Милевская Людмила. Вид транспорта - мужчина

   «Да у нее у самой от страха штаны полны», — прозрела Денисия и перестала бояться.
   Мысли пошли другим ходом, и сразу нашлись решения.
   «Мы еще поборемся, — теперь уже думала Денисия, только что ставившая на себе крест, — мы еще покажем этой гадине. Она думает, что я начну дурой прикидываться, а вот нет. Я ей правду сейчас рубану и посмотрю, как она завертится. Пусть, пусть психанет, пусть захочет грохнуть меня, пусть себя обнаружит. Тогда…»
   Как поступить в этом случае, Денисия не знала.
   Не сражаться же с этой Добрыниной. Слишком разные у них весовые категории, да и оружие у нее наверняка есть. Но, с другой стороны, не станет же она палить в своем кабинете…
   «А, была не была», — решилась Денисия и сказала:
   — Я к вам по очень деликатному делу.
   — По какому же? — разыгрывая любезность, встрепенулась Добрынина.
   — Мучает меня один вопрос, ответ на который только вы знаете.
   Денисия выдержала длинную паузу, во время которой Добрынина" не моргнула и глазом, потрясающе была безмятежна. Лишь пульсирующее нижнее веко выдавало ее волнение.
   «Вот это самообладание», — поразилась Денисия и продолжила:
   — Впрочем, нет. Думаю, я и сама уже знаю ответ на этот вопрос.
   И опять она выдержала длинную паузу. На этот раз у Добрыниной нервы сдали. Она нахмурилась и настороженно спросила:
   — Что за вопрос? Вы меня интригуете.
   — Что за вопрос? — с ненавистью глядя на убийцу, воскликнула Денисия. — Сейчас сами поймете, а я начну сразу с ответа. Маленькая, толстая и сутулая девочка из бедной семьи мечтала о славе. Поэтому она и в драмкружок пошла. Там она встретила мальчика, симпатичного мальчика из богатой семьи. Он играл главных героев и принцев, а ей доставались второстепенные роли: гномы и карлики. За это ее и прозвали Карлушей. Девочка выросла и даже похорошела, а кличка на всю жизнь приросла.
   Добрынина побледнела:
   — А где же, милочка, ваш вопрос?
   Денисия вскочила и, сжав кулаки, закричала:
   — Кто эта Карлуша, убившая всех моих сестер?
   Мою Федору! Мою Степаниду! И мою Зою!
   — Зою? — отшатнулась Добрынина. — Почему Зою, а не Денисию?
   — Потому, что Денисия — это я.
   Добрынина схватилась за сердце:
   — Ты?
   — Да, это я. Я была там, на даче Воровского, я свидетель!
   — Глупости! — закричала Добрынина, тоже вскакивая и разом сдвигая с места и кресло и стол. — Не понимаю, зачем вы это придумали? Воровского я знала с детства, да, мы с ним были друзья, ходили в один драмкружок, а вот с женой его я не была знакома.
   И вообще, не понимаю, зачем вы пришли и чего от меня хотите.
   — Ах вот как, тогда прощайте, — Денисия развернулась и направилась к двери.
   — Стойте! — крикнула Добрынина и мягко, даже ласково добавила:
   — Вернитесь, поговорим.
   Денисия вернулась, уселась на прежнее место и, чувствуя себя хозяином положения, сказала:
   — Я предлагаю вам добровольно сдаться в руки правоохранительных органов.
   Добрынина уронила голову на стол и заплакала.
   — Да, да, — приговаривала она, — я и сама собиралась. Я в отчаянии, я запуталась, меня затянули, я больше так не могу.
   — Так сдайтесь, прямо сейчас.
   Добрынина подняла голову, умоляюще взглянула на Денисию и призналась:
   — Сдаваться мне нет резона. Меня все равно убьют. Я слишком много знаю, слишком высоко наверх тянется ниточка.
   Она тряхнула коротко стриженными волосами и вдруг спросила:
   — Хотите, я прямо сейчас, на ваших глазах застрелюсь? У меня есть пистолет.
