Страница:
Мальчики, не ломая порядка, в котором они стояли, безмолвно наблюдали за экзекуцией. После третьего удара Тилон пошатнулся, после пятого — рухнул на дорогу, подняв небольшое облачко пыли.
Ирен опустил посох.
— Надеюсь, это послужит уроком для всех, — обвел он взглядом агелу. — А теперь отнесите его в тень, — указал он на придорожные кусты.
После того как Тилона привели в сознание и напоили водой, агела, немного отдохнув, снова двинулась в путь. Тилон шагал на прежнем месте, стараясь держаться как ни в чем не бывало. Только багровые рубцы на плече и лице напоминали о том, что он недавно перенес.
— Ты молодчина, — шепнул ему остролицый мальчик, убедившись, что ирен, далеко опередивший колонну, не услышит его.
Тилон пожал плечами, едва не застонав от боли. Похвала сверстника была ему приятна.
— Давай дружить, — предложил остролицый. — Меня зовут Филлион.
…Так началась жизнь Тилона в учебной агеле. Похожие друг на друга, словно овцы одного стада, дни шли за днями, собираясь в месяцы. Месяцы складывались в годы.
ПОБЕГ
ТАИНСТВЕННЫЙ НЕЗНАКОМЕЦ
ЛИКОМЕД
Ирен опустил посох.
— Надеюсь, это послужит уроком для всех, — обвел он взглядом агелу. — А теперь отнесите его в тень, — указал он на придорожные кусты.
После того как Тилона привели в сознание и напоили водой, агела, немного отдохнув, снова двинулась в путь. Тилон шагал на прежнем месте, стараясь держаться как ни в чем не бывало. Только багровые рубцы на плече и лице напоминали о том, что он недавно перенес.
— Ты молодчина, — шепнул ему остролицый мальчик, убедившись, что ирен, далеко опередивший колонну, не услышит его.
Тилон пожал плечами, едва не застонав от боли. Похвала сверстника была ему приятна.
— Давай дружить, — предложил остролицый. — Меня зовут Филлион.
…Так началась жизнь Тилона в учебной агеле. Похожие друг на друга, словно овцы одного стада, дни шли за днями, собираясь в месяцы. Месяцы складывались в годы.
ПОБЕГ
В этот вечер, когда Тилон добрался наконец до своей палатки, натруженные ноги гудели от усталости. Даже не верилось, что четырехдневный учебный поход в горы закончился.
Над палаткой густо высыпали безмятежные южные звезды, крупные, как виноградины. Мальчик замешкался у входа, рассматривая прихотливо изогнутый Млечный Путь. Кто из небожителей пролил эту светящуюся жидкость? И почему она вечно сияет, не стекая сюда, на землю?
— Пойдем спать, — сказал подошедший сзади Филлион. — Ведь завтра ирен поднимет нас, как всегда, на рассвете.
В тесной палатке было сыро, пахло нагретыми каменьями. Тьма царила полная, но за три месяца жизни в летнем лагере Тилон и Филлион научились на ощупь ориентироваться в палатке.
Тилон все реже вспоминал отчий дом, своих родителей. В первые дни он очень тосковал по ним, но насыщенный поток быстротекущих событий все дальше отвлекал его от воспоминаний детства. Каждый день в агеле был заполнен до отказа. «Наша цель — воспитать из вас отважных и сильных защитников Спарты», — твердил им ирен, их полновластный командир.
Ежедневно с утра и до поздней ночи мальчики изучали военное дело, закалялись, повторяли физические упражнения: метали дротик, копье, бегали, прыгали в длину… Последнее упражнение Тилон любил больше всего. Прыгал он лучше всех в агеле. Однажды прыгнул даже дальше ирена, после чего неприязнь того к строптивому подростку возросла.
…Филлион зашуршал тростниковой подстилкой, укладываясь. Другого ложа воинам Спарты, даже в мирных условиях, не полагалось ни зимой, ни летом. И будущим воинам тоже… Ходили же они не иначе как в лохмотьях.
— Филлион… — тихонько произнес Тилон без особой надежды.
— Спи, прыгун, а то еще больше есть захочется, — пробурчал в ответ сонный приятель.
Мальчиков агелы постоянно терзал голод: на завтрак им давали только кусок лепешки да кружку ледяной воды, обед и ужин были ненамного обильнее.
— Послушай, Филлион, а правда, что твой отец был на Олимпиаде?..
В эту ночь мальчики разговаривали долго, почти до рассвета. К тому же Тилон заснул не сразу: то ли циновка показалась жестче обычного, то ли одолевали мысли об Олимпиаде.
Проснулся Тилон от раскатистого хохота ирена, прозвучавшего, казалось, над самым ухом: дорожка, ведущая на учебный плац, пролегала рядом с их палаткой. Вскоре заверещала не менее ненавистная трещотка.
Для Тилона, как и для всех его товарищей, начинался день — обычный день обычного обучения будущих воинов Спарты.
Дрожащие от утренней сырости подростки выстроились на тщательно выровненной площадке, истоптанной многими поколениями таких же, как они, маленьких солдат.
Тилону показалось, что ирен в это утро как-то поособому смотрит на него. Может, воспитатель недолюбливает его еще с тех пор, когда семилетний мальчик, едва оторванный от родительского дома, проявил непокорный характер?
Пройдясь перед строем, ирен скомандовал:
— В гимнасий — бегом!
Мальчики наперегонки помчались знакомой дорожкой прочь из лагеря.
Вдали за поворотом дороги под первыми утренними лучами блеснули белые колонны гимнасия. Издали они казались легкими, почти лишенными веса. Верхушки колонн купались в голубом небе, еще не успевшем помутнеть от дневного жара.
Гимнасий представлял собой обширную площадку для всевозможных гимнастических упражнений. Днем туда мог прийти любой свободный горожанин, но утренние часы были отданы мальчикам.
— Сегодня будем метать копья! — провозгласил ирен, и мальчики с радостными криками бросились к пирамиде, в которую были составлены остроносые метательные снаряды.
— А ты останься, — схватил ирен за руку пробегавшего мимо Тилона. — И ты тоже, — кивнул он неизменно находившемуся рядом с приятелем Филлиону.
«Что еще задумала эта лиса?» — подумал Тилон, и на душе его стало неспокойно.
В памяти вспыхнул ночной разговор с Филлионом. Ему представилось феерическое действо, которое разыгрывается раз в четыре года на берегу реки Алфей в честь Зевса. На все время проведения Олимпиады объявляется экехейрия — священный мир между всеми греческими государствами. А его родина — Спарта — только и знает, что воевать с соседями либо отряжать наемников тому, кто больше заплатит… Филлион рассказал об этом. Он много знает — недаром его отец член герусии, совета старейшин.
