Мейсон Конни. Викинг

   Олаф медленно опустил свой меч.
   — Она — твоя, Роло, — сказал Олаф. — Забирай ее! Но если эта ведьма еще хоть раз попадется мне на глаза, я убью вас. Обоих.
   Роло не стал медлить, опасаясь, как бы старый викинг не передумал. Он быстро подхватил с земли Фиону и перебросил девушку через плечо, словно мешок с сеном. Он потащил было ее прочь, но, опомнившись, передал Торольфу, а сам бросился в дом — собирать свои вещи и попрощаться с сестрой.
   Бретта встретила брата возле двери.
   — Скоро ты станешь здесь хозяйкой, — негромко сказал ей Роло. — Торн уже скорее мертв, чем жив.
   — Это удача! А ты, как я вижу, уже заполучил свою Фиону. Что ж, приятного отдыха, братец.
   С этими словами они и расстались.
   Фиона не могла поверить, что все это происходит наяву, а не в страшном сне. Если Бренну не разрешат лечить Торна, тот умрет — это самое страшное. С прочими неприятностями она надеялась с божьей помощью справиться сама. Она попыталась заговорить с державшим ее Торольфом. Младший брат Торна был сейчас ее последней надеждой.
   Увы, Торольф не желал ее слушать. Фиона не отступалась и продолжала жарко шептать:
   — Торольф, если ты любишь своего брата, добейся, чтобы твой отец разрешил Бренну лечить его. Никто, кроме меня и Бренна, не может помочь Торну. Умоляю тебя, Торольф, не дай брату умереть. Он мой муж. Я желаю ему только добра и хочу, чтобы он был жив.
   Здесь Фионе пришлось прерваться, поскольку пришел Роло, накинул на плечи девушки грубый дорожный плащ и потащил прочь. У Фионы больше не было времени на то, чтобы уговаривать Торольфа.
   Она оглянулась и с тоской посмотрела на остающегося Бренна. Жизнь старика тоже была в опасности, ведь, если Торн умрет, умрет и Бренн.

9

   А Торн по-прежнему находился между жизнью и смертью. Старый ярл ничем не мог помочь сыну и лишь с беспомощной яростью смотрел на его распростертое на постели обездвиженное, бесчувственное тело. После того как деревенский целитель отказался от Торна, Бренн вновь предложил свою помощь. Но Олаф так глубоко поверил в то, что именно Бренн вместе с Фионой напустили на Торна эту ужасную болезнь, что боялся разрешить старому колдуну даже приблизиться к своему сыну.
   И вот что еще удивительно: с отъездом Фионы тревога не покинула Олафа, напротив, она лишь укрепилась в его сердце. Бывали минуты, когда старому ярлу казалось, что, прогнав Фиону прочь, он совершил большую, а может быть, и роковую ошибку.
   День сменялся ночью, а затем наступал новый день, но состояние Торна оставалось прежним.
   В один из вечеров Олаф засиделся за столом вместе с Торольфом до тех пор, пока все остальные не разошлись. Отец и сын продолжали разговаривать вполголоса.
   — Похоже, что надежды не осталось, — пристукнул по столу огромным кулаком Олаф.
   — Может быть, другой целитель… — предположил Торольф.
   — А зачем? Он тоже скажет, что положение Торна безнадежно и нужно просто ждать конца.
   Торн умирал долго, трудно, и говорить об этом было тяжело. Торольф заговорил, тщательно подбирая слова, зная, что тянуть дальше просто невозможно:
   — Позволь колдуну осмотреть Торна, отец. Что плохого он сможет сделать брату? Разве может вообще быть хуже? Но я почему-то уверен, что Бренн может помочь Торну, а вот без его помощи брат умрет наверняка.
   — И слышать не хочу о том, чтобы доверить Торна этому колдуну. А вдруг он все-таки исхитрится и сделает еще хуже?
   — Отец, опомнись, куда уж хуже, надо дать Бренну шанс. Ведь больше нам ничего и не остается.
   Олаф нахмурился, обдумывая слова Торольфа. В это время к ним подошла Бретта.
