И еще одно. Шеф полиции усмехнулся, поймав себя на мысли о том, что раньше трех месяцев с Гуго Ленцем ничего не случится. Преступник будет придерживаться срока, указанного в письме: недаром же он вписал этот срок от руки в печатный текст.
   Непонятно, откуда взялась эта уверенность Кампа: ведь никаких сведений успокаивающего характера по делу Гуго Ленца он не получил. Первый день расследования ничего не дал…
   Арно Камп захлопнул книгу, полюбовался немного обложкой, на которой был изображен скакун с развевающейся гривой, и пошел к выходу.
   Гуго Ленц вышел из машины и поднялся в дом. Походка его говорила о том, что человек смертельно устал, но не сломлен выпавшими на его долю испытаниями.
   — Сумасшедший день, — сказал Гуго, целуя жену. — С утра поехал с этим проклятым письмом; в Ядерном опять не ладится, а тут еще новый сотрудник, пришлось вводить в курс дела; ускоритель барахлит…
   — На тебе лица нет, — сказала Рина. — Садись. Ужин будет через пятнадцать минут.
   Дверь отворилась, и Робин вкатил в комнату тележку с едой.
   — Будешь ужимать? — спросила Рина.
   — Дорогая, йоги не советуют есть на ночь, — улыбнулся Гуго. Но улыбка получилась жалкой.
   — Раньше ты не следовал их советам. Ступай, Робин, я позову тебя, когда нужно будет, — сказала Рина, и Робин укатил тележку.
   Рина погладила камею на своем пальце и встала.
   Вслед за ней поднялся и Гуго.
   — Пойду поработаю немного, — сказал он. — На сон грядущий. Если верить письму, мне нужно торопиться…
   — Не шути так. Не надо, — попросила Рина.
   Их совместную жизнь можно было сравнить с хорошо налаженным механизмом. Мелкие ссоры не могли разладить его. Если Гуго Ленцу по работе приходилось вдруг мчаться на испытательный полигон, приткнувшийся где-нибудь в потаенном уголке страны, они ехали вместе.
   Их тяготил даже один-единственный день, проведенный в разлуке.
   Рина привыкла быть его тенью, угождая малейшему желанию Гуго.
   Детей у них не было.
   Так проходили дни и месяцы, незаметно стыкуясь в годы. И вдруг что-то нарушилось в отлично налаженной машине.
   Все началось третьего дня. События той ночи врезались ей в память настолько, что Рина могла бы воспроизвести их в мельчайших подробностях.
   Они уже легли спать, и Рина успела задремать, когда Гуго вдруг вскочил.
   — Есть одна идейка! — сказал он. — Пойду набросаю, а то улетучится. Спи!
   Гуго торопливо поцеловал ее и поспешил в кабинет. Рина погасила бра.
   Долго лежала в темноте с открытыми глазами.
   Незаметно Рина уснула.
   Потом вдруг проснулась как от толчка.
   Гуго в спальне не было. Мерцающие стрелки показывали третий час.
   Сердце сжалось предчувствием беды.
   Рина пошла в кабинет. Остывший пластик пола холодил босые ноги.
   В кабинете было пусто.
   Она обошла весь дом. Заглянула даже в оранжерею. Потом в мастерскую, где любил иногда послесарить Гуго, но его нигде не было.
   Остаток ночи Рина не спала.
   С рассветом вышла на веранду. Окрестные дома тонули в весеннем тумане, поглотившем окраину.
   И вдруг каким-то шестым чувством скорее угадала, чем почувствовала: к дому приближается машина Гуго. Она узнала бы его орнитоптер с завязанными глазами среди тысячи машин. Сколько миль налетали они вместе на старенькой машине, которую Рина ни за что не хотела обменять на новую.
   Рина поспешно вбежала в спальню и легла в постель, натянув одеяло до подбородка.
   — Спишь? — тихо спросил Гуго, осторожно прикрывая за собой дверь комнаты.
   Рина открыла глаза.