Увидит ли Тилон когда-нибудь кипящую чашу олимпийского стадиона, красочные и пышные спортивные делегации свободных греческих государств, посланцев Италии, Сицилии, далеких Африки и Азии? А может, и он когда-нибудь промчится по олимпийской скамме, посыпанной песком, и прыгнет — прыгнет дальше всех!..
Увидев улыбку Тилона, ирен нахмурился.
— Для вас у меня особые состязания, — сказал ирен. — Пойдемте за мной!
Оба мальчика двинулись вслед за иреном, который шел на несколько шагов впереди, небрежно помахивая ореховой палкой, с которой никогда не разлучался — слишком часто приходилось пускать ее в ход.
Тилон бросил вопросительный взгляд на друга, тот в ответ только покачал головой и недоумевающе развел руками.
Их агела, которая старательно метала копья, осталась позади. Ирен и двое мальчиков зашли за длинный сарай, который отбрасывал косую утреннюю тень.
— Вы снова нарушили ночной покой, — произнес ирен, внезапно остановившись. — До каких пор это будет продолжаться?
— Но мы ведь не шумели… — нарушил тяжелую паузу Филлион.
— У меня есть уши, — нахмурился ирен. — Вы занимаетесь в ночную пору никчемной болтовней. Дисциплина и порядок для вас ничего не значат! — С этими словами ирен замахнулся палкой на Филлиона. Тот отскочил.
Тилон угрюмо молчал, опустив голову.
— Вы нерадиво относитесь к занятиям и заслуживаете большого наказания, — сказал ирен.
Тилон с готовностью шагнул вперед: он, как и остальные мальчики, привык к телесным наказаниям.
— Бить вас, я убедился, бесполезно, — сверкнул глазами ирен. — Сегодня я припас для вас кое-что другое. Ну-ка, сбросьте плащи!
Мальчики замешкались.
— Живо! — подбодрил их ирен.
Два изодранных до невозможности плаща упали на каменную глыбу, приткнувшуюся к наружной стенке сарая. Оба мальчика остались в белых рубашках, не достигавших до коленок.
Ирен оперся на палку.
— Итак, вы ведете разговоры об олимпийских состязаниях, — сказал он. — Что ж, я устрою вам состязания по олимпийским правилам. Здесь же, сейчас же! Вы будете драться между собой на кулаках.
Тилон покачал головой.
— Я не стану драться с Филлионом, — сказал он.
— Нет, вы будете драться, клянусь всеми богами! — воскликнул ирен и, схватив Тилона за ворот, подтолкнул к приятелю. — Да, я забыл сказать. Победителя ждет награда: я отпущу его на целый месяц домой, к родителям. Ну, теперь что скажете?
Перед Тилоном промелькнуло грустное лицо отца, заплаканные глаза матери, которые следовали за ним, бредущим прочь по рассветной дороге в клубах пыли.
За долгие годы обучения никто из мальчиков их агелы ни разу не побывал дома. Тилон почувствовал, как горло его перехватило волнение.
Филлион несколько раз растерянно моргнул, не зная, верить ли ирену.
— Начинайте! — сказал ирен и хлопнул в ладоши. Но мальчики не двинулись с места.
Тогда ирен толкнул Тилона с такой силой, что тот врезался в Филлиона. От боли Филлион вскрикнул и оттолкнул Тилона острым локтем.
— Прости, Филлион, — сказал Тилон.
— Жалкие трусишки, — осклабился ирен. — Какие же вы спартанцы, если боитесь кулачного боя?
Слова ирена звучали обидно.
— Нет, вы недостойны имени спартанцев, — продолжал ирен, чувствуя, что нащупал верную почву. — Самые достойные мужи нашего государства не гнушаются честного спортивного поединка. А вы! Только и умеете что болтать по ночам.
Столько презрения было в этом «вы!», что Тилон заколебался. Мельком глянул он на кривую, ехидную улыбку ирена и вдруг разом понял его коварный замысел: стравить их, словно двух петухов, чтобы унизить обоих.
Тилон опустил поднятые было кулаки.
— Не буду драться, — сказал он.
— И я не буду, — поддержал его Филлион.
Ирен изменил тактику.
— Предоставляю вам выбор, — сказал он. — Либо вы сразитесь на кулаках до полной победы, пока один не побьет другого, либо я изобью вас до полусмерти вот этим самым посохом, с которым вы хорошо знакомы. — И он потряс в воздухе ореховой палкой.
Филлион нерешительно шагнул к Тилону.
— Давай понарошку, Тилон, — еле слышно прошептал он. Ирен, отвернувшись, сделал вид, что не слышит шепота.
Тилон неуверенно кивнул. Тогда Филлион небольно ткнул кулаком приятеля в грудь. Тот все еще держал руки опущенными.
Ирен схватил кулачки Филлиона в свои огромные лапищи.
— Я научу вас драться! — рявкнул он. — А ну, кулаки сожми покрепче!
Подросток, привыкший к дисциплине, против воли сжал кулаки.
— А теперь так! А теперь так его, прыгуна! — стал приговаривать ирен, поочередно нанося удары Тилону то левым, то правым кулаком его товарища.
Один удар пришелся Тилону в глаз, и он, не удержавшись, вскрикнул от резкой боли.
— Больно? — спросил ирен. — А ты дай ему сдачи!
Постепенно мальчиками начало овладевать ожесточение. Хотя они и старались бить «понарошку», некоторые удары получались полновесными и достигали цели.
Ярость юных спартанцев умело разжигал ирен, который неутомимо вился возле них. То и дело он давал волю собственным рукам, так что Тилон и Филлион вскоре перестали различать, какие удары наносят они, а какие — ирен.
Под глазами Тилона уже красовался внушительный синяк величиной с афинскую драхму, а нос Филляона был разбит до крови.
Тилону все сильнее хотелось прекратить бой, но какое-то ложное чувство мешало ему сделать это. Вдруг ирен сочтет его и впрямь трусом и раззвонит об этом по всей агеле? Нет, что угодно, но только не это.
Оба юных бойца уже едва держались на ногах. Бой длился долго. А ирен, выкрикивая угрозы и обидные слова, все толкал и толкал их друг к другу.
После одного из ударов Тилона Филлион покачнулся и упал. А может, это ирен ударил его?..
Тилон опустился на колени перед товарищем. Тот дышал тяжело, с присвистом, закрыв глаза и сжав зубы. Затем пошевелился и сделал попытку подняться. Тилон осторожно поддержал его под руку.
— Назад! Нечего слюни распускать, — оттолкнул Тилона ирен.
Тилон отвернулся от рухнувшего товарища и шагнул к ирену. И столько ненависти было во взгляде мальчика, что ирену стало не по себе.
