Профессор Морге шел, не интересуясь ничем, ни на кого не обращая внимания. Какое ему дело до этих, куда-то спешащих, чему-то радующихся людей! Он шел равнодушный, высохший, угрюмый, постукивая по твердым цементным плитам своей тяжелой палкой из заморского дерева - бакаута.
Продавец в газетном киоске, уже привыкший к странному молчаливому старику, приветливо поздоровался и протянул приготовленную пачку газет.
Профессор что-то буркнул в ответ, вспомнил, что не приготовил деньги и зашарил по карманам жилета. Пальцы его наткнулись на стеклянный цилиндрик ампулу с цианистым калием, и он быстро выдернул руку, как будто прикоснулся к раскаленному железу.
Расплатившись, он забрал сверток и побрел на бульвар. Там сел на чугунную скамью под старым поникшим кленом и, сдерживая нетерпение, развернул газеты.
Он просмотрел одну, другую. И на второй странице "Новостей" нашел то, что ждал последние дни.
"...из достоверных источников... в пограничной зоне Советского Союза появилась эпидемия новой, по слухам еще не известной научному миру болезни. Число заболевших..." С ощущением тщеславной удовлетворенности профессор Морге дважды прочитал заметку.
Потом опустил газету на колени и задумался. И на лице его появилось прежнее выражение угрюмой озабоченности и, пожалуй, даже тревоги.
"Голубая болезнь" на заставе
Первым заболел пограничник Денис Сумбаев.
Вечером он почувствовал непривычную слабость и кое-как дотащил до кухни из кладовой мешок муки, в котором было каких-то пять пудов веса. За ужином Сумбаев отодвинул в сторону тарелку с жареной бараниной и принялся за чай.
Пограничники опешили. Сумбаев отказался от любимого блюда! Факт был необычен, и когда о нем сообщили на кухню, то там просто не поверили.
Шеф-повар, солидный и толстый, как все порядочные повара, с размаху всадил в чурбан большой нож, которым разделывал баранью тушу, и вышел в столовую. На самом деле - Сумбаев пил чай; тарелка с бараниной сиротливо стояла в стороне среди пустой посуды.
Повар подвинул тарелку, понюхал. Отрезал кусочек мяса и пожевал. Нет, баранина была хоть куда! Такое блюдо можно было смело подавать в столичном ресторане.
Повар присел к Сумбаеву и строго спросил: - Ты что же это, Денис? А?
- Не хочу что-то,- потупился Сумбаев.
- Может, тебе что полегче сделать?.. Омлетик с лучком. Как думаешь?
- Да нет, спасибо,- вяло отказался Сумбаев.
Он грузно поднялся и заявил, что пойдет спать.
Через пятнадцать минут о таком событии уже знала вся застава. Сумбаев потерял аппетит! Фельдшер заставы, давно не имевший возможности применить свои знания на практике, схватил термометр и помчался к Сумбаеву. Но температура у того оказалась нормальной. Даже немножко ниже нормальной. Фельдшер недовольно покрутил головой и оставил Сумбаева в покое до утра.
Утром заболели еще двоте пограничников. Они тоже жаловались на слабость, на головную боль. У всех троих на лице появилась легкая голубоватая отечность. И у всех троих температура была чуть ниже, нормальной.
Фельдшер долго осматривал и выслушивал заболевших. Потом что-то пробурчал по-латыни и пошел к начальнику заставы. Больных тут же увезли в город.
Дежурный врач городской больницы поместил странных больных в отдельную палату и вызвал главного врача.
Больные продолжали жаловаться на сильную боль в голове, на ощущение необычной тревоги, страха. Главный врач созвал консилиум. Но консилиум тоже не пришел ни к какому определенному заключению. Лабораторные исследования показали у больных почти полное отсутствие в крови витамина "В", но никто из врачей не мог сказать, чем вызван такой тяжелый авитаминоз.
Из Академии наук прилетели два микробиолога. Из Института витаминов вызвали профессора Русакова.
В этот же день с заставы привезли еще четырех солдат. Болезнь из случайной превращалась в эпидемию. На заставе объявили карантин.
Профессор Русаков приехал в больницу прямо с аэродрома. Из семерых заболевших четверо уже находились в тяжелом бредовом состоянии. Они кричали, чегото боялись, все время порывались куда-то бежать,- их пришлось привязать к кроватям полотенцами. Профессор Русаков сделал больным инъекцию препарата, они успокоились на время. Но через пару часов боли возобновились. Анализы показали, что витамин "В" опять исчез из крови. Профессор Русаков приказал делать вливания через каждые два часа.
К вечеру привезли еще пятерых. Больных поместили в особое отделение, сотрудники больницы назвали его "голубым",- во всех его палатах стонали, бредили и метались на койках люди с голубоватыми отечными лицами.
...Начальник заставы капитан Васильев подождал, пока дежурный выйдет из кабинета, устало сгорбился и прикрыл ладонью глаза. Голова болела, во рту ощущался противный привкус, словно на язык попала старая ружейная смазка.
Еше сегодня утром он обратил внимание на еле заметную синеву на.щеках и понял, что тоже заболел. Однако он решил не уезжать, пока еще мог ходить и думать.
Ему все время казалось, что он где-то что-то просмотрел и это послужило причиной эпидемии на заставе.
Опыт бывалого пограничника подсказывал, что тут дело нечисто. Он старался припомнить все случившееся за последние дни, придумал возможные и невозможные случаи, которые могли, бы объяснить свалившуюся беду.
Специальная правительственная медицинская комиссия во главе с профессором Русаковым обследовала заставу, однако ничего предосудительного не нашла. Правда, было отмечено, что пограничники пьют воду из местной речки, протекающей близ заставы. Но речка брала свое начало от горных ключей, и вода в ней была чистая и хорошего вкуса.
Капитан Васильев посмотрел на графин с водой, стоящий на столе. На самом деле, вода в графине была удивительной чистоты и прозрачности. Однако что-то, связанное тоже с водой, привлекло его настороженное внимание. Он долго и напряженно думал, и, наконец, вспомнил доклад Батракова о всплеске на реке во время его дежурства.
"Рыба",- подумал тогда капитан Васильев. А если это была не рыба?..
Вероятно, если бы он был врач и судил бы на основании известных в медицине фактов, то он, может быть, и отмахнулся от такого дикого предположения. Но начальник заставы был опытный разведчик и знал, как часто в практике его работы требовались иногда и фантастические обобщения. Он вызвал дежурного: - Старшего сержанта Батракова ко мне. Срочно!
