Страница:
9
После такого бурного воссоединения Габби вернулась на «Стремительный» с Филиппом. Они собирались отплыть на Мартинику, как только это станет возможным. Двенадцатого декабря было получено сообщение, что британский флот стоит на рейде в районе озера Борн. Генерал Джексон полагал, что англичане не пойдут на веслах шестьдесят миль через озеро, поэтому оставил лишь небольшую флотилию канонерок.
Джексон не знал, что англичане уже начали переправлять свою армию из 5700 человек в добытых где только можно плоскодонках на остров, который находился посередине озера Борн. А вскоре им представился случай, значительно облегчивший наступление: местный испанский рыбак за вознаграждение показал им дорогу в протоку Бьенвеню, единственную, которая была не заблокирована Джексоном. Эта протока вела к левому берегу Миссисипи в восьми милях от города. Американцы знали, что протоку Бьенвеню будет оборонять майор Вильерс, чья семья владела землей вдоль протоки. А Вильерс полагал, что опасность нападения невелика, и оставил на берегу чисто символический сторожевой пост.
Двадцать третьего декабря англичане вошли в протоку Бьенвеню, захватили майора Вильерса и его плантацию и оставались там, пока вся их армия переправлялась через озеро Борн. Майору Вильерсу каким-то образом удалось сбежать, он добрался до Нового Орлеана и сообщил Джексону, что сотни англичан находятся в восьми милях от города.
Когда Филип узнал о происшедшем, он предложил себя и всю команду «Стремительного» в распоряжение генерала Джексона. Тот охотно согласился. Двадцать четвертого декабря, накануне Рождества, Филип попрощался с Габби.
Хотя она предвидела отъезд мужа, она не могла подавить свой страх при прощании.
– Пожалуйста, Филип, – просила она, – позволь мне поехать с тобой. Я могу чем-нибудь помочь, хотя бы ухаживать за ранеными.
– Нет, милая, – сказал он непререкаемым тоном. – Ты останешься здесь, пока я не вернусь.
Там, посреди ружейных выстрелов и разрывов снарядов, слишком опасно. Я не хочу снова потерять тебя.
– А как же ты? – спросила она. – Ты тоже подвергаешься опасности.
– Это другое дело, малышка. Я могу позаботиться о себе, – ответил он, не обращая внимания на ее недовольство. – Иди ко мне и поцелуй на прощание, как достойная жена воина. – Габби бросилась ему на шею и изо всех сил старалась не плакать. Филип нежно поцеловал ее и сразу же отстранился. Он стремительным шагом, не оглядываясь, направился к своим людям, уже погрузившим оружие на повозки и ожидавшим его, и они отправились в путь.
Рождество получилось очень грустным, никаких известий от Филиппа не было, единственное, что она узнала, – один из кораблей Жана Лафита, «Каолина», обстреливает англичан на левом фланге, а американские войска атакуют на правом. Все это время Габби усердно молилась за спасение Филиппа и своих друзей с Баратарии.
До двадцать восьмого декабря она не слышала больше новостей, а в тот день все заговорили, что еще один вооруженный корабль Лафита, «Луизиана», стал обстреливать англичан, которые пытались атаковать американские войска. Излишне говорить, что атака захлебнулась.
Англичане потратили три дня на то, чтобы перевезти десять восемнадцатифунтовых пушек и четыре пушки по двадцать четыре фунта с кораблей. Пушки переправляли на каноэ, потом тащили через болота, и наконец под покровом темноты англичане установили четыре батареи под самым носом у генерала Джексона, в нескольких сотнях ярдов от его линии обороны. Парапеты построили из бочек из-под сахара и, как только рассеялся утренний туман, открыли огонь.
Американские пушки, которыми в основном командовали Лафит и его люди, ответным огнем обрушились на англичан. Грохот выстрелов доносился до Нового Орлеана. С поразительной точностью большие пушки Лафита разнесли английские батареи.
Филип не возвращался, и для Габби невыносимо было больше ждать, не зная, жив он или умер. Не находя себе места от тревоги, она оделась в мальчишеский наряд и, решив любым способом добраться до поля битвы, пошла в город. Идя по одной из улиц, она услышала:
– Габби, Боже мой, это ты?
Габби обернулась, подняв брови от удивления, потому что она никого в Новом Орлеане не знала, кроме Марселя, а голос был женский. Удивление сменилось радостью, потому что перед ней была Мари, сидевшая на козлах небольшой повозки.
– Мари, я рада вновь тебя видеть! – воскликнула Габби и бросилась к подруге.
– Я тоже рада, дорогая, – сказала Мари. – Но куда ты идешь в таком виде? Твой капитан Стоун, наверно, сражается с англичанами у канала Родригес?
– Роб умер, – сказала Габби, и голос ее дрогнул. – Я вернулась к своему мужу, а он сейчас воюет вместе с генералом Джексоном.
– Вот оно что! Я как раз гадала, нашел тебя муж или нет. Жан сказал мне, что он приезжал на Баратарию и искал тебя. Так, значит, все хорошо? – спросила она, сразу отметив блестящие глаза и покрасневшие щеки Габби.
– Я... да, я думаю, что все хорошо. Но скажи мне куда ты едешь и что вообще делаешь в Новом Орлеане?
Я провела здесь несколько недель и помогала сестре, у которой родился ребенок. А теперь я войска к Жану.
Похоже было, что молитвы Габби были услышаны – Она могла добраться до поля боя, помочь друзьям с Баратарии и одновременно разыскать Филиппа.
Возьми меня с собой, Мари, – попросила она вне себя от волнения. – Я могу делать то же, что и ты, и я так многим обязана тебе и Жану. Я хочу отплатить вам предложив свою помощь.
Она посмотрела на нее с сомнением.
А что скажет твой муж? Он ведь нарочно оставил тебя здесь, чтобы ты была в безопасности.
Я не видела Филиппа больше двух недель, – жалобно сказала Габби. – Может быть, его уже нет в живых. Но, что бы ни было, я не могу сидеть сложа руки и ничего не делать. Если ты не возьмешь меня, я доберусь сама.
Иари достаточно хорошо знала Габби и, подумав решила взять ее с собой. Не то она в самом деле в одиночку отправится в зону боевых действий и может оказаться в большей опасности, чем если будет с друзьями.
Залезай, – сказала она. – Жан будет рад твоей помощи.
Через короткое время они выехали из города и направились в сторону канала Родригес. По дороге Габби рассказала Мари все, что с ней произошло за это время – Мари слушала взволнованно.
