Внезапно из толпы слуг выбежала женщина и упала перед Фионой на колени.
— Госпожа, позволь сказать мне, — взмолилась женщина. — Ты должна помнить меня. Я — Эрика. Миста очень плоха. Ты не посмотришь ее?
— Что с ней? — сурово спросил Торн.
— Роло бил ее так жестоко, мой господин! Нас, правда, всех били, но не так, как Мисту. Ведь это она в ту ночь приходила к тебе, чтобы сказать, где ты должен искать Фиону.
— Я посмотрю ее, — сказала Фиона и обернулась к Торну. — Ты можешь послать кого-нибудь в наш лагерь за моим ларцом с травами:
— Сам схожу, — поднялся со скамьи Торн. — Мне тоже надо забрать там кое-что из своих вещей.
Фиона удовлетворенно кивнула и спросила Эрику:
— А где же Миста?
— Я здесь, госпожа, — раздался тихий голос, и перед Фионой появилась маленькая женщина с лицом, покрытым синяками.
Фиона даже побледнела. Миста была действительно в ужасном состоянии. Ее правая рука была сломана в двух местах. Из-под кожи выпирали острые концы костей. Рука Мисты была красной и разбухшей от накопившегося в ней гноя. Лицо несчастной девушки пылало от лихорадки.
— Эрика, уложи Мисту в комнате Бретты, — рас порядилась Фиона. — И пусть принесут туда побольше горячей воды и чистого полотна. Да, и еще острый нож. Нужно обязательно очистить руку от гноя.
Фиона принялась за работу в ту же минуту, как в комнату Бретты принесли все необходимое. Она вложила в лечение Мисты всю свою душу.
Беря в руку нож, она вспомнила слова Бренна, который любил повторять, что главное — тщательно очистить рану. Если этого не сделать, то больной непременно умрет.
Фиона сделала для Мисты все, что могла. Она оставалась с нею до позднего вечера, пока не пришла Эрика, чтобы сменить ее.
Фиона вернулась в зал, где ее уже поджидал Торн.
— Съешь хоть что-нибудь, — пробурчал он. — Весь день голодная!
— Не хочу, — ответила Фиона. — Правда, не хочу. Я просто очень устала.
Торн не сказал ни слова. Вместо этого он подхвати; Фиону на руки и понес в спальню Роло. В бывшую спальню Роло.
— Кровать ему больше не понадобится, — все также негромко бурчал Торн, укладывая Фиону на медвежий мех. — Скажи, я уже говорил тебе сегодня, что ты просто изумительна?
— Я точно такая же, как все женщины.
Не спеша, любовно, Торн стал раздевать ее.
— Ты не похожа ни на одну из женщин, которых я знал, — сказал он.
— Значит, ты по-прежнему считаешь меня ведьмой, так тебя нужно понимать?
— Ты женщина, которую я люблю, вот что я считаю. Бренн был прав. Мы предназначены друг другу самой судьбой. А теперь спи, любовь моя. Впрочем, ты и так уже спишь!
В ту ночь на побережье обрушился невиданной силы шторм. Такой бури Торн не мог припомнить на своем веку. Ветер бешено ревел, выдирая с корнем лесные деревья, сотрясая крепкие стены дома. Громовые раскаты следовали один за другим, а небо полыхало молниями от края и до края. Крышу дома с дробным стуком окатывали струи ливня с градом.
К утру шторм стих так же внезапно, как и начался.
По счастью — а может быть, в том была рука судьбы? — все три драккара, на которых Торн со своими спутниками собирался плыть на остров Мэн, не пострадали. А вот двум ладьям, стоявшим с ними рядом возле пирса, не повезло. Буря сорвала их с якорей и в щепки разбила о прибрежные камни.
Утром Торн начал последние приготовления к отплытию.
К радости Фионы, состояние Мисты за эти два дня резко улучшилось. Стало ясно, что девушка на пути к полному исцелению. Теперь ее можно было безбоязненно оставить на попечение Эрики.
В то же утро Гарм и Торольф покинули лесной лагерь и отправились со своими воинами назад, в Берген.
В тот же день море вышвырнуло на берег разбитый вдребезги драккар Бретты.
Мачта его была сломана, вокруг нее обмотался рваный красно-белый парус. Торн и Арен стояли на борту своей «Птицы Одина», когда драккар Бретты словно призрак вынырнул из утреннего тумана. Они сумели зацепить его баграми, подтащили и поднялись на борт. Здесь не было ни одной живой души.
