Страница:
— Тогда понятно. Работа, прямо скажем, не мед. Не каждый может часами копаться в чужой душе.
— Лично у меня нервы не выдержали бы.
— Да и вредно это, — согласилась Маруся, тоненькими ломтиками нарезая розовую буженину. — Того и гляди нахватаешься чужих тараканов.
— А у Нелли с детства своих хоть отбавляй. Я давно заметила: что ни психолог, то бездна проблем в личном плане. Комплексы всякие и тому подобное. Вот Алиса. Разве не помешана она на своих шляпках?
— Да, — поддержала Маруся, приступая к осетровому балыку, — вся помешана. То же и с психиатрами. У каждого доктора свои вальты. Короче, у кого что болит, тот о том и говорит. Вот я, как истинный философ, люблю пожрать, поэтому держусь ближе к буфету.
Я вспомнила о холодной закуске из кальмаров и принялась распечатывать банку. Помогать Марусе — не мое удовольствие. Просто я ей благодарна за то, что сегодня, в такой день, она пришла без претендента, которые мне до чертиков надоели, и потому я всячески старалась показать Марусе свое расположение.
В один миг мы заставили стол различными деликатесами, водрузили в центре бутылку орехового ликера и графинчик с водкой. Маруся ничего, кроме водки, не признавала.
— Ох, старушка, люблю же я пожрать и выпить, — радостно призналась она. — Хоть мужика мне не давай, когда случается такой стол.
— А случается он постоянно, — вставила я. Мы расселись по своим местам, разлили водку и ликер по стопкам, подняли их.
— Ну, с богом, — сказала Маруся и ловко опрокинула стопку в рот.
— С богом, — подтвердила я и собралась точно так же поступить со своим ликером, но в этот момент раздался звонок в дверь.
— Черт, кого это нелегкая принесла, — проворчала Маруся, поднимаясь со стула и запихивая на ходу в рот маринованный грибочек. — Сонька, спрячься на всякий случай в шкаф.
Я, так и не выпив ликера, полезла в шкаф, да не в тот, что стоит на кухне, в котором надо складываться втрое. Нет, на этот раз я разместилась с большим комфортом, оккупировав стенной шкаф, расположенный в коридоре. Этот шкаф устраивал меня и потому, что из него прекрасно просматривалось все, что происходило за кухонным столом.
Очень быстро я узнала, кто на этот раз решил нагрянуть в гости к Марусе. Узнала и прямо остолбенела в своем шкафу.
— Какое горе, какое горе, — прозвенел мимо меня голос Алисы.
— Да, да, да, — довольно артистично вторила ему Маруся.
— Приехали на поминки, а Нелли сказала, что поминок не будет, — звенел восхитительный голосок.
«Кто это мы? — насторожилась я. — Не притащила же Алиска из Питера всю свою или, что еще хуже, мою родню. С нее станется».
— Присаживайтесь, сейчас помянем нашу незабвенную старушку, присаживайтесь, — приглашала тем временем Маруся за наш стол с явно излишним радушием. — Чем богаты, тем и рады.
Что значит «чем богаты»? Стол ломится от еды — и какой еды! Я сейчас захлебнусь собственной слюной.
— Садитесь сюда, молодой человек, — вовсю радушничала Маруся. — Извините, не знаю вашего имени, Алиса нас не представила.
«Молодой человек?!! Это еще кто?»
Я не выдержала и осторожно выглянула в щель. Господи, лучше бы я этого не делала. От ужаса я чуть не повторила подвиг выпадения из шкафа. Боюсь, ни Алиса, ни ее молодой спутник не поняли бы моего смертельного номера.
И неизвестно, чем закончился бы этот трюк. Возможно, меня добили бы прямо у Маруси на глазах. Именно добили бы, потому что спутником Алисы, естественно, был тот самый Сибирцев Владимир, который так нагло лез в мой дом, а потом еще и угрожал мне пистолетом в дядюшкином подъезде.
«Какая наглость, — вне себя от бешенства подумала я. — Мало того, что Алиска заявилась из Питера осквернять мою память, так еще и убийцу с собой притащила. Нет, она совершенно разложившийся человек. Такое сотворить на девять дней!»
Тем временем молодой человек представился ни о чем не подозревающей Марусе, уселся за стол и принялся ее обвораживать. И обворожил до того, что она скормила ему и Алиске всю нашу закуску. К тому же этот Сибирцев оказался сладкоежкой и, с Алиской на пару, слопал все пирожные и высосал весь мой ликер. Маруся, не отставая, поминала меня водочкой.
В общем, пир горой и без моего участия. А мне оставалось только корчиться от злости в шкафу да бороться с желанием выскочить и надавать подлой Алиске пощечин.
Надо сказать, что бороться мне пришлось довольно долго. Алиска расчувствовалась, принялась вспоминать наше детство и заливаться слезами. Сибирцев, черт бы его побрал, тиская эту дуру, успокаивал ее, утверждая, что знает настоящую дружбу не понаслышке, а потому очень ей сочувствует.
Пока они друг другу сочувствовали, я каменела в стенном шкафу, с ужасом представляя себе, что было бы со мной в том, в кухонном, в котором я томилась при Клавдии.
Короче, они не ушли, пока не доели все закуски и не допили весь ликер. Два литра! Кошмар! Что за люди?!
Когда за гостями захлопнулась дверь и Маруся крикнула: «Выходи!» — я выбралась из шкафа и с тоской уставилась на опустевший стол.
— Маруся, что это? — не веря глазам, спросила я.
— Ну, помянули тебя немножко, — смущаясь, робко пояснила она.
Хорошо, хоть не всю совесть потеряла.
— Помянули? — возмутилась я. — Да просто смели все подчистую, как говорится, до шпента. Мне что же теперь, ложиться голодной? Почему ты не выгнала эту предательницу?
— Было неудобно, она не одна, — виновато мямлила Маруся.
— Конечно, не одна, а с убийцей. Ты не обратила внимание на имя молодого человека?
— Нет, а что?
— А то, что это он. Сибирцев, лез в мой дом и угрожал пистолетом!
Маруся где стояла, там и села.
— Не может быть, — простонала она.
— Выходит, что может. И какова наглость — ввалиться в квартиру, где я… где ты… где мы…
Я была вне себя от ярости. Слова буквально застревали в моем горле.
— И главное, сожрать всю закуску, — наконец нашла я точные слова. — И осквернить обо мне всю память.
— Бог их за это накажет, — пообещала Маруся.
— Ну конечно, накажет, да я-то осталась без ликера и без ужина. Зато Алиска произвела разведку.
Зачем она приходила? Думаешь, просто так?
— Теперь уже так не думаю, — вздохнула Маруся и с сожалением посмотрела на опустевший стол.
