Страница:
Узнал ли он ее?
Денисия терялась в догадках. Прическа, одежда, дорогая косметика меняют женщину порой неузнаваемо, но они весь вечер общались…
И Машикули глядит на нее так хитро.
Что он помнит? Что думает, знает?
«Возьму и спрошу», — решила Денисия, тем более что делом интересоваться старик не спешил, словоблудил вокруг да около, не давал и рта ей раскрыть, зато комплиментами сыпал без меры, расправляя облезлый павлиний хвост.
В общем, старый ловелас осторожно щупал ее на предмет интрижки. Денисия потеряла терпение, даже рассердилась и, не скрывая раздражения, с очевидным намеком спросила:
— Я вам еще не надоела своими пустыми разговорами?
Она хотела продолжить: «Может, перейдем наконец к делу?», но Машикули ее перебил:
— Ну что вы? Не часто доводится забытому всеми больному болтливому старику отвести душу с милой, юной и образованной собеседницей. Вы напомнили мне жену Воровского, в которую, каюсь, я с первого взгляда влюбился.
Денисия попыталась удивиться:
— Мы похожи?
Машикули кивнул:
— О, да. Она так же образованна и мила. На приеме у нашего посла мы с ней чудесно и долго болтали, а потом она так же внезапно исчезла, как и появилась, а я, уезжая из заснеженной России, увез в своем сердце ее милый и грустный образ.
— Почему — грустный? — удивилась Денисия, припоминая, что на приеме она была счастлива.
Машикули развел руками:
— Простите старика, если ошибся. Ведь это были вы?
Денисия вспыхнула:
— Я не Зоя, я Гюльджагера.
— Вы и не Зоя, и не Гюльджагера.
— С чего вы взяли? — похолодела она.
— Ну.., во-первых, вы и та девушка, которая назвалась Зоей, фактически одно лицо, — хитро прищурив глаза, сообщил Машикули.
— А во-вторых?
— А во-вторых, Боровский вас называл Денисией. Разрешите и мне вас так называть.
— Вы обманули меня? — вспыхнула она.
— Почему — обманул?
— Потому, что в начале нашей беседы вы утверждали, что Воровский вам ничего не говорил, только просил вас помочь некой крошке, и все. Остальное вы намеревались узнать от меня, — напомнила Денисия и вызвала наивностью своей добрую улыбку Машикули.
Ответ его прозвучал откровенно:
— Я лгал. Я привык. Я все время лгу. Я политик.
Политики очень хитры. Ждать от них прямодушия — по крайней мере неумно. Политика — это искусство лгать в свое благо и немножко во благо народа. Разве вы не знали?
— Нет, — она изумленно покачала головой, — нет, я не знала.
— Как же вы сами собирались политиком стать? — насмешливо удивился Машикули.
— Разве я собиралась?
— Ну да. Я вас спросил, кем мечтаете быть, и вы ответили, что хотите быть полезны народу. Я поинтересовался, кто ваш кумир, и вы признались, что Валев Эльдар и Мария Добрынина. Я вас одобрил и еще раз вам повторю: очень похвальный выбор.
— Правда? — зарделась Денисия.
Машикули усмехнулся:
— Да, это так, хотя, на мой зрелый вкус, женщине больше идет лоно семьи. Природа на нее возложила, безусловно, главнейшую миссию — продолжение рода. Муж и дети — ее идеальный жребий, остальное, поверьте, лишь суета, а политика еще и грязное дело.
Зачем вам служить народу, когда вы чудесно можете послужить семье, а через нее и обществу?
— Вы рассуждаете несовременно, — рассердилась Денисия.
— Согласен, — рассмеялся Машикули. — Я вообще устарел, я ископаемое, полезное ископаемое.
Точнее, уже бесполезное ископаемое и, простите за каламбур, очень болезное. Вот спросите, что у меня здесь, — он указал на свою спину.
— Что у вас там? — послушно поинтересовалась Денисия.
Машикули артистично закатил глаза и с протяжным вздохом ответил:
— Раньше здесь у меня были талия и стать, а теперь радикулит и пиелонефрит. И это все от политики. Ну.., и немножко от старости. Вот скажите, прекрасный бутон, зачем это вам? Хотите грязи и суеты?
— Нет.
— А чего вы хотите?
— Проще сказать, чего не хочу.
— Скажите.
— Я не хочу влачить серое и бесцельное существование. Хочу больших и важных дел, хочу служить своему народу. Поверьте, в нашей стране очень мало порядка, жить там совсем нелегко. И чем в это время занимаются мужчины, отвечающие за все и вся? Интригуют, сплетничают, каждый тянет одеяло на себя, им плевать на горе простых людей.
Машикули осуждающе покачал головой и воскликнул:
— Женщина — это цветок, политики же — шмели. Вашим нектаром полакомятся, но меда не будет.
Денисия растерялась:
— Простите за глупость, но я не поняла ваших сложных аллегорий.
— Не так уж они сложны. Политика делает женщин бесплодными и пачкает их. Вы же не станете утверждать, что Боровский ваш муж?
— Нет, конечно. Он мой родственник, дальний.
Будто не слыша ее, Машикули продолжил:
— Раз Боровский не муж, следовательно, он ваш любовник. А вы, абсолютнейшая сирота из бедной провинции, получаете великолепное образование и мечтаете о невероятной карьере. Не на этого ли влиятельнейшего мужчину вы уповаете, залетая в самые эмпиреи амбиций?
Денисия отшатнулась. Она была оскорблена таким грязным предположением и гневно воскликнула:
— Ну что вы! Как вы можете так говорить? В университет я поступила сама! Я всегда и везде пробивалась только своими мозгами и дальше так намерена жить.
— А напрасно, — грустно вздохнул Машикули и мечтательно добавил:
— Вагина в сочетании с хорошим портвейном творит чудеса.
Денисия вскочила:
— Что-то я не пойму, куда вы клоните? К чему этот пустой разговор? Я пришла к вам со своей бедой, вы обещали помощь…
— Присядьте, крошка, — строго прикрикнул Машикули, и она, испугавшись, присела.
— Да, я обещал вам помощь, — неприязненно продолжил он, — и понять не могу, чем заслужил ваш укор. Чем, по-вашему, я занимаюсь, если не пытаюсь вам помочь?
Она молча пожала плечами, а он вдохновенно воскликнул:
— Видимо, вы не правильно истолковали мои советы. Вы с чего-то решили, что я пожелал вам вреда, а на самом деле я всего лишь делюсь тем, что добыл сам годами унижений, утрат, каторжного труда, страданий и разочарований. Вы знаете, что ваши кумиры, Валев и Добрынина, редко бывают в России?
— Да, — смущенно кивнула Денисия, ругая себя в душе последними словами.
Как испорчена она, если посмела плохо подумать об этом добром и мудром человеке, как неблагодарна.
