Михутина Ирина. Украинский Брестский мир

   По приезде Зализняк первый визит нанес Чернину, сразу поручившему ему выяснить, готовы ли настойчивые в своих требованиях киевляне заключить отдельный мир с государствами Четверного союза. О результатах граф хотел узнать как можно скорее, даже если это выяснится поздно ночью. От киевских делегатов новоявленный посредник узнал, что «дела на Украине обстоят довольно плохо... украинские войска не хотят воевать с большевиками», а сами делегаты имеют устную инструкцию председателя Центральной рады Михаила Грушевского как можно скорее подписать мир, чему всеми силами вредят большевики, а немцы с австрийцами затягивают переговоры ^[81].
   Зализняк был не единственным посредником между австрийским министром и киевлянами. Генерал Гофман сразу заметил, что утонченному богемскому аристократу «молодые представители киевской Центральной рады были глубоко несимпатичны... ему было чрезвычайно неприятно вступать на равной ноге в переговоры с сошедшими со студенческой скамьи гг. Любинским и Севрюком» ^[82].
   Но Австро-Венгрия, где наступил настоящий голод, все более была заинтересована в скорейшем заключении договора с правительством Украинской центральной рады, и генерал организовал неофициальную встречу украинцев с австрийским министром. Чернин попросил их на следующем пленарном заседании, не стесняясь, высказать большевикам украинскую точку зрения ^[83]. Зализняк невысоко оценил последствия этой встречи. Он вспоминал потом, что его подопечные перед пленарным заседанием оставались в состоянии подавленности: под влиянием киевских событий, появления в Бресте харьковской делегации, с одной стороны, и уничижительного намерения центральных держав объявить о признании Украинской народной республики лишь в тексте мирного договора – с другой, они сомневались, удастся ли извлечь пользу из факта провозглашения независимости Украинской республики.
   Но закулисный советник все же укрепил их в намерении выступить, опираясь на IV Универсал, с требованием немедленного признания суверенитета Украинской республики, после чего вновь отправился к Чернину. Граф легко принял этот план, заверил, что Кюльман тоже не будет чинить трудностей, и пообещал заранее ознакомить с содержанием австро-германского заявления по украинскому вопросу ^[84].
   Пленарное заседание 19 января (1 февраля) открылось в 5 час. 38 мин. выступлением ставшего главой киевской делегации А. А. Севрюка. С документами в руках он напомнил историю признания Украинской народной республики советской делегацией, процитировав соответствующие места из выступлений Троцкого до перерыва в переговорах, и показал, что последние речи наркома 17 и 18 (30–31) января находятся в противоречии с его прежней позицией признания киевской делегации в качестве представительства независимого государства. Севрюк заявил, что с правовой стороны суть изменений в жизни Украины связана не с событиями, на которые ссылался Троцкий, а с IV Универсалом, фиксирующим отказ Центральной рады от идеи федеративной связи с Россией. Появление же наряду с киевским харьковского центра власти он отнес к области внутренних отношений, не подлежащих международному обсуждению. Глава делегации Центральной рады призвал конференцию окончательно определить международное положение Украинской республики на основании представленной им ноты, в которой сообщалось о ее провозглашении «совершенно самостоятельным, независимым государством» ^[85].
   Медведев, взяв слово следующим, рассказал об учреждении «Великой Российской федерации рабочих и крестьянских республик» и заявил, что украинские советы – единственная признанная трудящимися власть – не были представлены в Бресте, что киевская Рада повела переговоры о мире тайно, за спиной народа, отдельно от российской делегации и этим окончательно подорвала устои своей власти, что украинский народ хочет скорейшего мира, но совместно со всей Российской федеративной республикой. Чтобы представить харьковский ЦИК и Народный секретариат подлинно национальной украинской властью, Медведев сделал то, на что в рамках реальной политики не решались киевские деятели, а Вена приняла за прямую угрозу своим государственным интересам. Он демонстративно выставил традиционный для национального украинского движения лозунг «соборной Украины», сказав, что Народный секретариат «стремится к созданию таких условий, при которых весь народ украинский, живущий на Украине, в Галиции, Буковине и Венгрии, независимо от разделяющих его ныне на части государственных границ, мог бы жить как одно целое», а его государственное положение «должно будет разрешиться свободным голосованием всего объединенного украинского народа» ^[86].