— А я точно знаю — она хотела удостовериться, что меня здесь нет. Видимо, не только Нина Аркадьевна, но и Алиска хочет видеть свидетельство о моей смерти. А ты приваживаешь ее, подлую, к нашему дому. Увидела молодого мужика и сомлела, и отдала все. Все! И свое, и мое! И ликер в придачу! Ты бы еще распахнула шкаф и показала меня, приросшую к стене: нате, мол, убивайте…
Долго я бушевала, да и было от чего. Маруся спряталась за чувство вины. Она сидела, опустив голову, и молчала. Потом со вздохом поднялась и принялась мыть посуду. Пустые тарелки из-под закуски.
Качественно отругав Марусю, я удалилась в спальню, чтобы в такой знаменательный день заснуть голодной.
Маруся еще долго топталась по комнатам, охала и вздыхала, но позвать меня, дура, не решалась.
Не помню, как я погрузилась в тревожный сон, но зато на всю жизнь запомнила пробуждение. Проснулась я от странных трубных звуков, доносящихся из гостиной. Мгновенно вскочила с кровати и выбежала посмотреть, нет ли там умирающего слона. Тут же выяснилось, что звуки издавала Маруся. Она сидела на полу и, прижимая к уху телефонную трубку, стонала, точно тяжелобольной слон.
— Что случилось? — спросила я, чувствуя, что на мой позвоночник ложится иней.
Маруся сердито отмахнулась и всхлипнула:
— Какой ужас! Я прямо вся упала!
Так вот почему она на полу.
Ни секунды не медля, я выхватила трубку из ее руки и прижала к своему уху. Оказалось, что ужасами пичкает Марусю Нелли.
— В чем дело? — закричала я. — Почему Маруся стонет, как одинокая роженица?
— Мне только что из Питера позвонила Ольга и сообщила, что Алиса при смерти, — выпалила Нелли. Я издала стон, не уступающий Марусиному.
— Она что, уже успела смотаться в Питер? — тем не менее поинтересовалась я.
— Нет, она здесь, в Москве. Ольга просила, чтобы я отправилась в больницу и узнала обо всем подробно, но у меня с утра прием. Может, Маруся сможет?
Вот они, родственники! Родная сестра, называется! Алиса при смерти, а Ольга, вместо того чтобы, бросив Кирю, мчаться в Москву, звонит черт-те кому и просит черт-те о чем. Я всегда знала, что с Алискиной Ольгой любая игра лишь в одни ворота.
— Да что же случилось-то с Алиской? — уже с сомнением спросила я. — Еще вчера она сидела у нас на кухне, обжиралась балыком и тискалась со своим хахалем. Не он же затискал ее до смерти.
Нелли всхлипнула. Подумать только. Ей уже жаль эту убийцу.
— Я звонила в больницу, — сказала Нелли. — Алиса в реанимации в очень критическом состоянии. Она отравилась каким-то ореховым ликером.
— Не каким-то, милочка, а твоим, — все еще не веря в серьезность обстановки, заметила я. — Я тоже намеревалась попробовать этого ликера.
— Что ты мелешь? — рассердилась Нелли. — Чувствую, вы там пьете беспробудно. Совсем спятили. Не знаю никакого орехового ликера.
— Как это не знаешь, когда сама принесла его вчера и оставила Марусиной соседке.
— Ничего я не приносила!
И тут у меня ноги подкосились.
— А кто же тогда его принес? — упавшим голосом спросила я.
Маруся, внимательно слушавшая наш разговор, сорвалась с места и понеслась в прихожую. Я, забыв о том, что покойница, понеслась за ней.
Допрос соседки добил нас. Я, стоя на лестничной площадке босиком и в ночной рубашке, долго не хотела верить, что Нелли — высокая, стройная, кареглазая блондинка.
— Нет, — утверждала я, — она маленькая, толстенькая, голубоглазая брюнетка.
Но соседка стояла на своем, и нам с Марусей пришлось убедиться в том, что ликер принесла не наша Нелли, а какая-то другая, не знакомая нам.
— Вообще-то описания слишком напоминают саму Алиску, — входя в квартиру, сказала Маруся.
— Не думаю, что Алиска стала бы травить себя и своего хахаля. Ведь он тоже пил ликер. Конечно, насколько мне было видно из шкафа.
— Пил, пил, — подтвердила Маруся. — Еще как пил. Он-то его весь и высосал, Алиска так, чуть пригубила, бедняжка.
Пронизывающая телефонная трель заставила нас кинуться в гостиную. Снова звонила Нелли.
— Ну что, — строго спросила она. — Едет Маруся или не едет?
— Едем обе, — сообщила я.
— С ума сошла! — испугалась Нелли. — Не забыла, что ты покойница?
— Мне слишком часто об этом напоминают, но к Алисе я все равно поеду.
— А как же конспирация?
— Дорогая, как ты думаешь, если высокая, стройная блондинка, назвавшись твоим именем, приносит Марусе двухлитровую бутылку орехового ликера, хотя все знают, что она пьет только водку, может это показаться нормальным?
— Нет, конечно.
— А если эта блондинка приходит как раз в тот момент, когда Маруся на работе?
— Да, что-то здесь не так, — послушно подтвердила Нелли.
— А если эта блондинка передает ореховый ликер, который люблю я, Марусе и обязательно через соседку? Что ты скажешь на это?
— Когда это было?
— Вчера!
Нелли выдержала паузу. Видимо, она занималась какими-то сложными психоаналитическими размышлениями.
— Черт, кто-то нас раскусил, — очень мудро заключила она.
— Что бы я без тебя делала, — не удержалась я от сарказма. — Тут и коню ясно, что этот кто-то отравить собирался никак не Марусю, и уж, конечно, не Алиску. Бедняга пострадала случайно, но зато теперь я точно знаю, что к убийце она не имеет никакого отношения. Знаю так же хорошо, как и то, что сидеть мне в этой квартире нет никакого смысла.
— И что ты собираешься делать? — испугалась Нелли.
— Жить, — сообщила я с оптимизмом приговоренного. — Просто жить. Сейчас навещу Алиску, а потом отправлюсь в свою квартиру.
— Но это же глупо!
— А сидеть в Марусиной квартире и ждать, когда меня пришлепнут, — умней?
Нелли не нашлась, что ответить. И никто не нашелся бы. Кому-то нужна моя смерть. Ну что тут скажешь?! О том, что я жива, знали только Маруся, Нелли и Клавдия. Ну, естественно, и я. Я не в счет. Маруся тоже. Нелли тем более. Остается Клавдия.
— Неужели Клавка проболталась Нине Аркадьевне? — словно прочитав мои мысли, спросила Нелли. — Поверить в это не могу.
— Я тоже, но другого объяснения не нахожу. Нелли почему-то воспряла духом.
— Я всегда говорила, что Алиска неспособна на сильный поступок, — тоном победителя заявила она. — Теперь сама видишь, что это Нина Аркадьевна. Кроме нее, никого твоя смерть не колышет. Уж теперь-то ты видишь сама.
