Только я рот открыла и в этот момент за окном ка-ак ба-абахнет! И часто выстрелы загрохотали. И рвануло опять, на этот раз так, что здание вздрогнуло. Одна за другой сигнальные ракеты в небо взлетели, за ними отборная матерщина туда же, ввысь, понеслась. И по окну моему “вжик”-”вжик”.
“Пули что ли свистят?” — подумала я и отползла в угол.
Матрасик с собой прихватила на который меня опустили. Прикрылась им, замерла и лежу. И вдруг за окном грохнуло так, что уши мои заложило, а тело подняло и понесло, и приложило затылком к бетонной стене. По комнате вихрь пронесся, облепив меня матрасиком, как родную. И очень вовремя: стекла градом посыпались в комнату, с ними ворвался вольный предутренний ветер, густо смешанный с дымом и гарью.
За окном разгоралось грандиознейшее сражение. Грохот стоял такой, что земля дрожала. Трещали автоматы. Гулко ухали гранатометы. Что-то рвалось, вспыхивало и грохотало. В окно с визгом летели пули.
До сих пор не пойму, как осталась жива.
Лежу под матрасиком, матерюсь и думаю: “Если это орлы Тамаркины, то одно здесь можно сказать: Во спасают! Во спасают! Того и гляди пришибут!”
Честно скажу — приготовилась к худшему. Но бой медленно начал куда-то перемещаться. Звуки его то усиливаясь, то стихая, долетали до меня со всех сторон, но в окно уже ничего не летело.
“Неплохо бы ноги отсюда мне унести, пока страсти-мордасти ослабли, — подумала я. — А то, неровен час, или Якудза с пулей в лоб подвалит ко мне, или свои же ненароком прихлопнут, или какая гадость похуже со мной приключится”.
Сидеть в западне и чувствовать себя беспомощной порядком мне надоело. Стряхнув осколки стекла, я осмотрелась — благо ракетницы как сумасшедшие в небо палили и в комнате было довольно светло. Однако, радости осмотр не доставил. Стены бетонные. Пол бетонный. Потолок бетонный. Двери стальные. Путь на волю один: в окно.
Свесившись по пояс с подоконника, я с изумлением обнаружила две поразительные вещи: до земли этажа четыре, не меньше, а на небе тает луна — рассвет, правда очень ранний. Опустив голову, я с радостью увидела узкий бетонный карниз. Повернула голову влево, — угол здания, повернула вправо — большое окно. И стекла, похоже, отсутствуют — взрывом высажены.
“Эх, была не была”, — выдохнула я и перекрестилась.
Перебросила ногу через подоконник, на карниз ступила, зажмурила глаза, вытянула руку и…
Остальное, словно в тумане. Вспоминаю с трудом как добралась до окна и залезла в соседнюю комнату. В себя пришла только тогда, когда почувствовала: железяка в бок упирается. Дернулась, голова между ящиками застряла, и под ладонью россыпь патронов. А под другой — пистолет.
Оказалось, — сижу на горке оружия. Пистолет отбросила. Привстала, рванулась к приоткрытой двери, но как бы не так: костюм затрещал и дернул меня назад. Я отчаянно повторила попытку, — костюм опять оказал сопротивление, и снова раздался противный треск. Глянула, что там мешает? — Кружева и приличный кусок ткани защемила уродливая труба. С силой дернула (бог с ним, с французским костюмом!) ан нет, не поддается. Дернула еще раз: тот же эффект — французы в одежде толк знают. Труба тоже в грязь лицом не ударила — цепко держала меня. Повозившись, я решила, что без ножниц не обойтись, прихватила подмышку трубу и бежать — промедление смерти подобно.
Вылетела в коридор, огляделась и остолбенела. Зловещий пейзаж. Голивуд отдыхает. Вот где надо американские боевики снимать. В полутьме всюду бетон. Конструкции металлические: и вышатся, и “падают” вниз. Лестницы, трубы, краны сплелись как в преисподней вокруг то ли баков, то ли цистерн. И над всем этим запах сивушный витает, в пору закусывать.
“Где выход?” — подумала я и, прижимая к себе трубу, поплелась на поиски лестницы, не в цистерны ведущей, а хотя бы на улицу.
Рассвет наступил, но внутри сооружения было почти темно. Однако кое-как вниз я спускалась по лестничному лабиринту. Прямой дороги не нашла, виляла зигзагами — порой, для того, чтобы на десять ступеней вниз опуститься, приходилось подниматься на двадцать вверх. Все бы ничего, но труба была тяжела. Несколько раз даже мелькала шальная мысль снять к черту костюм вместе с трубой. Если бы не холодина и не риск показаться орлам Тамарки слегка сумасшедшей, точно и с трубой и с костюмом рассталась бы без сожаления.