   В тот день Гуго улетел в Ядерный центр, так ничего и не сказав.
   А потом почта принесла письмо с тюльпаном…
   Гордость не позволила Рине вступать в расспросы. Молодая женщина всегда считала, что она выше ревности. И разве двенадцать лет разницы в возрасте ничего не значат?
   Теперь она мучилась, но внешне старалась ничем себя не выдать.
   Быть может, у Гуго другая?
   Что ж. Навязываться она не станет. И мешать не будет. И если не нужна больше — найдет в себе силы навсегда уйти из его жизни.
   Та ночь легла в их жизни невидимым водоразделом. Рина совсем собралась уйти и ушла бы, если б но злополучное письмо. Она не могла оставить Гуго в беде.
   Свое чувство к нему, глубокое, как любовь к единственному ребенку, Рина таила, скрывала под маской насмешливости, порой переходящей в язвительность.
   Рина медленно поднесла к глазам камею, еле светящуюся в темноте. Нефертити улыбалась загадочно, словно говорила: «Ты храбришься только на словах, попробуй на деле!»
   Она отвинтила крышку перстня. На дне тайничка скорее угадывались, чем видны были, два маленьких зернышка. Достаточно одного — и душа улетит туда, где нет ни печали, ни воздыхания.
   Все радовало глаз ранним апрельским утром: и чистое небо, просвечивавшее сквозь ажурные переплетения верхних горизонтов, и новорожденная листва проплывавших внизу деревьев, и послушная машина.
   Но жизнь шефа полиции полна сюрпризов. Едва Арно Камп вошел в свой кабинет и углубился в донесения, поступившие в течение ночи, как в двери появился Жюль. Он протянул визитную карточку посетителя.
   — «Ив Соич. Директор национального центра геологических и археологических исследований», — вслух прочел Арно Камп.
   В кабинет вошел тучный, но тем не менее подвижный человек. Он представился и грузно опустился в кресло, указанное Кампом. Затем вытер клетчатым платком обильный пот и подождал, пока за Жюлем закроется дверь.
   — Чем могу служить? — спросил Арно Камп.
   — Вот, — сказал толстяк и протянул шефу полиции вскрытое письмо.
   Уже беря конверт, Камп догадался, в чем дело. Соич следил за выражением лица Кампа. Дочитав письмо, Камп аккуратно сложил блокнотные листки, затем встряхнул конверт. На стол выпал свежий тюльпан.
   — К… когда вы получили письмо? — спросил Камп, слегка заикаясь, что иногда с ним случалось в минуты сильного волнения.
   — Сегодня с утренней почтой.
   — Дома?
   — На службе.
   Сомнений не было: знакомый стиль! Анонимщик не утруждал себя разнообразием.
   Текст угрожающего письма отпечатан на машинке.
   Вместо подписи приложен тюльпан.
   Время жизни, оставшееся адресату, в случае если он не выполнит требований автора письма, вписано от руки. Правда, различие все-таки было. Единственное, оно состояло в том, что таинственный автор письма почему-то отмерил Иву Соичу не три месяца, как его предшественнику, а целых полтора года.
   — Что вы думаете по поводу письма? — спросил Арно Камп.
   — Если письмо — шутка, то она в высшей степени глупа! — с негодованием произнес толстяк.
   — Боюсь, что не шутка, — покачал головой Арно Камп.
   — Тогда это дело террориста!
   Помолчали.
   — Я гибели не боюсь! — неожиданно сказал Ив Соич. — Но вы только подумайте, какие глупые требования выдвигает автор письма. Прекратить глубинное бурение! Закрыть проходку скважин на морском дне! Да я разорюсь! Занимаясь бурением земной коры, мы, видите ли, тем самым разрушаем земную кору нашей страны! — От возмущения толстяк задохнулся. — Из глубинных скважин может излиться магма, уничтожая все живое!
   — Разве это не так?
   — Детские сказки, — махнул рукой Соич. — Я, знаете, кажется, начинаю догадываться, кто написал письмо.
