Михайлов Владимир Дмитриевич. Тогда придите, и рассудим (Капитан Ульдемир - 2)

   Мин Алика помедлила еще несколько минут. Те, кто должен был встретить ее, почему-то медлили; но может быть, так и лучше было? А может, капитан просто сел раньше, чем следовало? Оставаться здесь больше не хотелось, нужно было двигаться, отойти подальше, не то и в самом деле могло не захотеться никуда идти, а лишь - юркнуть обратно в люк, затаиться в той же самой тесной каютке и дожидаться обратного старта: там, на Старой планете, хоть она и не родная, и вражеская даже, все же привычно стало за столько лет, и все там, если подумать, осталось - рекламные картинки, делать которые бывало порой весело, и тихое уединение, без которого человеку нельзя, и главное - Форама, любовь... Длинно укололо вдруг под сердцем: ах, любовь, не ради тебя ли и всю жизнь живем... Нет, подальше надо было от корабля, от возможности побега, от своей слабости. Подальше и побыстрее!
   Она пошла, припоминая смутно, что этак через полчаса (если ничего тут не изменилось) выйдет на дорогу общего пользования, а там уже и транспорт найдется, и до нужного места она доберется сама... Как весело можно было бы идти здесь, славно, легко: темно-золотые в безветрии деревья, внизу зеленые перья папоротников, тесные кустарники, уже созревает малина... Мин Алика вгляделась; часть ягод успела уже опасть, другие - те, что на кустах, - никто не трогал, и она поняла: люди настолько напуганы всем, что растет открыто на природе, что не сорвут, не возьмут в рот - наверное, отравлялись уже, и не раз, и ту же малину, надо полагать, теперь едят только после всяких анализов, после обработки, консервирования, бог знает чего еще... Вот поэтому и не получалось веселья, и еще потому (не сразу сообразила Мин Алика), что странно тихим был лес - птицы молчали, да и не видно их было, ни птицы, ни белки, ни мыши, никого - то ли так напуганы стали, что не рисковали больше показываться, то ли вообще вывелись, будучи не столь приспособленными, как человек, к восприятию разных чудес цивилизации. Лес, пусть и посеревший, пусть и не пахнувший больше теплой смолой, все же жил еще, а вот в нем - жило ли что-нибудь или все уже перекочевало в большой похоронный реестр, без которого не обойтись на этой, как и на любой другой цивилизованной планете (смотря как, впрочем, понимать цивилизацию - но мысль шла от эмиссара, сама Мин Алика о других путях цивилизации никогда и не задумывалась, не ее это было дело). Нет, не веселая тут была тишина, и не то было здесь уединение, какое рождает радостные мысли о красоте бытия.
   Она прошла в таких размышлениях и ощущениях еще немного, тогда военный вездеход на подушке, тихо урча, показался из-за закрытого деревьями поворота.
   Может быть, самолюбие Мин Алики и было бы в известной мере ущемлено, если бы ей сказали, что исчезновение ее с лика Старой планеты никакой особой сенсации там не произвело; вещие, коим приказано было пасти ее, давно уже доложили о своей неудаче, и женщина была объявлена в розыск; однако в недрах вещей службы уже имелись кое-какие данные о ней, и предполагалось, хотя еще и не было точно установлено, что она работала на Вторую планету, хотя никакой особой опасности собой не представляла (там было известно и о ее отношениях с Форамой, разумеется, но ведь и сам Форама до вчерашнего дня сколько-нибудь серьезной величиной не считался: возился с невидимыми частицами, а роль этих частиц в Обороне стала ясна, как мы знаем, всего лишь вчера утром - вчера, потому что сейчас было уже близко к рассвету следующего дня). Поэтому вещие справедливо решили, что Мин Алика, зная за собой определенные грешки, поспешила скрыться, используя связи именно по линии вражеской разведки, - и запустили свои щупальца в эти каналы, без особого, впрочем, усердия, а просто занимаясь одним из множества рядовых дел. А у службы вещих были сейчас задачи куда посерьезнее. Взять хотя бы распоряжение, отданное Первым Гласным относительно нейтрализации Шанельного рынка, на котором мы оставили достаточно много приятных людей не в самую унылую минуту их жизни.
