Питер не знал, сколько прошло времени,
прежде чем он решился спуститься на землю. Осторожно ступая по
веткам затёкшими ногами, он, наконец, добрался до основания дерева.
Спрыгнув на пыльную каменистую землю, он медленно направился к
площади. Жуткая картина открылась его взору. Теперь у него не
оставалось никаких сомнений, что все они мертвы. Тела лежали вповалку
в самых невообразимых позах, застигнутые таинственной смертью
врасплох. Осторожно пробираясь между ними, Питер вдруг встретился
взглядом с чьими-то глазами. Он похолодел от ужаса, когда, приглядевшись,
заметил, что у большинства людей глаза были открыты. Смерть наступила
столь внезапно, что многие не успели даже зажмуриться. Но не открытые
глаза мертвецов заставили его содрогнуться, а их лица. Лица их
улыбались, смеялись, ликовали... Святой Габриэль! Ведь сегодня
твой день! Или ты слеп?..
Костёр, на котором жарился шашлык, погас.
Чья-то рука, при падении попавшая в огонь, теперь обуглилась.
Один из любителей шашлыка, падая, наткнулся на шампур, и теперь
лежал в пыли, проткнутый им, словно шпагой. Лихой танцор разбил
себе голову, и кровь его, уже запёкшаяся, смешалась с пивом.
Тошнота подступала к горлу мальчика, но
он всё шёл и шёл вперёд, перешагивая через трупы. Он искал мать,
он искал отца.
Внезапно он наткнулся на Стива и Джейн.
Они лежали, обнявшись, как взрослые, и, казалось, спали. Жгучая
обида уступила место нестерпимой жалости к друзьям.
-- Прощай, Стив, друг мой верный! -- со слезами
на глазах прошептал Питер. -- Прощай, Джейн, девочка моя хорошая!
А вот и его родители. Мать, раскинув широко
руки, словно готовая обнять своего Питера, лежала на спине и крепко
держала за руку отца. Ей было всего тридцать пять, а ему сорок...
Как они ещё молоды!.. Питер ползал на коленях у тела матери и
шептал сквозь слёзы:
-- Мама, мама, проснись!.. Не умирай!..
Любимая моя! Не бросай меня... Я же совсем один... Мама!..
Но мать была неподвижна, как и все вокруг.
Тогда он поцеловал её в лоб, перекрестил, оглянулся в последний
раз на мёртвую деревню и пошёл прочь.

    Глава третья





"Пойду в Город, -- решил Питер, -- Бог даст
-- не пропаду".
Питер покинул деревню в два часа пополудни
и теперь шёл по выжженной солнцем каменистой безжизненной стране.
Ни единого звука не доносилось до его слуха, мёртвые птицы попадались
то тут, то там, редкие здесь цветы поникли, опустив свои головки.
До Города было около пятидесяти километров,
и дорога обещала быть долгой и трудной. Горная тропа шла под уклон,
и чем ниже спускался мальчик, тем больше мёртвых птичьих тел встречалось
на его пути. "Что же это? -- в ужасе бормотал он, обходя несчастных
пернатых. -- Как же это?"
Питер плохо знал дорогу, так как в Городе
никогда не был, но ему было известно направление, в котором располагался
Город. Отец как-то говорил, что в город можно прийти, если все
время следовать за солнцем. И бедный мальчик шёл, мучимый жаждой
и голодом. Ведь он не позаботился взять с собой даже глоток воды.
Однажды, взобравшись на скалу, мальчик
увидел вдали вереницу грузовиков, двигавшихся от полигона к его
деревне. Он не доверял военным, как, впрочем, и все его земляки...
бывшие земляки. Когда грузовики с солдатами проехали, мальчик
пошёл дальше.
Раза два или три ему на пути попадались
одинокие хижины. Зайдя в одну из них, чтобы напиться, Питер увидел
грудного ребёнка в люльке. Ребёнок был мёртв. Во второй раз он
даже не смог войти в дом, так как на пороге, у самой двери, лежал
большой пёс. Пёс уже успел остыть. Третья хижина была пуста. Только
дохлые мухи усеяли её пол. Даже мухи!..
