, ставший причиной ее гибели.
   – Мне очень жаль, Филип, поверь мне, – прошептала она. – Но зачем ты мне сказал, что убил Сесили? Это же несчастный случай. – Разумеется, власти не сомневались, что это несчастный случай, но я считал, что я так же виноват, как если бы убил ее собственными руками.
   – Ну как ты можешь так говорить? – возразила Габби.
   – Это ведь я использовал всевозможные способы, чтобы удержать ее в Бельфонтене, и даже прибегал к силе, заставил ее забеременеть. Я делал все, что мог, чтобы вернуть ее любовь, а в итоге лишь погубил ее и моего ребенка.
   – Так ты уверен, что ребенок был твой?
   – Скорее всего я никогда не узнаю этого наверняка. Даже если Сесили и Марсель были любовниками, она вряд ли могла с уверенностью сказать, чей это ребенок. Она была моей женой, значит, как бы то ни было, я был отцом. Но с того самого дня, как только я вспоминал о Марселе, мне хотелось убить его. Я всегда буду обвинять его в том, что он разжигал недовольство Сесили мной и нашей жизнью и поддерживал ее намерения оставить меня.
   – А когда ты решил снова жениться?
   – Это произошло много времени спустя. За утешением я все больше обращался к Амали и к морю. Почти в каждом плавании я сопровождал капитана Жискара на «Стремительном». Мы плавали вдоль всего американского побережья и ловко уходили от английских судов. Надо заметить, что к тому времени Англия и Америка находились в состоянии войны. Когда мы стояли в Бостоне, ко мне обратился агент американского правительства, который прослышал о нашей доблести на море. Он спросил, не возьмусь ли я выполнить поручение его правительства. Я должен был отвести «Стремительный» во Францию и в назначенный день встретиться с секретным агентом в Париже, англичанином, защищавшим интересы американцев. Мне сказали, что агент передаст мне секретные документы, содержащие сведения об атаке британцев крупного американского порта с указанием вероятной даты, количества кораблей и личного состава, которые примут в этом участие.
   – Новый Орлеан! – ахнула Габби.
   – Именно, – подтвердил Филип. – Я с готовностью согласился выполнить поручение. Меня ничто не держало на Мартинике, а таинственность и опасность этой миссии привлекали меня. Остальное тебе известно.
   – Нет, Филип, мне не все известно, – ответила Габби. – Когда ты решил снова жениться и почему ты выбрал меня?
   – Много одиноких ночей я провел на «Стремительном» и много часов размышлял. У меня не было наследника, и не было на Мартинике женщины, которую мне хотелось бы взять в жены, хотя при желании я мог бы выбирать из десятков желающих. Чем больше я раздумывал, тем яснее понимал, что никогда не женюсь по любви. Единственная причина, вынуждавшая меня вступить в брак, – стремление обзавестись наследниками для Бельфонтена. Поскольку мне предстояло отправиться во Францию, я решил, что эту поездку вполне можно использовать для выбора жены.
   – Но это звучит так холодно и бесчувственно, – возмутилась Габби.
   – А я так и хотел, – настаивал Филип. – Я решил искать себе жену в монастыре и выбрать совсем не такую, как Сесили. Единственным моим требованием к будущей матери моих детей было благородное происхождение. Даже красота не была важным качеством в будущей жене: невинность и покорность для меня были гораздо важнее.
   – Но у меня как раз этих качеств не хватало, – сухо заметила Габби. – Даже святые сестры говорили, что я слишком горда и своевольна. Так почему же ты на мне женился? Наверняка можно было найти женщину более кроткую. И вдобавок такую, за которую тебе не пришлось бы платить, как за меня. Или искусство моего отца убеждать покорило тебя?
   – Когда я впервые встретил твоего отца за игорным столом, я понял, что он мот и хвастун. Он много проигрывал и отделывался долговыми расписками, пока кредиторы не начинали настаивать на оплате. Я видел, что у него довольно крупные неприятности. Откуда-то он узнал, что я ищу жену, и подошел ко мне с предложением: у него есть дочь, которая великолепно мне подходит, и, если она мне понравится, можно будет договориться о браке в обмен на оплату его долгов и деньги на поездку его с женой в Италию, где он хотел участвовать в каком-то полоумном плане восстановления Наполеона на престоле. Но, возвращаясь к твоему вопросу, я отвечаю «нет», моя дорогая. Меня не нужно было уговаривать на тебе жениться. Ты, безусловно, не такая жена, которую я искал, но стоило мне вглядеться в глубину твоих фиалковых глаз, как я безнадежно пропал.