   Троцкий в своем выступлении, полемизируя с Севрюком и адресуясь к делегатам Четверного союза, сказал, что не в интересах последнего становиться третейским судьей во внутренних отношениях в России или на Украине, принимать по формально-юридическому признаку мнимые величины за действительные и переоценивать силу и значение сепаратистских тенденций в революционной России. Свою задачу он видел в добросовестном освещении действительного положения, суть которого в незавершенности, текучести процесса государственного становления Украины. Наилучшим образом, по словам наркома, это выразилось в отказе самих представителей Четверного союза от немедленного признания Украинской народной республики и в их обещании вынести окончательное решение лишь после выработки мирного договора, а со стороны Киева – в свежепровозглашенном изменении государственного статуса Украинской республики. Вследствие всего этого он предлагал и предлагает – и киевляне ранее не возражали – согласовывать свои позиции. С присоединением харьковских делегатов такой образ действий, по его словам, был бы самым естественным и справедливым. Обрести силу смогут только такие соглашения киевского правительства, которые получат признание харьковской делегации ^[87].
   Это была одна из немногих речей Троцкого, убедительно аргументированная и выдержанная в дипломатическом формате, без политико-идеологических отклонений – без «фальцета... и... крикливых жестов», обычно свойственных ему, по словам Сталина ^[88]. Но противоположной стороне уже было не до международно-правовой чистоты переговорного процесса. Адепты отдельного украинского договора как бы поменялись с Троцким ролями в использовании агитационно-обличительных средств. По наущению Чернина взял слово Любинский, чтобы, не стесняясь в выражениях, обвинить советское правительство в нетерпимости по отношению к оппозиции, отрицании федеративных начал, демагогическом применении лозунга самоопределения, распространении «анархии и разложения», подрыве авторитета Украинской центральной рады «в глазах трудящихся масс Европы» и прочем ^[89]. Это был, по словам Гофмана, «целый синодик большевистских грехов» ^[90].
   «Я просил украинцев переговорить, наконец, с петербуржцами напрямик; успех был, пожалуй, слишком велик, – записал в дневнике на следующий день Чернин. – Представители украинцев просто осыпали петербуржцев дикой бранью. Троцкий был в таком расстроенном состоянии, что на него было жалко смотреть. Он был страшно бледен. Лицо его вздрагивало. Большие капли пота струились у него со лба. Он, очевидно, тяжело переживал оскорбления, наносимые уму перед иностранцами его же собственными соотечественниками» ^[91].
   Строго говоря, внутриполитические проблемы России не подлежали обсуждению на мирной конференции в кругу других держав, о чем Троцкий дал понять в коротком замечании председательствовавшему представителю Болгарии. Но дело было сделано, и не в интересах дипломатов Четверного союза было порицать за некорректную выходку посланца киевской Рады. Следовало спешить с украинским договором, пока еще было с кем его подписывать. Германское командование на Восточном фронте получало донесения о том, что «большевизм на Украине победил», то есть дни правительства Центральной рады сочтены ^[92]. Потому союзники отступили от своего прежнего условия об официальном признании Украинской республики лишь после подписания мирного договора, в зависимости от его условий.
   Перед униженным нападками Любинского Львом Троцким Чернин от имени Четверного союза заявил о неограниченном признании киевской украинской делегации, ее самостоятельности и правомочности представлять Украинскую народную республику, предварительно напомнив, что ранее аналогичное признание было заявлено Троцким и, следовательно, не противоречит его же тезису о правоспособности лишь тех решений по украинскому вопросу, которые признаны советским правительством ^[93]. Притязаний харьковских представителей делегаты Четверного союза не приняли во внимание.
