Михутина Ирина. Украинский Брестский мир

   Комиссар казачьих войск при Ставке Шапкин вручил Крыленко документ, в котором говорилось, что «22 ноября в Таганрогский порт вошло несколько вооруженных траллеров, посланных Черноморским флотом против Донского войскового правительства... другой отряд направился к Ростову... захватил в гирлах Дона одну груженую баржу... и увел ее неизвестно куда. Кроме того, из самых разнообразных источников поступают известия о том, что против Дона собираются войска с севера... чтобы установить на Дону господство принципов социал-демократов большевиков» ^[53].
   Похоже, все описанное было местной инициативой черноморских моряков, сделавшейся известной в Петрограде задним числом. Во всяком случае, матрос В. В. Роменец, ставший «главным народным комиссаром Черноморского флота», лишь 23 ноября (6 декабря) проинформировал Совнарком о своем избрании на эту должность и в последующие дни сообщал о поднявшемся на флоте «возбуждении против калединской авантюры» и о том, что местными «высшими демократическими организациями были приняты кое-какие меры, чисто демонстративные. В настоящее время посылается еще флотилия в Азовское море, но уже предвидится и столкновение... прошу сообщить... товарищи, что в этом плане предпринято с Вашей стороны, а также как действовать и что предпринимать в дальнейшем Черноморскому флоту, ибо страсти разгораются... я не имею никаких от Вас распоряжений. Быть может мы... и ошибаемся, хотя и думаем, что нет».
   В следующей телеграмме, на этот раз в Ставку, Роменец сообщал: «Посланы особые отряды с делегациями во главе для морального воздействия на массу, угоревшую от обещания реакционера. Одна из таких делегаций арестована Калединым. Каледин телеграфировал ультиматум, что Черноморский флот отнюдь не должен вмешиваться в распоряжения автономной области и дела войскового правительства... По последним сведениям с Дона, обострение увеличивается. Телеграфируйте, что предпринимать и как действовать» ^[54]. Предписание Совнаркома главному комиссару Черноморского флота последовало 26 ноября (9 декабря): «Действуйте со всей решительностью против врагов народа. Не дожидаясь никаких указаний сверху» ^[55]. А накануне, 25 ноября (8 декабря), Ростовский совет восстановил Военно-революционный комитет, который возглавил борьбу рабочей Красной гвардии за изгнание казачьих войск из города.
   Троцкий, узнав со слов Крыленко о переданном Шапкиным протесте донского правительства, не стал отрицать намерения вмешаться. Он с возмущением поведал о введении военного положения на Дону и об установленных калединцами в Ростове на крышах терроризирующих город пулеметах, о связи Каледина с монархистами, о захвате власти в Оренбурге казачьим генералом А. И. Дутовым и так далее. Нарком сообщил о решении «не входить ни в какие переговоры с контрреволюционными заговорщиками... одним ударом положить конец преступным действиям калединцев и корниловцев... контрреволюционному мятежу Дутова». Он предложил Крыленко «немедленно двинуть по направлению к Москве, Ростову-на-Дону и Оренбургу такие силы, которые, не колебля нашего фронта, были бы достаточно могущественны, чтобы в кратчайший срок стереть с лица земли контрреволюционный мятеж казачьих генералов и кадетской буржуазии» и поручил для этого «запросить Украинскую Раду, считает ли она себя обязанной оказывать содействие в борьбе с Калединым или же намерена рассматривать продвижение наших эшелонов на Дон как нарушение своих территориальных прав».
   Одновременно главковерху поручалось пригласить представителя Украинской народной республики в состав «общероссийской мирной делегации», которая после объявленного 22 ноября (5 декабря) перерыва должна была продолжить переговоры о перемирии с государствами Четверного союза ^[56]. Крыленко в вечернем разговоре 24 ноября (7 декабря) попросил у Петлюры «ясного и точного» ответа на поставленный вопрос о пропуске советских войск на Дон. Но генеральный секретарь уклонился, заметив, что «вопрос о том, что происходит на самом Дону следует проверить, дабы не вызвать лишних, а м[ожет] б[ыть] и опасных конфликтов», и переключился на другие темы, пообещав сообщить решение Генерального секретариата по окончании проходившего как раз в тот момент его заседания ^[57].
