— И кто же это? — спросил уже спокойнее Амирхан Даутович.
   — Не узнали? Странно. Это ваш знакомый, Азат Худайкулов, отбывающий срок за убийство вашей жены, а точнее за своего дружка, Анвара Бекходжаева, убившего Ларису Павловну.
   Амирхан Даутович ещё раз внимательно посмотрел на фотографию.
   — Возмужал, не узнать… Хищный какой-то, я запомнил его почти мальчишкой…
   — Пять лет все-таки прошло, выжил, заматерел, настоящий волк, он ещё дел натворит. Я ведь уже говорил вам: зло рождает только зло… — прокомментировал Шубарин.
   Слушая шефа, Амирхан Даутович вдруг вздрогнул от неожиданной догадки: он понял ход Японца — оттого и фотография на всякий случай. Вот оно, дело, которым тот решил повязать его на всю жизнь. Теперь Шубарин не сомневается, что прокурор у него на привязи, и крепко — даже мысли вильнуть в сторону не может возникнуть — вместе до гробовой доски. Старый, как мир, приём уголовников — привязать кровью, мокрым делом, то есть убийством. И если что, Азат Худайкулов, приведись ему отвечать за содеянное, скажет, что нанял его прокурор, чтобы отомстить за свою жену.
   — За что же он своего дружка так?.. Ведь росли вместе, говорят, он у того в адъютантах ходил чуть не с пелёнок?
   — Было, да быльём поросло. Разошлись далеко детские дорожки, в разные стороны, оттого и месть крутая. Не сдержали Бекходжаевы своё слово… На первых порах помогали, посылки регулярно присылали, наведывались, матери его больной оказывали всяческое содействие. А потом внимание иссякать стало — мало кто выдерживает испытание временем — в обузу стали Худайкуловы. Мать умерла, а перед смертью написала горестное письмо Азату и обвинила в своей смерти Бекходжаевых. Каково в тюрьме получить такое письмо от матери, зная, что ты отбываешь срок за них? И стал он жить одной мыслью, одной-единственной надеждой: отомстить своему вероломному другу — других желаний, насколько мне известно, у него в жизни нет. И подогревали его, конечно, дружки по тюрьме, тем более узнав, что вероломный товарищ к тому же прокурор, злобный, невежественный, свирепствующий, задушивший поборами всех вокруг. Ведь в тюрьму, как ни парадоксально, сведения доходят быстро и в большом объёме, и о реальной изнанке жизни здесь имеют представление получше, чем в райкоме. Так что он жил, моля аллаха, чтобы не убили его врага другие, потому что год назад узнал, что есть люди, и весьма серьёзные, которые уже приговорили к смерти прокурора Бекходжаева. А в той среде, где это было сказано и в которой Азат теперь не последний человек, словами не бросаются — это не профсоюзное собрание, отвечать приходится, репутация в уголовной среде дороже жизни.
   — Одно дело желать, другое выполнить. Ему удалось бежать из колонии?
   — Не совсем так. Когда я узнал вашу историю, а затем историю этого несчастного молодого человека, пострадавшего, как и вы, я понял, что ваши интересы совпадают. А для себя я посчитал весьма благородным поступком, если смогу помочь установить, хоть и запоздало, справедливость. Я попросил доставить Азата в «Лас-Вегас» на несколько часов, тогда и засняли вас случайно, на память. Я хотел поговорить с ним, понять, насколько серьёзны его намерения и что он за человек, можно ли положиться на него. В тюрьме он прошёл большую школу, рассуждал вполне здраво, а намерения его были серьёзные, дальше некуда. Я обещал ему помочь, обговорив кое-какие условия, — он принял их.
   — Вы помогли ему бежать? — нетерпеливо спросил прокурор.
   — Нет, зачем же, побега я ему не обещал.
   — Как же тогда удалось ему совершить свою месть?