Признаться, я пока не видела ничего, кроме того, что Алиска лежит в реанимации. Вернее, это мне еще только предстояло увидеть.
Глава 14
— Лично у меня нервы не выдержали бы.
— Да и вредно это, — согласилась Маруся, тоненькими ломтиками нарезая розовую буженину. — Того и гляди нахватаешься чужих тараканов.
— А у Нелли с детства своих хоть отбавляй. Я давно заметила: что ни психолог, то бездна проблем в личном плане. Комплексы всякие и тому подобное. Вот Алиса. Разве не помешана она на своих шляпках?
— Да, — поддержала Маруся, приступая к осетровому балыку, — вся помешана. То же и с психиатрами. У каждого доктора свои вальты. Короче, у кого что болит, тот о том и говорит. Вот я, как истинный философ, люблю пожрать, поэтому держусь ближе к буфету.
Я вспомнила о холодной закуске из кальмаров и принялась распечатывать банку. Помогать Марусе — не мое удовольствие. Просто я ей благодарна за то, что сегодня, в такой день, она пришла без претендента, которые мне до чертиков надоели, и потому я всячески старалась показать Марусе свое расположение.
В один миг мы заставили стол различными деликатесами, водрузили в центре бутылку орехового ликера и графинчик с водкой. Маруся ничего, кроме водки, не признавала.
— Ох, старушка, люблю же я пожрать и выпить, — радостно призналась она. — Хоть мужика мне не давай, когда случается такой стол.
— А случается он постоянно, — вставила я. Мы расселись по своим местам, разлили водку и ликер по стопкам, подняли их.
— Ну, с богом, — сказала Маруся и ловко опрокинула стопку в рот.
— С богом, — подтвердила я и собралась точно так же поступить со своим ликером, но в этот момент раздался звонок в дверь.
— Черт, кого это нелегкая принесла, — проворчала Маруся, поднимаясь со стула и запихивая на ходу в рот маринованный грибочек. — Сонька, спрячься на всякий случай в шкаф.
Я, так и не выпив ликера, полезла в шкаф, да не в тот, что стоит на кухне, в котором надо складываться втрое. Нет, на этот раз я разместилась с большим комфортом, оккупировав стенной шкаф, расположенный в коридоре. Этот шкаф устраивал меня и потому, что из него прекрасно просматривалось все, что происходило за кухонным столом.
Очень быстро я узнала, кто на этот раз решил нагрянуть в гости к Марусе. Узнала и прямо остолбенела в своем шкафу.
— Какое горе, какое горе, — прозвенел мимо меня голос Алисы.
— Да, да, да, — довольно артистично вторила ему Маруся.
— Приехали на поминки, а Нелли сказала, что поминок не будет, — звенел восхитительный голосок.
«Кто это мы? — насторожилась я. — Не притащила же Алиска из Питера всю свою или, что еще хуже, мою родню. С нее станется».
— Присаживайтесь, сейчас помянем нашу незабвенную старушку, присаживайтесь, — приглашала тем временем Маруся за наш стол с явно излишним радушием. — Чем богаты, тем и рады.
Что значит «чем богаты»? Стол ломится от еды — и какой еды! Я сейчас захлебнусь собственной слюной.
— Садитесь сюда, молодой человек, — вовсю радушничала Маруся. — Извините, не знаю вашего имени, Алиса нас не представила.
«Молодой человек?!! Это еще кто?»
Я не выдержала и осторожно выглянула в щель. Господи, лучше бы я этого не делала. От ужаса я чуть не повторила подвиг выпадения из шкафа. Боюсь, ни Алиса, ни ее молодой спутник не поняли бы моего смертельного номера.
И неизвестно, чем закончился бы этот трюк. Возможно, меня добили бы прямо у Маруси на глазах. Именно добили бы, потому что спутником Алисы, естественно, был тот самый Сибирцев Владимир, который так нагло лез в мой дом, а потом еще и угрожал мне пистолетом в дядюшкином подъезде.
«Какая наглость, — вне себя от бешенства подумала я. — Мало того, что Алиска заявилась из Питера осквернять мою память, так еще и убийцу с собой притащила. Нет, она совершенно разложившийся человек. Такое сотворить на девять дней!»
Тем временем молодой человек представился ни о чем не подозревающей Марусе, уселся за стол и принялся ее обвораживать. И обворожил до того, что она скормила ему и Алиске всю нашу закуску. К тому же этот Сибирцев оказался сладкоежкой и, с Алиской на пару, слопал все пирожные и высосал весь мой ликер. Маруся, не отставая, поминала меня водочкой.
В общем, пир горой и без моего участия. А мне оставалось только корчиться от злости в шкафу да бороться с желанием выскочить и надавать подлой Алиске пощечин.
Надо сказать, что бороться мне пришлось довольно долго. Алиска расчувствовалась, принялась вспоминать наше детство и заливаться слезами. Сибирцев, черт бы его побрал, тиская эту дуру, успокаивал ее, утверждая, что знает настоящую дружбу не понаслышке, а потому очень ей сочувствует.
Пока они друг другу сочувствовали, я каменела в стенном шкафу, с ужасом представляя себе, что было бы со мной в том, в кухонном, в котором я томилась при Клавдии.
Короче, они не ушли, пока не доели все закуски и не допили весь ликер. Два литра! Кошмар! Что за люди?!
Когда за гостями захлопнулась дверь и Маруся крикнула: «Выходи!» — я выбралась из шкафа и с тоской уставилась на опустевший стол.
— Маруся, что это? — не веря глазам, спросила я.
— Ну, помянули тебя немножко, — смущаясь, робко пояснила она.
Хорошо, хоть не всю совесть потеряла.
— Помянули? — возмутилась я. — Да просто смели все подчистую, как говорится, до шпента. Мне что же теперь, ложиться голодной? Почему ты не выгнала эту предательницу?
— Было неудобно, она не одна, — виновато мямлила Маруся.
— Конечно, не одна, а с убийцей. Ты не обратила внимание на имя молодого человека?
— Нет, а что?
— А то, что это он. Сибирцев, лез в мой дом и угрожал пистолетом!
Маруся где стояла, там и села.
— Не может быть, — простонала она.
— Выходит, что может. И какова наглость — ввалиться в квартиру, где я… где ты… где мы…
Я была вне себя от ярости. Слова буквально застревали в моем горле.
— И главное, сожрать всю закуску, — наконец нашла я точные слова. — И осквернить обо мне всю память.
— Бог их за это накажет, — пообещала Маруся.
— Ну конечно, накажет, да я-то осталась без ликера и без ужина. Зато Алиска произвела разведку.
Зачем она приходила? Думаешь, просто так?
— Теперь уже так не думаю, — вздохнула Маруся и с сожалением посмотрела на опустевший стол.
