Страница:
— А если вы ошибаетесь? — спросила Денисия. — Если клевещут на Комитет?
— У меня есть сведения, что Комитетом были потрачены крупные суммы, когда же кое-кто сунулся их проверять, тут-то и пошла свистопляска. Один сам умер, но при странных обстоятельствах, другой — попал под машину. Список можно продолжить.
— Не надо. Что же это выходит? Выходит, прав был Машикули? Надо внедряться к Добрыниной.
— Еще как надо! — воскликнул Аронов. — А если: я вам скажу, кто у Валева сейчас (правда, тайно) правая рука, то вы и вовсе со мной согласитесь. Малика Нахчоева негласно ведает двумя отделениями его личного фонда.
Денисия отшатнулась:
— Нахчоева? Бандит Саламбек Нахчоев не ее ли родной брат?
— Он ее сын. Вы что-то о нем знаете?
— Только то, что написано в дневнике чеченской девочки.
Аронов разочарованно кивнул:
— Я видел у вас этот дневник, но не читал. Времени не было, так, полистал, но ничего интересного там не нашел.
— А я нашла, — сердито ответила Денисия.
— И что же?
— Там интересно все. Эта девочка, этот ребенок писала о том, что хочет учиться, что мечтает жить так же, как русские дети: в теплых и светлых домах, без бандитов и без войны. Она собиралась закончить школу и, как Мария Добрынина, стать правозащитником. А Нахчоев ее убил. Девочка не захотела стать его женой. Самое ужасное то, что девочка искала защиты как раз в этом Комитете солдатских вдов, а когда с риском для жизни до «вдов» добралась, то увидела там Нахчоева.
— Правильно, — горько усмехнулся Аронов, — сыночек к матери приходил.
— После этого девочка поняла, что ее защитить никто не может. Вы знаете, что-то мне нехорошо, — пожаловалась Денисия, вскакивая из-за стола. — Спасибо за завтрак, я лучше к себе пойду.
— А как же наш разговор?
— Потом поговорим.
— Как скажете, — согласился Аронов, провожая Денисию удивленным взглядом.
Глава 11
Глава 12
— У меня есть сведения, что Комитетом были потрачены крупные суммы, когда же кое-кто сунулся их проверять, тут-то и пошла свистопляска. Один сам умер, но при странных обстоятельствах, другой — попал под машину. Список можно продолжить.
— Не надо. Что же это выходит? Выходит, прав был Машикули? Надо внедряться к Добрыниной.
— Еще как надо! — воскликнул Аронов. — А если: я вам скажу, кто у Валева сейчас (правда, тайно) правая рука, то вы и вовсе со мной согласитесь. Малика Нахчоева негласно ведает двумя отделениями его личного фонда.
Денисия отшатнулась:
— Нахчоева? Бандит Саламбек Нахчоев не ее ли родной брат?
— Он ее сын. Вы что-то о нем знаете?
— Только то, что написано в дневнике чеченской девочки.
Аронов разочарованно кивнул:
— Я видел у вас этот дневник, но не читал. Времени не было, так, полистал, но ничего интересного там не нашел.
— А я нашла, — сердито ответила Денисия.
— И что же?
— Там интересно все. Эта девочка, этот ребенок писала о том, что хочет учиться, что мечтает жить так же, как русские дети: в теплых и светлых домах, без бандитов и без войны. Она собиралась закончить школу и, как Мария Добрынина, стать правозащитником. А Нахчоев ее убил. Девочка не захотела стать его женой. Самое ужасное то, что девочка искала защиты как раз в этом Комитете солдатских вдов, а когда с риском для жизни до «вдов» добралась, то увидела там Нахчоева.
— Правильно, — горько усмехнулся Аронов, — сыночек к матери приходил.
— После этого девочка поняла, что ее защитить никто не может. Вы знаете, что-то мне нехорошо, — пожаловалась Денисия, вскакивая из-за стола. — Спасибо за завтрак, я лучше к себе пойду.
— А как же наш разговор?
— Потом поговорим.
— Как скажете, — согласился Аронов, провожая Денисию удивленным взглядом.
Глава 11
Вернувшись в свой номер, Денисия упала на кровать и разрыдалась. То ли ее потрясло подозрение, павшее на Валева, то ли сказалась полубессонная ночь, то ли просто накопилось, но нервы ее не выдержали.
Очень остро почувствовалось все: и смерть сестер, и бессилие перед Карлушей, и обилие зла в этом мире, и почему-то особенно было жалко чеченскую девочку. И над этим над всем Денисия безутешно рыдала.
Вот в такой неподходящий момент опять объявился Гусаров. Объявился и сразу накинулся на Денисию:
— Зоя! Что происходит? Ты где была? Я вчера тебе долго звонил. Ты знаешь, где я?
— Где?
— В Москве. Через несколько часов уезжаю. Давай скорей мчи к нашему памятнику. Я тебя жду.
Денисия схватилась за голову:
— А я не могу.
Александр (что на него нашло?) разъярился:
— Не можешь? Почему это?
— Я не в Москве, — испуганно сообщила она.
— Не в Москве? А где же?
Несмотря на то, что в его голосе послышалась угроза, Денисия сказала правду:
— Я в Париже.
— Что ты там делаешь? — удивился Александр.
— У меня неприятности, я пытаюсь их разрешить, — пояснила она и тут же об этом пожалела.
— А я для чего, по-твоему? — спросил он и начал ее ругать.
Припомнил все то, за что раньше хвалил. И слишком самостоятельная она, и слишком умная, и лезет туда, куда женщине не положено, и от него слишком многое скрывает…
Денисия тоже вспылила. В общем, они поругались.
Первым опомнился Александр.
— Что это мы с тобой творим? — спросил он.
Денисия испугалась:
— Неужели скандалим?
— Похоже на то.
— Ой, прости!
— Это я виноват. Понимаешь, беда у меня. Друзья один за другим гибнут. На самом верху предательство, а узнать и дотянуться я не могу, вот и психую.
Если можешь, забудь все, что по горячке вывалил.
— Уже забыла, — успокоила его Денисия и сообщила:
— Саша, я тут дневник прочитала, ну помнишь, ты дал… А тут случайно узнала, что мать бандита, Малика Нахчоева, работает в Комитете солдатских вдов. И еще у Эльдара Валева. Как такое возможно? Почему ее не посадят?
Гусаров крякнул:
— А за что ее сажать? Нахчоев уже взрослый, мать не отвечает за взрослого сына.
— Но она же работает в благотворительных организациях, сразу в нескольких!
— И оттуда ее невозможно убрать. Это общественные организации, а Комитет вообще коллегиальный орган. Ей там доверяют очень уважаемые люди.