   Руководителям обеих охранительных служб Планеты совещаться по поводу полученного задания долго не пришлось; такие операции разрабатывались давно, и теперь следовало лишь отдать определенным людям определенные приказания - а дальше все само собой завертится. Все, что следовало сделать высоким начальникам после получения высочайшей установки, - это согласовать уровень предстоящего мероприятия и отдать соответствующую команду Полководцу.
   У нас нет никаких оснований сомневаться в том, что уничтожение Шанельного рынка началось бы буквально через считанные минуты - если бы... Если бы Полководец не был занят сейчас очень важным для него, а в перспективе, возможно, - и для всей Старой планеты, и для Второй планеты тоже, разговором. До окончания этого разговора и окончательного решения по поводу Большого праздника, которое Полководцу предстояло принять, великий малыш никаких действий не предпринимал и решений не принимал, а все сообщения и команды, не имевшие прямого отношения к интересовавшему его вопросу, переводил в свою оперативную память - до выяснения, справедливо полагая, что, пока нет ясности в главном вопросе, то со второстепенными и подавно можно подождать, а также еще и потому, что, не имея детальной разработки по Большому празднику, Полководец не мог позволить себе распорядиться ни одним подразделением, не зная еще, не понадобится ли оно ему в следующую минуту. Правда, содержание полученных команд тут же параллельно сообщалось и дежурному оператору, который, возможно, и мог в подобном случае как-то вмешаться и урезонить своего могучего ребенка.
   Однако этого не произошло. Потому что операторы - а на сей раз их было целых два в центральном посту, - как мы уже говорили, многие годы работали с Полководцем и привыкли его благополучие считать самым главным делом в мире, и если, полагали они, может быть даже бессознательно, - если у малыша что-то не в порядке, то остальной мир может и обождать, ничего с ним, миром, не сделается. Привыкнув к мысли о том, что судьба всего мира, даже обоих миров, зависит целиком от Полководца (что во многом соответствовало истине), операторы, не исключая и Хомуру Ди и Лекону, невольно стояли в жизни на Полководцецентрической позиции, как жрецы верховного божества. Так что не удивительно, что, получив какую-то мелкую задачку, ничуть не помогавшую решить информационный парадокс, затормозивший все действия, операторы нимало не препятствовали малышу перебросить ее в оперативную память, как и все прочие мелкие задачки, вроде изменения нормы питания в связи со сменой времен года или очередных вакаций старшего начальствующего состава космодесантного соединения; такие задачки тоже должны были пройти через Полководца, как и вообще все, что происходило в Стратегической службе, и все они сейчас помещались в оперативной памяти, так что завтрак стратегам предстояло наверняка получить еще по старой норме.
   Что же касается задачи, данной по линии вещих, то она благополучно проследовала по инстанциям до того самого пункта программы, который предписывал перед подачей команды на исполнение вступить в контакт с Полководцем, чтобы в дальнейшем четко согласовывать с ним все действия и обмениваться оперативной информацией. Сигнал ушел к Полководцу, а там его постигла та же судьба, что и все прочее, и он стал гулять по замкнутому сверхпроводящему кольцу оперативной памяти в ожидании момента, когда его оттуда извлекут; вся же система вещих, не получая ответа на свой сигнал, тоже затормозила дальнейшие действия, и, чтобы сдвинуть ее с места, надо было сначала разобраться, почему же она засбоила, потом - отменить пункт программы, предписывавший согласование с Полководцем, и идти каким-то образом в обход этого пункта, потому что согласование со стратегами было, в общем, делом полезным и без него можно было ненароком наломать много-много сухих дров. Так что и с этой стороны события пока что не получили достаточного развития, и недавние собутыльники Форамы и неведомо куда исчезнувшего Горги заимели полную возможность совершить еще одно краткое путешествие к киоску и откупорить очередную флягу.