   Денисия испугалась:
   — Нет, не надо, зачем?
   — Но то, чего вы от меня хотите, я не могу сделать, — задумчиво сказала она и тут же сама себе возразила:
   — Впрочем, можно попробовать. Только одной мне не решиться. Давайте сейчас вместе напишем признательные показания, а потом вызовем сюда полицию и будем считать, что таким образом я хоть частично исчерпала свою вину перед вами.
   Денисия ожидала чего угодно, но только не такого, странного на ее взгляд, предложения.
   — Давайте, — согласилась она и подумала: «Может, и в самом деле не такой уж она зверь. Может, и в самом деле ее принудили».
   — Тогда, надеюсь, вы не будете возражать, если я отпущу свою секретаршу? — спросила Добрынина и, не дожидаясь ответа, покинула кабинет.
   Ее не было довольно долго. Сначала Денисия подумала: «Ну и дела», — а потом заволновалась: «Не сбежит ли?»
   Но Добрынина не сбежала. Она вернулась и, поддергивая на себе пиджак, деловито сказала:
   — Ну вот, теперь нам не помешает никто. Мы одни. Надеюсь, вы не будете возражать, если я дверь на ключ закрою?
   И снова, не дожидаясь ответа, она быстро закрыла дверь на ключ и, бодро воскликнув: «Полный порядок», — уселась в свое кресло.
   Денисия начала испытывать некоторое беспокойство, которое у нее значительно усилилось бы, узнай она, что Добрынина только что объявила короткий день в своем офисе и приказала референту отпустить всех сотрудников.
   Но Денисия об этом не подозревала, а Добрынина так мило себя вела, что вскоре и беспокойство исчезло.
   Они долго беседовали. Говорила в основном Добрынина. Она рассказывала о своем детстве, о юности, о том, как мечтала жить для благих дел. Ее любимым литературным героем был горьковский Данко, вырвавший горящее сердце из своей груди, чтобы осветить путь людям.
   — Вижу, здесь вы на меня похожи, разумеется, на ту, прежнюю, — сказала она, польстив Денисии. — Теперь я сама удивляюсь, как со мной это все случилось? Это какое-то наваждение, какой-то туман, словно человека незаметно берут в оборот духи тьмы. Эти духи нам ставят капканы, а мы, даже полные благих намерений, попадаем в них и уж потом вынуждены, забыв о боге, подчиняться только силам зла. Как это происходит, поначалу не замечаешь. Перед тобой стоит великая цель, и ты полон решимости к ней идти, не сворачивая. Если понадобится ложь, ты думаешь: «Ложь такая маленькая, а цель такая великая, почему бы и нет?» Но одна маленькая ложь порождает сотню других, уже более крупных. За ложью идут трусость и подлость, а уж они ведут за собой настоящее зло: преступление. И однажды человек вдруг очнется и поймет, что работает он уже только на бесов, и сбросит с плеч духов тьмы, да поздно: глянет на себя, а руки по локоть в крови. И чтобы выжить, надо лить новую. И новую, и новую кровь, — задумчиво сказала Добрынина.
   На глаза ее навернулись слезы.
   Денисия вдруг осознала, что она ее понимает, очень хорошо понимает. Все ее неприятности начались именно с обмана. Что может быть выше любви?
   Денисия решила, что ради любви можно немного схитрить. И схитрила, не подумав, а вышла настоящая подлость. Убили сестру, а она карнавал с переодеваниями затеяла. Сподличала и сразу получила отдачу. Ведь если бы она, увидев убитую Зою, переодеваться не стала, то и сестры сейчас были б живы, и сама она от Карлуши не пряталась бы. Добрынина когда их всех решила убить? Когда узнала, что на даче лежит Денисия, а не Зоя.
   Следовательно, выходит, это сама Денисия погубила своих сестер, а ради чего? Жениха у мертвой сестры увести захотела. А сколько нехороших поступков сделала она потом, когда разыскивала Карлушу.