Было совершенно очевидно, что все плывшие на этом судне нашли свой конец в морской пучине. Торну хотелось верить в то, что Фиона непричастна ни к разыгравшейся буре, ни к гибели драккара, но сердце и разум подсказывали ему обратное. Торн знал, что Фиона наложила — может быть, и сама о том не зная! — проклятие на Бретту.
— Неужели все погибли, все до одного? — спросил Арен.
— Какие тут могут быть сомнения, — откликнулся Торн. — И то сказать, разве найдется судно, способное пережить такой шторм, что был два дня тому назад? Печальный конец, но Бретта его заслужила. Гнев божий покарал ее.
Торну вдруг до боли захотелось увидеть нежное, прекрасное лицо Фионы, прижать ее к груди так, чтобы слышать биение ее сердца. Сказать ей, как он любит ее.
Торн не стал ничего этого объяснять Арену, а просто ушел, не произнеся больше ни слова.
Фионе не нужно было рассказывать о том, что случилось с Бреттой, она знала. Фиона рылась в сундуках с одеждой, выбирая платья, которые стоило взять с собой на Мэн, когда ее посетило видение.
Сначала Фиона очутилась в кромешной тьме — абсолютной, непроницаемой, бездонной. У нее перехватило дыхание, показалось, что она стоит в этой тьме на краю адской, бездонной пропасти. Внезапно завеса тьмы поднялась, свернулась, словно свиток, и Фиона очутилась среди ослепительного света. Свет был странным, колеблющимся, хрустально-голубым — Фиона находилась на морском дне. Над головой у нее вместо неба простиралась толща воды, но Фиону это не пугало. Чудесным образом все было устроено так, что ей не нужен был сейчас воздух, чтобы дышать под водой, окружавшей ее со всех сторон.
Вверху, над головой Фионы, сновали рыбы, и вдруг темная тень загородила пробивающееся солнце, вдруг показалась женская фигура. Безжизненное тело проплыло, шевеля рыжими прядями волос, и исчезло в пустоте. Фиона узнала в утопленнице Бретту.
Фиона — та, что оставалась на земле, вскрикнула и упала рядом с раскрытым сундуком. В таком положении ее и нашел вошедший в комнату Торн. Лицо Фионы было белым как мел, белее кружев, разбросанных по комнате.
— Фиона, что с тобой? Ты заболела? — бросился к ней Торн.
Фиона с трудом приподняла голову:
— Ничего. Все в порядке.
— Тебе было видение, — уверенно сказал Торн. — Не хочешь рассказать мне о том, что ты увидела?
— Ах, Торн. — Он раскрыл свои объятия, и Фиона стремительно скользнула в них. — Мне действительно было видение. Бретта. Она умерла.
— Да, ты права, любимая, — подтвердил Торн. — Драккар Бретты — пустой и разбитый — только что выбросило на берег. Буря погубила Бретту и ее людей. Все они погибли, все. Так ты это видела?
— Я видела только Бретту. Тело ее опускалось сквозь толщу воды на морское дно.
Торн поцеловал Фиону в слегка дрожащие губы.
— На все господня воля, любимая моя.
Да, он сказал именно так, хотя перед его глазами по-прежнему стояла — и всегда будет стоять! — его жена, его Фиона, с воздетыми к небу руками, посылающая проклятие свое смертельной сопернице, женщине, которая только что едва не убила ее.
Впрочем, господня ли воля, колдовское ли проклятие — какая разница? Бретта совершила подлость и понесла за нее достойное наказание. Нет, он никогда не скажет Фионе о том, что тогда видел. Сама она ничего не помнит, и пусть так и остается.
И вдруг до сознания Фионы дошло, что на самом деле сказал Торн. Она возбужденно спросила:
— Ты имел в виду Одина? Или Тора? На самом деле то была воля моего бога, Христа.
— Да, я знаю. Именно это я и имел в виду. Видишь ли, когда я потерял последнюю надежду найти тебя в ледяной воде фьорда, я стал молить моих богов помочь мне. Они не откликнулись. Тогда я в отчаянии обратился к Христу и поклялся, что приму его веру, если только он поможет мне спасти тебя. И в ту же секунду ты буквально вплыла в мои руки.