   — Ну-ну, — подбодрил его шеф.
   — Конкуренты, кто же еще?! Я, видите ли, властью, данной мне президентом, должен добиться того, чтобы все глубинные разработки в стране были прекращены. Естественный вопрос: кому это выгодно? Тем компаниям, которые занимаются лишь поверхностными разработками… А вы представляете, что такое прекратить глубинное бурение? Это значит — заморозить миллионные ассигнования, пустить на слом уникальное оборудование, которое выполнялось специально для глубинного бурения. И на всю программу мне щедро отводится в письме полтора года, — закончил Ив Соич. Камп откинулся на спинку стула.
   — А меня не пришьют где-нибудь ненароком? — спросил Соич, поднявшись.
   — Выделим для вас охрану. Впрочем, думаю, что пока вам особенно беспокоиться не следует, — сказал Камп.
   — У меня хорошая личная охрана, — буркнул Соич.
   Разговор с Соичем по времени длился недолго. Однако богач произвел впечатление на Кампа. Интересная личность. Как, впрочем, и доктор Ленц.
   Итак, дело осложнилось. Кто получит тюльпан завтра?
   И снова, в который раз за два дня, Арно Камп подумал: «Не блеф ли история с тюльпаном?»
   Быть может, и блеф, но ему, шефу полиции, от этого не легче. Когда угрожают таким людям, как Ленц и Соич, дело получает неизбежную огласку. И вообще угрозы людям, занимающим высокие посты в государстве, вносят смятение в умы. В итоге такая хрупкая штука, как общественный порядок, может прийти в сотрясение.
   Блеф или не блеф, а человек, рассылающий письма с тюльпанами, должен быть пойман.
   Морское дно всерьез заинтересовало ученых, когда возникла мысль пробурить сверхглубокую скважину, чтобы исследовать по вертикали строение земной коры и глубинных слоев нашей планеты, а также освоить новый источник полезных ископаемых.
   Решено было начать бурение с морского дна, тем самым сильно сэкономив на проходке значительной толщи породы.
   В распоряжении Ива Соича было несколько проектов. Однако все они предлагали начинать бурение в местах, слишком удаленных от берега, что очень удорожало работы. Лишь одно место Ив Соич счел относительно подходящим — глубокую впадину, расположенную близ Атлантического побережья. Однако неподалеку на берегу располагался рыбацкий поселок.
   Иву Соичу пришлось приложить титанические усилия, чтобы настоять на своем. Он сумел убедить президента, что глубинная скважина не представляет опасности для жителей поселка.
   — Я сам буду безотлучно находиться на переднем крае проходки, — заявил Соич, и его слова послужили решающим аргументом в пользу последнего проекта.
   Компании-подрядчики выстроили на дне впадины целый город — Акватаун. Не обошлось и без вездесущего североамериканского «Уэстерна», выполнившего по особому заказу Соича бур-гигант с ядерным взрывателем.
   Ив Соич возлагал на свое детище — Акватаун — большие надежды. Не меньшие надежды возлагали на шахту, которая должна была стать глубочайшей в мире, и могущественные компании-подрядчики.
   Соич недаром боролся за то, чтобы скважину заложили во впадине у берега. Впоследствии, когда глубоководные работы развернутся, он рассчитывал класть в карман миллион на каждой миле вертикальной проходки. За такие деньги, честно говоря, и рискнуть не грех.
   Игрок по натуре, Ив Соич знал, что иногда бывают в жизни, как и в покере, моменты, когда надо поставить на карту все и идти ва-банк.
   Письмо с тюльпаном на некоторое время выбило его из колеи. Автору письма нельзя было отказать в знании дела. Он даже каким-то образом сумел пронюхать, что наиболее опасный момент в подземных работах наступит примерно через два года. А ведь это тайна, которую, как надеялся Ив Соич, не знает никто.
   Быть может, письмо с тюльпаном — дело рук конкурирующих фирм? Или ему прислали письмо те рыбаки с побережья? Как бы там ни было, он доведет дело до конца.