Где-то в середине пути силы меня покинули. Села на чан, плачу, с присущей мне набожностью с Всевышним беседу веду: “Господи, куда же ты смотришь? Неужели не жалко тебе меня? Помоги выход найти и путь к нему дай покороче!”
Вдруг вижу, что-то мелькнуло вдали.
Я наивно обрадовалась: “Да это же человек!”
— Эй! — кричу. — Эй! Подскажите где выход!
А что “эй” когда и без “эй” несется он на меня со всех ног. Когда приблизился, глянула я и обмерла: это ж Якудза. Он, кстати, тоже обмер, когда увидел что у меня из подмышки торчит. Я испугаться толком еще не успела, а он уж взмолился:
— Ты не балуй, баба, полегче с оружием. Я на месте стою.
— Вот это мне и не нравится, — гаркнула я. — Веди меня к выходу!
— Лады, — отвечает Якудза, — но ты бы бросила гранатомет.
Тут только я поняла что за дуровина ко мне прицепилась. И после этого будут еще сомневаться глупые граждане есть ли на свете Бог! Разумеется, есть! Иначе кто бы мне вовремя так помог?
Якудза пятится от меня, как от чумы, а я трубу на него наставляю и командую:
— Немедленно отсюда меня выводи!
И видимо переборщила. Якудза и рад был немедленно исполнить приказ, но уж очень трубы боялся. Пятился, бедняга, не решаясь ко повернуться спиной. А я трубу опустить не решалась. Так мы и шли: он пятился, мы с трубой наступали.
Вдруг Якудза вскрикнул, вскинул руки, замахал ими, как ветряная мельница, и… исчез. Как и не было Батяни передо мной. Только крик его вниз летит, в преисподнюю. Подошла я к той точке, где последний раз Якудзу видала, глянула и ужаснулась: здесь площадка кончалась и начинался огромный чан. Запах оттуда шел хмельной и удушливый. И плескалось в этом здоровенном чане нечто темное, маслянистое, но не только оно — теперь там был и Якудза, барахтался бедный и громко вопил:
— Спасите! Тону!
Я заглянула в чан и спрашиваю:
— Водичка хоть теплая?
— Дура! — огрызнулся Якудза. — Это сакэ!
И с головой окунулся. Я восхитилась:
— Ну надо же! Первый раз вижу как плавают и ныряют в сакэ!
Якудза вынырнул и сообщил:
— Плавать я не умею! Дай руку, сучка!
Пришлось прочитать ему лекцию об этикете и вежливости. Он плохо слушал — больше нырял и кричал:
— Спаси, сучка! Помоги!
Я дала грубияну дельный совет:
— А ты сакэ выхлебай и тонуть перестанешь.
Якудза булькнул на дно, но скоро на поверхность сакэ вернулся и, задыхаясь, орет:
— Вытащи! Озолочу!
Предложение заинтересовало меня, потому и спросила:
— Как озолотишь?
— Все что имею, отдам! — крикнул он и снова ушел на дно.
Я дождалась когда он вернется и продолжила переговоры:
— А универмаг Фросе вернешь?
— Не могу! — хрипит. — Не могу! Универмаг давно уж не мой!
И снова — на дно. На этот раз прилично он там задержался, а когда всплыл (полуживой) я сжалилась и протянула ему гранатомет. Он почему-то шарахнулся и снова пошел на дно. А когда на поверхность сакэ вернулся, гневно мне завопил:
— Руку дай, дура!
Вижу, сил с гулькин нос у него осталось. Совсем уж было собралась руку помощи протянуть, но зазвонил мобильный. Я трубку к уху прижала, а оттуда Тамарка:
— Мама! Ты невозможная! Куда ты пропала? Спасают тебя спасают, а ты молчишь! Хоть бы голос орлам моим подала! Они не знают где ты находишься!
— Тома, я здесь. За купанием в сакэ наблюдаю.
А Якудза вопит:
— Все! Не могу больше!
Я взволновалась:
— Тома, извини, позже перезвоню, сейчас дюже некогда, у меня тут человек захлебывается в сакэ.
— А она уже сакэ с мужиками там хлещет! — сделала неправильный вывод Тамарка, но объясняться с ней было некогда.
Теперь уж точно настала пора Якудзу спасать. Я легла на пол и свесила руку в чан, но опять зазвонил мой мобильный. Глянула на дисплей — свекровь. Мать моего Роберта! На ее звонок ответить по родственному долгу обязана. Да и после порнухи обстановка в моем доме неясная — короче, возникла потребность срочно ее прояснить.