   Троцкий, столкнувшись с непредвиденным ослаблением своей позиции в украинском вопросе, попытался отговорить хотя бы второстепенных членов Четверного союза от соглашения с киевской Радой в пользу договора «со всей федерацией республик в целом». В частности, он стал убеждать в этом турецкую делегацию на отдельном заседании с ней по вопросам мира на Кавказе 21 января (3 февраля), проводя параллель между происходящими на Украине событиями и младотурецкой революцией: «На Украине пала одна власть и возникла другая. Странно, что оттоманское правительство с этим не считается. Оно само вышло из недр революции. Разговаривать нужно именно с теми правительствами, которые существуют... Дело идет о низвержении буржуазного правительства и замене его рабочим правительством на Украине».
   На это И. Хакки-паша, маститый дипломат старотурецкой школы, в прошлом – великий визирь, оставшийся с титулом «его высочество», с восточной невозмутимостью возражал, что «не понимает, почему господин председатель русской делегации придает такое большое значение вопросу об украинской делегации. Если верно, что она имеет своей опорой лишь Брест-Литовск, то вопрос этот разрешится сам собою... и не придется подписывать мира с этой делегацией». Таким же образом он обозначил недопустимость обсуждения этого вопроса с одной турецкой делегацией, а не с представителями всего Четверного союза, и при этом высказался за неизменность ранее принятой линии в украинском вопросе, обсуждать который следует всем вместе ^[94].
   Таким образом, ни рост большевистских настроений на Украине и кризис киевской власти, ни антиправительственные выступления в Австро-Венгрии и Германии не привели к укреплению дипломатической позиции советской делегации на мирных переговорах. Революционное брожение в центральных державах вопреки ожиданиям большевиков не стало фактором смены их внешнеполитического курса, а, напротив, заставило их дипломатию форсировать план заключения сепаратного договора с Украиной. К этому подталкивала и шаткость положения киевского правительства – контрпартнера, на которого этот план и был рассчитан.

ПРИМЕЧАНИЯ

   1. Садуль Ж. Записки о большевистской революции (октябрь 1917 – январь 1919). – М., 1990. С. 163.
   2. Цит. по: Чубарьян А. О. Брестский мир. – М., 1964. С. 158.
   3. РГАСПИ. Ф. 5. Оп. 1. Д. 1992. Л. 2.
   4. Садуль Ж. Записки о большевистской революции (октябрь 1917 – январь 1919). – М., 1990. С. 151–152.
   5. Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 35. С. 244.
   6. Переписка Секретариата ЦК РСДРП(б) с местными партийными организациями (ноябрь 1917 – февраль 1918). – М., 1957. Т. 2. С. 191.
   7. Протоколы Центрального Комитета РСДРП(б) август 1917 – февраль 1918. – М., 1958. С. 170–171.
   8. Ленинский сборник. – М.-Л., 1931. Т. XI. С. 41–43.
   9. Там же. С. 38.
   10. Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 35. С. 245.
   11. Там же. С. 243–252, 478.
   12. Протоколы Центрального Комитета РСДРП(б) август 1917 – февраль 1918. – М., 1958. С. 170.
   13. Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 35. С. 249; Ленинский сборник. – М.-Л., 1931. Т. XI. С. 43.
   14. Седьмой экстренный съезд РКП(б): Стенографический отчет. – М., 1962. С. 32–33.
   15. Протоколы Центрального Комитета РСДРП(б) август 1917 – февраль 1918. – М., 1958. С. 173.
   16. Третий Всероссийский съезд Советов Рабочих, Солдатских и Крестьянских депутатов. – Пг., 1918. С. 70, 71.
   17. Протоколы Центрального Комитета РСДРП(б) август 1917 – февраль 1918. – М., 1958. С. 181.
   18. Третий Всероссийский съезд Советов Рабочих, Солдатских и Крестьянских депутатов. – Пг., 1918. С. 92–93.
   19. Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 36. С. 30.
   20. Фельштинский Ю. Крушение мировой революции. Брестский мир. Октябрь 1917 – ноябрь 1918. – М., 1992. С. 233–234.