   И проникала без разрешения в архив к Пыжику, и за ним шпионила, и, вообще, живет под чужим именем, и, считай, без визы оказалась в Париже. Виза-то открыта на Гюльджагеру, а ее, Денисию, может, и не захотели бы во Францию пускать. А это, пожалуй, уже преступление. И все ради благого дела.
   Так может ли она быть судьей этой заблудшей души?
   Нет, не может.
   «Нужно отдать ее в руки господу, — подумала Денисия. — Как господь распорядится, так и правильно будет».
   Нельзя сказать, чтобы она окончательно простила Добрынину. Этого сделать она не могла, слишком свежа была рана, еще и травой не заросли могилы сестер. Но она была благодарна этой злодейке за то, что та научила ее быть честным человеком в начале ее жизненного пути. Она фактически ей сказала: хочешь нести добро людям, будь сильной, будь выше человеческих слабостей. Боишься аскезы такой, не хочешь от человеческих слабостей отказываться, тогда живи, как все, и не высовывайся со своими идеями. Иначе будет от тебя людям сплошное зло.
   Осознав это, Денисия, сидя за столом Добрыниной и глядя этой злодейке в глаза, поклялась себе страшной клятвой никогда никому не лгать. Даже если ложь эта будет микроскопической, просто молекулка, даже атомчик, в сравнении с тем, ради чего эта ложь понадобилась.
   Добрынина, заметив в Денисии внутреннюю работу и угадав ее, сказала:
   — Знала бы ты, девочка, как хочется мне застрелиться, но стреляться надо было тогда, когда я впервые солгала себе и людям.
   И после этой фразы Денисия окончательно поверила в ее раскаяние и спросила:
   — Так, может, не надо ничего писать? Если вы поняли все, то больше не будете делать плохих дел, Добрынина горько усмехнулась:
   — Уже все наоборот: это не я делаю плохие дела, это они меня делают, и остановить этот процесс никак нельзя. Путь к вершине Олимпа — это череда преступлений. И обратной дороги нет. С Олимпа не спускаются, оттуда слетают. А мне теперь путь один: на тот свет.
   Денисия почувствовала себя убийцей, ее убийцей, и начала жалеть свою жертву.
   Чувствительная Добрынина поняла ее настроение, и разговор приобрел задушевность. Сама не заметив, Денисия ей рассказала, как шла по следу Карлуши, путем каких вычислений дошла до истины и даже как пришло само озарение. Добрынина умела внимательно слушать и вовремя задавать вопросы.
   — А что у вас в сумочке? — вдруг спросила она. — Наверное, вы несли мне какие-то документы?
   Денисия кивнула:
   — Да, здесь кое-какие улики по «Модексу», «Трансконтракту» и дневник чеченской девочки.
   — А можно взглянуть? — спросила Добрынина и, вдруг перевесившись через стол, буквально вырвала сумочку из рук оторопевшей Денисии.
   Все произошло мгновенно, а сама Добрынина так быстро и неожиданно изменилась, что Денисия остолбенела. Сидела и смотрела, как Добрынина вытряхивает содержимое сумочки на стол.
   — А это что? — закричала она, хватая выпавший из сумочки какой-то маленький предмет. — «Жучок»? Ах, сучка! Ты переиграла меня! Наш разговор слышали! Но не радуйся, ты за это поплатишься!
   Дальнейшее замелькало с невероятной скоростью и было похоже на страшный сон. В руках у Добрыниной оказался пистолет, Денисия вскочила, бросилась отнимать оружие, прозвучал выстрел, и одновременно с ним раздался страшный грохот. Почувствовав тяжелый удар в плечо, Денисия рухнула на пол, и в этот момент дверь распахнулась — кабинет заполнился людьми. Среди них она увидела Аронова.
   Он бросился к Денисии, схватил ее на руки и, мчась по коридору, на русском языке начал отчитывать Машикули, который виновато трусил за ними.