   По молчаливому соглашению Рина и Гуго старались не упоминать о письме с тюльпаном.
   После первых дней шока, связанного с письмом, настроение Ленца выровнялось. Он смеялся, шутил. Если возвращался рано — рассказывал Рине, как подвигается работа по расщеплению кварков. Правда, в его рассказах Рина ощущала горький привкус непонятного сожаления.
   Казалось, даже былая близость вернулась к ним. Но безошибочное чутье любящей женщины подсказывало Рине, что у Гуго появилась важная область внутренней жизни, куда ей, Рине, вход заказан.
   Еще одно обстоятельство омрачало жизнь. Гуго никогда не отличался хорошим сном. Теперь же он спал совсем скверно: просыпался ни свет ни заря, осторожно, бочком, тщетно стараясь не разбудить Рину, пробирался к вечно открытому секретеру.
   — Завтра у меня лекция, — сказал Гуго после ужина, садясь в кресло.
   — Публичная? — обернулась к нему Рина, занимавшаяся у пульта настройки лунной программы.
   — Да.
   — Наконец-то разрешили. Как только Арно Камп решился! Тезисы ты им представлял?
   — Конечно. Но говорить я буду совсем другое, — спокойно произнес Гуго и погладил бородку.
   — Ты с ума сошел! — воскликнула Рина.
   — Возможно.
   Рина подошла, села на ручку кресла.
   — Может, откажешься от лекции? — осторожно сказала она. — Знаешь, после… ну, вообще в последнее время я каждый час опасаюсь за твою жизнь. Просто какая-то пытка. А там будут тысячи людей, и никакая охрана…
   — Я решил, Рина, — сказал Гуго.
   — Тогда и я приду на лекцию, — медленно сказала Рина.
   — Как хочешь, — пожал плечами Гуго, стряхивая пепел сигареты.
   Арно Камп был взбешен. Жюль никогда не видел шефа таким.
   — Шеф сегодня не в духе, — шепнул он Гуго Ленцу, провожая его из приемной в кабинет Кампа.
   Когда Ленц вошел, Камп стоял к нему спиной, глядя в окно.
   Ленц кашлянул.
   — Вы балансируете на краю пропасти, доктор, — сказал Арно Камп, рывком повернувшись к вызванному. — Вы сочувствуете идеям коммунистов?
   — Не сомневайтесь, — парировал Ленц. — И не я один.
   — Кто еще?
   — Все рабочие и немало студентов Оливии…
   — Вы бросьте такую философию! — побагровел Арно Камп. — Кто позволил вам с высокой трибуны…
   — Я говорил о физических проблемах, — спокойно перебил Лени, — о том, как североамериканский концерн «Уэстерн» прибирает к рукам наши научные…
   — Вы подрываете устои государства! Зачем вам было восхвалять социалистический строй далекого от нас Советского. Союза? Разве вы не патриот?..
   Они расстались. Камп остался недоволен беседой. Гуго Ленц держался уверенно, словно чувствовал за плечами незримую поддержку. Или такую уверенность ему придает непоколебимая убежденность в том, что смерть в срок, указанный в письме, неизбежна?
   Можно, конечно, арестовать его. Но потом хлопот не оберешься. Слишком уж он крупная фигура, доктор Ленц. И потом, арест Гуго Ленца помешал бы выследить злоумышленника, взбаламутившего всю страну.
   Что касается самого Арно Кампа, то ему не столько хотелось арестовать Гуго Ленца, сколько увидеть перед собой анонимщика, рассылающего по почте тюльпаны, в стальных браслетах.
   «Нет уж. Пусть доктор Ленц побудет пока в роли подсадной утки. Даже если и погибнет, не беда, — подумал Арно Камп. — Другие найдутся. Физиков в стране пруд пруди».
   В кабинет вошел Жюль.
   — Что там еще? — раздраженно бросил Камп.
   — Лично вам, — сказал Жюль и положил перед шефом конверт.