   Генеральный секретариат по докладу Петлюры постановил отказать в пропуске советских войск и решил искать соглашения с донским правительством, ссылаясь на будто бы полученные от Каледина обещания прекратить преследования донецких шахтеров ^[58]. На самом деле в разговоре с Поршем по прямому проводу, опубликованном 17(30) ноября, член войскового правительства Поляков отрицал притеснения рабочих и советовал не доверять их жалобам, утверждая, что применяются лишь оборонительные меры против анархических элементов ^[59].
   Петлюра со своей стороны заверил Крыленко, что в Екатеринославской губернии (к ней в то время административно принадлежала часть угольного бассейна) казачьи войска будут заменены украинскими ^[60], что, конечно, не могло удовлетворить Петроград. Так завязался первый узел конфликта. Генеральные секретари не спешили реагировать на предложение направить своих представителей в Брест, уточняя, в какую делегацию их пригласили – по заключению мира или перемирия ^[61]. Как видно, они рассчитывали на согласованное выступление с правительствами отделившихся республик и областей, которым направили свое собственное предложение, в конце концов так и оставшееся без ответа. Лишь 28 ноября (11 декабря) после дополнительного напоминания из Ставки начальника штаба М. Д. Бонч-Бруевича правительство Центральной рады назначило на переговоры о перемирии не делегатов, а наблюдателей «для информации и контроля, чтобы перемирие было заключено по возможности в соответствии с нашей платформой и не во вред Украинской Народной Республике» ^[62].
   Конференция по перемирию возобновилась 29 ноября (12 декабря). Украинские наблюдатели – депутат Украинской центральной рады, украинский социал-демократ Н. Г. Левицкий, молодой лидер Национально-революционной партии, член Малой рады Н. М. Любинский и капитан Г. В. Гасенко, адъютант генерального секретаря по военным делам Петлюры, прибыли в Двинск, к пункту перехода через линию фронта, 1(14) декабря, накануне завершения переговоров.
   В сделанном позже докладе своему правительству Левицкий пожаловался, будто петроградские делегаты умышленно не стали дожидаться киевлян, чтобы разом прибыть в Брест, а затем Л. Б. Каменев якобы передал по прямому проводу в Двинск, что украинцам и вовсе «нечего ехать в Брест» ^[63]. Однако, согласно записи этого разговора на телеграфной ленте, Каменев приветствовал присоединение украинских представителей к советской делегации, ожидавшей их еще в Петрограде, и сообщил, что 2(15) декабря переговоры скорее всего завершатся. Из этого Левицкий сам сделал вывод: «Я Вас понял в таком смысле, что наша поездка [в] Брест будет запоздалой, так как мы успеем приехать после подписания перемирия и быть может, я думаю, нет необходимости совершать эту поездку. Нам важно знать подробные условия перемирия и с тем мы можем уехать» ^[64]. Каменев и Иоффе тут же изложили основные параметры действительно подписанного в названный срок, 2(15) декабря, перемирия и сообщили, что после короткого перерыва, практически – до 9(22) декабря, должны начаться переговоры о мире. Украинцы, посоветовавшись между собой, 3(16) декабря все-таки прибыли в Брест, чтобы выяснить важные для них вопросы, в частности, распространялось ли на украинизированные части условие о непереброске войск с одного фронта на другой.
   Правительства центральных держав до тех пор не принимали во внимание Украинской народной республики в качестве субъекта переговоров. Но прибывших в Брест посланцев Киева командующий Восточным фронтом принц Леопольд Баварский и его начальник штаба генерал-майор М. Гофман, возглавивший на переговорах о перемирии все делегации Четверного союза, с интересом расспросили о состоянии и составе украинской армии: дисциплине, боеспособности, настроении и даже форме. Австрийцы интересовались позицией правительства Украинской республики в вопросе о Восточной Галиции и Северной Буковине, чье русинское (украинское) население настойчиво требовало от Вены расширения своих национальных прав ^[65].