   — Ну, это несложно. Если ваш знакомый полковник Иргашев мог использовать Коста на воле против вас почти полгода, так почему я не мог взять Азата из колонии всего на несколько часов. Люди Ашота, хорошо изучив привычки Бекходжаева, разработали план, и Азату преподнесли все на блюдечке с голубой каёмочкой — вся операция заняла пять минут.
   — Значит, раскрыть это преступление будет непросто и есть гарантии безопасности?
   — Трудный вопрос, особенно насчёт гарантий. Я не знаю, как раскрываются у нас преступления, но то, что Азат Худайкулов через три часа вернулся на место, в заключение, это точно. А при его нынешнем опыте жизни брать на себя ещё одно убийство, теперь, правда, своё, — безумие, тем более он знает, что, когда выйдет, получит помощь не от Бекходжаевых, а от меня. А о том, что я слов на ветер не бросаю, он знает, убедился в моих возможностях. Гарантии скорее в другом. Помните, я говорил: нам неважно, кто нанесёт удар Бекходжаевым, мы не тщеславны, нам важен результат. Я упоминал, что Анвара Бекходжаева уже давно приговорили, и он об этом знал, знали и в прокуратуре. Впрочем, многие хотели бы посчитаться с ним, и не только уголовники и дельцы, ему и за его донжуанство давно обещали оторвать голову — вы же знаете, в районах на этот счёт строго, а он и тут плевал на понятия чести и морали своего же народа. Так что поле деятельности у следователей и без нас широкое; если надо будет, подбросим и другие варианты — там есть кому держать под контролем ход расследования. Свести счёты и дурак сумеет, а вот жить и радоваться назло врагам не каждому удаётся. В конце концов, Азат у нас в руках ещё лет пять, — закончил, как всегда неопределённо, Шубарин.
   Они ушли далеко, занятые разговором, почти до старой махалли Допидуз, и, когда возвращались обратно, наткнулись на спешившего навстречу Коста.
   — Я от общества — вас ждут к столу. Ким с Георгади хотели бы уехать домой, — сказал Коста, обращаясь к Артуру Александровичу.
   — Скажи, мы будем через пять минут, — ответил Шубарин, и Коста в мгновение ока растворился в темноте.
   Когда они снова вошли в банкетный зал, Амирхан Даутович заметил, что поминки превратились в очередную гулянку — прибавилось, и заметно, много новых лиц; но стоило Артуру Александровичу сказать несколько слов Плейбою, как шум, гам, смех моментально стихли, и все чинно заняли места за столом. Адик с помощниками внесли ляганы с обещанными Шубариным особенными мантами
   — обложенные зеленью, посыпанные красным корейским перцем, смотрелись они аппетитно, и все взгляды дружно потянулись к Артуру Александровичу. Но вдруг поднялся один из тех незнакомых мужчин, что находились в компании с самого начала. Все за столом, как понял Азларханов, делалось только с ведома Шубарина — значит, настал черёд и для этого человека. Говорил он тоже долго и не менее искусно, чем сам Шубарин, и хотя он старался придерживаться темы, то есть поминок незнакомой ему Ларисы Павловны, он то и дело ловко съезжал на другое, ради чего, наверное, и был приглашён сюда. Он говорил о том, что удостоился большой чести разделить горе, выпавшее на долю большого друга его давних друзей, и он готов служить верой и правдой таким людям, для которых горе ближнего воспринимается как своё.
   Говоря, он все поглядывал на Артура Александровича, как тот воспринимает сказанное. Делал он это, на свой взгляд, ловко, осторожно, но ему мешало выпитое, и Амирхан Даутович ясно понимал, что сегодня Японец вербовал в свою вотчину ещё одного, и наверняка влиятельного человека, поражая его богатством стола, а главное, щедрым вниманием к своему ближнему.
