Мейсон Конни. Нежная ярость

   – Приспособилась! – Слово показалось горьким на вкус и мало что объясняло. – Как я должна к нему приспособиться, мама? – спросила Габби, которой отчаяние придало храбрости.
   Лили посмотрела на дочь как на умственно отсталую, потом недовольно пожала своими изящными плечиками.
   – Филип будет делать то, что ему захочется, а ты веди себя так, как он тебе скажет, – уклончиво сказала она. – Но ради собственного блага не сопротивляйся ему, пусть он делает все, что считает нужным. Он не из тех мужчин, которым можно противостоять.
   – Вы хотите сказать, что я...
   – Довольно! Довольно! У меня голова заболела от твоих бесконечных вопросов. – Лили не терпелось сбежать от досадного неведения дочери. – Пойдем, если ты готова, я провожу тебя вниз. Твой муж просил меня поторопить тебя.
   Габби неохотно последовала за матерью и медленно спустилась по лестнице к ожидавшему ее внизу мужу.
   Филип видел, как грациозно спускается Габби, и сердце у него забилось. Она была такая юная, невинная, прекрасная, как хрупкий цветок, свежая, как росистое утро, и в то же время не сознавала своей красоты. Только пухлые, чувственные губы позволяли предположить, что может скрываться за этой хрупкой оболочкой. Он почувствовал знакомое стеснение в низу живота, пульс участился, и Филип пожалел, что они не на борту «Стремительного». Он не мог лгать себе, что не испытывает вожделения к этой добродетельной барышне, но тут же напомнил себе: больше ни одна женщина не сделает его пленником своей красоты и своеволия. Сесили преподала ему слишком хороший урок.
   – Вы готовы к отъезду, моя малышка? – спросил он, когда она поравнялась с ним. Габби кивнула, и он повел ее к выходу, а следом за ними шли ее родители.
   – Где вы проведете ночь, мой друг? – спросил Жильбер, бросив скабрезный взгляд на Габби и на Филиппа, так что ясно было, что он имеет в виду.
   – Мы поедем прямо до Бреста и будем останавливаться, только чтобы поесть и сменить лошадей. Я достаточно времени провел во Франции, и мне не терпится вернуться на плантацию, – невозмутимо ответил Филип.
   – Гм, – фыркнул Жильбер, – уж я бы не стал ждать так долго, чтобы воспользоваться своей добычей.
   Филип усилием воли подавил в себе желание сказать что-нибудь грубое Жильберу. Он испытывал только презрение к этому человеку, продавшему свою дочь, чтобы финансировать сомнительную авантюру, обреченную на провал. Так и не удостоив его ответом, Филип помог Габби сесть в карету и дал знак кучеру трогаться.
   Co сдержанной насмешкой Филип наблюдал за тем, как Габби забилась в самый дальний угол кареты.
   – Я вас не укушу, – сказал он, протянул руки и привлек ее к себе. Потом, как бы в подтверждение . своих слов, он приблизил свои губы к ее губам, изучая ее нежный рот и подчиняя себе. Ее глаза широко открылись, когда он языком разжал ее губы, медленно исследуя их, а рука легла на ее грудь.
   Когда он отстранился, Габби было трудно дышать, а щеки заливал румянец, который очень ей шел. Ее потрясли собственные ощущения, ведь ничего подобного она раньше не испытывала. «Неужели он собирается воспользоваться своими супружескими правами прямо в карете?» – с ужасом подумала Габби. Ее знание мужчин было так ограничено, что она не знала, чего ожидать.
   – Пожалуйста, не позорьте меня перед вашим кучером, – попросила она, и в фиалковых глазах отразился страх.
   – Как я могу позорить вас, если мы повенчаны, моя дорогая? – ответил он сухо. Тем не менее он отпустил ее и удобно устроился на подушках, не обращая на нее внимания, как будто ее вообще не было здесь.