   Камп отодвинул в сторону арабского скакуна и вскрыл письмо. На стол выпал тюльпан…
   Жюль в это время уже прикрыл за собой дверь.
   Камп взял себя в руки и заставил тщательно прочесть текст.
   Ему сообщали, что он, Арно Камп, в пределах данной ему власти охраняет несправедливый строй, что он, Арно Камп — цепной пес закона, который на стороне богатых. «Понимаю, что сами вы не в силах изменить буржуазный строй, — писал анонимный автор. — Но вы должны помочь нам сделать общество другим, справедливым…»
   Дорого дал бы шеф полиции Арно Камп, чтобы узнать, кому это — «нам»!
   «От вас требуется немногое, — продолжал автор письма. — Не избивать стачечников, одинаково относиться ко всем гражданам, независимо ни от цвета кожи, ни от того, сколько денег в кармане. Если вы не выполните наших требований, смерть может настигнуть вас в любую минуту. Она наступит внезапно».
   Камп повертел в руках письмо. Исследовать его бесполезно — преступник, видимо, знает дело. Вот и его, Кампа, очередь пришла. Правда, в письме имеются некоторые вариации — анонимщик не указал срока, который Кампу осталось жить. Гуго Ленцу он отмерил три месяца, миллионеру Иву Соичу — полтора года, а вот его, Арно Кампа, может убить хоть сию минуту.
   — Забавно, — громко сказал Камп. Затем погладил арабского скакуна и включил сигнал срочного совещания.
   В Скалистых горах весна наступает рано.
   Пациенты клиники святого Варфоломея, спеша воспользоваться первым по-настоящему теплым днем, покинули палаты и разбрелись по территории.
   Одни, сосредоточившись, грелись на солнышке, другие, разбившись на кучки и воровато озираясь, торопливо шлепали картами. Третьи обсуждали свои недуги.
   Двое, облюбовав скамейку у въезда на территорию, вели неторопливый спор о том, какое сердце лучше — атомное или же мышечное, обычное.
   — Что-то Оры Дерви сегодня не видно, — сказал один, щурясь на апрельское солнце.
   — Будет еще, не торопись. Да вот и она, легка на помине, — заметил второй.
   На зеленую лужайку опустилась машина. Из люка легко выпрыгнула женщина. К ней торопливо, размахивая руками, подбежал старший хирург клиники.
   Двое на скамейке умолкли. Они вытянули шеи, напряженно стараясь уловить, о чем разговаривают начальник Медицинского центра страны и хирург. Однако Ора Дерви и хирург говорили негромко, и до скамейки долетали лишь обрывки разговора.
   — Сыну президента не лучше, — озабоченно сказал хирург.
   — Сына президента привезли сюда вчера с раздробленной рукой. Попал в аварию, — быстрым шепотом пояснил один больной другому.
   — Улучшения не будет: раздроблен нерв, — сказала Ора Дерви.
   — Можно пересадить чужую руку, доноров из бедняков достаточно, слава богу, — сказал хирург.
   — И потом на сцену появится несовместимость тканей, — возразила Ора Дерви.
   — Что же делать? Лечить?
   — Нет, — резко бросила Ора Дерви и хлопнула машину по крылу.
   — Значит, остается…
   — Остается только одно: искусственная рука, — сказала Ора Дерви.
   — Но вы же знаете, что президент… — Хирург перешел на шепот, и двое, как ни старались, ничего не могли уловить.
   — Ладно, я уговорю президента, — сказала Ора Дерви и в сопровождении хирурга направилась к корпусу, белевшему невдалеке.
   — При лечении полумеры не нужны, — донеслась до скамейки последняя реплика Оры Дерви.
   — Красива, как богиня, — вздохнул один, когда Ора скрылась из виду.
   — Как манекен, — уточнил второй.
   Под началом Оры Дерви находилась огромная сеть медицинских учреждений страны. Но она питала слабость к одной клинике, расположенной в Скалистых горах. Ора Дерви часто навещала маленький клинический городок, помогала советами врачам, нередко и сама оперировала, если попадался особо трудный случай.