Фиона смотрела на него, не веря собственным ушам. — Ты уверен в том, что действительно хочешь принять христианскую веру?
— Да. Я всегда держу свое слово. Теперь я начинаю думать, что мое обращение тоже заключалось в предсказании Бренна. А, с другой стороны, чем, как не господней волей, можно объяснить хотя бы то, что я, вместо того чтобы просто уложить в свою постель свою же рабыню, перед этим женился на ней, да еще по религиозному ее обряду. И разве мне удалось бы тогда так быстро найти христианского священника, если бы господу не было угодно сделать меня христианином? А разве без воли божьей я решился бы когда-нибудь бросить родные места и навсегда уехать на остров Мэн? Фиона просияла и обняла Торна за шею.
— Я люблю тебя, мой викинг. Мы будем счастливы на Мэне. Это обещал Бренн, а его пророчества, как видишь, всегда сбываются.
— И я люблю тебя, колдунья, — пылко ответил Торн. — И любил тебя всегда — с той самой первой минуты, когда увидел. Увидел, был очарован тобой и понял, что никогда и никому не уступлю тебя. Ты будешь рядом со мной, и только смерть разлучит нас.
Фиона ахнула от неожиданности, когда Торн резко подхватил ее на руки и понес в спальню. Распахнул дверь ударом сапога, прошел внутрь и положил Фиону на постель. Дверь за его спиной медленно закрылась. Торн, не отрывая восторженного взгляда от Фионы, стал раздевать ее.
— Но ведь день на дворе, — покраснела Фиона. — Что о нас подумают?
— Подумают, что я так захотел свою жену, что не смог дождаться ночи, и правильно подумают. Или ты откажешь мне, жена?
— Как ты мог такое подумать?! — возмутилась Фиона, уже расстегивая брошь, скреплявшую ворот его рубахи. — Я хочу тебя. Торн Безжалостный! Хочу всем моим телом и душой.
Они упали на медвежий мех, сплетя руки и ноги, и сердца их бились, как одно большое сердце. Оба они сгорали от желания.
Торн почувствовал на своих пальцах сладкую влагу Фионы и больше не сдерживал свою страсть.
Они любили друг друга нежно и страстно, задыхаясь от переполнявших их чувств. Торн раз за разом возносил Фиону к небесам, а она, чувствуя подступающее, кружащее голову ни с чем не сравнимое блаженство, кричала, умирая от любви;
— Викинг! Викинг! Мой викинг!
Эпилог
— Госпожа, позволь сказать мне, — взмолилась женщина. — Ты должна помнить меня. Я — Эрика. Миста очень плоха. Ты не посмотришь ее?
— Что с ней? — сурово спросил Торн.
— Роло бил ее так жестоко, мой господин! Нас, правда, всех били, но не так, как Мисту. Ведь это она в ту ночь приходила к тебе, чтобы сказать, где ты должен искать Фиону.
— Я посмотрю ее, — сказала Фиона и обернулась к Торну. — Ты можешь послать кого-нибудь в наш лагерь за моим ларцом с травами:
— Сам схожу, — поднялся со скамьи Торн. — Мне тоже надо забрать там кое-что из своих вещей.
Фиона удовлетворенно кивнула и спросила Эрику:
— А где же Миста?
— Я здесь, госпожа, — раздался тихий голос, и перед Фионой появилась маленькая женщина с лицом, покрытым синяками.
Фиона даже побледнела. Миста была действительно в ужасном состоянии. Ее правая рука была сломана в двух местах. Из-под кожи выпирали острые концы костей. Рука Мисты была красной и разбухшей от накопившегося в ней гноя. Лицо несчастной девушки пылало от лихорадки.
— Эрика, уложи Мисту в комнате Бретты, — рас порядилась Фиона. — И пусть принесут туда побольше горячей воды и чистого полотна. Да, и еще острый нож. Нужно обязательно очистить руку от гноя.
Фиона принялась за работу в ту же минуту, как в комнату Бретты принесли все необходимое. Она вложила в лечение Мисты всю свою душу.
Беря в руку нож, она вспомнила слова Бренна, который любил повторять, что главное — тщательно очистить рану. Если этого не сделать, то больной непременно умрет.
Фиона сделала для Мисты все, что могла. Она оставалась с нею до позднего вечера, пока не пришла Эрика, чтобы сменить ее.