   Впрочем, надо признаться, что это последнее упоминание о них является уже своего рода просто данью вежливости: больше они нам не нужны, и трудно рассчитывать, что мы еще встретимся с этими прекрасными людьми в рамках настоящего повествования. Хотя - как знать? О таких вещах, как возможность и невозможность встреч, а также событий и вообще чего бы то ни было, следует судить с крайней осторожностью, ибо знать всего нам не дано, и порой все получается вопреки нашим предположениям и даже самой твердой уверенности.
   Вездеход остановился прямо перед Мин Аликой - мягко опустился на землю, урчание моторов утихло. Военная машина была похожа на шляпку огромного гриба, без единого окошка, так что сердце женщины невольно дрогнуло, когда машина слепо наползала, и Мин Алика только из чистого упрямства не уступила ей дороги. Вездеход остановился, потом сбоку откинулся люк; согнувшись, головой вперед, из него вылез человек, был он в Штатском иного Мин Алика и не ожидала. Человек подошел почти вплотную, потом сделал шаг вбок и остановился в тени дерева. Улыбнулся. Сказал: "Похоже, завтра будет дождь, не правда ли?".
   - Завтра я буду под крышей, - ответила Мин Алика, как и следовало, условным выражением. И тоже улыбнулась.
   Тогда он подошел уже совсем вплотную, чуть нагнулся, так что лица их уравнялись, и сказал негромко, внятно, пронзительно:
   - Ну, здравствуй. Мина...
   От этих слов у нее захватило дыхание - она еще не успела осознать ничего, не сумела еще вспомнить, понять, узнать, но уже захватило дыхание, как от прыжка в холодную воду, от падения, неожиданного, и потому вдвойне ошеломляющего. И всех ее сил в тот миг хватило лишь на один коротенький вопрос:
   - Ты?..
   - Наверное, - сказал он, по-прежнему улыбаясь.
   - Ты...
   - И ты.
   Она медленно покачала головой, то ли отказываясь верить, то ли отрицая что-то, в прошлом или будущем, а может быть, просто выражая огромность удивления совершившимся. Сейчас, сию же секунду надо было как-то определиться, установить все, на ходу попасть в нужный тон, нужный характер отношений, - но ни она, ни, наверное, он не знали сейчас, какой же тон будет верным и какой характер отношений - естественным, и молчали долго, несколько минут, пожалуй; хорошо, что никто не ездил по этой тропе, сообщение со стартовой площадкой контрабандистов шло, скорее всего, по воздуху.
   - Ты - за мной?
   - За тобой.
   - Значит, ты тоже... один из нас?
   Он усмехнулся:
   - Надо еще проверить, кто из нас раньше.
   - Вот как?..
   - Разве это плохо? Видишь - ты вернулась и я тебя встречаю. Как близкий человек.
   Он говорил как бы шутя, но Мин Алика уловила глубоко в его тоне тихую просьбу - чтобы это действительно так и было, снова было бы.
   - Ну, что же - поедем? - сказала она после паузы; сказала спокойно, словно ничего не поняла в только что слышанных словах, словно и нечего было там понимать. Но тут же ей показалось, что это уж чересчур сухо, и Мин Алика добавила, хотя и достаточно бесстрастно: - Я очень рада, что ты меня встретил. Спасибо.
   - Да, поедем, конечно, - произнес он, слегка обескураженно, но все еще продолжая улыбаться. - Прошу.