   21. Троцкий Л. Моя жизнь. С. 376; Троцкий Л. О Ленине: Материалы для биографа. – М., 1924. С. 82–83.
   22. АВП РФ. Ф. 413. Оп. 1. Д. 7. П. 88. Л. 3–6.
   23. Троцкий Л. Моя жизнь. С. 376–377.
   24. Будберг А. Дневник // АРР. – М., 1991. Т. 12. С. 271.
   25. Винниченко В. Відродження нації. – Київ-Відень, 1920. Ч. 2. С. 215–217.
   26. РГАСПИ. Ф. 71. Оп. 35. Д. 455. Л. 207–208.
   27. Винниченко В. Відродження нації. – Київ-Відень, 1920. Ч. 2. С. 222.
   28. УЦР. Т. 2. С. 101–104, 108.
   29. Третий Всероссийский съезд Советов Рабочих, Солдатских и Крестьянских депутатов. – Пг., 1918. С. 66.
   30. Ленинский сборник. – М.-Л., 1931. Т. XI. С. 20.
   31. РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 1. Д. 4542. Л. 2–3.
   32. Третий Всероссийский съезд Советов Рабочих, Солдатских и Крестьянских депутатов. – Пг., 1918. С. 14–15.
   33. РГАСПИ. Ф. 71. Оп. 35. Д. 455. Л. 202, 206.
   34. ГАРФ. Ф. 1235. Оп. 2. Д. 27. Л. 10.
   35. Там же. Д. 29. Л. 15–16.
   36. Там же. Ф. 130. Оп. 2. Д. 585. Л. 56–58.
   37. РГАСПИ. Ф. 71. Оп. 35. Д. 455. Л. 192.
   38. Там же. Оп. 34. Д. 104. Л. 58.
   39. Христюк П. Замітки i матеріали до історії української революції 1917–1920 рр. – Відень, 1921. Т. 2. С. 124–125.
   40. УЦР. Т. 2. С. 85.
   41. Там же. С. 94.
   42. Цит. по: Рубач М. А. К истории украинской революции // Летопись Революции. – 1926. – № 6. – С. 31.
   43. УЦР. Т. 2. С. 110–112.
   44. ГАРФ. Ф. 130. Оп. 2. Д. 585. Л. 54.
   45. Затонський В. Уривки з спогадів про українську революцію // Літопис Революції. – 1929. – № 4. – С. 161–164.
   46. ГАРФ. Ф. 130. Оп. 2. Д. 585. Л. 5–6.
   47. АВП РФ. Ф. 413. Оп. 1. Д. 6. П. 87. Л. 13.
   48. ЦДАВО України. Ф. 1063. Оп. 3. Спр. 16. Арк. 11.
   49. Там же. Арк. 11-об.
   50. Севрюк О. Берестейський мир. Уривки із споминів // Берестейський мир. З нагоди 10-тих роковин. Спомини та матеріали. – Львів, 1928. С. 156, 158.
   51. Советско-германские отношения от переговоров в Брест-Литовске до подписания Рапалльского договора: Сборник документов. – М., 1968. Т. 1. С. 265.
   52. Там же. С. 266.
   53. Третий Всероссийский съезд Советов Рабочих, Солдатских и Крестьянских депутатов. – Пг., 1918. С. 70.
   54. Троцкий Л. Моя жизнь. С. 264–265; The Trotsky Papers. Vol. I. P. 8–10.
   55. Мирные переговоры в Брест-Литовске с 9(22) декабря 1917 г. по 3(16) марта 1918 г. – М., 1920. Т. 1. С. 261.
   56. АВП РФ. Ф. 413. Оп. 1. Д. 7. П. 90. Л. 1–5, 7, 9.
   57. Ленинский сборник. – М.-Л., 1931. Т. XI. С. 42–43.
   58. Мазлах С. Октябрьская революция на Полтавщине // Летопись революции. – 1922. – № 1. – С. 137–139.