— Ты что, ослеп? Противника не видишь?
Не отвечая, Тилон продолжал наступать на ирена. Это был уже не тот слабый и тощий семилетний мальчишка, который когда-то на дороге безропотно принимал удары ореховой палки ирена. Теперь на наставника агелы надвигался, угрожающе сжав кулаки, крепкий четырнадцатилетний парень. Тилон был высок, ловок, строен, из тех, о ком говорят: ладно скроен.
Не отвечая, Тилон продолжал наступать на ирена. Подойдя вплотную, он изо всей силы ткнул ирена кулаком, тот не без труда отбросил четырнадцатилетнего мальчишку.
— А, так ты бунтовать? — проговорил ирен и занес ореховую палку.
Тилон сразу понял, что его ожидает. Бунт — это самый страшный грех, в котором можно обвинить спартанца. Бунтовщику, если он уличен, полагается смертная казнь, независимо от его возраста и влиятельных родственников. Так повелось с незапамятных времен, когда этот закон провозгласил, говорят, ставший ныне легендой Ликург.
И Тилон побежал. Он слышал за спиной дыхание преследующего ирена. Обогнув сарай, Тилон пробежал мимо агелы, которая, устав от метания тяжелого копья, отдыхала на траве, в тени навеса.
— Хватай его! — выкрикнул ирен. — Кто поймает — тому награда!
Куда бежать? Мимо колонн, по дороге? Но она ведет в селение, и там его неминуемо схватят идущие люди, следуя крикам ирена, который продолжал преследовать его. — Остается только один путь — в обратную сторону. Но там гимнасий охватывает широкая канава, наполненная стоячей водой, а сразу за канавой начинаются горные отроги, поросшие лесом. Ширина канавы — тридцать стоп, не меньше… Но выхода нет!
Круто повернув, Тилон бросился прямо на ирена, тот в первое мгновение опешил от неожиданности, и мальчик, проскользнув меж его широко растопыренных рук, бросился ко рву.
— Остановись! Остановись, Тилон! — доносились сзади крики, но он только ускорил бег.
Вот и ров, почти вровень с берегами заполненный зеленоватой жижей, поросшей ряской. Тилон припомнил рассказы ребят о том, что во рву водится водяной змей, который может проглотить целого теленка.
Он мчался к широченному рву, почти бессознательно выискивая глазами точку, от которой лучше всего оттолкнуться в стремительном прыжке.
Прыжок… Тело взвилось в воздух. Он распластал руки, паря в пространстве как птица.
Удачно приземлившись и пробежав еще немного в сторону вековой рощи, Тилон оглянулся. На том берегу рва металось несколько фигур, среди них выделялась одна высокая, с палкой.
Над палаткой густо высыпали безмятежные южные звезды, крупные, как виноградины. Мальчик замешкался у входа, рассматривая прихотливо изогнутый Млечный Путь. Кто из небожителей пролил эту светящуюся жидкость? И почему она вечно сияет, не стекая сюда, на землю?
— Пойдем спать, — сказал подошедший сзади Филлион. — Ведь завтра ирен поднимет нас, как всегда, на рассвете.
В тесной палатке было сыро, пахло нагретыми каменьями. Тьма царила полная, но за три месяца жизни в летнем лагере Тилон и Филлион научились на ощупь ориентироваться в палатке.
Тилон все реже вспоминал отчий дом, своих родителей. В первые дни он очень тосковал по ним, но насыщенный поток быстротекущих событий все дальше отвлекал его от воспоминаний детства. Каждый день в агеле был заполнен до отказа. «Наша цель — воспитать из вас отважных и сильных защитников Спарты», — твердил им ирен, их полновластный командир.
Ежедневно с утра и до поздней ночи мальчики изучали военное дело, закалялись, повторяли физические упражнения: метали дротик, копье, бегали, прыгали в длину… Последнее упражнение Тилон любил больше всего. Прыгал он лучше всех в агеле. Однажды прыгнул даже дальше ирена, после чего неприязнь того к строптивому подростку возросла.
…Филлион зашуршал тростниковой подстилкой, укладываясь. Другого ложа воинам Спарты, даже в мирных условиях, не полагалось ни зимой, ни летом. И будущим воинам тоже… Ходили же они не иначе как в лохмотьях.
— Филлион… — тихонько произнес Тилон без особой надежды.
— Спи, прыгун, а то еще больше есть захочется, — пробурчал в ответ сонный приятель.
Мальчиков агелы постоянно терзал голод: на завтрак им давали только кусок лепешки да кружку ледяной воды, обед и ужин были ненамного обильнее.
— Послушай, Филлион, а правда, что твой отец был на Олимпиаде?..
В эту ночь мальчики разговаривали долго, почти до рассвета. К тому же Тилон заснул не сразу: то ли циновка показалась жестче обычного, то ли одолевали мысли об Олимпиаде.
Проснулся Тилон от раскатистого хохота ирена, прозвучавшего, казалось, над самым ухом: дорожка, ведущая на учебный плац, пролегала рядом с их палаткой. Вскоре заверещала не менее ненавистная трещотка.
Для Тилона, как и для всех его товарищей, начинался день — обычный день обычного обучения будущих воинов Спарты.
Дрожащие от утренней сырости подростки выстроились на тщательно выровненной площадке, истоптанной многими поколениями таких же, как они, маленьких солдат.
Тилону показалось, что ирен в это утро как-то поособому смотрит на него. Может, воспитатель недолюбливает его еще с тех пор, когда семилетний мальчик, едва оторванный от родительского дома, проявил непокорный характер?
Пройдясь перед строем, ирен скомандовал:
— В гимнасий — бегом!
Мальчики наперегонки помчались знакомой дорожкой прочь из лагеря.
Вдали за поворотом дороги под первыми утренними лучами блеснули белые колонны гимнасия. Издали они казались легкими, почти лишенными веса. Верхушки колонн купались в голубом небе, еще не успевшем помутнеть от дневного жара.
Гимнасий представлял собой обширную площадку для всевозможных гимнастических упражнений. Днем туда мог прийти любой свободный горожанин, но утренние часы были отданы мальчикам.
— Сегодня будем метать копья! — провозгласил ирен, и мальчики с радостными криками бросились к пирамиде, в которую были составлены остроносые метательные снаряды.
— А ты останься, — схватил ирен за руку пробегавшего мимо Тилона. — И ты тоже, — кивнул он неизменно находившемуся рядом с приятелем Филлиону.
«Что еще задумала эта лиса?» — подумал Тилон, и на душе его стало неспокойно.