Знаешь, Зойка, мне не хотелось бы, чтобы ты лезла туда, — слегка раздраженно сказал Гусаров.
Денисия поняла, что вот-вот он опять разозлится, но все же спросила:
— Но ведь всем известно, что в этом Комитете нечисто, так почему не трясут его? Почему органы им не занимаются?
— Занимаются и много против него накопали, но все не так убедительно, как хотелось бы. Понимаешь, в этом Комитете, как ни странно, полно и бандитских вдов. И Валев, выходит, авторитетом своим их надежно прикрывает, а он дружит с Добрыниной, а та президент Конгресса российских правозащитников.
К тому же Комитет солдатских вдов широко известен и почитаем во всем мире, поэтому и боятся его ворошить. Тронь это гнездо, и такая вонь пойдет по всему земному шару, что и в Антарктиде придется нос зажимать. А что касается Малики, как раз ее я знаю.
Она действительно хорошая, честная женщина. За своих соотечественников беспокоится, помогает всем, кому может. Она сама переживает, что сын у нее бандит. Послушай, — вдруг рассердился Гусаров. — Мы что, теперь о политике будем с тобой говорить? Когда ты из Парижа вернешься?
— Скоро.
— Хорошо, я еще позвоню, — буркнул он, и в трубке раздались гудки.
После разговора с Александром остался неприятный осадок. Ссора сама по себе расстроила, но, и это хуже всего, Денисия поняла, что между ними существует противоречие, и еще неизвестно, преодолимо ли оно.
«Гусаров-то у меня домостроевец, — прозрела она. — В его понимании удел женщины — дети, кухня, церковь. Я бы сюда добавила еще и постель. С остальным, Сашка явно мне дал понять, он и сам справится. Грустно».
Денисия решила, что с этим она разберется потом, и вернулась к дневнику чеченской девочки. На этот раз она с особым вниманием перечитала то место, в котором описывался ее поход в Комитет. Что там услышала девочка? С кем разговаривал там Нахчоев?
Что-то в прошлый раз ее зацепило, но что именно, Денисия не поняла. Вот оно, это место.
Девочка подкралась к двери и услышала два мужских голоса, один из которых принадлежал Нахчоеву.
Говорили по-русски, лиц она не видела, но зато хорошо слышала голоса. Речь шла о деньгах.
Денисия отложила дневник и задумалась. Все это она читала и в прошлый раз, более бегло, но и теперь ничего полезного она там не нашла. Говорил Нахчоев с неизвестным, у которого голос был низкий и хрипловатый, но сквозь него пробивался вроде бы высокий. Речь шла о деньгах…
И тут Денисию осенило: «Да это же был Карлуша! Ну да, девочка точно определила то, что сама она чувствовала, но передать не могла. Именно этот голос, хрипловатый басовитый тенорок».
Денисия попыталась припомнить голос Валева и не смогла.
«Что толку, — подумала она, — когда человек злится, голос сильно меняется, а Карлуша злился. К тому же Валева я ни разу живьем не слышала, только по телевизору. Что делать?»
Голова пошла кругом.
И тут в памяти всплыла фраза Аронова: «И делается все это под крылом у Добрыниной. Мария Владимировна, высокая душа, вдов в обиду не дает, всячески им помогает, а кое-кто из этой организации ее добрым именем пользуется во благо бандитам».
— Все, терпение мое лопнуло! Пора отправляться к Добрыниной! — решила Денисия, бросаясь к телефону и набирая номер, данный Ларисой.
— Скажите, пожалуйста, Добрынина из Австрии когда приезжает?
— Добрынина уже в Париже, — услышала она в ответ и решила: «Сейчас же к ней!»
Денисия торопливо сунула в сумку папку с документами и дневник, собираясь мчаться в офис Конгресса, но тут раздался стук в дверь. Она затаилась, подумав: «Открывать не буду, это Аронов».
Стук повторился, за ним последовал окрик:
— Эй! Есть кто живой?
«Точно он, — рассердилась Денисия и озабоченно глянула на часы, — черт, как не вовремя».
Она поняла, что так просто он не уйдет, а время летело неумолимо. Словно учуяв ее колебания, Аронов предупредил:
— Я знаю, вы там, вы из номера не выходили, поэтому буду под дверью стоять, пока не откроете.
Пришлось открывать.
— Проходите, — сердито сказала она, — но знайте, я очень спешу.
— Куда? — удивленно спросил он.
— Я не обязана перед вами отчитываться. Впрочем, скажу: похоже, вот-вот произойдет знаменательное событие, но при условии, что я поспешу.
Аронов усмехнулся:
— Может, в вашей жизни как раз тогда произошло знаменательное событие, когда вы меня встретили.
Денисия фыркнула:
— Не понимаю, о каком событии идет речь.
— О том самом, которого так жаждут все юные девы.
— И чего же все они жаждут? — скептически поинтересовалась Денисия.
— Явления сказочного принца, или вы ничего не слыхали о Золушке?
— Слыхала и даже читала, — заверила она. — Кстати, еще ребенком меня переполняла зависть вовсе не к судьбе самой Золушки.
— Да-а? — притворно удивился Аронов. — Кому же вы, будучи крошкой, завидовали?
— Ее крестной, фее. Значительно заманчивей что-то уметь самой, чем ждать милостей от сомнительных принцев. Сидеть у окошка и ахать: «Ах, как он там, придет или не придет? Заметит или не заметит?» Что может быть оскорбительней для современной женщины? То ли дело фея. Она все решает сама.
Аронов задумчиво поскреб в затылке:
— Оригинальный ход мыслей. Лишний раз убеждаюсь, что мы очень подходим друг другу. Я тоже оригинальности не лишен. У вас свой взгляд на Золушку, а у меня — на Деда Мороза. Знаете, что я ответил, когда на новогоднем утреннике массовик-затейник с фальшивой радостью спросил: «Дедушка Мороз к нам в гости идет, и что он, детки, на спине несет?»
— И что же вы ответили? — нервно поглядывая на часы, спросила Денисия.
— Я своими ребячьими устами изрек истину; «Дедушка Мороз на своей спине несет свой собственный радикулит!»
— Почему — радикулит?
— А что еще у него может быть, если он с утра до вечера на себе тяжелые мешки с подарками таскает?
— Да, вы правы, — согласилась Денисия, — радикулит он точно заработал, но, надеюсь, вы не только с этим пришли. Потрясающую новость о радикулите Деда Мороза можно было и позже мне сообщить. Напоминаю, я страшно спешу.