   59. РГАСПИ. Ф. 71. Оп. 35. Д. 455. Л. 182, 184–185; ГАРФ. Ф. 8415. Оп. 1. Д. 49. Л. 50–51, 60.
   60. ГАРФ. Ф. 8415. Оп. 1. Д. 49. Л. 60–63.
   61. Там же. Л. 64.
   62. Там же. Л. 51–52.
   63. Там же. Л. 51, 64.
   64. РГАСПИ. Ф. 5. Оп. 1. Д. 2448. Л. 3.
   65. Політичний терор і тероризм в Україні XIX–XX ст. Історичні нариси. – Київ, 2002. С. 122–124.
   66. ГАРФ. Ф. 8415. Оп. 1. Д. 24. Л. 122–123. Опубликовано: Антонов-Овсеенко В. А. Записки о гражданской войне. Т. 1. С. 146.
   67. ГАРФ. Ф. 8415. Оп. 1. Д. 12. Л. 242. Опубликовано: Директивы командования фронтов Красной Армии 1917–1922. – М., 1971. Т. 1. С. 43.
   68. ГАРФ. Ф. 130. Оп. 2. Д. 1114. Л. 57–59.
   69. Мирные переговоры в Брест-Литовске с 9(22) декабря 1917 г. по 3(16) марта 1918 г. – М., 1920. Т. 1. С. 136–137.
   70. ГАРФ. Ф. 130. Оп. 2. Д. 1114. Л. 60–64.
   71. Там же. Л. 69–70.
   72. Там же. Л. 70–72.
   73. Там же. Л. 73.
   74. Там же. Д. 585. Л. 7–8.
   75. Цит. по: Рубач М. К истории конфликта между Совнаркомом и Центральной Радой (декабрь 1917 г.) // Летопись революции. – 1925. – № 2. – С. 29.
   76. УЦР. Т. 2. С. 116.
   77. Российский государственный военный архив. Ф. 271к. Оп. 1. Д. 56. Л. 6-12.
   78. Иванов А. Центральная рада и Киевский совет в 1917–1918 годах // Летопись революции. – 1922. – № 1. – С. 13.
   79. РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 1. Д. 5332. Л. 2.
   80. Рубач М. К истории конфликта между Совнаркомом и Центральной Радой (декабрь 1917 г.) // Летопись революции. – 1925. – № 2. – С. 29–30.
   81. Залізняк М. Моя участь у мирових переговорах в Берестю Литовському // Берестейський мир. З нагоди 10-тих роковин. Спомини та матеріали. – Львів, 1928. С. 90–93.
   82. Гофман М. Война упущенных возможностей. С. 130.
   83. Фокке Д. Г. На сцене и за кулисами Брестской трагикомедии (Мемуары участника Брест-Литовских мирных переговоров) // АРР. – М., 1993. Т. 20. С. 104.
   84. Залізняк М. Моя участь у мирових переговорах в Берестю Литовському // Берестейський мир. З нагоди 10-тих роковин. Спомини та матеріали. – Львів, 1928. С. 94–100.
   85. РГАСПИ. Ф. 71. Оп. 35. Д. 414. Л. 1–8.
   86. Там же. Л. 8-11.
   87. Там же. Л. 12–15.
   88. Большевистское руководство... С. 52.
   89. РГАСПИ. Ф. 71. Оп. 35. Д. 414. Л. 15–23.
   90. Гофман М. Война упущенных возможностей. С. 132.
   91. Чернин О. В дни мировой войны: Мемуары. – М.-Пг., 1923. С. 264.
   92. Гофман М. Война упущенных возможностей. С. 132.
   93. Мирные переговоры в Брест-Литовске с 9(22) декабря 1917 г. по 3(16) марта 1918 г. – М., 1920. Т. 1. С. 156.
   94. ГАРФ. Ф. 130. Оп. 2. Д. 1114. Л. 84–90.