Батраков явился через полминуты. У него тоже побаливала голова, однако он сообразил, что от него требовалось. Он тут же захватил с собой одного из пограничников, запасся длинным шестом и отправился на речку.
А капитан Васильев подпер гудящую голову кулаками и остался ждать в кабинете, наедине с графином, наполненным водой из речки, водой чистой и прозрачной, как слеза. Батраков влетел в кабинет без доклада. Очевидно, он лазил в воду, волосы у него были мокрые. В руках он держал что-то завернутое в зеленые листья лопуха.
Через пять минут коротышка-газик, прыгая, как заяц, по каменистым осыпям, уже мчался по дороге в город.
И хотя толчки отдавались в голове острой болью, капитан Васильев не останавливал шофера, а только цеплялся руками за железные ручки, чтобы не вылететь из машины. Позади него сидел Батраков и держал в руках графин с водой, взятый со стола начальника заставы. А на коленях капитана Васильева лежала замотанная в полотенце, большая, с бутылку, стеклянная ампула, вытащенная Батраковым из реки. На ампуле был кран, который открывался сложным часовым механизмом.
На дне ампулы виднелись следы голубоватой жидкости.
Через несколько часов профессора Института вирусологии в сосредоточенном молчании разглядывали на экране электронного микроскопа неясные тени, похожие на рассыпанные булавки.
Подвиг Степана Гусарова
Ушибленный бок доставил Гусарову больше неприятностей, чем можно было ожидать. Оказались сломаны два ребра, они защемили какой-то нерв, хирургу и невропатологу больницы пришлось порядком повозиться, прежде чем они привели все в порядок, и Гусаров, наконец, смог стоять и ходить прямо. Одним словом, он пробыл в больнице не два-три дня, а более месяца.
Этот месяц показался ему самым долгим месяцем в его жизни... Да разве об этом он мечтал, когда ехал служить сюда на границу....
Степан Гусаров учился на последнем курсе сельскохозяйственного техникума, когда его брат вернулся с фронта Героем Советского Союза. О том, за что ему дали звание, брат рассказывал сухо и мало, но всем было понятно, что старший Гусаров проявил смелость, находчивость, преданность Родине. Он держал жестокий экзамен по этим предметам, и золотая звездочка на гимнастерке говорила всем, что он этот экзамен выдержал.
Степан считал, что такие качества есть и у него. Не хватает только обстановки, где бы он смог их проявить...
Поэтому он очень обрадовался, когда его, молодого солдата, направили служить в пограничные войска.
Он рассчитывал, что, может быть, ему повезет и он сможет отличиться. Он надеялся, что диверсанты нарушат границу и именно в том месте, где он будет ее охранять. Гусаров представлял, как бы он стал с ними сражаться. Он стрелял бы в них из автомата, он бил бы их прикладом, кулаком... и не пропустил бы через границу ни одного.
Но вот уже кончался срок его службы. На границе было тихо. Скоро он поедет домой. И никто так никогда и не узнает, на что способен он, Степан Гусаров...
В тот день, когда его собирались выписать из больницы, с заставы привезли первых заболевших пограничников, на заставу был наложен карантин, и возвратиться туда Гусарову было уже нельзя. Он временно остался при больнице и, по его собственному желанию, принялся выполнять обязанности санитара в "голубом корпусе".
Один за другим прибывали с заставы заболевшие товарищи. Гусарову было жалко и больно смотреть на искаженные синеватые лица, слышать их крики и стоны.
Многие из них уже не могли ходить, он на руках таскал их в ванную, переодевал в больничное белье. Не узнавая его, в тяжелом бреду, они вырывались, били кулаками, царапались и кусались; он осторожно придерживал их своими ручищами, громадными, как паровозные шатуны, стараясь не причинить боли.
Наконец, в больницу приехали начальник заставы капитан Васильев и старший сержант Батраков. Они еще могли двигаться сами, хотя и с большим трудом. Лица у них уже начали синеть и отекать.
Батраков привез с собой графин с водой из кабинета начальника заставы.
Гусаров видел, как главный врач больницы сам принял графин и понес его к себе в кабинет осторожно, как будто это был не графин, а мина со вложенным взрывателем.
Он поставил графин в застекленный хирургический шкаф, а сам долго мыл руки под краном и протирал их спиртом.
Вскоре все сотрудники больницы, а с ними и Степан Гусаров, узнали о причине таинственной эпидемии на заставе...
На другой день Гусаров пришел к главному врачу подписать требование на дополнительные комплекты белья для прибывающих больных.
Врача в кабинете не оказалось, Гусарова встретила, молоденькая хирургическая медсестра.
- Главный врач на совещании,- ответила она.
Гусаров нерешительно затоптался на месте.
- Требование бы подписать,- промолвил он.
Медсестра подумала, потом подошла к двери, за которой шло совещание, и прислушалась.
- Ну, давайте сюда ваше требование,- заявила она.- Попробую его главному врачу передать. Подождите здесь.
Она осторожно, без шума открыла дверь - Гусаров услышал голос профессора Русакова. Не решаясь помешать докладчику, медсестра выжидающе остановилась в дверях.
...Сообщение председателя комиссии профессора Русакова было кратким и неутешительным. Почти все пограничники с заставы уже больны и находятся в городской больнице. У всех положение тяжелое: бред, помрачение сознания. Всем больным производится непрерывная капельная инъекция препарата витаминов, которая возмещает катастрофические потери витамина "В" и задерживает быстрое развитие болезни. Но организм человека не в силах бороться против нового, никогда не встречавшегося ему вируса. Болезнь прогрессирует медленно, но неотвратимо. Токсины вируса гибельно действуют на головной мозг. Можно предположить, что вследствие сильного нарушения центральной нервной системы у больных произойдут стойкие изменения коры головного мозга с выпадением многих функций сознания - Сегодня утром,говорил профессор Русаков.- из Института вирусологии сообщили, что вирус "голубой болезни" погибает при температуре 43-44 градуса выше нуля. По моей просьбе Институт экспериментальной медицины в рекордно короткий срок сконструировал специальный высокочастотный нагреватель, который прибудет сегодня к восьми вечера специальным самолетом. Но если мы остановимся на методе лечения теплом,- а это пока единственное, что у нас есть,- то нам нужно срочно разработать методику лечения. Для этого необходимо определить очаги болезни. Вирус гнездится где-то либо в коре, либо в подкорке головного мозга, нужно это точно установить. У нас нет времени на длительные эксперименты, дорог каждый час. Нужна срочная и смелая операция.