   Слушая после прогулки говоривших, Амирхан Даутович пытался понять, кому ещё известна новость, которой одарил его Шубарин, но установить это было непросто. Конечно, Файзиев знал, потому что слишком внимательно глянул на прокурора, когда они вернулись, и, поднимая рюмку, кивнул с намёком, словно поздравляя его. Наверное, застолье продолжалось бы до глубокой ночи, потому что на столе и выпить и закусить было более чем предостаточно, но засобирались домой старики — Ким и Георгади, и Артур Александрович вместе с Ашотом поехали развезти их по домам. Это и послужило сигналом к завершению, и недогулявшие стали переходить в большой зал, где оркестр наяривал жизнерадостные ритмы.
   Вскоре за столом остались только Азларханов и Икрам Махмудович, да чуть поодаль Коста с аппетитом доедал самсу. Наверное, Плейбою хотелось что-то сказать юрисконсульту, и он сделал знак Коста. Тот быстро покинул банкетный зал, вместе с ним ушли и официанты. Амирхан Даутович, вроде не заметив жеста Икрама Махмудовича, пересел поближе к Файзиеву и налил коньяку ему и себе
   — он хотел сам завести нужный разговор, у него уже созрел кое-какой план.
   — Давайте, дорогой Икрам Махмудович, выпьем за здоровье моего самого ценного друга, всесильного Артура Александровича — отныне я ему обязан по гроб жизни и буду служить верой и правдой до последнего дыхания.
   Файзиев как-то странно посмотрел на него:
   — За Артура Александровича выпью с удовольствием, — и опрокинул рюмку коньяка залпом, как пьют водку. — А вот с тем, чтобы считать себя обязанным ему до гробовой доски… По-моему, вы поступаете несколько опрометчиво, переусердствовали.
   — Да вы же не знаете, — сказал с притворным возмущением Амирхан Даутович. — Он… он отомстил за смерть Ларисы и снят с моей души такой камень… Мне теперь от жизни ничего не надо — справедливость восторжествовала, зло наказано.
   — Почему же не знаю? — усмехнулся Файзиев. — Знаю. Вы зря недооцениваете меня, в этом деле, я считаю, есть и мои заслуги: к тюрьме нашёл подходы я.
   — Спасибо и вам, Икрам Махмудович… — благодарно закивал прокурор.
   — Дело не во мне, — нетерпеливо отмахнулся Файзиев. — Устроил это Шубарин вовсе не ради вас и уж тем более не ради торжества справедливости, как он обычно любит представлять свои затеи, — он далеко не Робин Гуд, каким хотел бы выглядеть.
   — Тогда ничего не понимаю… Зачем же ему тогда так рисковать? Убийство прокурора все-таки…
   — Вот с этого вопроса и надо было начинать, — назидательно объявил Икрам Махмудович. Наверное, он решил, что именно сегодня ему выпал шанс перетянуть юриста на свою сторону. — Дело в том, что пять лет назад, когда вы ещё были прокурором, он уже имел интересы в вашей области. Сначала, правда, незначительные. Но вы ведь изучили его хватку, аппетиты — ему только палец покажи, он всю руку отхватит. Он действительно толковый инженер, а как финансист и предприниматель — просто гений. Сколько раз мы выручали прогоревших коллег, выкупая у них оборудование и сырьё, разумеется, за бесценок, и налаживали дело так, что вокруг только диву давались. Уметь поставить на поток — главное наше дело. Тогда он полагал, что обоснуется в вашей области навсегда, там будет у него резиденция. Много он своих денег вложил туда, и дела, у него пошли не хуже, чем здесь, и покровители у него были там, — кто бы вы думали? Бекходжаевы… Наверное, помогая ему развернуться, они и не предполагали, какой золотоносной курочкой окажется Артур Александрович — деньги потекли рекой. Но Бекходжаевы не учли одного: Шубарин согласен делиться и кормить многих, но хозяином дела и денег он считает только себя. Короче, нашла коса на камень.