   Три дня и три ночи они провели в карете, останавливаясь только для того, чтоб поесть и сменить лошадей. Никогда в жизни Габби не чувствовала себя такой несчастной. Никакие щетки не могли убрать слой грязи с их одежды. Она понятия не имела, почему Филип настаивал на том, чтобы сломя голову мчаться в Брест по этой извилистой дороге. Осенние дожди превратили немощеную дорогу в грязное болото, но он по-прежнему подгонял кучера и сыпал проклятиями, когда колесо в очередной раз увязало в грязи.
   Однажды, когда Габби задремала, свесив голову на грудь, Филип привлек ее к себе, и несколько часов она уютно проспала на его плече. Когда она проснулась и увидела, что тесно прижимается к мужу, она поспешно отодвинулась и снова забилась в дальний угол кареты, чем весьма позабавила Филиппа.
   Габби заметила, что Филип очень часто трогает камзол слева на груди. Сначала Габби подумала, что у него болит сердце, но потом поняла, что ошибалась, – Филип не раз сам брал в руки вожжи и так погонял лошадей, что Габби была вся в синяках от тряски. Все силы уходили на то, чтоб не упасть с сиденья.
   Четвертый день путешествия Габби и Филип запомнили надолго. Наступали сумерки, и Филип дремал, произнося в забытьи какие-то незнакомые имена. Габби знала, что они скоро прибудут в деревню, где поужинают и сменят лошадей. Она рассеянно смотрела в окно, думая о горячем ужине и о том, как болит ее тело. Узкая дорога пролегала вдоль холмов, поросших лесом, и Габби едва успела подумать, что случится, если какая-нибудь карета поедет им навстречу, как внезапно застыла от ужаса, потому что увидела: огромный валун сорвался с вершины холма справа от них и летит прямо навстречу их карете.
   Услышав ее крик, Филип вскочил, как чуткий зверь. В одно мгновение он оценил ситуацию и принял решение. Молниеносным движением он распахнул дверцу со своей стороны кареты, схватил Габби за талию и вместе с ней выпрыгнул наружу, стараясь откатиться в сторону, чтоб не попасть под задние колеса кареты, закрывая Габби своим телом. Колеса прошли так близко от головы Габби, что задели ее выбившиеся из прически локоны... а потом она уже ничего не чувствовала.
   Когда Габби пришла в себя, солнце светило ей в глаза. Она попыталась повернуться и мгновенно ощутила резкую боль в голове. Тотчас Филип оказался рядом с ней, и она успела разглядеть тревогу на его лице, прежде чем оно приняло привычное бесстрастное выражение.
   – Где я? – спросила она, осторожно прикасаясь к голове. – Что случилось?
   – Мы с кучером принесли тебя сюда, на постоялый двор, – ответил Филип. – Ты сильно ударилась головой, но других повреждений вроде бы нет. А я долго была без сознания?
   – Да, малышка, всю ночь.
   – А кто же раздел и уложил меня? – спросила Габби застенчиво. Ее удивило, что она одета в собственную ночную рубашку с высоким воротом.
   – Я, конечно. Но не бойся, – поспешно добавил он, увидев, что она покраснела, – я не пользуюсь беспомощностью женщин. – Она уловила нотку веселья в его голосе.
   – Я помню только, как вы вытащили меня из кареты, и больше ничего, – сказала Габби, чтобы поменять тему разговора. – А что, тот валун попал в карету?
   – Да. Если бы мы остались в карете, то погиб ли бы.
   Она невольно вздрогнула.
   – А что с кучером?
   – У него тоже хватило сообразительности во время соскочить. Даже лошади не пострадали. Но карета полностью разбита.
   – Какая невероятная случайность!
   – Да, – хмуро ответил Филип. – Действительно, невероятная случайность, как ты выразилась. – Но слова его звучали неубедительно.
   – А что же делать? – спросила Габби, надеясь, что теперь ей будет позволено отдохнуть денек на постоялом дворе, прежде чем продолжить путешествие.