В памяти вспыхнул ночной разговор с Филлионом. Ему представилось феерическое действо, которое разыгрывается раз в четыре года на берегу реки Алфей в честь Зевса. На все время проведения Олимпиады объявляется экехейрия — священный мир между всеми греческими государствами. А его родина — Спарта — только и знает, что воевать с соседями либо отряжать наемников тому, кто больше заплатит… Филлион рассказал об этом. Он много знает — недаром его отец член герусии, совета старейшин.
Увидит ли Тилон когда-нибудь кипящую чашу олимпийского стадиона, красочные и пышные спортивные делегации свободных греческих государств, посланцев Италии, Сицилии, далеких Африки и Азии? А может, и он когда-нибудь промчится по олимпийской скамме, посыпанной песком, и прыгнет — прыгнет дальше всех!..
Увидев улыбку Тилона, ирен нахмурился.
— Для вас у меня особые состязания, — сказал ирен. — Пойдемте за мной!
Оба мальчика двинулись вслед за иреном, который шел на несколько шагов впереди, небрежно помахивая ореховой палкой, с которой никогда не разлучался — слишком часто приходилось пускать ее в ход.
Тилон бросил вопросительный взгляд на друга, тот в ответ только покачал головой и недоумевающе развел руками.
Их агела, которая старательно метала копья, осталась позади. Ирен и двое мальчиков зашли за длинный сарай, который отбрасывал косую утреннюю тень.
— Вы снова нарушили ночной покой, — произнес ирен, внезапно остановившись. — До каких пор это будет продолжаться?
— Но мы ведь не шумели… — нарушил тяжелую паузу Филлион.
— У меня есть уши, — нахмурился ирен. — Вы занимаетесь в ночную пору никчемной болтовней. Дисциплина и порядок для вас ничего не значат! — С этими словами ирен замахнулся палкой на Филлиона. Тот отскочил.
Тилон угрюмо молчал, опустив голову.
— Вы нерадиво относитесь к занятиям и заслуживаете большого наказания, — сказал ирен.
Тилон с готовностью шагнул вперед: он, как и остальные мальчики, привык к телесным наказаниям.
— Бить вас, я убедился, бесполезно, — сверкнул глазами ирен. — Сегодня я припас для вас кое-что другое. Ну-ка, сбросьте плащи!
Мальчики замешкались.
— Живо! — подбодрил их ирен.
Два изодранных до невозможности плаща упали на каменную глыбу, приткнувшуюся к наружной стенке сарая. Оба мальчика остались в белых рубашках, не достигавших до коленок.
Ирен оперся на палку.
— Итак, вы ведете разговоры об олимпийских состязаниях, — сказал он. — Что ж, я устрою вам состязания по олимпийским правилам. Здесь же, сейчас же! Вы будете драться между собой на кулаках.
Тилон покачал головой.
— Я не стану драться с Филлионом, — сказал он.
— Нет, вы будете драться, клянусь всеми богами! — воскликнул ирен и, схватив Тилона за ворот, подтолкнул к приятелю. — Да, я забыл сказать. Победителя ждет награда: я отпущу его на целый месяц домой, к родителям. Ну, теперь что скажете?
Перед Тилоном промелькнуло грустное лицо отца, заплаканные глаза матери, которые следовали за ним, бредущим прочь по рассветной дороге в клубах пыли.
За долгие годы обучения никто из мальчиков их агелы ни разу не побывал дома. Тилон почувствовал, как горло его перехватило волнение.
Филлион несколько раз растерянно моргнул, не зная, верить ли ирену.
— Начинайте! — сказал ирен и хлопнул в ладоши. Но мальчики не двинулись с места.
Тогда ирен толкнул Тилона с такой силой, что тот врезался в Филлиона. От боли Филлион вскрикнул и оттолкнул Тилона острым локтем.
— Прости, Филлион, — сказал Тилон.
— Жалкие трусишки, — осклабился ирен. — Какие же вы спартанцы, если боитесь кулачного боя?
Слова ирена звучали обидно.
— Нет, вы недостойны имени спартанцев, — продолжал ирен, чувствуя, что нащупал верную почву. — Самые достойные мужи нашего государства не гнушаются честного спортивного поединка. А вы! Только и умеете что болтать по ночам.
Столько презрения было в этом «вы!», что Тилон заколебался. Мельком глянул он на кривую, ехидную улыбку ирена и вдруг разом понял его коварный замысел: стравить их, словно двух петухов, чтобы унизить обоих.
Тилон опустил поднятые было кулаки.
— Не буду драться, — сказал он.
— И я не буду, — поддержал его Филлион.
Ирен изменил тактику.
— Предоставляю вам выбор, — сказал он. — Либо вы сразитесь на кулаках до полной победы, пока один не побьет другого, либо я изобью вас до полусмерти вот этим самым посохом, с которым вы хорошо знакомы. — И он потряс в воздухе ореховой палкой.
Филлион нерешительно шагнул к Тилону.
— Давай понарошку, Тилон, — еле слышно прошептал он. Ирен, отвернувшись, сделал вид, что не слышит шепота.
Тилон неуверенно кивнул. Тогда Филлион небольно ткнул кулаком приятеля в грудь. Тот все еще держал руки опущенными.
Ирен схватил кулачки Филлиона в свои огромные лапищи.
— Я научу вас драться! — рявкнул он. — А ну, кулаки сожми покрепче!
Подросток, привыкший к дисциплине, против воли сжал кулаки.
— А теперь так! А теперь так его, прыгуна! — стал приговаривать ирен, поочередно нанося удары Тилону то левым, то правым кулаком его товарища.
Один удар пришелся Тилону в глаз, и он, не удержавшись, вскрикнул от резкой боли.
— Больно? — спросил ирен. — А ты дай ему сдачи!
Постепенно мальчиками начало овладевать ожесточение. Хотя они и старались бить «понарошку», некоторые удары получались полновесными и достигали цели.
Ярость юных спартанцев умело разжигал ирен, который неутомимо вился возле них. То и дело он давал волю собственным рукам, так что Тилон и Филлион вскоре перестали различать, какие удары наносят они, а какие — ирен.
Под глазами Тилона уже красовался внушительный синяк величиной с афинскую драхму, а нос Филляона был разбит до крови.
Тилону все сильнее хотелось прекратить бой, но какое-то ложное чувство мешало ему сделать это. Вдруг ирен сочтет его и впрямь трусом и раззвонит об этом по всей агеле? Нет, что угодно, но только не это.
Оба юных бойца уже едва держались на ногах. Бой длился долго. А ирен, выкрикивая угрозы и обидные слова, все толкал и толкал их друг к другу.
После одного из ударов Тилона Филлион покачнулся и упал. А может, это ирен ударил его?..
Тилон опустился на колени перед товарищем. Тот дышал тяжело, с присвистом, закрыв глаза и сжав зубы. Затем пошевелился и сделал попытку подняться. Тилон осторожно поддержал его под руку.