— О чем это вам говорит? — насмешливо поинтересовался Маши кули.
— Не знаю, — пискнула она.
— Прекрасно. Не знаете. А я знаю, — сказал он и — замолчал.
Она виновато спросила:
— О чем же?
Машикули сменил гнев на милость, ласково посмотрел на Денисию и сообщил:
— Это говорит только о том, что настоящая политика делается здесь, в Европе. Ваше общество напоминает мне контурные карты, которые позабыли раскрасить. В нем лишь черное и белое, добро и зло, нищие и богатые, дураки и умные. Никаких полутонов и уж тем более цветов. У вас нет главного компонента цивилизации — настоящих общественных организаций, которые действительно могли бы позаботиться о народе, а потому были бы полезны и политикам, и чиновникам, и капиталистам. Поэтому ваши общественные организации полезны только Западу, поэтому защищают все ваши правозащитники только наши интересы. Кто платит, тот и музыку заказывает. Вы наконец поняли, крошка, как я предлагаю решить вашу проблему?
Теперь уже Денисия вообще ничего не поняла, а потому спросила:
— Разве вы можете знать, как решить мою проблему, если и сути ее еще не услышали?
Старик Машикули тряхнул своим задорным мальчишеским чубом и воскликнул:
— А плевать! Я предлагаю вам все проблемы оставить там. Я предлагаю цивилизацию и карьеру, которых вам не может дать покойный господин Воровский. Да, я старше, Боровский годился мне в сыновья, но это его хватил удар, а я хоть и болезное ископаемое, но умирать не собираюсь. Так что, крошка? Идет?
По рукам?
Машикули с нежной улыбкой ожидал ответа, но растерянная Денисия не знала, что отвечать.
— Простите, — смущенно сказала она, — я не поняла. Что — идет? В чем — по рукам?
— Ну, крошка, вы меня уморили, — со смешком досады воскликнул Машикули. — Битый час вам твержу, а вы все не понимаете. Теперь уж и я не понимаю. Вот и водись после этого с русскими барышнями. Моих аллегорий она не приемлет, несмотря на все свое образование. Долго загадывала мне заумные загадки, а как я простую ей загадал, она не понимает.
Что непонятного тут? Я вам помощь свою предлагаю!
— Помощь или постель? — окончательно прозрела Денисия.
Господин Машикули вскочил и засеменил вокруг стола.
— Просто анекдот, — возмутился он. — Видимо, русским барышням тонкий намек отвратителен. Им «приходи на сеновал» гораздо понятней.
Денисия, обезумев от унижения, тоже вскочила и бросилась на старика Машикули.
— Как вы посмели? — потрясая кулачками, закричала она. — Это у вас, в загнившей цивилизации, все продажно насквозь, а я даже под угрозой смерти не буду собой торговать!
— И очень глупо, — отступая, не сдавался мудрец Машикули. — Вам бы в своих университетах новый предмет ввести: «Капитализм. Курс выживания». Вы, русские, напоминаете мне пловцов, которые учатся плавать в пустом бассейне.
— Возможно, мы плавать и не научились, — воскликнула Денисия, — но зато мы умеем за себя постоять!
— О, да! — забиваясь в угол, согласился Машикули. — Здесь вам равных нет. Бедный наш Наполеон!
И, видимо, бедный я!
Она наступала, он отступал. Неизвестно, чем дело кончилось бы, но внезапно дверь кабинета без стука открылась и вбежал, вернее, вкатился маленький кругленький человечек. Голосом, полным трагизма, он завопил:
— Мсье, ваша жена! Ваша жена!
Машикули, охваченный паникой, сгреб в охапку Денисию и, приговаривая: «О боже! Моя жена!» — зачем-то потащил девушку в спальню.
— Прячьтесь! Скорей прячьтесь! — закричал он.
— Куда? — растерялась Денисия.
В центре комнаты стояла разобранная кровать с балдахином, по стенам выстроились в ряд многочисленные платяные шкафы. Машикули распахнул первую попавшуюся под руку створку.
— Здесь прятаться некуда, — прошептала Денисия. — Одни полки.
— Сам вижу, — плаксиво откликнулся Машикули, — я пропал, если она вас увидит, мне…
Продолжить он не успел — из покинутой ими комнаты раздался кокетливо дребезжащий женский голос:
— Мой птенчик! Мой голубок! Где ты?
— Я здесь, моя курочка, — патокой разлился Машикули и, дав Денисии хорошего тычка, неистово зашипел:
— Дьявол! Прячьтесь скорей!
— А что мне за это будет? — удивляясь самой себе, спросила она.
— Что-о?!! — опешил Машикули.
— Капитализм. Курс выживания, — невинно просветила она его и деловито осведомилась:
— Если спрячусь, вы мне поможете?
Машикули дернулся и хотел было подальше девицу послать, но в этот момент вновь раздался голос его жены.
— Петушо-о-ок! — сладко пропела она из кабинета.
Отступать было некуда.
— Черт с вами, помогу, — согласился старик.
— Бескорыстно?
— Не бескорыстно, а за то, что вы хорошенько спрячетесь, — шепнул он и умчался к своей престарелой курочке.
Денисия распахнула другую створку шкафа, здесь висели пальто. В них она и забилась.
— Где ты был? Что ты там делал? — бушевала курочка.
Глава 6
Глава 7
Денисия терялась в догадках. Прическа, одежда, дорогая косметика меняют женщину порой неузнаваемо, но они весь вечер общались…
И Машикули глядит на нее так хитро.
Что он помнит? Что думает, знает?
«Возьму и спрошу», — решила Денисия, тем более что делом интересоваться старик не спешил, словоблудил вокруг да около, не давал и рта ей раскрыть, зато комплиментами сыпал без меры, расправляя облезлый павлиний хвост.
В общем, старый ловелас осторожно щупал ее на предмет интрижки. Денисия потеряла терпение, даже рассердилась и, не скрывая раздражения, с очевидным намеком спросила:
— Я вам еще не надоела своими пустыми разговорами?
Она хотела продолжить: «Может, перейдем наконец к делу?», но Машикули ее перебил:
— Ну что вы? Не часто доводится забытому всеми больному болтливому старику отвести душу с милой, юной и образованной собеседницей. Вы напомнили мне жену Воровского, в которую, каюсь, я с первого взгляда влюбился.
Денисия попыталась удивиться:
— Мы похожи?
Машикули кивнул:
— О, да. Она так же образованна и мила. На приеме у нашего посла мы с ней чудесно и долго болтали, а потом она так же внезапно исчезла, как и появилась, а я, уезжая из заснеженной России, увез в своем сердце ее милый и грустный образ.
— Почему — грустный? — удивилась Денисия, припоминая, что на приеме она была счастлива.
Машикули развел руками:
— Простите старика, если ошибся. Ведь это были вы?
Денисия вспыхнула:
— Я не Зоя, я Гюльджагера.