   — Я, черт возьми, говорил вам, пора! Зачем вы тянули? — ругался Аронов.
   — Я хотел, чтобы она побольше рассказала, — оправдывался Машикули по-французски. — Нужны же улики. Я не думал, что Карлуша решится стрелять.
   Денисия была в сознании, она даже боли не ощущала, но видела, как по ее белой курточке расползается красное пятно. Ей стало страшно. Она, обхватив здоровой рукой шею Аронова, испуганно взглянула на него и растерянно спросила:
   — Я не умру?
   — Крошка моя, любимая, ты будешь жить, — ответил он.
   В его глазах было столько боли, что Денисия поняла: он действительно ее любит.

Глава 13

   Уже в госпитале Денисия узнала от Аронова (он не отходил от ее кровати), что Добрынина застрелилась.
   — Ну вот, — сказала она, — вы не зря в Париж прилетали. Теперь у вас есть сенсационный материал.
   Аронов покачал головой:
   — О таких историях в СМИ не поминают. Слишком важные персоны замешаны в этом деле. Мне не дадут и слова сказать из всего, что я разведал.
   — Вы что же, это только сейчас узнали? — удивилась Денисия.
   — Нет, я всегда это знал.
   — Зачем же в Париж прилетели?
   — Чтобы обезвредить Добрынину, — признался Аронов.
   Она поразилась:
   — Так вы знали, кто она?!
   — Да, я практически это знал и был раздосадован, когда увидел вас в самолете, летящем в Париж.
   Я сразу предположил, что вы начнете везде соваться и испортите мне весь план.
   Денисия обиженно поджала губы:
   — Вот вы какой. Оказывается, вы из тех, которые женщинам не доверяют, потому что считают их всех дурами.
   Аронов усмехнулся и возразил:
   — Нет, я из тех, кто не любит подвергать опасности жизнь любимой женщины.
   Денисия помрачнела.
   — Прошу вас, — сказала она, — не мучайте меня, не говорите мне о своей любви. У меня есть жених, он на войне, он мне верен, и мне кажется, что, слушая вас, я его предаю.
   — Хорошо, — согласился Аронов. — Я не буду больше об этом говорить, но ответьте мне на один вопрос. Скажете правду?
   — Я теперь никогда не лгу, — гордо сообщила Денисия.
   Он с улыбкой кивнул и спросил:
   — Неужели у меня нет никакой надежды понравиться вам?
   — Вы мне очень нравитесь, но у меня есть жених.
   Он любит меня, а я люблю его.
   — Но он не может любить вас так, как я!
   — Почему?
   — Потому что никто так любить не может! — горячась, воскликнул Аронов и, рассмеявшись, перевел свой порыв в шутку. — А если бы я признался вам в любви с экрана телевизора, признался на всю страну, неужели и тогда ваше сердце не дрогнуло бы? — спросил он.
   Денисия задумалась, представила, как телезвезда Аронов признается ей в любви и об этом узнает вся страна…
   — Ну, не знаю, — усомнилась она. — Может, сердце мое и дрогнуло бы.
   — И что бы вы тогда сделали? — расхохотался Аронов. — Так, с дрогнувшим сердцем, за своего Гусарова замуж и пошли бы? И потом стали бы ему лгать, что терпеть не можете этого журналюгу-телезвезду?
   Денисия тоже рассмеялась.
   — Нет, — сказала она, — я не стала бы ему лгать.
   — А как же я об этом узнал бы, о том, что ваше сердце дрогнуло? — уже серьезно спросил Аронов. — Вы что, первая мне позвонили бы?
   И она серьезно ему ответила:
   — Нет. Я опять надела бы передник и покатила бы тележку по проспекту к тому клубу, где мы с вами встретились. Шла бы, как в тот раз, выкрикивая: «Беляши! Пирожки! Налетай! Подходи!»
   — Смотрите, — погрозил ей пальцем Аронов. — Ловлю вас на слове и на всякий случай сообщаю: в том клубе я регулярно бываю по четвергам.