Аронов отступил на несколько шагов, окинул Денисию заинтересованным взглядом и с патетикой воскликнул:
— О, она спешит! Она в Париже всего третий день, еще никого здесь не знает, но уже страшно спешит!
Вся в делах! Потрясающе деловая женщина! — И неожиданно заключил:
— Вот за это я вас и люблю.
— А как же ваша гоп-стоп-модель? — ядовито поинтересовалась Денисия.
— Я с ней расстался.
— Почему же?
Аронов гордо изрек:
— Терпеть не могу насилия. Особенно над своим карманом. Я, как нормальный мужчина, предпочитаю щедро отдавать женщине сам, а не расставаться с честно заработанным путем пинков, оскорблений и вымогательства.
— Ах вот оно что! — прозрела Денисия. — Поэтому вы регулярно и признаетесь мне в любви, что заранее знаете: я от щедрости вашей обязательно откажусь. И при этом я ничего не едала слаще морковки.
Судя по всему, вам показалось, что со мной можно обойтись минимальными средствами.
— Нет, мне так не показалось, — с усмешкой возразил Аронов.
— Почему? — удивилась она.
— Потому, что нервы, как и свое здоровье, я превыше денег ценю. Практика же показывает, что с вами все это достояние сохранить крайне трудно. Вот, спрашивается, куда вы сейчас собрались? И что у вас в сумке?
Он сделал к ней шаг; Денисия отступила и, прижимая сумку к груди, ответила;
— Не ваше дело.
Аронов мученически закатил глаза, набрал полную грудь воздуха и с таким напором выдохнул, что шевелюра над его высоким лбом пришла в движение.
— Сейчас мы будем ругаться, — сообщил он. — Для удобства лучше нам перейти на «ты».
— Нет, — отказалась Денисия, предусмотрительно отступая еще на шаг.
— Как вам будет угодно, — вежливо согласился он и вдруг завопил:
— Куда ты идешь?!
— А почему ты орешь?! — в тех же тонах ответила и Денисия.
— Потому, что я Аронов! — рявкнул он и миролюбиво пояснил:
— Разминка окончена, приступаем к следующей части программы. Я сам тебе скажу, куда ты намылилась.
— Куда?
— К Добрыниной.
— Я не буду вам отвечать, и не тыкайте мне, пожалуйста.
Он кивнул:
— Ясно, боишься не удержать дистанцию.
Денисия, с утроенной силой прижав к себе сумочку, отступила еще на шаг, а он усмехнулся:
— Я говорю о другой дистанции.
Она рассердилась:
— Оставьте меня в покое. Вы меня не отговорите, я все равно пойду.
— Понятно, — сказал Аронов и тяжело вздохнул. — Значит, точно собралась к Добрыниной. А Машикули тебе все объяснил. Куда ты спешишь? Спешка хороша только при ловле блох, а здесь все слишком серьезно. Хочешь глупостей натворить?
— Я не дура, знаю, что делаю, — огрызнулась Денисия, на всякий случай еще сильнее прижимая к себе сумочку.
И Аронов взорвался:
— Ты, идиотка, хочешь мне весь план провалить?
А ну давай сюда свою сумочку! — грозно закричал он.
Денисия отступила еще на один шаг и твердо сказала:
— Не дам.
— Тогда придется ее у тебя отнять, — сообщил он и набросился на Денисию.
Какое-то время они сражались, но силы были неравны: в результате сумочка оказалась в руках Аронова. Он, грубо оттолкнув девушку (которая уже и не сопротивлялась), начал нервно потрошить трофей: извлек папку, дневник, проверил остальное содержимое и, все вернув на место, тщательно застегнул замок-"молнию".
— На, держи, — мягко сказал он, возвращая Денисии сумочку.
— Неужели совесть у вас появилась? — ядовито спросила она.
— Совесть? — удивился Аронов. — Зачем она мне?
Совесть если появится — сразу заговорит. Совесть здесь ни при чем. Просто хотел проверить, с чем ты собралась к Добрыниной. Думал, что у тебя приличные улики есть, оказалось, все то же. С этим идти курам на смех. Что ж, иди, если хочешь выглядеть дурой, иди. Я тебя не держу.
Он показал ей на дверь. Денисия присела в реверансе:
— Спасибо, вы очень добры.
На том они и расстались Аронов отправился в свой номер, а Денисия, недоумевая и гадая, зачем он приходил, поспешила к Добрыниной.
Очень остро почувствовалось все: и смерть сестер, и бессилие перед Карлушей, и обилие зла в этом мире, и почему-то особенно было жалко чеченскую девочку. И над этим над всем Денисия безутешно рыдала.
Вот в такой неподходящий момент опять объявился Гусаров. Объявился и сразу накинулся на Денисию:
— Зоя! Что происходит? Ты где была? Я вчера тебе долго звонил. Ты знаешь, где я?
— Где?
— В Москве. Через несколько часов уезжаю. Давай скорей мчи к нашему памятнику. Я тебя жду.
Денисия схватилась за голову:
— А я не могу.
Александр (что на него нашло?) разъярился:
— Не можешь? Почему это?
— Я не в Москве, — испуганно сообщила она.
— Не в Москве? А где же?
Несмотря на то, что в его голосе послышалась угроза, Денисия сказала правду:
— Я в Париже.
— Что ты там делаешь? — удивился Александр.
— У меня неприятности, я пытаюсь их разрешить, — пояснила она и тут же об этом пожалела.
— А я для чего, по-твоему? — спросил он и начал ее ругать.
Припомнил все то, за что раньше хвалил. И слишком самостоятельная она, и слишком умная, и лезет туда, куда женщине не положено, и от него слишком многое скрывает…
Денисия тоже вспылила. В общем, они поругались.
Первым опомнился Александр.
— Что это мы с тобой творим? — спросил он.
Денисия испугалась:
— Неужели скандалим?
— Похоже на то.
— Ой, прости!
— Это я виноват. Понимаешь, беда у меня. Друзья один за другим гибнут. На самом верху предательство, а узнать и дотянуться я не могу, вот и психую.
Если можешь, забудь все, что по горячке вывалил.
— Уже забыла, — успокоила его Денисия и сообщила:
— Саша, я тут дневник прочитала, ну помнишь, ты дал… А тут случайно узнала, что мать бандита, Малика Нахчоева, работает в Комитете солдатских вдов. И еще у Эльдара Валева. Как такое возможно? Почему ее не посадят?
Гусаров крякнул:
— А за что ее сажать? Нахчоев уже взрослый, мать не отвечает за взрослого сына.
— Но она же работает в благотворительных организациях, сразу в нескольких!
— И оттуда ее невозможно убрать. Это общественные организации, а Комитет вообще коллегиальный орган. Ей там доверяют очень уважаемые люди.