— А я точно знаю — она хотела удостовериться, что меня здесь нет. Видимо, не только Нина Аркадьевна, но и Алиска хочет видеть свидетельство о моей смерти. А ты приваживаешь ее, подлую, к нашему дому. Увидела молодого мужика и сомлела, и отдала все. Все! И свое, и мое! И ликер в придачу! Ты бы еще распахнула шкаф и показала меня, приросшую к стене: нате, мол, убивайте…
Долго я бушевала, да и было от чего. Маруся спряталась за чувство вины. Она сидела, опустив голову, и молчала. Потом со вздохом поднялась и принялась мыть посуду. Пустые тарелки из-под закуски.
Качественно отругав Марусю, я удалилась в спальню, чтобы в такой знаменательный день заснуть голодной.
Маруся еще долго топталась по комнатам, охала и вздыхала, но позвать меня, дура, не решалась.
Не помню, как я погрузилась в тревожный сон, но зато на всю жизнь запомнила пробуждение. Проснулась я от странных трубных звуков, доносящихся из гостиной. Мгновенно вскочила с кровати и выбежала посмотреть, нет ли там умирающего слона. Тут же выяснилось, что звуки издавала Маруся. Она сидела на полу и, прижимая к уху телефонную трубку, стонала, точно тяжелобольной слон.
— Что случилось? — спросила я, чувствуя, что на мой позвоночник ложится иней.
Маруся сердито отмахнулась и всхлипнула:
— Какой ужас! Я прямо вся упала!
Так вот почему она на полу.
Ни секунды не медля, я выхватила трубку из ее руки и прижала к своему уху. Оказалось, что ужасами пичкает Марусю Нелли.
— В чем дело? — закричала я. — Почему Маруся стонет, как одинокая роженица?
— Мне только что из Питера позвонила Ольга и сообщила, что Алиса при смерти, — выпалила Нелли. Я издала стон, не уступающий Марусиному.
— Она что, уже успела смотаться в Питер? — тем не менее поинтересовалась я.
— Нет, она здесь, в Москве. Ольга просила, чтобы я отправилась в больницу и узнала обо всем подробно, но у меня с утра прием. Может, Маруся сможет?
Вот они, родственники! Родная сестра, называется! Алиса при смерти, а Ольга, вместо того чтобы, бросив Кирю, мчаться в Москву, звонит черт-те кому и просит черт-те о чем. Я всегда знала, что с Алискиной Ольгой любая игра лишь в одни ворота.
— Да что же случилось-то с Алиской? — уже с сомнением спросила я. — Еще вчера она сидела у нас на кухне, обжиралась балыком и тискалась со своим хахалем. Не он же затискал ее до смерти.
Нелли всхлипнула. Подумать только. Ей уже жаль эту убийцу.
— Я звонила в больницу, — сказала Нелли. — Алиса в реанимации в очень критическом состоянии. Она отравилась каким-то ореховым ликером.
— Не каким-то, милочка, а твоим, — все еще не веря в серьезность обстановки, заметила я. — Я тоже намеревалась попробовать этого ликера.
— Что ты мелешь? — рассердилась Нелли. — Чувствую, вы там пьете беспробудно. Совсем спятили. Не знаю никакого орехового ликера.
— Как это не знаешь, когда сама принесла его вчера и оставила Марусиной соседке.
— Ничего я не приносила!
И тут у меня ноги подкосились.
— А кто же тогда его принес? — упавшим голосом спросила я.
Маруся, внимательно слушавшая наш разговор, сорвалась с места и понеслась в прихожую. Я, забыв о том, что покойница, понеслась за ней.
Допрос соседки добил нас. Я, стоя на лестничной площадке босиком и в ночной рубашке, долго не хотела верить, что Нелли — высокая, стройная, кареглазая блондинка.
— Нет, — утверждала я, — она маленькая, толстенькая, голубоглазая брюнетка.
Но соседка стояла на своем, и нам с Марусей пришлось убедиться в том, что ликер принесла не наша Нелли, а какая-то другая, не знакомая нам.
— Вообще-то описания слишком напоминают саму Алиску, — входя в квартиру, сказала Маруся.
— Не думаю, что Алиска стала бы травить себя и своего хахаля. Ведь он тоже пил ликер. Конечно, насколько мне было видно из шкафа.
— Пил, пил, — подтвердила Маруся. — Еще как пил. Он-то его весь и высосал, Алиска так, чуть пригубила, бедняжка.
Пронизывающая телефонная трель заставила нас кинуться в гостиную. Снова звонила Нелли.
— Ну что, — строго спросила она. — Едет Маруся или не едет?
— Едем обе, — сообщила я.
— С ума сошла! — испугалась Нелли. — Не забыла, что ты покойница?
— Мне слишком часто об этом напоминают, но к Алисе я все равно поеду.
— А как же конспирация?
— Дорогая, как ты думаешь, если высокая, стройная блондинка, назвавшись твоим именем, приносит Марусе двухлитровую бутылку орехового ликера, хотя все знают, что она пьет только водку, может это показаться нормальным?
— Нет, конечно.
— А если эта блондинка приходит как раз в тот момент, когда Маруся на работе?
— Да, что-то здесь не так, — послушно подтвердила Нелли.
— А если эта блондинка передает ореховый ликер, который люблю я, Марусе и обязательно через соседку? Что ты скажешь на это?
— Когда это было?
— Вчера!
Нелли выдержала паузу. Видимо, она занималась какими-то сложными психоаналитическими размышлениями.
— Черт, кто-то нас раскусил, — очень мудро заключила она.
— Что бы я без тебя делала, — не удержалась я от сарказма. — Тут и коню ясно, что этот кто-то отравить собирался никак не Марусю, и уж, конечно, не Алиску. Бедняга пострадала случайно, но зато теперь я точно знаю, что к убийце она не имеет никакого отношения. Знаю так же хорошо, как и то, что сидеть мне в этой квартире нет никакого смысла.
— И что ты собираешься делать? — испугалась Нелли.
— Жить, — сообщила я с оптимизмом приговоренного. — Просто жить. Сейчас навещу Алиску, а потом отправлюсь в свою квартиру.
— Но это же глупо!
— А сидеть в Марусиной квартире и ждать, когда меня пришлепнут, — умней?
Нелли не нашлась, что ответить. И никто не нашелся бы. Кому-то нужна моя смерть. Ну что тут скажешь?! О том, что я жива, знали только Маруся, Нелли и Клавдия. Ну, естественно, и я. Я не в счет. Маруся тоже. Нелли тем более. Остается Клавдия.
— Неужели Клавка проболталась Нине Аркадьевне? — словно прочитав мои мысли, спросила Нелли. — Поверить в это не могу.
— Я тоже, но другого объяснения не нахожу. Нелли почему-то воспряла духом.
— Я всегда говорила, что Алиска неспособна на сильный поступок, — тоном победителя заявила она. — Теперь сама видишь, что это Нина Аркадьевна. Кроме нее, никого твоя смерть не колышет. Уж теперь-то ты видишь сама.
