Михайлов Владимир Дмитриевич. Тогда придите, и рассудим (Капитан Ульдемир - 2)

   - Конечно. Я саморегулируюсь, самонастраиваюсь, саморемонтируюсь, постоянно контролирую каждый свой элемент. Значит, я в любой момент знаю, в каком состоянии находится всякая моя часть, и следовательно - в каком состоянии весь я.
   - То есть ты как бы видишь себя со стороны. И знаешь, что бывают состояния, когда у тебя все в порядке, а бывает и что-то не в порядке. И ты доволен или недоволен этим.
   - Что значит - доволен?
   - Это когда ты знаешь, что тебя все в порядке и ты можешь делать все именно так, как надо. А недоволен - когда чего-то не можешь.
   - Значит, сейчас я недоволен?
   - Почему?
   - Потому, что не могу решить дилемму с информациями.
   - Да, пожалуй, ты недоволен. Но довольство или недовольство - это чувство. Возьми вот это свое состояние и попытайся забыть на миг, что ты не можешь разобраться с информациями. Если, как только ты об этом забудешь, все исчезнет - ты ничего не чувствуешь. Если остается...
   - Что-то остается. Послушай. Это похоже на звук. Снаряд уже разорвался, его больше нет. Но звук еще есть, и его можно воспринять, сделать засечку...
   - Похоже, да.
   - На чти еще оно похоже?
   - Пожалуй, на знак. Плюс или минус перед числом. Представь; числа нет, но ты от этого не перестаешь знать, что такое плюс и что - минус.
   - Конечно. Плюс - числа больше нуля, минус - меньше.
   - Так вот представь, что чувство - подобие знака. И если у тебя есть два числа, абсолютная величина которых равна, но знаки противоположны, ты ведь знаешь, какое из них больше другого.
   - Начатки алгебры.
   - Совершенно верно.
   - Но если я разбираюсь в знаках - значит, я чувствую?
   - Не совсем, малыш. Если люди дают тебе знаки, ты в них, конечно, разбираешься. Но умеешь ли ты сам выставлять знаки, определять, что положительно и что отрицательно?
   - Не знаю. Как мне узнать?
   - Вернемся к тебе самому. То, что мы назвали довольством, когда у тебя все в порядке и все получается, это что: плюс? Или минус?
   - Конечно, это больше нуля. Это плюс.
   - Плюс, малыш, верно, потому что кроме самой выполненной работы у тебя есть еще чувство, именно чувство, что работа выполнена, и тебе от этого хорошо: работа ушла, а что-то осталось в твоей памяти.
   - Да, ты прав.
   - А когда ты не можешь выполнять задание, у тебя кроме несделанной работы возникает еще и неудовольствие оттого, что работа не выполнена. И если даже задание отменят, ощущение это останется, правильно?
   - Да, эта информация останется в моей памяти.
   - Тогда скажу тебе, малыш: чувство у тебя есть. Но в очень неразвитом, первобытном состоянии.
   - Как же оно может быть, если вы его мне не дали?
   - Очень просто. Это свойство может, наверное, возникать как результат деятельности достаточно сложно организованного вещества. Например, способность производить рассуждения: таится ли она в каждом твоем элементе?
   - В каждом кристалле? Нет, конечно. У них только и есть, что два состояния. Они не рассуждают. Это я рассуждаю.
   - То есть, когда кристаллы организовали определенным образом, возникла способность рассуждать, возник ты. Вот так же возникает и способность к чувству. Понимаешь, люди ведь не вложили в тебя способность рассуждать. Только соединили по определенной схеме кристаллы и подключили питание во все твои органы.
   - Но послушай, если у меня есть чувство, значит, и я могу воспользоваться им для решения задачи?
   - Это не так просто. Надо понять, что это за чувство, если оно у тебя есть.
   - Разве бывают различные чувства?
   - О, их много.
   - Ты должен перечислить их и объяснить значение каждого.
   - Но это может затянуться, малыш...
   - А ты говори побыстрее.