   – Ты с самого начала обращался со мной с презрением, – напомнила Габби с явным укором.
   – Неужели ты не понимаешь, дорогая? – сказал Филип мягко. – У меня не было выбора. Чтобы поддержать свой авторитет, я должен был с самого начала настоять на своем. Я поклялся, что укрощу твое своеволие до того, как мы приедем на Мартинику. Я не мог позволить себе влюбиться после того, что произошло с Сесили. То, что Марсель оказался на «Стремительном», было чертовским невезением, и, когда я заметил ваш взаимный интерес, мне пришлось быть настороже. Но я должен открыться в главном – буквально с первых минут нашей встречи в монастыре, когда ты предстала передо мной в ужасном одеянии и апостольнике, скрывавшем твои великолепные волосы, я твердо знал, что ты должна стать моей. Я... Мне кажется, я любил тебя уже в тот момент, когда ты гордо подняла голову, возражая родителям по поводу нашего брака.
   У Габби сердце екнуло в груди. Если бы он раньше сказал ей о своей любви! Если бы она знала, что Филип любит ее, она ни за что не обратилась бы к Робу.
   – Не смотри так удивленно, – сказал Филип, заметив ее огорчение. – Когда я считал, что ты умерла, я был в отчаянии. Невыносимо было знать, что ты погибла, считая меня жестоким и бессердечным. Я поклялся, что, если случится чудо и ты вернешься ко мне, я искуплю свою вину перед тобой. Что-то удерживало меня в Новом Орлеане. Я отказывался верить в твою смерть, надеялся, молился, чтоб ты была жива. Мои молитвы были услышаны, потому что я нашел тебя.
   Филип обнял Габби.
   – Неужели ты считаешь, что слишком поздно, Габби? – спросил он, увидев ее слезы.
   – А как же Роб? – спросила она нерешительно и со страхом.
   – Он умер. Забудь о нем, думай только о нас с тобой.
   – А ты сможешь жить со мной, зная, что он... что мы с ним?..
   Филип напрягся. Только подергивание мускула на щеке выдавало бурю страстей, бушевавшую в нем. Для Габби его молчание было как приговор.
   – Я думаю, ты не сможешь, Филип, – печально ответила Габби на собственный вопрос. – Я знаю твой характер, трои приступы мрачного настроения. Ты никогда не сможешь забыть... или простить мне Роба.
   – Я сам тебя довел до этого, – горячо сказал Филип. – Не твоя вина, что ты была одинока и обратилась к капитану Стоуну. Я... по-своему я даже благодарен ему за то, что он вернул тебя мне.
   Как Габби ни хотелось, ей трудно было поверить Филиппу. Ей вдруг пришло в голову, как она сможет испытать его неожиданное великодушие.
   – Филип, – решительно начала она, – а тебя не интересует, где я была после отъезда Роба?
   Ее вопрос застал его врасплох, и несколько секунд он подозрительно смотрел на нее. Действительно, подумал Филип, он был так взволнован встречей с Габби, что ему и в голову не пришло спросить ее, как она существовала последние несколько недель. Но он не был уверен, что хочет знать ответ на этот вопрос. Его мрачное молчание противоречило принятому им решению все забыть и простить.
   Она горделиво подняла свою очаровательную головку и, отчетливо произнося слова, сказала:
   – Я жила у Марселя Дюваля!
   – Марсель Дюваль! – повторил Филип, побледнев, несмотря на загар. – Неужели этот человек никогда не исчезнет из моей жизни? Я полагал, что он давным-давно уехал из Нового Орлеана. Где он нашел тебя, Габби? Или ты его нашла?
   – Мы одновременно нашли друг друга. И чисто случайно, – объяснила Габби. – Его карета наехала на меня, когда лейтенант Грей гнался за мной, и он отвез меня в дом своей сестры. Я надеялась получить место гувернантки у его сестры Селесты, когда она с детьми вернется в город.
   – Понятно, – сказал Филип задумчиво. – Лейтенант Грей сказал, что не узнал человека, который увез тебя в своей карете. – Он пристально взглянул на нее. – Но, если ты говоришь, что семьи его сестры не было в городе, значит, вы с ним были вдвоем в доме. – Выражение его лица стало непроницаемым, но Габби успела заметить ледяной блеск глаз.
   Габби знала, что настал момент истины. Поверит ли Филип, что между ней и Марселем ничего не было? Вслух она сказала:
   – Марсель предложил мне приют до тех пор, пока не вернется Роб, и я была ему благодарна.
