Михановский Владимир Наумович. Свет над тайгой (сборник)

   Переживания последних дней и часов вконец обессилили Тилона, хотя он и выделялся среди восставших силой и выносливостью. Он уже не слышал, о чем говорили с часовым воины, доставившие его сюда.
   Тилон свалился на охапку сена и забылся тяжелым сном. Когда он проснулся, стояла глубокая ночь.
   Прильнув к узенькой щели в двери, он сумел увидеть лишь две-три звезды да узкий серп луны, повисшей над палаткой командующего. Часового рассмотреть не удалось, как Тилон ни старался. Видимо, тот пребывал в неподвижности, вне поля зрения Тилона.
   Он прислушался: лагерь спартанцев опал.
   Что ж, придется рискнуть.
   Тилон осторожно, одним пальцем постучал в дверную филенку.
   — Что тебе? — послышался недовольный голос часового.
   Сомнений нет — это он!
   — Филлион… — хрипло прошептал Тилон, припав к щели.
   — Ты знаешь, как меня зовут? — удивился часовой. — Кто ты такой, пленник?
   — Я Тилон.
   — Тилон?..
   Стукнул засов, и дверь отворилась. На пороге сарая выросла высокая фигура в коротком воинском плаще и боевых доспехах, облитая скудным лунным светом.
   Несколько секунд оба стояли не двигаясь и жадно разглядывали друг друга. И впрямь вид у Тилона был плачевный. Однако Филлион, как истый спартанец, привык сдерживать свои чувства.
   Они тут же, на пороге, обнялись, и Тилон, не сдержавшись, застонал: Филлион задел рану, которую нанес ему ирен.
   — Что с тобой? — тревожно спросил Филлион. — Ты ранен?
   — Пустяки, — махнул рукой Тилон. — Теперь это уже не имеет значения. Лучше расскажи о себе. Как ты жил эти годы? Чего достиг? Чем занимался? Правда, о последнем можно догадаться, — щелкнул он по щиту, издавшему в ответ мелодичный звон.
   — Ты прав, догадаться нетрудно, — согласился Филлион, окидывая привычным взглядом свои доспехи, потускневшие и побитые в многочисленных стычках. — А долго рассказывать — времени нет.
   — Давай вкратце.
   — Ну, если вкратце… После твоего бегства нас всех подвергли наказанию. Что еще? Мне несколько раз довелось участвовать в криптиях — честное слово, никак нельзя было уклониться. Ты же знаешь, какая у нас дисциплина. Особенно свирепствовал ирен — он самолично погубил множество илотов.
   — Негодяй… — процедил Тилон.
   — Могу тебя порадовать: он погиб во вчерашнем бою. Мне рассказывали, что он вступил в стычку с каким-то бесноватым, а потом слепой Ликомед, вождь восставших крестьян…
   — Этим бесноватым был я, — перебил Тилон.
   — Ты?.. А мне говорили, что это был великан чуть ли не двухметрового роста, вот с такими кулачищами. Но если это в самом деле был ты, то теперь тебе наверняка не миновать казни.
   — Знаю, — спокойно сказал Тилон. — И знал, на что шел, когда сражался рядом со здешними крестьянами, которые восстали.
   — Ты должен бежать отсюда, Тилон, — прошептал Филлион. — Я отпущу тебя.
   — Не болтай глупости. Я знаю, сарай находится посреди спартанского лагеря. Видел, когда меня вели сюда. Лагерь огорожен. Отсюда и мышь не выскользнет, не то что человек.
   Филлион промолчал, что-то обдумывая.
   — Да, выбраться из лагеря непросто, — вздохнул он. — Ты прав, Тилон.
   Произнеся эту фразу, Филлион резко повернулся и вышел, быстро, но без шума прикрыв за собой дверь.
   «Ну, вот и все, — подумал Тилон, устало опускаясь на охапку соломы. — Филлион поступил правильно, я его не осуждаю. Разрешив мне бежать, он и меня не спасет, и себя обречет на смерть».
   Тилон сидел погруженный в невеселые размышления, когда снаружи послышались шаги: к сараю подошел кто-то второй.