Может быть, все сложилось к лучшему, дорогая – сказала Мари, когда Габби рассказала ей о смерти Роба. – Для меня очевидно, что ты счастлива с мужем.
Они ехали по дороге, пока было можно, потом въехали на край поля, и Мари спрыгнула.
– Отсюда мы пойдем пешком, – сказала она. Женщины шли полем, пока не увидели большую пушку. Метрах в ста от нее стоял огромный дуб, в тени которого отдыхал Лафит. Заметив его, Мари со всех ног бросилась к нему.
Мари и Лафит обнимали друг друга и смеялись, и тут подошла Габби.
– Что, подмогу привела? – скептически спросил Жан, оглядывая стройного юношу.
Мари захлопала в ладоши и засмеялась:
– Это же Габби, дорогой, и она хочет помочь нам.
Жан выслушал эту идею с сомнением, но тем не менее галантно поздоровался с Габби. Однако Лафит знал, что народа не хватает, и он приставил Габби к Доменику Ю, который объяснил ей, что делать. Она должна была окунать шомпол в ведро с водой, а потом прочищать им дуло орудия и забивать ядро. Инструкции были очень простыми, и Доменик Ю не пожалел слов, чтобы расписать, как опасно находиться на линии вражеского огня. Он давал ей возможность передумать и отступить, но Габби твердо решила сражаться вместе с друзьями.
Предполагалось, что атака англичан начнется на следующее утро, восьмого января, и Габби провела ночь, закутавшись в одеяло, у костра. Она смотрела на тлеющие угольки и думала, жив ли Филип, и если да, то где он.
Почти рассвело, когда ее кто-то разбудил, сунув в руку жестяную кружку с кофе и черствую лепешку. Она благодарно жевала, всматриваясь в туман, окружавший дубовую рощу, как вдруг раздался звук взрыва, и она вскочила.
– Не стрелять! – закричал Доменик. – Подождите, пока я не увижу их пушки, и тогда я скомандую: «Огонь!». – Доменик поднес к глазам корабельный бинокль и довольно кивнул, заметив вспышку вражеской пушки. Он быстро переговорил с орудийным расчетом, закричал: «Давай!» – и зажег фитиль.
После этого Габби была слишком занята, чтобы о чем-нибудь думать. Краем глаза она видела английских солдат, но у нее не было времени подумать о мушкетных снарядах и пушечных ядрах, летавших вокруг. Уши болели от людского крика, оружейных выстрелов и пушечной канонады. Руки и лицо почернели от пороха, и даже во рту она ощущала горький привкус. Она непрерывно двигалась, но вдруг наступила благословенная тишина, и кто-то поднес ей кружку с водой.
– Что, все уже закончилось? – спросила она Доменика.
– Не думаю, но отдыхай, пока можно. Вероятно, они послали за подкреплением.
Поле битвы было усеяно погибшими и ранеными с обеих сторон. Потом, тяжелые орудия вновь вступили в бой, и Габби вскочила, чтобы занять свое место.
Габби не замечала, как идет время, и слышала только крики раненых. Канонада продолжалась, пока первый отблеск заката не появился на вечернем небе. Ружейные выстрелы стихли, потом замолчали орудия, и только через несколько минут Габби осознала, что британская атака провалилась и американцы победили. Обессиленная, Габби рухнула на землю, испытывая огромную гордость за то, что участвовала в этом сражении.
– Все кончено, – сказал Доменик, опускаясь на землю рядом с ней. – Твоя помощь очень пригодилась. Из тебя получился отличный канонир.
Габби устало улыбнулась и забылась глубоким сном. Она спала, привалившись к тюку с хлопком, и не слышала, как к ней подошел Жан Лафит вместе с высоким мужчиной с лицом, черным от порохового дыма.
Габби давно потеряла свой картуз, и запачканные волосы покрывали ее черное от дыма лицо, но для Филиппа Сент-Сира это было самым прекрасным зрелищем на свете. Филиппа только что отправили в лагерь Лафита с посланием от генерала Джексона, и вдруг он узнал, что Габби здесь, на поле боя, да вдобавок ему сказали, что его жена сражалась бок о бок с мужчинами.
Филип не знал, что ему больше хочется: отшлепать Габби или расцеловать ее, но, когда увидел ее, грязную, пыльную, покрытую синяками, он возблагодарил Господа за ее спасение. Габби не проснулась даже тогда, когда Филип взял ее на руки и положил в повозку, которую ему предоставил Жан. И только тогда, когда они были уже на «Стремительном» и Филип стал снимать с нее грязную одежду, Габби открыла глаза. Она слишком устала, чтобы говорить, но ее улыбка была красноречивее слов.
Через два дня британский флот снялся с якоря и ни с чем отплыл обратно. Жан Лафит получил полное помилование, и Габби с Филиппом были приглашены на официальный обед, который дал в честь Лафита губернатор. Доблесть Лафита и его людей в битве за Новый Орлеан была высоко оценена властями.
Теперь, после ухода англичан, Филип стал готовиться к отъезду на Мартинику. Перед отъездом стало известно, что 11 февраля 1815 года британский корабль под белым флагом привез в Нью-Йорк текст мирного договора, подписанного в Генте в декабре. По иронии судьбы битва за Новый Орлеан произошла уже после того, как был подписан мирный договор, но зато это оказалось большой моральной победой для Америки. Победа Джексона была неоспоримой и способствовала упрочению международного признания Америки.
Первого марта «Стремительный» отдал швартовы и взял курс на Мартинику. Габби думала, что впереди сплошное блаженство и счастье, не подозревая, какие потрясения ждут ее на Мартинике.
Джексон не знал, что англичане уже начали переправлять свою армию из 5700 человек в добытых где только можно плоскодонках на остров, который находился посередине озера Борн. А вскоре им представился случай, значительно облегчивший наступление: местный испанский рыбак за вознаграждение показал им дорогу в протоку Бьенвеню, единственную, которая была не заблокирована Джексоном. Эта протока вела к левому берегу Миссисипи в восьми милях от города. Американцы знали, что протоку Бьенвеню будет оборонять майор Вильерс, чья семья владела землей вдоль протоки. А Вильерс полагал, что опасность нападения невелика, и оставил на берегу чисто символический сторожевой пост.
Двадцать третьего декабря англичане вошли в протоку Бьенвеню, захватили майора Вильерса и его плантацию и оставались там, пока вся их армия переправлялась через озеро Борн. Майору Вильерсу каким-то образом удалось сбежать, он добрался до Нового Орлеана и сообщил Джексону, что сотни англичан находятся в восьми милях от города.