Всё дальше и дальше шёл одинокий мальчик
по неприветливой горной стране. Хотя бы один кузнечик затрещал
в кустах -- и ему бы стало легче. Но нет! Мёртвая тишина преследовала
его по пятам, давила на него сверху, встречала за каждым поворотом
тропы.
А что, если умерли все люди на земле? Что,
если он остался один? Один на всей планете, во всей Вселенной?..
У Питера всё внутри похолодело, гонимый страхом и страстным желанием
поскорее добраться до далёкого города, он бросился бежать. И тут
он вспомнил о военных грузовиках. Значит, не все умерли! Значит,
кто-то ещё жив! Да нет, конечно нет, все живы, только... только
его деревня... и мама...
Питер упал на колени и горько заплакал.
А потом снова пошёл вперёд. Путь его лежал мимо военного полигона,
но его Питер решил обойти стороной. Дважды он натыкался на солдат,
рыскавших по скалам, и прятался от них. Безотчётный страх толкал
его на это, вместо того, чтобы обратиться к ним за помощью. Ему
казалось странным и подозрительным, что в этой мёртвой стране
выжили только солдаты. Лучше уж им на глаза не попадаться.
К концу дня уставший путник добрался до
небольшой горной долины. Здесь растительность была богаче, а по
берегам небольшого ручейка в изобилии росли ветвистые ивы.
Вволю напившись, Питер заметил вдалеке
небольшой аккуратный домик. Но страх найти в нём пустоту и смерть
удержал Питера на месте. Подойти или нет? Нет, лучше пройти мимо.
Хватит с него сегодня впечатлений!
И тут он услышал тихий далёкий плач. Какой
волшебной музыкой прозвучал для него этот плач! Как часто забилось
сердце бедного мальчика! Не долго думая, Питер бросился к дому.
На пороге он увидел девочку лет десяти, а у её ног неподвижное
тело молодой женщины. Девочка сидела на корточках и горько плакала.
-- Мама, мама! Моя бедная мамочка! -- причитала
она. -- Не умирай! Ну пожалуйста...
Питер остановился. И здесь смерть! Но девочка!..
Девочка ведь жива!
Девочка была маленькой и хрупкой, её опухшее
от слёз, раскрасневшееся личико выражало такую скорбь и печаль,
что Питер невольно заплакал сам. Он тихо подошёл к девочке, сел
рядом с ней и осторожно обнял её за худые плечи.
-- Не плачь! Бедная моя...
Девочка перестала плакать, вытерла грязным
кулачком глаза и спросила:
-- Ты кто?
-- Я Питер.
-- А я Лилиан, -- и добавила тихо: -- Мама
умерла.
-- И моя умерла, -- ответил печально Питер.
-- Да? -- удивилась девочка.
Она немножко подумала, а потом спросила:
-- Питер, а почему умерла моя мама?
-- Не знаю, -- ответил он, опустив глаза.
-- Лилиан, расскажи, пожалуйста, что здесь произошло.
-- Ничего, -- снова удивилась девочка. --
Я пошла погулять. Мне хотелось подарить маме большой букет цветов.
Знаешь, какие у нас красивые колокольчики! А потом мама позвала
меня обедать. И я пошла домой. Я видела, как мама махала мне рукой
с порога, и я ей тоже махала. Потом мама упала. Когда я подбежала,
мама уже умерла.
И девочка снова заплакала.
-- Питер, Питер! -- говорила она сквозь слёзы.
-- Не оставляй меня! Я боюсь!
-- Не оставлю, -- твёрдо сказал отважный
мальчик. -- Ты пойдёшь со мной в Город.
-- Да? -- спросила девочка и перестала плакать.
-- А что это -- Город? Это далеко?
Питер кивнул. Он и сам не знал, что это
такое -- Город.
-- Далеко. Но мы дойдём до него, -- уверенно
произнёс он.
-- Обязательно дойдём, -- согласилась Лилиан
и вдруг засмеялась. -- Какой ты хороший, Питер!
Питер поцеловал её в лоб и вошёл в дом.
Собрав немного еды и сделав небольшой запас воды, он взял Лилиан
за руку и продолжил свой путь, теперь уже с маленькой попутчицей.