Знаешь, Зойка, мне не хотелось бы, чтобы ты лезла туда, — слегка раздраженно сказал Гусаров.
Денисия поняла, что вот-вот он опять разозлится, но все же спросила:
— Но ведь всем известно, что в этом Комитете нечисто, так почему не трясут его? Почему органы им не занимаются?
— Занимаются и много против него накопали, но все не так убедительно, как хотелось бы. Понимаешь, в этом Комитете, как ни странно, полно и бандитских вдов. И Валев, выходит, авторитетом своим их надежно прикрывает, а он дружит с Добрыниной, а та президент Конгресса российских правозащитников.
К тому же Комитет солдатских вдов широко известен и почитаем во всем мире, поэтому и боятся его ворошить. Тронь это гнездо, и такая вонь пойдет по всему земному шару, что и в Антарктиде придется нос зажимать. А что касается Малики, как раз ее я знаю.
Она действительно хорошая, честная женщина. За своих соотечественников беспокоится, помогает всем, кому может. Она сама переживает, что сын у нее бандит. Послушай, — вдруг рассердился Гусаров. — Мы что, теперь о политике будем с тобой говорить? Когда ты из Парижа вернешься?
— Скоро.
— Хорошо, я еще позвоню, — буркнул он, и в трубке раздались гудки.
После разговора с Александром остался неприятный осадок. Ссора сама по себе расстроила, но, и это хуже всего, Денисия поняла, что между ними существует противоречие, и еще неизвестно, преодолимо ли оно.
«Гусаров-то у меня домостроевец, — прозрела она. — В его понимании удел женщины — дети, кухня, церковь. Я бы сюда добавила еще и постель. С остальным, Сашка явно мне дал понять, он и сам справится. Грустно».
Денисия решила, что с этим она разберется потом, и вернулась к дневнику чеченской девочки. На этот раз она с особым вниманием перечитала то место, в котором описывался ее поход в Комитет. Что там услышала девочка? С кем разговаривал там Нахчоев?
Что-то в прошлый раз ее зацепило, но что именно, Денисия не поняла. Вот оно, это место.
Девочка подкралась к двери и услышала два мужских голоса, один из которых принадлежал Нахчоеву.
Говорили по-русски, лиц она не видела, но зато хорошо слышала голоса. Речь шла о деньгах.
Денисия отложила дневник и задумалась. Все это она читала и в прошлый раз, более бегло, но и теперь ничего полезного она там не нашла. Говорил Нахчоев с неизвестным, у которого голос был низкий и хрипловатый, но сквозь него пробивался вроде бы высокий. Речь шла о деньгах…
И тут Денисию осенило: «Да это же был Карлуша! Ну да, девочка точно определила то, что сама она чувствовала, но передать не могла. Именно этот голос, хрипловатый басовитый тенорок».
Денисия попыталась припомнить голос Валева и не смогла.
«Что толку, — подумала она, — когда человек злится, голос сильно меняется, а Карлуша злился. К тому же Валева я ни разу живьем не слышала, только по телевизору. Что делать?»
Голова пошла кругом.
И тут в памяти всплыла фраза Аронова: «И делается все это под крылом у Добрыниной. Мария Владимировна, высокая душа, вдов в обиду не дает, всячески им помогает, а кое-кто из этой организации ее добрым именем пользуется во благо бандитам».
— Все, терпение мое лопнуло! Пора отправляться к Добрыниной! — решила Денисия, бросаясь к телефону и набирая номер, данный Ларисой.
— Скажите, пожалуйста, Добрынина из Австрии когда приезжает?
— Добрынина уже в Париже, — услышала она в ответ и решила: «Сейчас же к ней!»
Денисия торопливо сунула в сумку папку с документами и дневник, собираясь мчаться в офис Конгресса, но тут раздался стук в дверь. Она затаилась, подумав: «Открывать не буду, это Аронов».
Стук повторился, за ним последовал окрик:
— Эй! Есть кто живой?
«Точно он, — рассердилась Денисия и озабоченно глянула на часы, — черт, как не вовремя».
Она поняла, что так просто он не уйдет, а время летело неумолимо. Словно учуяв ее колебания, Аронов предупредил:
— Я знаю, вы там, вы из номера не выходили, поэтому буду под дверью стоять, пока не откроете.
Пришлось открывать.
— Проходите, — сердито сказала она, — но знайте, я очень спешу.
— Куда? — удивленно спросил он.
— Я не обязана перед вами отчитываться. Впрочем, скажу: похоже, вот-вот произойдет знаменательное событие, но при условии, что я поспешу.
Аронов усмехнулся:
— Может, в вашей жизни как раз тогда произошло знаменательное событие, когда вы меня встретили.
Денисия фыркнула:
— Не понимаю, о каком событии идет речь.
— О том самом, которого так жаждут все юные девы.
— И чего же все они жаждут? — скептически поинтересовалась Денисия.
— Явления сказочного принца, или вы ничего не слыхали о Золушке?
— Слыхала и даже читала, — заверила она. — Кстати, еще ребенком меня переполняла зависть вовсе не к судьбе самой Золушки.
— Да-а? — притворно удивился Аронов. — Кому же вы, будучи крошкой, завидовали?
— Ее крестной, фее. Значительно заманчивей что-то уметь самой, чем ждать милостей от сомнительных принцев. Сидеть у окошка и ахать: «Ах, как он там, придет или не придет? Заметит или не заметит?» Что может быть оскорбительней для современной женщины? То ли дело фея. Она все решает сама.
Аронов задумчиво поскреб в затылке:
— Оригинальный ход мыслей. Лишний раз убеждаюсь, что мы очень подходим друг другу. Я тоже оригинальности не лишен. У вас свой взгляд на Золушку, а у меня — на Деда Мороза. Знаете, что я ответил, когда на новогоднем утреннике массовик-затейник с фальшивой радостью спросил: «Дедушка Мороз к нам в гости идет, и что он, детки, на спине несет?»
— И что же вы ответили? — нервно поглядывая на часы, спросила Денисия.
— Я своими ребячьими устами изрек истину; «Дедушка Мороз на своей спине несет свой собственный радикулит!»
— Почему — радикулит?
— А что еще у него может быть, если он с утра до вечера на себе тяжелые мешки с подарками таскает?
— Да, вы правы, — согласилась Денисия, — радикулит он точно заработал, но, надеюсь, вы не только с этим пришли. Потрясающую новость о радикулите Деда Мороза можно было и позже мне сообщить. Напоминаю, я страшно спешу.
Аронов отступил на несколько шагов, окинул Денисию заинтересованным взглядом и с патетикой воскликнул:
— О, она спешит! Она в Париже всего третий день, еще никого здесь не знает, но уже страшно спешит!