Когда Филип узнал о происшедшем, он предложил себя и всю команду «Стремительного» в распоряжение генерала Джексона. Тот охотно согласился. Двадцать четвертого декабря, накануне Рождества, Филип попрощался с Габби.
Хотя она предвидела отъезд мужа, она не могла подавить свой страх при прощании.
– Пожалуйста, Филип, – просила она, – позволь мне поехать с тобой. Я могу чем-нибудь помочь, хотя бы ухаживать за ранеными.
– Нет, милая, – сказал он непререкаемым тоном. – Ты останешься здесь, пока я не вернусь.
Там, посреди ружейных выстрелов и разрывов снарядов, слишком опасно. Я не хочу снова потерять тебя.
– А как же ты? – спросила она. – Ты тоже подвергаешься опасности.
– Это другое дело, малышка. Я могу позаботиться о себе, – ответил он, не обращая внимания на ее недовольство. – Иди ко мне и поцелуй на прощание, как достойная жена воина. – Габби бросилась ему на шею и изо всех сил старалась не плакать. Филип нежно поцеловал ее и сразу же отстранился. Он стремительным шагом, не оглядываясь, направился к своим людям, уже погрузившим оружие на повозки и ожидавшим его, и они отправились в путь.
Рождество получилось очень грустным, никаких известий от Филиппа не было, единственное, что она узнала, – один из кораблей Жана Лафита, «Каолина», обстреливает англичан на левом фланге, а американские войска атакуют на правом. Все это время Габби усердно молилась за спасение Филиппа и своих друзей с Баратарии.
До двадцать восьмого декабря она не слышала больше новостей, а в тот день все заговорили, что еще один вооруженный корабль Лафита, «Луизиана», стал обстреливать англичан, которые пытались атаковать американские войска. Излишне говорить, что атака захлебнулась.
Англичане потратили три дня на то, чтобы перевезти десять восемнадцатифунтовых пушек и четыре пушки по двадцать четыре фунта с кораблей. Пушки переправляли на каноэ, потом тащили через болота, и наконец под покровом темноты англичане установили четыре батареи под самым носом у генерала Джексона, в нескольких сотнях ярдов от его линии обороны. Парапеты построили из бочек из-под сахара и, как только рассеялся утренний туман, открыли огонь.
Американские пушки, которыми в основном командовали Лафит и его люди, ответным огнем обрушились на англичан. Грохот выстрелов доносился до Нового Орлеана. С поразительной точностью большие пушки Лафита разнесли английские батареи.
Филип не возвращался, и для Габби невыносимо было больше ждать, не зная, жив он или умер. Не находя себе места от тревоги, она оделась в мальчишеский наряд и, решив любым способом добраться до поля битвы, пошла в город. Идя по одной из улиц, она услышала:
– Габби, Боже мой, это ты?
Габби обернулась, подняв брови от удивления, потому что она никого в Новом Орлеане не знала, кроме Марселя, а голос был женский. Удивление сменилось радостью, потому что перед ней была Мари, сидевшая на козлах небольшой повозки.
– Мари, я рада вновь тебя видеть! – воскликнула Габби и бросилась к подруге.
– Я тоже рада, дорогая, – сказала Мари. – Но куда ты идешь в таком виде? Твой капитан Стоун, наверно, сражается с англичанами у канала Родригес?
– Роб умер, – сказала Габби, и голос ее дрогнул. – Я вернулась к своему мужу, а он сейчас воюет вместе с генералом Джексоном.
– Вот оно что! Я как раз гадала, нашел тебя муж или нет. Жан сказал мне, что он приезжал на Баратарию и искал тебя. Так, значит, все хорошо? – спросила она, сразу отметив блестящие глаза и покрасневшие щеки Габби.
– Я... да, я думаю, что все хорошо. Но скажи мне куда ты едешь и что вообще делаешь в Новом Орлеане?
Я провела здесь несколько недель и помогала сестре, у которой родился ребенок. А теперь я войска к Жану.
Похоже было, что молитвы Габби были услышаны – Она могла добраться до поля боя, помочь друзьям с Баратарии и одновременно разыскать Филиппа.
Возьми меня с собой, Мари, – попросила она вне себя от волнения. – Я могу делать то же, что и ты, и я так многим обязана тебе и Жану. Я хочу отплатить вам предложив свою помощь.
Она посмотрела на нее с сомнением.
А что скажет твой муж? Он ведь нарочно оставил тебя здесь, чтобы ты была в безопасности.
Я не видела Филиппа больше двух недель, – жалобно сказала Габби. – Может быть, его уже нет в живых. Но, что бы ни было, я не могу сидеть сложа руки и ничего не делать. Если ты не возьмешь меня, я доберусь сама.
Иари достаточно хорошо знала Габби и, подумав решила взять ее с собой. Не то она в самом деле в одиночку отправится в зону боевых действий и может оказаться в большей опасности, чем если будет с друзьями.
Залезай, – сказала она. – Жан будет рад твоей помощи.
Через короткое время они выехали из города и направились в сторону канала Родригес. По дороге Габби рассказала Мари все, что с ней произошло за это время – Мари слушала взволнованно.
Может быть, все сложилось к лучшему, дорогая – сказала Мари, когда Габби рассказала ей о смерти Роба. – Для меня очевидно, что ты счастлива с мужем.
Они ехали по дороге, пока было можно, потом въехали на край поля, и Мари спрыгнула.
– Отсюда мы пойдем пешком, – сказала она. Женщины шли полем, пока не увидели большую пушку. Метрах в ста от нее стоял огромный дуб, в тени которого отдыхал Лафит. Заметив его, Мари со всех ног бросилась к нему.
Мари и Лафит обнимали друг друга и смеялись, и тут подошла Габби.
– Что, подмогу привела? – скептически спросил Жан, оглядывая стройного юношу.
Мари захлопала в ладоши и засмеялась:
– Это же Габби, дорогой, и она хочет помочь нам.
Жан выслушал эту идею с сомнением, но тем не менее галантно поздоровался с Габби. Однако Лафит знал, что народа не хватает, и он приставил Габби к Доменику Ю, который объяснил ей, что делать. Она должна была окунать шомпол в ведро с водой, а потом прочищать им дуло орудия и забивать ядро. Инструкции были очень простыми, и Доменик Ю не пожалел слов, чтобы расписать, как опасно находиться на линии вражеского огня. Он давал ей возможность передумать и отступить, но Габби твердо решила сражаться вместе с друзьями.