Пройдя несколько шагов вдоль ручья, Питер
вдруг остановился. Прямо из-под ног выпорхнули две бабочки-капустницы
и весело понеслись над водной гладью. Только теперь Питер заметил,
что жизнь вокруг идёт полным ходом. В траве стрекотали кузнечики,
в воздухе носились синие стрекозы и разноцветные бабочки, тут
же кишел муравейник сотнями и тысячами маленьких муравьиных жизней,
а высоко в небе беззаботно звенел жаворонок.
-- Что ты, Питер? -- спросила Лилиан. -- Ты
передумал?
-- Нет, нет, Лилиан! -- взволнованно ответил
Питер, радостно прислушиваясь к окружающему миру. -- Ты слышишь?
Они живы!
-- Ну и что, -- девочка пожала худыми плечиками.
-- Здесь всегда так шумно.
-- Так ведь это же просто здорово! -- воскликнул
Питер и повлёк Лилиан за собой. -- Пойдём скорее, нам ещё так далеко
идти.
Вскоре зелёная долина кончилась, и вновь
потянулась бесконечная каменистая пустыня. Через час Лилиан стала
хныкать.
-- Я устала, Питер! Я больше не могу.
Солнце к этому времени скрылось за скалой.
Стемнело.
-- Хорошо! -- сказал Питер. -- Переночуем
здесь.
Спали прямо на камнях, нагретых за день
дневным светилом и сохранявших тепло до самого утра. Утром слегка
перекусили и снова двинулись в путь.
Весь день они шли, изредка останавливаясь
на отдых. Лилиан вскоре устала, и Питеру пришлось нести её на
руках. Но как ни тяжела была его ноша, чувство ответственности
за это хрупкое создание придавало ему силы. И всё же к концу дня
он настолько выбился из сил, что заснул как убитый.
Третий день пути для двух детей был ещё
тяжелее. И несмотря на то, что им изредка попадались зелёные островки
растительности, окружающий ландшафт в основном представлял собой
всё те же камни, пыль и песок. Горячие камни, сыпучий песок и
едкую пыль...
-- А что мы будем делать в Городе? -- как-то
спросила Лилиан, когда они в очередной раз остановились на отдых.
Питер не ответил. Он не знал, что их ждёт
внизу, в чужом и незнакомом Городе. Он просто ещё не думал об
этом.
-- Питер, что же ты молчишь?
-- Я не молчу, я думаю.
Он не хотел расстраивать бедную девочку
своей беспомощностью. Он должен быть сильным: ведь он мужчина.
Питер вспомнил, как мать как-то говорила
о своём двоюродном брате, краснодеревщике, который жил где-то
в Городе. Но где? И как его имя? Этого Питер не знал. Единственное,
что мальчик смог ещё вспомнить, это то, что дядя его был баптистом.
Но как найти в большом, незнакомом Городе дядю-баптиста, не зная
ни его имени, ни его адреса, -- Питер не представлял.
-- Питер, что же ты думаешь?
-- У меня в Городе дядя живёт, вот к нему
мы и пойдём.
-- А он добрый?
-- Добрый, -- ответил Питер, в глубине души
всё-таки надеясь разыскать своего родственника.
Девочка успокоилась,
-- Это хорошо, что он добрый. А то я злых
не люблю. Ты тоже добрый, -- добавила она неожиданно.
Ещё день они были в пути. И вот, наконец,
на пятые сутки Питер и Лилиан, голодные и измученные до предела,
вышли к Городу.
Город встретил их неприветливым серым туманом.
Небо до самого горизонта затянуло непроницаемой свинцовой мглой.
Стал накрапывать мелкий колючий дождь.
Путники вошли в Город с северной стороны
и сразу окунулись в кипучую беспорядочную городскую жизнь. Люди
носились по тротуарам, словно обезумевшие, визг и грохот автомобилей
перекрывал все остальные звуки, яркие витрины ослепляли изобилием
и многообразием красок, а реклама просто поражала взгляды впервые
прибывших в Город. Дело в том, что ни Питер, ни Лилиан никогда
до этого в Городе не были. Может быть, поэтому больше всего их
воображение поразили многоэтажные дома в десять, двадцать и даже
сорок этажей. Как же здесь найти дядю?
Питер приуныл. Огромные серые громадины
зданий давили на него всей своей многоэтажной мощью и лишали последней
надежды разыскать родственника. Наконец Питер решился остановить
прохожего, но как спросить о дяде, не знал.
