Страница:
— Полыхают, горят, — и повалилась на землю.
Спрашивается, зачем я ее останавливала. Бежала девка себе и бежала, остановили — упала. Что теперь делать?
И я, с моим радикулитом (про коленную чашечку уж молчу) на себя подругу взвалила и с присущей мне легкостью…
Нет, не помчалась и не пошла — брыкнулась на бочок и грустно лежу, безрадостно думая: “Все, последних сил я лишилась. Теперь, хоть режьте, хоть вешайте, и шагу не сделаю”.
А вот и ошиблась: взлетела! Я еще ого-го-го! Взлетела и шагов сто пробежала, как только услышала шум машины.
Машины не ездят по дебрям и чащам!
Значит рядом дорога!
Я потянула подругу за руку:
— Фрося! Мы спасены! На мины! Вперед!
— Мне уже все равно, — ответила Фрося.
Совсем не любит себя, несчастная. Пришлось одной действовать ради общего блага.
Временно оставив подругу в кустах, мы помчались на шум!
Кто “мы”, спросите вы? Мы — это я, радикулит и моя коленная чашечка! Не оставлять же болячки подруге.
Глава 14
Глава 15
Глава 16
Спрашивается, зачем я ее останавливала. Бежала девка себе и бежала, остановили — упала. Что теперь делать?
И я, с моим радикулитом (про коленную чашечку уж молчу) на себя подругу взвалила и с присущей мне легкостью…
Нет, не помчалась и не пошла — брыкнулась на бочок и грустно лежу, безрадостно думая: “Все, последних сил я лишилась. Теперь, хоть режьте, хоть вешайте, и шагу не сделаю”.
А вот и ошиблась: взлетела! Я еще ого-го-го! Взлетела и шагов сто пробежала, как только услышала шум машины.
Машины не ездят по дебрям и чащам!
Значит рядом дорога!
Я потянула подругу за руку:
— Фрося! Мы спасены! На мины! Вперед!
— Мне уже все равно, — ответила Фрося.
Совсем не любит себя, несчастная. Пришлось одной действовать ради общего блага.
Временно оставив подругу в кустах, мы помчались на шум!
Кто “мы”, спросите вы? Мы — это я, радикулит и моя коленная чашечка! Не оставлять же болячки подруге.
Глава 14
ПРИЯТНЫЙ СТРАХ
Цветочница тащила его за руку:
— Здесь рядом автобусная остановка, нам в самый центр.
День казался особенно солнечным, радостным. От счастья она порхала. Какое небо! Какой воздух! Шла очень быстро, почти бежала…
Он с трудом за ней поспевал. Не то, чтобы он не мог так же быстро ходить. Нет, он был все еще в форме. В прекрасной форме: по шесть часов в неделю проводил в тренажерном зале спорт-клуба, десять раз в месяц там же посещал и бассейн. И не болтался в воде, как другие, а на совесть плавал…
Все это так, однако бегать по улицам он не привык. Точнее, давно отвык. И многое ему мешало к тому же: портфель, респектабельность, галстук, костюм и… любопытные взгляды прохожих. Взгляды — особенно. Казалось, всем есть дело лишь до него.
Он сердился на всех, на себя и думал: “Не-ет, не в той я уже поре, чтобы прыгать козлом за девчонкой. Давит, давит собственная значительность. И референта мне не хватает. И водителя нет под рукой…
Важность сильно мешает — каждой порой чую ее.
А не чванство ли это? Да, одолело, видимо, чванство. А ведь мне с ним хорошо. Слишком много регалий легло на меня — тяжкий груз, без чванства нести его невозможно.
А она совсем не такая. Свободная, легкая, словно пушинка, а я, как старый медведь, косолапой трусцой с трудом за ней поспеваю. Со своими регалиями и дурацким портфелем. Надо было сдать его в камеру хранения к чертовой матери, нет же, таскаю с собой. Ладно портфель, а куда деть костюм?
И туфли. Ходить по асфальту в них невозможно — лишь по коврам.
А она где угодно может ходить: прекрасна будет везде, потому что не корчит из себя сверх кого-то.
А я корчу. Представляю, как я смешон”.
Будто уловив его настроение, она сбавила темп. И руку его отпустила, и пошла впереди, чтобы не привлекать к их паре внимание.
Шла и, ругая себя, время от времени оглядывалась: не отстал ли, идет ли за ней, а вдруг сбежал.
Больше всего она боялась, что он передумает и незаметно растворится в толпе. Потому и оставила его за своей спиной, чтобы не лишать выбора. Пускай идет, если хочет. В конце концов, ни кому не навязываюсь.
Гордая. Она была очень гордая.
Но когда подошла к остановке и увидела свой автобус, испугалась.
“Сейчас, я сяду, а он нет! Помашет рукой и виновато пожмет плечами, мол не судьба. И по часам постучит еще пальцем: спешу, вспомнил про заседание, неотложные, мол, дела…”
Она вспыхнула, внутри словно что-то взорвалось и в воронку от взрыва ухнула вся душа — на сердце легла пустота, мир потускнел, солнце погасло, небо тучи заволокли, ветер поднялся, наполняя воздух тяжелой асфальтовой пылью, и губная помада на губах сразу стала неуместной, шероховатой, даже противно-колючей. И прическа показалась дурацкой. И платье — розовое, как детский ночной горшок — захотелось снять и навеки забросить. И свои ожидания позабыть. За них особенно стыдно. Ну не дура ли, жила себе и жила…
Она попыталась наперекор всему вернуться к нему, стать рядом, снова за руку его цепко схватить, но толпа подхватила ее и понесла к двери автобуса. Восстать против толпы не позволила гордость — вот такой парадокс.
“Я так и знала,” — горестно сказала себе она и, как на эшафот, шагнула на ступеньку.
Страшно хотелось оглянуться, позвать его за собой, но она была упряма. Упряма и очень горда. Потому чаще других оставалась одна. За то и любили ее фиалки. Шагнула, не оглядываясь. Будь что будет.
Он тоже паниковал. Напряженно шел за нежным, прекрасным, волшебным, боясь потерять ЭТО в чужой агрессивной толпе. Ему все время казалось, что стройная тоненькая фигурка растворится, и он потеряет ее навсегда! Еще недавно совсем он не знал, что она есть на свете, но теперь потеря этой чудесной девушки воспринималось тяжелой утратой. В душу заползали растерянность, боль и страх. Он давно уже ничего не боялся, но вот теперь стало по-настоящему страшно.
“Где? Где я буду ее искать? Даже имени ее не спросил, (не дурак ли) даже где живет не узнал”.
В панике он забыл, что найти ее очень просто — там, где увидел впервые. Адрес простой: цветочный магазинчик, метро…
Но он об этом забыл и, грубо расталкивая прохожих, отчаянно старался не отставать, потому что поглощенная своими переживаниями она снова пошла очень быстро — так, как привыкла ходить.