Предполагалось, что атака англичан начнется на следующее утро, восьмого января, и Габби провела ночь, закутавшись в одеяло, у костра. Она смотрела на тлеющие угольки и думала, жив ли Филип, и если да, то где он.
Почти рассвело, когда ее кто-то разбудил, сунув в руку жестяную кружку с кофе и черствую лепешку. Она благодарно жевала, всматриваясь в туман, окружавший дубовую рощу, как вдруг раздался звук взрыва, и она вскочила.
– Не стрелять! – закричал Доменик. – Подождите, пока я не увижу их пушки, и тогда я скомандую: «Огонь!». – Доменик поднес к глазам корабельный бинокль и довольно кивнул, заметив вспышку вражеской пушки. Он быстро переговорил с орудийным расчетом, закричал: «Давай!» – и зажег фитиль.
После этого Габби была слишком занята, чтобы о чем-нибудь думать. Краем глаза она видела английских солдат, но у нее не было времени подумать о мушкетных снарядах и пушечных ядрах, летавших вокруг. Уши болели от людского крика, оружейных выстрелов и пушечной канонады. Руки и лицо почернели от пороха, и даже во рту она ощущала горький привкус. Она непрерывно двигалась, но вдруг наступила благословенная тишина, и кто-то поднес ей кружку с водой.
– Что, все уже закончилось? – спросила она Доменика.
– Не думаю, но отдыхай, пока можно. Вероятно, они послали за подкреплением.
Поле битвы было усеяно погибшими и ранеными с обеих сторон. Потом, тяжелые орудия вновь вступили в бой, и Габби вскочила, чтобы занять свое место.
Габби не замечала, как идет время, и слышала только крики раненых. Канонада продолжалась, пока первый отблеск заката не появился на вечернем небе. Ружейные выстрелы стихли, потом замолчали орудия, и только через несколько минут Габби осознала, что британская атака провалилась и американцы победили. Обессиленная, Габби рухнула на землю, испытывая огромную гордость за то, что участвовала в этом сражении.
– Все кончено, – сказал Доменик, опускаясь на землю рядом с ней. – Твоя помощь очень пригодилась. Из тебя получился отличный канонир.
Габби устало улыбнулась и забылась глубоким сном. Она спала, привалившись к тюку с хлопком, и не слышала, как к ней подошел Жан Лафит вместе с высоким мужчиной с лицом, черным от порохового дыма.
Габби давно потеряла свой картуз, и запачканные волосы покрывали ее черное от дыма лицо, но для Филиппа Сент-Сира это было самым прекрасным зрелищем на свете. Филиппа только что отправили в лагерь Лафита с посланием от генерала Джексона, и вдруг он узнал, что Габби здесь, на поле боя, да вдобавок ему сказали, что его жена сражалась бок о бок с мужчинами.
Филип не знал, что ему больше хочется: отшлепать Габби или расцеловать ее, но, когда увидел ее, грязную, пыльную, покрытую синяками, он возблагодарил Господа за ее спасение. Габби не проснулась даже тогда, когда Филип взял ее на руки и положил в повозку, которую ему предоставил Жан. И только тогда, когда они были уже на «Стремительном» и Филип стал снимать с нее грязную одежду, Габби открыла глаза. Она слишком устала, чтобы говорить, но ее улыбка была красноречивее слов.
Через два дня британский флот снялся с якоря и ни с чем отплыл обратно. Жан Лафит получил полное помилование, и Габби с Филиппом были приглашены на официальный обед, который дал в честь Лафита губернатор. Доблесть Лафита и его людей в битве за Новый Орлеан была высоко оценена властями.
Теперь, после ухода англичан, Филип стал готовиться к отъезду на Мартинику. Перед отъездом стало известно, что 11 февраля 1815 года британский корабль под белым флагом привез в Нью-Йорк текст мирного договора, подписанного в Генте в декабре. По иронии судьбы битва за Новый Орлеан произошла уже после того, как был подписан мирный договор, но зато это оказалось большой моральной победой для Америки. Победа Джексона была неоспоримой и способствовала упрочению международного признания Америки.
Первого марта «Стремительный» отдал швартовы и взял курс на Мартинику. Габби думала, что впереди сплошное блаженство и счастье, не подозревая, какие потрясения ждут ее на Мартинике.
Часть вторая
МАРТИНИКА
1815-1817
10
Спустя семь дней «Стремительный» вышел из Юкатанского пролива в Карибское море. Еще через семь дней они увидели в тумане остров, и Филип очень обрадовался.
– Это Саба, – объяснил он Габби, – первый из гряды островов, которые мы увидим по дороге на Мартинику. – Вулканический остров, как и все остальные. Некоторые абсолютно пустынны, а другие покрыты джунглями.
– На Мартинике тоже есть джунгли?
– Еще какие. Чтобы прогуляться, надо брать с собой нож и прорубать дорогу. Первые французские поселенцы буквально вгрызались в джунгли, чтобы расчистить место для сахарного тростника.
– Так это совсем дикое место! – сказала Габби с испугом.
– Ну уж нет, – засмеялся Филип. – Сен-Пьер – любимый порт моряков всех стран мира. Если ветер не изменится, мы прибудем туда через два дня.
Сначала каждый выплывающий из тумана ост – ров был лишь смутным силуэтом. Потом становились видны пальмы, кратеры потухших вулканов, от которых у Габби дух захватывало. Никогда она не видела такого невероятно яркого синего моря, которое на горизонте сливалось с синевой неба. Зеленые острова, окруженные белыми кольцами песка, как будто плавали в воде. Она подняла лицо к жаркому карибскому солнцу, которое, казалось, приветствовало ее у входа в рай, а Филип крепче обнял ее за талию, и Габби почувствовала себя абсолютно счастливой. Ей не хотелось гадать о том, что ждет ее на Мартинике. Сейчас для нее ничего не существовало, кроме мужчины, который ее обнимает, и их новой жизни в Бельфонтене. Она походила на зачарованного ребенка, погруженного в свои детские мечты, забыв о том, что в конце путешествия их ждет Амали.
Как и обещал Филип, через два дня они увидели очертания Мартиники в утреннем тумане. Завороженная, Габби наблюдала, как громада острова из голубоватой стала изумрудной на фоне бирюзового моря. Над всем этим возвышался Монтань-Пеле – гигантский вулкан, давший жизнь острову. Габби смотрела на него с опаской, но Филип успокоил ее, что вулкан уже потухший и мирно спит, укутанный перистыми облаками.