   — Не могу заснуть, — сказала она, усаживаясь рядом о Олафом.
   — Никто из нас не может, — пробурчал Олаф, — Пока Торн находится на грани жизни и смерти, возле самого входа в Валгаллу. Я приказал готовить драккар для его тризны. Мы должны проводить Торна в послед нее путешествие так, как он того заслужил. Печально, конечно, что умирает он не так, как положено воину — с мечом в одной руке и с топориком в другой. Будь у Торна возможность выбирать, он ни за что бы не согласился встретить смерть в своей постели.
   — Я предлагал разрешить Бренну осмотреть Торна, — сказал Торольф Бретте.
   — Ни в коем случае! — воскликнула она, искусно изобразив на лице ужас. — Я все решалась, но теперь скажу — я видела, как Бренн и Фиона о чем-то шептались в ту ночь, когда болезнь поразила Торна. Бренн достал тогда из своего сундучка какой-то пузырек и передал его Фионе. Не иначе как она подсыпала несчастному Торну отравы.
   Лицо Олафа стало мрачнее тучи. От слов Бретты его постоянно тлеющая неприязнь к Фионе и Бренну моментально вспыхнула ярким пламенем.
   — Все! Я ни за что не подпущу Бренна к своему сыну. Ты слышал мое решение, Торольф? И никогда больше не заговаривай со мной об этом.
   С этими словами старый ярл поднялся из-за стола и вышел из зала.
   — А почему ты раньше не рассказала нам о том, что ты видела той ночью, Бретта? — поинтересовался Торольф.
   — Я боялась, что Фиона нашлет на меня проклятие, — не моргнув глазом, солгала Бретта. — Только теперь, когда ее больше нет здесь, я решилась.
   — Скажи, а ты не боишься за своего брата? Не думаешь, что Фиона может сделать с ним что-то ужасное? Ведь он увез ее отсюда насильно.
   — Роло сумеет о себе позаботиться. Он не позволит Фионе околдовать себя так, как она сумела околдовать несчастного Торна.
   — Шла бы ты спать, — пробормотал Торольф. — Оставь меня, мне нужно поразмыслить.
   — О чем? Ты ведь теперь станешь наследником. Скажи, ты никогда не завидовал старшему брату?
   — Торн — будущий ярд, — спокойно ответил Торольф. — Я всегда знал об этом и никогда не желал другой судьбы. И не смей говорить о Торне так, словно он уже умер.
   Бретта только пожала плечами. Она-то была уверена, что дала Торну смертельную дозу яда. То, что он до сих пор жив, можно объяснить только невероятной силой его организма. Но ведь любые силы не беспредельны! «Впрочем, говорить о наследстве пока что и в самом деле рановато», — решила Бретта и встала из-за стола, оставив Торольфа наедине с его нелегкими мыслями.
   В ту ночь Торольф ничего не надумал. Он становился все мрачнее и мрачнее. Придя навестить брата, он увидел, что Торн еще на шаг приблизился к смерти.
   Тогда-то Торольф и решился пойти против волн отца и на свой страх и риск позволить Бренну осмотреть Торна. Да, он сделает это, а там будь что будет.
   В ту ночь Торольф долго сидел, притаившись в своей спальне, ожидая, когда же весь дом окончательно погрузится в сон.
   Наконец он решил, что настало время, и выскользнул во двор. В неверном свете звезд он пошел к сараю, в котором сидел взаперти Бренн. Посадить колдуна под замок распорядился Олаф. Сейчас, пробираясь в дальний угол двора, Торольф неожиданно задумался о том, давали ли все эти дни пленнику хлеба и воды, чтобы поддержать жизнь в человеке, от которого — теперь Торольф почему-то был совершенно уверен в этом — зависело спасение Торна.
   Торольф отпер дверь и осторожно заглянул внутрь. Колдун был еще жив. Он лежал, свернувшись клубочком, на мешке с сеном возле дальней стенки сарая и дрожал от холода.
   — Ты слышишь меня, колдун? — негромко спросил Торольф.