   Тогда он ещё не имел власти над преступным миром, как сейчас, он бы живо поставил их на место. Бекходжаевы через нового прокурора области, давнего своего друга, обложили Шубарина со всех сторон, и Артур Александрович вынужден был оставить налаженное дело, личное оборудование, станки и ретироваться из области, даже не выбрав пай. Я знаю людей, которые видели, как лютовал тогда Японец. Нет, не о потерянных деньгах жалел — он не мог простить предательства, коварства, не смог снести позора и унижения, — он поклялся тогда, что Бекходжаевы заплатят ему за это только кровью. Вот и подкараулил свой час, да так расправился, что комар носа не подточит. Пройдёт время, и он пошлёт к ним их старого знакомого Коста и предъявит ультиматум, чтобы вернули ему то, что он вложил, да ещё и прибыль за все годы, — я знаю, такие расчёты старики Ким и Георгади давно уже подготовили. А если не вернут, а сумма перевалила за миллион, — он убьёт следующего Бекходжаева, и так до тех пор, пока не добьётся своего — он безжалостный человек…
   — Страшный человек! — невольно вырвалось у прокурора.
   — Настоящий мафиози, — согласился Файзиев, — не зря боится его прокурор Хаитов. И знаете, любимый фильм у него «Крёстный отец» — он его каждый месяц смотрит. Мне кажется, он у них, в Италии или Америке, все быстро к рукам прибрал бы, а теперь и вас в это дело впутал… — Плейбой вдруг осёкся, поняв, что сказал лишнее, и громко позвал Адика, попросив чайник чая.
   Разговор сразу как-то разладился, и прокурор понял: Икрам Махмудович почувствовал, что упустил шанс перетянуть его в свой лагерь, хотя нынче вроде, как никогда, был близок к этому.
   Вот-вот могли вернуться Шубарин с Ашотом, а Амирхан Даутович сегодня уже не желал ни с кем общаться — слишком серьёзный оборот принимали события. Не хотелось ему оставлять Файзиева без надежд: кто знает, к кому придётся вдруг обращаться за помощью, чтобы уцелеть, поэтому он сказал:
   — Я признателен вам — вы на многое открыли мне глаза. Но я вынужден все перепроверить и, взвесить своё положение, разумеется, не затрагивая ваших интересов, — вы ведь сами сказали, что Артур Александрович безжалостный человек. Я думаю, мы с вами ещё продолжим сегодняшний разговор и проясним свои отношения на будущее. — И, оставив Икрама Махмудовича переваривать сказанное, прокурор поднялся из-за стола и направился в конец зала, где висел портрет Ларисы. Осторожно сняв застеклённую фотографию, он вышел с нею в узкий коридор, что вёл прямо в гостиницу.
   — Пауки! — вырвалось у него вслух, едва он закрыл дверь своего номера.
   Он понимал: не обладай Шубарин властью и не имей за плечами опыт поражения от Бекходжаевых, семейство Файзиевых и дня не церемонилось бы с ним, и так же, как Бекходжаевы, попытались бы все прибрать к рукам; но теперь Японец был учен и всегда начеку, оттого и не во всем доверял Икраму Махмудовичу.
   А может, убийство Анвара Бекходжаева заодно и предупреждение семейке Файзиевых? Не мог не догадаться столь проницательный человек, как Шубарин, на что нацелилось окружение Плейбоя. Опять возникали вопросы и вопросы, и главный: почему вдруг осёкся Файзиев, сказав: «Вот и вас втянул в дело…»? Что крылось за этим? Во что ещё втягивает его Шубарин?
   Азларханов догадывался и о том, в какую зависимость попал к нему теперь сам Файзиев: стоило прокурору только намекнуть Шубарину о разговоре в пустом банкетном зале, и жизнь Икрама Махмудовича оказалась бы под угрозой.
   Вдруг его взгляд упал на фотографию, и мысли о главарях тайного синдиката, наёмных убийцах и мерзавцах прокурорах улетучились сами собой — сегодня день Ларисы, и кощунственно думать о другом, даже если это самые неотложные дела. Он снял со стены блеклую репродукцию и повесил на её место фотографию Ларисы, убрав траурную ленту.