Сен-Пьер расположился с подветренной стороны острова, в тени вулкана Пеле. Город тянулся вдоль белого полумесяца пляжа и был скрыт густой растительностью. Корабль подходил к причалу, на котором люди уже готовились к швартовке. Поставили сходни, и Габби с Филиппом сошли на берег.
Сен-Пьер показался Габби калейдоскопом красок и звуков, где по улицам шествовали улыбающиеся люди всех цветов кожи, от светло-желтого до цвета черного дерева. Женщины были одеты в яркие, пышные костюмы, а их головы увенчаны особыми тюрбанами, которые, как объяснил Филип, носили все цветные женщины.
Наконец они подошли к городскому дому Филиппа, бледно-желтого цвета, с оштукатуренными стенами и красной черепичной крышей. Дом находился в тихом квартале, и внутри был садик с финиковыми деревьями. На взгляд Габби, он был гораздо комфортабельнее и более изящно меблирован, чем любой дом, который она до этого видела.
Их встретили трое слуг – кухарка, горничная и дворецкий, – и все они приветствовали Габби с простодушной радостью. Они говорили на сильно искаженном диалекте французского, который назывался «патуа». Кухарка Матильда пообещала состряпать для них настоящий креольский обед, а горничная Жанетта, хорошенькая мулаточка, хлопотала вокруг Габби в спальне и все причитала, что у новой хозяйки слишком скудный гардероб. Габби с трудом разбирала, что они говорят, и большей частью Филиппу приходилась переводить.
Матильда сдержала слово и соорудила для новобрачных пир в местных традициях. Тут были суп из стручков бамии, жареная рыба с луком и перцем, пудинг из маниоковой муки и черной патоки под названием «матете». Когда Габби пришла в восторг от этих простых, но очень вкусных блюд, Филип объяснил ей, что это всего лишь деревенская еда, принятая на Мартинике, что в Бельфонтене кухня более изысканная, в европейских традициях. Тем не менее Габби с удовольствием съела все до последнего кусочка, тем более что во время плавания пища была довольно однообразная.
– А в Бельфонтене много слуг? – спросила Габби, когда обед закончился и они сидели на диване в гостиной.
Филип встряхнул бокал с янтарной жидкостью и не сразу ответил. Похоже, его мысли были заняты превосходным бренди, который он собирался выпить.
– Всего в Бельфонтене пятьсот рабов, – произнес он медленно. – Из них двенадцать или около того – домашние рабы, а остальные работают на сахарных и банановых плантациях.
– Филип! – воскликнула Габби. – Ты сказал «рабов». Ты что, владеешь этими людьми? Ты купил их за деньги? Они что, принадлежат тебе и ты можешь делать с ними все, что захочешь?
– Да, так же, как я купил тебя за деньги, моя маленькая, – усмехнулся Филип, не думая.
Габби отшатнулась, как будто ее ударили, и в тишине слышно было ее дыхание. Он опять ранил ее своей жестокостью.
– Я твоя жена, Филип, – произнесла она. – По-моему, я все-таки больше для тебя значу, чем твои черные рабы? – Она до сих пор испытывала боль, вспоминая, что он заплатил, чтобы жениться на ней. И уже совсем становилось неприятно от мысли, что один человек может владеть другими.
Увидев боль в глазах Габби, Филип сразу пришел в себя. «И с чего это я ляпнул такую глупость?» – подумал он про себя и постарался утешить ее.
– Прости меня, любовь моя, я сам не знаю, что на меня нашло. – Он привлек ее к себе. – Я вовсе не в восторге от того, что владею другими людьми, но такова жизнь здесь. Без рабов невозможно обрабатывать поля и плантации. Мы на Мартинике полностью зависим от рабского труда. По крайней мере, на моей плантации я знаю, что все накормлены и
живут в хороших условиях. Ты сама убедишься, когда будешь в Бельфонтене.
Смягчившись, Габби прижалась к Филиппу, пытаясь прогнать ощущение беспокойства в глубине души. Трудно было поверить, что Филип способен так обидеть ее после того, что они перенесли вместе, после его признания в любви. Неужели он все еще наказывает ее за Роба? Но тут его настойчивые губы, прижавшиеся к ее губам, развеяли все сомнения, и она перенеслась в мир блаженства. Филип ласкал ее медленно и в то же время с головокружительной страстью, его руки и губы разжигали в ней угольки желания в неудержимое пламя, которое уничтожило все горестные мысли, тревожившие Габби.
Наступили счастливые дни. Когда Филип не был занят в своей конторе возле порта, он вывозил ее в карете на прогулку, чтобы познакомить с городом. Сен-Пьер очаровал ее, хотя временами им приходилось покидать карету и идти пешком по узким улочкам, соединенным ступеньками, проделанными в застывшей лаве, поросшей растительностью. Прозрачная вода текла по специальным канавкам, охлаждая город, и она же питала искрящиеся фонтаны.
Габби поразила красота темнокожих жителей острова, особенно квартеронов, в которых текла одна четверть негритянской крови и чьи наряды были наиболее красочно и затейливо украшены.
Рынок находился на мощеной площади у фонтана. Там продавались все виды рыбы, а также овощи и экзотические фрукты, которых Габби никогда раньше не видела и чьи названия узнавала только сейчас.
Часто они останавливались в уличном кафе, чтобы выпить прохладительные напитки. Сначала! Габби не нравился местный напиток – смесь молока с добавлением рома и сахара, которая взбивалась до образования пены, но скоро ей понравился его освежающий вкус. Днем они возвращались в дом, чьи стены были единственным убежищем от послеполуденной жары. После дневного сна Габби просыпалась отдохнувшая, а солнце еще стояло высоко над горизонтом.
Много дней провела она у портнихи на улице Урсулинок, потому что у Габби не было гардероба, подходящего для жены крупного плантатора. Платья, которые Филип заказал у мадам Корде, были легкие, как перышко, из самых дорогих тканей, и к тому же очень женственные, отделанные кружевами 5 и сборками. К каждому костюму полагался зонтик для защиты от палящего солнца. Белье было шелковистым и совершенно нескромным на взгляд Габби, но она не спорила, получая детское удовольствие от светлых, воздушных нарядов, заказанных Филиппом. Цена всего этого великолепия составляла небольшое : состояние, но, когда Габби рискнула указать мужу на расточительность, он объяснил, что ей придется занять определенное место в обществе, принимать его гостей и поэтому она должна одеваться соответственно.