Увидев, что она направилась к автобусу, он успокоился, — теперь-то мы вместе, — и снова разволновался.
“Черт! — мысленно выругался он. — К дверям хлынула толпа, я что-то должен сделать. А что? Должен раскидать всех и занять ей место. Но как это делается? Раньше умел, но так давно не ездил городским транспортом, что разучился. Подумает, что я вахлак, что даже не смог ей место занять…
Да, я вахлак, черт возьми! А почему мы едем автобусом? Почему не взяли такси?
Потому, что я, дурак, не подумал об этом, вовремя не сообразил. Теперь она точно решит, что я жадный.
Как глупо. Совсем разучился ухаживать за простыми девушками…
Что они любят? Если в ресторан не захотела, может отказалась бы и от такси…
Черт, какой я кретин!”
С этой мыслью он сел в автобус, очень вовремя сел — двери сразу закрылись. Народу набилось в салон очень много, ехали, терлись друг о друга, как в бочке селедки, всем сильно мешал его огромный портфель. И сам он всем чрезвычайно мешал. “Мужчина, с вашими габаритами ездить надо в такси!” “Или ходить пешком!”
Унизительно, если она это слышит!
Он испуганно оглянулся — она далеко.
Несколько минут он сомневался, стоит ли протискиваться к девушке, будет ли это прилично и не пострадает ли его костюм: галстук его был уже на плече. На чужом. И по туфлям кто-то топтался.
Осознавая свою беспомощность, он страшно злился. В конце концов решился и, протолкнувшись к ней, шепнул:
— Какая милая давка.
— На этом маршруте всегда такая, — шепнула она в ответ.
Он смутился:
— Простите.
— За что? — удивилась она.
— Я не сообразил пригласить вас ехать в такси.
Она была уверена, что его потеряла и теперь счастья скрыть не смогла.
— Ну что вы, зачем такси? — радостно рассмеявшись, сказала она. — Мы приехали, выходим сейчас.
И начала быстро продвигаться к двери. Он, не зная, что делать с портфелем, который всем мешал и мешал, неловко двинул за ней.
Когда, наконец, кончился ад, и оба они оказались на тротуаре, он с облегчением выдохнул:
— Уф-фф! Неужели я вышел оттуда живой!
Она озорно улыбнулась:
— А я каждый день подвергаю себя такому вот испытанию.
— Да-а, это невероятно тяжелый труд, ездить городским транспортом. Здесь и массаж, и тренажеры. А куда мы теперь?
— Туда, — она махнула рукой в сторону громадного четырехэтажного здания, расположившегося в переплетении двух улиц.
Мужчина начал припоминать, что там располагалось в годы, когда он был задорным и юным. И припомнил, и удивился:
— Это же…
Она рассмеялась, заразительно, звонко:
— Да-да, это универмаг.
— Вы и универмаг? Вы что, и там работаете?
— Я там живу.
— Здесь рядом автобусная остановка, нам в самый центр.
День казался особенно солнечным, радостным. От счастья она порхала. Какое небо! Какой воздух! Шла очень быстро, почти бежала…
Он с трудом за ней поспевал. Не то, чтобы он не мог так же быстро ходить. Нет, он был все еще в форме. В прекрасной форме: по шесть часов в неделю проводил в тренажерном зале спорт-клуба, десять раз в месяц там же посещал и бассейн. И не болтался в воде, как другие, а на совесть плавал…
Все это так, однако бегать по улицам он не привык. Точнее, давно отвык. И многое ему мешало к тому же: портфель, респектабельность, галстук, костюм и… любопытные взгляды прохожих. Взгляды — особенно. Казалось, всем есть дело лишь до него.
Он сердился на всех, на себя и думал: “Не-ет, не в той я уже поре, чтобы прыгать козлом за девчонкой. Давит, давит собственная значительность. И референта мне не хватает. И водителя нет под рукой…
Важность сильно мешает — каждой порой чую ее.
А не чванство ли это? Да, одолело, видимо, чванство. А ведь мне с ним хорошо. Слишком много регалий легло на меня — тяжкий груз, без чванства нести его невозможно.
А она совсем не такая. Свободная, легкая, словно пушинка, а я, как старый медведь, косолапой трусцой с трудом за ней поспеваю. Со своими регалиями и дурацким портфелем. Надо было сдать его в камеру хранения к чертовой матери, нет же, таскаю с собой. Ладно портфель, а куда деть костюм?
И туфли. Ходить по асфальту в них невозможно — лишь по коврам.
А она где угодно может ходить: прекрасна будет везде, потому что не корчит из себя сверх кого-то.
А я корчу. Представляю, как я смешон”.
Будто уловив его настроение, она сбавила темп. И руку его отпустила, и пошла впереди, чтобы не привлекать к их паре внимание.
Шла и, ругая себя, время от времени оглядывалась: не отстал ли, идет ли за ней, а вдруг сбежал.
Больше всего она боялась, что он передумает и незаметно растворится в толпе. Потому и оставила его за своей спиной, чтобы не лишать выбора. Пускай идет, если хочет. В конце концов, ни кому не навязываюсь.
Гордая. Она была очень гордая.
Но когда подошла к остановке и увидела свой автобус, испугалась.
“Сейчас, я сяду, а он нет! Помашет рукой и виновато пожмет плечами, мол не судьба. И по часам постучит еще пальцем: спешу, вспомнил про заседание, неотложные, мол, дела…”
Она вспыхнула, внутри словно что-то взорвалось и в воронку от взрыва ухнула вся душа — на сердце легла пустота, мир потускнел, солнце погасло, небо тучи заволокли, ветер поднялся, наполняя воздух тяжелой асфальтовой пылью, и губная помада на губах сразу стала неуместной, шероховатой, даже противно-колючей. И прическа показалась дурацкой. И платье — розовое, как детский ночной горшок — захотелось снять и навеки забросить. И свои ожидания позабыть. За них особенно стыдно. Ну не дура ли, жила себе и жила…
Она попыталась наперекор всему вернуться к нему, стать рядом, снова за руку его цепко схватить, но толпа подхватила ее и понесла к двери автобуса. Восстать против толпы не позволила гордость — вот такой парадокс.
“Я так и знала,” — горестно сказала себе она и, как на эшафот, шагнула на ступеньку.
Страшно хотелось оглянуться, позвать его за собой, но она была упряма. Упряма и очень горда. Потому чаще других оставалась одна. За то и любили ее фиалки. Шагнула, не оглядываясь. Будь что будет.
Он тоже паниковал. Напряженно шел за нежным, прекрасным, волшебным, боясь потерять ЭТО в чужой агрессивной толпе. Ему все время казалось, что стройная тоненькая фигурка растворится, и он потеряет ее навсегда! Еще недавно совсем он не знал, что она есть на свете, но теперь потеря этой чудесной девушки воспринималось тяжелой утратой. В душу заползали растерянность, боль и страх. Он давно уже ничего не боялся, но вот теперь стало по-настоящему страшно.