— Алло! — грозно гаркнула я, готовясь давать достойный отпор.
А в ответ не глас Вельзевула, а нежное:
— Сонечка.
Я сразу пошла в атаку, воскликнув:
— Надеюсь, вы понимаете, что на порно была не ваша невестка!
А свекровь (ну не чудо ли?) отвечает:
— Обидно было бы, коли все так.
— А почему вы с ранья поднялись? — спросила я, зная повадки свекрови — раньше двенадцати не вставала с постели она никогда.
— Поднялась? Да еще не ложилась! Из салона только пришла и сразу тебе звоню.
Я изумилась:
— Что, уже круглосуточно работает ваш салон?
— Нет конечно, но мы разойтись никак не могли. По телевизору гадостей про тебя насмотрелись и обсуждали их до утра. Все пришли к мнению, что ты теперь порно-звезда. Я страшно горда! Всем заявила, что Роберт мой знает толк в женщинах.
Услышав имя родного мужа, я затрепетала и, горюя, воскликнула:
— Господи! Неужели и Роберт видел поклеп на меня?
— Ну что ты, он никогда не узнает, — заверила меня моя дорогая свекровь, после чего испугалась я за себя.
“Неужели контузию в последнем бою получила? — подумала я. — Слуховые галлюцинации начались!”
А свекровь продолжает:
— Не волнуйся, Сонечка, я ему ничего не скажу, а сам он включить телевизор не догадается.
“Та-ак, — думаю, — слава богу, контузия не у меня, а у матери Роберта. Еще бы, столько массажей старушка перенесла! Эти косметички так браво колотят ее по щекам, что может приключиться болезнь и похуже контузии. Совсем отбили бабе мозги”.
— Вы врача уже вызывали? — деловито спросила я.
— Зачем? — изумилась свекровь. — Ты меня от всех болячек вылечила на год вперед. Даже мигрень как рукой сняло. Весь салон был восхищен твоей техникой. Как тебе удалось?
— Ну?у… — промямлила я, имея в виду исключительно изысканный стиль шедевров своих, — над техникой пришлось поработать. Не зря же меня переводят на японский язык.
— Я так всем и сказала, что Великий Дракон тебя обучил, — сообщила свекровь. — В позе сверху явно чувствуется влияние Востока! О фигуре уже не говорю. В салоне все заключили, что над фигурой работал швейцарец, не меньше. Или знаменитый француз.
— Ассириец, — промямлила я, думая, что у свекрови бред.
— Древняя магия! — взвизгнула от восторга мать Роберта. — Так и знала, что одной хирургией там не обошлось. Левое бедро особенно хорошо. Ах, как я тобою гордилась! Ждем второй серии!
Я спросила:
— Надеюсь, вы шутите?
— Нет, не шучу!
Поражаясь, я выдохнула:
— Ну вы даете!
— Нет, это ты даешь, а я восхищаюсь! — просветила меня свекровь.
Пожелав мне продолжать в том же духе и не тратить время на литературу, она пошла спать.
Представляю какие ей будут снится сны, если после порнухи экспериментирует даже Тамарка, вечно которая занята — даже во сне составляет отчеты.
Если честно, от разговора с матерью Роберта я пришла в замешательство. Знала, что душевно больные проявляют повышенную сексуальность, но чтобы такую — предположить никак не могла. Неужели она меня возлюбила?
Можно представить в какие размышления я погрузилась.
Впрочем, ненадолго — со всех сторон послышался топот ног и вопли: — Соня-Сонечка! — Госпожа Мархалева!
Я закричала:
— Фрося! Юзик! Я здесь!
Юдзан, опережая всех, несся ко мне.
— Госпожа Мархалева! — радостно воскликнул он, увидев меня. — Вы живы?
— Пока да, — ответила я, не зная как долго безобразие это будет со мной продолжаться.
А Юдзан достал из кармана флакончик, снял с него крышечку и сделал решительный шаг ко мне. Я застыла, наблюдая за ним с интересом.
— Госпожа Мархалева, простите… — начал он, но не успел продолжить.
Из-за угла выскочила моя Ефросинья и устремилась ко мне. Слишком поспешно, должна я сказать, устремилась. Юдзан протягивал мне флакончик, а Фрося, с ним поравнявшись, неловко толкнула его под локоть. — Желтый порошок рассыпался, повиснув в воздухе облаком золотистым и очень красивым. Однако я отлетела, пытаясь спасти остатки костюма, а Юдзан замертво рухнул. Фрося моя покачнулась, но устояла, промямлив:
— Ах, как кружится голова…
Потом прибежали Арнольд с детективом, и “быки”, и Валет, за ними подоспели орлы Тамарки. Сначала все устремлялись ко мне, но, увидев лежащего Юдзана, бросались к нему.