   — Как проходит дежурство, Филлион? — спросил властный голос, по всей видимости, принадлежащий офицеру. — Пленник на месте?
   — На месте. Где же ему еще быть?
   — Завтра перед экзекуцией его хочет допросить сам командующий. Уж не знаю, чем он так крепко насолил спартанцам… Ладно, дежурь, — спохватился офицер, поняв, что сболтнул лишнее. — Постой, постой! На тебе два плаща? Это еще зачем?
   — Замерз немного. Ночи здесь холодные… — пробормотал Филлион,
   — Да ты, оказывается, неженка, — с осуждением произнес офицер. — Вроде и не спартанец. Ладно уж, не снимай… На рассвете тебя сменят.
   Четкие шаги офицера замерли в отдалении. Спустя короткое время дверь в сарай, скрипнув, тихонько приоткрылась и в синем проеме показался Филлион. Он снял с себя второй плащ и бросил его Тилону, сказав:
   — Надевай.
   — Я не замерз.
   — Надевай, надевай! Вот тебе щит, вот палица, — продолжал Филлион. — Сейчас я выведу тебя за пределы лагеря, в таком виде тебя никто не узнает. Да бери, бери, у меня есть запасное оружие, я оставил его снаружи. Ну? Готов? Что же ты медлишь? Вот, теперь ты не пленник, а истый спартанский воин. Идем!
   Однако Тилон не двинулся с места.
   — Нет, я останусь, — покачал он головой. — И сброшу все это. Ты понимаешь, что тебе грозит?
   — Ничего, придумаю что-нибудь, — деланно-беспечным тоном ответил Филлион.
   — Тебя убьют.
   — Да выкручусь я, клянусь Зевсом! — Филлион дернул его за руку, и они вышли из сарая. — Иди за мной, не отставая ни на шаг, — произнес озабоченно Филлион. — Старайся не шуметь. Да, чуть не забыл, — добавил он еле слышным шепотом. — Пароль на эту ночь: «Спарта превыше всего!»
   — Спарта превыше всего… — одними губами повторил Тилон, спеша за Филлионом между спящих палаток.
   Без всяких препятствий добрались они до ограждения. Сколоченное основательно, хотя и на живую нитку, оно охватывало спартанский лагерь.
   Обстоятельства складывались удачно. Часовые, видимо, хорошо знали Филлиона. В то же время они и не догадывались, что он покинул пост часового, которым был поставлен на эту ночь.
   Выслушав пароль, охранники молча распахнули бревенчатые ворота, ведущие из лагеря. Путь был свободен.
   Приостановив шаг, Филлион громко проговорил, обращаясь к Тилону, так, чтобы его слышали часовые:
   — Нигде не задерживайся. Сообщение передашь только начальнику соседнего лагеря. И учти: дело чрезвычайной важности. Идем, я немного провожу тебя до дороги.
   Когда они отошли на достаточное расстояние, Тилон схватил Филлиона за руку и горячо произнес:
   — Бежим вместе!
   Филлион покачал головой.
   — Нам не по пути, — сказал он. — Что бы ни ждало меня, я не могу покинуть Спарту. Дома меня ждет невеста, — добавил он после еле заметной паузы. — Но что я все о себе да о себе! — спохватился Филлион. — Ты-то как провел все эти годы?..
   Тилон бросил взгляд на восток, который приметно начал светлеть, и сказал:
   — В двух словах об этом не расскажешь, а на много слов времени нет. Лучше скажи, ты ничего не знаешь о моих родителях?
   Горло Тилона перехватило волнение. Этот вопрос жег его с того самого момента, когда он угадал по голосу в часовом, поставленном у сарая, своего прежнего друга Филлиона. Но только сейчас Тилон решился задать этот вопрос.
   — Года полтора назад был я в вашем селении, видел твоих родителей, — сказал Филлион. — Сильно постарели оба. Тоскуют по тебе, беспокоятся. Только и живы надеждой на твое возвращение.
   — В Спарту мне ходу нет.
   — Нет, — согласился Филлион.