Профессор Русаков сел. Наступило томительное молчание. Внезапно из "голубого корпуса" донесся звенящий, протяжный крик.
Со стула медленно поднялся профессор нейрохирургии Шатров.
- Кто-то решил проверить на нас новое пакостное оружие,- сказал он, поворачивая к присутствующим лысую голову с круто нависающим лбом.- Вызов брошен нам, советским медикам, и делом нашей чести будет обезвредить гнусный, из-за угла нанесенный удар. Я согласен с вами, Петр Петрович,кивнул он профессору Русакову,- нам нужна операция. И другого пути у нас нет... Молчание присутствующих коллег подтверждает мои слова... Но вопрос в том, есть ли у нас больной, способный выдержать такую сложную операцию. У него должно быть железное здоровье. Большинство заболевших уже находится в бессознательном состоянии. А нам нужно сознание больного - операция будет без наркоза, больной своими ощущениями должен помогать нашим поискам. Мы все это должны рассказать человеку, который согласится на такую операцию. Мы должны будем сказать, что это будет очень больно... и долго очень больно. Значит, у него, кроме железного здоровья, должно быть еще и большое мужественное сердце...
Профессор Шатров говорил громко и взволнованно.
И Гусаров рядом, в кабинете главврача, так же взволнованно слушал каждое его слово.
Медсестра, забыв про требование, все еше стоялa в открытых дверях. И Гусаров тоже забыл про дело, которое привело его сюда. Он слушал и смотрел в угол кабинета, где находился белый хирургический шкаф. На его стеклянных полках поблескивали инструменты, пилки, щипцы, скальпели, круглые никелированные банки.
Гусаров смотрел на верхнюю полку, где стоял стеклянный графин.
Графин с водой из кабинета начальника заставы Стакан нашелся на письменном столе главного врача.
Гусаров взял его в руки, остановился и глубоко вздохнул... Он колебался, но всего несколько секунд...
- Что вы делаете?! -услышал Гусаров за своей cпиной испуганный голос медсестры.
...Профессор Шатров замолчал и сел на скрипнувший стул. В комнате опять наступила тишина, было слышно, как из крана падали капли в раковину умывальника.
Скрипнула дверь, послышались тяжелые редкие шаги.
Профессор Русаков первый оглянулся, за ним повернулись остальные.
Вертя в руках пустой стакан, в дверях стоял Гусаров.
Он, как было видно, собирался что-то сказать, но, смущенный общим вниманием, смешался и потупился, не зная, c чего начать. Из-за его спины выглядывала медсестра. Прижав к груди требование, она только молча переводила растерянный и испуганный взгляд с лица Гусарова на стакан в его руках и обратно.
- Я слышал,- сказал, наконец, Гусаров, от смущения с трудом подбирая слова,- извините, я случайно... я требование приходил подписать...- он посмотрел на профессора Русакова как-то по-детски, светло и застенчиво, товариш профессор, вам больной нужен для операции. Так вы возьмите меня, я терпеливый... А бок у меня уже и не болит... все зажило.
- Дорогой мой,- встрепенулся профессор Русаков,но ведь вы же здоровы. А нам нужен больной, вы понимаете?
- Понимаю, но я тоже скоро заболею. Вы извините меня,- Гусаров повернулся к главврачу,- я там у вас из графина два стакана воды выпил. Значит, тоже скоро буду больной. Возьмите меня для операции, товарищ профессор, я выдержу.
Гусаров, не зная, что ему еще сказать, повернулся к медсестре, как бы прося у нее помощи. Увидя у нее в руках требование, он взял его и протянул главврачу.
- Что? - не понял тот.- Требование... подписать бы нужно, кладовщик без подписи не выдает. Больных переодеть не во что.
План Байдарова
План, предложенный Байдаровым для спасения Тани, был до дерзости прост, но в нем было много непродуманных деталей. Нельзя было все предвидеть, многое зависело от случайных обстоятельств.
Выполнение плана требовало, безусловно, находчивости и риска.
- Нам не из чего выбирать,- сказал Байдаров. - Ничего более подходящего нет. Некогда придумывать - каждая лишняя минута может стоить Тане жизни.
...В первом часу ночи Байдаров и Березкин выехали на своем кадиллаке на загородное шоссе.
Ночь была темная; большие чужие звезды холодно поблескивали в черном бархатном небе. Байдаров сидел за рулем собранный, молчаливый и следил, как проносились мимо придорожные кусты, освещенные прыгающим светом фонарей.
Свернув на дорогу к клинике, Байдаров проехал сотню метров, потом развернул машину обратно, подогнал ее под нависающие кусты акаций и выключил свет. Мотор вздохнул и замолк. Зазвенели замолкнувшие было цикады.
Березкин остался в машине один.
...Дежурный в проходной у ворот клиники, очевидно, был предупрежден, его свинцово-неподвижное лицо не выразило удивления. Он пропустил Байдарова и, закрыв за ним дверь, щелкнул ключом.
Двор клиники был темен и пуст. У подъезда, как Байдаров и ожидал, стояла белая машина. Проходя мимо, он осмотрелся и, убедившись, что за ним никто не следит, заглянул в кабину. Ключ зажигания торчал в переднем щитке. Под рулевым колесом белела круглая головка ручки переключения Скоростей.
Коридор клиники Освещался мертвенным сиянием газосветных ламп. Шаги глохли в пушистом ворсе дорожки. В пустой приемной Байдаров повесил шляпу и постучал. Ему никто не ответил, он собирался постучать еще раз, но дверь стремительно распахнулась, и из кабинета с охапкой одежды, в руках боком выскочил рыбоглазый служитель.
Сама хозяйка стояла посреди комнаты, недобро поглядывая ему в след. Увидя Байдарова, она протянула левую руку, в правой был зажат хлыст.
- Прошу прощения за маленькую семейную сцену, - сказала она.- Но мои люди так разленились, что не могли вовремя приготовить вечернее платье. Мы задержимся на несколько минут.
Фрейлейн Морге подняла хлыст и концом его поправила Байдарову завиток волос, упавший на лоб. Он невольно моргнул. Она усмехнулась коротко, вызывающе.
- А если бы я вас ударила?
- Попробуйте,- спокойно и серьезно ответил Байдаров.
- Что бы вы сделали?
- Не знаю. Возможно, я выпорол бы вас вот этим же хлыстом.
- Женщину?
- Женщина может рассчитывать на уважение до тех пор, пока она ведет себя... как женщина,- возразил Байдаров.
- Ваше изречение не особенно удачно. Я подразумеваю - в литературном смысле.