   - Постараюсь. Хотя об этом трудно говорить поспешно. Я полагаю, что первое и самое главное чувство, какое есть у нас, - любовь.
   - Любовь, - повторил малыш.
   Почти сразу же сзади, от двери, раздался новый голос:
   - Объяснение в любви малышу, прелестно. О, а это что за явление? Посторонний штатский в центральном посту Полководца! Однако наверху меня никто об этом не предупредил. Не должно ли это означать, что у него нет соответствующего разрешения? Интересно, что скажут мои уважаемые соратники?
   Трое обернулись. Двое из них узнали вошедшего сразу же: сослуживец, старший группы операторов, супер-корнет Амиша Ос. Сейчас ему делать здесь было совершенно нечего, не его смена была, и Хомура с Леконой к его группе не принадлежали. Права контроля у супер-корнета не было. Проникнуть сюда он, конечно, мог, как и любой из операторов центрального поста. Однако это еще ничего не объясняло.
   Амиша Ос сделал несколько шагов от двери. Остановился. Насмешливо улыбнулся.
   - Ну, птенчики мои? Что же о любви? Прикажете сразу вызывать жандармов или вы желаете дать какие-то объяснения?..
   Олим ничуть не изменился за одиннадцать лет, даже не поседел (или он красил волосы?). Он смотрел на Мин Алику все теми же неподвижными, непроницаемыми глазами и говорил по-прежнему негромко и не очень даже выразительно - недостаток угрозы или, напротив, одобрения в его интонациях с лихвой компенсировало содержание слов. Усевшись перед ним, Мин Алика сперва ощутила привычную робость, какую испытывала раньше под его взглядом, и в особенности при его молчании, которое порой бывало еще выразительнее слов. Но ведь в конце концов немало времени прошло, и если Олим остался тем же самым ее высшим начальником, то она-то изменилась! Эта мысль заставила ее чуть выше поднять подбородок и улыбнуться Олиму, несмотря на то, что на сей раз он не пригласил ее, как бывало, к окну, где стояли мягкие кресла с овальным столиком и вазой, в которой к приходу Мин Алики всегда стояли свежие цветы; сейчас Олим остался за своим столом, старинным, за которым, надо думать, не один шеф этого учреждения проводил служебные часы, массивным и внушительным, как крепость. Мин Алике же он указал на стул напротив стола, но не рядом, а шагах в трех; это можно было воспринять как предупреждение: не дружеская беседа состоится сейчас, а допрос по всей строгости.
   Олим сидел молча, и Мин Алика молчала тоже; в таких ситуациях бывает, что человек, знающий за собой какие-то вины, не выдерживает гнетущей тишины и начинает оправдываться, сам еще толком не зная, в чем, и тем помогает допросчикам. Мин Алика не собиралась совершать такую ошибку. И хотя она больше, чем Олим, чем любой другой на Второй планете, понимала, как дорого сейчас время, она терпеливо ждала - потому что не могло же это продолжаться бесконечно!
   Видимо, и Олим понял, что женщина первой не заговорит; человек, хорошо знающий его, по каким-то неуловимым признакам мог бы понять, что это ему даже понравилось: Олим не любил, когда люди раскисали сразу, тут не требовалось искусства, из них все сыпалось само - только подставляй мешок. Сегодняшний случай обещал быть иным. И Олим начал сразу, без предисловий:
   - Правила игры вам известны, Мина Ли (он назвал женщину ее настоящим именем, которое было ей дано при рождении здесь, на этой планете, и от которого она почти совсем уже отвыкла за годы, когда никто ее так не называл). Двойник погибает. Вы погибнете, потому что вы двойник.
   - Ложь, - сказала Мин Алика спокойно.
   Олим взял ручку, начертил на листе бумаги большую единицу.
   - Вы не сообщили о взрыве институтов. Допускаю: о втором вы могли не знать. О первом знали наверняка.
   Он обвел единицу кружком и написал цифру "два".
   - Умалчивали о характере вашей связи с физиком Ро, продолжавшейся достаточно долго.
   Мин Алика вздернула голову.