   Турки напомнили о принадлежавшем им суверенитете над пресловутыми и столь заманчивыми черноморскими проливами. Украинские представители, согласно их докладу Генеральному секретариату, заявили делегатам Четверного союза о непризнании Совнаркома правомочным заключать мир от имени всей России, на что немцы, желая по всей форме прояснить статус объявившегося нового государства, заметили, что не имеют официального уведомления о создании Украинской народной республики, потому должны считать делегатов от Совнаркома представителями всей России, и, только получив из Киева официальное свидетельство украинской государственности и украинскую декларацию о мире, они не станут обсуждать с советскими делегатами проблем, затрагивающих Украину ^[66].
   С этими данными украинцы, оставив наблюдателем в Бресте Любинского, вернулись в Киев за инструкциями. Немцы же, генерал Гофман и представитель внешнеполитического ведомства посланник Ф. Розенберг, согласно сообщению в Вену члена австро-венгерской делегации посла К. Мерея, стали на ту точку зрения, что украинцев следует допустить к переговорам ^[67]. (После поражения Германии в войне Украина, по словам эмиссара Украинской народной республики в Берлине, «перестала быть там популярной как один из неудачных экспериментов императорского правительства». Тем не менее генерал Гофман в публичных выступлениях без стеснения говорил, что это он в критическом для Германии положении «выдумал Украину» ^[68].)
   Это мнение нашло подтверждение на совещании рейхсканцлера Г. Гертлинга с представителями парламентских партий 7(20) декабря. В выступлении статс-секретаря ведомства иностранных дел Р. Кюльмана, которому предстояло возглавить германскую делегацию на переговорах о мире, оно было сформулировано так, чтобы исключить какие-либо обвинения во вмешательстве во внутренние дела России, ибо федералистские декларации Украинской народной республики не позволяли считать ее полностью самостоятельным государством. «Императорское правительство намерено признать независимость Финляндии и Украины лишь в том случае, если такое признание последует со стороны русского правительства», – заявил Кюльман ^[69].
   В Киеве, конечно, этого осложняющего обстоятельства пока не знали. Но там не было еще и готовности к немедленному миру с Четверным союзом. Напротив, в Генеральном секретариате преобладали украинские социал-демократы и социалисты-федералисты, не оставлявшие мысли занять место в ряду западных демократий – держав Согласия. Для этого следовало поддерживать боеспособность фронта хотя бы в той части, которая пролегала вдоль территории Украины. Отсюда – провозглашение самостоятельного Украинского фронта под началом командовавшего Румынским фронтом генерала Д. Г. Щербачева, который имел возможность действовать в полном контакте с союзническими военными миссиями. С точки зрения политиков Центральной рады, неприемлемым представлялся также переход к большевикам Верховного командования. Был, очевидно, расчет и на то, что с образованием самостоятельного фронта дислоцированные там части проще будет преобразовать в национальную украинскую армию.
   «События, которые произошли в Ставке Главковерха, нарушили оперативную связь фронтов, что угрожает украинской территории опасностью из-за всяких возможностей вплоть до подписания мира», – такой невразумительной фразой начиналась резолюция Генерального секретариата от 23 ноября (6 декабря) о создании Украинского фронта ^[70]. Кроме всего прочего, в ней ложным было утверждение о нарушении оперативной связи Ставки и фронтов. При всем драматизме ситуации командные должности в Ставке и на фронтах занимались генералами и высшими офицерами, выполнявшими свой профессиональный долг согласно предписаниям о полевом управлении войсками в военное время. Нарушение этого порядка началось именно с вторжения украинских властей в непосредственное управление фронтами и их важнейшими подразделениями. Так, Симон Петлюра, минуя фронтовое командование, стал отдавать приказы службе военных сообщений, внося, по словам обратившегося к нему 29 ноября (12 декабря) начальника штаба М. Д. Бонч-Бруевича, «дезорганизацию и путаницу» ^[71].