- Может быть,-согласился Байдаров.- Я не силен в немецком языке. По-русски я бы выразился иначе.
Фраза прозвучала многозначительно и дерзко. Но, казалось, фрейлейн Морге не обратила на это внимания.
Закинув голову - Байдаров был значительно выше нее - она некоторое время пристально разглядывала его прозрачным, как бы обнаженным взглядом... Но вот глаза ее потемнели, на скулы набежала легкая краска. Она отвернулась и показала хлыстом на кресло.
Байдаров сел. Она остановилась за его спиной.
- Мне нравится ваша злость,- услышал Байдаров,- она выгодно отличает вас от окружающих меня мужчин.- Ее рука мягким ласкающим движением пробежала по его голове, пригладила волосы. Он не шевельнулся и, скосив в сторону глаза, разглядел за шторой прикрытую дверку шкафа... В замочной скважине, как и в прошлое его посещение, поблескивала резная головка ключа. На диване возле шкафа лежала меховая накидка и шляпа.
- Фрейлейн Морге,- сказал Байдаров, чувствуя легкое спортивное возбуждение, похожее на то, которое он испытывал перед выходом на ринг, при встрече с серьезным противником,- прежде чем мы с вами поедем в клуб, мне нужно увидеть Майкову.
- Зачем?
- Я хочу поговорить с ней.
- Вы хотите ее убедить...
- Да! - перебил Байдаров и, желая избежать ненужной лжи, повторил неопределенно: - Я попробую.
- Вот как? - фрейлейн Морге колебалась секунду.-Что ж, мы можем к ней сходить.
- Я хотел бы просить вас избавить меня от ходьбы по вашим подземелиям. Прикажите привести Майкову сюда.
- Сюда?
Фрейлейн Морге наклонилась через плечо Байдарова и заглянула ему в лицо.
Он увидел совсем близко ее слегка косящие глаза и постарался как можно безмятежнее встретить колючий испытующий взгляд.
В дверь постучали, и в кабинет вошел рыбоглазый служитель с платьем в руках. Он прошел к дивану, описав по комнате дугу, стараясь подальше держаться от своей свирепой хозяйки, положил на подушку дивана платье и удалился.
Байдаров чувствовал колебание в молчании фрейлейн... Он понимал, что если она скажет "нет", то настаивать будет бесполезно. И поэтому, стараясь предупредить ее ответ, добавил насмешливо: - Неужели вы боитесь, что я смогу утащить Майкову из вашей крепости?
Очевидно, это был хороший ход... Фрейлейн Морге выпрямилась.
- Как раз я этого и не боюсь,- возразила она, глядя прищуренными глазами на Байдарова.-- Я думаю, стоит ли выполнять ваш каприз. Ну, хорошо... Вы увидите вашу Майкову здесь.
Она подошла к столу, сняла трубку и быстро оглянулась на Байдарова. Но на его лице - только застывшее выражение озабоченности.
- Больную из семнадцатого номера,- распорядилась она.- Да, сюда, ко мне.
- Больную? - переспросил невольно Байдйров.
- Конечно,- ответила фрейлейн Морге,- ведь у нас здесь клиника. Ее сейчас принесут... Да, да, принесут; но не беспокойтесь, у нее просто кружится голова, и она не может ходить.
Лицо Байдарова оставалось спокойным.
Неожиданная помощь
Здоровенный красномордый служитель в белом халате протиснулся в двери. Таню он держал на руках, ее голова с закрытыми глазами лежала на его плече. Левая рука свисла вниз.
Байдаров невольно обратил внимание на эту руку.
Она бессильно покачивалась, но пальцы ее были крепко сжаты в кулачок.
Он встал. Служитель подошел ближе и опустил Таню в кресло.
- Подождите в приемной,- сказала фрейлейн Морге служителю, и тот ушел, осторожно ступая по ковру.
Таня неподвижно лежала в кресле. Глаза ее были закрыты, брови нахмурены. Байдаров опустился возле нее на колено и взял ее руку, сжатую в кулачок.
- Таня! -сказал он.
Бледные веки девушки дрогнули Она медленно открыла глаза, посмотрела на Байдарова странным недоверчивым взглядом, как бы сомневаясь в том, что видит его наяву.
- Таня! - повторил Байдаров.
Тогда она слабым движением протянула правую руку с забинтованной ладонью, пальцами коснулась его лица и только тогда улыбнулась ему жалостно и облегченно.
- Яша,- прошептала она, чуть шевеля губами, и опять закрыла глаза.
Он почувствовал, как ее рука разжалась, и ему на ладонь выкатился круглый предмет. Он опустил глаза-это был его двугривенный.
Байдаров сжал монету в кулаке, поднялся. Мысль его работала четко и он сказал с возмущением: - Что вы с ней здесь делаете? Она же совсем замерзла. Разве нельзя ее одеть в какой-либо халат.
Фрейлейн Морге сделала пренебрежительную гримасу, однако направилась к шкафу.
Байдаров сунул монету в карман и шагнул следом за ней. Он сжал и разжал ладони, как бы готовясь к решительному удару.
Ничего не подозревая, фрейлейн Морге открыла дверку. И в это мгновение Байдаров схватил ее за локти и швырнул в шкаф, прямо в кучу висевшей одежды. Прежде чем она успела крикнуть, он замотал ей голову каким-то подвернувшимся под руку платьем и принялся наваливать на нее все, что висело в шкафу: костюмы, летние пальто, белые балахоны... Потом сильным движением сдернул со стены длинную штору, плотно закутал ею копошащийся ворох одежды и захлопнул дверку шкафа, повернув ключ.
В его распоряжении были считанные минуты. С удовлетворением прислушиваясь к приглушенной возне за стенкой шкафа, Байдаров быстро привел себя в порядок- пригладил растрепавшиеся волосы, поправил галстук. Сунув в рот папиросу, постарался принять спокойный, самоуверенный вид. Затем подхватил с кресла Таню и направился к дверям.
- Танечка,- сказал он ей на ухо,- ничему не удивляйся и ничего не говори.
Толчком ноги Байдаров открыл дверь и поспешно захлопнул ее за собой: возня в шкафу становилась уже слышной.
Оба служителя в приемной поднялись ему навстречу.
Увидя больную на руках Байдарова, рыбоглазый выразил удивление, но тот спокойно перебросил в зубах папиросу.
- Отнесите больную в машину фрейлейн,- сказал он.
Расчет Байдарова оказался верным: служители у фрейлейн были хорошо вышколены, и им не нужно было повторять приказания дважды. Не говоря ни слова, красномордый служитель принял девушку на руки и вышел с ней в коридор. Второй сделал какое-то беспокойное движение, но Байдаров тут же позвал его и открыл двери в кабинет.