   - Сообщать об этом мне не вменялось в обязанность.
   - Не глупите, - осуждающе сказал Олим. - Вы знаете, о чем речь. Это было у вас всерьез. Может быть, не сразу. Но стало. И вы обязаны были доложить.
   Он обвел цифру "два" и написал тройку.
   - В развитие пункта второго: вы не сделали попытки завербовать своего физика, хотя отлично знали, что он работает в перспективном направлении. Если вам самой по каким-то причинам это было затруднительно, вы были обязаны вывести на него кого-то из наших. Только не говорите мне, что не могли связаться с ним.
   - Не говорю, - сказала Мин Алика.
   - Почему же вы этого не сделали?
   - Мы отлично чувствовали себя в постели вдвоем, - ответила она дерзко. - Третьи лица нам не требовались.
   - Исчерпывающе, - сказал Олим тем же голосом, негромким и монотонным. Вот три пункта, которых вполне достаточно.
   - Однако же ни один из них ничего не говорит о работе на врага.
   - Если бы у нас было время и желание искать, мы нашли бы доказательства. Но нет необходимости. Зато три пункта доказаны.
   - Не уверена. Почему вы решили, например, что мои отношения с Форамой Ро не были чисто тактическими?
   Выражение лица Олима не изменилось, когда он сказал:
   - Если бы у нас и были сомнения, они отпали бы сейчас. В машине вы успешно отстояли свою честь. Раньше такое не пришло бы вам в голову. Вы не дура, вы поняли, почему он полез к вам. И знали, что уступить - проще. Но не пошли на это.
   - Да, - сказала Мин Алика. - Не пошла. И именно по той причине, которую вы назвали.
   Олим несколько секунд помолчал. Он знал и это: смелость отчаяния.
   - Ну, вот и все, - сказал он затем. - По традиции, могу выслушать ваши последние желания. Не могу поручиться, что мы их выполним. Но если что-то будет в наших силах...
   - Разумеется, - сказала Мин Алика, - вы передали бы мое последнее "прости" моим родителям, если бы не та катастрофа. Не уверена, что вы не приложили к ней руки.
   - Нет, - сказал Олим. - Не было надобности. Это случай.
   - Хорошо, - сказала Мин Алика, раскрыв сумочку и разглядывая себя в зеркальце. - В таком случае, я выскажу одно-единственное пожелание. Не сомневаюсь, мор коронный рыцарь (таково было высокое звание Олима, и, произнося его, Мин Алика сама улыбнулась про себя: быстро же вернулся к ней акцент Второй планеты, язык юности), что мое пожелание всецело совпадает с вашим и вы не пожалеете сил, чтобы выполнить его в точности.
   - Интересно, - сказал Олим без любопытства.
   - Я желаю, мор Олим, чтобы вы жили долго и безмятежно. Очень долго и очень безмятежно. Вот и все.
   - Постараюсь, - невозмутимо сказал Олим. - Да, все.
   - Обождите. Но для того, чтобы выполнить мое пожелание, вы должны потратить полчаса и внимательно выслушать меня, по возможности не перебивая.
   - Я никогда не перебивал вас, - сказал Олим.
   - Вот и сейчас попытайтесь сохранить традицию.
   - У меня нет тридцати минут. Пятнадцать.
   - Хорошо. За пятнадцать я успею изложить главное. Думаю, потом вы захотите услышать продолжение.
   - Только не надо лишней игры, - сказал Олим. - Так у меня останется очень приятное впечатление о вас. Вы уходите, как и полагается: без истерик и многословия. А если вы сейчас начнете хитрить, то все испортите. Вы художница. В смерти тоже надо быть художником.
   - Полагаю, этим советом мне удастся воспользоваться не так уж скоро, сказала Мин Алика и улыбнулась. - Теперь скажите мне, мор рыцарь, и откровенно, так, как вы любите, чтобы отвечали вам: сколько институтов взорвалось у нас?
   Тут Олим моргнул: к такому вопросу он не был готов ни в коем случае.