   «Благословила бы меня Лариса на то, что я задумал, будь жива, зная, какому риску я себя подвергаю?» И, вспомнив давние дни и споры с ней о законе и праве — она точно так же интересовалась его работой, как он её керамикой, ответил себе: да, Лариса понимала, чему посвятил жизнь её муж, и слово «долг» было для неё не пустым звуком, потому что выросла она в среде русской интеллигенции. И опять мысли его закружились вокруг понятий «честь», «достоинство», «долг», и, рассуждая об этом, он неожиданно наткнулся на парадоксальное открытие: хоть он обладал большой властью — и не один год, ему ни разу не пришлось принимать такое ответственное решение или совершать поступок, равный тому, который предстоял ему теперь. И вдруг, только сегодня, сейчас, в годовщину смерти жены, он понял, что внутренне никогда не слагал с себя полномочий прокурора, хотя официально лишился этой должности, — от этой мысли стало как-то спокойнее на душе, исчез страх, сидевший в нем, как гвоздь, весь вечер.
2
   Прошло две недели… Амирхан Даутович ни разу не виделся с Шубариным после поминок Ларисы — в ту же ночь Артура Александровича поднял поздний звонок из Москвы, и он срочно улетел в столицу. Две эти недели Азларханов провёл с большой пользой для себя, понимая, что времени у него в обрез: много занимался делами, подготовил несколько документов, которые наверняка обрадуют Шубарина, а главное, он понял из бумаг некоторые принципы непотопляемого айсберга. Хитрый трюк финансовых мошенников преклонного возраста Кима и Георгади и их главаря Японца состоял в том, что они организовали немало предприятий на стыке двух областей или двух районов, с одним и тем же штатом: по одну сторону границы существовало реальное, по другую фиктивное производство, как тот армянский авторемзавод, — это давало им большие возможности манипулировать финансами и сырьём, вроде как обходясь без мёртвых душ и без откровенного подлога.
   Нащупал Ликург и несколько банков, откуда слишком щедро снабжали их чековыми книжками на крупные суммы, которые без труда становились наличными деньгами; через эти банки они наверняка получали наличные деньги, «заработанные» и по другим каналам. Прежде чем отдать Коста пачку сторублевок, Амирхан Даутович отметил в записной книжке банковский штамп и, выйдя по документам на этот же банк, утвердился в своей мысли, что именно там приберегали для Шубарина крупные купюры. И пачки денег — сторублевыми купюрами из этого же банка — наверняка хранятся в тайниках у первого секретаря Заркентского обкома партии, главного покровителя и друга Шубарина: вряд ли тот доверял такие суммы сберкассе, — когда-нибудь прокурор собирался выстроить и эту линию.
   Вернулся из Москвы Шубарин днём и первым делом заглянул в кабинет Азларханова.
   — Рад вас видеть в добром здравии, — едва переступив порог, сказал, радушно улыбаясь, Артур Александрович. — Надеюсь, вы не подумали, что в такой сложный момент я бросил вас? Я наказал Коста до моего приезда особо тщательно присматривать за вами и через день звонил ему, не замечает ли он что-нибудь подозрительное вокруг вас. Слава Богу, никаких происшествий, но теперь я рядом с вами, и душа моя спокойна — я не люблю удаляться от своих дел, даже если имею хороших помощников. Но дела есть дела, и есть люди, которым я не могу отказать в помощи, если они попали в беду, оттого и срочный вызов в Москву: решил и чужие и свои проблемы. Как служебные успехи?
   Амирхан Даутович молча пододвинул к нему красную папку с оттиском: «На подпись».