“Где? Где я буду ее искать? Даже имени ее не спросил, (не дурак ли) даже где живет не узнал”.
В панике он забыл, что найти ее очень просто — там, где увидел впервые. Адрес простой: цветочный магазинчик, метро…
Но он об этом забыл и, грубо расталкивая прохожих, отчаянно старался не отставать, потому что поглощенная своими переживаниями она снова пошла очень быстро — так, как привыкла ходить.
Увидев, что она направилась к автобусу, он успокоился, — теперь-то мы вместе, — и снова разволновался.
“Черт! — мысленно выругался он. — К дверям хлынула толпа, я что-то должен сделать. А что? Должен раскидать всех и занять ей место. Но как это делается? Раньше умел, но так давно не ездил городским транспортом, что разучился. Подумает, что я вахлак, что даже не смог ей место занять…
Да, я вахлак, черт возьми! А почему мы едем автобусом? Почему не взяли такси?
Потому, что я, дурак, не подумал об этом, вовремя не сообразил. Теперь она точно решит, что я жадный.
Как глупо. Совсем разучился ухаживать за простыми девушками…
Что они любят? Если в ресторан не захотела, может отказалась бы и от такси…
Черт, какой я кретин!”
С этой мыслью он сел в автобус, очень вовремя сел — двери сразу закрылись. Народу набилось в салон очень много, ехали, терлись друг о друга, как в бочке селедки, всем сильно мешал его огромный портфель. И сам он всем чрезвычайно мешал. “Мужчина, с вашими габаритами ездить надо в такси!” “Или ходить пешком!”
Унизительно, если она это слышит!
Он испуганно оглянулся — она далеко.
Несколько минут он сомневался, стоит ли протискиваться к девушке, будет ли это прилично и не пострадает ли его костюм: галстук его был уже на плече. На чужом. И по туфлям кто-то топтался.
Осознавая свою беспомощность, он страшно злился. В конце концов решился и, протолкнувшись к ней, шепнул:
— Какая милая давка.
— На этом маршруте всегда такая, — шепнула она в ответ.
Он смутился:
— Простите.
— За что? — удивилась она.
— Я не сообразил пригласить вас ехать в такси.
Она была уверена, что его потеряла и теперь счастья скрыть не смогла.
— Ну что вы, зачем такси? — радостно рассмеявшись, сказала она. — Мы приехали, выходим сейчас.
И начала быстро продвигаться к двери. Он, не зная, что делать с портфелем, который всем мешал и мешал, неловко двинул за ней.
Когда, наконец, кончился ад, и оба они оказались на тротуаре, он с облегчением выдохнул:
— Уф-фф! Неужели я вышел оттуда живой!
Она озорно улыбнулась:
— А я каждый день подвергаю себя такому вот испытанию.
— Да-а, это невероятно тяжелый труд, ездить городским транспортом. Здесь и массаж, и тренажеры. А куда мы теперь?
— Туда, — она махнула рукой в сторону громадного четырехэтажного здания, расположившегося в переплетении двух улиц.
Мужчина начал припоминать, что там располагалось в годы, когда он был задорным и юным. И припомнил, и удивился:
— Это же…
Она рассмеялась, заразительно, звонко:
— Да-да, это универмаг.
— Вы и универмаг? Вы что, и там работаете?
— Я там живу.
Глава 15
Шум терзаемого стартера не обманул. Продравшись сквозь густую растительность, я действительно выползла на дорогу и возблагодарила Всевышнего. На обочине стояла машина с открытым капотом, под капотом копошился мужчина.
“Вот он, спаситель!” — подумала я и, решительно одернув остатки французских кружев, боевито поправила шевелюру.
Натянув на лицо прелестнейшую из богатого арсенала улыбок, звонким голосом двадцатилетней кокетки спросила:
— Поломка?
Из-под капота раздалось:
— Черт возьми, да! Поломка! И не одна!
— И я не одна, — воскликнула я и предложила: — Давайте друг другу поможем. Я машину вам починю, а вы нас с подругой до города довезете.
— Машину почините? Разве вы разбираетесь в этом? — с задумчивым безразличием был мне послан ответ.
Задумчивость относилась к поломке, безразличие — явно ко мне.
Я презрительно хмыкнула:
— Хм, разбираюсь ли я?! Да я просто ас! Если клянетесь, что подбросите нас с подругой до города, то я моментально запущу ваш старый движок! И выйдите наконец из-под капота, сколько там можно торчать!
Он вышел — я поразилась: это был мой любимый Арнольд!
— И еще мне будут морочить голову, что нет на свете судьбы! — торжествуя, воскликнула я. — Вот так встреча! Признаться, не ожидала! То есть, нет, я-то ждала, но Фрося так медленно телепалась, и по всему выходило, что мы не успеем.
— А у меня машина, вот, поломалась, — с виноватой безысходностью развел руками Арнольд, — а то был бы сейчас уже в городе, — с тоскливой мечтательностью добавил он и запнулся.
И с затравленной жадностью взглянул на кусты. Взгляд его мне не понравился — не сбежал бы партнер.
— Да-да-да, — подхватила я резво и продолжила за него, — был бы в городе я и глаза мои вас не видали бы. Все бы так, дорогой, но не судьба! — добавила я от себя и грозно спросила: — Так чиним машину?
Арнольд вздрогнул, скукожился и прошелестел:
— Чиним, чиним.
Я впилась в него глазами:
— А не обманешь? До города довезешь?
Он обреченно махнул рукой:
— Довезу!
И я полезла под капот. И чертыхнулась — а как же, без этого, братцы, нельзя: отечественные машины без чертыханья не едут. А у Арнольда была отечественная машина: под капотом черт голову сломит.
Я не черт, голову не сломила, но поломала изрядно, в результате спросив:
— Двигатель, перед тем, как заглохнуть, чихал?
— Он у меня все время чихает, — удрученно ответил Арнольд.
— И плохо тянул?
— Он у меня никогда не тянет.
— Та-ак! — сделала вывод я и уверенно заявила:
— Тогда это трамблер!
— Трам — что? — изумился Арнольд.
— Не по твоей это части, мозги задаром не напрягай, а то импотенция ненароком приключится, — ответила я и подумала:
“Да-а, плохо кормит порнуха, а я за малым профессию не поменяла. Даже на приличный автомобиль партнер не наскреб, и это с гигантским фаллосом. Как же живут те порно-актеры, у которых писюн рядового колибра? Даже страшно подумать”.
Жалко мне стало Арнольда — трудится, члена не покладая, а результатов ноль. Я нежно его успокоила:
— Ничего, сейчас поедет рухлядь твоя. Ключ на семнадцать давай.