   — Ой, что мы все о глупостях болтаем, — рассердилась Денисия. — Расскажите мне лучше, откуда вы узнали, что Добрынина и есть Карлуша?
   — Провел небольшое журналистское расследование и в результате узнал, что последний звонок жениху Федоры был из российского офиса Добрыниной.
   Таким образом она попала под подозрение, а когда есть подозреваемый, находятся и улики.
   — А как вы узнали, что она была любовницей Воровского?
   Аронов удивился:
   — Любовницей Воровского? С чего вы взяли?
   — Она сама призналась, что они с Воровским занимались в одном драмкружке.
   — Но любовницей она была не его, а генерала Серова.
   — Генерала Серова? Это же начальник моего Саши.
   — Тогда можете своему Саше передать, что этим начальником уже занимаются соответствующие органы, — сообщил Аронов.
   — Обязательно передам, — кивнула Денисия и задумалась.
   — Хотите спросить про «жука»? — догадался Аронов.
   — А что про него спрашивать? — рассмеялась Денисия. — Я действительно глупая. Вы так грубо его в мою сумку тогда подложили, даже драку затеяли — уж сама догадаться могла бы. Да, — кивнула она своим мыслям, — давно бы могла догадаться. Я чувствовала, что вы меня всячески не пускаете к этой Добрыниной, стрелки на Валева переводите, но понять не могла почему.
   — Теперь поняли? — спросил Аронов.
   — Теперь я все поняла, — кивнула Денисия и грустно добавила:
   — И теперь я совсем другая.
   В госпитале Денисию держали недолго — рана оказалась пустячной. Перед самой выпиской ее навестил Бертран Машикули.
   — Признавайтесь, барышня, — с лукавой улыбкой спросил он, — вы не держите на старика зла?
   — Откуда у меня на вас возьмется зло? — удивилась Денисия.
   Машикули расхохотался:
   — Я же не про себя, я про старика вас, барышня, спрашивал. — И тут же серьезно добавил:
   — Так это правда, вы действительно не сердитесь на меня за то, что с вами хитрил?
   — Вы очень хороший, — с доброй улыбкой сказала Денисия. — Я вам за все благодарна.
   — Это правда?
   — Я никогда не лгу, — запальчиво заявила она, и Машикули загадочно ей ответил:
   — Коли так, милая барышня, раз вы всегда говорите только правду, мы еще встретимся.
   Смысл этой фразы стал ясен Денисии позже, уже в Москве.
   В Москву она вернулась вместе с Ароновым.
   В аэропорту он грустно сказал:
   — Ну вот и все, ваши проблемы, похоже, наконец разрешились. Можно расстаться.
   — Да, — безрадостно кивнула Денисия. — Пора прощаться.
   Аронов пристально на нее посмотрел:
   — А почему-то не хочется. Теперь вы куда?
   Она без запинки ответила:
   — От Зои мне осталось кое-какое наследство: немного денег и драгоценности. Они хранятся у свекрови Ларисы, у нашей доброй Асии. Теперь я квартиру себе в Подмосковье куплю и примусь за дела. Планов у меня громадье.
   Он удивился:
   — А почему в Подмосковье?
   Денисия усмехнулась:
   — Потому, что на приличную московскую квартиру денег не хватит.
   Заметив его порыв, она поспешила добавить:
   — Нет-нет, спасибо, помощи не предлагайте.
   Я должна заработать сама.
   Аронов, лукаво прищурив глаза, сообщил:
   — За это вы мне и нравитесь.
   Он хотел сказать: «За это я тебя и люблю», — но не посмел. Лишь небрежно спросил:
   — Номерок свой оставить мне не хотите? Звякнул бы вам от скуки когда-нибудь, потом, в грядущем, если завтра же не забуду про вас.
   И, не дожидаясь ответа, он повернулся, буркнул «прощайте» и бодрой походкой пошел от Денисии прочь. Злой и обиженный, твердя себе: «Выбрось ее из головы. Ты ей не нужен. Где твоя гордость?»