Фиона вернулась в зал, где ее уже поджидал Торн.
— Съешь хоть что-нибудь, — пробурчал он. — Весь день голодная!
— Не хочу, — ответила Фиона. — Правда, не хочу. Я просто очень устала.
Торн не сказал ни слова. Вместо этого он подхвати; Фиону на руки и понес в спальню Роло. В бывшую спальню Роло.
— Кровать ему больше не понадобится, — все также негромко бурчал Торн, укладывая Фиону на медвежий мех. — Скажи, я уже говорил тебе сегодня, что ты просто изумительна?
— Я точно такая же, как все женщины.
Не спеша, любовно, Торн стал раздевать ее.
— Ты не похожа ни на одну из женщин, которых я знал, — сказал он.
— Значит, ты по-прежнему считаешь меня ведьмой, так тебя нужно понимать?
— Ты женщина, которую я люблю, вот что я считаю. Бренн был прав. Мы предназначены друг другу самой судьбой. А теперь спи, любовь моя. Впрочем, ты и так уже спишь!
В ту ночь на побережье обрушился невиданной силы шторм. Такой бури Торн не мог припомнить на своем веку. Ветер бешено ревел, выдирая с корнем лесные деревья, сотрясая крепкие стены дома. Громовые раскаты следовали один за другим, а небо полыхало молниями от края и до края. Крышу дома с дробным стуком окатывали струи ливня с градом.
К утру шторм стих так же внезапно, как и начался.
По счастью — а может быть, в том была рука судьбы? — все три драккара, на которых Торн со своими спутниками собирался плыть на остров Мэн, не пострадали. А вот двум ладьям, стоявшим с ними рядом возле пирса, не повезло. Буря сорвала их с якорей и в щепки разбила о прибрежные камни.
Утром Торн начал последние приготовления к отплытию.
К радости Фионы, состояние Мисты за эти два дня резко улучшилось. Стало ясно, что девушка на пути к полному исцелению. Теперь ее можно было безбоязненно оставить на попечение Эрики.
В то же утро Гарм и Торольф покинули лесной лагерь и отправились со своими воинами назад, в Берген.
В тот же день море вышвырнуло на берег разбитый вдребезги драккар Бретты.
Мачта его была сломана, вокруг нее обмотался рваный красно-белый парус. Торн и Арен стояли на борту своей «Птицы Одина», когда драккар Бретты словно призрак вынырнул из утреннего тумана. Они сумели зацепить его баграми, подтащили и поднялись на борт. Здесь не было ни одной живой души.
Было совершенно очевидно, что все плывшие на этом судне нашли свой конец в морской пучине. Торну хотелось верить в то, что Фиона непричастна ни к разыгравшейся буре, ни к гибели драккара, но сердце и разум подсказывали ему обратное. Торн знал, что Фиона наложила — может быть, и сама о том не зная! — проклятие на Бретту.
— Неужели все погибли, все до одного? — спросил Арен.
— Какие тут могут быть сомнения, — откликнулся Торн. — И то сказать, разве найдется судно, способное пережить такой шторм, что был два дня тому назад? Печальный конец, но Бретта его заслужила. Гнев божий покарал ее.
Торну вдруг до боли захотелось увидеть нежное, прекрасное лицо Фионы, прижать ее к груди так, чтобы слышать биение ее сердца. Сказать ей, как он любит ее.
Торн не стал ничего этого объяснять Арену, а просто ушел, не произнеся больше ни слова.
Фионе не нужно было рассказывать о том, что случилось с Бреттой, она знала. Фиона рылась в сундуках с одеждой, выбирая платья, которые стоило взять с собой на Мэн, когда ее посетило видение.
Сначала Фиона очутилась в кромешной тьме — абсолютной, непроницаемой, бездонной. У нее перехватило дыхание, показалось, что она стоит в этой тьме на краю адской, бездонной пропасти. Внезапно завеса тьмы поднялась, свернулась, словно свиток, и Фиона очутилась среди ослепительного света. Свет был странным, колеблющимся, хрустально-голубым — Фиона находилась на морском дне. Над головой у нее вместо неба простиралась толща воды, но Фиону это не пугало. Чудесным образом все было устроено так, что ей не нужен был сейчас воздух, чтобы дышать под водой, окружавшей ее со всех сторон.