Отпустив гайку трамблера, я решительно повернула его ровно на пять градусов (не удивляйтесь, вот она, я!), затянула гайку обратно и гордо скомандовала:
— Пробуй!
Арнольда попробовал — машина завелась с пол-оборота. Я приказала:
— А теперь вместо расплаты отправляйся в кусты!
Он испугался:
— Зачем? Можно и здесь.
Пришлось поразиться:
— Что ты за эгоист? Только и думаешь о себе, а я не такая. У меня подруга в кустах.
— Ах, вот оно что, — прозрел Арнольд и покорно потопал в кусты, расстегивая ширинку.
Я шла рядом, его поучая:
— Болван, одно у тебя на уме! Нельзя же мыслить так плоско! Подругу надо в машину нести, а не то, что ты членом своим подумал.
Арнольд оказался лентяем. Узнав, что работать ему не придется, он повеселел, как пушинку Фросю мою подхватил, и, словно нож в масло, вошел в непролазные дебри. Я конвоем шагала за ним, поражаясь честности порно-актера. Другой бы бросил меня, обманул — не помню, правду, у кого это получалось.
Бережно уложив мою Фросю на задние кресла, Арнольд сел за руль — я пристроилась рядом и приказала:
— Трогай, давай!
Он, как истинно русский в минуты опасности, матюкнулся, перекрестился, зажмурился, словно собрался в бездну сигать, обреченно воскликнул: “Ну, я попал! Якудза меня убьет!” и, тронув с места машину, бодро врубил “Русское радио”.
В салон ворвалась Пугачева-старушка и запела: “Я такая молодая! Я такая не худая!” — в общем, нахваливала себя, как это принято в наше время. Поражаюсь, чем Фрося моя недовольна — видит же, все так делают.
От звуков музыки Арнольд повеселел и придавил на газ.
— Зря вы дергать заладились, — бросил он мне, заводно притопывая свободной ногой и тряся головой в ритме песни. — Никто вас пытать там не собирался.
Я не поверила:
— Ты мне наговоришь, лишь бы не рисковать.
— Правда, — заверил Арнольд. — Слишком хорошо я знаю Якудзу. Представить себе не могу, что заставило этого зверя с пытками мешкать. Если решил он кого убить или пытать, так сразу же и приступит, прямо на месте, а вас он в покое оставил и отправился по делам. Я сам слышал как он Валету сказал: “Вернусь к вечеру”. О чем это говорит?
— О чем? — озадачилась я.
— О том, что в плане у него одно: вас задержать. Этот план он и выполняет.
— Ага, сначала задержит, потом пришьет!
— Говорю же, — рассердился Арнольд, — давно бы пришил, если это целью имел. У Якудзы явно другие цели. Я сам слышал, как он “быкам” своим повелел: “Смотрите мне, чтобы обе бабы были целые и живые: без единой царапинки”.
Я искусственно поразилась:
— Да ну! Трогательная забота! Может, прикажешь вернуться и расцеловать благодетеля нашего, Боречку Вырвиглаз, зверя-Якудзу?
— Вольному воля, — пожал плечами Арнольд, — но мне сдается, что вас в скором времени домой возвращать собирались без шуму и пыли.
— А мне сдается, что бандиты даже толком не знают кого прихватили. Вдруг, когда это выяснят, откроется им и другое: что мы вовсе не те, за кого нас принимают. Тогда “быки” нас пришьют как неугодных свидетелей. Пришьют, а беречь от царапин будут кого-то другого, ну, да нам с Фросей это уже без разницы.
Арнольд покачал головой:
— Они правильно вас схватили. Здесь стопудово уверен. Другой вопрос, что одна из вас лишняя. Это Якудзу слегка озаботило. Как я понял, он поехал к высшему руководству выяснять куда девать лишнюю: отправить домой или за компанию подержать с той, которая нужная.
Я нервно осведомилась:
— А лишняя кто? Терпеть не могу быть лишней! Я всем нужная!
Арнольд меня успокоил:
— Похоже, вы им и нужная, а лишняя — ваша подруга.
Теперь меня озаботил вопрос: чего хочет Якудза?
Поэтому я спросила:
— А чем ваш друг занимается?
— Вы о ком? — удивился Арнольд.
— О Якудзе, о ком же еще, ведь он же меня похитил, чертов Борис Вырвиглаз.
— Якудза совсем мне не друг. Он дружит с большими людьми, я для него мелкая сошка. Меня он не видит в упор.
Я отмахнулась:
— Пусть так, чем он занимается?
— Всем. Секс-индустрию тут развернул: порно и проститутки. Клубы-рестораны под ним. Там же и казино. Сейчас вот организовывает производство сакэ. Завод еще только закладывают, а он уж губернию сакэ наводнил. Пьяные здесь даже куры. Короче, Якудза у нас ко всему имеет прямейшее отношение.
“Но какое отношение он имеет ко мне?” — подумала я и с любезной улыбкой спросила:
— А литературу любит ваш вездесущий Якудза — Борис Вырвиглаз?
— Вот это вряд ли, — пожал плечами Арнольд. — Знаю, что Якудза умеет писать, а вот читающим его никогда не видал. Мне кажется, он писак презирает.
Улыбки у меня как не бывало. После такого высказывания сразу расхотелось признаваться в своей знаменитости.
“Ничего, — успокоила я себя, — скоро мы с Фросей доберемся домой, прихватим мой чемодан крокодилий и в Москву сквозанем, подальше от всех грехов”.
— Да-а, жалко, что так получилось, — горестно вдруг вздохнул мой Арнольд.
Я мигом насторожилась:
— Что вас печалит?
Он признался:
— Да все. И баба ты, видно, хорошая, и подруга твоя еще молода, и капустка моя уродилась.
Я поразилась: “Что у него в голове?” — и спросила:
— К чему этот разброс: я, баба, подруга, капустка? Не пойму, куда вы, право, и клоните.
— Да туда и клоню, что всем нам теперь каюк: Якудза мне не простит, что я вам сдернуть помог.
— Что, и гигантский член вам не поможет? — довольно-таки равнодушно спросила я, какое мне дело до порно-огородника Арнольда.
Он страдальчески как-то завыл и сообщил:
— Когда Якудза наш разъярится, он забывает про все, даже про член. А вас он теперь просто в асфальт закатает. После того, как до смерти замучает.
— Но он же о нас обещал заботиться, — настороженно напомнила я. — Сами ж сказали, что Якудза “быкам” приказал, чтобы мы в абсолютно живом состоянии были. И без единой царапины.
— Это так, — согласился Арнольд, — но уж очень Якудза побегов не может терпеть. Тут в прошлом году один сумасшедший пытался бежать, до сих пор содрогаюсь, когда случай тот вспоминаю.
Он взглянул на меня и, озабоченно покивав головой, заключил:
— Не будем о страшном.
— Нет уж, — воскликнула я, — вы мне, пожалуйста, поподробней о случае том расскажите.