   — Конечно, слышу, — ответил Бренн. — Я уже заждался тебя, Торольф. Еще немного, и у меня не осталось бы сил оказать ту помощь, которой ты от меня ждешь.
   Торольф испуганно сглотнул, чувствуя, как по его спине пробежал холодок. Но тут же справился со своим страхом. Ведь на кону — жизнь брата, до страхов ли тут?
   — Откуда ты знал, что я приду? — спросил Торольф.
   — Просто знал. Торну еще не настало время умирать. А кроме меня, ему никто не поможет.
   — Отец против того, чтобы ты лечил брата, но я не могу сидеть сложа руки и дожидаться смерти Торна, — сказал Торольф.
   — Пойдем, надо спешить, — сказал Бренн. Торольф ужаснулся, когда старик начал подниматься, дрожа от слабости. Хватит ли у Бренна сил не то чтобы помочь Торну, но просто дойти до дома? Наверняка за все это время ему и куска хлеба не дали.
   Торольф подбежал к Бренну и помог ему встать на ноги.
   — И ты думаешь, что справишься? — спросил Торольф. — Я, конечно, помогу тебе добраться до дома и там отведу в спальню брата…
   — Справлюсь, — коротко успокоил Торольфа Бренн. — А ты потом принеси мне мой сундучок с лекарствами. Он стоит в зале под лавкой, на которой я прежде спал. Ну что ж, я готов, викинг! В путь! Мы должны спасти Торна хотя бы ради Фионы.
   Они выбрались из сарая и пошли к дому. Бренн всю дорогу опирался на Торольфа и оторвался лишь однажды, чтобы выпить воды из колодца, мимо которого они шли.
   После этого Бренн почувствовал себя крепче и бодрей. Вскоре они вошли в темный, погруженный в ночную тишину зал. Торольф отвел Бренна прямо в комнату Торна, а сам сходил за его сундучком.
   — А теперь принеси мне кувшин горячей воды, — распорядился Бренн, когда Торольф вернулся и поставил сундучок к ногам колдуна.
   Торольф исчез, не сказав ни слова, и через пару минут снова был в спальне уже с кувшином, над которым поднимался пар.
   — А теперь иди, — распорядился Бренн. — Оставь меня наедине с Торном. Я постараюсь спасти ему жизнь.
   — Я хочу остаться, — твердо возразил Торольф.
   — Нет. Иди спать. Здесь тебе совершенно нечего делать.
   Торольф немного помялся, но все-таки вышел из спальни, впрочем, с явной неохотой. Как только за ним закрылась дверь, Бренн склонился над мужем Фионы. Нужно поднять Торна на ноги — хотя бы для того, чтобы вырвать Фиону из рук Роло. В том, что она сумеет защититься от притязаний Роло, Бренн не сомневался ни на минуту. Более того, мысль о том, что способна проделать Фиона с этим изнемогающим от похоти викингом, заставляла старика улыбнуться.
   Бренн проверил пульс Торна, послушал его сердце, заглянул, приподняв веки, в его расширенные зрачки. Состояние Торна было настолько тяжелым, что на какую-то минуту Бренн испугался — не опоздал ли он? Яд успел нанести чувствительный вред организму, и сейчас речь шла только об одном — можно ли возместить урон.
   Спустя несколько минут Бренн знал уже, чем был отравлен Торн. Покопавшись в своем сундучке, старик обнаружил пропажу флакона с настоем наперстянки. В малых дозах этот настой укреплял сердце, но в больших был смертельным ядом. Теперь можно было составлять противоядие. Бренн порылся в своих сушеных травах, отобрал нужные, засыпал в чашку и залил горячей водой. Скоро смесь настоится.
   Выждав необходимое время, Бренн влил чайную ложку настоя в рот Торна, а затем принялся массировать ему горло до тех пор, пока тот не сглотнул. За первой ложкой последовала вторая, и так до тех пор, пока чашка не опустела. Бренн сел возле постели. Ближе к утру все повторилось — настой, вливание по ложечке, затрудненные глотки. Закончив во второй раз поить больного, Бренн пододвинул к его постели скамью, улегся на нее и заснул. Все было теперь в руках господних.