— Назад! Нечего слюни распускать, — оттолкнул Тилона ирен.
Тилон отвернулся от рухнувшего товарища и шагнул к ирену. И столько ненависти было во взгляде мальчика, что ирену стало не по себе.
— Ты что, ослеп? Противника не видишь?
Не отвечая, Тилон продолжал наступать на ирена. Это был уже не тот слабый и тощий семилетний мальчишка, который когда-то на дороге безропотно принимал удары ореховой палки ирена. Теперь на наставника агелы надвигался, угрожающе сжав кулаки, крепкий четырнадцатилетний парень. Тилон был высок, ловок, строен, из тех, о ком говорят: ладно скроен.
Не отвечая, Тилон продолжал наступать на ирена. Подойдя вплотную, он изо всей силы ткнул ирена кулаком, тот не без труда отбросил четырнадцатилетнего мальчишку.
— А, так ты бунтовать? — проговорил ирен и занес ореховую палку.
Тилон сразу понял, что его ожидает. Бунт — это самый страшный грех, в котором можно обвинить спартанца. Бунтовщику, если он уличен, полагается смертная казнь, независимо от его возраста и влиятельных родственников. Так повелось с незапамятных времен, когда этот закон провозгласил, говорят, ставший ныне легендой Ликург.
И Тилон побежал. Он слышал за спиной дыхание преследующего ирена. Обогнув сарай, Тилон пробежал мимо агелы, которая, устав от метания тяжелого копья, отдыхала на траве, в тени навеса.
— Хватай его! — выкрикнул ирен. — Кто поймает — тому награда!
Куда бежать? Мимо колонн, по дороге? Но она ведет в селение, и там его неминуемо схватят идущие люди, следуя крикам ирена, который продолжал преследовать его. — Остается только один путь — в обратную сторону. Но там гимнасий охватывает широкая канава, наполненная стоячей водой, а сразу за канавой начинаются горные отроги, поросшие лесом. Ширина канавы — тридцать стоп, не меньше… Но выхода нет!
Круто повернув, Тилон бросился прямо на ирена, тот в первое мгновение опешил от неожиданности, и мальчик, проскользнув меж его широко растопыренных рук, бросился ко рву.
— Остановись! Остановись, Тилон! — доносились сзади крики, но он только ускорил бег.
Вот и ров, почти вровень с берегами заполненный зеленоватой жижей, поросшей ряской. Тилон припомнил рассказы ребят о том, что во рву водится водяной змей, который может проглотить целого теленка.
Он мчался к широченному рву, почти бессознательно выискивая глазами точку, от которой лучше всего оттолкнуться в стремительном прыжке.
Прыжок… Тело взвилось в воздух. Он распластал руки, паря в пространстве как птица.
Удачно приземлившись и пробежав еще немного в сторону вековой рощи, Тилон оглянулся. На том берегу рва металось несколько фигур, среди них выделялась одна высокая, с палкой.
ТАИНСТВЕННЫЙ НЕЗНАКОМЕЦ
Зелень становилась все гуще, бежать было труднее, но Тилон долго не решался остановиться, чтобы передохнуть. Перед глазами стояла картина постыдного кулачного боя с Филлионом, подбитый глаз горел, а когда в босую пятку вонзилась колючка, Тилон чуть не заплакал от боли, обиды и отчаяния.
Да, положение его и впрямь было отчаянным: убежав из агелы, он тем самым поставил себя вне закона. Ведь это бегство было равносильно дезертирству, а к дезертирам закон Спарты был особенно суров. Дезертирство, как и бунт, карается смертью. Куда ни кинь, всюду клин.
— Что ж, пусть сначала они догонят меня, — бормотал он сквозь стиснутые зубы, разводя цепкие ветви кустарника.
Ненависть к ирену жгла сердце. И еще жаль было Филлиона, товарища, с которым он так сдружился. Это все ирен, да будет он проклят богами…
Солнце стояло высоко в зените, когда Тилон решился наконец остановиться. Он свалился, обессиленный, на лужайке, поросшей ярко-алыми цветами. Сердце бешено колотилось, перед глазами плыли круги. Лесные пичужки, умолкшие было при появлении незваного гостя, постепенно успокоились и снова взялись за свои бесконечные песнопения.
«Немного отдохну и побегу дальше, — подумал он. — Могут устроить погоню с собаками. Ирен наверняка не успокоится: ведь и ему за мое бегство из агелы грозит суровое наказание».
Очень хотелось есть. Тилон собрал с кустов немного ягод, запил их водой из родничка, бившего неподалеку от поляны.
После привала не то что бежать — идти было тяжело. Тело налилось свинцом, все время клонило в сон. К тому же и солнце припекало — даже листья деревьев не давали полной тени. И все-таки Тилон продолжал двигаться. Однажды ему показалось, что издалека донесся собачий лай. Он приостановился, прислушался, но лай не повторился. «Почудилось», — подумал Тилон.
Только сейчас он всерьез задумался, на что обрек себя своим бегством. Он теперь изгой. Земля будет гореть под его ногами. Гонцы на городских площадях Спарты объявят его приметы и награду за поимку. И там, в родном городе, узнают, что он беглец. За ним будут охотиться как за диким зверем. Выход один — бежать из Спарты. Греция, хвала Зевсу, велика. Да и на Греции одной свет клином не сошелся. Филлион рассказывал о далеких заморских государствах, где все диковинно и необычно, где даже псоглавцы обитают. О них он слышал от своего отца, тот не может лгать… Но лучше люди с песьими головами, чем ирен.
Бежать! Легко сказать. Но куда? И как? И если покинешь Спарту — увидишь ли когда-нибудь своих родных и близких?..
Сон сморил Тилона неожиданно. Мальчику показалось, что он, когда споткнулся, решил несколько минут отдохнуть на траве, однако коварный Морфей тут же смежил его веки.
Когда Тилон проснулся, вечерело. Открыв глаза, он не мог сразу сообразить, как очутился в лесу. Затем припомнил все и со стоном поднялся. Потер синяк под глазом, вздохнул и снова двинулся в путь.
Долгие восемь дней и ночей длились скитания Тилона. Днем мальчуган шел, стараясь по солнцу выдерживать одно направление. Ночью, боясь диких зверей, он забирался для отдыха на деревья. Но какой отдых на дереве?
Селения Тилон обходил, с людьми старался не встречаться. Ноги мальчика кровоточили, щеки запали, глаза горели лихорадочным блеском.
Постепенно Тилон не то чтобы смирился, но как-то свыкся со своим положением беглеца. Пока солнце стояло высоко, он старался пройти как можно больше. Раздвигая ветки можжевельника и земляничника, срывая на ходу плоды дикой оливы, он шагал, стараясь не обращать внимания на усталость. Питался в пути дикорастущими плодами, пил из родников и ручьев, которые иногда попадались по дороге.