-- Чего тебе, мальчик? -- нетерпеливо спросил
прохожий.
Питер замялся.
-- Мне моего дядю найти надо. Вы мне не
поможете? Он краснодеревщик.
Прохожий пожал плечами и помчался дальше.
До самого вечера Питер и Лилиан безрезультатно
ходили по улицам большого Города и останавливали прохожих с одним
и тем же вопросом. Чаще всего прохожие ничего не отвечали и молча
убегали, кое-кто огрызался, а некоторые, хотя и пытались помочь,
но не знали как. Слишком уж сложную задачу ставил перед ними незнакомый
мальчик. Наконец один пожилой господин спросил:
-- Баптист? Знаешь что, мальчик, ступай-ка
на площадь Смирения, там обосновалась их община. Может быть, там
тебе удастся разыскать своего дядю.
Окрылённые вновь вспыхнувшей надеждой,
дети направились к площади Смирения. Площадь найти не составило
никакого труда. Когда они добрались туда, уже стемнело. Город
зажёгся мириадами разноцветных огней и наполнился всевозможными
вечерними звуками. На улицах появилась праздно гуляющая публика,
открылись двери кафе, ресторанов и игорных домов. Эти часы люди
отдавали отдыху.
Но на площади Смирения царила тишина. По
рассказам матери Питер знал, что баптисты не пьют спиртного, не
курят, не предаются никаким низменным страстям и излишествам.
Их вечерний отдых был благочестив и проводился преимущественно
в кругу семьи. Может быть, именно поэтому здесь было так тихо
и уютно.
Питер постучал в первую попавшуюся дверь.
Открыл толстый краснолицый господин с вилкой в руке.
-- Простите, сэр, нам нужен краснодеревщик,
-- произнёс Питер еле слышным от усталости голосом.
-- Кто? -- удивился господин. -- Краснодеревщик?
Я краснодеревщик. А зачем я вам понадобился на ночь глядя?
-- Вы?.. -- от неожиданности у Питера перехватило
дыхание. -- Дядя... Извините, у вас есть сестра?
-- Сестра? -- ещё больше удивился мужчина.
-- Есть сестра. Мария! К тебе пришли. Наверное, опять по делам
благотворительности.
-- Нет, нет, сэр! -- горячо запротестовал
Питер. -- Другой сестры у вас нет?
-- Другой? Нет, другой нет. Как-то, знаешь
ли, не обзавёлся. Да в чём, собственно, дело?
-- Очень вас прошу, не сердитесь, дяденька,
-- чуть не плача проговорила Лилиан. -- Мы с Питером ищем его дядю,
он где-то здесь живёт.
-- Он тоже краснодеревщик, -- сказал Питер,
-- у него сестра в горах живёт... жила.
-- Так бы сразу и сказал, -- улыбнулся мужчина
с вилкой. -- Ганс!
Из-за его спины показался чумазый мальчуган
лет восьми и тоже с вилкой в руке.
-- Проводи ребят к господину Корнелиусу!
-- наказал он сыну. -- И чтоб одна нога здесь, другая там. Понял?
Мальчуган стрелой помчался через площадь
к одному из домов на другом её конце. Питер и Лилиан еле поспевали
за ним.
-- Быстрее! -- торопил их мальчуган, размахивая
вилкой. -- А то отец мне уши надерёт.
Дом был небольшой, но добротный и ухоженный.
-- Вот! Вам сюда. Здесь живет господин Корнелиус,
они с отцом друзья. А я пошёл. -- С этими словами мальчуган растворился
в темноте наступившей ночи.
Питер нерешительно постучал. Дверь отворилась,
и на пороге появился мужчина средних лет, невысокий, плотный,
с волосами, тронутыми сединой, и большими печальными глазами.
-- Здравствуйте, сэр! -- начал Питер и сразу
перешёл в наступление. -- Я -- Питер Селвин. А вы... вы мой дядя?
-- Питер! -- вскричал мужчина и крепко обнял
мальчика. -- Как ты меня нашёл? Как мама? А это кто с тобой? Да
проходите же в дом! Какой ты худой и бледный. И как похож на мать!