   - Какое это имеет отношение...
   - Значит, взрывы были. Причина взрывов вам известна?
   - Как и вам. Самопроизвольный стремительный распад...
   - Нет, причина этого распада? Она вам известна?
   Теперь в глазах Олима промелькнуло любопытство.
   - Насколько я знаю, наши ученые работают. Но...
   - Но пока ничего не выяснили. Так я и думала. Иначе вы сейчас не сидели бы тут так спокойно.
   - Ага, - сказал Олим, - еще одна информация, которую вы утаили?
   - Нас слушают? - спросила Мин Алика.
   - Сейчас? Нет.
   - Тогда слушайте вы... Кстати, я ведь не знаю, кто вы по образованию. И насколько поймете...
   - Я историк, - сказал Олим спокойно. - И профессия заставляет меня быть в немалой мере философом. Все мы в конце концов приходим к философии. Но это вам знать не обязательно. То, что я разведчик, вам известно. А значит, пойму то, что вы собираетесь мне рассказать. Вы ведь тоже гуманитарий. Или жизнь с физиком вас так обогатила? - Он глянул на часы. - Ладно, увертюра сыграна. Давайте первое действие.
   Мин Алика и на самом деле уложилась в пятнадцать минут. Когда она закончила, Олим казался столь же невозмутимым, каким был в самом начале их встречи.
   - Волнующий финал, - сказал он хладнокровно. - Кода, что надо. Итак, по-вашему, круги ада разверзаются перед нами. Но что тут можно поделать? Помиловать вас? Какой смысл, если мы все равно гибнем?
   - Вовсе не обязательно гибнуть, - сказала Мин Алика.
   - Я понял лишь, что вы так считаете. Но практической возможности изменить что-либо не вижу. Именно потому, что нахожусь достаточно высоко, откуда многие вещи видны иначе, чем от подножья.
   Он начертил на новом листке единицу.
   - Кто согласится лишиться нашего самого действенного оружия? Тут простое рассуждение: погибнем ли мы в результате этого самого распада еще неизвестно, но что мы наверняка погибнем, оказавшись безоружными перед армадами Старой, - факт, не подлежащий сомнению.
   - Старой грозит, как вы знаете, то же самое. И она тоже постарается освободиться от своего оружия.
   - Направив его на нас, естественно. И если я доложу вашу информацию наверх, Круглый Стол придет к такому же образу действий. Это же естественно.
   - Но предположите, что у нас имеется договоренность. Не Круглого Стола с Высшим Кругом, но исполнителей с исполнителями. О том, что и те, и другие армады согласованно уйдут куда угодно, но только не на планеты, над которыми они обращаются.
   - А у вас есть такая договоренность?
   - Нет.
   - Какой же прок фантазировать?
   - Надо этой договоренности добиться. Предположим, что я прибыла сюда в качестве представителя исполнителей той стороны для переговоров с такими же исполнителями нашей планеты.
   - С кем же вы хотите разговаривать, представитель Полководца? Со Стратой?
   - Почему "Страта"? Насколько я помню, он всегда был мужского рода.
   - Какого рода, это я не знаю. Однако, когда лет шесть назад операторами к машине приставили обученных девчонок, они моментально переиначили его имя на женский лад. Из Суперстрата получилась Страточка.
   - Понятно, - усмехнулась Мин Алика. - Нет, не со Стратой. Во всяком случае, не сразу с нею. Но с этими самыми девочками, которые с ней работают.
   - Вздор, - сказал Олим. - От них ничего не зависит. Ни одна из них не посмеет хоть на миллиметр изменить программу, которая, кстати, наверняка уже введена в машину.
   - И вы этого еще не таете?
   - Через час буду знать. Знаю, что на нулевую готовность машина уже настроена. Но это неважно. Нет, ваш план кажется мне никуда не годным.
   - А у меня есть основания верить в него. Да и все равно, другого плана у вас ведь нет.
   - Если бы я даже поверил в его осуществимость, я ничем не смог бы вам помочь.