Однажды, дело было под вечер, Тилон заметил с горы огонек: глубоко в долине трепетал одинокий костер. Хотя он был далеко, зоркий Тилон разглядел у костра согбенную фигуру старика и после долгих колебаний решился подойти к нему.
Длинная борода старика ниспадала с подбородка подобно водопаду. Он сидел на корточках, обхватив руками колени, и не мигая смотрел в огонь. На Тилона старик, казалось, не обратил никакого внимания. Мальчик зашел сбоку, остановился и кашлянул.
— Садись грейся. Вечера теперь холодные, — сказал старик, не поворачивая головы.
В первый вечер они поздно засиделись у костра. Искры, похожие на шмелей, с треском взлетали в синее небо, усыпанное звездами. Тилон подумал, что впервые со дня бегства из агелы поднял голову и увидел небо.
— Зевс пролил молоко, — сказал Тилон, указывая на небесную реку — Млечный Путь.
Старик погладил бороду. Такой бороды Тилон отродясь не встречал — великолепная, окладистая, она поблескивала в бликах, отбрасываемых костром. Несмотря на почтенный возраст незнакомца, борода его была черной как смоль.
— Зевс тут ни при чем, — сказал старик. — И река, которую ты видишь над собой, вовсе не молочная… Это не река, а скопище мириад звезд.
— Откуда ты можешь знать это? — изумился Тилон и подбросил в огонь несколько веток.
— Я и еще знаю многое о мироздании, — грустно улыбнулся старик. — Эти тайны удивительны и красочны, словно камни-самоцветы. Но кому мне поведать о них? Я одинок.
Он ткнул палку в костер, и золотистый сноп искр взметнулся ввысь.
— Как тебя зовут? — спросил Тилон.
Старик усмехнулся.
— Пелоп — мое имя, — произнес он после продолжительной паузы.
По выговору Тилон распознал чужеземца.
— Обносился ты, — произнес старик. — Издалека, видно, шагаешь?
Тилон промолчал.
Пелоп налил до краев чашу молока и протянул ее Тилону.
— Пей, — сказал он.
Тилон осушил чашу единым духом, не отрываясь.
— Пелоп, ты не спартанец, — сказал он, осторожно опуская чашу на траву.
Старик утвердительно кивнул, взгляд его подернулся грустью.
— Я родился далеко, — произнес он глухо. — Спартанцы очень любят воевать… Во время войны я попал в плен, меня обратили в рабство.
— Так ты раб? Не бойся, я не выдам тебя! — Тилон сделал движение к костру, чтобы разбросать его.
— Не трогай костер, — остановил его Пелоп, прикоснувшись к острому плечу мальчика. — Я отпущенный раб. Меня вызволили из рабства они, собственные руки. — Старик рассматривал свои мускулистые, мозолистые ладони, словно впервые видя их. Скорбная улыбка затеплилась в уголках его губ.
— Расскажи, Пелоп, как это было, — попросил Тилон, с трудом превозмогая сладкую дремоту.
— Видишь ли, я немного знаю механику. В баллистике разбираюсь. Может, не как Архимед, но все-таки… Когда враг осадил ваш главный порт, я помог его защитникам — соорудил катапульту, которая швыряла каменья величиной с теленка. Ну вот, спартанцы в награду меня освободили.
— Куда же ты подался?
— Сначала побродил немного по Спарте, посмотрел, как люди у вас живут. Честно скажу — худо живут, — покачал головой Пелоп. — Илоты — люди, которые обрабатывают землю, — лишены всяких прав. Время от времени у вас устраивают для устрашения илотов криптии… Криптии — позор для Спарты! — воскликнул старик. — Отряды молодых воинов рассыпаются по всей стране, грабят и убивают несчастных илотов сколько им вздумается. И все это совершенно безнаказанно! Так придумал ваш славный законодатель Ликург.
Тилон мучительно покраснел: ему вдруг стало стыдно за Спарту. Хорошо, что уже стемнело и Пелоп не мог видеть его пылающих щек.
— Пелоп, ты много повидал и много, наверно, знаешь, — сказал Тилон. — Скажи, почему Спарта жива только войной да армией?
— Спарта, видишь, сама по себе невелика, — ответил Пелоп сразу: видно, он и сам над этим задумывался. — Я промерил ее собственными ногами из конца в конец, с севера на юг, и это не заняло слишком много времени. Но руки у Спарты загребущие — она хочет властвовать над многими государствами. Не сама Спарта, конечно, а ее правители. Вот и приходится им тянуться изо всех сил, воспитывать в агелах выносливых солдат, которые не рассуждают, и сколачивать из них армию.
При слове «агела» Тилон вздрогнул, и старик бросил на него внимательный взгляд.
— Между прочим, я заметил тебя, когда ты был еще на вершине холма, — сказал он, круто меняя разговор. — Спускаясь, ты прыгнул, и прыжок был неплох. Способность к прыжку у тебя есть, а вот умения маловато.
Тилон вспыхнул от обиды.
— Меня учил прыгать… — начал он.
— Не знаю, кто учил тебя прыгать, — взмахом руки остановил его Пелоп, — но скажу одно: твой тренер в спорте почти такой же невежда, как и ты. Пожалуй, как и все в Спарте, кто считает себя знатоком спорта. Но тайна дальнего прыжка существует…
— Тайна дальнего прыжка? — с замиранием сердца переспросил Тилон.
— Да.
— И ты знаешь ее?
— Знаю.
— Открой мне эту тайну, Пелоп! — вырвалось у Тилона.
Пастух с любопытством посмотрел на мальчика, глаза которого лихорадочно заблестели.
— Зачем она тебе?
— Я хочу научиться прыгать дальше всех в мире. Хочу победить на Олимпиаде. А потом…
Тилон замолчал.
— А потом? — повторил пастух, посмотрел на юного собеседника и осекся: мальчик не мигая смотрел в огонь, на глазах его выступили слезы.
— Не так-то просто раскрыть тебе тайну дальнего прыжка, — покачал головой старик. — Этого не сделаешь в одной или нескольких фразах. Чтобы научить тебя правильно прыгать, нужно время, и немалое.
Мальчик вздохнул, задумчиво поправил на плече лоскут рубахи, в которой убежал из агелы.
— Ладно, — сказал он, — я могу остаться у тебя еще на день.
— На один день? Да ты смеешься, мальчуган! — воскликнул Пелоп. — Чтобы научить тебя правильно прыгать, нужно не меньше года.
— Не меньше года? — поразился Тилон.