Почти ничего не омрачало счастья Габби в эти недели, проведенные в Сен-Пьере, за исключением небольшого недомогания, которое она старалась скрыть от Филиппа. Сначала легкие приступы тошноты, которые происходили обычно после того, как Филип уезжал в контору, нетрудно было скрыть, но со временем эти приступы стали более регулярными и частыми. Но Габби все равно не хотела говорить мужу о странной болезни. Он обнаружил все чисто случайно. Однажды утром Филип, как обычно, отправился в контору, а потом вспомнил, что забыл дома важный документ, и вернулся. Войдя в спальню, он увидел, что худенькое тельце Габби сотрясает сильный приступ рвоты.
– Боже мой, Габби! – закричал он и бросился к жене. – Ты заболела, моя малышка. Почему ты мне не сказала? – Он нежно отвел волосы с влажного лба. – И давно это с тобой? – спросил он.
– Почти две недели, – поморщилась Габби.
– Две недели! – сердито повторил Филип. – Да ты понимаешь, что могла подхватить какую-нибудь болезнь, распространенную в этих краях? Быстро в постель! – приказал он, но, увидев ее испуганное лицо, смягчился: – А я сейчас же вызову доктора.
Доктор Рено, добродушный седовласый мужчина с длинными усами, несколько минут смотрел на Габби веселыми голубыми глазами, а потом велел мужу выйти из комнаты. Потом он обратился к Габби отеческим тоном, задав несколько конкретных вопросов, от чего ее щеки порозовели. Осмотр был тщательным, и доктор, довольно замурлыкав, поставил диагноз. Габби была настолько неопытна, что широко открыла глаза от удивления, когда доктор открыл ей причину недомогания. Ребенок! Габби сразу же представила себе миниатюрную копию Филиппа, существо, которое будет целиком ей принадлежать и безоговорочно отвечать на ее любовь. Габби и доктор долго обсуждали сроки рождения и предосторожности, необходимые для нормального, течения беременности. Потом доктор вышел, предоставив Габби собственным счастливым размышлениям.
Доктор Рено нашел Филиппа в гостиной. Тот, нервно шагал по комнате со стаканом рома в руке, уверенный, что Габби непременно подхватила какое-нибудь редкое и смертельное заболевание. Он даже вздрогнул, когда доктор объявил свой диагноз.
– Вы уверены, доктор? – обеспокоенно спросил Филип. – Моя жена сама еще почти ребенок.! Для нее это не представляет опасности?
– Поверьте мне, месье Сент-Сир, все будет хорошо. Правда, она не такая крепкая, как наши девушки, выросшие на острове, но я советую отвезти ее в Бельфонтен, где тетушка Луиза сможет баловать ее и давать свои знаменитые отвары из трав.
Здоровье вашей жены в порядке, и, поскольку она молода, я не предвижу осложнений. Тошнота пройдет через несколько недель. Когда наступят роды, вызовите меня, если тетушка Луиза не будет справляться или будут осложнения.
– А когда она должна родить? – спросил Филип все еще в состоянии шока.
– Месяцев через шесть.
– Ребенок! – повторил Филип. – Простите меня, доктор, я, конечно, надеялся получить наследника, но не ожидал, что это будет так скоро.
– Ах, вы, молодые мужья, все вы такие! – заявил доктор Рено, пожав плечами. – Каждую ночь, как жеребцы, берете своих жен, а потом удивляетесь естественному исходу ваших игр. Но, если я правильно понимаю, вы не против наследника?
– Я очень рад, – согласился Филип. – Просто моя жена так молода.
– Эге, но ведь вы не стали щадить ее девственность, – сказал доктор. – Ну вот, так я думал. Не беспокойтесь, мой друг, ваша жена сможет не раз стать матерью, и я вижу, что такой мужчина, как вы, будет иметь много детей.
У Филиппа оставался только один вопрос:
– А ей не вредно, если я... если мы?..
– Не бойтесь, мой друг, – – засмеялся доктор, – вы и ваша прекрасная жена можете предаваться любви, конечно, с условием разумной осторожности. За исключением последних шести недель перед родами, – прибавил он серьезно, – ведь тогда опасность для матери и ребенка возрастает.
После отъезда доктора Рено Филип нерешительно вошел в спальню жены, не уверенный, как воспримет Габби столь скорую перспективу материнства. Мечтательная улыбка на ее лице успокоила его.
– Филип! – закричала она, когда на пороге возникла его высокая фигура. Она протянула ему руки со счастливым видом. – Ты говорил с доктором Рено? – спросила она смущенно.
– Да, любовь моя, говорил, – ответил нежно Филип, подойдя к постели.
– И ты счастлив?
Он пристально посмотрел на нее и ответил вопросом на вопрос:
– А ты, Габби, счастлива? Ведь ты так молода.
– Если мне достаточно лет для того, чтобы быть с тобой как женщина, то, уж конечно, достаточно для того, чтобы родить тебе ребенка, – произнесла Габби с удивительной зрелостью. – А что до ответа на твой вопрос, так я чрезвычайно счастлива.
– И я тоже, моя малышка, – сказал Филип, странно растроганный.
На следующий день они стали готовиться к отъезду. Хотя Габби полюбила Сен-Пьер и их городской дом, ей тем не менее не терпелось увидеть знаменитый Бельфонтен, тетушку Луизу и ее мужа Жерара, о которых столько рассказывал Филип.
– А я считала, что тетушка Луиза твоя рабыня, – сказала как-то Габби, которая до сих пор не могла разобраться во взаимоотношениях между рабами и хозяевами.
– Это Саба, – объяснил он Габби, – первый из гряды островов, которые мы увидим по дороге на Мартинику. – Вулканический остров, как и все остальные. Некоторые абсолютно пустынны, а другие покрыты джунглями.
– На Мартинике тоже есть джунгли?
– Еще какие. Чтобы прогуляться, надо брать с собой нож и прорубать дорогу. Первые французские поселенцы буквально вгрызались в джунгли, чтобы расчистить место для сахарного тростника.
– Так это совсем дикое место! – сказала Габби с испугом.
– Ну уж нет, – засмеялся Филип. – Сен-Пьер – любимый порт моряков всех стран мира. Если ветер не изменится, мы прибудем туда через два дня.