— Хозяин барин, — нехотя согласился Арнольд. — Чувак тот оказался дурным, вот и дернул. И взяли-то его из-за сущей мелочи. Якудза и свирепствовать не собирался: так, утюгом слегка засранца погладили бы, да паяльничком, может, пару раз к заднице приложились бы. И все, отпустили б домой, должок получив. Чувак же, дурак, сбежал.
Вспомнив свой, настораживающе благополучный побег, я спросила:
— Плоховато жертв своих “быки” охраняют, слишком часто от них бегут.
— Не часто, — расстроил меня Арнольд. — Вы — второй случай. А то, что плохо “быки” охраняют, так стараться им нет резона. Куда от Якудзы сбежишь?
— Россия страна большая.
— Ага, а у Якудзы везде свои люди. Якудза найдет и в могиле, об этом знает любой дурак. Бесполезно бежать.
Я проглотила ком, застрявший в ставшем вдруг узким горле, и, облизав нервно губы, спросила:
— И что было с тем чуваком, который сбежал?
— Ну, ясное дело, Якудза его поймал и так долго пытал, что весь город за беднягу просил: “Пожалей ты его, горемычного, убей сразу, не мучай!”.
— И что Якудза, послушал, убил? — холодея, спросила я.
Арнольд с непередаваемой болью потряс головой и сообщил:
— Не-а, зверь, не убил! Так и замучил!
Я в панике оглянулась на Фросю (боже, как молода!) и призналась:
— Мы первым же рейсом отбудем в Москву.
— Не поможет, — отмахнулся Арнольд. — Тот, замученный, как только удрал, тоже так сделал, но Якудза нашел его и в Москве.
— И что?!
— На колени поставил и спокойно сказал: “Теперь, братишка, тебе хана: так тебя проучу, чтобы другим неповадно было”.
“Неужели меня имел Якудза ввиду?” — ужасаясь, подумала я и закричала:
— Проучил?!
Арнольда вдруг передернуло:
— Проучил. Как мучился, горемычный! — ударился в воспоминания он. — Как сильно мучился! Узники концлагеря — отдыхают!
У меня неожиданно обнаружилась дрожь в коленях.
“Вот так не повезло! — зашевелила я в панике имеющимися (ПОКА!!!) мозгами. — Если Якудза какого-то затрапезного чувака так быстро нашел, то меня, умницу и красавицу, да еще знаменитость, и подавно найдет. Мои же фанаты ему и подскажут где надо искать. Мои же подруги меня и сдадут ненароком, а подруг у меня четверть Москвы”.
— Почему же вы раньше мне не сказали, что дела обстоят для нас с Фросей столь неблагоприятно? — обиделась я. — Почему не уберегли от оплошности?
— Разве вас можно от чего-нибудь уберечь? — посетовал несчастный Арнольд.
Пришлось согласиться — нельзя. До чрезвычайности я бываю порой неуправляемая.
Ладно — я! А он-то! — Тоже хорош! Зачем на побег нас подбил? Не попадись мне в злую минуту этот подлый партнер, сидела бы я на третьем своем этаже и в ус бы не дула — так там хорошо! Сумеречно! Спокойно! Тепло!
Я накинулась на Арнольда:
— Но вы-то зачем ввязались? Зачем нас в город везете? Вам бы разумней было от нас сбежать. Оставили бы нас на дороге в безвыходном положении, все и было бы тип-топ и у вас, и у нас. Вы к капустке своей в огород вернулись бы, а мы с Фросей, по дебрям досыта нагонявшись, полезли б обратно в дом, под бочок к добрым верзилам. Эх, какой вы дурак!
— В том-то и дело, что слишком умный, — посетовал подлый Арнольд. — Глянув на вас, сразу понял: дамочка еще та, вломит по полной программе.
Ну как тут не поразиться?
Я поразилась:
— Вломлю? Да с чего вы, несчастный, взяли?
— С жизненного опыта. С первого взгляда на вас был уверен, что вы бессовестно убедите Якудзу, будто я помог вам смыться вторично. Сознательно теперь уж помог, не по ошибке, как в первый раз.
Я усомнилась:
— Так Якудза меня и послушает.
— Послушает, ему все равно. Якудза сильно разбираться не станет, не в его это правилах. Нет, как ни крути, а выбора не было у меня, — удручился Арнольд. — А так хоть лишний часок поживу.
“Но какою ценой! Ведь ему за предательство больше нашего от Якудзы достанется, осиротеет его капустка”, — зашлась от жалости я — добрая женщина, да и воскликнула:
— А ну, поворачивай быстро оглобли!
— Что?
— Поворачивай, может, еще не обнаружили верзилы наш дурацкий побег. Может, еще успеем залезть обратно в окно.
Арнольд грустно покачал головой:
— Не успеете.
— А вот и посмотрим! Давай, поворачивай!
— А что теперь поворачивать? Куда вы теперь успеете? Уж лучше поехали прятаться, хоть денек-другой, бог даст, поживем. А то, может, лучше нам отравиться? Вы как?
Я взбесилась:
— Да вы что? В своем вы уме?! Зачем мне травиться в полном расцвете лет?
Арнольд с оскорбительным скептицизмом на меня посмотрел и промямлил:
— Насчет расцвета вы погорячились, а отравиться нам не помешает.
— Да с чего я вдруг стану травиться!
— Со мной за компанию, — ответил Арнольд. — Оно как-то надежней, организовать смерть себе самому. Надежней и безопасней. Якудза так изощренно умеет пытать!
— Что за панические настроения? — воскликнула я. — Поворачивай быстро назад!
— Какой смысл? Подруга ваша лежит, вон, без чувств. Вы-то в окно, может, сгоряча и залезете, а ее как туда затащить?
Я Арнольда обрадовала:
— Фрося моя не без чувств. Спит она, уморилась, по дебрям набегавшись, силы молодые свои восстанавливает. Как раз к тому времени, как мы обратно вернемся, она окончательно силы свои восстановит да с ними и полезет на третий этаж.
— Вы уверены? Точно полезет? Боюсь, хуже не вышло бы.
Я заявила, больше рассчитывая на себя, чем на Фросины силы:
— Уверена! Полезет как миленькая! Если, конечно, еще успеем, если верзилы нас не хватились…
— Успеете! — радостно заверил Арнольд. — Если подруга здорова, значит успеете. Когда я уходил, “быки” только-только пулечку расчертили и замахнулись на классику. Игра бесконечная, так что режутся в карты, что те фраера, не управятся до прихода Якудзы.
С этими словами он повернул на сто восемьдесят градусов, а я закричала:
— Ура-а! На мины! Вперед!
Арнольд вздохнул с облегчение:
— Слава богу, есть у вас ум, возвращаемся.
“Вот он, спаситель!” — подумала я и, решительно одернув остатки французских кружев, боевито поправила шевелюру.