Вверху, над головой Фионы, сновали рыбы, и вдруг темная тень загородила пробивающееся солнце, вдруг показалась женская фигура. Безжизненное тело проплыло, шевеля рыжими прядями волос, и исчезло в пустоте. Фиона узнала в утопленнице Бретту.
Фиона — та, что оставалась на земле, вскрикнула и упала рядом с раскрытым сундуком. В таком положении ее и нашел вошедший в комнату Торн. Лицо Фионы было белым как мел, белее кружев, разбросанных по комнате.
— Фиона, что с тобой? Ты заболела? — бросился к ней Торн.
Фиона с трудом приподняла голову:
— Ничего. Все в порядке.
— Тебе было видение, — уверенно сказал Торн. — Не хочешь рассказать мне о том, что ты увидела?
— Ах, Торн. — Он раскрыл свои объятия, и Фиона стремительно скользнула в них. — Мне действительно было видение. Бретта. Она умерла.
— Да, ты права, любимая, — подтвердил Торн. — Драккар Бретты — пустой и разбитый — только что выбросило на берег. Буря погубила Бретту и ее людей. Все они погибли, все. Так ты это видела?
— Я видела только Бретту. Тело ее опускалось сквозь толщу воды на морское дно.
Торн поцеловал Фиону в слегка дрожащие губы.
— На все господня воля, любимая моя.
Да, он сказал именно так, хотя перед его глазами по-прежнему стояла — и всегда будет стоять! — его жена, его Фиона, с воздетыми к небу руками, посылающая проклятие свое смертельной сопернице, женщине, которая только что едва не убила ее.
Впрочем, господня ли воля, колдовское ли проклятие — какая разница? Бретта совершила подлость и понесла за нее достойное наказание. Нет, он никогда не скажет Фионе о том, что тогда видел. Сама она ничего не помнит, и пусть так и остается.
И вдруг до сознания Фионы дошло, что на самом деле сказал Торн. Она возбужденно спросила:
— Ты имел в виду Одина? Или Тора? На самом деле то была воля моего бога, Христа.
— Да, я знаю. Именно это я и имел в виду. Видишь ли, когда я потерял последнюю надежду найти тебя в ледяной воде фьорда, я стал молить моих богов помочь мне. Они не откликнулись. Тогда я в отчаянии обратился к Христу и поклялся, что приму его веру, если только он поможет мне спасти тебя. И в ту же секунду ты буквально вплыла в мои руки.
Фиона смотрела на него, не веря собственным ушам. — Ты уверен в том, что действительно хочешь принять христианскую веру?
— Да. Я всегда держу свое слово. Теперь я начинаю думать, что мое обращение тоже заключалось в предсказании Бренна. А, с другой стороны, чем, как не господней волей, можно объяснить хотя бы то, что я, вместо того чтобы просто уложить в свою постель свою же рабыню, перед этим женился на ней, да еще по религиозному ее обряду. И разве мне удалось бы тогда так быстро найти христианского священника, если бы господу не было угодно сделать меня христианином? А разве без воли божьей я решился бы когда-нибудь бросить родные места и навсегда уехать на остров Мэн? Фиона просияла и обняла Торна за шею.
— Я люблю тебя, мой викинг. Мы будем счастливы на Мэне. Это обещал Бренн, а его пророчества, как видишь, всегда сбываются.
— И я люблю тебя, колдунья, — пылко ответил Торн. — И любил тебя всегда — с той самой первой минуты, когда увидел. Увидел, был очарован тобой и понял, что никогда и никому не уступлю тебя. Ты будешь рядом со мной, и только смерть разлучит нас.
Фиона ахнула от неожиданности, когда Торн резко подхватил ее на руки и понес в спальню. Распахнул дверь ударом сапога, прошел внутрь и положил Фиону на постель. Дверь за его спиной медленно закрылась. Торн, не отрывая восторженного взгляда от Фионы, стал раздевать ее.
— Но ведь день на дворе, — покраснела Фиона. — Что о нас подумают?
— Подумают, что я так захотел свою жену, что не смог дождаться ночи, и правильно подумают. Или ты откажешь мне, жена?
— Как ты мог такое подумать?! — возмутилась Фиона, уже расстегивая брошь, скреплявшую ворот его рубахи. — Я хочу тебя. Торн Безжалостный! Хочу всем моим телом и душой.