— Вы и не Зоя, и не Гюльджагера.
— С чего вы взяли? — похолодела она.
— Ну.., во-первых, вы и та девушка, которая назвалась Зоей, фактически одно лицо, — хитро прищурив глаза, сообщил Машикули.
— А во-вторых?
— А во-вторых, Боровский вас называл Денисией. Разрешите и мне вас так называть.
— Вы обманули меня? — вспыхнула она.
— Почему — обманул?
— Потому, что в начале нашей беседы вы утверждали, что Воровский вам ничего не говорил, только просил вас помочь некой крошке, и все. Остальное вы намеревались узнать от меня, — напомнила Денисия и вызвала наивностью своей добрую улыбку Машикули.
Ответ его прозвучал откровенно:
— Я лгал. Я привык. Я все время лгу. Я политик.
Политики очень хитры. Ждать от них прямодушия — по крайней мере неумно. Политика — это искусство лгать в свое благо и немножко во благо народа. Разве вы не знали?
— Нет, — она изумленно покачала головой, — нет, я не знала.
— Как же вы сами собирались политиком стать? — насмешливо удивился Машикули.
— Разве я собиралась?
— Ну да. Я вас спросил, кем мечтаете быть, и вы ответили, что хотите быть полезны народу. Я поинтересовался, кто ваш кумир, и вы признались, что Валев Эльдар и Мария Добрынина. Я вас одобрил и еще раз вам повторю: очень похвальный выбор.
— Правда? — зарделась Денисия.
Машикули усмехнулся:
— Да, это так, хотя, на мой зрелый вкус, женщине больше идет лоно семьи. Природа на нее возложила, безусловно, главнейшую миссию — продолжение рода. Муж и дети — ее идеальный жребий, остальное, поверьте, лишь суета, а политика еще и грязное дело.
Зачем вам служить народу, когда вы чудесно можете послужить семье, а через нее и обществу?
— Вы рассуждаете несовременно, — рассердилась Денисия.
— Согласен, — рассмеялся Машикули. — Я вообще устарел, я ископаемое, полезное ископаемое.
Точнее, уже бесполезное ископаемое и, простите за каламбур, очень болезное. Вот спросите, что у меня здесь, — он указал на свою спину.
— Что у вас там? — послушно поинтересовалась Денисия.
Машикули артистично закатил глаза и с протяжным вздохом ответил:
— Раньше здесь у меня были талия и стать, а теперь радикулит и пиелонефрит. И это все от политики. Ну.., и немножко от старости. Вот скажите, прекрасный бутон, зачем это вам? Хотите грязи и суеты?
— Нет.
— А чего вы хотите?
— Проще сказать, чего не хочу.
— Скажите.
— Я не хочу влачить серое и бесцельное существование. Хочу больших и важных дел, хочу служить своему народу. Поверьте, в нашей стране очень мало порядка, жить там совсем нелегко. И чем в это время занимаются мужчины, отвечающие за все и вся? Интригуют, сплетничают, каждый тянет одеяло на себя, им плевать на горе простых людей.
Машикули осуждающе покачал головой и воскликнул:
— Женщина — это цветок, политики же — шмели. Вашим нектаром полакомятся, но меда не будет.
Денисия растерялась:
— Простите за глупость, но я не поняла ваших сложных аллегорий.
— Не так уж они сложны. Политика делает женщин бесплодными и пачкает их. Вы же не станете утверждать, что Боровский ваш муж?
— Нет, конечно. Он мой родственник, дальний.
Будто не слыша ее, Машикули продолжил:
— Раз Боровский не муж, следовательно, он ваш любовник. А вы, абсолютнейшая сирота из бедной провинции, получаете великолепное образование и мечтаете о невероятной карьере. Не на этого ли влиятельнейшего мужчину вы уповаете, залетая в самые эмпиреи амбиций?
Денисия отшатнулась. Она была оскорблена таким грязным предположением и гневно воскликнула:
— Ну что вы! Как вы можете так говорить? В университет я поступила сама! Я всегда и везде пробивалась только своими мозгами и дальше так намерена жить.
— А напрасно, — грустно вздохнул Машикули и мечтательно добавил:
— Вагина в сочетании с хорошим портвейном творит чудеса.
Денисия вскочила:
— Что-то я не пойму, куда вы клоните? К чему этот пустой разговор? Я пришла к вам со своей бедой, вы обещали помощь…
— Присядьте, крошка, — строго прикрикнул Машикули, и она, испугавшись, присела.
— Да, я обещал вам помощь, — неприязненно продолжил он, — и понять не могу, чем заслужил ваш укор. Чем, по-вашему, я занимаюсь, если не пытаюсь вам помочь?
Она молча пожала плечами, а он вдохновенно воскликнул:
— Видимо, вы не правильно истолковали мои советы. Вы с чего-то решили, что я пожелал вам вреда, а на самом деле я всего лишь делюсь тем, что добыл сам годами унижений, утрат, каторжного труда, страданий и разочарований. Вы знаете, что ваши кумиры, Валев и Добрынина, редко бывают в России?
— Да, — смущенно кивнула Денисия, ругая себя в душе последними словами.
Как испорчена она, если посмела плохо подумать об этом добром и мудром человеке, как неблагодарна.
— О чем это вам говорит? — насмешливо поинтересовался Маши кули.
— Не знаю, — пискнула она.
— Прекрасно. Не знаете. А я знаю, — сказал он и — замолчал.
Она виновато спросила:
— О чем же?
Машикули сменил гнев на милость, ласково посмотрел на Денисию и сообщил:
— Это говорит только о том, что настоящая политика делается здесь, в Европе. Ваше общество напоминает мне контурные карты, которые позабыли раскрасить. В нем лишь черное и белое, добро и зло, нищие и богатые, дураки и умные. Никаких полутонов и уж тем более цветов. У вас нет главного компонента цивилизации — настоящих общественных организаций, которые действительно могли бы позаботиться о народе, а потому были бы полезны и политикам, и чиновникам, и капиталистам. Поэтому ваши общественные организации полезны только Западу, поэтому защищают все ваши правозащитники только наши интересы. Кто платит, тот и музыку заказывает. Вы наконец поняли, крошка, как я предлагаю решить вашу проблему?
Теперь уже Денисия вообще ничего не поняла, а потому спросила:
— Разве вы можете знать, как решить мою проблему, если и сути ее еще не услышали?
Старик Машикули тряхнул своим задорным мальчишеским чубом и воскликнул:
— А плевать! Я предлагаю вам все проблемы оставить там. Я предлагаю цивилизацию и карьеру, которых вам не может дать покойный господин Воровский. Да, я старше, Боровский годился мне в сыновья, но это его хватил удар, а я хоть и болезное ископаемое, но умирать не собираюсь. Так что, крошка? Идет?
По рукам?