   – Насколько благодарна, Габби? Ты предложила ему в благодарность свое тело, так же как и своему капитану? – едва сдерживая гнев, произнес он.
   Рука Габби описала дугу в воздухе и с размаху ударила его по щеке. Внезапно Филип почувствовал, что гнев оставил его, и Габби даже стало его жалко, когда он как-то сник у нее на глазах.
   – Марсель никогда не был моим любовником, у меня даже в мыслях такого никогда не было. Собственно говоря, он уехал на следующий день после того, как я поселилась в его доме, и с тех пор я его не видела.
   Ее поразило выражение огромной радости на лице Филиппа. «Верит ли он мне?» – подумала Габби. Его обвинения огорчили ее, но, если теперь он поверит, значит, еще есть надежда.
   – Ты мне веришь, Филип? – сказала она, затаив дыхание.
   В его глазах появилась серо-голубая дымка, и он сразу же ответил:
   – Да, дорогая, я тебе верю. Эти ужасные слова вырвались у меня помимо воли. Просто я не могу спокойно слышать имя Марселя.
   Он поцеловал ее, медленно, чувственно, Габби задрожала, и поток воспоминаний затопил ее, вызвав желание. Она вспомнила долгие, наполненные любовью ночи в его объятиях, бурю, которая лишила ее невинности, и нежность, которая иногда пробивалась сквозь защитную броню этого мужчины.
   Видя, что Габби не протестовала и не вырывалась от него, Филип осмелел, приблизил губы к впадине на ее шее, где бился пульс, потом к груди, где он расстегнул пуговицы ее рубашки. Она издала гортанный стон, ^который подхлестнул его, и его руки быстро задвигались, освобождая ее от остальной одежды. Его собственная одежда упала в мгновение ока, и Габби ощутила его мускулистое тело рядом с собой.
   – Я хочу тебя, Габби, – хрипло прошептал он. – Бог мой, как я скучал по тебе!
   Его губы, прикасаясь к ее телу, оставляли огненную дорожку, и, когда его пальцы проникли в ее сокровенную глубину, он почувствовал, что она готова встретить его. Она была возбуждена и испытывала гораздо более сильное желание, чем в ту единственную ночь ее близости с Робом. Прикосновения Роба были нежными и упоительными, но Филип зажигал в ней пламя, и она изнемогала от желания.
   Внезапно сквозь дымку восторга Габби ощутила, что Филип резко отпустил ее и пристально смотрит на нее.
   – Не останавливайся, Филип, – попросила она, едва сознавая, что говорит.
   Но Филип по-прежнему сдерживал себя. Как бы он ни хотел ее, Филип понимал, что не может быть с нею, пока не задаст один вопрос, даже если это означает потерять ее навеки. Никогда в жизни он не согласится пережить снова тот ад, в который ввергли его последние слова Сесили в роковую ночь ее гибели.
   Сделав глубокий вдох, чтобы голос не дрожал, он сказал:
   – Габби, милая, ты, наверно, возненавидишь меня за этот вопрос. Никогда больше я не хочу испытывать мучительные сомнения... – Он замолчал, и Габби тщетно пыталась понять смысл его слов. – Я должен знать, Габби. Ты не... не беременна от капитана Стоуна? – выпалил он. – Ты понимаешь, почему я спрашиваю? Постарайся представить себя на моем месте.
   – А если и так, Филип? – спросила Габби, закипая от возмущения.
   – Я приму ребенка, потому что он твой, и даже, черт возьми, буду любить его, потому что его отец был храбрым человеком и любил тебя! Но он никогда не сможет стать моим наследником.
   Постепенна гнев Габби улегся, когда она осознала слова Филиппа. Для нее это было доказательством того, что он действительно изменился, что он я любит ее. Она-то точно знала, что их единственная s§ ночь с Робом прошла без последствий, и смогла быстро успокоить Филиппа.
   – Филип, милый мой, мы с Робом были вместе только один раз, и я точно знаю, что я не забеременела после той ночи.
   – Радость моя! Любовь моя! Будем надеяться, что наша сегодняшняя встреча окажется более плодотворной! – воскликнул Филип и постарался снова разжечь пламя, которое сжигало их за несколько мгновений до этого. Габби почувствовала его желание, которое захватило ее. Она непроизвольно стала двигаться с такой неистовостью, что ей стало больно, а потом у нее как будто выросли крылья, и внутри что-то взорвалось, разлетелось по телу миллионами маленьких осколков как раз в то мгновение, когда Филип достиг своего обжигающего пика.