   Мин Алика шагнула, опасаясь только, чтобы не стукнуться головой. Сиденья были мягкими, вообще же внутри оказалось просторно и светло, выгнутый экран спереди напоминал панорамное стекло. "Садись", - сказал он, сам сел за пульт. Позади автоматически затворился люк, мягко щелкнув, и столь ничтожное событие вдруг показалось ей чудом, но ведь это было на, ее родной планете, и машина тоже была в какой-то мере ее, а человек рядом... - об эту мысль она запнулась, как о кочку; случайное совпадение - или? Но в их деле случайностям, небрежностям не было места, значит, встреча была лишь отправным пунктом какого-то действия, и оно, надо полагать, будет развиваться. Мысль о том, что все началось в соответствии с каким-то сценарием, заставила Мин Алику успокоиться, для лирики не оставалось места. "Пристегнись", - сказал он. "Обязательно?" - "Лучше, если так". Она пристегнулась. Моторы приглушенно взвыли, машина мягко приподнялась, вой усилился, она заскользила вперед, удерживаясь в нескольких сантиметрах над землей, плавно переваливая через бугорки, корни, поднимая низенькие смерчи опавшей хвои. "Куда мы едем?" - спросила Мин Алика немного погодя. - "На дачу". Мин Алика знала это место - там обсуждались иногда наиболее деликатные операции. "Хорошо", - согласилась она почти равнодушно, хотя ничего доброго вызов на дачу не сулил: по слухам, оттуда иногда люди отправлялись в командировки столь дальние, что никогда уже не возвращались. "Тебе, наверное, хочется оглядеться, прийти в себя", сказал он. "Нет, - сказала она, - я чувствую себя нормально, я готова". "Все равно, я повезу тебя самой дальней дорогой". - "Спасибо". Потом в продолжение долгого времени они не обменялись ни словом. Выехали на большую дорогу. У перекрестка устроила привал группа юных десантников мальчишки лет пятнадцати, все в желтых форменных рубашках с нашитыми коронами на рукавах. Завидев военный вездеход, они повскакали, вытянулись, отдавая воинское приветствие. "Вот так у нас сейчас", - сказал он. "Да, откликнулась Мин Алика. - Я понимаю".
   На шоссе машина увеличила скорость. Они проехали несколько километров и снова свернули в лес, теперь уже по другую сторону магистрали, на которой остался тугой поток машин, на три четверти это были тяжелые грузовики с эмблемой Сил. По сторонам опять замелькали деревья. Он покосился на Мин Алику, протянул руку, включил вентиляцию. В машину пробился свежий ветерок. Угадал. Или почувствовал? Мин Алика ощутила некоторое удивление. Он был ее первым, одиннадцать лет назад, нынешний ее спутник в вездеходе. Но тогда он был примитивен, груб, самонадеян и эгоистичен. На его примере можно было учиться не уважать мужчин вообще. Чему Мин Алика и выучилась успешно. Но когда она расставалась с ним в тот раз, в ней напоследок шелохнулось ощущение того, что он начал меняться - меняться потому, что она, Мин Алика, так захотела, а он постепенно привыкал все же заменять свои желания на ее, и так, чтобы они действительно становились его желаниями. Через густую чащу неумения, нежелания, предрассудков он пробивался тогда к любви, набивая в этой чаще синяки и в кровь раздирая кожу; и он выбрался-таки, наверное, из нее, и может быть - сладкая, хотя и ненужная надежда - сохранил в себе за минувшие одиннадцать лет то чувство к ней, которое тогда только по-настоящему начало вставать на ноги. Конечно, сладко было думать так. Но - не нужно. Потому что теперь был Форама, а все остальное, что существовало в жизни до него, сейчас годилось разве что для исповеди, исповедоваться же Мин Алика никому не собиралась даже своим начальникам.
   - Мина...
   Она не сразу очнулась от мыслей.
   - Да?
   - Мне хочется увезти тебя далеко-далеко...
   Она усмехнулась.
   - Что скажет Олим?
   Он тряхнул головой:
   - Тогда это станет для меня безразлично.
   - Что ты, - сказала она не без иронии. - Я - дисциплинированный боец.
   - Боюсь, там тебя ждут неприятные сюрпризы.
   Она насторожилась, но постаралась не показать этого.
   - Вся наша жизнь такова, - ответила она вслух, стараясь, чтобы в тоне прозвучало примирение с этой жизнью, которая такова.
   - Конечно, - проговорил он и, на мгновение оторвавшись от дороги, кинул взгляд на Мин Алику. - Но маленькие грешки можно найти у каждого из нас. А из маленьких при желании...
   Его мимолетный взгляд сказал Мин Алике многое. Что, ее решили подвергнуть столь примитивному испытанию верности? Если это так, то вслед за предложением не явиться на дачу, как только оно будет окончательно отвергнуто, последует акт второй - более сильнодействующие средства... Ну что же, будем готовы. Главное сейчас - не бояться. Идти вперед. То, что она должна сделать, стоит небольшой нервотрепки. А люди, с которыми ей предстояло встретиться на даче, могли, при удачном стечении обстоятельств, не только не помешать ей, но даже помочь - хотя бы в известных пределах.