Признаться, я пока не видела ничего, кроме того, что Алиска лежит в реанимации. Вернее, это мне еще только предстояло увидеть.
Глава 14
Маруся знала, как обращаться с медработниками. Мы ворвались в больницу с тремя сумками, доверху набитыми продуктами, но когда добрались до третьего этажа, — реанимация располагалась там — продуктов с трудом можно было наскрести на одну сумку.
Зато мы со всеми подробностями узнали точный диагноз Алисы, узнали о ее самочувствии на данный момент, а главное, о самочувствии ее спутника. Точнее, об отсутствии у него всякого самочувствия, потому что о Владимире Сибирцеве теперь можно было говорить только в прошедшем времени. Он приказал долго жить . Я тут же пожелала взглянуть на труп, и мне не отказали, тем более что глядеть на него мог теперь каждый, кому не лень. Зрелище, должна сказать, безрадостное, хоть он и мой враг. Совершенно голый и жалкий Сибирцев, накрытый застиранной простыней, лежал на каталке. К его посиневшей ноге был привязан номерок. Каталка — в ожидании медбратьев из морга — одиноко стояла посреди коридора, и все старались обходить ее.
Я потопталась возле каталки, вспоминая, сколько ужаса натерпелась от этого голого Сибирцева. Ну, не этого, конечно, а того, живого и уверенного в себе. Думал ли он, тряся у моей спины пистолетом, что стоит значительно ближе к смерти, чем я?
Нет, не думал. А уж о том, что умрет, если можно так сказать, спасая меня, даже и не подозревал. И слава богу, потому что узнай он, что должен умереть моей смертью, не задумываясь пристрелил бы меня там, в подъезде.
Не испытав никакого удовлетворения, я покинула покойного и отправилась взглянуть в прозрачные (лаза Алисы. Кто она, враг или друг, хотела я прочесть в этих глазах. Лишь сейчас я поняла, как дорога мне эта бронзовая статуэтка с куриными мозгами.
"Ну почему, почему я переоценила ее возможности? — галопируя за Марусей по ступенькам вверх, думала я. — Неужели не ясно, что Алиса неспособна на преступление. Она неспособна на него хотя бы потому, что напрочь лишена самостоятельности.
Даже удивительно, как она сообразила завести любовника. Наверняка кто-то надоумил. Но кто? Не Ольга же".
Я надеялась, очень надеялась получить ответы на все вопросы сегодня, потому что уже знала, что Алиса останется жива, поскольку ликера выпила мало. Врач уверял, что она пришла в себя и самочувствие ее вполне сносно.
Содержимое нашей сумки подействовало на медсестер магически, и мы с Марусей беспрепятственно проникли в палату интенсивной терапии.
Алиса лежала, опутанная какими-то трубками, делающими ее похожей на космонавта. Лицо безжизненно и желто. Маруся бегло глянула на несчастную, сказала: «Порядок!» — и побежала предлагать врачам свою помощь. Точнее, мою помощь, поскольку, когда речь заходит о кошельке, Маруся становится тверже скалы.
Я осталась в палате, не в силах оторвать глаз от лица Алисы. В душу мою закралось сомнение. Я не могла поверить в оптимизм врачей — так безжизненно выглядела моя подруга.
«Чувствует себя вполне сносно? Да жива ли она? — с болью в сердце гадала я. — И давно ли врачи к ней подходили?»
Захотелось бежать в коридор и бить тревогу, но сомнения разрушила сама Алиса. Она приоткрыла глаза и сквозь ресницы взглянула на меня. Я вспомнила реакцию Клавдии и испугалась, что окончательно добью бедняжку своим воскрешением, но Алиса улыбнулась и еле слышно произнесла:
— Со-ня… Со-неч-каа…
— Да, да, — встрепенулась я и схватила ее за ру — Говори, говори…
— Я знала, что первой увижу тебя.
Я обрадовалась и в умилении залепетала:
— Да, да, я очень спешила…
Алиса судорожно глотнула воздух и неожиданно спросила:
— Сонечка, расскажи мне, как тут?
«Вот те на. Где „тут“? Что она имеет в виду?» — внутренне насторожилась я.
— Ты уже видела ангелов? — продолжала интересоваться Алиса.
— Ангелов? — тупо переспросила я.
— Да, Сонечка, ангелов. Какие они, ангелы?
— Ах, ангелы, — еще тупее обрадовалась я. — Ангелы… Ну это такие прекрасные юноши… с большими крыльями. Точь-в-точь как тот, которого мы в детстве каждый день видели из окна.
Напротив бабушкиного дома на Васильевском была католическая церковь с ангелом на куполе. Просыпаясь, я каждое утро бежала к окну и смотрела на его засиженные воронами крылья.
Алиса еле заметно улыбнулась и спросила:
— А когда я увижу их?
— Ангелов?
— Да, ангелов.
Я совсем не знала, что ответить, потому что от волнения туго соображала, но в этот момент дверь распахнулась и в палату ворвалась Маруся. Алиса с удивлением посмотрела на нее:
— Маруся, и ты здесь?
— Ну да, а где же мне еще быть, когда ты такой номер выкинула? — заявила Маруся.
— А как же это с тобой случилось? — опечалилась Алиса.
— Что «это»? — не поняла Маруся.
Я украдкой шепнула:
— Она думает, что мы все на том свете. Не стоит ее разочаровывать, а то она придет в ужас, узнав, что я воскресла.
— Да, это ее добьет, — шепотом согласилась Маруся и уже громко засюсюкала:
— Все хорошо, дорогая, а вот сейчас врачик придет.
— И врач тоже здесь? — неприятно удивилась Алиса.
На лице ее было написано: «Что же это такое, стоит только мне умереть, как и все сразу туда же».
— Почему она еле ворочает языком? — спросила меня Маруся.
— Надо было тебе попробовать вчера орехового ликера, тогда и узнала бы, почему. Лучше скажи, что говорит врач. Как он оценивает ее состояние?
— Ты же слышала: как вполне сносное.
— Господи, что же тогда, по его мнению, несносное?
— Ты забыла, это реанимация.
Пока мы с Марусей перешептывались, Алиса смотрела на нас, но, видимо, плохо соображала. Вскоре она закрыла глаза и заснула. Мы вышли из палаты.
— Куда ты теперь? — спросила Маруся, протягивая мне длинный список лекарств, необходимых для лечения Алисы.
— Сначала по аптекам, потом домой, — ответила я. — Если можешь, пошли со мной.
— Конечно, пойду. Не бросать же тебя одну. Мне в аптеке тоже кое-что нужно. К черту буфет. Возьму отгул.
Отправились по аптекам. Маруся при этом пользовалась моим кошельком, как своим. Хотя пример неудачный. Пользуйся она своим кошельком, была бы значительно скупее.