Натянув на лицо прелестнейшую из богатого арсенала улыбок, звонким голосом двадцатилетней кокетки спросила:
— Поломка?
Из-под капота раздалось:
— Черт возьми, да! Поломка! И не одна!
— И я не одна, — воскликнула я и предложила: — Давайте друг другу поможем. Я машину вам починю, а вы нас с подругой до города довезете.
— Машину почините? Разве вы разбираетесь в этом? — с задумчивым безразличием был мне послан ответ.
Задумчивость относилась к поломке, безразличие — явно ко мне.
Я презрительно хмыкнула:
— Хм, разбираюсь ли я?! Да я просто ас! Если клянетесь, что подбросите нас с подругой до города, то я моментально запущу ваш старый движок! И выйдите наконец из-под капота, сколько там можно торчать!
Он вышел — я поразилась: это был мой любимый Арнольд!
— И еще мне будут морочить голову, что нет на свете судьбы! — торжествуя, воскликнула я. — Вот так встреча! Признаться, не ожидала! То есть, нет, я-то ждала, но Фрося так медленно телепалась, и по всему выходило, что мы не успеем.
— А у меня машина, вот, поломалась, — с виноватой безысходностью развел руками Арнольд, — а то был бы сейчас уже в городе, — с тоскливой мечтательностью добавил он и запнулся.
И с затравленной жадностью взглянул на кусты. Взгляд его мне не понравился — не сбежал бы партнер.
— Да-да-да, — подхватила я резво и продолжила за него, — был бы в городе я и глаза мои вас не видали бы. Все бы так, дорогой, но не судьба! — добавила я от себя и грозно спросила: — Так чиним машину?
Арнольд вздрогнул, скукожился и прошелестел:
— Чиним, чиним.
Я впилась в него глазами:
— А не обманешь? До города довезешь?
Он обреченно махнул рукой:
— Довезу!
И я полезла под капот. И чертыхнулась — а как же, без этого, братцы, нельзя: отечественные машины без чертыханья не едут. А у Арнольда была отечественная машина: под капотом черт голову сломит.
Я не черт, голову не сломила, но поломала изрядно, в результате спросив:
— Двигатель, перед тем, как заглохнуть, чихал?
— Он у меня все время чихает, — удрученно ответил Арнольд.
— И плохо тянул?
— Он у меня никогда не тянет.
— Та-ак! — сделала вывод я и уверенно заявила:
— Тогда это трамблер!
— Трам — что? — изумился Арнольд.
— Не по твоей это части, мозги задаром не напрягай, а то импотенция ненароком приключится, — ответила я и подумала:
“Да-а, плохо кормит порнуха, а я за малым профессию не поменяла. Даже на приличный автомобиль партнер не наскреб, и это с гигантским фаллосом. Как же живут те порно-актеры, у которых писюн рядового колибра? Даже страшно подумать”.
Жалко мне стало Арнольда — трудится, члена не покладая, а результатов ноль. Я нежно его успокоила:
— Ничего, сейчас поедет рухлядь твоя. Ключ на семнадцать давай.
Отпустив гайку трамблера, я решительно повернула его ровно на пять градусов (не удивляйтесь, вот она, я!), затянула гайку обратно и гордо скомандовала:
— Пробуй!
Арнольда попробовал — машина завелась с пол-оборота. Я приказала:
— А теперь вместо расплаты отправляйся в кусты!
Он испугался:
— Зачем? Можно и здесь.
Пришлось поразиться:
— Что ты за эгоист? Только и думаешь о себе, а я не такая. У меня подруга в кустах.
— Ах, вот оно что, — прозрел Арнольд и покорно потопал в кусты, расстегивая ширинку.
Я шла рядом, его поучая:
— Болван, одно у тебя на уме! Нельзя же мыслить так плоско! Подругу надо в машину нести, а не то, что ты членом своим подумал.
Арнольд оказался лентяем. Узнав, что работать ему не придется, он повеселел, как пушинку Фросю мою подхватил, и, словно нож в масло, вошел в непролазные дебри. Я конвоем шагала за ним, поражаясь честности порно-актера. Другой бы бросил меня, обманул — не помню, правду, у кого это получалось.
Бережно уложив мою Фросю на задние кресла, Арнольд сел за руль — я пристроилась рядом и приказала:
— Трогай, давай!
Он, как истинно русский в минуты опасности, матюкнулся, перекрестился, зажмурился, словно собрался в бездну сигать, обреченно воскликнул: “Ну, я попал! Якудза меня убьет!” и, тронув с места машину, бодро врубил “Русское радио”.
В салон ворвалась Пугачева-старушка и запела: “Я такая молодая! Я такая не худая!” — в общем, нахваливала себя, как это принято в наше время. Поражаюсь, чем Фрося моя недовольна — видит же, все так делают.
От звуков музыки Арнольд повеселел и придавил на газ.
— Зря вы дергать заладились, — бросил он мне, заводно притопывая свободной ногой и тряся головой в ритме песни. — Никто вас пытать там не собирался.
Я не поверила:
— Ты мне наговоришь, лишь бы не рисковать.
— Правда, — заверил Арнольд. — Слишком хорошо я знаю Якудзу. Представить себе не могу, что заставило этого зверя с пытками мешкать. Если решил он кого убить или пытать, так сразу же и приступит, прямо на месте, а вас он в покое оставил и отправился по делам. Я сам слышал как он Валету сказал: “Вернусь к вечеру”. О чем это говорит?
— О чем? — озадачилась я.
— О том, что в плане у него одно: вас задержать. Этот план он и выполняет.
— Ага, сначала задержит, потом пришьет!
— Говорю же, — рассердился Арнольд, — давно бы пришил, если это целью имел. У Якудзы явно другие цели. Я сам слышал, как он “быкам” своим повелел: “Смотрите мне, чтобы обе бабы были целые и живые: без единой царапинки”.
Я искусственно поразилась:
— Да ну! Трогательная забота! Может, прикажешь вернуться и расцеловать благодетеля нашего, Боречку Вырвиглаз, зверя-Якудзу?
— Вольному воля, — пожал плечами Арнольд, — но мне сдается, что вас в скором времени домой возвращать собирались без шуму и пыли.
— А мне сдается, что бандиты даже толком не знают кого прихватили. Вдруг, когда это выяснят, откроется им и другое: что мы вовсе не те, за кого нас принимают. Тогда “быки” нас пришьют как неугодных свидетелей. Пришьют, а беречь от царапин будут кого-то другого, ну, да нам с Фросей это уже без разницы.
Арнольд покачал головой:
— Они правильно вас схватили. Здесь стопудово уверен. Другой вопрос, что одна из вас лишняя. Это Якудзу слегка озаботило. Как я понял, он поехал к высшему руководству выяснять куда девать лишнюю: отправить домой или за компанию подержать с той, которая нужная.