   Она едва успела выстроить эти мысли по порядку, как вездеход остановился, мягко опустился на грунт. На обзорном экране виднелась густая чаща. Удобное местечко выбрал, внутренне усмехаясь, подумала Мин Алика, чувствуя, однако же, некоторую озабоченность. "Мина..." - он положил руку ей на плечо. "Не надо" - попросила Мин Алика негромко. "Не хочу никаких "не надо", - сказал он громко, возбужденно. - Я ждал одиннадцать лет, я не хотел никого другого, я не мог избавиться от мыслей о тебе, и вот сейчас ты наконец рядом, а я должен еще о чем-то думать, с чем-то считаться? Не хочу!". Он говорил, а рука его жила самостоятельной жизнью, этакая смуглая черепашка, и Мин Алика уже почувствовала ее прикосновение своей кожей. "Ты не боишься неприятностей?" "Каких?" - он, кажется, удивился, потом забормотал какую-то чушь, уже не думая о содержании слов, едва не раздирая на ней платье. "Ну, что же", - подумала Мин Алика, делая вид, что слабеет. Она почувствовала, как спинка сиденья стала отклоняться все ближе к горизонтали. Мин Алика высвободила правую руку - левой она схватилась за его шею, - прикоснулась пальцами к виску. Ее спутник перестал двигаться, сделался словно деревянным, в глазах, только что налитых хмелем насилия, теперь блеснул ужас, они только и оставались живыми. Мин Алика с усилием оттолкнула его, он, не меняя позы, неудобно, боком упал на свое кресло и так и остался в нем. "Вот такие неприятности я имела в виду, - сказал Мин Алика, стараясь, чтобы голос звучал нормально. - Ты никогда еще не лежал в параличе? Ну вот, теперь видишь, как это сладко". Ужас в его глазах все не проходил, ужас и ненависть. "Ничего, потерпи, - проговорила она тоном заботливой сиделки, - я только довезу тебя в таком состоянии до дачи, чтобы обойтись без лишних сюрпризов. А там снова будешь двигаться. Время это можешь использовать для размышлений о пользе хорошего воспитания". Приподнявшись, она с немалыми усилиями - он был тяжел, - перетащила его на свое кресло, сама села за пульт водителя, минуту-другую смотрела на кнопки и приборы, осваиваясь, потом тронула машину. "Не бойся, - сказала она еще, - дорогу я найду. Как ни странно, не забыла". И действительно, она вспомнила точно, где находится дача, и теперь все окрестные места словно расположились на невидимом плане перед нею.
   Ехать пришлось еще около часа. Когда до дачи оставалось уже совсем немного, проехав первое кольцо замаскированных постов, Мин Алика остановила машину, вышла, сделала несколько шагов потраве. "Ну что же, подумала она, - начинается настоящая работа. Жаль, что времени мало. Придется спешить. Но надо успеть. Прости, Мастер, если не все будет в твоих лучших традициях. Но я постараюсь. Напоследок".
   - Вы как с ним, на "ты" или на "вы?" - спросил Форама.
   - Мы здесь все на "ты", - ответил Лекона.
   - Хорошо. Я готов.
   - Давай.
   - Почему ты считаешь вторую информацию правдивой?
   - Почему ты считаешь вторую информацию правдивой? - точно, словно воспроизводя запись, повторил Лекона.
   - Лекона!
   - Что, малыш?
   - С вами есть еще кто-то.
   - Да, малыш. Но он не из наших.
   - Я слышал его голос. Знакомый голос.
   - Не может быть, малыш. Он тут впервые.
   - Нашел. Это голос оттуда.
   - Откуда?
   - Оттуда, откуда эта информация.
   Корнеты переглянулись.
   - Ну да, малыш, так оно и есть, - сказал затем Хомура. - Наш гость оттуда.
   - Я никогда не ошибаюсь. Лекона!
   - Малыш?
   - Я хочу разговаривать с ним.
   - Мы так и задумали. Вернее, он будет говорить с нами, а мы, как всегда, - с тобой.