— Что с япошкой? — кричали они. — Ранен? Убит?
Я пожимала плечами. Фрося твердила:
— Как кружится голова, спать страшно хочется.
И вот среди такого бедлама зазвучал мой мобильный — еле его услышала.
— Мама, ты невозможная! — заверещала Тамарка. — Где ты?
Поспешила успокоить подругу:
— Тома, я уже всеми найдена.
— Ты! А Якудза?
Тут только вспомнила я про утопленника — заглянула в чан: даже нет кругов по сакэ.
— Тома, — заплакала я, — утонул наш Якудза!
— Что же ты, глупая, плачешь? — удивилась она. — Одной сволочью меньше стало на свете.
— Ага, — прохлюпала я, — а кто возвращать будет Фросеньке универмаг?
— Мама, ты невозможная! — взбесилась Тамарка. — Универмаг давно уже мой!
Предвидя мои возраженья, Тамарка грозно добавила:
— И я не собираюсь его никому возвращать!
— Иди к черту! Ты еще хуже Якудзы! — рявкнула я и со злостью швырнула мобильный в чан, в котором заспиртовался ее конкурент.
Услышав имя Батяни, Валет и его “быки” закричали:
— А, кстати, где он? Где он?
— Якудза в собственном сакэ! — указывая на чан, просветила их я и прискорбно добавила: — Утонул.
Эпилог
“Пули что ли свистят?” — подумала я и отползла в угол.
Матрасик с собой прихватила на который меня опустили. Прикрылась им, замерла и лежу. И вдруг за окном грохнуло так, что уши мои заложило, а тело подняло и понесло, и приложило затылком к бетонной стене. По комнате вихрь пронесся, облепив меня матрасиком, как родную. И очень вовремя: стекла градом посыпались в комнату, с ними ворвался вольный предутренний ветер, густо смешанный с дымом и гарью.
За окном разгоралось грандиознейшее сражение. Грохот стоял такой, что земля дрожала. Трещали автоматы. Гулко ухали гранатометы. Что-то рвалось, вспыхивало и грохотало. В окно с визгом летели пули.
До сих пор не пойму, как осталась жива.
Лежу под матрасиком, матерюсь и думаю: “Если это орлы Тамаркины, то одно здесь можно сказать: Во спасают! Во спасают! Того и гляди пришибут!”
Честно скажу — приготовилась к худшему. Но бой медленно начал куда-то перемещаться. Звуки его то усиливаясь, то стихая, долетали до меня со всех сторон, но в окно уже ничего не летело.
“Неплохо бы ноги отсюда мне унести, пока страсти-мордасти ослабли, — подумала я. — А то, неровен час, или Якудза с пулей в лоб подвалит ко мне, или свои же ненароком прихлопнут, или какая гадость похуже со мной приключится”.
Сидеть в западне и чувствовать себя беспомощной порядком мне надоело. Стряхнув осколки стекла, я осмотрелась — благо ракетницы как сумасшедшие в небо палили и в комнате было довольно светло. Однако, радости осмотр не доставил. Стены бетонные. Пол бетонный. Потолок бетонный. Двери стальные. Путь на волю один: в окно.
Свесившись по пояс с подоконника, я с изумлением обнаружила две поразительные вещи: до земли этажа четыре, не меньше, а на небе тает луна — рассвет, правда очень ранний. Опустив голову, я с радостью увидела узкий бетонный карниз. Повернула голову влево, — угол здания, повернула вправо — большое окно. И стекла, похоже, отсутствуют — взрывом высажены.
“Эх, была не была”, — выдохнула я и перекрестилась.
Перебросила ногу через подоконник, на карниз ступила, зажмурила глаза, вытянула руку и…
Остальное, словно в тумане. Вспоминаю с трудом как добралась до окна и залезла в соседнюю комнату. В себя пришла только тогда, когда почувствовала: железяка в бок упирается. Дернулась, голова между ящиками застряла, и под ладонью россыпь патронов. А под другой — пистолет.