Как она там? Как отец? Всё так же гоняет гурты? Что это за девочка?
Почему вы такие грязные? Что случилось?
Питер терпеливо выдержал град вопросов,
и только потом заплакал. Его тут же поддержала Лилиан.
-- Дядя... дядя!.. -- всхлипывал Питер. --
Милый мой дядя!..
Никогда раньше он дядю не видел и не знал,
как его зовут, но сейчас дядя был единственным на земле близким
ему человеком, если не считать, конечно, Лилиан, но она ведь ещё
маленькая и сама нуждается в опоре.
-- Да что произошло? -- с тревогой спросил
дядя. -- Рассказывай поскорей!
И Питер поведал дяде всю свою историю и
историю Лилиан.
Дядя слушал, и с каждым словом Питера лицо
его вытягивалось, а глаза становились ещё печальнее. Когда Питер
кончил, дядя встал, смахнул рукой слезу и тихо сказал:
-- Всё, что ты мне сейчас поведал, Питер,
это... это ужасно! Но я тебя очень прошу, ради тебя и ради этой
девочки, никогда никому ничего подобного не рассказывай. Мне кажется,
здесь скрыта какая-то тайна, в которой замешаны великие мира сего,
и если они пронюхают, что ты или Лилиан что-то знаете... Одним
словом, лучше молчите -- и будете целы. Слышишь, Лилиан?
-- Слышу, -- тихо ответила девочка.
-- Но как же молчать! -- возразил Питер.
-- А мама? А отец? А Лилиан?
-- Маму жалко, -- согласился дядя и как-то
по-детски шмыгнул носом. -- И отец твой хороший был человек. Это
верно. Но их не воскресишь. Богу было угодно забрать их к себе...
А всё этот ваш святой... как его?.. Габриэль! -- вдруг гневно произнёс
он. -- Говорил я твоей матери: не доведёт ересь до добра! Не послушалась...
Эх, горе-то какое!..
Теперь и Питер не питал особой симпатии
к Святому Габриэлю. Действительно, если он святой, то почему же
их не спас?
-- Какой же я болван! -- вдруг воскликнул
дядя. -- Вы же устали с дороги и ужасно проголодались! А я вас
даже в дом как следует не пригласил, стоим в прихожей. Быстро
снимать эти лохмотья и мыться!
Так Питер и Лилиан остались жить у дяди.
Джонатан Корнелиус, краснодеревщик и столяр,
работал от случая к случаю, выполняя различные заказы, но в работе
недостатка не было, да и платили ему, кстати, неплохо, так как
мастером он слыл первоклассным. А если добавить, что человеком
он был добрым и покладистым, то станет ясно, почему Питеру и Лилиан
он пришёлся по душе.
Но через неделю случилась беда. Как-то
вечером Питер возвращался домой после очередной, и снова неудачной
попытки найти себе хоть какую-нибудь работу, причём, тайно от
дяди. Войдя в дом, он крикнул с порога:
-- Лилиан!
Но Лилиан, всегда встречавшая его, на этот
раз не вышла ему навстречу.
-- Лилиан! -- снова позвал Питер, предчувствуя
что-то недоброе.
-- Что случилось, Питер? -- спросил дядя,
спускаясь по деснице.
-- Где Лилиан, дядя?
-- Лилиан? -- дядя растеряно посмотрел по
сторонам. -- Да была где-то тут...
Питер вбежал в комнату девочки. Комната
была пуста. Питер бросился назад.
-- Давно вы её видели? -- задыхаясь, спросил
он.
-- Да с час назад... -- дядя побледнел, начиная
что-то понимать.
-- Эх, дядя!..
Питер выбежал на улицу, но Лилиан нигде
не было. Куда бежать? Питер бросился вверх по улице, потом свернул
направо, ещё раз направо, ещё и еще... Питер обегал полгорода,
но безрезультатно. Бедная девочка! Она заблудилась! Вышла погулять
и заблудилась. Ведь она никогда не была в Городе, никогда! Что
же с ней будет?..
Весь следующий день Питер потратил на поиски
маленькой Лилиан и обессиленный, разбитый вернулся домой. Лилиан
нигде не было. Она исчезла.