Продавец в газетном киоске, уже привыкший к странному молчаливому старику, приветливо поздоровался и протянул приготовленную пачку газет.
Профессор что-то буркнул в ответ, вспомнил, что не приготовил деньги и зашарил по карманам жилета. Пальцы его наткнулись на стеклянный цилиндрик ампулу с цианистым калием, и он быстро выдернул руку, как будто прикоснулся к раскаленному железу.
Расплатившись, он забрал сверток и побрел на бульвар. Там сел на чугунную скамью под старым поникшим кленом и, сдерживая нетерпение, развернул газеты.
Он просмотрел одну, другую. И на второй странице "Новостей" нашел то, что ждал последние дни.
"...из достоверных источников... в пограничной зоне Советского Союза появилась эпидемия новой, по слухам еще не известной научному миру болезни. Число заболевших..." С ощущением тщеславной удовлетворенности профессор Морге дважды прочитал заметку.
Потом опустил газету на колени и задумался. И на лице его появилось прежнее выражение угрюмой озабоченности и, пожалуй, даже тревоги.
"Голубая болезнь" на заставе
Первым заболел пограничник Денис Сумбаев.
Вечером он почувствовал непривычную слабость и кое-как дотащил до кухни из кладовой мешок муки, в котором было каких-то пять пудов веса. За ужином Сумбаев отодвинул в сторону тарелку с жареной бараниной и принялся за чай.
Пограничники опешили. Сумбаев отказался от любимого блюда! Факт был необычен, и когда о нем сообщили на кухню, то там просто не поверили.
Шеф-повар, солидный и толстый, как все порядочные повара, с размаху всадил в чурбан большой нож, которым разделывал баранью тушу, и вышел в столовую. На самом деле - Сумбаев пил чай; тарелка с бараниной сиротливо стояла в стороне среди пустой посуды.
Повар подвинул тарелку, понюхал. Отрезал кусочек мяса и пожевал. Нет, баранина была хоть куда! Такое блюдо можно было смело подавать в столичном ресторане.
Повар присел к Сумбаеву и строго спросил: - Ты что же это, Денис? А?
- Не хочу что-то,- потупился Сумбаев.
- Может, тебе что полегче сделать?.. Омлетик с лучком. Как думаешь?
- Да нет, спасибо,- вяло отказался Сумбаев.
Он грузно поднялся и заявил, что пойдет спать.
Через пятнадцать минут о таком событии уже знала вся застава. Сумбаев потерял аппетит! Фельдшер заставы, давно не имевший возможности применить свои знания на практике, схватил термометр и помчался к Сумбаеву. Но температура у того оказалась нормальной. Даже немножко ниже нормальной. Фельдшер недовольно покрутил головой и оставил Сумбаева в покое до утра.
Утром заболели еще двоте пограничников. Они тоже жаловались на слабость, на головную боль. У всех троих на лице появилась легкая голубоватая отечность. И у всех троих температура была чуть ниже, нормальной.
Фельдшер долго осматривал и выслушивал заболевших. Потом что-то пробурчал по-латыни и пошел к начальнику заставы. Больных тут же увезли в город.
Дежурный врач городской больницы поместил странных больных в отдельную палату и вызвал главного врача.
Больные продолжали жаловаться на сильную боль в голове, на ощущение необычной тревоги, страха. Главный врач созвал консилиум. Но консилиум тоже не пришел ни к какому определенному заключению. Лабораторные исследования показали у больных почти полное отсутствие в крови витамина "В", но никто из врачей не мог сказать, чем вызван такой тяжелый авитаминоз.
Из Академии наук прилетели два микробиолога. Из Института витаминов вызвали профессора Русакова.
В этот же день с заставы привезли еще четырех солдат. Болезнь из случайной превращалась в эпидемию. На заставе объявили карантин.
Профессор Русаков приехал в больницу прямо с аэродрома. Из семерых заболевших четверо уже находились в тяжелом бредовом состоянии. Они кричали, чегото боялись, все время порывались куда-то бежать,- их пришлось привязать к кроватям полотенцами. Профессор Русаков сделал больным инъекцию препарата, они успокоились на время. Но через пару часов боли возобновились. Анализы показали, что витамин "В" опять исчез из крови. Профессор Русаков приказал делать вливания через каждые два часа.
К вечеру привезли еще пятерых. Больных поместили в особое отделение, сотрудники больницы назвали его "голубым",- во всех его палатах стонали, бредили и метались на койках люди с голубоватыми отечными лицами.
...Начальник заставы капитан Васильев подождал, пока дежурный выйдет из кабинета, устало сгорбился и прикрыл ладонью глаза. Голова болела, во рту ощущался противный привкус, словно на язык попала старая ружейная смазка.
Еше сегодня утром он обратил внимание на еле заметную синеву на.щеках и понял, что тоже заболел. Однако он решил не уезжать, пока еще мог ходить и думать.
Ему все время казалось, что он где-то что-то просмотрел и это послужило причиной эпидемии на заставе.
Опыт бывалого пограничника подсказывал, что тут дело нечисто. Он старался припомнить все случившееся за последние дни, придумал возможные и невозможные случаи, которые могли, бы объяснить свалившуюся беду.
Специальная правительственная медицинская комиссия во главе с профессором Русаковым обследовала заставу, однако ничего предосудительного не нашла. Правда, было отмечено, что пограничники пьют воду из местной речки, протекающей близ заставы. Но речка брала свое начало от горных ключей, и вода в ней была чистая и хорошего вкуса.
Капитан Васильев посмотрел на графин с водой, стоящий на столе. На самом деле, вода в графине была удивительной чистоты и прозрачности. Однако что-то, связанное тоже с водой, привлекло его настороженное внимание. Он долго и напряженно думал, и, наконец, вспомнил доклад Батракова о всплеске на реке во время его дежурства.
"Рыба",- подумал тогда капитан Васильев. А если это была не рыба?..
Вероятно, если бы он был врач и судил бы на основании известных в медицине фактов, то он, может быть, и отмахнулся от такого дикого предположения. Но начальник заставы был опытный разведчик и знал, как часто в практике его работы требовались иногда и фантастические обобщения. Он вызвал дежурного: - Старшего сержанта Батракова ко мне. Срочно!
Батраков явился через полминуты. У него тоже побаливала голова, однако он сообразил, что от него требовалось. Он тут же захватил с собой одного из пограничников, запасся длинным шестом и отправился на речку.