   Филип пристально посмотрел на нее.
   – Ты достаточно хорошо себя чувствуешь, чтобы ехать дальше? Нам обязательно надо добраться до «Стремительного».
   – К чему такая спешка, Филип? – раздраженно спросила Габби. – У меня все болит, и я из мотана. Какая разница, приедем ли мы в Брест на день или два позже?
   – Не расспрашивай меня, Габби, – строго сказал Филип. – Я хочу только знать, можешь ли
   ты ехать дальше. У нас впереди меньше чем один день пути, и я полночи провел в поисках новой кареты. Я сам устал, и мои мысли заняты более серьезными вещами, а не тем, как ублажить капризную жену.
   Глаза Габби засверкали от гнева.
   – Капризная жена! – закричала она. – Если бы не вы, я была бы в безопасности за стенами монастыря. По-вашему, послушная жена должна и больной следовать за мужем, ведь я по вашей милости чуть не погибла?!
 
   Филип сдержался ценой огромного усилия. Габби сказала правду. Если то, что он подозревает, верно, значит, он вовлек ее в опасную ситуацию, о которой она ничего не знает и, уж конечно, не виновата. Надо было прислушаться к своей совести и не осложнять свою жизнь в такой момент повторной женитьбой. Но ведь, когда он согласился выполнить поручение, ему потребовалось прикрытие, а что может быть более естественным, чем поездка во Францию в поисках жены. Все знатные мужчины с Мартиники привозили себе жен из Франции, а девушки из благородных семейств острова выходили замуж за французских аристократов. Поездка Филиппа во Францию должна была быть вне подозрений, к тому же раз он вообще собирался жениться, а это было необходимо, так как он хотел наследника, то что может быть лучше, чем покорная девица, воспитанная в монастыре. И почему, черт возьми, он выбрал эту маленькую дикую кошку в монашеской одежде, которой еще долго предстоит учиться кротости и покорности?!
   – Если ты достаточно здорова, чтоб проявлять строптивость, значит, достаточно здорова, чтобы продолжить путешествие, – холодно сказал Филип. – Даю тебе полчаса, чтобы подготовиться. – Горящие глаза Габби и манящие прелести, скрытые ее чопорной ночной рубашкой, искушали его. Ему хотелось забыть о «Стремительном» и задержаться настолько, чтобы сделать свой брак полноценным. Хотя накануне вечером он был расстроен и озабочен ее состоянием, он не мог не заметить, сколь восхитительно тело у его молодой жены. Сжав зубы, Филип поспешил выскочить из комнаты, пока окончательно не потерял самообладание и не присоединился к своей жене в постели.
   К вечеру того же дня они прибыли в Брест. Стемнело, и Габби не смогла разглядеть города из окна кареты. Они проследовали прямо в порт, где огоньки судов, стоящих на рейде, напоминали светлячков. Филип помог ей выйти из кареты, повел на причал, где стоял на якоре «Стремительный», и они поднялись по сходням на борт. Габби с изумлением увидела, что матросы сразу же втащили сходни наверх и начали ставить паруса и поднимать якорь. Она с тоской смотрела, как подняли якорь и корабль тихо под покровом темноты отошел от причала, и одновременно с удаляющимся берегом удалялись ее родина и ее прежняя жизнь.

3

   Пока «Стремительный» маневрировал между судами, стоявшими в бухте, к Филиппу и Габби подошел мужчина. По его уверенному виду и форменной одежде она поняла, что это капитан.
   – Мы ждали тебя вчера вечером, друг мой, – обратился он к Филиппу после того, как огляделся. – Когда ты не прибыл, мы уже начали бояться, что случилось что-то непредвиденное.
   – В самом деле произошло нечто непредвиденное, Анри, – ответил Филип. – Мы чуть не погибли, когда сорвавшийся с холма валун разбил нашу карету по дороге в Брест. Мы спаслись в последнюю секунду.