Глава 7
ЗАТЯНУВШИЙСЯ ФИНАЛ БРЕСТСКИХ ПЕРЕГОВОРОВ

    Украинская республика – центральные державы: внутренние трудности обеих сторон заставили форсировать соглашение. – Советские информационные фальстарты. – Германское военное командование готовится «опрокинуть» Россию. – Троцкий демонстрирует Чернину «недоговороспособность». – Соревнование, что раньше – советские ли войска, украинские и российские, займут Киев или дипломаты в Бресте заключат украинский договор. – Обстоятельства сомнительны, но договор подписан. – Троцкий: безнадежные попытки аннулировать свершившийся украинский договор и отказ от предлагаемого советско-германского компромисса. – Личное и самостоятельно мотивированное решение Троцкого о срыве переговоров. – Тщетные усилия Ленина предотвратить расформирование армии накануне германского наступления. – Дипломаты Украинской центральной рады просят военной помощи у немецкого народа, который «любит спокойствие и порядок». – Наступление германских войск. – Советское руководство после короткого замешательства – воевать или просить мира – выбирает последнее. – Мир подписан на «зверских» условиях. – Австро-германская сторона «не заметила» готовности украинского советского правительства принять на себя экономические условия подписанного ранее украинского договора и вернула в Киев власти Украинской центральной рады. Ненадолго.
 
   Дипломаты центральных держав не стеснялись в средствах для того, чтобы ускорить заключение договора с правительством Украинской центральной рады. Командование германского Восточного фронта в ответственный момент лишило советскую делегацию связи с Петроградом. Сообщения по прямому проводу о пленарном заседании 19 января (1 февраля) не были получены в столице вовремя, в свою очередь, оттуда не было возможности передать в Брест свежие сведения о быстро менявшемся положении на Украине, особенно в Киеве и вокруг него.
   Со своими киевскими клиентами австро-германские дипломаты тоже не церемонились. По воспоминаниям Зализняка, Чернин по окончании заседания 19 января (1 февраля) пригласил Севрюка к себе. В присутствии Кюльмана и Гофмана он «сухо и в довольно враждебном тоне» заявил, что в связи с затруднительным положением украинского правительства они предлагают делегации готовый проект мира с тем, чтобы назавтра пополудни украинцы подписали его... Гофман добавил, что хорошо знает положение украинского правительства и, если завтра договор не будет подписан, делегация свободно может возвращаться домой. Текст на одном листке бумаги состоял из трех пунктов: констатации окончания состояния войны, необходимости установления дипломатических и консульских отношений и обязательства правительства Украинской народной республики доставить центральным державам 1 млн. тонн хлеба и другое продовольствие. Севрюк сказал, что ответ даст на следующий день, и молча собрался уйти ^[1].
   Оказалось, что с Киевом связь тоже отсутствовала ^[2]. «Горячая голова» Любинский сначала предложил выразить резкий протест и пригрозить отъездом. Но по зрелом размышлении все засели за подготовку собственного проекта с учетом прежних обсуждений с немцами и австрийцами. Текст был готов к шести часам утра. Через час Зализняка вызвал к себе Чернин. Он уже не настаивал на вчерашних требованиях и согласился рассмотреть украинский проект ^[3]. Гофман вспоминал потом, что «с удивлением наблюдал за молодыми украинцами. Они прекрасно знали, что ничего не имеют за собой, кроме возможной немецкой помощи, что их правительство представляет собой фиктивное понятие. И все же в... переговорах с Черниным они твердо держались своих ранее выставленных условий и не уступали ему ни на йоту» ^[4].
   Впрочем, не будь так опасна внутренняя ситуация в Германии и особенно в Австрии, молодые киевляне, только что вступившие на дипломатическую стезю, при всей их решимости, самообладании и открывшихся дипломатических способностях, вряд ли достигли бы искомого. Путеводной нитью их успеха оставалась сугубая заинтересованность центральных держав в договоре с Украиной. Немцы загодя озаботились вопросом о военной помощи приближавшемуся к катастрофе правительству Центральной рады. Кюльман в телеграмме рейхсканцлеру 19 января (1 февраля) предлагал рассмотреть необходимые меры на тот случай, если украинцы обратятся за военной помощью ^[5].