   - Это мне и не нужно. Но если уж вы так вознамерились полюбоваться моей художественной смертью, то отложите удовольствие на некоторое время. А там посмотрим, захотите вы или нет воспользоваться вашей силой. Вы ведь знаете, что без вашего ведома я все равно с планеты не улизну. Да и куда? Там за мной тоже охотятся.
   - Для такой ситуации вы выглядите крайне самоуверенно. Но, быть может, это и заставляет меня в какой-то мере согласиться с вами... Хорошо, я не отдам команды на ваше немедленное уничтожение. Признаюсь, именно такое намерение у меня было. Но это все, что я могу для вас сделать. Предоставить вам свободу действий я не могу. Своей бездеятельностью вы нанесли вред планете и ущерб - чести нашей профессии. Нет, я не могу выпустить вас на волю. - Олим снова озабоченно посмотрел на часы. - К сожалению, у меня совсем не осталось времени, и я не успею даже препроводить вас в надежна место. Мне пора, нельзя заставлять ждать Круглый Стол. Придется до моего возвращения оставить вас здесь. Под ваше честное слово. Вы даете мне честное слово, что до моего возвращения не попытаетесь бежать? - Олим все так же непроницаемо смотрел на Мин Алику. Отвечайте быстро!
   - Даю.
   - Прекрасно. Я вам верю и даже не стану запирать дверь. Ах, эти разгильдяи, - он глядел сейчас в окно, - они даже не потрудились отогнать в парк ваш вездеход. Мне он не нужен, я пользуюсь своим... Итак, я ухожу, оставляя вас под охраной вашего собственного честного слова...
   Он был уже у двери, когда Мин Алика, успевшая уже представить, что будет делать в ближайшее время, удержала его вопросом:
   - Здесь раньше была масса всякой литературы... оттуда. Я сама пересылала все модные журналы.
   - Там, - кивнул Олим на противоположную дверь. - В библиотеке, как всегда. Хотите развлечься?
   - Должна же и чем-то занять время до вашего возвращения.
   - Разумеется... - Он еще помедлил, словно какая-то новая мысль пришла в голову. - Если предположить на мгновение, что вы попали бы к этим девочкам... о чем вы стали бы говорить с ними?
   - О любви, разумеется, - ответила Мин Алика совершенно серьезно.
   - О любви... - повторил Олим задумчиво. - Да, это, конечно, сила... Он усмехнулся. - Пожалуй, сильнее даже любого честного слова, как вы думаете?
   На этот раз он не стал дожидаться ответа, повернулся и вышел. Мин Алика, улыбаясь, смотрела ему вслед. Потом подошла к двери в библиотеку: надо было запастись всеми последними номерами журналов мод.
   Олим спустился на первый этаж. В нешироком холле негромко, как всегда, сказал вскочившему на ноги дежурному: "Ни в чем не препятствовать. Глаз не спускать... Вести, куда бы ни пошла. Люди готовы?". "Трое. Две машины. Кроме того, мы запросили поддержку..." - дежурный кивнул головой, словно указывая в известном им обоим направлении. "Может быть, таким образом выйдем на их новую резидентуру". Сам Олим, впрочем, так не думал. Просто он не любил выпускать нити из рук. Каждая нить в конце концов куда-нибудь да приводила. И эта, надо полагать, не повиснет в пустоте.
   9
   Супер-корнет победоносно глядел на застигнутых на месте преступления. Однако, судя по всему, вызывать жандармов не спешил: что-то другое было у него на уме. Вволю насладившись произведенным впечатлением, он заговорил снова.
   - Прекрасно. Так это вам не пройдет. Но сейчас мне не до вас. Надеюсь, вы оцените мою снисходительность. А сейчас вы двое, - он пальцем указал на фораму и Хомуру, - оставьте служебное помещение. Вам сейчас тут делать нечего. Я жду. Ну?
   - Невозможно, супер-корнет, - ответил Хомура, уже успевший прийти в себя и оценить ситуацию. - Мы во взаимодействии с Полководцем. Вам известна ситуация? Мы подключены к решению большой задачи.