   – Разрази меня гром! – воскликнул капитан. – А что было причиной этого несчастного случая?
   – Я потом вернулся на это место, но не нашел никаких следов того, что это не несчастный случай.
   Очевидно, дожди размыли склон, и валун сорвался как раз в ту минуту, когда мы проезжали. – Тут Филип вспомнил о девушке, стоящей рядом, и сказал: – Габби, это Анри Жискар, капитан «Стремительного» и мой хороший друг. – А потом капитану: – Анри, вот моя жена, Габриэль Ла Фарж Сент-Сир.
   – Боже мой, Филип, ты не предупредил меня, что твоя жена такая красавица, – сказал капитан
   Жискар и, склонившись, поцеловал руку Габби. – Но она настоящее дитя, мой друг. Повезло тебе, что ты одним махом заполучил и молодость, и красоту.
   – Это не просто везение, Анри, – отозвался Филип, искоса взглянув на Габби, которая застыла в испуге, думая, что он начнет рассказывать о подробностях сватовства.
   Капитан Жискар прервал его, и Габби вздохнула с облегчением.
   – Не имеет значения, она будет настоящим украшением нашего маленького острова. А тебе, Филип, будут завидовать все мужчины.
   Габби едва успела поблагодарить капитана Жискара за галантность, как Филип взял ее за руку и повел в каюту на корме, которая должна была стать их домом на ближайшие недели.
   Каюта хотя и не роскошная, на первый взгляд выглядела удобной. Габби заметила, что ее сундук доставили на борт и поставили рядом с морским сундуком из кожи, который, вероятно, принадлежал Филиппу. Письменный стол, заваленный картами, стол и стулья, привинченные к полу, и умывальник с необходимыми принадлежностями – вот и вся мебель. Мужской запах кожи и табака ударил ей в ноздри, а вместе с ним свежий, соленый запах морских брызг. Совсем не похоже на сладкий, душный аромат помады и духов, который окружал ее отца.
   Габби вздрогнула, услышав голос Филиппа.
   – Я понимаю, что апартаменты довольно тесные, малышка, но придется этим довольствоваться.
   Впервые он обратил внимание на то, что она валится с ног от усталости. Он снял с нее плащ и заговорил более мягко, чем до этого, но все-таки без теплоты, которую можно было ожидать от молодого мужа.
   – У меня срочные дела с капитаном, поэтому я должен оставить тебя. Я договорюсь, чтобы тебе принесли ужин в каюту, и можешь лечь, когда захочешь. Путешествие в Брест было для тебя трудным, а мне не хочется иметь на руках больную жену.
   Габби недоверчиво смотрела на Филиппа, не в силах поверить, что и теперь он не стремится предъявить свои супружеские права. Но, когда она увидела, что он в самом деле собирается выйти из каюты, она прошептала усталым, но благодарным голосом:
   – Благодарю вас, месье, я ценю вашу заботливость.
   Слишком поздно она заметила свою оговорку.
   Филип замер при этих словах, окинул ее фигурку стальным взглядом, в два шага приблизился к ней, схватил за плечи и стал трясти, пока она не вскрикнула испуганно.
   – Мое имя, Габби, черт подери! Почему ты продолжаешь делать мне назло?
   – Филип! – воскликнула она, испуганная его вспышкой гнева.
   – Вот так. Я Филип, твой муж. Не забывай этого, – сказал он и отпустил ее так резко, что она чуть не упала. И он в ярости вышел из каюты.
   Оставшись наконец одна, Габби легла на кровать. Она была так измучена душевно, что не ощущала боли в том месте, где Филип схватил ее цепкими пальцами. Впервые за две недели она дала выход своим чувствам и безутешно зарыдала, испытывая такое отчаяние, что, будь она на палубе, она бы бросилась за борт. Скоро она забылась в целительных объятиях сна.