Оказалось, — сижу на горке оружия. Пистолет отбросила. Привстала, рванулась к приоткрытой двери, но как бы не так: костюм затрещал и дернул меня назад. Я отчаянно повторила попытку, — костюм опять оказал сопротивление, и снова раздался противный треск. Глянула, что там мешает? — Кружева и приличный кусок ткани защемила уродливая труба. С силой дернула (бог с ним, с французским костюмом!) ан нет, не поддается. Дернула еще раз: тот же эффект — французы в одежде толк знают. Труба тоже в грязь лицом не ударила — цепко держала меня. Повозившись, я решила, что без ножниц не обойтись, прихватила подмышку трубу и бежать — промедление смерти подобно.
Вылетела в коридор, огляделась и остолбенела. Зловещий пейзаж. Голивуд отдыхает. Вот где надо американские боевики снимать. В полутьме всюду бетон. Конструкции металлические: и вышатся, и “падают” вниз. Лестницы, трубы, краны сплелись как в преисподней вокруг то ли баков, то ли цистерн. И над всем этим запах сивушный витает, в пору закусывать.
“Где выход?” — подумала я и, прижимая к себе трубу, поплелась на поиски лестницы, не в цистерны ведущей, а хотя бы на улицу.
Рассвет наступил, но внутри сооружения было почти темно. Однако кое-как вниз я спускалась по лестничному лабиринту. Прямой дороги не нашла, виляла зигзагами — порой, для того, чтобы на десять ступеней вниз опуститься, приходилось подниматься на двадцать вверх. Все бы ничего, но труба была тяжела. Несколько раз даже мелькала шальная мысль снять к черту костюм вместе с трубой. Если бы не холодина и не риск показаться орлам Тамарки слегка сумасшедшей, точно и с трубой и с костюмом рассталась бы без сожаления.
Где-то в середине пути силы меня покинули. Села на чан, плачу, с присущей мне набожностью с Всевышним беседу веду: “Господи, куда же ты смотришь? Неужели не жалко тебе меня? Помоги выход найти и путь к нему дай покороче!”
Вдруг вижу, что-то мелькнуло вдали.
Я наивно обрадовалась: “Да это же человек!”
— Эй! — кричу. — Эй! Подскажите где выход!
А что “эй” когда и без “эй” несется он на меня со всех ног. Когда приблизился, глянула я и обмерла: это ж Якудза. Он, кстати, тоже обмер, когда увидел что у меня из подмышки торчит. Я испугаться толком еще не успела, а он уж взмолился:
— Ты не балуй, баба, полегче с оружием. Я на месте стою.
— Вот это мне и не нравится, — гаркнула я. — Веди меня к выходу!
— Лады, — отвечает Якудза, — но ты бы бросила гранатомет.
Тут только я поняла что за дуровина ко мне прицепилась. И после этого будут еще сомневаться глупые граждане есть ли на свете Бог! Разумеется, есть! Иначе кто бы мне вовремя так помог?
Якудза пятится от меня, как от чумы, а я трубу на него наставляю и командую:
— Немедленно отсюда меня выводи!
И видимо переборщила. Якудза и рад был немедленно исполнить приказ, но уж очень трубы боялся. Пятился, бедняга, не решаясь ко повернуться спиной. А я трубу опустить не решалась. Так мы и шли: он пятился, мы с трубой наступали.
Вдруг Якудза вскрикнул, вскинул руки, замахал ими, как ветряная мельница, и… исчез. Как и не было Батяни передо мной. Только крик его вниз летит, в преисподнюю. Подошла я к той точке, где последний раз Якудзу видала, глянула и ужаснулась: здесь площадка кончалась и начинался огромный чан. Запах оттуда шел хмельной и удушливый. И плескалось в этом здоровенном чане нечто темное, маслянистое, но не только оно — теперь там был и Якудза, барахтался бедный и громко вопил:
— Спасите! Тону!
Я заглянула в чан и спрашиваю:
— Водичка хоть теплая?
— Дура! — огрызнулся Якудза. — Это сакэ!
И с головой окунулся. Я восхитилась:
— Ну надо же! Первый раз вижу как плавают и ныряют в сакэ!
Якудза вынырнул и сообщил:
— Плавать я не умею! Дай руку, сучка!
Пришлось прочитать ему лекцию об этикете и вежливости. Он плохо слушал — больше нырял и кричал:
— Спаси, сучка! Помоги!
Я дала грубияну дельный совет:
— А ты сакэ выхлебай и тонуть перестанешь.
Якудза булькнул на дно, но скоро на поверхность сакэ вернулся и, задыхаясь, орет:
— Вытащи! Озолочу!
Предложение заинтересовало меня, потому и спросила:
— Как озолотишь?
— Все что имею, отдам! — крикнул он и снова ушел на дно.
Я дождалась когда он вернется и продолжила переговоры:
— А универмаг Фросе вернешь?