    Глава четвёртая





Питер Селвин, стройный девятнадцатилетний
юноша, вышел из дверей нотариальной конторы "Крафт и К ", пересёк
улицу и вошёл в кафе. В этом недорогом заведении он проводил каждый
свой обеденный перерыв, пролистывая утренние газеты, выпивая чашечку
кофе и съедая пару сандвичей.
Вот уже год, как Питер работал в конторе
господина Крафта, человека преклонного возраста и до чрезвычайности
скупого; в конторе его за глаза называли "господин Гранде". Говорили,
что Крафт женат на молодой красавице, которую страшно ревновал.
Три месяца назад от воспаления лёгких умер Джонатан Корнелиус,
дядя Питера, и юноше пришлось покинуть дом на площади Смирения,
принадлежавший общине евангельских христиан баптистов. Питер снял
комнату в центре Города, в десяти минутах ходьбы от конторы. После
окончания школы Питер целый год постигал науку юриспруденции на
годичных юридических курсах, где его и приметил господин Крафт.
Старательность и исполнительность юноши, сочетающиеся с живым
умом, понравились нотариусу, и он взял его к себе в контору на
очень, правда, незначительную ставку. Но Питеру на жизнь хватало:
квартирная хозяйка, добрая душа, щадила тощий кошелёк молодого
человека, а на газету, кофе и пару сандвичей у Питера несколько
шиллингов всегда имелось.
Стоял октябрь. Холода ещё не наступили,
но веяние зимы уже чувствовалось. Изредка по утрам появлялись
"белые мухи", косяки перелётных птиц тянулись к югу, многочисленные
клёны, которыми славился Город, горели оранжево-красным огнём.
Холодный северо-западный ветер иногда нагонял серые тучи, и тогда
моросил бесконечный колючий дождь, но чаще светило солнце, неяркое
уже и не дающее тепла, но всё такое же прекрасное и так неожиданно
преобразующее мир.
Питер сидел за столиком и не спеша пил
кофе. Информация, полученная из газет, не радовала его. Опять
военное ведомство требует у правительства увеличение расходов
на серийное производство нового сверх-оружия, которое, якобы,
перевернёт мир. Значит, снова повысят налоги, снова подскочат
цены... И так ни гроша в кармане, а тут... Эх, если бы ещё и шеф
платил по-человечески!
Сегодня утром Крафт вызвал его к себе в
кабинет.
-- Садитесь, Селвин. У меня есть для вас
одна работа, -- сказал он и достал из ящика письменного стола толстую
папку с бумагами. -- Если выполните за неделю, получите... тридцать
процентов к месячному заработку.
-- Я слушаю, сэр, -- сказал Питер, весь обратившись
во внимание.
-- Необходимо перепечатать эту рукопись,
-- шеф кивнул на папку. -- Я понимаю, что у вас нет опыта, и неделя
-- слишком малый срок для новичка, но вы уж постарайтесь. Да, чуть
не забыл. Работать будете дома, после службы в конторе. И, пожалуйста,
не думайте, что я вас освобождаю от основных обязанностей по службе.
Отнюдь! Это, так сказать, дополнительная работа, поэтому и плачу
я вам за неё особо. Я думаю, вы должны быть мне благодарны. Ясно?
-- Ясно, -- буркнул Питер, почему-то не испытывая
того чувства благодарности, о котором упомянул шеф.
-- О пишущей машинке позаботьтесь сами.
Дополнительные инструкции получите у секретаря. Всё! Вы свободны,
Селвин.
Теперь, сидя в кафе, Питер достал папку
с рукописью и развернул её. Это были деловые бумаги, среди которых
попалось несколько завещаний, актов о заключении сделок и ряд
других сугубо юридических документов. Но сто пятьдесят листов!
И таким мелким, корявым почерком! Да тут работы на месяц, не меньше.
А ведь если Питер не сделает задание в срок, шеф наверняка ему
ничего не заплатит. В этом он не сомневался. А если заплатит,
то что такое тридцать процентов при такой дороговизне? Так, подачка
нищему...
Но Питер не думал отказываться от предложенной
ему работы. Юношеский оптимизм и вера в свои силы, а также желание
самоутвердиться, толкнули его на эту заранее обречённую на провал
авантюру.