   Генеральный секретарь по иностранным делам А. Я. Шульгин предпочел бы получить помощь от сформированных ранее на территории России и ориентированных на державы Согласия чехословацких и польских частей, а также румынских войск и старался заручиться их согласием. Но, сообщил он Любинскому в Брест 22 января (4 февраля), «дело это... прогорело. Выяснилось, что у них самих немного сил... делайте из этого соответствующие выводы» ^[6]. Вывод оставался один – австро-германская помощь. Сперва предполагалось принять ее без ущерба для образа «самостоятельной державы» – путем возвращения на родину военнопленных-украинцев, которые должны были сделаться защитниками власти Центральной рады. «Гофман спрашивал, почему мы не прислали опытных офицеров для... обсуждения вопроса о возвращении их (пленных) на родину, примите это к сведению и немедленно присылайте побольше специалистов. Приготовьте составы для соскучившихся наших пленных. Специалистов вышлите не позже завтра... – передавал Севрюк в Киев 22 января (4 февраля), вопрошая в заключение с намеком: – Вы, конечно, поняли?» ^[7].
   А в это время советская делегация, лишенная прямой связи со своей столицей, направляла курьеров через линию фронта в Двинск, чтобы оттуда передать необходимые сведения правительству. 20 января (2 февраля) Карахан телеграфировал Сталину: «Сообщите фактические подробности [о] киевской Раде. Здесь распространяется украинцами, что [в] Киеве правительство во главе с Голубовичем. [В] чьих руках Киев, в каких городах Рада еще держится, при каких обстоятельствах она пала? Не допустить признания Рады мы не могли, мы заявили, что существование ее исчисляется короткими единицами времени, но для немцев это был необходимый дипломатический ход, остановить который не в наших силах. Если Киев в наших руках, то передайте, пусть нас вызовут к Юзу (аппарат прямого провода. – И. М.) оттуда» ^[8].
   В ответ в ночь с 21 на 22 января (3–4 февраля) из Петрограда была пущена радиограмма – «Всем. Мирной делегации в Брест-Литовске особенно» – за подписью Ленина: «Мы тоже крайне взволнованы отсутствием провода, в чем, кажется, виноваты немцы. Киевская Рада пала. Вся власть на Украине в руках Совета. Бесспорна власть Харьковского ЦИК на Украине; назначен большевик Коцюбинский главнокомандующим войсками Украинской республики».
   Напомним, что Ю. М. Коцюбинский (1895–1939), сын известного украинского писателя, активиста национального движения М. М. Коцюбинского, был заместителем В. М. Шахрая – народного секретаря по военным делам. Назначение его главнокомандующим войсками Украинской республики, состоявшееся 19 января (1 февраля), должно было подчеркнуть, что наступление на Киев ведется национально ориентированными украинскими силами. В дальнейшем, после занятия Киева, о нем была молва, будто держит себя очень свирепо, посетителей принимает с заряженным револьвером на столе, бумаги подписывает на колене, на другом колене – кусок сала, который ест, откусывая или отрывая пальцами. У Д. И. Дорошенко, оставшегося в Киеве после эвакуации правительства Центральной рады и вынужденного обратиться к Коцюбинскому по делам об упразднении штата комиссара по делам Галиции, получилось совершенно иное впечатление: «Высокий молодой человек, чрезвычайно похожий на покойного Михаила Михайловича Коцюбинского... (изящного, мягкого, высокоинтеллигентного)... в офицерской шинели без погон. Я отрекомендовался по-русски. Коцюбинский пригласил меня сесть, говоря по-украински. Тогда я стал говорить по-украински... В канцелярии военного министра Центральной Рады... беспорядок царил отчаянный. Теперь канцелярия имела деловой вид. Весь разговор по-украински». В дальнейшем все документы для автора и для А. И. Лотоцкого, одно время – генерального писаря правительства Рады, были изготовлены на языке по их желанию и немедленно подписаны Коцюбинским – джентльменский поступок, охарактеризовал этот эпизод Дорошенко