— Не могу! — хрипит. — Не могу! Универмаг давно уж не мой!
И снова — на дно. На этот раз прилично он там задержался, а когда всплыл (полуживой) я сжалилась и протянула ему гранатомет. Он почему-то шарахнулся и снова пошел на дно. А когда на поверхность сакэ вернулся, гневно мне завопил:
— Руку дай, дура!
Вижу, сил с гулькин нос у него осталось. Совсем уж было собралась руку помощи протянуть, но зазвонил мобильный. Я трубку к уху прижала, а оттуда Тамарка:
— Мама! Ты невозможная! Куда ты пропала? Спасают тебя спасают, а ты молчишь! Хоть бы голос орлам моим подала! Они не знают где ты находишься!
— Тома, я здесь. За купанием в сакэ наблюдаю.
А Якудза вопит:
— Все! Не могу больше!
Я взволновалась:
— Тома, извини, позже перезвоню, сейчас дюже некогда, у меня тут человек захлебывается в сакэ.
— А она уже сакэ с мужиками там хлещет! — сделала неправильный вывод Тамарка, но объясняться с ней было некогда.
Теперь уж точно настала пора Якудзу спасать. Я легла на пол и свесила руку в чан, но опять зазвонил мой мобильный. Глянула на дисплей — свекровь. Мать моего Роберта! На ее звонок ответить по родственному долгу обязана. Да и после порнухи обстановка в моем доме неясная — короче, возникла потребность срочно ее прояснить.
— Алло! — грозно гаркнула я, готовясь давать достойный отпор.
А в ответ не глас Вельзевула, а нежное:
— Сонечка.
Я сразу пошла в атаку, воскликнув:
— Надеюсь, вы понимаете, что на порно была не ваша невестка!
А свекровь (ну не чудо ли?) отвечает:
— Обидно было бы, коли все так.
— А почему вы с ранья поднялись? — спросила я, зная повадки свекрови — раньше двенадцати не вставала с постели она никогда.
— Поднялась? Да еще не ложилась! Из салона только пришла и сразу тебе звоню.
Я изумилась:
— Что, уже круглосуточно работает ваш салон?
— Нет конечно, но мы разойтись никак не могли. По телевизору гадостей про тебя насмотрелись и обсуждали их до утра. Все пришли к мнению, что ты теперь порно-звезда. Я страшно горда! Всем заявила, что Роберт мой знает толк в женщинах.
Услышав имя родного мужа, я затрепетала и, горюя, воскликнула:
— Господи! Неужели и Роберт видел поклеп на меня?
— Ну что ты, он никогда не узнает, — заверила меня моя дорогая свекровь, после чего испугалась я за себя.
“Неужели контузию в последнем бою получила? — подумала я. — Слуховые галлюцинации начались!”
А свекровь продолжает:
— Не волнуйся, Сонечка, я ему ничего не скажу, а сам он включить телевизор не догадается.
“Та-ак, — думаю, — слава богу, контузия не у меня, а у матери Роберта. Еще бы, столько массажей старушка перенесла! Эти косметички так браво колотят ее по щекам, что может приключиться болезнь и похуже контузии. Совсем отбили бабе мозги”.
— Вы врача уже вызывали? — деловито спросила я.
— Зачем? — изумилась свекровь. — Ты меня от всех болячек вылечила на год вперед. Даже мигрень как рукой сняло. Весь салон был восхищен твоей техникой. Как тебе удалось?
— Ну?у… — промямлила я, имея в виду исключительно изысканный стиль шедевров своих, — над техникой пришлось поработать. Не зря же меня переводят на японский язык.
— Я так всем и сказала, что Великий Дракон тебя обучил, — сообщила свекровь. — В позе сверху явно чувствуется влияние Востока! О фигуре уже не говорю. В салоне все заключили, что над фигурой работал швейцарец, не меньше. Или знаменитый француз.
— Ассириец, — промямлила я, думая, что у свекрови бред.
— Древняя магия! — взвизгнула от восторга мать Роберта. — Так и знала, что одной хирургией там не обошлось. Левое бедро особенно хорошо. Ах, как я тобою гордилась! Ждем второй серии!
Я спросила:
— Надеюсь, вы шутите?
— Нет, не шучу!
Поражаясь, я выдохнула:
— Ну вы даете!
— Нет, это ты даешь, а я восхищаюсь! — просветила меня свекровь.
Пожелав мне продолжать в том же духе и не тратить время на литературу, она пошла спать.
Представляю какие ей будут снится сны, если после порнухи экспериментирует даже Тамарка, вечно которая занята — даже во сне составляет отчеты.