Они упали на медвежий мех, сплетя руки и ноги, и сердца их бились, как одно большое сердце. Оба они сгорали от желания.
Торн почувствовал на своих пальцах сладкую влагу Фионы и больше не сдерживал свою страсть.
Они любили друг друга нежно и страстно, задыхаясь от переполнявших их чувств. Торн раз за разом возносил Фиону к небесам, а она, чувствуя подступающее, кружащее голову ни с чем не сравнимое блаженство, кричала, умирая от любви;
— Викинг! Викинг! Мой викинг!
Эпилог
Остров Мэн, два года спустя.
Даже крики чаек не нарушали тишину этого сонного, ленивого летнего утра. Песчаный пляж был пуст, и некому было увидеть появившуюся в море небольшую флотилию. Спустились на мачтах красно-белые паруса, острые носы драккаров уткнулись в берег, и вскоре голоса сошедших на землю людей наполнили воздух, перекрывая шум мерного дыхания волн. Так никем и не встреченные, пришельцы отправились в путь по тропе, ведущей к деревне.
Фиона проснулась на заре, вышла за порог и задохнулась от радости, увидев перед собой знакомую, но всегда такую милую картину: синее небо, ясное солнце и поросшие кудрявой зеленью холмы. До чего же хорошо дома! Фиона вернулась сюда вместе со своим любимым викингом два года тому назад, и каждый день из этих двух лет был наполнен этой радостью: чувством родины, чувством дома.
Вернувшись после долгого отсутствия, Фиона была счастлива узнать, что отец ее жив и здоров, а земляки живут сыто и спокойно под рукой управителей, оставленных здесь Торном.
В первое время отношения между ее отцом и мужем оставались напряженными, но постепенно переросли в искреннюю дружбу. А рождение первенца Фионы укрепило отношения не только в семье, но и между жителями деревни и их управителями-викингами. Первенца назвали Бренном. А четыре месяца назад у нее родился второй сын, которому они с Торном дали имя Брет.
Остров Мэн оказался именно таким, каким описывал его своим людям Торн, — богатым, плодородным и обширным. Здесь хватило места всем, кто приплыл вместе с Торном. Сам же Торн резко изменил свою жизнь, и если уплывал теперь куда-то, так только по делам, связанным с торговлей, да и то старался не отрываться надолго от своей семьи.
Фиона прикрыла глаза рукой и увидела Торна, идущего к дому от амбаров. Она улыбнулась и пошла навстречу.
— Раненько ты сегодня, — сказал Торн, нежно целуя Фиону.
— Люблю раннее утро. Брета я уже покормила, и он снова уснул. А ты закончил свои дела?
Торн понимающе улыбнулся:
— Хочешь полежать со мной в постели, угадал? А время у нас есть?
Фиона нежно улыбнулась в ответ.
— Для этого всегда найдется время, но только не нынешним утром. Сегодня у меня есть чем удивить тебя, викинг, так и знай.
Улыбка Торна погасла.
— Но ты же знаешь, что я терпеть не могу всяких неожиданностей.
— О! Это тебе понравится. Торн побледнел.
— У тебя опять было видение, — сказал он. — Никак не могу к этому привыкнуть.
— Пойдем со мной к берегу.
— Так далеко? Да ты что?.. А как же дела… дети?..
— А слуги на что? Присмотрят. Мы же ненадолго. Ну пойдем, прошу тебя.
— Разве я могу тебе хоть в чем-то отказать, люби мая? Конечно, пойдем. Веди меня куда хочешь!
Людей, приплывших сегодня утром на драккарах, они встретили почти на самой вершине холма. В первый момент Торн подумал о том, что пришельцы — враги, и уже хотел выхватить свой меч, но только теперь вспомнил, что оставил оружие дома. На мгновение его охватил ужас, но, заметив среди пришельцев женщин и детей. Торн сразу же успокоился. И вдруг изумленный Торн явственно услышал, как кто-то из толпы прибывших вдруг окликнул его по имени. Женская фигурка бросилась к ним навстречу. Фиона выскочила из-за спины Торна и через секунду оказалась в объятиях незнакомки.
Впрочем, какая же это незнакомка?
Это была Рика!
Пришельцы подошли ближе, и Торн с бьющимся сердцем узнал среди них своего брата и многих, многих из тех, кого он оставил на родине, навсегда уезжая на Мэн.