А капитан Васильев подпер гудящую голову кулаками и остался ждать в кабинете, наедине с графином, наполненным водой из речки, водой чистой и прозрачной, как слеза. Батраков влетел в кабинет без доклада. Очевидно, он лазил в воду, волосы у него были мокрые. В руках он держал что-то завернутое в зеленые листья лопуха.
Через пять минут коротышка-газик, прыгая, как заяц, по каменистым осыпям, уже мчался по дороге в город.
И хотя толчки отдавались в голове острой болью, капитан Васильев не останавливал шофера, а только цеплялся руками за железные ручки, чтобы не вылететь из машины. Позади него сидел Батраков и держал в руках графин с водой, взятый со стола начальника заставы. А на коленях капитана Васильева лежала замотанная в полотенце, большая, с бутылку, стеклянная ампула, вытащенная Батраковым из реки. На ампуле был кран, который открывался сложным часовым механизмом.
На дне ампулы виднелись следы голубоватой жидкости.
Через несколько часов профессора Института вирусологии в сосредоточенном молчании разглядывали на экране электронного микроскопа неясные тени, похожие на рассыпанные булавки.
Подвиг Степана Гусарова
Ушибленный бок доставил Гусарову больше неприятностей, чем можно было ожидать. Оказались сломаны два ребра, они защемили какой-то нерв, хирургу и невропатологу больницы пришлось порядком повозиться, прежде чем они привели все в порядок, и Гусаров, наконец, смог стоять и ходить прямо. Одним словом, он пробыл в больнице не два-три дня, а более месяца.
Этот месяц показался ему самым долгим месяцем в его жизни... Да разве об этом он мечтал, когда ехал служить сюда на границу....
Степан Гусаров учился на последнем курсе сельскохозяйственного техникума, когда его брат вернулся с фронта Героем Советского Союза. О том, за что ему дали звание, брат рассказывал сухо и мало, но всем было понятно, что старший Гусаров проявил смелость, находчивость, преданность Родине. Он держал жестокий экзамен по этим предметам, и золотая звездочка на гимнастерке говорила всем, что он этот экзамен выдержал.
Степан считал, что такие качества есть и у него. Не хватает только обстановки, где бы он смог их проявить...
Поэтому он очень обрадовался, когда его, молодого солдата, направили служить в пограничные войска.
Он рассчитывал, что, может быть, ему повезет и он сможет отличиться. Он надеялся, что диверсанты нарушат границу и именно в том месте, где он будет ее охранять. Гусаров представлял, как бы он стал с ними сражаться. Он стрелял бы в них из автомата, он бил бы их прикладом, кулаком... и не пропустил бы через границу ни одного.
Но вот уже кончался срок его службы. На границе было тихо. Скоро он поедет домой. И никто так никогда и не узнает, на что способен он, Степан Гусаров...
В тот день, когда его собирались выписать из больницы, с заставы привезли первых заболевших пограничников, на заставу был наложен карантин, и возвратиться туда Гусарову было уже нельзя. Он временно остался при больнице и, по его собственному желанию, принялся выполнять обязанности санитара в "голубом корпусе".
Один за другим прибывали с заставы заболевшие товарищи. Гусарову было жалко и больно смотреть на искаженные синеватые лица, слышать их крики и стоны.
Многие из них уже не могли ходить, он на руках таскал их в ванную, переодевал в больничное белье. Не узнавая его, в тяжелом бреду, они вырывались, били кулаками, царапались и кусались; он осторожно придерживал их своими ручищами, громадными, как паровозные шатуны, стараясь не причинить боли.
Наконец, в больницу приехали начальник заставы капитан Васильев и старший сержант Батраков. Они еще могли двигаться сами, хотя и с большим трудом. Лица у них уже начали синеть и отекать.
Батраков привез с собой графин с водой из кабинета начальника заставы.
Гусаров видел, как главный врач больницы сам принял графин и понес его к себе в кабинет осторожно, как будто это был не графин, а мина со вложенным взрывателем.
Он поставил графин в застекленный хирургический шкаф, а сам долго мыл руки под краном и протирал их спиртом.
Вскоре все сотрудники больницы, а с ними и Степан Гусаров, узнали о причине таинственной эпидемии на заставе...
На другой день Гусаров пришел к главному врачу подписать требование на дополнительные комплекты белья для прибывающих больных.
Врача в кабинете не оказалось, Гусарова встретила, молоденькая хирургическая медсестра.
- Главный врач на совещании,- ответила она.
Гусаров нерешительно затоптался на месте.
- Требование бы подписать,- промолвил он.
Медсестра подумала, потом подошла к двери, за которой шло совещание, и прислушалась.
- Ну, давайте сюда ваше требование,- заявила она.- Попробую его главному врачу передать. Подождите здесь.
Она осторожно, без шума открыла дверь - Гусаров услышал голос профессора Русакова. Не решаясь помешать докладчику, медсестра выжидающе остановилась в дверях.
...Сообщение председателя комиссии профессора Русакова было кратким и неутешительным. Почти все пограничники с заставы уже больны и находятся в городской больнице. У всех положение тяжелое: бред, помрачение сознания. Всем больным производится непрерывная капельная инъекция препарата витаминов, которая возмещает катастрофические потери витамина "В" и задерживает быстрое развитие болезни. Но организм человека не в силах бороться против нового, никогда не встречавшегося ему вируса. Болезнь прогрессирует медленно, но неотвратимо. Токсины вируса гибельно действуют на головной мозг. Можно предположить, что вследствие сильного нарушения центральной нервной системы у больных произойдут стойкие изменения коры головного мозга с выпадением многих функций сознания - Сегодня утром,говорил профессор Русаков.- из Института вирусологии сообщили, что вирус "голубой болезни" погибает при температуре 43-44 градуса выше нуля. По моей просьбе Институт экспериментальной медицины в рекордно короткий срок сконструировал специальный высокочастотный нагреватель, который прибудет сегодня к восьми вечера специальным самолетом. Но если мы остановимся на методе лечения теплом,- а это пока единственное, что у нас есть,- то нам нужно срочно разработать методику лечения. Для этого необходимо определить очаги болезни. Вирус гнездится где-то либо в коре, либо в подкорке головного мозга, нужно это точно установить. У нас нет времени на длительные эксперименты, дорог каждый час. Нужна срочная и смелая операция.
Профессор Русаков сел. Наступило томительное молчание. Внезапно из "голубого корпуса" донесся звенящий, протяжный крик.
Со стула медленно поднялся профессор нейрохирургии Шатров.