   — Но, думаю, мне когда-нибудь удастся добиться этого права — вернуться на родину.
   — Что ты имеешь в виду? — спросил Филлион, но ответа не услышал. Он бросил взгляд на товарища. Лицо его в свете едва намечающегося рассвета было нахмурено, глаза, устремленные вдаль, излучали непреклонную волю.
   Они миновали колючие заросли терновника и вышли к глухой проселочной дороге, по обочинам которой росли высокие травы. Оба, не сговариваясь, переглянулись — им одновременно припомнилась та далекая дорога, по которой они, семилетние мальчишки, уходили в первый в своей жизни военный лагерь, предводительствуемые свирепым иреном.
   Сделав несколько шагов по дороге, Филлион остановился.
   — Что ж, давай прощаться, Тилон, — сказал он. — Вот-вот должна быть смена караула, мне нужно быть на месте.
   Они снова по-братски обнялись, и глаза обоих влажно блеснули.
   — Я никогда не забуду, что ты сделал для меня, — сказал Тилон.
   — Не о чем говорить, — махнул рукой Филлион. — Ты на моем месте, думаю, сделал бы то же самое.
   Мгновения бежали, а они все медлили расстаться.
   — Если жив останусь, что дома сказать твоим родителям? — спросил Филлион.
   — Расскажи отцу и матери, что до тебя дошли достоверные слухи обо мне: мол, жив-здоров, все у меня в порядке. Денег накоплю — вернусь… Ну сам придумай что-нибудь, не умею я этого! — в отчаянии закончил Тилон.
   Филлион кивнул.
   — Свидимся ли еще когда-нибудь? — донеслись до него издали последние слова Тилона.

ВСТРЕЧА

   Козы разбрелись по северному склону холма, выбирая между камней чахлую зелень, лишь кое-где пощаженную солнцем. Лето в этом году в Афинах выдалось жаркое — такого жаркого лета не помнят старожилы.
   Хуже всего приходится земледельцам. Поля выгорают, несмотря на то, что рабы, выбиваясь из сил, день и ночь таскают глиняные сосуды с водой, стараются напоить растрескавшуюся землю. А вот виноградники сулят богатый урожай. Говорят, что вино, полученное из винограда, созревшего в такое вот жаркое лето, обладает особыми качествами и вкусом… Впрочем, вкус вина Тилона не интересует.
   Размышления Тилона прервал бойкий козел, который, пока Тилон отвлекался воспоминаниями, отделился от стада, тартар его ведает, каким образом перебрался через глубокий ров и теперь, воинственно тряся бородой, тыкался рогами в высокий плетень, обмазанный белой глиной.
   Тыкался в плетень — только этого не хватало Тилону!
   Хозяин огороженного участка — темная личность, о нем рассказывают в селении и в окрестностях всяческие небылицы. Толком его не видел никто, поскольку обитает он на отшибе и ведет образ жизни затворника. Может, кто и видел этого человека — кто его знает? — но Тилону он не попадался ни разу. Да, честно говоря, Тилон и не жаждет встречи с ним: старики говорят, что. человек из-за плетня знается с нечистой силой и может наслать порчу. А у Тилона здесь и своих неприятностей хватает…
   Молодой человек вскочил на ноги и понесся вниз. Ветки маслины хлестали его по лицу, крохотная полуденная тень, вся уместившаяся под ногами, прыгала словно облачко.
   Кусты расступились, и впереди показалась разверстая пасть оврага. Его прорыл немолчный горный поток, который, перебирая тяжелые, как жернова, валуны, стремился к морю.
   Давно забытая страсть к прыжкам вспыхнула у Тилона. Это было как наваждение.
   Молодой пастух долго не раздумывал. Прыгнуть! Снова ощутить себя в полете, когда тело утрачивает вес, становясь удивительно гибким и послушным.