Сначала каждый выплывающий из тумана ост – ров был лишь смутным силуэтом. Потом становились видны пальмы, кратеры потухших вулканов, от которых у Габби дух захватывало. Никогда она не видела такого невероятно яркого синего моря, которое на горизонте сливалось с синевой неба. Зеленые острова, окруженные белыми кольцами песка, как будто плавали в воде. Она подняла лицо к жаркому карибскому солнцу, которое, казалось, приветствовало ее у входа в рай, а Филип крепче обнял ее за талию, и Габби почувствовала себя абсолютно счастливой. Ей не хотелось гадать о том, что ждет ее на Мартинике. Сейчас для нее ничего не существовало, кроме мужчины, который ее обнимает, и их новой жизни в Бельфонтене. Она походила на зачарованного ребенка, погруженного в свои детские мечты, забыв о том, что в конце путешествия их ждет Амали.
Как и обещал Филип, через два дня они увидели очертания Мартиники в утреннем тумане. Завороженная, Габби наблюдала, как громада острова из голубоватой стала изумрудной на фоне бирюзового моря. Над всем этим возвышался Монтань-Пеле – гигантский вулкан, давший жизнь острову. Габби смотрела на него с опаской, но Филип успокоил ее, что вулкан уже потухший и мирно спит, укутанный перистыми облаками.
Сен-Пьер расположился с подветренной стороны острова, в тени вулкана Пеле. Город тянулся вдоль белого полумесяца пляжа и был скрыт густой растительностью. Корабль подходил к причалу, на котором люди уже готовились к швартовке. Поставили сходни, и Габби с Филиппом сошли на берег.
Сен-Пьер показался Габби калейдоскопом красок и звуков, где по улицам шествовали улыбающиеся люди всех цветов кожи, от светло-желтого до цвета черного дерева. Женщины были одеты в яркие, пышные костюмы, а их головы увенчаны особыми тюрбанами, которые, как объяснил Филип, носили все цветные женщины.
Наконец они подошли к городскому дому Филиппа, бледно-желтого цвета, с оштукатуренными стенами и красной черепичной крышей. Дом находился в тихом квартале, и внутри был садик с финиковыми деревьями. На взгляд Габби, он был гораздо комфортабельнее и более изящно меблирован, чем любой дом, который она до этого видела.
Их встретили трое слуг – кухарка, горничная и дворецкий, – и все они приветствовали Габби с простодушной радостью. Они говорили на сильно искаженном диалекте французского, который назывался «патуа». Кухарка Матильда пообещала состряпать для них настоящий креольский обед, а горничная Жанетта, хорошенькая мулаточка, хлопотала вокруг Габби в спальне и все причитала, что у новой хозяйки слишком скудный гардероб. Габби с трудом разбирала, что они говорят, и большей частью Филиппу приходилась переводить.
Матильда сдержала слово и соорудила для новобрачных пир в местных традициях. Тут были суп из стручков бамии, жареная рыба с луком и перцем, пудинг из маниоковой муки и черной патоки под названием «матете». Когда Габби пришла в восторг от этих простых, но очень вкусных блюд, Филип объяснил ей, что это всего лишь деревенская еда, принятая на Мартинике, что в Бельфонтене кухня более изысканная, в европейских традициях. Тем не менее Габби с удовольствием съела все до последнего кусочка, тем более что во время плавания пища была довольно однообразная.
– А в Бельфонтене много слуг? – спросила Габби, когда обед закончился и они сидели на диване в гостиной.
Филип встряхнул бокал с янтарной жидкостью и не сразу ответил. Похоже, его мысли были заняты превосходным бренди, который он собирался выпить.
– Всего в Бельфонтене пятьсот рабов, – произнес он медленно. – Из них двенадцать или около того – домашние рабы, а остальные работают на сахарных и банановых плантациях.
– Филип! – воскликнула Габби. – Ты сказал «рабов». Ты что, владеешь этими людьми? Ты купил их за деньги? Они что, принадлежат тебе и ты можешь делать с ними все, что захочешь?
– Да, так же, как я купил тебя за деньги, моя маленькая, – усмехнулся Филип, не думая.
Габби отшатнулась, как будто ее ударили, и в тишине слышно было ее дыхание. Он опять ранил ее своей жестокостью.
– Я твоя жена, Филип, – произнесла она. – По-моему, я все-таки больше для тебя значу, чем твои черные рабы? – Она до сих пор испытывала боль, вспоминая, что он заплатил, чтобы жениться на ней. И уже совсем становилось неприятно от мысли, что один человек может владеть другими.
Увидев боль в глазах Габби, Филип сразу пришел в себя. «И с чего это я ляпнул такую глупость?» – подумал он про себя и постарался утешить ее.
– Прости меня, любовь моя, я сам не знаю, что на меня нашло. – Он привлек ее к себе. – Я вовсе не в восторге от того, что владею другими людьми, но такова жизнь здесь. Без рабов невозможно обрабатывать поля и плантации. Мы на Мартинике полностью зависим от рабского труда. По крайней мере, на моей плантации я знаю, что все накормлены и
живут в хороших условиях. Ты сама убедишься, когда будешь в Бельфонтене.
Смягчившись, Габби прижалась к Филиппу, пытаясь прогнать ощущение беспокойства в глубине души. Трудно было поверить, что Филип способен так обидеть ее после того, что они перенесли вместе, после его признания в любви. Неужели он все еще наказывает ее за Роба? Но тут его настойчивые губы, прижавшиеся к ее губам, развеяли все сомнения, и она перенеслась в мир блаженства. Филип ласкал ее медленно и в то же время с головокружительной страстью, его руки и губы разжигали в ней угольки желания в неудержимое пламя, которое уничтожило все горестные мысли, тревожившие Габби.
Наступили счастливые дни. Когда Филип не был занят в своей конторе возле порта, он вывозил ее в карете на прогулку, чтобы познакомить с городом. Сен-Пьер очаровал ее, хотя временами им приходилось покидать карету и идти пешком по узким улочкам, соединенным ступеньками, проделанными в застывшей лаве, поросшей растительностью. Прозрачная вода текла по специальным канавкам, охлаждая город, и она же питала искрящиеся фонтаны.
Габби поразила красота темнокожих жителей острова, особенно квартеронов, в которых текла одна четверть негритянской крови и чьи наряды были наиболее красочно и затейливо украшены.
Рынок находился на мощеной площади у фонтана. Там продавались все виды рыбы, а также овощи и экзотические фрукты, которых Габби никогда раньше не видела и чьи названия узнавала только сейчас.
Часто они останавливались в уличном кафе, чтобы выпить прохладительные напитки. Сначала! Габби не нравился местный напиток – смесь молока с добавлением рома и сахара, которая взбивалась до образования пены, но скоро ей понравился его освежающий вкус. Днем они возвращались в дом, чьи стены были единственным убежищем от послеполуденной жары. После дневного сна Габби просыпалась отдохнувшая, а солнце еще стояло высоко над горизонтом.