   Но она, удивляясь самой себе, вдруг окликнула:
   — Куда же вы? А номерок?
   — Что-о? — не веря своим ушам, оглянулся Аронов. — Вы хотите оставить мне свой телефон?
   — Да, конечно, — деловито кивнула Денисия и, совсем уж поражаясь себе, щедро выдала ему номер сотового Зои, тот, по которому только Саша звонил.
   — Вот, звоните в любое время суток, — смущенно улыбаясь, пошутила она и добавила:
   — Вам всегда рада. Я вам жизнью обязана.
   — Надо же, — хитро улыбнулся Аронов, — вы так береглись и все-таки кому-то чем-то обязаны. Мужчине! И как оно вам? Не слишком страшно? Помнится, вы очень боялись этого.
   — Нет, не страшно, даже приятно, — ответила Денисия и ушла.
   Он растерянно смотрел ей вслед и думал: "Дурак.
   Черт меня дернул так глупо шутить. Теперь ей звонить бесполезно".
   Прошла неделя-другая. Душевная боль и тоска по сестрам слегка притупились. Жизнь Денисии щедро полнилась приятными событиями. С учебой наладилось, однокурсников она догнала, и решился жилищный вопрос: на все оставшиеся от приключений деньги была куплена квартира в Москве. Правда, более чем скромная: однокомнатная «хрущобка», потрясающе ободранная, но Денисия была счастлива — надоело скитаться по чужим углам. Хоть плохонькое, да свое. Драгоценности продавать она не захотела, решила оставить память о Зое.
   Радуясь квартире, Денисия засучила рукава и сама принялась за ремонт. Грызла гранит науки, а в перерывах красила стены и полы.
   Чуть позже и с работой наладилось. Неожиданно позвонил адвокат покойного банкира и спросил:
   — Могу я поговорить с Зоей Воровской?
   — А в чем дело? — удивилась Денисия.
   — Дело в том, что передо мной лежит брачный контракт, на котором стоит ее подпись. По этому контракту после смерти мужа Зоя Воровская должна получить десять процентов капиталов покойного. Это очень солидная сумма, которая будет принадлежать ей сразу же после того, как она поставит в необходимом месте свою подпись, такую же, как на контракте.
   Денисия вспомнила тот трагический день и поняла, почему вдруг банкир предложил ей контракт подписать. Он Зоенькой ее называл, а сам уже раскусил, старый хитрец, что никакая она не Зоя. Поэтому решил, не обнаруживая своего прозрения, оставить наследство Денисии в качестве компенсации за убитую сестру. Зоя после смерти законного мужа и без всякого контракта что-нибудь получила бы, а Денисия вряд ли смогла бы прикинуться женой Воровского без этой подписи.
   Да, Денисия прекрасно знала, что на брачном контракте стоит не Зоина, а ее подпись, но, памятуя о своей клятве не лгать никогда, она с достоинством ответила:
   — Зоенька погибла раньше своего мужа, так что солидной суммой вам придется распорядиться как-нибудь по-другому.
   Потрясенный адвокат спросил:
   — Простите, а с кем я разговариваю? Вы не ее сестра? Не Денисия?
   — Да, это я, — подтвердила она.
   — Тогда должен вам сообщить. Господин Воровский поручил мне исполнить его последнюю волю, а воля его такова: в случае, если вы не захотите признать себя Зоей Воровской, я рву конверт с контрактом и при свидетелях вскрываю второй конверт. Насколько мне известно, там должно лежать завещание, касающееся вашей персоны. Не могли бы вы в ближайшее время посетить мой офис?
   — Хорошо, я прямо сейчас и приеду, — согласилась Денисия.