   Тилон успел выбрать взглядом на самом краю оврага рыхлую плиту известняка, от которой можно было оттолкнуться в прыжке, гортанно крикнул и взвился в воздух. Потревоженные камни струйкой потекли вниз, туда, где царил вечный сырой полумрак. Третьего дня в ров сорвалась неосторожная коза, соблазнившаяся сочной травой. Бедное животное упало на острые каменья и успело проблеять лишь, несколько раз, пока поток тащил его вниз, к морю.
   …Камешки не успели долететь и до середины, а Тилон был уже на другом берегу рва. Коснувшись ступнями земли, он покачнулся, и почва рванулись из-под ног. Нет, прыжок он рассчитал правильно, только силенок не хватило. Или, может быть, уменья прыгать?.. Да, в последние годы Тилон тренировался в прыжках все реже и реже. К чему? Все равно олимпийский рекорд он не побьет — Тилон это давно уже понял. А без этого какой же смысл прыгать? Здесь, в забытой Зевсом деревушке, расположенной поодаль от великолепных Афин, жизнь его текла вяло и однообразно. Спасибо, что жители селения приютили его, ни о чем не расспрашивая, — им нужен был пастух.
   Юноша был неразговорчив, согласился на ничтожную плату — чего еще желать? Никто не знал, откуда он пришел в селение. Жители пожалели высокого худющего парня, который весь был в синяках и кровоподтеках и ходил, заметно приволакивая ногу. Крепко, видать, ему досталось!
   Падая спиной в овраг, Тилон инстинктивно успел вцепиться обеими руками в колючий кустарник, которым ощетинился почти отвесный откос. Он изорвал ладони в кровь колючками, но все же кое-как вырвался наверх.
   Козел, напуганный прыжком пастуха, прервал свое занятие и отвернулся от высокого забора. Тилон пинком отогнал его от ограды и без сил повалился в траву.
   Только теперь, после счастливо пережитой опасности, он почувствовал испуг. Сердце тревожно заколотилось.
   Пастух закусил травинку и, повернувшись на спину, уставился в бездонное, словно вылинявшее от жары, небо. Мысленно он снова и снова переживал ни с чем не сравнимое ощущение свободного полета, которое человеку дано испытать только в прыжке.
   Интересно, а на какое расстояние может прыгнуть самый сильный, самый ловкий эллин? Каков предел человеческим возможностям, положенный Зевсом-громовержцем? И существует ли он вообще, этот предел?! Сейчас, например, он прыгнул на тридцать дельфийских стоп!
   Козел, обиженно мекая, принялся спускаться по крутому склону оврага. Тилон повернулся на бок. Присмотревшись, он увидел внизу, в полутьме оврага, тонкое, освобожденное от веток и листвы деревце, которое кто-то заботливо перебросил через поток. Странно, подумал Тилон. Раньше он не видел этот импровизированный мостик, хотя все лето пасет здесь стадо.
   Покусывая травинку, Тилон наблюдал, как козел прошел по переброшенному через поток деревцу и вскарабкался на противоположный берег.
   Юноша прикинул на глазок ширину оврага, и у него под ложечкой противно засосало. Неужели это он перепрыгнул?! Ай да Тилон! Да тут добрых тридцать пять стоп будет, не меньше. Расскажи такое в селении — не поверят, сочтут хвастуном вроде деда. Впрочем, он там почти и не разговаривает ни с кем…
   Да, а прыжок что надо!
   Тилон снова свалился на землю, без сил раскинув руки. Он чувствовал себя опустошенным. Немного отдохнув, поднялся и приготовился было спускаться к переправе — о том, чтобы совершить обратный прыжок, не могло быть и речи.
   — Эй! — послышался позади оклик.
   Тилон обернулся. Калитка в ограде была приоткрыта. В ней, как в раме, стоял невысокий коренастый человек с широкой окладистой бородой.
   — Не уходи, юноша, — улыбнулся пожилой незнакомец, — мне надо с тобой поговорить.
   Что-то в голосе незнакомца заставило Тилона остановиться, хотя он и не собирался этого делать. Несколько мгновений они пристально вглядывались друг в друга.
   — Пелоп! — вызвалось у Тилона.
   Человек грустно улыбнулся.
   — Я знал, что мы встретимся, — просто сказал он и шагнул навстречу Тилону. Тот подбежал, и они обнялись.