Машикули с нежной улыбкой ожидал ответа, но растерянная Денисия не знала, что отвечать.
— Простите, — смущенно сказала она, — я не поняла. Что — идет? В чем — по рукам?
— Ну, крошка, вы меня уморили, — со смешком досады воскликнул Машикули. — Битый час вам твержу, а вы все не понимаете. Теперь уж и я не понимаю. Вот и водись после этого с русскими барышнями. Моих аллегорий она не приемлет, несмотря на все свое образование. Долго загадывала мне заумные загадки, а как я простую ей загадал, она не понимает.
Что непонятного тут? Я вам помощь свою предлагаю!
— Помощь или постель? — окончательно прозрела Денисия.
Господин Машикули вскочил и засеменил вокруг стола.
— Просто анекдот, — возмутился он. — Видимо, русским барышням тонкий намек отвратителен. Им «приходи на сеновал» гораздо понятней.
Денисия, обезумев от унижения, тоже вскочила и бросилась на старика Машикули.
— Как вы посмели? — потрясая кулачками, закричала она. — Это у вас, в загнившей цивилизации, все продажно насквозь, а я даже под угрозой смерти не буду собой торговать!
— И очень глупо, — отступая, не сдавался мудрец Машикули. — Вам бы в своих университетах новый предмет ввести: «Капитализм. Курс выживания». Вы, русские, напоминаете мне пловцов, которые учатся плавать в пустом бассейне.
— Возможно, мы плавать и не научились, — воскликнула Денисия, — но зато мы умеем за себя постоять!
— О, да! — забиваясь в угол, согласился Машикули. — Здесь вам равных нет. Бедный наш Наполеон!
И, видимо, бедный я!
Она наступала, он отступал. Неизвестно, чем дело кончилось бы, но внезапно дверь кабинета без стука открылась и вбежал, вернее, вкатился маленький кругленький человечек. Голосом, полным трагизма, он завопил:
— Мсье, ваша жена! Ваша жена!
Машикули, охваченный паникой, сгреб в охапку Денисию и, приговаривая: «О боже! Моя жена!» — зачем-то потащил девушку в спальню.
— Прячьтесь! Скорей прячьтесь! — закричал он.
— Куда? — растерялась Денисия.
В центре комнаты стояла разобранная кровать с балдахином, по стенам выстроились в ряд многочисленные платяные шкафы. Машикули распахнул первую попавшуюся под руку створку.
— Здесь прятаться некуда, — прошептала Денисия. — Одни полки.
— Сам вижу, — плаксиво откликнулся Машикули, — я пропал, если она вас увидит, мне…
Продолжить он не успел — из покинутой ими комнаты раздался кокетливо дребезжащий женский голос:
— Мой птенчик! Мой голубок! Где ты?
— Я здесь, моя курочка, — патокой разлился Машикули и, дав Денисии хорошего тычка, неистово зашипел:
— Дьявол! Прячьтесь скорей!
— А что мне за это будет? — удивляясь самой себе, спросила она.
— Что-о?!! — опешил Машикули.
— Капитализм. Курс выживания, — невинно просветила она его и деловито осведомилась:
— Если спрячусь, вы мне поможете?
Машикули дернулся и хотел было подальше девицу послать, но в этот момент вновь раздался голос его жены.
— Петушо-о-ок! — сладко пропела она из кабинета.
Отступать было некуда.
— Черт с вами, помогу, — согласился старик.
— Бескорыстно?
— Не бескорыстно, а за то, что вы хорошенько спрячетесь, — шепнул он и умчался к своей престарелой курочке.
Денисия распахнула другую створку шкафа, здесь висели пальто. В них она и забилась.
— Где ты был? Что ты там делал? — бушевала курочка.
Глава 6
Денисия бесстрашно сидела в шкафу и с интересом прислушивалась к диалогу пожилых супругов.
— Курочка моя, почему ты так рано вернулась? — упорно хотел знать муж.
— Неужели ты не в курсе? — эмоционально удивлялась жена. — Фелиция наконец умерла! Эта развратница! Эта старуха! Этот грязный разношенный башмак! С детства ее ненавижу!
— Непонятно за что.
— Она отбила моего жениха!
— Ну у тебя и память, — восхитился Машикули.
— Бертран! Почему ты на меня так уставился?
Умерла Фелиция! Ты что, не знал?
— Да, знал я, знал, — удрученно промямлил он. — Об этом гудит весь Париж. Одного не пойму, неужели ты лишь из-за смерти Фелиции так спешно вернулась? Бросила отдых, лечение?
— Да, мой петушок, а что тебя так удивляет?
Я намереваюсь погулять на ее похоронах.
— Не может быть! Что я слышу? Ты на похороны пойдешь? Ты же терпеть ее не могла.
— Я и теперь ее ненавижу, — заявила госпожа Машикули, — но на похороны пойду. Мне очень к лицу черное. И потом, мертвая Фелиция мне значительно приятней, чем живая.
— Как ты можешь так говорить? Ты, добрая католичка!
— Погоди, петушок, ты что, мне не рад? — вдруг заподозрила неладное госпожа Машикули и фурией кинулась в спальню супруга. — А-а! — закричала она. — Разобранная постель! Так-то ты время проводишь в ожидании своей курочки!
— Дорогая, не надо сцен. Не делай трагедии из пустяка.
— Все и так знают, что измена — пустяк для тебя!
И нечего этим бравировать!
Супруг испугался:
— О чем ты? Я совсем о другом!
— А я о постели разобранной! — заявила жена.
— Да, я спал. Что ж тут такого?
— Спал? Днем?
— Ты же знаешь, я сильно болен.
— Бертран! Не морочь мне голову! — взвизгнула госпожа Машикули. — Знаю я, чем ты болен, старый развратник!
Заглянув под кровать и никого там не обнаружив, Курочка кинулась к шкафам, гневно вопрошая:
— Где она?! Где?! Бертран! Признавайся!
Но признаний и не понадобилось. Госпожа Машикули, схватившись за ручку дверцы, зверски потянула ее на себя и получила отпор: дверца приоткрылась и тут же закрылась, потому что Денисия изо всех сил уцепилась побелевшими пальцами за вешалку, вкрученную с обратной стороны створки. Госпожа Машикули тянула дверцу на себя, Денисия на себя. Какое-то время они боролись, а потом озадаченная госпожа Машикули завопила во все горло:
— Бертран, помогай!
Бертран вздрогнул и, не ведая, что творит, бросился выполнять приказание.
Силе обоих супругов Денисия противостоять не смогла и кубарем выкатилась из шкафа, отчаянно ругаясь, впрочем, по-русски — госпожа Машикули так и не узнала, что она старая выдра, крокодил и замшелая истеричка. Но зато ей без всяких вопросов стало очевидно, что эта свиристелка, совратившая ее старичка-муженька, не только перед ней, перед законной супругой, не дрожит, не трепещет, но еще и гневается будь здоров.