   Представитель Генерального секретариата на Юго-Западном фронте И. И. Красковский 24 ноября (7 декабря) предпринял демарш против исполнявшего должность командующего фронтом генерала Н. Н. Стогова за переданное им по армиям распоряжение о прекращении огня. «Я не политик, между тем войска разделены на признающих 1) правительство народных комиссаров; 2) не признающих их; 3) признающих лишь Раду и 4) казаков, признающих лишь свои войсковые правительства», – писал генерал по этому поводу главковерху, подчеркивая серьезность положения, при котором воинские приказы потеряли силу ^[72].
   Вскоре обнаружилось, что провозглашение Украинского фронта не привело к сплочению частей и повышению их боеспособности. Напротив, на Румынском фронте целая 8-я армия не признала своей принадлежности к Украинской народной республике. Чрезвычайный съезд Юго-Западного фронта, состоявшийся 18–24 ноября (1–7 декабря), хотя и направил приветствие властям Украинской республики, но не согласился с переходом в их подчинение, а в вопросе о политической власти высказался за Советы солдатских, рабочих и крестьянских депутатов в центре и на местах ^[73]. Обеспокоенный положением на передовой генерал Стогов телеграфировал в Киев, что «русские части угрожают бежать с Украинского фронта. Катастрофа не за горами» ^[74]. По данным работавших в армии большевиков, в войсках Румынского и Юго-Западного фронтов этнических украинцев насчитывалось самое большее одна треть ^[75].
   Правительству Центральной рады нечего было предложить неукраинцам-окопникам, чтобы задержать их на позициях, кроме строгого напоминания об их долге «добросовестно и честно выполнять свои обязанности по охране Украинского фронта» ^[76]. Зато в тыловых частях и гарнизонах, где среди военнослужащих царил такой же разброд, генеральные секретари решили провести чистку по этническому признаку, тем более что они долго тешили себя представлением о большевизме как чисто русском явлении, якобы чуждом украинцам. Немало большевизированных подразделений скопилось в Киеве, где они смыкались в идейно-политических предпочтениях с Советом рабочих и солдатских депутатов и его Красной гвардией. Впрочем, все вместе они, по данным украинского исследователя, к концу ноября 1917 года располагали еще вдвое меньшими силами, чем находившиеся там же украинские войска.
   При этом Киевский комитет большевистской партии отклонил предложение некоторых своих членов о вызове в город большевизированного 2-го гвардейского корпуса, потому что рассчитывал победить в политической борьбе на Всеукраинском съезде Советов, назначенном на 4(17) декабря. Однако украинские власти, заранее начав ликвидацию отрядов Красной гвардии и аресты выборных командиров воинских частей, спровоцировали комитет на решение предъявить Генеральному секретариату ультиматум ^[77]и опередили большевиков, проведя до истечения срока ультиматума, в ночь с 29 на 30 ноября (12–13 декабря), разоружение и вывоз за пределы края пробольшевистски настроенных неукраинизированных частей без оружия, в том числе без принадлежавших им 380 артиллерийских орудий и другого имущества.
   Большевистская пропаганда заклеймила случившееся как шовинистический акт и оскорбление воинской чести. «Мы отправляли украинцев петроградского гарнизона на Украину с музыкой и оружием, – говорилось в приказе Николая Крыленко по армиям от 16(29) декабря 1917 года. – Мы братски делились с ними оружием. Рада с нашими товарищами поступила так, как поступают немцы с военнопленными, если не хуже. Как арестантов, как грабителей с большой дороги отправила их под конвоем на вокзал... голых и босых она их выгнала из Киева» ^[78].