   Когда Торольф заглянул в комнату — а случилось это на заре, — он увидел свернувшегося на скамейке Бренна и, впервые за много дней, спокойно спящего Торна. Сейчас брат уже не походил на покойника, скорее на больного, и в сердце Торольфа шевельнулась радость.
   Он тихонько потряс Бренна за плечо. — Как тебе это удалось, старик?
   Бренн разлепил сонные глаза и ответил:
   — Определил яд, которым был отравлен твой брат, и дал ему противоядие. Торну дали очень сильный яд, — добавил Бренн.
   — Яд! — ахнул Торольф. — Значит, Бретта была права. Фиона и в самом деле отравила Торна. Скажи, он будет жить?
   Бренн ответил не сразу: он находился в трансе, и перед его глазами плясали, быстро сменяя друг друга, разноцветные картинки. Наконец видение исчезло, позволив Бренну ненадолго заглянуть в будущее.
   — Что? А, да. Торн будет жить, — медленно ворочая языком, ответил Бренн. — Его сыновья станут знатными людьми и великими полководцами. Придет время, и они будут править островом Мэн и прославятся как мудрые и справедливые короли.
   — Не забегай так далеко вперед, старик. К тому же какие у Торна могут быть сыновья, если он все же умрет?
   Бренн ответил медленно, растягивая слова, все еще отходя от своих видений:
   — Я вижу в будущем то, что вижу. А теперь иди к Олафу. Скажи, что его сын поправляется.
   Торольф опрометью бросился из спальни.
   Бренн тем временем в третий раз влил в горло Торна противоядие, и больной открыл глаза. Он попытался даже спросить о чем-то, но язык еще не желал слушаться его. Бренн видел, как шевелятся губы Торна, пытаясь произнести имя, — и старик даже знал, чье это имя. В комнату в сопровождении Торольфа ворвался Олаф. Увидев открытые глаза Торна, он задохнулся от радости.
   — Когда Торольф сказал мне, что позволил тебе лечить Торна, я приготовился к худшему. Но теперь вижу, что был не прав. Обещаю: если Торн поправится, я сохраню жизнь и тебе, колдун.
   — Торн поправится, — уверенно сказал Бренн. — Правда, не сразу, не скоро. И следить за ним должен только я сам, и никто другой.
   Олаф кивнул и спросил, глядя на губы сына, силящиеся произнести чье-то имя:
   — Почему он не может говорить?
   — Яд парализовал ему горло.
   — Так ты все-таки настаиваешь на том, что мой сын был отравлен, старик?
   — Да, я уверен в этом.
   Опущенные вдоль боков Олафа руки непроизвольно сжались в кулаки.
   — Значит, подозрения Бретты были правильными, — сказал он. — Эх, нужно мне было все-таки убить тогда эту проклятую ведьму! А теперь скажи, зачем ты отдал Фионе яд? Неужели ты не понимал, что она хочет отравить Торна ?
   Бренн устало и безнадежно прикрыл веки.
   — А почему ты так уверен, что это Фиона дала Торну яд?
   — Неважно, — отмахнулся Олаф. — Я это просто знаю. Во-первых, никто, кроме Фионы, не умеет в моем доме обращаться с ядом. Во-вторых, никому, кроме нее, не выгодна смерть Торна.
   Он тревожно, подозрительно окинул взглядом Бренна и поспешно спросил:
   — А не в заговоре ли ты с нею, старый колдун?
   — Разве Бренн стал бы лечить Торна, если бы желал его смерти? — подал голос Торольф — Нет, я уверен, что Бренн тут ни при чем. Это дело рук одной только Фионы.
   Бренн вздохнул и ничего не сказал. Пока он не сможет доказать, что это Бретта стащила из его сундучка флакон с настоем наперстянки, он будет молчать. Но только до тех пор, пока не сумеет прижать к стенке эту рыжую отравительницу.
   Олаф высоко задрал голову и царственным тоном сказал Бренну:
   — Приказываю тебе вернуть моего сына в полное здравие. Если тебе нужно для этого постоянно быть рядом с ним, можешь поселиться в его спальне. Но знай: если он умрет, умрешь и ты!