— Ах ты дрянь! — завопила старушка, потрясая кулаками и набрасываясь на Денисию с юной бодростью.
— Не смей меня бить, выдра облезлая! — закричала Денисия, хуже репья впиваясь в дорогую прическу мадам Машикули.
Всю боль, весь ужас своих потерь она обратила в ярость и на глазах хозяина дома принялась разбирать на части его жену. Сначала она стащила с мадам Машикули парик, это было проще простого. Потом были содраны ресницы и брови, за ними пошли прочь со впалой груди подкладки четвертого номера. И так далее, и таким же макаром…
Тщетно старалась француженка Денисии соответствовать: все получалось у нее неубедительно, вяло. Зверски она только злилась да поливала ругательствами.., бедного мужа.
— Что стоишь, болван! — вопила она. — Вызывай слуг! Охрану! Полицию!
Однако мсье Машикули не двигался с места: застыл столбом и зачарованным взглядом следил за боем. Точнее, за тем, что проделывала с его злобной женой эта энергичная русская девушка, а проделывала она как раз то, что он всей душой и сам желал не раз и не два проделать, да храбрости не хватало. Унижаемый годами, господин Машикули совсем не хотел помогать жене. Более того, он пламенно болел за противника и так вошел в раж, что едва не кричал: «Так ее! Так! Ату ее! Ату! Наподдай ей, старой карге!»
Впрочем, в подначивании Денисия не нуждалась — неплохо справлялась сама: от француженки только пух и перья летели. Когда же она добралась до накладных бедер старой мумии, та взмолилась:
— Бертран! Спаси! Все прощу!
Машикули очнулся и понял: пора, дальнейшее бездействие опасно для жизни хоть и вредной, но все же жены. И пришел на помощь. С огромным трудом оттащив от добычи Денисию, он шепнул ей:
— Молодчина, беги, я завтра тебе позвоню.
И Денисия, поглядев на плоды своих рук, на истерзанную француженку, опомнилась и осознала: здесь пахнет полицией. И умчалась, ног не жалея.
А на следующее утро Бертран действительно сам позвонил, и теперь уж разговор пошел совсем в других интонациях.
— Вижу я, — усмехнулся он, — вы настоящий боец.
— Просто не люблю, когда меня пытаются бить, — аргументировала свое поведение Денисия.
— И вам не стыдно? — удивился Бертран. — Вы сами побили пожилую и больную женщину.
— Она всеми силами старалась выглядеть молодой. Считайте, что я ей поверила.
— Да, моя бедная Жозефина впала в маразм, — согласился Машикули. — Ей хочется выглядеть на двадцать пять, но мы-то с вами догадываемся, что ей значительно больше. Не знаю, были ли вы пионеркой, но, помнится, их учили, таким, как моя Жозефина, уступать место в метро и заботливо переводить старушек через дорогу.
Денисия гордо ответила:
— Пионеркой я не была, но старушек не обижаю.
И должна вам заметить, что наши старушки без нужды не кидаются с кулаками на приличных девиц.
— Я знаю, — усмехнулся Машикули, — Россия — дикая страна. Так вы полагаете, что Жозефина кидалась на вас без нужды?
— Мы же с вами просто беседовали, — напомнила Денисия.
Он не согласился:
— Нет, мы не просто беседовали, уж кто-кто, а моя жена толк в этом знает. Флюиды флирта она чует нутром и с огромного расстояния. Но я сдался и сегодня вам предлагаю в действительности деловой разговор.
— А ваша жена? — насторожилась Денисия.
— Барышня, не волнуйтесь, сегодня она нас не потревожит.
— И все же хотелось бы знать, куда вы дели свою Жозефину? :
— Она на кладбище, — с восторгом сообщил Машикули и ядовито добавил:
— На похоронах, но не радуйтесь, не на своих. Сегодня хоронят Фелицию, ее заклятую подругу, так что раньше ночи Жозефина домой не вернется. От жизни она привыкла брать все и сразу. А нам с вами грех не воспользоваться ее хорошей привычкой, поэтому поспешите собраться, экипаж я уже за вами отправил.
— Спасибо, — поблагодарила Денисия, — я тогда не прощаюсь.
— Постойте, — спешно воскликнул Машикули, — не вешайте трубку, я забыл вам сказать…
— Слушаю.
— Все документы свои обязательно прихватите.
Денисия оторопела:
— Какие документы?
— Ну те, что вы привезли из России.
— Откуда вы знаете?
— Ну, милая барышня, что ж тут не знать. Не с пустыми ж руками вы ко мне ехали, должны же быть у вас против врагов улики. Иначе как вы собрались бороться с ними?
— Хорошо, прихвачу, — задумчиво ответила Денисия и, повесив трубку, бросилась к чемодану.
Папка с бумагами была на месте, но лежали они не в том порядке, в каком она их оставила. Было очевидно, что в ее номере побывал чужой и его кто-то, вспугнул: или горничная, или она сама.
«Но Машикули к этому не причастен, — рассудила Денисия. — Говоря о документах, старик всего лишь обнаружил свою проницательность. Если бы он хотел мне вреда, то я спала бы сегодня не в своей постели, а в их полицейском участке. Вчера он в два счета расколол меня в том, что я приехала под чужим именем, так что обыск в номере явно был не по его указке».
— Курочка моя, почему ты так рано вернулась? — упорно хотел знать муж.
— Неужели ты не в курсе? — эмоционально удивлялась жена. — Фелиция наконец умерла! Эта развратница! Эта старуха! Этот грязный разношенный башмак! С детства ее ненавижу!
— Непонятно за что.
— Она отбила моего жениха!
— Ну у тебя и память, — восхитился Машикули.
— Бертран! Почему ты на меня так уставился?
Умерла Фелиция! Ты что, не знал?
— Да, знал я, знал, — удрученно промямлил он. — Об этом гудит весь Париж. Одного не пойму, неужели ты лишь из-за смерти Фелиции так спешно вернулась? Бросила отдых, лечение?
— Да, мой петушок, а что тебя так удивляет?
Я намереваюсь погулять на ее похоронах.
— Не может быть! Что я слышу? Ты на похороны пойдешь? Ты же терпеть ее не могла.
— Я и теперь ее ненавижу, — заявила госпожа Машикули, — но на похороны пойду. Мне очень к лицу черное. И потом, мертвая Фелиция мне значительно приятней, чем живая.
— Как ты можешь так говорить? Ты, добрая католичка!
— Погоди, петушок, ты что, мне не рад? — вдруг заподозрила неладное госпожа Машикули и фурией кинулась в спальню супруга. — А-а! — закричала она. — Разобранная постель! Так-то ты время проводишь в ожидании своей курочки!
— Дорогая, не надо сцен. Не делай трагедии из пустяка.
— Все и так знают, что измена — пустяк для тебя!