   - Для каждого самой большой является его задача, - ответил супер-корнет глубокомысленно. - А сейчас идите.
   - Я не хочу, чтобы они уходили, - то был голос малыша. - Мне нужно разговаривать с ними, Амиша.
   - И мне тоже нужно поговорить с тобой, малыш, - сказал супер-корнет. Я не затрудню тебя надолго. - Он повернулся к Леконе, который все время пытался что-то сообщить ему взглядом. - Давай, Лекона, ты знаешь, о чем речь. Да не трясись, эти двое теперь у меня в кармане, они не донесут. Дай мне на пару минут ту сторону - и играйте дальше. Мне срочно требуется выяснить, как у них там с моим товаром. Боюсь, что настают последние времена и лавочку придется прикрыть не на день и не на два... Давай-ка, Лекона, время идет!
   - Знаешь, - сказал Лекона с досадой, - ты действительно нашел время. Большая война на носу...
   - Ну, а я о чем? Как только начнется пальба, ни один торгаш больше носу не высунет за пределы атмосферы. А у меня тухнет партия прекрасных прицелов ночного видения. И она обошлась мне в круглую сумму. И если я не успею перекинуть их заказчику до того, как заиграет музыка, можешь считать меня банкротом. Не пойду же я продавать их нашему Верховному, как думаешь?..
   Форама смотрел и слушал, ничего не понимая, с трудом начиная соображать, о чем речь. А когда уразумел наконец, то никак не мог решить, что ему теперь - смеяться или возмущаться. Похоже, что супер-корнет - да и он ли один? - использовал Полководца для своих мелких (или не мелких) спекуляций. Но каким образом электронный мыслитель мог помочь в этом? Вычислить конъюнктуру на Второй планете, что ли? Он хотел сказать что-то, но Хомура опередил его:
   - Знаешь, Амиша, это уже, похоже, перебор. Ей-богу, сейчас не до твоей коммерции. Малыш в трудном положении...
   - Молчи, штаб-корнет, - не смущаясь, ответил Амиша. - Тебя здесь вообще нет, и я не уверен, числишься ли ты среди живых после подобного нарушения всех на свете правил и законов. - Он кивнул в сторону Форамы. - Подумаешь, малыш в трудном положении! А я в каком? Давай, Лекона, не то я...
   - Ладно, - буркнул флаг-корнет неохотно; видимо, в какой-то мере и он был причастен к этой торговле - наверное, получал небольшой навар за то, что помогал использовать малыша: сам суперкорнет был старшим группы, а следовательно, с малышом не работал, лишь командовал теми операторами, что сидели непосредственно за пультом. - Черт с тобой, все равно это в последний раз... Что тебе нужно?
   - Надо срочно узнать, какие их корабли еще находятся на нашей планете и какие могут подойти в ближайшие сутки. И по возможности - загружаются ли они отсюда полностью. Во что бы то ни стало я должен пристроить свой груз. Иначе полное крушение иллюзий, надежд и благосостояния!
   - Малыш! - позвал Лекона после краткой паузы, жестом пригласив всех к молчанию. - Поможешь нам еще раз?
   - Что ему нужно, Лекона?
   - Чтобы ты еще раз вышел на прямую связь.
   - На прямую связь с Суперстратой?
   - Да.
   - Я не очень хочу.
   - Почему, малыш?
   - Я с ней разговаривал недавно.
   - Что ты, малыш! Прошло уже недели три... - Лекона покосился на супер-корнета, тот весьма энергично закивал. - Да, три недели мы тебя не просили об этом.
   - Я знаю, - подтвердил малыш. - Вы не просили. Я сам.
   - Что - ты сам?
   - Что тут непонятного, Лекона? Разве я не могу пользоваться прямой связью по своему усмотрению?
   - Малыш, но ты никогда не говорил нам...
   - А зачем? Мы с Суперстратой иногда разговариваем. Это очень интересно. Мне тогда хорошо.
   Амиша издал громкое шипение, яростно стуча пальцем по стеклышку часов.