Если честно, от разговора с матерью Роберта я пришла в замешательство. Знала, что душевно больные проявляют повышенную сексуальность, но чтобы такую — предположить никак не могла. Неужели она меня возлюбила?
Можно представить в какие размышления я погрузилась.
Впрочем, ненадолго — со всех сторон послышался топот ног и вопли: — Соня-Сонечка! — Госпожа Мархалева!
Я закричала:
— Фрося! Юзик! Я здесь!
Юдзан, опережая всех, несся ко мне.
— Госпожа Мархалева! — радостно воскликнул он, увидев меня. — Вы живы?
— Пока да, — ответила я, не зная как долго безобразие это будет со мной продолжаться.
А Юдзан достал из кармана флакончик, снял с него крышечку и сделал решительный шаг ко мне. Я застыла, наблюдая за ним с интересом.
— Госпожа Мархалева, простите… — начал он, но не успел продолжить.
Из-за угла выскочила моя Ефросинья и устремилась ко мне. Слишком поспешно, должна я сказать, устремилась. Юдзан протягивал мне флакончик, а Фрося, с ним поравнявшись, неловко толкнула его под локоть. — Желтый порошок рассыпался, повиснув в воздухе облаком золотистым и очень красивым. Однако я отлетела, пытаясь спасти остатки костюма, а Юдзан замертво рухнул. Фрося моя покачнулась, но устояла, промямлив:
— Ах, как кружится голова…
Потом прибежали Арнольд с детективом, и “быки”, и Валет, за ними подоспели орлы Тамарки. Сначала все устремлялись ко мне, но, увидев лежащего Юдзана, бросались к нему.
— Что с япошкой? — кричали они. — Ранен? Убит?
Я пожимала плечами. Фрося твердила:
— Как кружится голова, спать страшно хочется.
И вот среди такого бедлама зазвучал мой мобильный — еле его услышала.
— Мама, ты невозможная! — заверещала Тамарка. — Где ты?
Поспешила успокоить подругу:
— Тома, я уже всеми найдена.
— Ты! А Якудза?
Тут только вспомнила я про утопленника — заглянула в чан: даже нет кругов по сакэ.
— Тома, — заплакала я, — утонул наш Якудза!
— Что же ты, глупая, плачешь? — удивилась она. — Одной сволочью меньше стало на свете.
— Ага, — прохлюпала я, — а кто возвращать будет Фросеньке универмаг?
— Мама, ты невозможная! — взбесилась Тамарка. — Универмаг давно уже мой!
Предвидя мои возраженья, Тамарка грозно добавила:
— И я не собираюсь его никому возвращать!
— Иди к черту! Ты еще хуже Якудзы! — рявкнула я и со злостью швырнула мобильный в чан, в котором заспиртовался ее конкурент.
Услышав имя Батяни, Валет и его “быки” закричали:
— А, кстати, где он? Где он?
— Якудза в собственном сакэ! — указывая на чан, просветила их я и прискорбно добавила: — Утонул.
Эпилог
Эта правдивая история закончилась благополучно. Мечта Арнольда воплотилась в жизнь сразу же, как ему начала покровительствовать сама Тамарка — здесь уместней сказать царица Тамара. Арнольд на ее деньги открыл фото-студию. И даже сумел прославиться. Его пригласили в Голивуд. Правда Арнольд мечтал о большой эпической роли, воплотившей в себя легендарных героев всех времен и народов, но в Голивуде ему посоветовали не зарывать в землю талант, данный самой природой. Сверх агрегат снова Арнольда подвел. Арнольд по-прежнему снимается в порно и с нетерпением ждет импотенции.
Детектив служит моей Тамарке — здесь добавить. думаю, нечего.
Валет быковать перестал и “заделался” солидным бизнесменом. Он всем теперь говорит, что работает на Москву — его охранное агентство действительно бережет Тамаркину собственность в данной губернии.
Сама Тамарка процветает и клянется, что до тех пор будет она процветать, пока жив капитализм на земле. Что ж тут поделаешь — олигархи, видимо, тоже нужны. Правда, не знаю кому.
Юдзан невольно Дракона ослушался и меня в Японию не привез. Его самого туда повезли. Порошок оказался действенным зверски — Юдзан очнулся через неделю. Но, тем не менее, он стал начальником охраны Великого Дракона.
И Тацу получил желаемое — вместо меня к нему отправилась… моя свекровь. И, должна сказать, они нешуточно подружились: моя свекровь и главный мафиоза якудза. Думаю, иначе быть и не могло.