   Артур Александрович быстро пробежал глазами все четыре документа и тут же дал им оценку, правда, пытаясь придать сказанному шутливый тон:
   — Каждый из этих циркуляров вы могли продавать мне поштучно, и сколько бы я ни заплатил, думаю, что не прогадал бы. — Вспомнив что-то, добавил: — А у меня для вас тоже припасены подарки, — и открыл кейс, вроде того, что Азларханов некогда видел в руках у Коста. — Это швейцарские часы «Роллекс», надеюсь, они вам понравятся — солиднее не бывает, золотые, с платиновым циферблатом и стрелками. Многофункциональная счётная машинка «Кассио» — она необходима вам в работе — и маленький диктофон «Шарп» — можете наговаривать текст для машинистки у себя в кабинете: я вижу, она раздражает вас своей медлительностью.
   Амирхан Даутович раскрыл коробку с часами — они и в самом деле оказались великолепными: массивные, с гранёным хрустальным стеклом.
   — Ну, теперь мне будет завидовать сам Коста, — пошутил юрисконсульт, но Японец покачал головой:
   — Нет, не должен — ему я тоже привёз прекрасные часы в подарок. Коста и для меня и для вас очень нужный человек, он долгое время был у Бекходжаевых доверенным лицом, и мы нанесём им с его помощью ещё один сокрушительный удар.
   Узнав о приезде Шубарина, с третьего этажа спустился Икрам Махмудович. Увидев в руках у Амирхана Даутовича коробку с часами, он совсем не солидно, по-мальчишески обиженно спросил:
   — А мне?
   Артур Александрович в ответ рассмеялся — он, видимо, был в хорошем настроений — и, обняв Файзиева, сказал:
   — А тебе подарок посерьёзнее: я решил твой вопрос с белым «мерседесом» — посылай человека, пусть пригоняют. Машина Санобар, которой ты завидуешь, просто колымага по сравнению с этой моделью: обивка из мягкой красной кожи, белые, из ламы, чехлы, кондиционер, бар… двести сорок лошадиных сил!
   Файзиев взвизгнул от радости и пустился плясать посреди кабинета, и в этот момент вошли Ким и Георгади, неразлучные, словно сиамские близнецы, старики.
   Подарки открыто лежали на столе — Амирхан Даутович не пытался их убрать, и оттого не ясно было, доволен он ими или нет. Стало шумно, и Артур Александрович, незаметно озорно подмигнув Азларханову, увёл незваных гостей в свой кабинет.
   Прокурор и после ухода Шубарина долго не убирал со стола дорогие презенты из Москвы: нет, он не любовался ими, хотя они не вызывали в нем и неприязни, он просто был равнодушен к ним — все эти страсти с модными тряпками и престижными вещами прошли как-то мимо него и Ларисы. Он думал о том, сколько есть путей и способов подкупа: деньгами, должностью, женщиной, машиной, модной одеждой, редкой книгой, дачей, антиквариатом, драгоценностями, спортивным снаряжением… Наверное, существует целая наука, которой в совершенстве владел Японец: он-то знал, как к кому подступиться — старому и молодому, мужчине и женщине, богатому и бедному, жадному и моту, трезвеннику и пьянице, лодырю и трудяге…
   Да, внимательный человек Артур Александрович.
   Амирхан Даутович вспомнил две прошедшие недели. Догляд за ним Коста в это время действительно был особо тщательным, хотя Джиоев ни о какой опасности не говорил, не предупреждал и даже не намекал, видимо, чтобы не беспокоить. Но несколько раз, выходя в гостиничный коридор, он встречал там Коста, неизменно собранного, улыбчивого, учтивого. Значит, существовала какая-то опасность, которой остерегался Шубарин? От кого она должна была исходить? От Бекходжаевых? А может, его изолировали от человека, который хотел передать ему особо важную информацию? Тогда кто же он? Не прокурор ли Адыл Хаитов? С ним ведь они так толком и не объяснились, и на поминках Ларисы им не дали возможности и минуты побыть наедине.