Я нервно осведомилась:
— А лишняя кто? Терпеть не могу быть лишней! Я всем нужная!
Арнольд меня успокоил:
— Похоже, вы им и нужная, а лишняя — ваша подруга.
Теперь меня озаботил вопрос: чего хочет Якудза?
Поэтому я спросила:
— А чем ваш друг занимается?
— Вы о ком? — удивился Арнольд.
— О Якудзе, о ком же еще, ведь он же меня похитил, чертов Борис Вырвиглаз.
— Якудза совсем мне не друг. Он дружит с большими людьми, я для него мелкая сошка. Меня он не видит в упор.
Я отмахнулась:
— Пусть так, чем он занимается?
— Всем. Секс-индустрию тут развернул: порно и проститутки. Клубы-рестораны под ним. Там же и казино. Сейчас вот организовывает производство сакэ. Завод еще только закладывают, а он уж губернию сакэ наводнил. Пьяные здесь даже куры. Короче, Якудза у нас ко всему имеет прямейшее отношение.
“Но какое отношение он имеет ко мне?” — подумала я и с любезной улыбкой спросила:
— А литературу любит ваш вездесущий Якудза — Борис Вырвиглаз?
— Вот это вряд ли, — пожал плечами Арнольд. — Знаю, что Якудза умеет писать, а вот читающим его никогда не видал. Мне кажется, он писак презирает.
Улыбки у меня как не бывало. После такого высказывания сразу расхотелось признаваться в своей знаменитости.
“Ничего, — успокоила я себя, — скоро мы с Фросей доберемся домой, прихватим мой чемодан крокодилий и в Москву сквозанем, подальше от всех грехов”.
— Да-а, жалко, что так получилось, — горестно вдруг вздохнул мой Арнольд.
Я мигом насторожилась:
— Что вас печалит?
Он признался:
— Да все. И баба ты, видно, хорошая, и подруга твоя еще молода, и капустка моя уродилась.
Я поразилась: “Что у него в голове?” — и спросила:
— К чему этот разброс: я, баба, подруга, капустка? Не пойму, куда вы, право, и клоните.
— Да туда и клоню, что всем нам теперь каюк: Якудза мне не простит, что я вам сдернуть помог.
— Что, и гигантский член вам не поможет? — довольно-таки равнодушно спросила я, какое мне дело до порно-огородника Арнольда.
Он страдальчески как-то завыл и сообщил:
— Когда Якудза наш разъярится, он забывает про все, даже про член. А вас он теперь просто в асфальт закатает. После того, как до смерти замучает.
— Но он же о нас обещал заботиться, — настороженно напомнила я. — Сами ж сказали, что Якудза “быкам” приказал, чтобы мы в абсолютно живом состоянии были. И без единой царапины.
— Это так, — согласился Арнольд, — но уж очень Якудза побегов не может терпеть. Тут в прошлом году один сумасшедший пытался бежать, до сих пор содрогаюсь, когда случай тот вспоминаю.
Он взглянул на меня и, озабоченно покивав головой, заключил:
— Не будем о страшном.
— Нет уж, — воскликнула я, — вы мне, пожалуйста, поподробней о случае том расскажите.
— Хозяин барин, — нехотя согласился Арнольд. — Чувак тот оказался дурным, вот и дернул. И взяли-то его из-за сущей мелочи. Якудза и свирепствовать не собирался: так, утюгом слегка засранца погладили бы, да паяльничком, может, пару раз к заднице приложились бы. И все, отпустили б домой, должок получив. Чувак же, дурак, сбежал.
Вспомнив свой, настораживающе благополучный побег, я спросила:
— Плоховато жертв своих “быки” охраняют, слишком часто от них бегут.
— Не часто, — расстроил меня Арнольд. — Вы — второй случай. А то, что плохо “быки” охраняют, так стараться им нет резона. Куда от Якудзы сбежишь?
— Россия страна большая.
— Ага, а у Якудзы везде свои люди. Якудза найдет и в могиле, об этом знает любой дурак. Бесполезно бежать.
Я проглотила ком, застрявший в ставшем вдруг узким горле, и, облизав нервно губы, спросила:
— И что было с тем чуваком, который сбежал?
— Ну, ясное дело, Якудза его поймал и так долго пытал, что весь город за беднягу просил: “Пожалей ты его, горемычного, убей сразу, не мучай!”.
— И что Якудза, послушал, убил? — холодея, спросила я.
Арнольд с непередаваемой болью потряс головой и сообщил:
— Не-а, зверь, не убил! Так и замучил!
Я в панике оглянулась на Фросю (боже, как молода!) и призналась:
— Мы первым же рейсом отбудем в Москву.
— Не поможет, — отмахнулся Арнольд. — Тот, замученный, как только удрал, тоже так сделал, но Якудза нашел его и в Москве.
— И что?!
— На колени поставил и спокойно сказал: “Теперь, братишка, тебе хана: так тебя проучу, чтобы другим неповадно было”.
“Неужели меня имел Якудза ввиду?” — ужасаясь, подумала я и закричала:
— Проучил?!
Арнольда вдруг передернуло:
— Проучил. Как мучился, горемычный! — ударился в воспоминания он. — Как сильно мучился! Узники концлагеря — отдыхают!
У меня неожиданно обнаружилась дрожь в коленях.
“Вот так не повезло! — зашевелила я в панике имеющимися (ПОКА!!!) мозгами. — Если Якудза какого-то затрапезного чувака так быстро нашел, то меня, умницу и красавицу, да еще знаменитость, и подавно найдет. Мои же фанаты ему и подскажут где надо искать. Мои же подруги меня и сдадут ненароком, а подруг у меня четверть Москвы”.
— Почему же вы раньше мне не сказали, что дела обстоят для нас с Фросей столь неблагоприятно? — обиделась я. — Почему не уберегли от оплошности?
— Разве вас можно от чего-нибудь уберечь? — посетовал несчастный Арнольд.
Пришлось согласиться — нельзя. До чрезвычайности я бываю порой неуправляемая.
Ладно — я! А он-то! — Тоже хорош! Зачем на побег нас подбил? Не попадись мне в злую минуту этот подлый партнер, сидела бы я на третьем своем этаже и в ус бы не дула — так там хорошо! Сумеречно! Спокойно! Тепло!
Я накинулась на Арнольда:
— Но вы-то зачем ввязались? Зачем нас в город везете? Вам бы разумней было от нас сбежать. Оставили бы нас на дороге в безвыходном положении, все и было бы тип-топ и у вас, и у нас. Вы к капустке своей в огород вернулись бы, а мы с Фросей, по дебрям досыта нагонявшись, полезли б обратно в дом, под бочок к добрым верзилам. Эх, какой вы дурак!
— В том-то и дело, что слишком умный, — посетовал подлый Арнольд. — Глянув на вас, сразу понял: дамочка еще та, вломит по полной программе.
Ну как тут не поразиться?