Вся в делах! Потрясающе деловая женщина! — И неожиданно заключил:
— Вот за это я вас и люблю.
— А как же ваша гоп-стоп-модель? — ядовито поинтересовалась Денисия.
— Я с ней расстался.
— Почему же?
Аронов гордо изрек:
— Терпеть не могу насилия. Особенно над своим карманом. Я, как нормальный мужчина, предпочитаю щедро отдавать женщине сам, а не расставаться с честно заработанным путем пинков, оскорблений и вымогательства.
— Ах вот оно что! — прозрела Денисия. — Поэтому вы регулярно и признаетесь мне в любви, что заранее знаете: я от щедрости вашей обязательно откажусь. И при этом я ничего не едала слаще морковки.
Судя по всему, вам показалось, что со мной можно обойтись минимальными средствами.
— Нет, мне так не показалось, — с усмешкой возразил Аронов.
— Почему? — удивилась она.
— Потому, что нервы, как и свое здоровье, я превыше денег ценю. Практика же показывает, что с вами все это достояние сохранить крайне трудно. Вот, спрашивается, куда вы сейчас собрались? И что у вас в сумке?
Он сделал к ней шаг; Денисия отступила и, прижимая сумку к груди, ответила;
— Не ваше дело.
Аронов мученически закатил глаза, набрал полную грудь воздуха и с таким напором выдохнул, что шевелюра над его высоким лбом пришла в движение.
— Сейчас мы будем ругаться, — сообщил он. — Для удобства лучше нам перейти на «ты».
— Нет, — отказалась Денисия, предусмотрительно отступая еще на шаг.
— Как вам будет угодно, — вежливо согласился он и вдруг завопил:
— Куда ты идешь?!
— А почему ты орешь?! — в тех же тонах ответила и Денисия.
— Потому, что я Аронов! — рявкнул он и миролюбиво пояснил:
— Разминка окончена, приступаем к следующей части программы. Я сам тебе скажу, куда ты намылилась.
— Куда?
— К Добрыниной.
— Я не буду вам отвечать, и не тыкайте мне, пожалуйста.
Он кивнул:
— Ясно, боишься не удержать дистанцию.
Денисия, с утроенной силой прижав к себе сумочку, отступила еще на шаг, а он усмехнулся:
— Я говорю о другой дистанции.
Она рассердилась:
— Оставьте меня в покое. Вы меня не отговорите, я все равно пойду.
— Понятно, — сказал Аронов и тяжело вздохнул. — Значит, точно собралась к Добрыниной. А Машикули тебе все объяснил. Куда ты спешишь? Спешка хороша только при ловле блох, а здесь все слишком серьезно. Хочешь глупостей натворить?
— Я не дура, знаю, что делаю, — огрызнулась Денисия, на всякий случай еще сильнее прижимая к себе сумочку.
И Аронов взорвался:
— Ты, идиотка, хочешь мне весь план провалить?
А ну давай сюда свою сумочку! — грозно закричал он.
Денисия отступила еще на один шаг и твердо сказала:
— Не дам.
— Тогда придется ее у тебя отнять, — сообщил он и набросился на Денисию.
Какое-то время они сражались, но силы были неравны: в результате сумочка оказалась в руках Аронова. Он, грубо оттолкнув девушку (которая уже и не сопротивлялась), начал нервно потрошить трофей: извлек папку, дневник, проверил остальное содержимое и, все вернув на место, тщательно застегнул замок-"молнию".
— На, держи, — мягко сказал он, возвращая Денисии сумочку.
— Неужели совесть у вас появилась? — ядовито спросила она.
— Совесть? — удивился Аронов. — Зачем она мне?
Совесть если появится — сразу заговорит. Совесть здесь ни при чем. Просто хотел проверить, с чем ты собралась к Добрыниной. Думал, что у тебя приличные улики есть, оказалось, все то же. С этим идти курам на смех. Что ж, иди, если хочешь выглядеть дурой, иди. Я тебя не держу.
Он показал ей на дверь. Денисия присела в реверансе:
— Спасибо, вы очень добры.
На том они и расстались Аронов отправился в свой номер, а Денисия, недоумевая и гадая, зачем он приходил, поспешила к Добрыниной.
Глава 12
Отыскав главный офис Конгресса, Денисия направилась сразу в приемную президента, намереваясь проникнуть к Добрыниной любым путем, чего бы ей это ни стоило.
«Хоть заночую здесь, но не уйду, пока Марию Владимировну не увижу и все ей не расскажу, — решила она, для начала собираясь попасть в ее кабинет налетом, застав секретаршу врасплох. — Лишь бы Добрынина меня увидела, а уж там, — думала она, — как-нибудь уговорю ее меня выслушать».
Однако форсировать встречу с Добрыниной не удалось. В приемной на пути Денисии героически встала грудью секретарь-референт — смазливое существо неопределенного возраста: по одежде — девушка, по лицу — бабушка.
— Куда вы? — закричала она.
— Мне нужна Мария Владимировна! — вдохновенно заявила Денисия.
— Она занята!
— Меня она примет! Я от Ларисы, я со старофранцузского переводила!
Секретарша ничего не поняла, но отступила.
В глазах у нее появилось сомнение.
— Тогда присаживайтесь и ждите, — после коротких раздумий постановила она. — Мария Владимировна сейчас действительно очень занята. Когда освободится, сама и решит, сможет ли она вас принять.
Обнадеженная Денисия уселась на стул рядом с дверью кабинета Добрыниной и принялась терпеливо ждать.
Секретарша, восстановив порядок в приемной, успокоилась и уткнулась в монитор компьютера. Вскоре дверь кабинета распахнулась, выпустив лысоватого полноватого мужчину. Секретарша уставилась на него, интересуясь:
— Ну что?
Мужчина покачал головой и сообщил, вытирая со лба пот:
— Разгон по полной программе. Меня отчитала, теперь за Виноградову принялась.
— Ей достанется больше, — сочувственно заметила секретарша.
Мужчина пожал плечами.
— Что ж, она больше согрешила, — буркнул он и ушел.
В кабинете действительно становилось все жарче и жарче. Даже в приемную начали доноситься голоса: один высокий, писклявый, другой…
Другой вроде знакомый, басовитый и очень ругательный…
Денисия прислушалась и обомлела: «Господи! Да это же Карлуша!»
Сомнений быть не могло: да-да, это его низкий каркающий голос, в моменты особой ярости дающий высокую ноту, как говорится в народе, пускающий петуха.
— Простите, а много ли у Добрыниной народу? — с волнением спросила Денисия.