   - Нет. Я буду говорить с ним. Зачем мне два раза выслушивать один и тот же вопрос?
   Корнеты снова глянули друг на друга.
   - Однако, малыш... Он ведь не знает, какие вопросы можно задавать и какие - нельзя.
   - Это я знаю и сам. Или, может быть, ты знаешь лучше меня?
   - Нет, малыш, что ты, - примирительно сказал флаг-корнет. - Никто не может знать лучше тебя. Хорошо, говори с ним. Но мы останемся здесь, хорошо?
   - Конечно, Лекона. Вы не имеете права уйти.
   Лекона вздохнул, хмуро глянул на Фораму.
   - Ладно, давайте. Говорите вот сюда. Хотя он все равно услышит...
   - Здравствуй, малыш, - сказал Форама. - Ты не против, если я тоже буду называть тебя малышом?
   - Все называют меня так. Называй и ты.
   - Тогда ответь на вопрос, который ты уже слышал: почему ты считаешь мою информацию верной?
   - Потому что она не противоречит никаким фактам, которые есть в моей памяти, и соответствует некоторым из них. Твоя информация объясняет, отчего взорвался один институт, и второй тоже. Все другие причины я отбросил.
   - И тебя не беспокоит, что моя информация не соответствует некоторым законам, правилам, которым до сих пор соответствовало все в природе?
   - Нет. Всегда и все начинается с небольших расхождений. Потом они усиливаются. Старое отходит. Новое приходит.
   - Согласен. Ты четко мыслишь, малыш. А почему ты считаешь верной другую информацию, первую?
   - Потому что это Верхняя информация. Она не может быть неправильной.
   - Это закон?
   - Это закон.
   - Но ведь только что мы решили, что законы могут меняться.
   - У меня нет фактов неверности данного закона.
   - Но может быть, ты и нашел первый факт?
   - Может быть.
   - Тогда Верхней информации нельзя доверять безоговорочно?
   - Да. Но это ничего не меняет.
   - Почему же, малыш?
   - Потому что достоверность Верхней информации может уменьшиться на одну десятую. Но и твою информацию я оценил в девять десятых истины. Они равны. И я не могу предпочесть ни одну из них.
   - Да, - сказал Форама. - Сложное положение. Мы, люди, тоже нередко оказываемся перед такой дилеммой, когда логические размышления не могут подсказать правильное решение.
   - Как же вы поступаете тогда? Отказываетесь от задачи?
   - Нет, малыш. Мы все же решаем ее. Но уже не рассудком. Мы призываем на помощь чувство. И оно подсказывает, в какой стороне лежит истина.
   - Чувство. Что это такое? У меня оно есть?
   - У тебя его нет, малыш, - негромко вставил Лекона.
   - Не может быть, - сказал малыш. - Все знают, и я сам знаю, что я сделан так, что у меня есть все, что есть у людей, но во мне всего больше, и я пользуюсь им лучше, чем люди. Ты хочешь сказать, Лекона, что я в чем-то уступаю людям? Это противоречит всей моей информации. Я не согласен.
   - Во всем, что касается разума, малыш, - вступил в разговор и Хомура, ты, конечно, намного выше каждого из нас, да, наверное, и всех нас, вместе взятых. Но что касается чувства... Думаю, что тебя им просто не снабдили.
   - Почему, Хомура?
   - Да потому, что люди дали тебе все, что умели сделать. А чувство... Мы просто не знаем, как оно делается.
   - Вы не можете построить его модель?
   - Именно так, малыш.
   - У вас оно есть - и вы не можете?
   - Мы еще не так хорошо знаем самих себя, малыш.
   - Все равно. Значит, меня обманули. Если то, что вы называете чувством, может позволить решить сложную задачу, то вы были обязаны снабдить меня им. Но я так и не понимаю, что это такое и как оно может помочь. Может быть, это - подсчет вероятностей? Это я умею.
   - Нет, малыш, - сказал Форама. - Я сейчас постараюсь тебе объяснить, а ты наверняка поймешь, ты ведь очень умен. Скажи: ты можешь определить свое состояние - то состояние, в котором находишься в каждую данную минуту?