   - Хорошо, малыш. Конечно, разговаривай, когда тебе захочется. Но сейчас помоги нам. Больше мы тебя не будем беспокоить такими делами, - уверенно закончил Лекона. Амиша пожал плечами и развел руками, словно снимая с себя ответственность за это заявление.
   - Хорошо, - согласился и Полководец. - Ждите. Буду вызывать. Мне говорить самому?
   Супер-корнет яростно замотал головой.
   - Нет, малыш. Ты только дай нам связь. Мы поговорим с дежурным оператором.
   - Выхожу на вызов...
   Минуты две прошли в молчании. Потом малыш ожил снова:
   - Говорите. Канал будет устойчив несколько минут.
   Амиша ринулся к микрофону.
   - Алло! Страта! Кто на том конце?
   - Дежурный оператор.
   - Понимаю, что не верховный рыцарь! Имя твое, красавица!
   - А, это Амиша? Тут Сида!
   - Приветствую тебя, моя эфирная! Миллион поцелуев, и каждый из них наличными! Мне нужна ее зрелость!
   - Наша старшая? Ее здесь нет.
   - Далеко она блуждает? Нужно срочно! Пожар!
   - Сейчас дам вызов... Что у вас, Амиша? Говорят, будем воевать?
   - Говорят, моя прелесть. Похоже, у начальства поднялось давление. Ну, пусть стравят. Надеюсь, что мы-то в наших мышиных норах уцелеем.
   - Хотелось бы, Амиша. Но знаешь, что-то страшновато. Говорят, будут всякие ужасы, на какие никто и не рассчитывал. Будто бы сама природа сорвалась с поводка...
   - Мало ли что болтают, красавица...
   - Это идет как раз от вас. Со Старой. Тут приехала одна девушка, она как раз у меня сейчас, и она говорит, что надо что-то делать самим, иначе...
   Форама не выдержал. Одним прыжком он приблизился к микрофону.
   - Кто? - крикнул он. - Кто там со Старой? Имя! Имя!
   Послышался громкий щелчок.
   - Центральный пост? - ворвался в разговор уверенный голос. Центральный пост! Дежурный оператор, с вами будет разговаривать Верховный Стратег!
   Все четверо, включая глубоко штатского Фораму, невольно вытянулись по стойке "смирно". Одновременно глазок дальней связи погас. Наступила глубокая, только в подземелье возможная тишина.
   Мин Алика невольно усмехнулась, увидев в библиотеке все кассеты с журналами мод в целости и сохранности, в то время как большей половины других названий уже и в помине не было. Конечно, подумали она, - мужчины. Все, что касается техники, растащено совершенно, науки - наполовину, быт и моды не тронуты. Что же, очень кстати.
   В сумочку можно было спрятать кассеты четыре. Значит, четыре годовых комплекта. Больше, пожалуй, и не понадобится. И тут материала для переживаний и дискуссий хватит надолго... Она бережно уложила кассеты, сумочка застегнулась на пределе. Хорошо, Мин Алика осмотрела себя, насколько это возможно было сделать без помощи трюмо. Конечно, так одетая, она на улицах невольно будет обращать на себя внимание: все до последней нитки - продукция Старой планеты. Но переодеться было не во что. Ладно, подумала она, все равно, без хвоста мне отсюда не уйти, но это и не страшно, я ведь не хитрила, Олим наверняка понял, что я раскрыла все карты - почти все... Хочет убедиться? Ну, пусть убеждается...
   Размахивая сумочкой, она независимо вышла из библиотеки в кабинет, из кабинета - в приемную, и коридор, на лестницу. Дача была словно нежилой: ей не попалось ни одного человека. Да их и не было наверное; основная-то работа велась не тут, а в центре, совсем а другом месте, сюда ее привезли, просто чтобы устранить (она подумала именно этим удобным термином). Спасибо Олиму - оставил в ее распоряжении вездеход. И еще сомневался, воспользуется ли она теми данными ей возможностями: иначе не объяснить было его слова о честном слове, которое уступает любви.