   — Трудно тебя узнать. Ты постарел, — сказал Тилон, когда они разжали объятия. — Вон и борода стала на три четверти белой.
   — Да и ты сильно изменился, мальчик, — покачал головой бородач. — Годы бегут словно кони.
   Они поговорили еще немного, избегая расспрашивать друг друга о вещах важных.
   — Где ты обитаешь? — спросил Пелоп озабоченно.
   — Там, в селении, — махнул рукой, указывая, Тилон.
   — За оврагом?
   — Да.
   Пелоп нахмурился.
   — Там тебя не любят, — сказал Тилон. — Считают, что ты водишься с потусторонней силой, порчу на скот напускаешь…
   — Темные люди, что с них возьмешь? — пожал плечами Пелоп. — Надеюсь, ты не принадлежишь к ним?
   — Нет.
   — Ну и ладно, — улыбнулся Пелоп. — И довольно о пустяках. Я наблюдал за твоим прыжком. Ты прыгнул как бог.
   Юноша потупился. Похвала его обрадовала, хотя и несколько обескуражила. Бог, как известно, не один, богов много. И потом, разве боги прыгают?..
   — Только не заносись, — сказал Пелоп и положил ему руку на плечо. — Ты не один. Возможно, найдутся и другие прыгающие неплохо. До олимпийского рекорда тебе далеко.
   — Знаю.
   — У тебя фигура и ноги прирожденного прыгуна, — сказал Пелоп. — Если работать, ты мог бы кое-чего достичь. Помнишь, когда-то у костра я говорил тебе об этом?
   — Пелап, научи меня тайне прыжка! — вырвалось у Тилона.
   — Вспомнил-таки.
   — Научи, и я стану навсегда твоим рабом.
   — Это лишнее. Но работать придется много, малыш, очень много.
   Пелоп называл Тилона малышом, хотя тот был на две головы выше его.
   — Работы я не боюсь.
   — Ладно, попробуем, — сказал Пелоп. — Но что же мы стоим на солнцепеке? Пойдем ко мне.
   — У меня козы… — замялся Тилон.
   — Твое стадо постережет моя собака, — решил Пелоп. — Она превосходный пастух.
   С этими словами он вошел во двор, подошел к собачьей будке и спустил пса с поводка, проговорив несколько слов на незнакомом Тилону языке.
   Во внутреннем дворике было попрохладней, чем на открытой вершине холма.
   Лозы гнулись под тяжестью гроздей хорошо ухоженного винограда.
   — Сюда, — указал Пелоп.
   Когда они входили в беседку, увитую зеленью, издалека, с вершины холма, донесся собачий лай.
   — Располагайся, — сказал Пелоп.
   Тилон сел на скамью, облокотился на врытый в землю стол. Пелоп сел напротив.
   — Знаешь, я все лето за тобой наблюдаю, — сказал Пелоп. — Видел, как ты бегаешь и прыгаешь иногда там, на холме. Только выйти к тебе не решался — не рискую далеко удаляться от моей крепости, — усмехнулся он, указывая на высокую ограду. — Вот и пришлось ждать, когда ты окажешься близко, чтобы окликнуть тебя. Только вот не думал, что ты решишься перепрыгнуть через овраг, и позавчера ночью приготовил для тебя переправу. Видел?
   — Да.
   Они сидели разговаривали, и Тилону казалось, что он знает бородача сто лет. С ним он чувствовал себя спокойно и как-то надежно, словно повстречал друга после многолетней разлуки. Впрочем, так оно и было.
   — Ты говоришь как чужестранец, — сказал Тилон.
   — Верно, я родом издалека. Из краев, о которых вы, эллины, и понятия не имеете, — произнес бородач. — Летом там жарко, как у вас, зато зимой… Зимой там царят такие жестокие морозы, что вода становится твердой как камень, а дождинки превращаются в белые хлопья, которые толстым ковром на целые месяцы покрывают аемлю.