И нечего этим бравировать!
Супруг испугался:
— О чем ты? Я совсем о другом!
— А я о постели разобранной! — заявила жена.
— Да, я спал. Что ж тут такого?
— Спал? Днем?
— Ты же знаешь, я сильно болен.
— Бертран! Не морочь мне голову! — взвизгнула госпожа Машикули. — Знаю я, чем ты болен, старый развратник!
Заглянув под кровать и никого там не обнаружив, Курочка кинулась к шкафам, гневно вопрошая:
— Где она?! Где?! Бертран! Признавайся!
Но признаний и не понадобилось. Госпожа Машикули, схватившись за ручку дверцы, зверски потянула ее на себя и получила отпор: дверца приоткрылась и тут же закрылась, потому что Денисия изо всех сил уцепилась побелевшими пальцами за вешалку, вкрученную с обратной стороны створки. Госпожа Машикули тянула дверцу на себя, Денисия на себя. Какое-то время они боролись, а потом озадаченная госпожа Машикули завопила во все горло:
— Бертран, помогай!
Бертран вздрогнул и, не ведая, что творит, бросился выполнять приказание.
Силе обоих супругов Денисия противостоять не смогла и кубарем выкатилась из шкафа, отчаянно ругаясь, впрочем, по-русски — госпожа Машикули так и не узнала, что она старая выдра, крокодил и замшелая истеричка. Но зато ей без всяких вопросов стало очевидно, что эта свиристелка, совратившая ее старичка-муженька, не только перед ней, перед законной супругой, не дрожит, не трепещет, но еще и гневается будь здоров.
— Ах ты дрянь! — завопила старушка, потрясая кулаками и набрасываясь на Денисию с юной бодростью.
— Не смей меня бить, выдра облезлая! — закричала Денисия, хуже репья впиваясь в дорогую прическу мадам Машикули.
Всю боль, весь ужас своих потерь она обратила в ярость и на глазах хозяина дома принялась разбирать на части его жену. Сначала она стащила с мадам Машикули парик, это было проще простого. Потом были содраны ресницы и брови, за ними пошли прочь со впалой груди подкладки четвертого номера. И так далее, и таким же макаром…
Тщетно старалась француженка Денисии соответствовать: все получалось у нее неубедительно, вяло. Зверски она только злилась да поливала ругательствами.., бедного мужа.
— Что стоишь, болван! — вопила она. — Вызывай слуг! Охрану! Полицию!
Однако мсье Машикули не двигался с места: застыл столбом и зачарованным взглядом следил за боем. Точнее, за тем, что проделывала с его злобной женой эта энергичная русская девушка, а проделывала она как раз то, что он всей душой и сам желал не раз и не два проделать, да храбрости не хватало. Унижаемый годами, господин Машикули совсем не хотел помогать жене. Более того, он пламенно болел за противника и так вошел в раж, что едва не кричал: «Так ее! Так! Ату ее! Ату! Наподдай ей, старой карге!»
Впрочем, в подначивании Денисия не нуждалась — неплохо справлялась сама: от француженки только пух и перья летели. Когда же она добралась до накладных бедер старой мумии, та взмолилась:
— Бертран! Спаси! Все прощу!
Машикули очнулся и понял: пора, дальнейшее бездействие опасно для жизни хоть и вредной, но все же жены. И пришел на помощь. С огромным трудом оттащив от добычи Денисию, он шепнул ей:
— Молодчина, беги, я завтра тебе позвоню.
И Денисия, поглядев на плоды своих рук, на истерзанную француженку, опомнилась и осознала: здесь пахнет полицией. И умчалась, ног не жалея.
А на следующее утро Бертран действительно сам позвонил, и теперь уж разговор пошел совсем в других интонациях.
— Вижу я, — усмехнулся он, — вы настоящий боец.
— Просто не люблю, когда меня пытаются бить, — аргументировала свое поведение Денисия.
— И вам не стыдно? — удивился Бертран. — Вы сами побили пожилую и больную женщину.
— Она всеми силами старалась выглядеть молодой. Считайте, что я ей поверила.
— Да, моя бедная Жозефина впала в маразм, — согласился Машикули. — Ей хочется выглядеть на двадцать пять, но мы-то с вами догадываемся, что ей значительно больше. Не знаю, были ли вы пионеркой, но, помнится, их учили, таким, как моя Жозефина, уступать место в метро и заботливо переводить старушек через дорогу.
Денисия гордо ответила:
— Пионеркой я не была, но старушек не обижаю.
И должна вам заметить, что наши старушки без нужды не кидаются с кулаками на приличных девиц.
— Я знаю, — усмехнулся Машикули, — Россия — дикая страна. Так вы полагаете, что Жозефина кидалась на вас без нужды?
— Мы же с вами просто беседовали, — напомнила Денисия.
Он не согласился:
— Нет, мы не просто беседовали, уж кто-кто, а моя жена толк в этом знает. Флюиды флирта она чует нутром и с огромного расстояния. Но я сдался и сегодня вам предлагаю в действительности деловой разговор.
— А ваша жена? — насторожилась Денисия.
— Барышня, не волнуйтесь, сегодня она нас не потревожит.
— И все же хотелось бы знать, куда вы дели свою Жозефину? :
— Она на кладбище, — с восторгом сообщил Машикули и ядовито добавил:
— На похоронах, но не радуйтесь, не на своих. Сегодня хоронят Фелицию, ее заклятую подругу, так что раньше ночи Жозефина домой не вернется. От жизни она привыкла брать все и сразу. А нам с вами грех не воспользоваться ее хорошей привычкой, поэтому поспешите собраться, экипаж я уже за вами отправил.
— Спасибо, — поблагодарила Денисия, — я тогда не прощаюсь.
— Постойте, — спешно воскликнул Машикули, — не вешайте трубку, я забыл вам сказать…
— Слушаю.
— Все документы свои обязательно прихватите.
Денисия оторопела:
— Какие документы?
— Ну те, что вы привезли из России.
— Откуда вы знаете?
— Ну, милая барышня, что ж тут не знать. Не с пустыми ж руками вы ко мне ехали, должны же быть у вас против врагов улики. Иначе как вы собрались бороться с ними?
— Хорошо, прихвачу, — задумчиво ответила Денисия и, повесив трубку, бросилась к чемодану.
Папка с бумагами была на месте, но лежали они не в том порядке, в каком она их оставила. Было очевидно, что в ее номере побывал чужой и его кто-то, вспугнул: или горничная, или она сама.
«Но Машикули к этому не причастен, — рассудила Денисия. — Говоря о документах, старик всего лишь обнаружил свою проницательность. Если бы он хотел мне вреда, то я спала бы сегодня не в своей постели, а в их полицейском участке. Вчера он в два счета расколол меня в том, что я приехала под чужим именем, так что обыск в номере явно был не по его указке».