   Адвокат ей напомнил свой адрес, и она тут же к нему отправилась. Там при свидетелях был вскрыт конверт с документами. Адвокат их внимательно прочел и торжественно огласил:
   — Это учредительный пакет частного благотворительного фонда, в который господин Боровский за несколько дней до своей смерти перевел все свои средства. Фонд зарегистрирован во Франции, в Страсбурге. Учредителями этого фонда значатся сам Воровский и некий Бертран Машикули. Согласно уставу они должны были выбрать и выбрали бессменного руководителя, которому предоставили право распоряжаться всеми средствами фонда сообразно установленным целям, следовательно, благотворительно. Этого руководителя я и должен сейчас объявить. Итак, объявляю, — повысил голос адвокат, — президентом благотворительного фонда является Гронская Денисия Давыдовна. Это вы?
   Денисия подтвердила:
   — Это я.
   Адвокат продолжил:
   — Согласно уставу вы можете благотворительствовать как в самой Франции, так и за ее пределами.
   Где вы намерены благотворительствовать?
   — Я хочу благотворительствовать в Россия, — ответила Денисия.
   — Тогда вам придется открыть здесь филиал, снять офис и принять на работу сотрудников согласно утвержденному штату. Как президенту вам положено жалованье, — сообщил адвокат и пошутил:
   — которому и я бы позавидовал.
   Таким образом был решен вопрос не только с работой, но и с карьерой Денисии. Она сразу же занялась своим фондом и, преодолевая все бюрократические препятствия, упорно пошла к своей цели.
   Казалось бы, все хорошо, все сложилось, но в душе была саднящая рана. Эта рана ее ложь Александру. Он давно не звонил, и Денисия впервые ждала его звонка не с радостным трепетом, а с ужасом. Она дала себе клятву, что не струсит и обязательно сознается, кто она есть на самом деле. Пусть решает он сам, нужна она ему такая или не нужна.
   Она по-прежнему ни на секунду не расставалась с телефоном Зои, ожидая звонка. Однако в ожидания ее вплелись новые оттенки, о которых пока Денисия не догадывалась. Поняла эти оттенки она только тогда, когда долго молчавший телефон вдруг ожил. Денисия схватила трубку, закричала: «Алле!» — и услышала голос Гусарова.
   И вот тогда-то она в один миг поняла, что страх, который мучил ее, не имел к нему отношения. Да, лгала. Да, обязала себя признаться. Но не такой она человек, чтобы глядеть правде в глаза с дрожью в коленях. Отец ее с детства учил: «Имела смелость согрешить, имей смелость в грехе и признаться».
   И эта смелость, воспитанная отцом, у Денисии с детства была. Лишь теперь, услышав голос Гусарова, она поняла, что не его ждала она все эти дни. Увы, не его. И Денисия осознала: как это ни ужасно, но она его больше не любит. И вот в этом действительно было страшно Александру признаться. Слишком это признание на предательство смахивает.
   Но и лгать она не могла — что поделаешь, если ушла любовь? А может, и не было вовсе любви? Может, Денисия обманулась, принимая весеннее девичье ожидание чувства за саму любовь?
   И сразу возник вопрос: кого же тогда она ждала, если не Александра Гусарова? Кто еще ей мог позвонить по этому номеру?
   Только Аронов.
   Подумав о нем, она рассердилась: "Не может быть.
   Ерунда. Мне просто так кажется. Не могу я в него влюбиться. Надо гнать эти мысли,..
   Точно я знаю только одно: Александра я не люблю. То есть люблю, но совсем не так, как его, как Аро…
   Короче, совсем не так".
   Она размышляла, а Александр говорил-говорил, но Денисия впервые его не слушала. Она была в полном смятении, потому что не знала, как признаться ему, что в сердце ее, похоже, уже поселился другой.
   Александр говорил, а Денисия себя ненавидела.
   «Я его предала, предала, — мысленно твердила она, понимая, что не способна признаться в своем предательстве. — Что же делать?»
   А Гусарова, как назло, прорвало. Никогда он не был таким откровенным, никогда не рассказывал ей про своих друзей.
   "Видно, плохо ему, — догадалась Денисия. — И в такой вот момент я должна ему нож всадить в спину?
   Нет, не смогу. Признаюсь пока, что я не Зоя, а там будет видно", — решила она.