- Кто-то решил проверить на нас новое пакостное оружие,- сказал он, поворачивая к присутствующим лысую голову с круто нависающим лбом.- Вызов брошен нам, советским медикам, и делом нашей чести будет обезвредить гнусный, из-за угла нанесенный удар. Я согласен с вами, Петр Петрович,кивнул он профессору Русакову,- нам нужна операция. И другого пути у нас нет... Молчание присутствующих коллег подтверждает мои слова... Но вопрос в том, есть ли у нас больной, способный выдержать такую сложную операцию. У него должно быть железное здоровье. Большинство заболевших уже находится в бессознательном состоянии. А нам нужно сознание больного - операция будет без наркоза, больной своими ощущениями должен помогать нашим поискам. Мы все это должны рассказать человеку, который согласится на такую операцию. Мы должны будем сказать, что это будет очень больно... и долго очень больно. Значит, у него, кроме железного здоровья, должно быть еще и большое мужественное сердце...
Профессор Шатров говорил громко и взволнованно.
И Гусаров рядом, в кабинете главврача, так же взволнованно слушал каждое его слово.
Медсестра, забыв про требование, все еше стоялa в открытых дверях. И Гусаров тоже забыл про дело, которое привело его сюда. Он слушал и смотрел в угол кабинета, где находился белый хирургический шкаф. На его стеклянных полках поблескивали инструменты, пилки, щипцы, скальпели, круглые никелированные банки.
Гусаров смотрел на верхнюю полку, где стоял стеклянный графин.
Графин с водой из кабинета начальника заставы Стакан нашелся на письменном столе главного врача.
Гусаров взял его в руки, остановился и глубоко вздохнул... Он колебался, но всего несколько секунд...
- Что вы делаете?! -услышал Гусаров за своей cпиной испуганный голос медсестры.
...Профессор Шатров замолчал и сел на скрипнувший стул. В комнате опять наступила тишина, было слышно, как из крана падали капли в раковину умывальника.
Скрипнула дверь, послышались тяжелые редкие шаги.
Профессор Русаков первый оглянулся, за ним повернулись остальные.
Вертя в руках пустой стакан, в дверях стоял Гусаров.
Он, как было видно, собирался что-то сказать, но, смущенный общим вниманием, смешался и потупился, не зная, c чего начать. Из-за его спины выглядывала медсестра. Прижав к груди требование, она только молча переводила растерянный и испуганный взгляд с лица Гусарова на стакан в его руках и обратно.
- Я слышал,- сказал, наконец, Гусаров, от смущения с трудом подбирая слова,- извините, я случайно... я требование приходил подписать...- он посмотрел на профессора Русакова как-то по-детски, светло и застенчиво, товариш профессор, вам больной нужен для операции. Так вы возьмите меня, я терпеливый... А бок у меня уже и не болит... все зажило.
- Дорогой мой,- встрепенулся профессор Русаков,но ведь вы же здоровы. А нам нужен больной, вы понимаете?
- Понимаю, но я тоже скоро заболею. Вы извините меня,- Гусаров повернулся к главврачу,- я там у вас из графина два стакана воды выпил. Значит, тоже скоро буду больной. Возьмите меня для операции, товарищ профессор, я выдержу.
Гусаров, не зная, что ему еще сказать, повернулся к медсестре, как бы прося у нее помощи. Увидя у нее в руках требование, он взял его и протянул главврачу.
- Что? - не понял тот.- Требование... подписать бы нужно, кладовщик без подписи не выдает. Больных переодеть не во что.
План Байдарова
План, предложенный Байдаровым для спасения Тани, был до дерзости прост, но в нем было много непродуманных деталей. Нельзя было все предвидеть, многое зависело от случайных обстоятельств.
Выполнение плана требовало, безусловно, находчивости и риска.
- Нам не из чего выбирать,- сказал Байдаров. - Ничего более подходящего нет. Некогда придумывать - каждая лишняя минута может стоить Тане жизни.
...В первом часу ночи Байдаров и Березкин выехали на своем кадиллаке на загородное шоссе.
Ночь была темная; большие чужие звезды холодно поблескивали в черном бархатном небе. Байдаров сидел за рулем собранный, молчаливый и следил, как проносились мимо придорожные кусты, освещенные прыгающим светом фонарей.
Свернув на дорогу к клинике, Байдаров проехал сотню метров, потом развернул машину обратно, подогнал ее под нависающие кусты акаций и выключил свет. Мотор вздохнул и замолк. Зазвенели замолкнувшие было цикады.
Березкин остался в машине один.
...Дежурный в проходной у ворот клиники, очевидно, был предупрежден, его свинцово-неподвижное лицо не выразило удивления. Он пропустил Байдарова и, закрыв за ним дверь, щелкнул ключом.
Двор клиники был темен и пуст. У подъезда, как Байдаров и ожидал, стояла белая машина. Проходя мимо, он осмотрелся и, убедившись, что за ним никто не следит, заглянул в кабину. Ключ зажигания торчал в переднем щитке. Под рулевым колесом белела круглая головка ручки переключения Скоростей.
Коридор клиники Освещался мертвенным сиянием газосветных ламп. Шаги глохли в пушистом ворсе дорожки. В пустой приемной Байдаров повесил шляпу и постучал. Ему никто не ответил, он собирался постучать еще раз, но дверь стремительно распахнулась, и из кабинета с охапкой одежды, в руках боком выскочил рыбоглазый служитель.
Сама хозяйка стояла посреди комнаты, недобро поглядывая ему в след. Увидя Байдарова, она протянула левую руку, в правой был зажат хлыст.
- Прошу прощения за маленькую семейную сцену, - сказала она.- Но мои люди так разленились, что не могли вовремя приготовить вечернее платье. Мы задержимся на несколько минут.
Фрейлейн Морге подняла хлыст и концом его поправила Байдарову завиток волос, упавший на лоб. Он невольно моргнул. Она усмехнулась коротко, вызывающе.
- А если бы я вас ударила?
- Попробуйте,- спокойно и серьезно ответил Байдаров.
- Что бы вы сделали?
- Не знаю. Возможно, я выпорол бы вас вот этим же хлыстом.
- Женщину?
- Женщина может рассчитывать на уважение до тех пор, пока она ведет себя... как женщина,- возразил Байдаров.
- Ваше изречение не особенно удачно. Я подразумеваю - в литературном смысле.
- Может быть,-согласился Байдаров.- Я не силен в немецком языке. По-русски я бы выразился иначе.
Фраза прозвучала многозначительно и дерзко. Но, казалось, фрейлейн Морге не обратила на это внимания.