Фрося…
Ах, моя Ефросинья осталась милым, удивительно чистым и добрым ребенком. Она по-прежнему мечтает спасти мир своей красотой и трудится, трудится, трудится — безмерно себя раздает и в цветах, и в картинах, и в добрых делах. Только теперь она занимается этим…
Да-да, со своим министром. С бывшим министром. Его-то точно спасла ее красота. Он бросил глупостями заниматься, ушел из политики и сразу помолодел. Их разница в возрасте теперь почти не заметна.
В общем, все счастливы! Обо всех рассказала!
Нет, кого-то забыла…
Ах да, мой мобильный — он до сих пор, наверное, в чане лежит…
Французский костюм храню для музея.
В общем, все счастливы! Обо всех рассказала!
…
Нет, кого-то забыла опять. Кого же? Кого?
Ну конечно, забыла себя! С присущей мне скромностью!
В общем, все счастливы! И лишь только я, ловко разрубившая Гордиев узел, осталась у корыта разбитого. Приключения, до которых страшно охочая я, закончились — опять потянулись серые будни: Роберт, его наука, подруги, мои книги…
Кстати, все книги мои на японский перевели, и я молю Бога, чтобы с японского на русский не затеялся Тацу переводить их обратно — так мало общего переводы имеют с оригиналом. Это, пожалуй, единственный смешной эпизод в моей скучной и серой жизни…
Ой, простите, кажется кто-то звонит…
— Да! Что случилось? Да ты что?
Знаете, нет! Еще приключения намечаются!
— Что-что? Погромче! Неужели? Ну надо же! Что ты говоришь! Погоди, попрощаюсь с читателями!
Дорогие мои, нас точно ждут новые приключения! До встречи!
Ваша, пардон, Мархалева!
— Ну-ну, и что там дальше у нас, продолжай? А-аах! Ну надо же…
Детектив служит моей Тамарке — здесь добавить. думаю, нечего.
Валет быковать перестал и “заделался” солидным бизнесменом. Он всем теперь говорит, что работает на Москву — его охранное агентство действительно бережет Тамаркину собственность в данной губернии.
Сама Тамарка процветает и клянется, что до тех пор будет она процветать, пока жив капитализм на земле. Что ж тут поделаешь — олигархи, видимо, тоже нужны. Правда, не знаю кому.
Юдзан невольно Дракона ослушался и меня в Японию не привез. Его самого туда повезли. Порошок оказался действенным зверски — Юдзан очнулся через неделю. Но, тем не менее, он стал начальником охраны Великого Дракона.
И Тацу получил желаемое — вместо меня к нему отправилась… моя свекровь. И, должна сказать, они нешуточно подружились: моя свекровь и главный мафиоза якудза. Думаю, иначе быть и не могло.
Фрося…
Ах, моя Ефросинья осталась милым, удивительно чистым и добрым ребенком. Она по-прежнему мечтает спасти мир своей красотой и трудится, трудится, трудится — безмерно себя раздает и в цветах, и в картинах, и в добрых делах. Только теперь она занимается этим…
Да-да, со своим министром. С бывшим министром. Его-то точно спасла ее красота. Он бросил глупостями заниматься, ушел из политики и сразу помолодел. Их разница в возрасте теперь почти не заметна.
В общем, все счастливы! Обо всех рассказала!
Нет, кого-то забыла…
Ах да, мой мобильный — он до сих пор, наверное, в чане лежит…
Французский костюм храню для музея.
В общем, все счастливы! Обо всех рассказала!
…
Нет, кого-то забыла опять. Кого же? Кого?
Ну конечно, забыла себя! С присущей мне скромностью!
В общем, все счастливы! И лишь только я, ловко разрубившая Гордиев узел, осталась у корыта разбитого. Приключения, до которых страшно охочая я, закончились — опять потянулись серые будни: Роберт, его наука, подруги, мои книги…
Кстати, все книги мои на японский перевели, и я молю Бога, чтобы с японского на русский не затеялся Тацу переводить их обратно — так мало общего переводы имеют с оригиналом. Это, пожалуй, единственный смешной эпизод в моей скучной и серой жизни…
Ой, простите, кажется кто-то звонит…
— Да! Что случилось? Да ты что?
Знаете, нет! Еще приключения намечаются!
— Что-что? Погромче! Неужели? Ну надо же! Что ты говоришь! Погоди, попрощаюсь с читателями!
Дорогие мои, нас точно ждут новые приключения! До встречи!
Ваша, пардон, Мархалева!
— Ну-ну, и что там дальше у нас, продолжай? А-аах! Ну надо же…