   Необъяснимая вспышка гнева Филиппа прошла, пока он шел темным коридором в каюту капитана Жискара. Собственно говоря, он вообще забыл про Габби и снова потрогал через подкладку зашитый пакет, как бы удостоверяясь в тысячный раз, что документ, ради которого он рисковал жизнью, все еще цел.
   Филип остановился перед каютой капитана Жискара и был поражен голосами, которые доносились из-за двери.
   – Черт возьми! – выругался он, когда узнал голос собеседника капитана. – Не может быть! – яростно воскликнул он и ворвался в каюту.
   – В чем дело, Филип? – встревоженно воскликнул капитан Жискар, когда увидел лицо друга.
   – Как, черт возьми, Дюваль очутился на борту «Стремительного»? – спросил Филип, указывая пальцем на высокого, стройного мужчину с зелеными глазами. – Я дал строгий приказ в этот рейс никаких пассажиров не брать. Ты не хуже меня знаешь причину, Анри.
   – Я... Я сожалею, Филип, честное слово, – начал оправдываться Анри, удивленный, что Филип выказал такую враждебность к человеку, которого все считали его добрым другом. – Когда месье Дюваль вчера вечером пришел ко мне на судно, он заверил меня, что ты не будешь возражать против его присутствия. Все знают, что вы с ним соседи и друзья.
   – Так было, – мрачно проговорил Филип Потом он повернулся к Дювалю: – А ты что скажешь, Марсель? Почему ты обманул моих людей? Ты не хуже меня знаешь, что наша дружба прекратилась со смертью Сесили.
   – Друг мой, – начал Марсель Дюваль примирительным тоном, пощипывая усики над верхней губой, – это ты отверг нашу дружбу, но это объясняется тем, что в то время ты оплакивал безвременную утрату жены. Я готов забыть твое необдуманное поведение и вернуться к прежним отношениям.
   – Дьявол тебя побери, Дюваль! – воскликнул Филип. – Я сказал именно то, что думал. Если бы не ты, Сесили была бы жива. Не хочу иметь с тобой ничего общего! Пускай ты убедил Анри, что мы друзья, но меня в этом убеждать не следует, я-то знаю, что стоит между нами, и предупреждаю тебя, чтоб ты держался от меня подальше. – Внезапно он подозрительно прищурился. – Кстати, а что вообще ты делал во Франции? Когда ты уехал с Мартиники?
   Капитан Жискар переводил взгляд с одного собеседника на другого, озадаченный поворотом событий. Он понятия не имел, что Марсель Дюваль каким-то образом был замешан в смерти Сесили Сент-Сир. Если это в самом деле так, получается, что он причинил Филиппу большую неприятность, когда позволил этому человеку плыть на «Стремительном».
   – Я отплыл с Мартиники на «Тристане», пока ты был в Америке, – непринужденно ответил Марсель. – А дело у меня во Франции очень простое. Я приехал, чтобы найти подходящую партию для моей сестры Линетт.
   – Ну и как, получилось? – спросил Филип.
   – Конечно, мой друг, и просто превосходно, – гордо ответил Марсель. – В следующем году Линетт выйдет замуж за Пьера Боннара, единственного сына и наследника основателя знаменитого банковского дома Боннаров. Неплохая партия, скажу я вам. Мне есть что поставить себе в заслугу.
   – Да, – с неохотой признал Филип. – Ты вечно из кожи вон лезешь, чтобы породниться со знатными европейскими семьями, не так ли, Дюваль? Наверно, предложил щедрое приданое. Должно быть, дела у тебя лучше, чем я думал. Но скажи-ка мне, откуда ты узнал, что «Стремительный» стоит в Бресте?
   – Я этого не знал. Мне просто повезло – я увидел «Стремительный» в порту, когда расспрашивал, как мне добраться до Мартиники. Похоже, в эту поездку мне вообще везет, – добавил он невозмутимо.