Набрав лекарств, мы, усталые, отправились ко мне домой.
Комнатное растение Алиса, лежащая в реанимации, — противоестественное зрелище. Такое (не дай бог, конечно) больше подошло бы Нелли, любительнице быстрой езды, или мне, ведь я, как выяснилось, и дня прожить не могу без какого-нибудь на меня покушения. Даже Маруся легко могла попасть в эту палату от сексуального истощения, пьянства или обжорства. А вот Алиса явно пострадала без всякой вины.
Погруженная в эти мысли, я совсем потеряла чувство реальности и в свой собственный двор ворвалась как ни в чем не бывало, словно не меня здесь пышно хоронили десять дней назад. Маруся, похоже, тоже не врубилась, иначе не стала бы задавать глупых вопросов типа: почему соседи на твое приветливое «здрасте» отвечают полным остолбенением?
Я же находилась в таком состоянии, что даже и этого не заметила. Просветил нас Аким, позвонивший в дверь через десять минут после того, как я, под прикрытием Маруси, смело ворвалась в собственную квартиру и бросилась шарить по углам в поисках злодеев и злоумышленников.
Аким позвонил, я открыла. Увидев стоящего на пороге соседа с открытым ртом и выпученными глазами, я обрадовалась:
— Очень вовремя, проходи.
Аким, вместо того чтобы проходить, попятился, схватился за голову и взвыл:
— Уже! Пришла! Так рано?
Не подозревая, что в виду имеется белая горячка, а не я вовсе, я рассердилась и возмутилась:
— Почему это рано?
— Потому что всего три дня пью, — честно признался Аким.
Я сказала, что, конечно, благодарна ему за такую откровенность, но это меня не касается. Во всяком случае, не до такой степени, как то, почему в кранах нет воды.
Аким слегка пришел в себя и доложил, что воду он перекрыл самолично, ведь любил покойную при жизни и потому боялся за ее имущество после смерти. Тут только я сообразила, в чем дело. Я втащила Акима в прихожую, закрыла дверь и клятвенно заверила, что произошло недоразумение.
— Жива, несмотря на пожелания многих, — категорично заявила я и заставила Акима потрогать меня рукой, пока он не начал задавать вопросы про ангелов.
Он пощупал меня сначала с опаской, потом уже с удовольствием и заключил:
— Теплая.
— Вот именно! — подтвердила я. Аким улыбнулся.
— А соседи глазам своим не поверили.
— Ничего, скоро перестанут сомневаться, — свирепо пообещала я.
За что мне нравится Аким? Он никогда не задает лишних вопросов. Выяснив, что я достаточно жива, он сразу помчался за чемоданчиком. Через двадцать минут из всех кранов бежала вода, а сам Аким, сокрушая неприступную Марусю (при виде любого мужчины она приобретала именно такой вид), поражая ее своим блестящим умом и тонкой интеллигентностью, философствовал на тему: нужна ли борьба с криминалом в тяжелых условиях демократии. Традиционная водка «Абсолют» очень его при этом вдохновляла. Оказалось, что Марусю тоже весьма интересует эта тема, поскольку у ее буфета появилась вторая «крыша». Причем вторая «крыша» обходится значительно дороже первой, а дороже — это не всегда лучше. Причем эти обе «крыши» забирают так много, что у Маруси стали появляться сомнения: что хуже — рэкетиры или самые обычные воры.
— Неужели воры стали бы лазить в мой буфет каждый день? — консультировалась она у Акима.
— Не думаю, — глубокомысленно ответствовал он. — Каждый день вряд ли.
— А «крыша» порой и по два раза в день наведывается, — пожаловалась Маруся.
— А как же иначе? — констатировал Аким. — На то она и «крыша».
Они сидели рядком и ворковали ладком, ну прямо как два голубка. Зрелище не для смешливых. Маленький Аким и громадная Маруся.
Сорок минут беседы вернули Марусю в юность.
Она порозовела, засветилась и стала похожа на поросенка. Аким тоже был доволен. А я поражалась тому, как сильно он поглупел в присутствии Маруси. Неужели это заразно?
Когда в бутылке стало пусто, Аким поднялся и галантно поцеловал Марусе ручку.
— Уже уходите? — вспыхнув, спросила она.
— Да, дела, — напуская на себя важность, ответствовал Аким. — Надо работать, пока погода хорошая.
Маруся выглянула в окно.
— Да, прекрасная погода. Небо нынче голубое…
— Небо — крыша земли, — изрек Аким и с глубоким поклоном удалился.
Маруся зачарованно проводила его взглядом. В ее глазах легко читалось: «Куда моему профессору до этого непонятного Акима».
— Как думаешь, что он имел в виду? — не снимая с лица умиления, спросила она.
— Ну-у, учитывая его поэтический склад ума, думаю, речь шла о доме. В том смысле, что земля — это дом, а небо — крыша, и все мы живем в этом доме и под этой крышей, — пояснила я.
Маруся тряхнула своей кудрявой головой, шмыгнула носом-плюшкой и томно вздохнула.
— Нет, — возразила она, — он имел в виду другую крышу, типа той, что у моего буфета. Представляешь, что творится в космосе?
— Да черт-те что. Бури всякие, метеоритные дожди и прочие кошмары.
— Вот, а небо играет роль крыши, под его прикрытием мы живем и делаем всякие свои дела. Очень образно сказал Аким, — заключила Маруся, и взгляд ее предельно потеплел.
Признаться, я разницы не увидела. Моя трактовка была почти такой же, но не я же философ с кандидатской степенью. Это она у нас бывший доцент. Правда, марксистско-ленинский материализм сильно ее испортил — Маруся стала циником, но и демократия внесла свою лепту, сделав ее буфетчицей. Теперь она даже на небо смотрит, как на «крышу». Вот что делает с людьми демократия и торговля. Хотя в наше время эти слова считали синонимами.
— Как же я раньше не замечала твоего Акима? — прервала мои мысли Маруся.
— Вот уж не знаю. Я не скрывала дружбы с ним.
Да и ты его видела по крайней мере сто раз.
— А он женат?
— А ты как думаешь?
— Думаю — не женат. У него на рубашке нет пяти пуговиц и туфли не чищены.
Я не стала разочаровывать Марусю сообщением о том, что супружество никак не влияет на пуговицы Акима и уж тем более на его туфли. Когда он был женат, с пуговицами и туфлями происходило то же самое. Вряд ли жена успевала бы приводить их в порядок за то короткое время, какое Аким бывал дома.
— Я вот все думаю, старушка, — продолжила тем временем Маруся, — как ему нелегко живется в этом жестоком мире. С такой-то тонкой душой. А?
— Да-а, — подтвердила я. — Очень нелегко. Одиночество гложет. Он потерял почти всех своих близких друзей. Знаешь, какая самая часто повторяемая фраза в рассказах Акима?
— Нет, — замотала головой Маруся.