Много дней провела она у портнихи на улице Урсулинок, потому что у Габби не было гардероба, подходящего для жены крупного плантатора. Платья, которые Филип заказал у мадам Корде, были легкие, как перышко, из самых дорогих тканей, и к тому же очень женственные, отделанные кружевами 5 и сборками. К каждому костюму полагался зонтик для защиты от палящего солнца. Белье было шелковистым и совершенно нескромным на взгляд Габби, но она не спорила, получая детское удовольствие от светлых, воздушных нарядов, заказанных Филиппом. Цена всего этого великолепия составляла небольшое : состояние, но, когда Габби рискнула указать мужу на расточительность, он объяснил, что ей придется занять определенное место в обществе, принимать его гостей и поэтому она должна одеваться соответственно.
Почти ничего не омрачало счастья Габби в эти недели, проведенные в Сен-Пьере, за исключением небольшого недомогания, которое она старалась скрыть от Филиппа. Сначала легкие приступы тошноты, которые происходили обычно после того, как Филип уезжал в контору, нетрудно было скрыть, но со временем эти приступы стали более регулярными и частыми. Но Габби все равно не хотела говорить мужу о странной болезни. Он обнаружил все чисто случайно. Однажды утром Филип, как обычно, отправился в контору, а потом вспомнил, что забыл дома важный документ, и вернулся. Войдя в спальню, он увидел, что худенькое тельце Габби сотрясает сильный приступ рвоты.
– Боже мой, Габби! – закричал он и бросился к жене. – Ты заболела, моя малышка. Почему ты мне не сказала? – Он нежно отвел волосы с влажного лба. – И давно это с тобой? – спросил он.
– Почти две недели, – поморщилась Габби.
– Две недели! – сердито повторил Филип. – Да ты понимаешь, что могла подхватить какую-нибудь болезнь, распространенную в этих краях? Быстро в постель! – приказал он, но, увидев ее испуганное лицо, смягчился: – А я сейчас же вызову доктора.
Доктор Рено, добродушный седовласый мужчина с длинными усами, несколько минут смотрел на Габби веселыми голубыми глазами, а потом велел мужу выйти из комнаты. Потом он обратился к Габби отеческим тоном, задав несколько конкретных вопросов, от чего ее щеки порозовели. Осмотр был тщательным, и доктор, довольно замурлыкав, поставил диагноз. Габби была настолько неопытна, что широко открыла глаза от удивления, когда доктор открыл ей причину недомогания. Ребенок! Габби сразу же представила себе миниатюрную копию Филиппа, существо, которое будет целиком ей принадлежать и безоговорочно отвечать на ее любовь. Габби и доктор долго обсуждали сроки рождения и предосторожности, необходимые для нормального, течения беременности. Потом доктор вышел, предоставив Габби собственным счастливым размышлениям.
Доктор Рено нашел Филиппа в гостиной. Тот, нервно шагал по комнате со стаканом рома в руке, уверенный, что Габби непременно подхватила какое-нибудь редкое и смертельное заболевание. Он даже вздрогнул, когда доктор объявил свой диагноз.
– Вы уверены, доктор? – обеспокоенно спросил Филип. – Моя жена сама еще почти ребенок.! Для нее это не представляет опасности?
– Поверьте мне, месье Сент-Сир, все будет хорошо. Правда, она не такая крепкая, как наши девушки, выросшие на острове, но я советую отвезти ее в Бельфонтен, где тетушка Луиза сможет баловать ее и давать свои знаменитые отвары из трав.
Здоровье вашей жены в порядке, и, поскольку она молода, я не предвижу осложнений. Тошнота пройдет через несколько недель. Когда наступят роды, вызовите меня, если тетушка Луиза не будет справляться или будут осложнения.
– А когда она должна родить? – спросил Филип все еще в состоянии шока.
– Месяцев через шесть.
– Ребенок! – повторил Филип. – Простите меня, доктор, я, конечно, надеялся получить наследника, но не ожидал, что это будет так скоро.
– Ах, вы, молодые мужья, все вы такие! – заявил доктор Рено, пожав плечами. – Каждую ночь, как жеребцы, берете своих жен, а потом удивляетесь естественному исходу ваших игр. Но, если я правильно понимаю, вы не против наследника?
– Я очень рад, – согласился Филип. – Просто моя жена так молода.
– Эге, но ведь вы не стали щадить ее девственность, – сказал доктор. – Ну вот, так я думал. Не беспокойтесь, мой друг, ваша жена сможет не раз стать матерью, и я вижу, что такой мужчина, как вы, будет иметь много детей.
У Филиппа оставался только один вопрос:
– А ей не вредно, если я... если мы?..
– Не бойтесь, мой друг, – – засмеялся доктор, – вы и ваша прекрасная жена можете предаваться любви, конечно, с условием разумной осторожности. За исключением последних шести недель перед родами, – прибавил он серьезно, – ведь тогда опасность для матери и ребенка возрастает.
После отъезда доктора Рено Филип нерешительно вошел в спальню жены, не уверенный, как воспримет Габби столь скорую перспективу материнства. Мечтательная улыбка на ее лице успокоила его.
– Филип! – закричала она, когда на пороге возникла его высокая фигура. Она протянула ему руки со счастливым видом. – Ты говорил с доктором Рено? – спросила она смущенно.
– Да, любовь моя, говорил, – ответил нежно Филип, подойдя к постели.
– И ты счастлив?
Он пристально посмотрел на нее и ответил вопросом на вопрос:
– А ты, Габби, счастлива? Ведь ты так молода.
– Если мне достаточно лет для того, чтобы быть с тобой как женщина, то, уж конечно, достаточно для того, чтобы родить тебе ребенка, – произнесла Габби с удивительной зрелостью. – А что до ответа на твой вопрос, так я чрезвычайно счастлива.
– И я тоже, моя малышка, – сказал Филип, странно растроганный.
На следующий день они стали готовиться к отъезду. Хотя Габби полюбила Сен-Пьер и их городской дом, ей тем не менее не терпелось увидеть знаменитый Бельфонтен, тетушку Луизу и ее мужа Жерара, о которых столько рассказывал Филип.
– А я считала, что тетушка Луиза твоя рабыня, – сказала как-то Габби, которая до сих пор не могла разобраться во взаимоотношениях между рабами и хозяевами.