Вечером, взяв у квартирной хозяйки пишущую
машинку, которая у неё очень кстати оказалась, Питер принялся
за работу. Было семь часов, когда его палец впервые коснулся клавиши
сего незамысловатого печатающего устройства. В двенадцать часов
ночи он собирался закончить сегодняшнюю часть работы, так как
именно в двенадцать по телевизору начиналась прямая трансляция
футбольного матча между командами городского университета и сборной
Города. Не следует забывать, что Питеру было только девятнадцать
лет, поэтому нет ничего удивительного в том, что он, как, впрочем,
и большинство его сверстников, страстно увлекался футболом. Причём
футбол для Питера был не только зрелищем, скрашивающим его серую
жизнь, но и объектом приложения его юношеских сил. Он играл в
одной местной команде и, хотя особых способностей не обнаружил,
получал, тем не менее, огромное удовольствие от этого занятия.
Именно этим объясняется его горячее желание
не пропустить матч по телевизору. Добрая хозяйка, потакая страсти
Питера, разрешила ему пользоваться своим телевизором, который
стоял в её гостиной, а иногда даже звала его сама, когда, по её
мнению, передавали что-нибудь интересное.
Будильник, заведённый на двенадцать часов,
стоял на письменном столе Питера. Сначала с трудом, а потом всё
более и более осваиваясь с клавиатурой, он принялся за работу.
Успеть бы до двенадцати, твердил он про себя. Успеть бы... успеть...
Машинально печатая страницу за страницей, он думал о своей жизни.
Он думал о дяде Джонатане, милом, добром дяде, ушедшем в мир иной,
о Лилиан, маленькой бедной девочке, которую так и не сумел найти,
о матери, отце, о своём одиночестве... Он думал, думал, думал...
Он думал и бил по клавишам, бил до боли в пальцах, до ряби в глазах,
до тошноты. Голова кружилась, хотелось есть, но ещё больше хотелось
спать. Когда же зазвонит этот проклятый будильник?
И вот, наконец, долгожданный звонок. Всё!..
Питер встал, расправил затёкшие плечи, и тут... Его взгляд упал
на стопку рукописных листов; рядом лежала другая стопка, с машинописным
текстом, такая же толстая и внушительная, Как же это?.. Неужели
он перепечатал всю рукопись за эти несколько часов? Питер засыпал
стоя. Еле передвигая ноги, он добрался до кровати, буквально рухнул
в неё и тут же забылся в тяжёлом сне. О футбольном матче он и
не вспомнил.
Утром он встал на редкость бодрым и полным
сил. Текст, напечатанный накануне, действительно был реальностью,
а не плодом больного воображения, как Питер решил было в первые
минуты после пробуждения. Дрожащими руками он перелистал машинописные
страницы. Факт оставался фактом. За пять часов он выполнил работу,
которую не рассчитывал сделать и за неделю,
Питер протёр глаза. Он никак не мог понять,
каким образом это ему удалось. По здравому размышлению он решил,
что за те пять часов он просто физически не мог сделать
такую огромную работу. Однако он её сделал. И это приводило его
в замешательство. Интересно, как на это среагирует шеф?
Когда Питер принёс Крафту перепечатанную
рукопись, тот долго рассматривал её, вертел в руках, даже нюхал,
а потом, не скрывая удивления, спросил;
-- Уже? И вы... вы всё это сами сделали,
господин Селвин?
-- Разумеется, -- ответил Питер. -- Видите?
-- Он показал Крафту покрасневшие и опухшие пальцы.
-- Феноменально! -- прошептал Крафт. -- Вот
что, господин Селвин, -- обратился он к Питеру, во второй раз за
утро назвав его "господином", чего прежде не делал никогда, --
я заплачу вам не тридцать, а пятьдесят процентов, и буду платить
вам эти деньги ежемесячно, если вы и впредь будете работать столь
же результативно.
Последние слова Крафта услышал рассыльный,
в этот момент входивший в кабинет, и у него от изумления отвисла
челюсть. Как же! Неслыханная щедрость...
-- А за работу спасибо, -- закончил Крафт.
-- Идите, господин Селвин, я вызову вас, когда понадобитесь.
"Господин" окончательно добил рассыльного,
и он выскочил из кабинета, забыв, зачем приходил.
С этого дня нотариус засыпал Питера работой.