— Не меньше, — подтвердил старик. Затем посмотрел на погрустневшего мальчика и медленно произнес: — Останься со мною, сынок. Мне будет не так одиноко. Я научу тебя прыгать дальше всех в мире, и ты станешь лауреатом Олимпиады. Рапсоды будут слагать в твою честь песни, поэты — стихи, родной город внесет тебя в списки почетных граждан, тебе будут воздвигать статуи, и слава твоя переживет века! Ты будешь мне как сын. Останешься?
— Нельзя мне оставаться здесь, Пелоп, — тихо произнес Тилон. — Завтра двинусь в путь. Ты можешь путешествовать свободно, а я должен скрываться…
Пелоп поднялся.
— Что ж, значит, Парки не судили, — сказал он грустно. — А я успел тебя полюбить… Судьба всего меня лишает. Боюсь, тайна дальнего прыжка умрет вместе со мной.
…Утром Пелоп накормил Тилона и дал ему сыру на дорогу.
— Ты похож на Зевса, — сказал на прощанье Тилон. Пастух улыбнулся.
— А разве ты видел Зевса?
— Нет. Но ты все равно на него похож, — непоколебимо ответил Тилон.
— Куда же ты теперь? — Понимающие глаза старика, казалось, насквозь просверливали Тилона.
— Послушай, а ты не знаешь, граница Спарты отсюда далеко? — ответил вопросом Тилон.
— Граница… — присвистнул пастух. — Граница отсюда недалеко. Держись все время на закат — и ты быстро достигнешь ее. На вот куртку возьми, твоя рубашка совсем изорвалась.
Да, положение его и впрямь было отчаянным: убежав из агелы, он тем самым поставил себя вне закона. Ведь это бегство было равносильно дезертирству, а к дезертирам закон Спарты был особенно суров. Дезертирство, как и бунт, карается смертью. Куда ни кинь, всюду клин.
— Что ж, пусть сначала они догонят меня, — бормотал он сквозь стиснутые зубы, разводя цепкие ветви кустарника.
Ненависть к ирену жгла сердце. И еще жаль было Филлиона, товарища, с которым он так сдружился. Это все ирен, да будет он проклят богами…
Солнце стояло высоко в зените, когда Тилон решился наконец остановиться. Он свалился, обессиленный, на лужайке, поросшей ярко-алыми цветами. Сердце бешено колотилось, перед глазами плыли круги. Лесные пичужки, умолкшие было при появлении незваного гостя, постепенно успокоились и снова взялись за свои бесконечные песнопения.
«Немного отдохну и побегу дальше, — подумал он. — Могут устроить погоню с собаками. Ирен наверняка не успокоится: ведь и ему за мое бегство из агелы грозит суровое наказание».
Очень хотелось есть. Тилон собрал с кустов немного ягод, запил их водой из родничка, бившего неподалеку от поляны.
После привала не то что бежать — идти было тяжело. Тело налилось свинцом, все время клонило в сон. К тому же и солнце припекало — даже листья деревьев не давали полной тени. И все-таки Тилон продолжал двигаться. Однажды ему показалось, что издалека донесся собачий лай. Он приостановился, прислушался, но лай не повторился. «Почудилось», — подумал Тилон.
Только сейчас он всерьез задумался, на что обрек себя своим бегством. Он теперь изгой. Земля будет гореть под его ногами. Гонцы на городских площадях Спарты объявят его приметы и награду за поимку. И там, в родном городе, узнают, что он беглец. За ним будут охотиться как за диким зверем. Выход один — бежать из Спарты. Греция, хвала Зевсу, велика. Да и на Греции одной свет клином не сошелся. Филлион рассказывал о далеких заморских государствах, где все диковинно и необычно, где даже псоглавцы обитают. О них он слышал от своего отца, тот не может лгать… Но лучше люди с песьими головами, чем ирен.
Бежать! Легко сказать. Но куда? И как? И если покинешь Спарту — увидишь ли когда-нибудь своих родных и близких?..
Сон сморил Тилона неожиданно. Мальчику показалось, что он, когда споткнулся, решил несколько минут отдохнуть на траве, однако коварный Морфей тут же смежил его веки.
Когда Тилон проснулся, вечерело. Открыв глаза, он не мог сразу сообразить, как очутился в лесу. Затем припомнил все и со стоном поднялся. Потер синяк под глазом, вздохнул и снова двинулся в путь.
Долгие восемь дней и ночей длились скитания Тилона. Днем мальчуган шел, стараясь по солнцу выдерживать одно направление. Ночью, боясь диких зверей, он забирался для отдыха на деревья. Но какой отдых на дереве?
Селения Тилон обходил, с людьми старался не встречаться. Ноги мальчика кровоточили, щеки запали, глаза горели лихорадочным блеском.
Постепенно Тилон не то чтобы смирился, но как-то свыкся со своим положением беглеца. Пока солнце стояло высоко, он старался пройти как можно больше. Раздвигая ветки можжевельника и земляничника, срывая на ходу плоды дикой оливы, он шагал, стараясь не обращать внимания на усталость. Питался в пути дикорастущими плодами, пил из родников и ручьев, которые иногда попадались по дороге.
Однажды, дело было под вечер, Тилон заметил с горы огонек: глубоко в долине трепетал одинокий костер. Хотя он был далеко, зоркий Тилон разглядел у костра согбенную фигуру старика и после долгих колебаний решился подойти к нему.
Длинная борода старика ниспадала с подбородка подобно водопаду. Он сидел на корточках, обхватив руками колени, и не мигая смотрел в огонь. На Тилона старик, казалось, не обратил никакого внимания. Мальчик зашел сбоку, остановился и кашлянул.
— Садись грейся. Вечера теперь холодные, — сказал старик, не поворачивая головы.
В первый вечер они поздно засиделись у костра. Искры, похожие на шмелей, с треском взлетали в синее небо, усыпанное звездами. Тилон подумал, что впервые со дня бегства из агелы поднял голову и увидел небо.
— Зевс пролил молоко, — сказал Тилон, указывая на небесную реку — Млечный Путь.
Старик погладил бороду. Такой бороды Тилон отродясь не встречал — великолепная, окладистая, она поблескивала в бликах, отбрасываемых костром. Несмотря на почтенный возраст незнакомца, борода его была черной как смоль.
— Зевс тут ни при чем, — сказал старик. — И река, которую ты видишь над собой, вовсе не молочная… Это не река, а скопище мириад звезд.
— Откуда ты можешь знать это? — изумился Тилон и подбросил в огонь несколько веток.
— Я и еще знаю многое о мироздании, — грустно улыбнулся старик. — Эти тайны удивительны и красочны, словно камни-самоцветы. Но кому мне поведать о них? Я одинок.
Он ткнул палку в костер, и золотистый сноп искр взметнулся ввысь.
— Как тебя зовут? — спросил Тилон.