   Слушая рассказ Пелопа, Тилон постепенно осваивался. Несколько раз он с любопытством огляделся. На столе и вдоль стен беседки стояли приспособления и механизмы неизвестного назначения. Снова припомнились толки сельчан о странном человеке, который живет за оградой и знается с нечистой силой.
   Словно угадав его мысли, Пелоп взял со стола прибор, представлявший собой сложную систему рычагов и ремней.
   — Это полиспаст, — сказал он. — Обычная штука. Полиспаст применяется в больших греческих тортах для разгрузки и погрузки судов.
   — Я не бывал в больших портах.
   — Побываешь.
   Пелоп поставил полиспаст на место и взял со стола другой механизм.
   — Это катапульта, — сказал он. — Тоже ничего таинственного. Служит для метания различных предметов. Она поможет тебе постичь тайну прыжка. Пойдем.
   Они вышли во дворик, Пелоп поставил катапульту на утрамбованную площадку, свободную от травы. Сбоку на катапульте была прикреплена дощечка, вырезанная в форме полумесяца, по которой, как по шкале, можно было перемещать стрелку.
   — Транспортир, — указал на дощечку со стрелкой Пелоп. — Прибор для измерения углов.
   — Углов?
   — А ты изучал когда-нибудь геометрию?
   Тилон покачал головой.
   — Чему же тебя учили? — удивился Пелоп.
   — Военному делу…
   — Ладно, оставим это. Так вот, с помощью транспортира я могу задать любой угол, под которым вылетает предмет. Начнем с малого угла. Он называется острым… Погоди-ка, а писать-то ты хоть умеешь?
   — Мне показывали когда-то буквы… — густо покраснел Тилон.
   — Буквы потом, — решил Пелоп. — Гляди сюда. Я ставлю стрелку на пятнадцать градусов.
   Затем Пелоп оттянул рычаг катапульты и заложил в его гнездо небольшой камешек, поднятый с земли.
   — Наблюдай и запоминай, — приказал он и с этими словами отпустил рычаг.
   Камешек, описав невысокую дугу, упал, не долетев до пустой собачьей будки.
   — Подай-ка мне камень, — попросил Пелоп.
   — Возьми другой.
   — Нельзя. Нужно, чтобы бросаемый предмет обладал одним и тем же весом… Отметь место, где он упал!
   Тилон провел носком босой ноги черточку на том месте, где упал камешек, после чего вернул его Пелопу.
   — Теперь увеличим угол выброса на пять градусов, — сказал тот и перевел стрелку транспортира повыше. — Учти: сила, с которой вылетает камень, все время остается постоянной.
   Вылетевший из катапульты камень после второго броска упал немного дальше отметки, сделанной Тилоном.
   — Понял! — сказал Тилон. — Чем больше угол вылета, тем дальше летит брошенный предмет.
   Пелоп улыбнулся.
   — Не совсем так, — сказал он. — Никогда не торопись с выводами, малыш.
   И верно. Как вскоре убедился Тилон, камешек поначалу с увеличением угла падал дальше, но только до определенного предела. После этого, несмотря на то что бородач продолжал увеличивать угол вылета, камень начал падать все ближе и ближе.
   — Запомни, — сказал Пелоп. — Камень летит дальше всего, если бросать его под углом сорок пять градусов к горизонту. А какая разница, камень или прыгун?
   — Как просто! — вырвалось у Тилона.
   — Это еще не все. Главная тайна рекордного прыжка впереди. Тебе предстоит постигнуть многие премудрости, чтобы прыгнуть так, как никто из людей не прыгал.
   Пелоп глянул на солнце.
   — На сегодня хватит. Тебе пора возвращаться. Не проговорись в селении о том, что ты был тут и что видел. Они и так угрожают мне. До завтра, — заключил он.
   — До завтра.
   — И пожалуйста, не прыгай пока через овраг: твой прыжок несовершенен, можешь сломать ногу, а то и шею.
   …На следующий день Тилон пришел в домик Пелопа рано, как только пригнал стадо в ложбину за холмом. Перебрался по стволу через поток, толкнул калитку, которая оказалась незапертой. Дворик, если не считать пса, встретившего его дружелюбно, как старого знакомого, был пуст.