Торн обхватил своими длинными руками сразу обеих женщин — и Рику, и Фиону.
— Это то, чем ты обещала удивить меня? — спросил он жену.
— Да. И признайся, мне удалось.
Торы не успел ответить. Подбежавший Торольф со всего маху врезался в них, обнял Торна, и братья принялись радостно мять друг друга, гулко стуча ладонями по спинам.
Ты рад, что я приехал? — спросил Торольф.
— Рад?! Это не то слово! Но каким ветром тебя к нам принесло, Торольф?
— Мы приехали навсегда, — ответил Торольф. — С тех пор, как вы уплыли, на нас дважды нападал Эрик Рыжий перебил моих людей, снова сжег дом… Знаешь, я устал от постоянной борьбы. К тому же Рика неустанно напоминала мне о том, что есть же на свете тихие и ласковые земли, вроде той, где живете теперь вы с Фионой. Мало-помалу мне и самому захотелось поселиться там, где сосед с соседом живут мирно, где никто ни на кого не нападает, не убивает, не сжигает домов. В конце концов, Рика и наши близнецы для меня важнее, чем клочок земли, доставшийся мне в наследство!
— Близнецы? — удивился Торн. — У вас с Рикой близнецы? А у нас с Фионой двое сыновей.
— Наших близнецов зовут Олаф и Хельга, — вклинилась Рика между братьями. — Это такие пострелята, каких свет не видал!
— Тогда они быстро найдут общий язык с наши ми, — улыбнулся Торн. — Добро пожаловать, брат! Фиона ни на йоту не преувеличила: это действительно огромная, тихая, плодородная и богатая страна. Поселитесь где захотите. Здесь хорошо везде. Да, ты знаешь, Торольф, я принял христианство, — не без гордости добавил Торн. — И хотя ты — язычник, это не страшно. Мы, христиане, очень терпимы к иноверцам.
Весь день братья проговорили, вспоминая прошлое, рассказывая друг другу о своей жизни в последние годы. Наконец закончился этот день, радостный и суматошный, и все разошлись по своим спальням. Лежа в постели, Торн повернулся к Фионе и спросил:
— Каким заклинанием ты заманила сюда Торольфа со всем его семейством, моя колдунья?
— Единственным человеком, которого мне удалось околдовать, был ты, — улыбнулась в ответ Фиона.
Обещай, что я так и останусь единственным, кого ты околдовала.
— Ты останешься единственным для меня, викинг. Навсегда.
Даже крики чаек не нарушали тишину этого сонного, ленивого летнего утра. Песчаный пляж был пуст, и некому было увидеть появившуюся в море небольшую флотилию. Спустились на мачтах красно-белые паруса, острые носы драккаров уткнулись в берег, и вскоре голоса сошедших на землю людей наполнили воздух, перекрывая шум мерного дыхания волн. Так никем и не встреченные, пришельцы отправились в путь по тропе, ведущей к деревне.
Фиона проснулась на заре, вышла за порог и задохнулась от радости, увидев перед собой знакомую, но всегда такую милую картину: синее небо, ясное солнце и поросшие кудрявой зеленью холмы. До чего же хорошо дома! Фиона вернулась сюда вместе со своим любимым викингом два года тому назад, и каждый день из этих двух лет был наполнен этой радостью: чувством родины, чувством дома.
Вернувшись после долгого отсутствия, Фиона была счастлива узнать, что отец ее жив и здоров, а земляки живут сыто и спокойно под рукой управителей, оставленных здесь Торном.
В первое время отношения между ее отцом и мужем оставались напряженными, но постепенно переросли в искреннюю дружбу. А рождение первенца Фионы укрепило отношения не только в семье, но и между жителями деревни и их управителями-викингами. Первенца назвали Бренном. А четыре месяца назад у нее родился второй сын, которому они с Торном дали имя Брет.
Остров Мэн оказался именно таким, каким описывал его своим людям Торн, — богатым, плодородным и обширным. Здесь хватило места всем, кто приплыл вместе с Торном. Сам же Торн резко изменил свою жизнь, и если уплывал теперь куда-то, так только по делам, связанным с торговлей, да и то старался не отрываться надолго от своей семьи.
Фиона прикрыла глаза рукой и увидела Торна, идущего к дому от амбаров. Она улыбнулась и пошла навстречу.