Глава 7
Денисия слегка недомогала и чувствовала себя чуть-чуть помятой, а вот господин Машикули, несмотря на вчерашний скандал, был бодр и свеж — разумеется, настолько, насколько позволял его возраст.
— Я рад вас видеть, — с воодушевлением сообщил он, и это не было дежурным приветствием.
Он действительно был искренне рад гостье, которая ему нравилась все больше и больше.
— Как вы вчера называли мою жену? — поинтересовался он со скрытым смешком.
Денисия смутилась:
— Простите, я была не в себе и лишнего наболтала. Я вообще вела себя некрасиво.
— Некрасиво, — — согласился он, — вы верно охарактеризовали Жозефину. Говорили практически правду, а что может быть оскорбительней? Выдра, кажется, так вы сказали?
— Вроде да, — краснея, кивнула Денисия.
— Но это несправедливо, — шутливо погрозил ей пальцем Машикули. — Выдра не только моя жена.
Все самки — выдры, хоть и не все выдры самки. Поверьте опыту многострадального самца, — рассмеялся он и тут же строго добавил:
— Но хватит шуток, перейдем к делу. Рассказывайте с нуля, что там у вас стряслось. Полнейшую конфиденциальность я гарантирую.
И Денисия, не таясь, рассказала и про то, что с ней произошло, и про гибель сестер, и про догадки Пыжика, и про деятельность холдинга «Модекс».
Машикули внимательно слушал и хмурился. Было видно, что о многом он и не слыхивал, а кое-что знает и сам, но несколько с другой стороны.
— А в прессу вы обращаться не пробовали? — спросил он, когда Денисия закончила свой рассказ. — Думаю, что ваше спасение в огласке. В России появились хорошие журналисты, которых вполне может заинтересовать ваша история.
Она горестно покачала головой:
— У нас очень неумная, истеричная пресса, и я подозреваю, что в этом повинны как раз некомпетентные журналисты, которых вы хвалите.
— Нет, в этом повинны их хозяева, — просветил ее Машикули. — У нас, при всей нашей демократии, примерно то же самое. СМИ — флюгер, указывающий, куда дует ветер. Кто играет роль ветра, думаю, не надо вам пояснять. СМИ, барышня, если надо, убедят народ, что черное — белое и что покойник — живой, и наоборот. А где надо, они промолчат, просто вспомнить забудут.
Денисия смотрела на него с непониманием, пытаясь сообразить, куда он клонит.
Машикули усмехнулся:
— Опять старика не туда понесло, думаете вы.
А вот и нет, как раз туда. Я о чем вам говорю? О вашем Карлуше. Думается мне, что он представляет военно-промышленную элиту.
— С чего вы взяли?
Машикули придвинул к себе папку с документами, принесенными Денисией, но открывать ее не стал, лишь погладил кожаный верх рукой и сказал:
— Вот судите, барышня, сами. Вы тут рассказывали мне о догадках своих и вашей Ларисы. Из бумаг, мол, этих следует, что банк Воровского имел косвенные контакты с «Модексом», а «Модекс» купил у «Трансконтракта» программное обеспечение на очень крупную сумму. Кстати, «Трансконтракт» я знаю. Солидная фирма и, по моим сведениям, ничем не запятнанная, что в вашей стране большая редкость.
— Именно, — подтвердила Денисия. — Такая фирма преступникам и нужна. Вы посмотрите на их платежки. Суммы, полученные «Трансконтрактом» от сделки с «Модексом», на десять процентов меньше тех, которые «Трансконтракт» переводил в благотворительные организации в качестве спонсорской помощи. Знаете, что это значит?
Машикули кивнул:
— Догадываюсь. Вы хотите сказать, что на самом деле «Трансконтракт» ничего не продавал, а деньги всего лишь проследовали через него в благотворительные фонды и другие общественные организации.
А «Трансконтракт» за это получил десять процентов.
— Точно. Все шито белыми нитками, но придраться невозможно. Программное обеспечение — скоропортящийся продукт. Его вообще могли стереть, потерять. Что угодно. Подкопайся пойди.
— А денежки между тем ушли на благотворительные нужды, — хитро заметил Машикули.
Но мы отвлеклись.
— Я политик и потому болтлив, меня часто на менторство заносит. Давайте лучше вернемся к Карлуше, а то сам себя боюсь: как разойдусь обличать ваши нравы, остановиться вряд ли скоро смогу.
— Да-да, конечно, вернемся к Карлуше, — испугавшись, поспешила согласиться Денисия.
— Так вот, о Карлуше. С одной стороны, ваш друг Пыжик пришел к выводу, что Карлуша связан с торговлей оружием. Причем вооружает он якобы вашу же Чечню, но тогда возникает вопрос: почему так странно погибла Зоя?
— Что вы имеете в виду? — растерялась Денисия. — Смерть от пули в лоб в нашей стране уже не кажется странной. Скорей это обычное дело.
— Я знаю, Россия дикая страна, но почему Карлуша убил вашу сестру собственной рукой? Почему не послал к ней киллера?
Денисия предположила:
— Видимо, он очень спешил, очень боялся, что Зоя тайны его разболтает.
Машикули усмехнулся:
— Карлуша спешил, а вы полагаете, что киллер стреляет медленней Карлуши? Нет, Карлуша убил вашу Зою сам потому, что не мог нанять киллера, боялся, как говорят у вас, засветиться. А перед кем? Ни для кого не секрет, что в вашей стране бояться надо уже не ваших, а американских спецслужб. Они там трудятся не покладая рук и с гораздо лучшими результатами, о чем свидетельствует существование вашего покойного Пыжика. Кстати, смерть самого Пыжика я кладу в ту же корзину, что и гибель Зои. Пыжик, как я понял, был из касты неприкасаемых, а его убили. О чем это нам говорит?
— О чем?
— Только о том, что злодей Карлуша имеет непогрешимую репутацию и очень ею дорожит. Раз не побоялся замахнуться на Пыжика, значит, выхода у него не было, — сделал заключение Машикули и, потирая руки, спросил:
— Ну как, барышня, видите, как мы продвинулись?
— Не вижу, — честно призналась Денисия.
— Ну как же, — огорчился Машикули. — Я практически вам сказал, в каких кругах нужно искать Карлушу.
— В каких?
— Среди лидеров общественных правозащитных организаций. Только они кристально чисты и фанатично дорожат своей чистотой.
Денисия удивилась:
— В таком случае почему не среди политиков?
Машикули рассмеялся:
— Барышня, жизнь — это крепкий сон разума на перинах иллюзий. У вас же, милая, этот сон непробуден, так вы наивны. Я же вчера вам сто раз говорил, что нет ничего грязнее политики. Копни любого политика, особенно у вас, и найдете там все: и предательство, и воровство, и взятки. А ваши политики не чужды и откровенного криминала. Им чистота ни к чему, не она их кормит. Был бы Карлуша политиком, он лишь набрал бы номер, и вопрос, считайте, решен.