   С этими словами Олаф вместе с Торольфом покинули спальню, Бренн вновь склонился над постелью Торна. Он спасет этого викинга, но, конечно же, не из страха перед смехотворными угрозами его отца. Нет, он спасет Торна ради Фионы.
   Торн мало-помалу шел на поправку. Паралич медленно и неохотно, но все же отпускал его тело. Сила постепенно возвращалась в руки и ноги Торна.
   В тот день и в тот час, когда к Торну вернулся дар речи, в его спальне вместе с Бренном были Олаф и Торольф.
   — Что… со мной… случилось? — с трудом двигая языком, спросил Торн. Голос его звучал слабо, хрипло и был совершенно лишен интонаций.
   Лицо Олафа просветлело. Ведь старый ярл уже и не надеялся когда-нибудь услышать голос сына.
   — Тебя отравили, — ответил он.
   Торн несколько минут молчал, мучительно обдумывая ответ отца. Затем его губы вновь шевельнулись, чтобы сказать одно-единственное слово:
   — Кто?
   — Фиона, — так же коротко ответил Олаф. Стоявший рядом Бренн энергично затряс головой.
   — Нет, это не она. Не верь, викинг.
   — Это она, — твердо сказал Олаф.
   В эту минуту мозг Торна окончательно прояснился, освобождаясь от действия яда. Страх за Фиону заставил его вздрогнуть. Где она? Что с нею сделал Олаф? Зная характер своего отца, Торн почти не сомневался, что Фиона умерла и смерть ее была мучительной и страшной.
   Он вновь вздрогнул.
   — Что с тобой, викинг? — встревожился Бренн. — Тебе больно?
   — Фиона… Что случилось?.. Она… Отец ее?..
   — Колдун умолял меня пощадить ведьму, — раздраженно сказал Олаф. — Хотя у меня были другие намерения на ее счет. Впрочем, ты можешь не опасаться больше ее, сын. Она навсегда исчезла из твоей жизни. Роло взял ее себе. Он уверен, что на него ее чары не подействуют.
   Торн прикрыл глаза, переживая боль утраты. Как горько знать, что Фиона отравила его! Но это так, и сомневаться не приходится — ведь кто, кроме нее да Бренна, разбирается здесь в травах? Никто. Бренн не виновен, это ясно, иначе с какой стати он стал бы лечить его, возвращать к жизни? Нет, это Фиона. Это ее рук дело. Но почему все это такой болью отдается в его сердце?
   — Поговорим позже, — сказал Олаф, заметив состояние сына.
   — А скоро тебя навестит Бретта, — добавил Торольф. — Ты хочешь ее увидеть?
   Торн отрицательно покачал головой.
   Он не имел ни малейшего желания видеть Бретту. Его душа по-прежнему была во власти Фионы — несмотря ни на что. Очевидно, для магии не существует ни времени, ни расстояний.
   Память о Фионе жила в сердце Торна, и он знал, что она будет с ним всегда, до самой его смерти.
   Фиона почувствовала, что здоровье Торна пошло на поправку. Она прикрыла глаза и «увидела», как он разговаривает с Бренном — Радость захлестнула ее сердце. Торн жив! А значит, ничто еще не потеряно. В голове Фионы замелькали вдруг видения — она рядом с Торном. Вместе с ним.
   Да, они будут вместе, сердцем Фиона верила в это. В конце концов все будет хорошо, хотя и не сразу. Характер у Торна, конечно, не мед, но они будут счастливы — и Торн, и она. Вместе.
   — А, вот ты где, Фиона!
   Девушка недовольно обернулась. Все-таки Роло нашел ее. Звук ненавистного голоса заставил Фиону поморщиться. Наверное, он опять потащит ее в постель. Господи, как ей это надоело! Роло упорно пытается овладеть ею на протяжении уже многих дней, и каждая новая неудача еще сильней распаляет его гнев.