Секретарша, не отрываясь от монитора, равнодушно бросила:
— Там осталась одна Виноградова.
Денисия уточнила:
— И Добрынина?
Секретарша удивленно уставилась на нее:
— Разумеется, и Добрынина.
— Да-да, конечно, — рассеянно ответила Денисия и подумала: «Мистификация какая-то. Хорошо, что сижу, в противном случае на пол грохнулась бы».
Она была в полной прострации: голова закружилась, ватным сделалось тело, мысли разбежались и перепутались, создавая ощущение смутности, ирреальности. Казалось, все это снится или происходит совсем не с ней, а с кем-то другим. И вот этот кто-то другой, как ни странно, живущий где-то в центре Денисии, в самых недрах ее существа, усиленно размышлял, ловко складывая в единое целое мозаику предыдущих событий, подгоняя их одно к одному и делая страшный вывод: да, Мария Добрынина и есть убийца Карлуша.
Почему Денисия решила, что Карлуша мужчина?
Только из-за голоса, из-за каркающего прокуренного баска. Ведь в тот день, когда произошло убийство Зои, сидя в чуланчике на даче Воровского, Денисия ни разу не слышала, чтобы банкир обозначил род Карлуши. Их беседа была лаконичной и в основном обезличенной: скупые редкие фразы.
И мгновенно припомнилось, что именно цепляло ум в дневнике чеченской девочки: записанный ею (видимо, слово в слово) разговор, подслушанный в Комитете солдатских вдов. Когда Нахчоев шептался с незнакомым человеком, он почему-то наделял его женским родом. Девочка четко писала: "Нахчоев спрашивал: «Ты уверена?» А потом говорил: «Спасибо, ты очень нам помогла».
Тогда, читая дневник, Денисия отнесла это на счет несовершенства знания русского языка.
Но, с другой стороны, по-русски девочка писала довольно грамотно, почти без ошибок. Это смущало Денисию, теперь же все встало на свои места: басовитый мужчина был женщиной. А чеченская девочка и не писала, что Нахчоев разговаривал с мужчиной.
Она написала, что слышала из закрытой комнаты два мужских голоса и постаралась их описать.
Выходит, Добрынина беседовала с бандитом. Еще одно подтверждение тому, что она и есть Карлуша.
И сразу стало понятно поведение Воровского.
Укрывшись под материнским крылом Асии, Денисия долго о нем размышляла. Из головы не шел их последний разговор. Боровский узнал, что она не Зоя, но почему это произошло? Ведь через несколько часов после гибели Зои, в тот день, когда она виделась с ним в его же квартире, он поверил, что она, Денисия, и есть его жена. Это было абсолютно очевидно. Воровский был убежден, что разговаривает со своей женой, а на даче лежит по недоразумению убитая Карлушей Денисия.
Тогда возникает вопрос: почему он после их разговора помчался в морг обследовать тело убитой? Одно дело просто опознать труп, бегло глянув на лицо, а другое — придирчиво рассматривать ногти и считать на коже волоски. Зачем? Ведь одежда и челочка говорили о том, что в морге лежит Денисия.
Ответ на этот вопрос был очередным доказательством того, что Добрынина и Карлуша одно лицо. Ее бас сбил Денисию с толку, и как она ни старалась в разговоре с банкиром не задавать лишних вопросов, а все-таки прокололась. Денисия считала Карлушу мужчиной и говорила «он». А Карлуша «она». Вот и вся разгадка. Зоя-то точно знала, кто такая Карлуша, поэтому Боровский после их разговора сразу пошел в морг. Решил исследовать, посмотреть, кто там лежит.
"Да-да, это так, — подумала Денисия. — Все-все говорит о том, что Добрынина и есть Карлуша. Поэтому Зоя не хотела, чтобы я дружила с Добрыниной, она предлагала мне устроить знакомство с Валевым.
А Боровский от Валева меня отговорил потому, что боялся: о моем визите к нему может узнать Карлуша Добрынина. Я просто могла с ней столкнуться, разыскивая Валева".
Следующим доказательством того, что Добрынина является Карлушей, был срок ожидания телефонного звонка, назначенный Воровским. Теперь было ясно, почему банкир попросил Денисию позвонить ему через десять дней. Он был скован в своих действиях потому, что ждал, когда вездесущий Карлуша уедет из России. И именно через десять дней уезжает во Францию Добрынина. В тот день, когда Денисия собралась звонить банкиру, Лариса сообщила о смерти Воровского и, помнится, сокрушалась: «И Добрынина, как назло, сегодня уехала!»
И уехала она именно во Францию, теперь ясно и то, почему Боровский с неохотой согласился отправить Денисию в Париж — боялся, что она там к Добрыниной бросится жаловаться.
Были и другие мелкие детали, и все они потрясающе четко сводились к одному: Добрынина и есть убийца Карлуша. И при всем при том казалось невероятным, что эта симпатичная, умная, добрая, всеми уважаемая женщина способна на хладнокровное убийство. Не укладывалось в голове, что она, борец за справедливость и права человека, связана с мафией, торгующей оружием.
«Может, я ошибаюсь? — с последней надеждой подумала Денисия. — Может, все мои доказательства лишь случайный ряд совпадений? Почему я раньше не догадалась, что Добрынина говорит голосом Карлуши? Я много раз слышала ее выступления и по радио, и по телевизору, сопоставить вполне могла».
Ответ пришел сам собой: Добрынина в прошлом артистка, хоть и самодеятельная. Позируя перед публикой, она использовала свои способности и разительно менялась. Она знала свои недостатки, поэтому, когда возникала необходимость, ее низкий грубый голос приобретал женственность и мягкую бархатистость, а каркающие интонации исчезали, делая дикцию правильной и безупречной.
Как тут узнать в ней Карлушу? Тем более что Денисия никогда не видела естественной Добрыниной, не слышала, как она ругается. Зато теперь, когда Добрынина не в себе, когда внутри у нее все кипит, когда нет ей необходимости рисоваться и себя контролировать, стало абсолютно ясно: это Карлуша. Тот же прокуренный голос, каркающий и грубый, точь-в-точь как у злющего мужика.
Денисия была не просто потрясена и напугана, она не знала, как поступить, а решение надо было принимать быстро, незамедлительно. В голове же ни одной путной мысли, только беспомощность и растерянность.
«Что же делать? — гадала она. — Я, наивная, собиралась Добрыниной все рассказать подчистую, надеялась, что она поможет найти, изобличить Карлушу… Выходит, сама к ней в лапы пошла?»
И тут ее охватил ужас: «Почему я сижу? Мне надо бежать! Она же меня узнает!»