   – Да, похоже на то, – ответил Филип, но без особого убеждения в голосе. – Ну что ж, раз ты на
   борту, я ничего не могу с этим поделать. – Он жестом показал, чтобы Марсель удалился. – У меня тут личный разговор с Анри, поэтому...
   – Конечно, конечно. Я не хочу вам мешать и пожелаю вам обоим спокойной ночи. Кстати, – прибавил он лукаво, – я слышал, тебя можно поздравить, твоя миссия оказалась успешной.
   – Что?! – хором воскликнули Филип и Анри.
   – В чем дело, господа? – спросил Марсель с невинным видом. – Разумеется, я говорю о твоей женитьбе. Если я правильно понял капитана Жискара, мадам Сент-Сир восхитительная красавица. – Пустив эту прощальную стрелу, он быстро вышел из каюты и, напевая, пошел по коридору.
   – На какую-то секунду мне показалось, что он знает истинную причину нашего путешествия во Францию, – сказал Анри с беспокойством. – Ты ведь не думаешь, что он что-то пронюхал, а, Филип?
   – Не думаю, Анри, – Филип постарался придать голосу убедительность, хотя сам был не очень уверен. – Может быть, это чистое совпадение, что «Стремительный» готовился к отплытию как раз в тот момент, когда Дювалю нужно было возвращаться на Мартинику. – Потом он пристально взглянул на своего старшего товарища. – Ты ведь не говорил ему о том, куда мы направляемся?
   – Нет, что ты! – быстро заверил его Анри. – Я решил, что ты сам скажешь, когда найдешь нужным.
   Забыв на время о человеке, которого он ненавидел, Филип вернулся к более важным делам. Он снял камзол и с помощью ножа для разрезания конвертов аккуратно вспорол шов и вынул тонкий пакет, обернутый клеенкой. Только дыхание Анри Жискара нарушало тишину в комнате.
   – Значит, ничего непредвиденного не стряслось? – спросил Анри, обводя осторожным взглядом небольшую каюту.
   – Ничего. Документ мне доставил доверенный человек прямо в мою гостиницу под видом письма от несуществующей тетушки. Насколько я знаю, кроме нас двоих, никому не известно его значение, не считая агента, который работает на американское правительство.
   – А если другие узнают?
   – Они предпримут все усилия, чтобы помешать нам доставить этот документ.
   – Боже мой! – воскликнул Анри, и пот выступил у него на лбу.
   – Я выучил наизусть его содержание и хочу, чтобы ты сделал то же самое. Если что-то случится с бумагами, один из нас сможет устно передать содержание послания. Предлагаю тебе выучить прямо сейчас, а потом положим пакет в сейф.
   Анри не знал, что Филип собирался еще до наступления утра забрать документ из сейфа в свою каюту. Если на борту «Стремительного» окажется шпион, то первое место, куда он полезет, будет сейф. А Филип собирался сделать все, что в его силах, чтобы документ был благополучно доставлен американцам.
   Пока Филип возвращался к себе в каюту, его мысли обратились к Марселю Дювалю и его нежелательному появлению в Бресте за несколько часов до того, как они с Габби прибыли в этот город. Если это было совпадение, то уж слишком вовремя оно случилось.
   Когда Филип вошел в каюту, то увидел, что Габби крепко спит, закутавшись, как в кокон, в свое потрепанное в дороге платье. На столе стоял поднос с нетронутым ужином. Он зажег лампу и посмотрел ^ на заплаканное лицо своей молодой жены. Она была о похожа на ребенка, прекрасного, невинного ребенка, § и в то же время это была желанная женщина. У него защемило сердце, но он не понял, что это значит. Он не вспоминал ни Сесили, ни даже Амали, пока смотрел на спящую. Еще несколько мгновений Филипп любовался Габби, а потом прикрутил лампу и тихо вышел из каюты, чтобы провести остаток ночи под звездами, пока его жена спала в своей девственной постели – впрочем, он был уверен, что скоро исправит это положение.