Закинув голову - Байдаров был значительно выше нее - она некоторое время пристально разглядывала его прозрачным, как бы обнаженным взглядом... Но вот глаза ее потемнели, на скулы набежала легкая краска. Она отвернулась и показала хлыстом на кресло.
Байдаров сел. Она остановилась за его спиной.
- Мне нравится ваша злость,- услышал Байдаров,- она выгодно отличает вас от окружающих меня мужчин.- Ее рука мягким ласкающим движением пробежала по его голове, пригладила волосы. Он не шевельнулся и, скосив в сторону глаза, разглядел за шторой прикрытую дверку шкафа... В замочной скважине, как и в прошлое его посещение, поблескивала резная головка ключа. На диване возле шкафа лежала меховая накидка и шляпа.
- Фрейлейн Морге,- сказал Байдаров, чувствуя легкое спортивное возбуждение, похожее на то, которое он испытывал перед выходом на ринг, при встрече с серьезным противником,- прежде чем мы с вами поедем в клуб, мне нужно увидеть Майкову.
- Зачем?
- Я хочу поговорить с ней.
- Вы хотите ее убедить...
- Да! - перебил Байдаров и, желая избежать ненужной лжи, повторил неопределенно: - Я попробую.
- Вот как? - фрейлейн Морге колебалась секунду.-Что ж, мы можем к ней сходить.
- Я хотел бы просить вас избавить меня от ходьбы по вашим подземелиям. Прикажите привести Майкову сюда.
- Сюда?
Фрейлейн Морге наклонилась через плечо Байдарова и заглянула ему в лицо.
Он увидел совсем близко ее слегка косящие глаза и постарался как можно безмятежнее встретить колючий испытующий взгляд.
В дверь постучали, и в кабинет вошел рыбоглазый служитель с платьем в руках. Он прошел к дивану, описав по комнате дугу, стараясь подальше держаться от своей свирепой хозяйки, положил на подушку дивана платье и удалился.
Байдаров чувствовал колебание в молчании фрейлейн... Он понимал, что если она скажет "нет", то настаивать будет бесполезно. И поэтому, стараясь предупредить ее ответ, добавил насмешливо: - Неужели вы боитесь, что я смогу утащить Майкову из вашей крепости?
Очевидно, это был хороший ход... Фрейлейн Морге выпрямилась.
- Как раз я этого и не боюсь,- возразила она, глядя прищуренными глазами на Байдарова.-- Я думаю, стоит ли выполнять ваш каприз. Ну, хорошо... Вы увидите вашу Майкову здесь.
Она подошла к столу, сняла трубку и быстро оглянулась на Байдарова. Но на его лице - только застывшее выражение озабоченности.
- Больную из семнадцатого номера,- распорядилась она.- Да, сюда, ко мне.
- Больную? - переспросил невольно Байдйров.
- Конечно,- ответила фрейлейн Морге,- ведь у нас здесь клиника. Ее сейчас принесут... Да, да, принесут; но не беспокойтесь, у нее просто кружится голова, и она не может ходить.
Лицо Байдарова оставалось спокойным.
Неожиданная помощь
Здоровенный красномордый служитель в белом халате протиснулся в двери. Таню он держал на руках, ее голова с закрытыми глазами лежала на его плече. Левая рука свисла вниз.
Байдаров невольно обратил внимание на эту руку.
Она бессильно покачивалась, но пальцы ее были крепко сжаты в кулачок.
Он встал. Служитель подошел ближе и опустил Таню в кресло.
- Подождите в приемной,- сказала фрейлейн Морге служителю, и тот ушел, осторожно ступая по ковру.
Таня неподвижно лежала в кресле. Глаза ее были закрыты, брови нахмурены. Байдаров опустился возле нее на колено и взял ее руку, сжатую в кулачок.
- Таня! -сказал он.
Бледные веки девушки дрогнули Она медленно открыла глаза, посмотрела на Байдарова странным недоверчивым взглядом, как бы сомневаясь в том, что видит его наяву.
- Таня! - повторил Байдаров.
Тогда она слабым движением протянула правую руку с забинтованной ладонью, пальцами коснулась его лица и только тогда улыбнулась ему жалостно и облегченно.
- Яша,- прошептала она, чуть шевеля губами, и опять закрыла глаза.
Он почувствовал, как ее рука разжалась, и ему на ладонь выкатился круглый предмет. Он опустил глаза-это был его двугривенный.
Байдаров сжал монету в кулаке, поднялся. Мысль его работала четко и он сказал с возмущением: - Что вы с ней здесь делаете? Она же совсем замерзла. Разве нельзя ее одеть в какой-либо халат.
Фрейлейн Морге сделала пренебрежительную гримасу, однако направилась к шкафу.
Байдаров сунул монету в карман и шагнул следом за ней. Он сжал и разжал ладони, как бы готовясь к решительному удару.
Ничего не подозревая, фрейлейн Морге открыла дверку. И в это мгновение Байдаров схватил ее за локти и швырнул в шкаф, прямо в кучу висевшей одежды. Прежде чем она успела крикнуть, он замотал ей голову каким-то подвернувшимся под руку платьем и принялся наваливать на нее все, что висело в шкафу: костюмы, летние пальто, белые балахоны... Потом сильным движением сдернул со стены длинную штору, плотно закутал ею копошащийся ворох одежды и захлопнул дверку шкафа, повернув ключ.
В его распоряжении были считанные минуты. С удовлетворением прислушиваясь к приглушенной возне за стенкой шкафа, Байдаров быстро привел себя в порядок- пригладил растрепавшиеся волосы, поправил галстук. Сунув в рот папиросу, постарался принять спокойный, самоуверенный вид. Затем подхватил с кресла Таню и направился к дверям.
- Танечка,- сказал он ей на ухо,- ничему не удивляйся и ничего не говори.
Толчком ноги Байдаров открыл дверь и поспешно захлопнул ее за собой: возня в шкафу становилась уже слышной.
Оба служителя в приемной поднялись ему навстречу.
Увидя больную на руках Байдарова, рыбоглазый выразил удивление, но тот спокойно перебросил в зубах папиросу.
- Отнесите больную в машину фрейлейн,- сказал он.
Расчет Байдарова оказался верным: служители у фрейлейн были хорошо вышколены, и им не нужно было повторять приказания дважды. Не говоря ни слова, красномордый служитель принял девушку на руки и вышел с ней в коридор. Второй сделал какое-то беспокойное движение, но Байдаров тут же позвал его и открыл двери в кабинет.