— Я рад вас видеть, — с воодушевлением сообщил он, и это не было дежурным приветствием.
Он действительно был искренне рад гостье, которая ему нравилась все больше и больше.
— Как вы вчера называли мою жену? — поинтересовался он со скрытым смешком.
Денисия смутилась:
— Простите, я была не в себе и лишнего наболтала. Я вообще вела себя некрасиво.
— Некрасиво, — — согласился он, — вы верно охарактеризовали Жозефину. Говорили практически правду, а что может быть оскорбительней? Выдра, кажется, так вы сказали?
— Вроде да, — краснея, кивнула Денисия.
— Но это несправедливо, — шутливо погрозил ей пальцем Машикули. — Выдра не только моя жена.
Все самки — выдры, хоть и не все выдры самки. Поверьте опыту многострадального самца, — рассмеялся он и тут же строго добавил:
— Но хватит шуток, перейдем к делу. Рассказывайте с нуля, что там у вас стряслось. Полнейшую конфиденциальность я гарантирую.
И Денисия, не таясь, рассказала и про то, что с ней произошло, и про гибель сестер, и про догадки Пыжика, и про деятельность холдинга «Модекс».
Машикули внимательно слушал и хмурился. Было видно, что о многом он и не слыхивал, а кое-что знает и сам, но несколько с другой стороны.
— А в прессу вы обращаться не пробовали? — спросил он, когда Денисия закончила свой рассказ. — Думаю, что ваше спасение в огласке. В России появились хорошие журналисты, которых вполне может заинтересовать ваша история.
Она горестно покачала головой:
— У нас очень неумная, истеричная пресса, и я подозреваю, что в этом повинны как раз некомпетентные журналисты, которых вы хвалите.
— Нет, в этом повинны их хозяева, — просветил ее Машикули. — У нас, при всей нашей демократии, примерно то же самое. СМИ — флюгер, указывающий, куда дует ветер. Кто играет роль ветра, думаю, не надо вам пояснять. СМИ, барышня, если надо, убедят народ, что черное — белое и что покойник — живой, и наоборот. А где надо, они промолчат, просто вспомнить забудут.
Денисия смотрела на него с непониманием, пытаясь сообразить, куда он клонит.
Машикули усмехнулся:
— Опять старика не туда понесло, думаете вы.
А вот и нет, как раз туда. Я о чем вам говорю? О вашем Карлуше. Думается мне, что он представляет военно-промышленную элиту.
— С чего вы взяли?
Машикули придвинул к себе папку с документами, принесенными Денисией, но открывать ее не стал, лишь погладил кожаный верх рукой и сказал:
— Вот судите, барышня, сами. Вы тут рассказывали мне о догадках своих и вашей Ларисы. Из бумаг, мол, этих следует, что банк Воровского имел косвенные контакты с «Модексом», а «Модекс» купил у «Трансконтракта» программное обеспечение на очень крупную сумму. Кстати, «Трансконтракт» я знаю. Солидная фирма и, по моим сведениям, ничем не запятнанная, что в вашей стране большая редкость.
— Именно, — подтвердила Денисия. — Такая фирма преступникам и нужна. Вы посмотрите на их платежки. Суммы, полученные «Трансконтрактом» от сделки с «Модексом», на десять процентов меньше тех, которые «Трансконтракт» переводил в благотворительные организации в качестве спонсорской помощи. Знаете, что это значит?
Машикули кивнул:
— Догадываюсь. Вы хотите сказать, что на самом деле «Трансконтракт» ничего не продавал, а деньги всего лишь проследовали через него в благотворительные фонды и другие общественные организации.
А «Трансконтракт» за это получил десять процентов.
— Точно. Все шито белыми нитками, но придраться невозможно. Программное обеспечение — скоропортящийся продукт. Его вообще могли стереть, потерять. Что угодно. Подкопайся пойди.
— А денежки между тем ушли на благотворительные нужды, — хитро заметил Машикули.
Но мы отвлеклись.
— Я политик и потому болтлив, меня часто на менторство заносит. Давайте лучше вернемся к Карлуше, а то сам себя боюсь: как разойдусь обличать ваши нравы, остановиться вряд ли скоро смогу.
— Да-да, конечно, вернемся к Карлуше, — испугавшись, поспешила согласиться Денисия.
— Так вот, о Карлуше. С одной стороны, ваш друг Пыжик пришел к выводу, что Карлуша связан с торговлей оружием. Причем вооружает он якобы вашу же Чечню, но тогда возникает вопрос: почему так странно погибла Зоя?
— Что вы имеете в виду? — растерялась Денисия. — Смерть от пули в лоб в нашей стране уже не кажется странной. Скорей это обычное дело.
— Я знаю, Россия дикая страна, но почему Карлуша убил вашу сестру собственной рукой? Почему не послал к ней киллера?
Денисия предположила:
— Видимо, он очень спешил, очень боялся, что Зоя тайны его разболтает.
Машикули усмехнулся:
— Карлуша спешил, а вы полагаете, что киллер стреляет медленней Карлуши? Нет, Карлуша убил вашу Зою сам потому, что не мог нанять киллера, боялся, как говорят у вас, засветиться. А перед кем? Ни для кого не секрет, что в вашей стране бояться надо уже не ваших, а американских спецслужб. Они там трудятся не покладая рук и с гораздо лучшими результатами, о чем свидетельствует существование вашего покойного Пыжика. Кстати, смерть самого Пыжика я кладу в ту же корзину, что и гибель Зои. Пыжик, как я понял, был из касты неприкасаемых, а его убили. О чем это нам говорит?
— О чем?
— Только о том, что злодей Карлуша имеет непогрешимую репутацию и очень ею дорожит. Раз не побоялся замахнуться на Пыжика, значит, выхода у него не было, — сделал заключение Машикули и, потирая руки, спросил:
— Ну как, барышня, видите, как мы продвинулись?
— Не вижу, — честно призналась Денисия.
— Ну как же, — огорчился Машикули. — Я практически вам сказал, в каких кругах нужно искать Карлушу.
— В каких?
— Среди лидеров общественных правозащитных организаций. Только они кристально чисты и фанатично дорожат своей чистотой.
Денисия удивилась:
— В таком случае почему не среди политиков?
Машикули рассмеялся:
— Барышня, жизнь — это крепкий сон разума на перинах иллюзий. У вас же, милая, этот сон непробуден, так вы наивны. Я же вчера вам сто раз говорил, что нет ничего грязнее политики. Копни любого политика, особенно у вас, и найдете там все: и предательство, и воровство, и взятки. А ваши политики не чужды и откровенного криминала. Им чистота ни к чему, не она их кормит. Был бы Карлуша политиком, он лишь набрал бы номер, и вопрос, считайте, решен.