— «Ушел в запой и не вернулся». Иной раз вспомнит что-нибудь, встрепенется, повеселеет, начнет рассказывать о каком-нибудь кореше, да потом и сникнет. Я уже знаю: нет его, ушел в запой и не вернулся.
Зато мы со всеми подробностями узнали точный диагноз Алисы, узнали о ее самочувствии на данный момент, а главное, о самочувствии ее спутника. Точнее, об отсутствии у него всякого самочувствия, потому что о Владимире Сибирцеве теперь можно было говорить только в прошедшем времени. Он приказал долго жить . Я тут же пожелала взглянуть на труп, и мне не отказали, тем более что глядеть на него мог теперь каждый, кому не лень. Зрелище, должна сказать, безрадостное, хоть он и мой враг. Совершенно голый и жалкий Сибирцев, накрытый застиранной простыней, лежал на каталке. К его посиневшей ноге был привязан номерок. Каталка — в ожидании медбратьев из морга — одиноко стояла посреди коридора, и все старались обходить ее.
Я потопталась возле каталки, вспоминая, сколько ужаса натерпелась от этого голого Сибирцева. Ну, не этого, конечно, а того, живого и уверенного в себе. Думал ли он, тряся у моей спины пистолетом, что стоит значительно ближе к смерти, чем я?
Нет, не думал. А уж о том, что умрет, если можно так сказать, спасая меня, даже и не подозревал. И слава богу, потому что узнай он, что должен умереть моей смертью, не задумываясь пристрелил бы меня там, в подъезде.
Не испытав никакого удовлетворения, я покинула покойного и отправилась взглянуть в прозрачные (лаза Алисы. Кто она, враг или друг, хотела я прочесть в этих глазах. Лишь сейчас я поняла, как дорога мне эта бронзовая статуэтка с куриными мозгами.
"Ну почему, почему я переоценила ее возможности? — галопируя за Марусей по ступенькам вверх, думала я. — Неужели не ясно, что Алиса неспособна на преступление. Она неспособна на него хотя бы потому, что напрочь лишена самостоятельности.
Даже удивительно, как она сообразила завести любовника. Наверняка кто-то надоумил. Но кто? Не Ольга же".
Я надеялась, очень надеялась получить ответы на все вопросы сегодня, потому что уже знала, что Алиса останется жива, поскольку ликера выпила мало. Врач уверял, что она пришла в себя и самочувствие ее вполне сносно.
Содержимое нашей сумки подействовало на медсестер магически, и мы с Марусей беспрепятственно проникли в палату интенсивной терапии.
Алиса лежала, опутанная какими-то трубками, делающими ее похожей на космонавта. Лицо безжизненно и желто. Маруся бегло глянула на несчастную, сказала: «Порядок!» — и побежала предлагать врачам свою помощь. Точнее, мою помощь, поскольку, когда речь заходит о кошельке, Маруся становится тверже скалы.
Я осталась в палате, не в силах оторвать глаз от лица Алисы. В душу мою закралось сомнение. Я не могла поверить в оптимизм врачей — так безжизненно выглядела моя подруга.
«Чувствует себя вполне сносно? Да жива ли она? — с болью в сердце гадала я. — И давно ли врачи к ней подходили?»
Захотелось бежать в коридор и бить тревогу, но сомнения разрушила сама Алиса. Она приоткрыла глаза и сквозь ресницы взглянула на меня. Я вспомнила реакцию Клавдии и испугалась, что окончательно добью бедняжку своим воскрешением, но Алиса улыбнулась и еле слышно произнесла:
— Со-ня… Со-неч-каа…
— Да, да, — встрепенулась я и схватила ее за ру — Говори, говори…
— Я знала, что первой увижу тебя.
Я обрадовалась и в умилении залепетала:
— Да, да, я очень спешила…
Алиса судорожно глотнула воздух и неожиданно спросила:
— Сонечка, расскажи мне, как тут?
«Вот те на. Где „тут“? Что она имеет в виду?» — внутренне насторожилась я.
— Ты уже видела ангелов? — продолжала интересоваться Алиса.
— Ангелов? — тупо переспросила я.
— Да, Сонечка, ангелов. Какие они, ангелы?
— Ах, ангелы, — еще тупее обрадовалась я. — Ангелы… Ну это такие прекрасные юноши… с большими крыльями. Точь-в-точь как тот, которого мы в детстве каждый день видели из окна.
Напротив бабушкиного дома на Васильевском была католическая церковь с ангелом на куполе. Просыпаясь, я каждое утро бежала к окну и смотрела на его засиженные воронами крылья.
Алиса еле заметно улыбнулась и спросила:
— А когда я увижу их?
— Ангелов?
— Да, ангелов.
Я совсем не знала, что ответить, потому что от волнения туго соображала, но в этот момент дверь распахнулась и в палату ворвалась Маруся. Алиса с удивлением посмотрела на нее:
— Маруся, и ты здесь?
— Ну да, а где же мне еще быть, когда ты такой номер выкинула? — заявила Маруся.
— А как же это с тобой случилось? — опечалилась Алиса.
— Что «это»? — не поняла Маруся.
Я украдкой шепнула:
— Она думает, что мы все на том свете. Не стоит ее разочаровывать, а то она придет в ужас, узнав, что я воскресла.
— Да, это ее добьет, — шепотом согласилась Маруся и уже громко засюсюкала:
— Все хорошо, дорогая, а вот сейчас врачик придет.
— И врач тоже здесь? — неприятно удивилась Алиса.
На лице ее было написано: «Что же это такое, стоит только мне умереть, как и все сразу туда же».
— Почему она еле ворочает языком? — спросила меня Маруся.
— Надо было тебе попробовать вчера орехового ликера, тогда и узнала бы, почему. Лучше скажи, что говорит врач. Как он оценивает ее состояние?
— Ты же слышала: как вполне сносное.
— Господи, что же тогда, по его мнению, несносное?
— Ты забыла, это реанимация.
Пока мы с Марусей перешептывались, Алиса смотрела на нас, но, видимо, плохо соображала. Вскоре она закрыла глаза и заснула. Мы вышли из палаты.
— Куда ты теперь? — спросила Маруся, протягивая мне длинный список лекарств, необходимых для лечения Алисы.
— Сначала по аптекам, потом домой, — ответила я. — Если можешь, пошли со мной.
— Конечно, пойду. Не бросать же тебя одну. Мне в аптеке тоже кое-что нужно. К черту буфет. Возьму отгул.
Отправились по аптекам. Маруся при этом пользовалась моим кошельком, как своим. Хотя пример неудачный. Пользуйся она своим кошельком, была бы значительно скупее.
Набрав лекарств, мы, усталые, отправились ко мне домой.