   Одновременно с киевскими событиями в Одессе Украинская рада 29 ноября (12 декабря) запретила отправку на Дон против Каледина отряда Красной гвардии и матросов. В ответ красногвардейцы и присоединившиеся к ним солдаты захватили автомобили украинских добровольцев-гайдамаков – разгорелся настоящий бой, в котором было убито до 300 красногвардейцев вместе с их командиром и четырьмя гайдамаками ^[79]. Вслед за этим украинские власти и в других городах попытались ликвидировать Красную гвардию, в некоторых распустили Советы, разоружили ряд гарнизонов и частей – тех, которые не выполнили приказ Симона Петлюры об увольнении солдат-неукраинцев. Такой приказ был отдан по всему Одесскому военному округу, что, по документам Ставки, окончательно «запрудило дороги и ослабило резерв», а с социально-политической точки зрения только пополнило ряды растекавшихся по Украине лишенных средств к существованию, на все готовых люмпенов. При этом части, признавшие власть Украинской центральной рады, украинское командование стало перемещать с внешнего фронта к северным и восточным пределам Украинской республики ^[80].
   30 ноября (13 декабря) Петлюра направил командующим фронтами и украинским комиссарам телеграмму о запрете следования воинских эшелонов без специального разрешения Генерального секретариата по военным делам ^[81]. Получив сообщение об этом, генерал Бонч-Бруевич предписал «продолжать отдавать распоряжения согласно положению о полевом управлении войсками» ^[82].
   Все эти события вызвали тревогу в Петрограде. 2(15) декабря на заседании Совета народных комиссаров одним из пунктов значилось: «Украинский вопрос (доклад товарища Сталина) в связи с инструкцией Крыленко по телеграфу». Столь же малоинформативным для исследователя оказалось и постановление: «Дать соответствующую инструкцию Крыленко по телеграфу» ^[83]. Однако в сделанной от руки черновой секретарской записи есть более развернутый, но недописанный и вычеркнутый затем фрагмент: «1) Войска против Каледина продвин[уть] через Украину, не считаясь с последствиями. 2) Офиц[иально] признавать независимость Украинс[кой] республики Советов с конфискацией земли у помещиков. 3) Выразить...» ^[84]. На этом запись обрывается. Из нее следует, во-первых, что обострение ситуации с Украиной для большевистского руководства явилось исключительно производным событий на Дону; во-вторых, что большевики в качестве средства воздействия на строптивого соседа готовились сыграть на самом чувствительном для крестьян-украинцев пункте – земельном вопросе, в котором Украинская центральная рада бездействовала.
   Очевидно, на основании полученной инструкции Николай Крыленко направил 3(16) декабря ^[85]директиву Военно-революционному комитету Юго-Западного фронта, армейским Советам и комиссарам армий Юго-Западного и Румынского фронтов: «Ввиду обострения отношений с Украинской народной республикой, не остановившейся перед разоружением наших полков в Киеве, захватом имущества, систематической дезорганизацией фронта прошу принять экстренно меры к приостановке украинизации, в случае необходимости – обезоружения враждебно настроенных частей и к немедленному снаряжению войск для обеспечения тыловых учреждений фронта. Я не остановлюсь перед самыми решительными мерами для охраны целости фронта и защиты интересов рабочих и крестьян и солдат вверенной мне армии на Юго-Западном и Румынском фронтах» ^[86].
   Директива осталась невыполненной. С 4 по 11 (1724) декабря украинские войска захватили штабы фронтов, армий вплоть до полков, произвели аресты членов Военно-революционных комитетов и комиссаров-большевиков, некоторых расстреляли, хотя, как пишут украинские авторы, «ряд большевистских Военно-революционных комитетов был готов идти на компромисс и сотрудничество с Центральной Радой» ^[87]. Генерал Стогов в личном письме генерал-квартирмейстеру Ставки А. С. Гришинскому писал 7(20) декабря: «Вам, конечно известно, что Бердичев и Штаюз (штаб Юго-Западного фронта в Бердичеве. – И. М.) в руках украинцев, и я силой вещей вынужден был допустить украинский контроль над всей работой штаба. Я поставлен в такое положение, что хотя номинально и не освобожден от должности, но фактически сделать ничего не могу, и распоряжается всем у нас Фронтовая рада во главе с комиссаром. Все это ставит фронт в ужасное положение» ^[88]. Таким образом, армию, бывшую более трех лет на острие «того великого ужаса, который именуется войной» ^[89], теперь сделали первым объектом и полем столкновения политико-идеологических противоречий в расколотой, прежде единой стране.