   Фиона притронулась к спрятанному у нее под платьем мешочку с травами и усмехнулась. Нет, недаром она привыкла никогда и нигде не расставаться со своей маленькой аптечкой! Если бы не эти травки, Роло изнасиловал бы ее в первую же ночь. Спасибо вам, зеленые друзья!
   Роло вбежал в маленькую комнатку, в которой сидела Фиона.
   — А ну-ка, живо в постель! Я сегодня чувствую себя сильным, словно молодой бычок. Я тебя так отделаю, что неделю ходить не сможешь!
   Фиона молча смотрела на Роло. Это окончательно взбесило его.
   — Шевелись! — зарычал он и что было силы ударил Фиону.
   Фиона пошатнулась от удара и принялась раздеваться. Весь ритуал был ей знаком наизусть и, сказать по правде, успел уже надоесть до чертиков.
   Через минуту Фиона уже лежала в постели. Роло лихорадочно раздевался, бросая на пол одежду. Он был зол, словно разъяренный кабан.
   Наконец он буквально набросился на Фиону, но увы. Его гордость, его мужское достоинство, прытью которого он так любил похвастаться в кругу приятелей, никуда не годился, как это бывало каждый раз, как только Роло делал попытку овладеть Фионой.
   Фиона из-под прикрытых век увидела это и невольно улыбнулась, благодаря бога за то, что тот дал ей дар разбираться в травах, в том числе и таких, которые делают любого мужчину бессильным.
   Секрет успеха был очень прост. Дело в том, что у Роло была привычка брать на ночь в свою спальню кружку с питьем, которую он всегда осушал до дна. Вот в это питье Фиона и стала подмешивать настой, который делала из быка — вола. При этом Фиона так рассчитывала Дозу, чтобы ее действия хватило на несколько дней, учитывая, что Роло может на день-два изменить своей привычке и не станет брать с собой в спальню привычную и любимую кружку.
   Фиона смотрела, как Роло натягивает на себя сброшенную несколько минут тому назад одежду, не попадая в рукава и громко ругаясь.
   Массивное, тяжелое тело Роло было покрыто слоем жира — в отличие от сухого, гибкого тела Торна. Грудь и спина были в многочисленных шрамах, хорошо различимых даже сквозь густые рыжеватые волосы, которыми заросло его тело. Руки и ноги у Роло были куда слабее, чем у Торна, да и длинная неопрятная борода не красила незадачливого викинга.
   Да еще и член Роло, превратившийся в маленькую кожаную тряпочку, болтающуюся между ног, мог теперь вызывать только насмешку. На фоне крупного, могучего тела эта крохотная штучка выглядела настолько нелепо и забавно, что Фиона не смогла удержаться от хохота.
   Роло раздирал на части гнев, и стыд, и ужас. Он не мог понять, что с ним происходит. Такого не случалось еще никогда. Напротив, Роло всегда был знаменит тем, что без устали мог обладать женщиной ночь напролет. В постели он стоил десятерых. Сам Роло всегда очень гордился собой и особенно своим орудием. И вот — осечка за осечкой.
   «А ведь это дело рук ведьмы, — внезапно прозрел Роло. — Это она околдовала меня, лишила меня мужской силы».
   Вот уж о чем никогда не задумывался Роло, так это о колдовстве. Разве мог он предположить, что наступит день и найдется ведьма, которая сделает его посмешищем для любой женщины. Нет, он должен победить чары этой проклятой колдуньи. Он должен доказать ей — да и себе тоже, — что нет и не может быть на свете женщины, способной лишить его самого главного достоинства каждого мужчины.
   И Роло опять отправлялся к Фионе, и раз за разом повторялось одно и то же.
   Роло раздевался, взбирался на постель к обнаженной Фионе и грозно заявлял:
   — Сейчас я тебе покажу. Не родилась еще на tBCT женщина, которую я не мог бы уделать.
   Затем он наваливался на Фиону своим тяжелым, начинающим жиреть телом, и Фиона каждый раз задыхалась под его весом. Затем Роло раздвигал бедра Фионы, делал попытку войти в нее, и…
   Но так было раньше, теперь же у него ничего не получалось. Роло оставалось лишь сыпать проклятиями, одеваясь после очередной бесславной попытки.