— Раненько ты сегодня, — сказал Торн, нежно целуя Фиону.
— Люблю раннее утро. Брета я уже покормила, и он снова уснул. А ты закончил свои дела?
Торн понимающе улыбнулся:
— Хочешь полежать со мной в постели, угадал? А время у нас есть?
Фиона нежно улыбнулась в ответ.
— Для этого всегда найдется время, но только не нынешним утром. Сегодня у меня есть чем удивить тебя, викинг, так и знай.
Улыбка Торна погасла.
— Но ты же знаешь, что я терпеть не могу всяких неожиданностей.
— О! Это тебе понравится. Торн побледнел.
— У тебя опять было видение, — сказал он. — Никак не могу к этому привыкнуть.
— Пойдем со мной к берегу.
— Так далеко? Да ты что?.. А как же дела… дети?..
— А слуги на что? Присмотрят. Мы же ненадолго. Ну пойдем, прошу тебя.
— Разве я могу тебе хоть в чем-то отказать, люби мая? Конечно, пойдем. Веди меня куда хочешь!
Людей, приплывших сегодня утром на драккарах, они встретили почти на самой вершине холма. В первый момент Торн подумал о том, что пришельцы — враги, и уже хотел выхватить свой меч, но только теперь вспомнил, что оставил оружие дома. На мгновение его охватил ужас, но, заметив среди пришельцев женщин и детей. Торн сразу же успокоился. И вдруг изумленный Торн явственно услышал, как кто-то из толпы прибывших вдруг окликнул его по имени. Женская фигурка бросилась к ним навстречу. Фиона выскочила из-за спины Торна и через секунду оказалась в объятиях незнакомки.
Впрочем, какая же это незнакомка?
Это была Рика!
Пришельцы подошли ближе, и Торн с бьющимся сердцем узнал среди них своего брата и многих, многих из тех, кого он оставил на родине, навсегда уезжая на Мэн.
Торн обхватил своими длинными руками сразу обеих женщин — и Рику, и Фиону.
— Это то, чем ты обещала удивить меня? — спросил он жену.
— Да. И признайся, мне удалось.
Торы не успел ответить. Подбежавший Торольф со всего маху врезался в них, обнял Торна, и братья принялись радостно мять друг друга, гулко стуча ладонями по спинам.
Ты рад, что я приехал? — спросил Торольф.
— Рад?! Это не то слово! Но каким ветром тебя к нам принесло, Торольф?
— Мы приехали навсегда, — ответил Торольф. — С тех пор, как вы уплыли, на нас дважды нападал Эрик Рыжий перебил моих людей, снова сжег дом… Знаешь, я устал от постоянной борьбы. К тому же Рика неустанно напоминала мне о том, что есть же на свете тихие и ласковые земли, вроде той, где живете теперь вы с Фионой. Мало-помалу мне и самому захотелось поселиться там, где сосед с соседом живут мирно, где никто ни на кого не нападает, не убивает, не сжигает домов. В конце концов, Рика и наши близнецы для меня важнее, чем клочок земли, доставшийся мне в наследство!
— Близнецы? — удивился Торн. — У вас с Рикой близнецы? А у нас с Фионой двое сыновей.
— Наших близнецов зовут Олаф и Хельга, — вклинилась Рика между братьями. — Это такие пострелята, каких свет не видал!
— Тогда они быстро найдут общий язык с наши ми, — улыбнулся Торн. — Добро пожаловать, брат! Фиона ни на йоту не преувеличила: это действительно огромная, тихая, плодородная и богатая страна. Поселитесь где захотите. Здесь хорошо везде. Да, ты знаешь, Торольф, я принял христианство, — не без гордости добавил Торн. — И хотя ты — язычник, это не страшно. Мы, христиане, очень терпимы к иноверцам.
Весь день братья проговорили, вспоминая прошлое, рассказывая друг другу о своей жизни в последние годы. Наконец закончился этот день, радостный и суматошный, и все разошлись по своим спальням. Лежа в постели, Торн повернулся к Фионе и спросил:
— Каким заклинанием ты заманила сюда Торольфа со всем его семейством, моя колдунья?
— Единственным человеком, которого мне удалось околдовать, был ты, — улыбнулась в ответ Фиона.
Обещай, что я так и останусь единственным, кого ты околдовала.
— Ты останешься единственным для меня, викинг. Навсегда.