Я поразилась:
— Вломлю? Да с чего вы, несчастный, взяли?
— С жизненного опыта. С первого взгляда на вас был уверен, что вы бессовестно убедите Якудзу, будто я помог вам смыться вторично. Сознательно теперь уж помог, не по ошибке, как в первый раз.
Я усомнилась:
— Так Якудза меня и послушает.
— Послушает, ему все равно. Якудза сильно разбираться не станет, не в его это правилах. Нет, как ни крути, а выбора не было у меня, — удручился Арнольд. — А так хоть лишний часок поживу.
“Но какою ценой! Ведь ему за предательство больше нашего от Якудзы достанется, осиротеет его капустка”, — зашлась от жалости я — добрая женщина, да и воскликнула:
— А ну, поворачивай быстро оглобли!
— Что?
— Поворачивай, может, еще не обнаружили верзилы наш дурацкий побег. Может, еще успеем залезть обратно в окно.
Арнольд грустно покачал головой:
— Не успеете.
— А вот и посмотрим! Давай, поворачивай!
— А что теперь поворачивать? Куда вы теперь успеете? Уж лучше поехали прятаться, хоть денек-другой, бог даст, поживем. А то, может, лучше нам отравиться? Вы как?
Я взбесилась:
— Да вы что? В своем вы уме?! Зачем мне травиться в полном расцвете лет?
Арнольд с оскорбительным скептицизмом на меня посмотрел и промямлил:
— Насчет расцвета вы погорячились, а отравиться нам не помешает.
— Да с чего я вдруг стану травиться!
— Со мной за компанию, — ответил Арнольд. — Оно как-то надежней, организовать смерть себе самому. Надежней и безопасней. Якудза так изощренно умеет пытать!
— Что за панические настроения? — воскликнула я. — Поворачивай быстро назад!
— Какой смысл? Подруга ваша лежит, вон, без чувств. Вы-то в окно, может, сгоряча и залезете, а ее как туда затащить?
Я Арнольда обрадовала:
— Фрося моя не без чувств. Спит она, уморилась, по дебрям набегавшись, силы молодые свои восстанавливает. Как раз к тому времени, как мы обратно вернемся, она окончательно силы свои восстановит да с ними и полезет на третий этаж.
— Вы уверены? Точно полезет? Боюсь, хуже не вышло бы.
Я заявила, больше рассчитывая на себя, чем на Фросины силы:
— Уверена! Полезет как миленькая! Если, конечно, еще успеем, если верзилы нас не хватились…
— Успеете! — радостно заверил Арнольд. — Если подруга здорова, значит успеете. Когда я уходил, “быки” только-только пулечку расчертили и замахнулись на классику. Игра бесконечная, так что режутся в карты, что те фраера, не управятся до прихода Якудзы.
С этими словами он повернул на сто восемьдесят градусов, а я закричала:
— Ура-а! На мины! Вперед!
Арнольд вздохнул с облегчение:
— Слава богу, есть у вас ум, возвращаемся.
Глава 16
Месяцем раньше. Япония. Провинция Акито. Резиденция уважаемого в стране якудзы (одного из шести повелителей японской мафиозной организации) господина Судзуки Хаято, известного больше под именем Тацу — Великий Дракон.
Осень осмелилась “предать огню” дворец Тацу — Великого Дракона, — всевластного господина Судзуки Хаято. Бесстрашно подступив огнем кленов к усадьбе, осень ворвалась в сад пламенем низких японских рябин, зажгла кусты бузины, разбросала охру вишен по камню террас, обдала багрянцем ольху, устремленную к ажурным пагодам дворца господина Судзуки.
Величественно парил прекрасный черно?белый дворец — точная копия Замка Окаяма — над пламенеющей лесной стихией провинции. Дорога, словно стрела на излете, бессильно роняла себя с крутых сопок к дубовым резным воротам — за ними мерно и чинно текла жизнь шестого Тацу Большого Совета Якудзы — повелителя восьми кланов Вселенной, властителя судеб, великого господина Судзуки Хаято.
Юдзан торопился: путешествие из России оказалось тяжелым и длинным, но нельзя опаздывать к Тацу. Стремительный джип соскользнул с асфальта, обузданный неистовым Юдзаном, недовольно заскрипел тормозами и покорно зашуршал колесами по гравию двора, почтительно вкатываясь в ворота замка.
Чуть осклабив жемчужные зубы на свирепом азиатском лице, красавец Юдзан, поигрывая мускулами, стиснул руль обнаженной рукой — изумрудный дракон ( татуировка, символ уважаемого клана могущественной Якудзы) ожил на коже, задвигался, казалось, взмоет и двинется на врага.
Бегло взглянув на часы, Юдзан с радостным облегчением отметил:
— Успел.
Одно опоздание к Тацу — и мизинец с левой руки долой!
Легко выскользнув из машины, Юдзан резким движением задрал подбородок, рисуясь перед охраной. Широким шагом двинулся к резиденции шефа: неистовый, злой, строптивый — шел, играя стальными мышцами, катил глазами “железную бочку”.
Осень осмелилась “предать огню” дворец Тацу — Великого Дракона, — всевластного господина Судзуки Хаято. Бесстрашно подступив огнем кленов к усадьбе, осень ворвалась в сад пламенем низких японских рябин, зажгла кусты бузины, разбросала охру вишен по камню террас, обдала багрянцем ольху, устремленную к ажурным пагодам дворца господина Судзуки.
Величественно парил прекрасный черно?белый дворец — точная копия Замка Окаяма — над пламенеющей лесной стихией провинции. Дорога, словно стрела на излете, бессильно роняла себя с крутых сопок к дубовым резным воротам — за ними мерно и чинно текла жизнь шестого Тацу Большого Совета Якудзы — повелителя восьми кланов Вселенной, властителя судеб, великого господина Судзуки Хаято.
Юдзан торопился: путешествие из России оказалось тяжелым и длинным, но нельзя опаздывать к Тацу. Стремительный джип соскользнул с асфальта, обузданный неистовым Юдзаном, недовольно заскрипел тормозами и покорно зашуршал колесами по гравию двора, почтительно вкатываясь в ворота замка.
Чуть осклабив жемчужные зубы на свирепом азиатском лице, красавец Юдзан, поигрывая мускулами, стиснул руль обнаженной рукой — изумрудный дракон ( татуировка, символ уважаемого клана могущественной Якудзы) ожил на коже, задвигался, казалось, взмоет и двинется на врага.
Бегло взглянув на часы, Юдзан с радостным облегчением отметил:
— Успел.
Одно опоздание к Тацу — и мизинец с левой руки долой!
Легко выскользнув из машины, Юдзан резким движением задрал подбородок, рисуясь перед охраной. Широким шагом двинулся к резиденции шефа: неистовый, злой, строптивый — шел, играя стальными мышцами, катил глазами “железную бочку”.