   Клиника святого Варфоломея была учреждением особого рода: здесь производилась замена пораженных недугом органов — сердца, легких, почек — чаще всего искусственными органами. Говоря короче, клиника святого Варфоломея занималась киборгизацией.
   По убеждений Оры Дерви, будущность определенного слоя людей заключалась именно в киборгизации.
   Говорили, что у Оры Дерви золотые руки. «Не руки, а киборгизированные рычаги», — добавляли злые языки.
   Однажды на испытаниях разбилась военная машина. Весь экипаж, состоявший из семи человек, погиб. Когда вскрыли покореженную кабину, перед взором Оры Дерви предстала жуткая кровавая мешанина.
   Ора Дерви сумела, как говорится, «по деталям» собрать погибших — правда, пришлось прибегнуть к вживлению искусственных органов.
   После этого случая Ора Дерви получила благодарность военного ведомства, а враги киборгизации приутихли.
   Ударил гонг, созывающий больных к обеду. Двое нехотя поднялись со скамейки.
   — Третий раз вижу Ору Дерви, — сказал один, — и с каждым разом она кажется мне противоречивее.
   Гуго Ленц волновался, подлетая к Скалистым горам. Когда показались белые кубики в долине и автопилот произнес: «Внизу по курсу клиника святого Варфоломея», — сердце Ленца учащенно забилось.
   Он много был наслышан об Оре Дерви. Толки об этой выдающейся женщине были противоречивы.
   Одни говорили, что Ора Дерви — фанатик киборгизации, что она хотела бы половину населения Оливия превратить в роботов с позитронным мозгом и механическими конечностями. Другие — что Ора Дерви и сама представляет собой не женщину, а робот. Разве иначе могла бы она столь искусно проводить фантастические по сложности операции?
   Третьи говорили, что…
   Ленц тряхнул головой. Да мало ли что говорили? Всякий талантливый человек еще при жизни обрастает ворохом легенд, как днище морского судна — водорослями. Глядя вниз, на теснящиеся пики, Гуго Ленц неотступно думал о той памятной ночи, когда у него созрело твердое решение непременно познакомиться с Орой Дерви, начальником Медицинского центра.
   Не без удивления смотрела Ора на бледного человека, с улыбкой идущего ей навстречу. Явно не пациент — всех больных, когда-либо попадавших в ее руки, Ора помнила. Врач? Тоже непохоже.
   — Добрый день, Ора Дерви, — сказал человек, остановившись.
   — Добрый день, — остановилась и Ора. Где видела она эту бородку и горящие глаза?
   Они стояли посреди аллеи, и Гуго не отрываясь смотрел на Ору Дерви.
   — Вы, вероятно, по поводу трансплантации? — сказала Ора, когда молчание стало неприличным. — Обратитесь к старшему хирургу.
   — Мне нужны вы, — сказал Гуго Ленц, представившись.
   «Гуго Ленц, знаменитый физик, — мелькнуло у Оры Дерви. — Конечно, он. Как я сразу не узнала!»
   — В таком случае встанем в тень, — улыбнулась Ора, обнажив ослепительные зубы.
   — Речь идет о жизни, — сказал Ленц.
   — Вашей?
   — Множества людей.
   — Не многовато ли? — удивилась Ора Дерви, беря Ленца под руку. — Пойдемте ко мне. Здесь слишком много глаз и ушей. В кабинете спокойнее. Хотя я не уверена, что и там не витает дух нашего милейшего Арно Кампа.
   «Физики любят шутить. Но Ленц непохож на шутника», — подумала Ора Дерви, пропуская вперед гостя и закрывая за собой дверь кабинета.
   …Вечерело. За необычным разговором собеседники не заметили, как стало совсем темно, и Ора включила свет.
   — Все, что вы мне говорите, очень интересно, — сказала Ора Дерви. — И очень странно. Неужели вы искренне считаете, что люди должны отказаться от киборгизации?