   Тилон закрыл за собой калитку, сделал несколько шагов и огляделся, не зная, что делать.
   Из двери дома вышла юная девушка, осторожно неся глиняную амфору — сосуд, разрисованный олимпийскими атлетами. Скользнула по Тилону взглядом и скрылась в беседке. Выйдя оттуда через минуту, она сделала Тилону знак, означающий приглашение войти.
   — Здравствуй, — сказал Пелоп, сидевший за столом. — Рад, что мой первый и единственный ученик оказался таким прилежным. А я вот печаль в вине топлю, — щелкнул он ногтем по сосуду, который ответил тонким мелодичным звоном.
   Тилон сел на вчерашнее место.
   — А скажи-ка мне, малыш, — неожиданно спросил Пелоп и хитро посмотрел на него, — тебе приходилось встречать молодого старика?
   — Молодого старика? — переспросил Тилон и пожал плечами. — Нет, не приходилось.
   — А злое дитя ты видел когда-нибудь?
   — Дети добры. Разве бывает злое дитя? Ты разыгрываешь меня, — вспыхнул Тилон.
   — Эге, дружок, тебе еще предстоит набираться премудрости, — сказал старик, наливая из амфоры в чашу розовое вино. Беседка наполнилась терпким запахом.
   — Был у меня знакомец в Афинах, — начал старик, пригубливая вино. — Один из немногих. Поэт и философ. Не знаю, жив ли он теперь… Это было давно, четырнадцать лет назад, как только я прибыл в Элладу. Вот послушай, что этот эллин сказал о вине.
   Пелоп откинулся к стенке, увитой плющом, полузакрыл глаза и нараспев прочитал:
   Злое дитя, старик молодой, шалун добронравный,
   Гордость внушающий нам, шумный заступник любви.
   — В этих двух строчках, — продолжал старик, — система взглядов на мир, целая философия. Вдумайся: дитя — злое, старик — молодой… Единство противоположностей! В чем, в чем, а в философии вы, греки, сильны. И еще в спорте.
   В беседку вошла девушка, вытерла со стола пролитое вино. Тилон глянул на нее и покраснел.
   — Не вздумай отвлекаться на глупости, — строго произнес Пелоп. — До Олимпиады меньше двух лет, а работы у нас непочатый край.
   Пелоп резко, расплескав через край почти полную чашу, отодвинул ее, и они вышли из беседки.
   — Сегодня будет прыгать не камешек, а ты, — сказал он. — Отрабатывать стартовый угол прыжка. Не забыл, каким он должен быть?
   — Помню.
   Тилон прыгал до седьмого пота. Пелоп был безжалостен. Снова и снова заставлял он Тилона разгоняться и прыгать, измеряя каждый раз стартовый угол с помощью какой-то трубки, которую приставлял к глазу. В трубке поблескивал выпуклый прозрачный камешек круглой формы, на который были нанесены деления.
   Девушка — Тилон не знал даже ее имени — смотрела на него, как ему казалось, с состраданием, не произнося ни слова.
   — Никуда не годится, — ворчал Пелоп. — Вялый толчок. Ты спишь на старте! Прыгаешь под слишком малым углом. Сильнее отталкивайся в момент прыжка!
   Тилон вытер мокрый лоб, разбежался и прыгнул.
   Пелоп замерил длину прыжка.
   — Еще разок, — сказал он и взял Тилона за руку. — Кажется, я понял, почему у тебя не получается. Тридцать пять стоп — для тебя не результат.
   — Разгоняться быстрее я не могу, — сказал Тилон, тяжело дыша.
   — И не нужно. Прыгай круче!
   — Как же я прыгну круче, если не могу разгоняться быстрее? — удивился Тилон.
   — Запомни: стартовый угол определяется не скоростью разбега, а только силой, с которой атлет отталкивается от земли. Будем развивать мышцы ног!
   Тилон тренировался до самого вечера и ушел, лишь когда летнее солнце коснулось вершины холма. Все это время пес старика верно нес сторожевую службу.