ПРИМЕЧАНИЯ

   1. Дорошенко Д. И. Война и революция на Украине // Историк и современник. – Берлин, 1924. Т. V. С. 71.
   2. Цит. по: Історія України. Нове бачення. – Київ, 1996. Т. 2. С. 21.
   3. Українська центральна рада: Документи і матеріали (УЦР). – Київ, 1996. Т. 1. С. 363.
   4. ГАРФ. Ф. 1779. Оп. 1. Д. 374. Л. 22.
   5. АВП РФ. Ф. 219. Оп. 1. Д. 17. П. 1. Л. 2, 3.
   6. Дорошенко Д. И. Война и революция на Украине // Историк и современник. – Берлин, 1924. Т. V. С. 102.
   7. УЦР. Т. 1. С. 408.
   8. РГВИА. Ф. 2003. Оп. 1. Д. 533. Л. 96.
   9. Дорошенко Д. И. Война и революция на Украине // Историк и современник. – Берлин, 1924. Т. V. С. 103–104.
   10. УЦР. Т. 1. С. 398–400.
   11. Там же. С. 405.
   12. Там же. С. 393, 404–405, 434, 570–571.
   13. Там же. С. 409.
   14. РГВИА. Ф. 2003. Оп. 1. Д. 533. Л. 208.
   15. Там же. Л. 209–210.
   16. Там же. Л. 225.
   17. УЦР. Т. 1. С. 454–455, 459.
   18. Октябрь на фронте // Красный архив. – 1927. – № 4. – С. 236.
   19. РГВИА. Ф. 2003. Оп. 4. Д. 50. Л. 83.
   20. Дознание по делу об убийстве генерала Духонина // Правда. – 1917. – 30 ноября (13 декабря).
   21. Шульгин В. В. 1917–1919 // Лица: Биографический альманах. – М.-СПб., 1994. Т. 5. С. 185, 307.
   22. См.: Лукомский А. Из воспоминаний // АРР. – М., 1991. Т. 5. С. 155.
   23. ГАРФ. Ф. 130. Оп. 1. Д. 75. Л. 56.
   24. АВП РФ. Ф. 413. Оп. 1. Д. 2. П. 16. Л. 1–3.
   25. Там же. Л. 4.
   26. См.: УЦР. Т. 1. С. 400, 409, 567–568.
   27. УЦР. Т. 1. С. 448, 459, 492; Винниченко В. Відродження нації. – Київ-Відень, 1920. Ч. 2. С. 118–122, 229–244; Христюк П. Замітки і матеріали до історії української революції 1917–1920 рр. – Відень, 1921. Т. 2. С. 92.
   28. РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 1-а. Д. 252. Л. 10.
   29. Там же. Л. 10-об; см. также: Протоколы Центрального Комитета РСДРП(б) август 1917 – февраль 1918. – М., 1958. С. 155.
   30. АВП РФ. Ф. 413. Оп. 1. Д. 2. П. 16. Л. 4.
   31. Щусь О. Й. Питання військового захисту УНР на першому етапі ії розбудови // Центральна рада на тлі Української революції. – Київ, 1996. С. 101–102.
   32. РГВИА. Ф. 2003. Оп. 1. Д. 533. Л. 166–167, 168.
   33. Там же. Оп. 4. Д. 38. Л. 17.
   34. РГАСПИ. Ф. 5. Оп. 1. Д. 2447. Л. 18, 19, 20–24, 77–79; ГАРФ. Ф. 130. Оп. 1. Д. 89. Л. 11–24.