Комнатное растение Алиса, лежащая в реанимации, — противоестественное зрелище. Такое (не дай бог, конечно) больше подошло бы Нелли, любительнице быстрой езды, или мне, ведь я, как выяснилось, и дня прожить не могу без какого-нибудь на меня покушения. Даже Маруся легко могла попасть в эту палату от сексуального истощения, пьянства или обжорства. А вот Алиса явно пострадала без всякой вины.
Погруженная в эти мысли, я совсем потеряла чувство реальности и в свой собственный двор ворвалась как ни в чем не бывало, словно не меня здесь пышно хоронили десять дней назад. Маруся, похоже, тоже не врубилась, иначе не стала бы задавать глупых вопросов типа: почему соседи на твое приветливое «здрасте» отвечают полным остолбенением?
Я же находилась в таком состоянии, что даже и этого не заметила. Просветил нас Аким, позвонивший в дверь через десять минут после того, как я, под прикрытием Маруси, смело ворвалась в собственную квартиру и бросилась шарить по углам в поисках злодеев и злоумышленников.
Аким позвонил, я открыла. Увидев стоящего на пороге соседа с открытым ртом и выпученными глазами, я обрадовалась:
— Очень вовремя, проходи.
Аким, вместо того чтобы проходить, попятился, схватился за голову и взвыл:
— Уже! Пришла! Так рано?
Не подозревая, что в виду имеется белая горячка, а не я вовсе, я рассердилась и возмутилась:
— Почему это рано?
— Потому что всего три дня пью, — честно признался Аким.
Я сказала, что, конечно, благодарна ему за такую откровенность, но это меня не касается. Во всяком случае, не до такой степени, как то, почему в кранах нет воды.
Аким слегка пришел в себя и доложил, что воду он перекрыл самолично, ведь любил покойную при жизни и потому боялся за ее имущество после смерти. Тут только я сообразила, в чем дело. Я втащила Акима в прихожую, закрыла дверь и клятвенно заверила, что произошло недоразумение.
— Жива, несмотря на пожелания многих, — категорично заявила я и заставила Акима потрогать меня рукой, пока он не начал задавать вопросы про ангелов.
Он пощупал меня сначала с опаской, потом уже с удовольствием и заключил:
— Теплая.
— Вот именно! — подтвердила я. Аким улыбнулся.
— А соседи глазам своим не поверили.
— Ничего, скоро перестанут сомневаться, — свирепо пообещала я.
За что мне нравится Аким? Он никогда не задает лишних вопросов. Выяснив, что я достаточно жива, он сразу помчался за чемоданчиком. Через двадцать минут из всех кранов бежала вода, а сам Аким, сокрушая неприступную Марусю (при виде любого мужчины она приобретала именно такой вид), поражая ее своим блестящим умом и тонкой интеллигентностью, философствовал на тему: нужна ли борьба с криминалом в тяжелых условиях демократии. Традиционная водка «Абсолют» очень его при этом вдохновляла. Оказалось, что Марусю тоже весьма интересует эта тема, поскольку у ее буфета появилась вторая «крыша». Причем вторая «крыша» обходится значительно дороже первой, а дороже — это не всегда лучше. Причем эти обе «крыши» забирают так много, что у Маруси стали появляться сомнения: что хуже — рэкетиры или самые обычные воры.
— Неужели воры стали бы лазить в мой буфет каждый день? — консультировалась она у Акима.
— Не думаю, — глубокомысленно ответствовал он. — Каждый день вряд ли.
— А «крыша» порой и по два раза в день наведывается, — пожаловалась Маруся.
— А как же иначе? — констатировал Аким. — На то она и «крыша».
Они сидели рядком и ворковали ладком, ну прямо как два голубка. Зрелище не для смешливых. Маленький Аким и громадная Маруся.
Сорок минут беседы вернули Марусю в юность.
Она порозовела, засветилась и стала похожа на поросенка. Аким тоже был доволен. А я поражалась тому, как сильно он поглупел в присутствии Маруси. Неужели это заразно?
Когда в бутылке стало пусто, Аким поднялся и галантно поцеловал Марусе ручку.
— Уже уходите? — вспыхнув, спросила она.
— Да, дела, — напуская на себя важность, ответствовал Аким. — Надо работать, пока погода хорошая.
Маруся выглянула в окно.
— Да, прекрасная погода. Небо нынче голубое…
— Небо — крыша земли, — изрек Аким и с глубоким поклоном удалился.
Маруся зачарованно проводила его взглядом. В ее глазах легко читалось: «Куда моему профессору до этого непонятного Акима».
— Как думаешь, что он имел в виду? — не снимая с лица умиления, спросила она.
— Ну-у, учитывая его поэтический склад ума, думаю, речь шла о доме. В том смысле, что земля — это дом, а небо — крыша, и все мы живем в этом доме и под этой крышей, — пояснила я.
Маруся тряхнула своей кудрявой головой, шмыгнула носом-плюшкой и томно вздохнула.
— Нет, — возразила она, — он имел в виду другую крышу, типа той, что у моего буфета. Представляешь, что творится в космосе?
— Да черт-те что. Бури всякие, метеоритные дожди и прочие кошмары.
— Вот, а небо играет роль крыши, под его прикрытием мы живем и делаем всякие свои дела. Очень образно сказал Аким, — заключила Маруся, и взгляд ее предельно потеплел.
Признаться, я разницы не увидела. Моя трактовка была почти такой же, но не я же философ с кандидатской степенью. Это она у нас бывший доцент. Правда, марксистско-ленинский материализм сильно ее испортил — Маруся стала циником, но и демократия внесла свою лепту, сделав ее буфетчицей. Теперь она даже на небо смотрит, как на «крышу». Вот что делает с людьми демократия и торговля. Хотя в наше время эти слова считали синонимами.
— Как же я раньше не замечала твоего Акима? — прервала мои мысли Маруся.
— Вот уж не знаю. Я не скрывала дружбы с ним.
Да и ты его видела по крайней мере сто раз.
— А он женат?
— А ты как думаешь?
— Думаю — не женат. У него на рубашке нет пяти пуговиц и туфли не чищены.
Я не стала разочаровывать Марусю сообщением о том, что супружество никак не влияет на пуговицы Акима и уж тем более на его туфли. Когда он был женат, с пуговицами и туфлями происходило то же самое. Вряд ли жена успевала бы приводить их в порядок за то короткое время, какое Аким бывал дома.
— Я вот все думаю, старушка, — продолжила тем временем Маруся, — как ему нелегко живется в этом жестоком мире. С такой-то тонкой душой. А?
— Да-а, — подтвердила я. — Очень нелегко. Одиночество гложет. Он потерял почти всех своих близких друзей. Знаешь, какая самая часто повторяемая фраза в рассказах Акима?
— Нет, — замотала головой Маруся.
— «Ушел в запой и не вернулся». Иной раз вспомнит что-нибудь, встрепенется, повеселеет, начнет рассказывать о каком-нибудь кореше, да потом и сникнет. Я уже знаю: нет его, ушел в запой и не вернулся.