   — Да, — бормотал Роло, натягивая штаны. — Олаф был прав. Ты настоящая ведьма. Но я тебя все равно сломаю. Ты у меня еще взвоешь!
   Затем он одевался и уходил, чтобы на следующую ночь предпринять новую попытку — и с тем же позорным результатом.
   Как-то Роло решил проверить себя на другой женщине и уложил в свою постель смазливую девчонку-рабыню.
   Ничего! Полное фиаско!
   С того дня Роло окончательно поверил в то, что Фиона — настоящая ведьма. Да еще из породы самых вредных и могущественных. В слепом гневе и отчаянии он пригрозил ей смертью, если только она не снимет с него заклятия.
   Фиона улыбнулась и ответила:
   — Если хочешь убить меня — попробуй. Мужской силы ты в этом случае лишишься до конца своей жизни.
   Роло хватило одного этого, чтобы испугаться насмерть. Он оставил Фиону в покое и с того дня начал сторониться ее.
   Торн окреп уже настолько, что начал понемногу вставать с постели. Конечно, он был еще слаб, но в нем появилось главное — желание жить. Все остальное было делом времени. Еще через несколько дней вернулся аппетит — да такой, что Торн стал поглощать еду в неимоверных количествах, словно спеша наверстать упущенное за время болезни.
   С этого времени Торн приступил и к ежедневным упражнениям с мечом и боевым топориком.
   Правда, была одна мысль, которая постоянно грызла его и которую он безуспешно гнал прочь, — мысль о предательстве Фионы. С этим трудно было примириться.
   Но еще труднее было перестать думать о Фионе совсем.
   Наступил день, когда Торн после долгого перерыва впервые появился в зале и сел за общий стол. Тут-то Олаф и приказал сыну, чтобы тот публично объявил о своем разрыве с Фионой, отрекся от нее. Торн долго сопротивлялся, но к концу обеда уступил отцу и громко объявил о расторжении своего брака с Фионой — сначала в зале, а затем, во весь голос, выйдя во двор. Это, похоже, обрадовало всех. Всех — кроме самого Торна.
   Впрочем, что ему еще оставалось делать после того, как Фиона пыталась отравить его?
   Другое дело, что, отказавшись от Фионы на словах, он не мог выгнать ее из своих мыслей.
   Тогда Торн начал представлять ее любовницей Роло. Рисовал себе в мыслях картину, на которой обнаженная Фиона занималась любовью с Роло — так же пылко и страстно, как делала некогда это с ним, с Торном. Ему казалось даже, что он слышит тяжелое дыхание Роло и ответные страстные стоны Фионы. Они двигаются все быстрее, все сильнее, Фиона кричит все громче, еще секунда, и Роло приводит ее к наивысшему наслаждению.
   Здесь обычно Торн обрывал свои фантазии и вскакивал, стиснув зубы и сжав кулаки.
   Печаль Торна еще больше усилилась, когда Олаф решил вернуться к своей прежней затее — женить Торна на Бретте. Торольф принял изменения в своей судьбе спокойно. Торн — нет.
   — Пусть Торольф женится на Бретте, отец, — убеждал он Олафа. — Я вообще не хочу жениться.
   При этом Торн молчал о том, что происходило у него на душе. Он знал, что не сможет, не сумеет изгнать из своего сердца Фиону, даже женившись на другой женщине.
   Мысль о Фионе, пытавшейся отравить его, постоянно сидела занозой в голове Торна. Эта память будет преследовать его до конца дней.
   Бретта умело скрывала свое раздражение и злость, хотя выздоровление Торна никак не вписывалось в ее планы. Она до сих пор не могла поверить, что организм Торна сумел справиться с тем количеством яда, которое она дала ему. Этот мужчина оказался здоровее быка. Все шло наперекосяк: не так, как ей хотелось. Теперь новая неприятность: выздоровев, Торн отказался возобновить свою помолвку с нею. Одна радость оставалась у Бретты — думать о том, что у себя дома Роло постоянно колотит Фиону.