   35. РГВИА. Ф. 2003. Оп. 4. Д. 38. Л. 87.
   36. Там же. Д. 50. Л. 305.
   37. Сводка материалов по истории Ревельского Укрепленного района // АРР. – М., 1991. Т. 13. С. 158–189.
   38. ГАРФ. Ф. 130. Оп. 1. Д. 1. Л. 3-об.
   39. 1917 год на Киевщине: Хроника событий. – Киев, 1928. С. 529–534.
   40. РГАСПИ. Ф. 19. Оп. 1. Д. 4. Л. 2.
   41. ГАРФ. Ф. 130. Оп. 1. Д. 1. Л. 7-7-об.
   42. УЦР. Т. 1. С. 461–462.
   43. Там же. С. 466–468.
   44. Там же. С. 473–474.
   45. Там же. С. 469; АВП РФ. Ф. 413. Оп. 1. Д. 2. П. 17. Л. 1-1-об.
   46. УЦР. Т. 1. С. 465, 471.
   47. РГАСПИ. Ф. 5. Оп. 1. Д. 2447. Л. 9-11.
   48. ГАРФ. Ф. 130. Оп. 1. Д. 75. Л. 15–19.
   49. АВП РФ. Ф. 413. Оп. 1. Д. 2. П. 16. Л. 1.
   50. Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 35. С. 116.
   51. АВР РФ. Ф. 413. Оп. 1. Д. 2. П. 16. Л. 1.
   52. РГАСПИ. Ф. 5. Оп. 1. Д. 2447. Л. 5, 6.
   53. Цит. по: Милюков П. Н. История второй русской революции. – М., 2001. С. 312.
   54. ГАРФ. Ф. 130. Оп. 1. Д. 75. Л. 20–21.
   55. Там же. Д. 47. Л. 39, 42, 43–44.
   56. Директивы Главного командования Красной Армии (1917–1920). – М., 1969. С. 14.
   57. АВП РФ. Ф. 413. Оп. 1. Д. 2. П. 16. Л. 2–3, 4.
   58. РГАСПИ. Ф. 5. Оп. 1. Д. 2447. Л. 3–6, 12–13.
   59. УЦР. Т. 1. С. 475.
   60. РГАСПИ. Ф. 5. Оп. 1. Д. 2447. Л. 7.
   61. УЦР. Т. 1. С. 475.
   62. Там же. С. 482.
   63. Там же. С. 521–522.
   64. АВП РФ. Ф. 413. Оп. 1. Д. 11. П. 1. Л. 12.
   65. Подробнее см.: Михутина И. В. Украинский вопрос в России (конец ХІХ – начало ХХ века). – М., 2003. С. 32–53, 170–187.
   66. УЦР. Т. 1. С. 522–523.
   67. Симоненко Р. Г. Брест: Двобій війни i миру. – Київ, 1988. С. 184.
   68. ГАРФ. Ф. 5889. Оп. 1. Д. 1. Л. 3.
   69. Советско-германские отношения от переговоров в Брест-Литовске до подписания Рапалльского договора: Сборник документов. – М., 1968. Т. 1. С. 111.
   70. УЦР. Т. 1. С. 471.
   71. РГВИА. Ф. 2003. Оп. 1. Д. 533. Л. 271.
   72. Там же. Оп. 4. Д. 50. Л. 166.
   73. УЦР. Т. 1. С. 574; см. также: Соколов Б. Защита Всероссийского Учредительного собрания // АРР. – М., 1992. Т. 13. С. 21.
   74. РГАСПИ. Ф. 5. Оп. 1. Д. 2447. Л. 73.
   75. Там же. Д. 2446. Л. 9.
   76. УЦР. Т. 1. С. 472.
   77. Солдатенко В. Ф. Запровадження автономії України і збройни сили республіки // Український історичний журнал. – 1992. – № 7–8. – С. 34–35.