Старик усмехнулся.
— Пелоп — мое имя, — произнес он после продолжительной паузы.
По выговору Тилон распознал чужеземца.
— Обносился ты, — произнес старик. — Издалека, видно, шагаешь?
Тилон промолчал.
Пелоп налил до краев чашу молока и протянул ее Тилону.
— Пей, — сказал он.
Тилон осушил чашу единым духом, не отрываясь.
— Пелоп, ты не спартанец, — сказал он, осторожно опуская чашу на траву.
Старик утвердительно кивнул, взгляд его подернулся грустью.
— Я родился далеко, — произнес он глухо. — Спартанцы очень любят воевать… Во время войны я попал в плен, меня обратили в рабство.
— Так ты раб? Не бойся, я не выдам тебя! — Тилон сделал движение к костру, чтобы разбросать его.
— Не трогай костер, — остановил его Пелоп, прикоснувшись к острому плечу мальчика. — Я отпущенный раб. Меня вызволили из рабства они, собственные руки. — Старик рассматривал свои мускулистые, мозолистые ладони, словно впервые видя их. Скорбная улыбка затеплилась в уголках его губ.
— Расскажи, Пелоп, как это было, — попросил Тилон, с трудом превозмогая сладкую дремоту.
— Видишь ли, я немного знаю механику. В баллистике разбираюсь. Может, не как Архимед, но все-таки… Когда враг осадил ваш главный порт, я помог его защитникам — соорудил катапульту, которая швыряла каменья величиной с теленка. Ну вот, спартанцы в награду меня освободили.
— Куда же ты подался?
— Сначала побродил немного по Спарте, посмотрел, как люди у вас живут. Честно скажу — худо живут, — покачал головой Пелоп. — Илоты — люди, которые обрабатывают землю, — лишены всяких прав. Время от времени у вас устраивают для устрашения илотов криптии… Криптии — позор для Спарты! — воскликнул старик. — Отряды молодых воинов рассыпаются по всей стране, грабят и убивают несчастных илотов сколько им вздумается. И все это совершенно безнаказанно! Так придумал ваш славный законодатель Ликург.
Тилон мучительно покраснел: ему вдруг стало стыдно за Спарту. Хорошо, что уже стемнело и Пелоп не мог видеть его пылающих щек.
— Пелоп, ты много повидал и много, наверно, знаешь, — сказал Тилон. — Скажи, почему Спарта жива только войной да армией?
— Спарта, видишь, сама по себе невелика, — ответил Пелоп сразу: видно, он и сам над этим задумывался. — Я промерил ее собственными ногами из конца в конец, с севера на юг, и это не заняло слишком много времени. Но руки у Спарты загребущие — она хочет властвовать над многими государствами. Не сама Спарта, конечно, а ее правители. Вот и приходится им тянуться изо всех сил, воспитывать в агелах выносливых солдат, которые не рассуждают, и сколачивать из них армию.
При слове «агела» Тилон вздрогнул, и старик бросил на него внимательный взгляд.
— Между прочим, я заметил тебя, когда ты был еще на вершине холма, — сказал он, круто меняя разговор. — Спускаясь, ты прыгнул, и прыжок был неплох. Способность к прыжку у тебя есть, а вот умения маловато.
Тилон вспыхнул от обиды.
— Меня учил прыгать… — начал он.
— Не знаю, кто учил тебя прыгать, — взмахом руки остановил его Пелоп, — но скажу одно: твой тренер в спорте почти такой же невежда, как и ты. Пожалуй, как и все в Спарте, кто считает себя знатоком спорта. Но тайна дальнего прыжка существует…
— Тайна дальнего прыжка? — с замиранием сердца переспросил Тилон.
— Да.
— И ты знаешь ее?
— Знаю.
— Открой мне эту тайну, Пелоп! — вырвалось у Тилона.
Пастух с любопытством посмотрел на мальчика, глаза которого лихорадочно заблестели.
— Зачем она тебе?
— Я хочу научиться прыгать дальше всех в мире. Хочу победить на Олимпиаде. А потом…
Тилон замолчал.
— А потом? — повторил пастух, посмотрел на юного собеседника и осекся: мальчик не мигая смотрел в огонь, на глазах его выступили слезы.
— Не так-то просто раскрыть тебе тайну дальнего прыжка, — покачал головой старик. — Этого не сделаешь в одной или нескольких фразах. Чтобы научить тебя правильно прыгать, нужно время, и немалое.
Мальчик вздохнул, задумчиво поправил на плече лоскут рубахи, в которой убежал из агелы.
— Ладно, — сказал он, — я могу остаться у тебя еще на день.
— На один день? Да ты смеешься, мальчуган! — воскликнул Пелоп. — Чтобы научить тебя правильно прыгать, нужно не меньше года.
— Не меньше года? — поразился Тилон.
— Не меньше, — подтвердил старик. Затем посмотрел на погрустневшего мальчика и медленно произнес: — Останься со мною, сынок. Мне будет не так одиноко. Я научу тебя прыгать дальше всех в мире, и ты станешь лауреатом Олимпиады. Рапсоды будут слагать в твою честь песни, поэты — стихи, родной город внесет тебя в списки почетных граждан, тебе будут воздвигать статуи, и слава твоя переживет века! Ты будешь мне как сын. Останешься?
— Нельзя мне оставаться здесь, Пелоп, — тихо произнес Тилон. — Завтра двинусь в путь. Ты можешь путешествовать свободно, а я должен скрываться…
Пелоп поднялся.
— Что ж, значит, Парки не судили, — сказал он грустно. — А я успел тебя полюбить… Судьба всего меня лишает. Боюсь, тайна дальнего прыжка умрет вместе со мной.
…Утром Пелоп накормил Тилона и дал ему сыру на дорогу.
— Ты похож на Зевса, — сказал на прощанье Тилон. Пастух улыбнулся.
— А разве ты видел Зевса?
— Нет. Но ты все равно на него похож, — непоколебимо ответил Тилон.
— Куда же ты теперь? — Понимающие глаза старика, казалось, насквозь просверливали Тилона.
— Послушай, а ты не знаешь, граница Спарты отсюда далеко? — ответил вопросом Тилон.
— Граница… — присвистнул пастух. — Граница отсюда недалеко. Держись все время на закат — и ты быстро достигнешь ее. На вот куртку возьми, твоя рубашка совсем изорвалась.
ЛИКОМЕД
…Удачный прыжок через пограничную реку окрылил Тилона, придал ему новые силы. Перейдя с бега на шаг, он все время озирался по сторонам: каково оно, чужое государство? Но кругом были все те же деревья, и кустарник, и голубое небо с бегущими по нему облаками — все было такое же, как в Спарте, оставшейся за пограничной рекой.