Денисия вскочила и сделала несколько неуверенных шагов по направлению к выходу. Секретарша оторвала от монитора глаза:
— Куда вы?
Но Денисия не успела ответить. Из кабинета вылетела рыдающая женщина, а следом за ней выплыла дородная Добрынина.
— Машенька, — обнаружив постороннюю в приемной, бархатно прошелестела она и осеклась, испуганно уставившись на Денисию.
Секретарша, проследив за ее взглядом, поспешила пояснить:
— Мария Владимировна, эта девушка просится к вам на прием. Она от какой-то Ларисы, говорит, что со старофранцузского вам переводила.
Смоляные брови Добрыниной медленно поползли вверх, полное румяное лицо расплылось в любезной улыбке:
— Даже так? Тогда, конечно, приму.
Широким радушным жестом она пригласила Денисию в кабинет:
— Проходите, милочка.
«Не убьет же она меня», — поеживаясь, подумала та и прошла.
Добрынина (она быстро взяла себя в руки) важно уселась за стол и добрейшими глазами посмотрела на свою будущую жертву. Безусловно, она мгновенно узнала ее. У Денисии отпали последние сомнения.
«Это Карлуша, — уже абсолютно уверенно и обреченно подумала она. — Это убийца моих сестер, но что толку? Как я смогу доказать? Заикнись я о ее преступлениях хотя бы Аронову, и он высмеет меня, не говоря уже обо всех остальных. Как я могу ее обвинять? Кто она и кто я? Кому скорей поверят? Конечно, ей, а меня упекут в сумасшедший дом, да и то в лучшем случае, а в худшем она прикончит меня прямо здесь, в своем кабинете, предварительно отпустив секретаршу».
Такие мысли подействовали на Денисию паралитически: утратив способность к сопротивлению, она окаменела и сдалась, приготовилась умирать. В голове лишь стучало: «Сама, дура, в лапы Карлуши пришла, сама угодила».
Молчание между тем затягивалось. Добрыниной это надоело.
— Ну-с, милочка, я вас слушаю. Что вас ко мне привело? — спросила она.
Денисия вздрогнула и, как кролик на удава, уставилась на своего палача. А Добрынина была спокойна, однако под ее левым глазом еле заметно, но предательски вибрировал нерв.
«Хоть заночую здесь, но не уйду, пока Марию Владимировну не увижу и все ей не расскажу, — решила она, для начала собираясь попасть в ее кабинет налетом, застав секретаршу врасплох. — Лишь бы Добрынина меня увидела, а уж там, — думала она, — как-нибудь уговорю ее меня выслушать».
Однако форсировать встречу с Добрыниной не удалось. В приемной на пути Денисии героически встала грудью секретарь-референт — смазливое существо неопределенного возраста: по одежде — девушка, по лицу — бабушка.
— Куда вы? — закричала она.
— Мне нужна Мария Владимировна! — вдохновенно заявила Денисия.
— Она занята!
— Меня она примет! Я от Ларисы, я со старофранцузского переводила!
Секретарша ничего не поняла, но отступила.
В глазах у нее появилось сомнение.
— Тогда присаживайтесь и ждите, — после коротких раздумий постановила она. — Мария Владимировна сейчас действительно очень занята. Когда освободится, сама и решит, сможет ли она вас принять.
Обнадеженная Денисия уселась на стул рядом с дверью кабинета Добрыниной и принялась терпеливо ждать.
Секретарша, восстановив порядок в приемной, успокоилась и уткнулась в монитор компьютера. Вскоре дверь кабинета распахнулась, выпустив лысоватого полноватого мужчину. Секретарша уставилась на него, интересуясь:
— Ну что?
Мужчина покачал головой и сообщил, вытирая со лба пот:
— Разгон по полной программе. Меня отчитала, теперь за Виноградову принялась.
— Ей достанется больше, — сочувственно заметила секретарша.
Мужчина пожал плечами.
— Что ж, она больше согрешила, — буркнул он и ушел.
В кабинете действительно становилось все жарче и жарче. Даже в приемную начали доноситься голоса: один высокий, писклявый, другой…
Другой вроде знакомый, басовитый и очень ругательный…
Денисия прислушалась и обомлела: «Господи! Да это же Карлуша!»
Сомнений быть не могло: да-да, это его низкий каркающий голос, в моменты особой ярости дающий высокую ноту, как говорится в народе, пускающий петуха.
— Простите, а много ли у Добрыниной народу? — с волнением спросила Денисия.
Секретарша, не отрываясь от монитора, равнодушно бросила:
— Там осталась одна Виноградова.
Денисия уточнила:
— И Добрынина?
Секретарша удивленно уставилась на нее:
— Разумеется, и Добрынина.
— Да-да, конечно, — рассеянно ответила Денисия и подумала: «Мистификация какая-то. Хорошо, что сижу, в противном случае на пол грохнулась бы».
Она была в полной прострации: голова закружилась, ватным сделалось тело, мысли разбежались и перепутались, создавая ощущение смутности, ирреальности. Казалось, все это снится или происходит совсем не с ней, а с кем-то другим. И вот этот кто-то другой, как ни странно, живущий где-то в центре Денисии, в самых недрах ее существа, усиленно размышлял, ловко складывая в единое целое мозаику предыдущих событий, подгоняя их одно к одному и делая страшный вывод: да, Мария Добрынина и есть убийца Карлуша.
Почему Денисия решила, что Карлуша мужчина?
Только из-за голоса, из-за каркающего прокуренного баска. Ведь в тот день, когда произошло убийство Зои, сидя в чуланчике на даче Воровского, Денисия ни разу не слышала, чтобы банкир обозначил род Карлуши. Их беседа была лаконичной и в основном обезличенной: скупые редкие фразы.
И мгновенно припомнилось, что именно цепляло ум в дневнике чеченской девочки: записанный ею (видимо, слово в слово) разговор, подслушанный в Комитете солдатских вдов. Когда Нахчоев шептался с незнакомым человеком, он почему-то наделял его женским родом. Девочка четко писала: "Нахчоев спрашивал: «Ты уверена?» А потом говорил: «Спасибо, ты очень нам помогла».
Тогда, читая дневник, Денисия отнесла это на счет несовершенства знания русского языка.
Но, с другой стороны, по-русски девочка писала довольно грамотно, почти без ошибок. Это смущало Денисию, теперь же все встало на свои места: басовитый мужчина был женщиной. А чеченская девочка и не писала, что Нахчоев разговаривал с мужчиной.
Она написала, что слышала из закрытой комнаты два мужских голоса и постаралась их описать.
Выходит, Добрынина беседовала с бандитом. Еще одно подтверждение тому, что она и есть Карлуша.