   Прокручивая в памяти вечер в банкетном зале, Азларханов почувствовал, что, кажется, Хаитов действительно порывался ему что-то сказать, а может, даже и что-то передать. О чем бы поведал ему старый знакомый, дольше других сопротивлявшийся системе Шубарина? Надо попытаться как-нибудь связаться или встретиться с ним. Может, Хаитов так же, как и он, вступил в контакт с Шубариным с единственной целью — нанести в конце концов ему удар? Этот вариант следовало продумать и проанализировать особо тщательно, потому что Амирхан Даутович чувствовал страх прокурора перед Шубариным. Да, такой союзник, обладающий официальной властью, не помешал бы, но пока приходилось рассчитывать только на свои силы.
   В конце рабочего дня Шубарин зашёл к Амирхану Даутовичу ещё раз.
   — Поужинаем вместе по случаю моего приезда и обмоем «Роллекс», чтобы носились? — предложил он и, по привычке не дожидаясь ответа, продолжал: — Я привёз кое-что из Москвы: ваше любимое баночное пиво «Дрейер» и к нему краба свежемороженного килограммов на пять. Икрам Махмудович уже отправился в «Лидо» распорядиться насчёт ужина. И старики наши на краба придут… Посидим, я люблю видеть своих людей рядом, и лучше всего за накрытым столом. Это объединяет, даёт чувство семьи. — Внимательнее всмотревшись в осунувшееся лицо Амирхана Даутовича, сказал неожиданно: — Что-то вы неважно выглядите, прокурор, вас гнетёт наш самосуд? Но другого способа мести я, к сожалению, не знаю. У вас, мне кажется, психологический шок — это бывает, бывало и со мной вначале, надо привыкать — большое дело требует крепких нервов.
   А впрочем, может, вам стоит развеяться, сменить обстановку на две-три недели, попутно и хорошим врачам показаться? Через неделю Гольдберг, наш заведующий цехом овчинно-шубных изделий, едет в Москву — как обычно, снимать мерку с нужных людей для дублёнок. Не составить ли вам ему компанию, он заодно и представит вас своим клиентам, многим мы уже не первую дублёнку шьём. Побудете в Москве, вы ведь там учились, тряхнёте стариной. Вам забронируют прекрасный номер в гостинице «Советская», будет закреплена частная машина. Правда, Яков Наумович ездит только поездами, самолёты не переносит, но двухместное купе в вагоне СВ вам в Ташкенте обеспечат. Настоящее путешествие, три дня у вагонного окна! Ну как? Соблазнил?
   — А что, прекрасная идея, — оживился Азларханов. И впрямь разрядка и отдых ему сейчас не помешали бы. Надо многое обдумать, но без посторонних всевидящих глаз. — Признаться, я напуган каким-то предчувствием беды, плохо сплю и, если бы не присутствие Коста рядом, наверное, издёргался бы совсем. Конечно, если Гольдберг не возражает, я с удовольствием составлю ему компанию — я уже давно не был в Москве…
   — А почему он должен возражать? Надеюсь, вы приятно проведёте время в дороге и в столице. Кстати, Яков Наумович в своё время закончил философский факультет МГУ, образованнейший человек, я с удовольствием бываю у него дома. Убеждён, у него одна из лучших частных библиотек в Ташкенте, такие раритеты имеются… Ну вот и отлично, что договорились. В дорогу вам все подготовят, только одна просьба… — Шубарин заговорщически понизил голос: — Никому, даже Икраму Махмудовичу, о поездке ни слова. Я объявляю о командировке вечером накануне отъезда. И ещё личная просьба, чуть не забыл, если вас не затруднит. — Он вынул из верхнего кармашка пиджака чью-то визитную карточку. — Пожалуйста, запишите: Кравцов Николай Фёдорович, рабочий телефон… вы учились с ним в аспирантуре в одной группе. Неплохо бы возобновить контакты, а через него и с другими товарищами по курсу. Англичане говорят: школьный галстук объединяет крепче родственных связей. Устройте ужин в хорошем ресторане, денег не жалейте… Пока никаких конкретных задач — возобновите контакты, а там видно будет.