   — Киборгизация несет гибель роду людей Оливии, — сказал Гуго Ленц.
   — А мне кажется, киборгизация — путь к бессмертию.
   — Бессмертие… А зачем оно?
   — Не мне вам объяснять, — устало проговорила Ора Дерви. — Разве достичь бессмертия — не сокровеннейшая мечта людей?
   — Суть не в том, чтобы достичь бессмертия, а в том, какой ценой оно будет достигнуто, — сказал Ленц, закуривая очередную сигарету. — В конце концов, анабиоз — тоже жизнь. Но вы, например, разве согласились бы провести в анабиотической ваяне тысячу лет ради сомнительного удовольствия дотянуть до следующего тысячелетия?
   — Что касается меня, то я предпочитаю обычную ванну, — улыбнулась Ора.
   — Поймите, бессмертие противоестественно, оно человеку ни к чему, оно противоречит природе, — горячо заговорил Гуго Ленц. — К тому же ваши опыты касаются пока людей низкого сословия…
   В течение паузы Гуго Ленц подумал, что никогда еще, пожалуй, не встречал такой обаятельной женщины.
   — Быть может, вы сами хотите сменить сердце? — неожиданно сказала Ора Дерви.
   — С чего вы взяли? — растерялся Ленц.
   — Не знаю. Так мне показалось, — негромко сказала Ора Дерви. — Впрочем, не буду скрывать. Я медик, и думаю, что с вами можно играть в открытую. Не так ли, доктор Ленц?
   — Только так.
   — Выглядите вы неважно. Обморочная бледность… Вид у вас, я бы сказала, обреченный. И вы не из низшего сословия…
   — Обреченный, — невесело усмехнулся Ленц.
   — Простите, я вовсе не имела в виду полученную вами анонимку, о которой все говорят, — сказала Ора Дерви, глядя на Ленца. — Я говорю сейчас о вашем внутреннем состоянии.
   За окном синел поздний вечер. Ленц подумал, что никогда еще, за исключением, пожалуй, той памятной ночи, время не летело для него так незаметно. Надо было встать, попрощаться и уйти, но непонятная слабость сковала члены. Хотелось сидеть, слушать негромкий голос и смотреть в огромные глаза пепельного цвета.
   — Вы интересный собеседник, — проговорила Ора Дерви, — но простите, я так и не поняла, зачем вы сюда прилетели. Сюда приезжают те, кто нуждается в чуде. Здешнюю клинику так и называют — чудеса… — Она запнулась.
   — Чудеса Оры Дерви, — закончил Ленц.
   — Так что же вас привело сюда? — спросила Ора Дерви, сделав ударение на слове «вас».
   — Желание, чтобы вы отказались от некоторых чудес, — медленно произнес Гуго Ленц. — Не все дозволено…
   — Ну знаете ли… — сказала Ора Дерви. — Я с самого начала объяснила вам.
   Гуго поднялся.
   — Разрешите иногда навещать вас?
   — Въезд в клинику открытый, — пожала плечами Ора Дерви.
   Дни мелькали быстро, как страницы книги под ударами ветра.
   Однажды против обыкновения Ленц вернулся домой рано.
   — Сыграем партию в шахматы? — предложил он Рине.
   — Не хочу. Ступай к своей механической кукле. Она, наверно, играет не хуже автомата… — сказала Рииа и разрыдалась.
   Раньше Рина никогда бы не позволила себе подобной выходки, но сейчас нервы ее были напряжены до предела.
   — Когда-то ты мне приписывала Шеллу, теперь — Ору Дерви, — устало сказал Ленц, глядя на вздрагивающие плечи жены. — Если бы можно было изобрести защитное поле от сплетен!
   — Гуго, я знаю, как тебе тяжело, — проговорила Рина, не отнимая рук от лица. — Но это не дает тебе права…
   Она не договорила. Камень на пальце блеснул в последнем солнечном луче, упавшем на окно.