   На следующее утро Габби проснулась растерянная, не понимая, где она. Постепенно она ощутила небольшое покачивание, одновременно услышала поскрипывание палубы, грохот цепей штурвала и сразу вспомнила, что плывет на корабле на Мартинику в сопровождении мужа. Своего мужа! Габби робко протянула руку и с облегчением убедилась – она в постели одна и полностью одета. Филип предпочел ночевать где-то в другом месте. Смеет ли она надеяться на то, что он и дальше будет вести себя так?
   Она села, чувствуя, как все ее тело затекло, отчасти из-за долгого и трудного путешествия, отчасти из-за тугого корсета, который она не расстегивала уже несколько дней. С отвращением взглянула она на свое мятое, забрызганное грязью платье и подумала о том, как хорошо было бы принять горячую ванну.
   Ее внимание привлек шум за дверью, и с удивлением она увидела, что Филип остановился в дверях.
   – Доброе утро, моя дорогая, – сказал он весело, одним взглядом охватив ее растрепанный вид. – Надеюсь, ты хорошо спала. Тебя не укачивает?
   – Нет, месье... то есть Филип, – быстро поправилась она. – Движение меня даже успокаивает.
   Филип отошел в сторону, и двое мужчин внесли в каюту большую жестяную ванну, а за ним вошли еще двое с ведрами горячей воды. Когда ванна была установлена, вода налита, а мужчины покинули каюту, они остались вдвоем. Габби с трепетом следила, как муж приближался к ней, его глаза заволокла мечтательная дымка.
   – Ты же не можешь купаться одетой, малышка, – мягко сказал Филип. – Постой, я расстегну твое платье.
   – Я и сама могу, – сказала она, отступая на шаг от него.
   – Чепуха. Если бы твой отец не был таким скупердяем, он бы отправил с тобой горничную. Но тогда я был бы лишен удовольствия раздеть тебя. Не надо, дорогая, – строго добавил он, когда она попыталась отстраниться от его рук.
   Вскоре он расстегнул длинный ряд пуговичек и стал сдвигать платье, которое постепенно открыло ее плечи, грудь, бедра и наконец упало на пол у ее ног. Филип чертыхнулся, увидев невероятное количество нижних юбок, надетых на Габби. Он по очереди развязывал их шнурки, и они поочередно спадали на пол к ее ногам.
   – Пожалуйста, Филип, – умоляла Габби с пунцовыми щеками, – позвольте мне вымыться одной.
   – Нам нечего стесняться друг друга, Габби. Мы женаты, – ответил Филип. – Боже мой, неужели ты все время носишь на себе столько одежды? – На ней все еще был корсет, корсетный чехол, сорочка и панталоны. – Ты скоро убедишься, что на Мартинике слишком жарко для таких обременительных нарядов. А вот это тебе совсем не понадобится, – он недовольно сморщил нос, стягивая с нее корсет из китового уса. Потом, к ужасу Габби, он подошел к иллюминатору и выбросил не понравившуюся ему деталь туалета за борт. Не обращая внимания на ее обиженные протесты, Филип снова вернулся к приятному занятию – раздеванию жены. Не спеша, не обращая внимания на пожирающее его пламя, он прибавил панталоны к груде одежды у ее ног. Только тонкая сорочка теперь скрывала безупречную кожу Габби. Как ни протестовала Габби, она не смогла помешать ему снять и этот последний покров, после чего она была полностью открыта его горячему взгляду. Он среагировал мгновенно. При виде ее округлых грудей с розовыми сосками он сразу ощутил возбуждение. Он перевел взгляд на ее бедра, светлые волоски в низу живота, стройную линию ног. Филип сжал кулаки, стараясь совладать со своим желанием напасть на нее немедленно. Он застонал, рассматривая ее красоту дюйм за дюймом.