И сразу стало понятно поведение Воровского.
Укрывшись под материнским крылом Асии, Денисия долго о нем размышляла. Из головы не шел их последний разговор. Боровский узнал, что она не Зоя, но почему это произошло? Ведь через несколько часов после гибели Зои, в тот день, когда она виделась с ним в его же квартире, он поверил, что она, Денисия, и есть его жена. Это было абсолютно очевидно. Воровский был убежден, что разговаривает со своей женой, а на даче лежит по недоразумению убитая Карлушей Денисия.
Тогда возникает вопрос: почему он после их разговора помчался в морг обследовать тело убитой? Одно дело просто опознать труп, бегло глянув на лицо, а другое — придирчиво рассматривать ногти и считать на коже волоски. Зачем? Ведь одежда и челочка говорили о том, что в морге лежит Денисия.
Ответ на этот вопрос был очередным доказательством того, что Добрынина и Карлуша одно лицо. Ее бас сбил Денисию с толку, и как она ни старалась в разговоре с банкиром не задавать лишних вопросов, а все-таки прокололась. Денисия считала Карлушу мужчиной и говорила «он». А Карлуша «она». Вот и вся разгадка. Зоя-то точно знала, кто такая Карлуша, поэтому Боровский после их разговора сразу пошел в морг. Решил исследовать, посмотреть, кто там лежит.
"Да-да, это так, — подумала Денисия. — Все-все говорит о том, что Добрынина и есть Карлуша. Поэтому Зоя не хотела, чтобы я дружила с Добрыниной, она предлагала мне устроить знакомство с Валевым.
А Боровский от Валева меня отговорил потому, что боялся: о моем визите к нему может узнать Карлуша Добрынина. Я просто могла с ней столкнуться, разыскивая Валева".
Следующим доказательством того, что Добрынина является Карлушей, был срок ожидания телефонного звонка, назначенный Воровским. Теперь было ясно, почему банкир попросил Денисию позвонить ему через десять дней. Он был скован в своих действиях потому, что ждал, когда вездесущий Карлуша уедет из России. И именно через десять дней уезжает во Францию Добрынина. В тот день, когда Денисия собралась звонить банкиру, Лариса сообщила о смерти Воровского и, помнится, сокрушалась: «И Добрынина, как назло, сегодня уехала!»
И уехала она именно во Францию, теперь ясно и то, почему Боровский с неохотой согласился отправить Денисию в Париж — боялся, что она там к Добрыниной бросится жаловаться.
Были и другие мелкие детали, и все они потрясающе четко сводились к одному: Добрынина и есть убийца Карлуша. И при всем при том казалось невероятным, что эта симпатичная, умная, добрая, всеми уважаемая женщина способна на хладнокровное убийство. Не укладывалось в голове, что она, борец за справедливость и права человека, связана с мафией, торгующей оружием.
«Может, я ошибаюсь? — с последней надеждой подумала Денисия. — Может, все мои доказательства лишь случайный ряд совпадений? Почему я раньше не догадалась, что Добрынина говорит голосом Карлуши? Я много раз слышала ее выступления и по радио, и по телевизору, сопоставить вполне могла».
Ответ пришел сам собой: Добрынина в прошлом артистка, хоть и самодеятельная. Позируя перед публикой, она использовала свои способности и разительно менялась. Она знала свои недостатки, поэтому, когда возникала необходимость, ее низкий грубый голос приобретал женственность и мягкую бархатистость, а каркающие интонации исчезали, делая дикцию правильной и безупречной.
Как тут узнать в ней Карлушу? Тем более что Денисия никогда не видела естественной Добрыниной, не слышала, как она ругается. Зато теперь, когда Добрынина не в себе, когда внутри у нее все кипит, когда нет ей необходимости рисоваться и себя контролировать, стало абсолютно ясно: это Карлуша. Тот же прокуренный голос, каркающий и грубый, точь-в-точь как у злющего мужика.
Денисия была не просто потрясена и напугана, она не знала, как поступить, а решение надо было принимать быстро, незамедлительно. В голове же ни одной путной мысли, только беспомощность и растерянность.
«Что же делать? — гадала она. — Я, наивная, собиралась Добрыниной все рассказать подчистую, надеялась, что она поможет найти, изобличить Карлушу… Выходит, сама к ней в лапы пошла?»
И тут ее охватил ужас: «Почему я сижу? Мне надо бежать! Она же меня узнает!»
Денисия вскочила и сделала несколько неуверенных шагов по направлению к выходу. Секретарша оторвала от монитора глаза:
— Куда вы?
Но Денисия не успела ответить. Из кабинета вылетела рыдающая женщина, а следом за ней выплыла дородная Добрынина.
— Машенька, — обнаружив постороннюю в приемной, бархатно прошелестела она и осеклась, испуганно уставившись на Денисию.
Секретарша, проследив за ее взглядом, поспешила пояснить:
— Мария Владимировна, эта девушка просится к вам на прием. Она от какой-то Ларисы, говорит, что со старофранцузского вам переводила.
Смоляные брови Добрыниной медленно поползли вверх, полное румяное лицо расплылось в любезной улыбке:
— Даже так? Тогда, конечно, приму.
Широким радушным жестом она пригласила Денисию в кабинет:
— Проходите, милочка.
«Не убьет же она меня», — поеживаясь, подумала та и прошла.
Добрынина (она быстро взяла себя в руки) важно уселась за стол и добрейшими глазами посмотрела на свою будущую жертву. Безусловно, она мгновенно узнала ее. У Денисии отпали последние сомнения.
«Это Карлуша, — уже абсолютно уверенно и обреченно подумала она. — Это убийца моих сестер, но что толку? Как я смогу доказать? Заикнись я о ее преступлениях хотя бы Аронову, и он высмеет меня, не говоря уже обо всех остальных. Как я могу ее обвинять? Кто она и кто я? Кому скорей поверят? Конечно, ей, а меня упекут в сумасшедший дом, да и то в лучшем случае, а в худшем она прикончит меня прямо здесь, в своем кабинете, предварительно отпустив секретаршу».
Такие мысли подействовали на Денисию паралитически: утратив способность к сопротивлению, она окаменела и сдалась, приготовилась умирать. В голове лишь стучало: «Сама, дура, в лапы Карлуши пришла, сама угодила».
Молчание между тем затягивалось. Добрыниной это надоело.
— Ну-с, милочка, я вас слушаю. Что вас ко мне привело? — спросила она.
Денисия вздрогнула и, как кролик на удава, уставилась на своего палача. А Добрынина была спокойна, однако под ее левым глазом еле заметно, но предательски вибрировал нерв.