Страница:
Перекидывая в руках разгоряченный топор, я обошел недорубленную падубу вокруг, прицельно щурясь и играя бровями. Ядреный сколеоз! В смысле склероз. Никак не могу вспомнить, кого ж это я еще приобидел? А? Не тебя, ушастый? Не, я серьезно… Ежели чего… ты скажи.
– Припоминай, Мстиславка! – Суетливый бородач опять забегал, сопя и тяжко подпрыгивая от нетерпения. – Самая немножка осталась!
– Язвень? Сокольник? Куруяд? – неуверенно бормотал я, напрягая склеротичную память. Кого еще я мог за эти два дня обмануть, обхитрить, обуть, обобрать, обесчестить? Старцев? Данила? Ластенька? Бесполезно: только искры да мелкие щепочки секутся из-под топора. А проклятая секвойя снова будто окаменела! Торчит, аки эстонский пограничный столб назло ядерной войне. Ядовитый сок так и хлещет из рубленой раны. Корни гудят… Сопротивляется, бамбук позорный! Сейчас бы бензопилу…
Я не успел вспомнить заветного имени. Дело в том, что одна моя знакомая – опытная жрица-мокошистка, злая фашистка и подлая натовка – нанесла ответный удар. Ваш любимый супергерой вмиг как-то позабыл о всех прочих делах… выронил топор и схватился за горло: змейка-удавка похолодела… льдисто прижгла кожу… мелко задрожала… и сжалась резко, жестоко, насмерть. Мокошь, стало быть, решила поспешить. Уделать непокорного раба.
Красивая сиреневая клякса разбухла перед глазами. Глаза дружно полезли из орбит. В мозгу захрустело, и я непроизвольно факапнулся (типа упал навзничь). Носом в траву. Тело кинулось агонизировать. К счастью, толстый дядька не дремал. Успел-таки зацепить змейку шершавым пальцем (оцарапал мою нежную кожу на загривке) и быстро дернул книзу. Шею обожгло – на миг показалось, будто стальной шнур перерезал горло!
– Экая гадость, однако… Сколько ни давлю их, всякий раз удивляюсь… – пробормотал толстый врач, разглядывая сорванную гниду. Змейка повихлялась в его жестких пальцах – и затихла, вытянулась, почернела. Кудрявый айболит размахнулся – рраз! Зашвырнул соплисто-чешуйчатого гада чуть не на середину озера.
– Со дна явился – на дно опустился! – и рассмеялся: тонко, будто по-девичьи. Точно – юродивый сельский фельдшер. Факт.
– Сс… С-п. Спссиб… – сказал я, ощупывая шею слабой ладонью.
– Бога благодари, – заметил дядька, вытирая скользкие руки о залатанный бурый подол. – Теперича живи осторожко. И про пагубу свою недорубленную не забывай. Когда припомнишь имя обиженного человечка – приходи сюда, да топор прихвати поострее. Доделай начатое.
– Непременно, дяденька, – прохрипел я, ворочаясь в траве. О счастье! Я вновь могу и кашлять и глотать!
– Скажите доктор… Я буду летать? – спросил я, вспомнив о звездной карьере в рядах ВВС. – Доктор? Эй, врач? Ау, профессор?
Увы мне. Сумасшедший профессор испарился. Видимо, спешно отбыл по срочному вызову в другой район страны.
На месте, где он только что стоял, теперь поблескивала маленькая голубая лужица. Совсем не то, что вы подумали: просто подземный ключ пробился наружу и с легким шумом разливался по траве.
…Каждый занимался своим делом. Солнце жарило в темя. Комары кусали. Шея болела. Опустив в ледяную воду мозолистые подошвы, сидел я на сером каменном валуне и обдумывал ситуацию. Каковы координаты мои? Успею ли к обеду в ближайший населенный пункт? И как достать летучий сапог с озерного дна?
– Водоем-водоем, ты Байкал? – спросил я у озера (с тоски). Озеро не ответило: хотело, видимо, сохранить инкогнито. И сапога не возвращало. Злое.
Тут сдвинулся камень. Огромный валун подо мною дрогнул и тихо тронулся вперед. Типа в воду. Прочь от берега. Гы: аттракцион.
«Началось», – спокойно понял я. Друзья давно предупреждали. Еще в школе они пугали меня, несмышленого младшеклассника, мифической бледной горячкой. Глупый, не слушал я дружеского совета.
Но нет! Я не брежу! Камень и впрямь ползет в воду! Более того – фантастика! – все громче слышен сиплый шепот, похожий на болотное бульканье грязи:
– Раб… непокорный раб… одумайся… вернись…
– Добрый день, – вежливо сказал я говорящему камню. – Фамилия моя Бисеров. Я – свой, я – летчик. Меня сбили враги. Помогите…
– Беглый… наглый… иго сбросил… змеицу разорвал…
– Уважаемый камень! Извините, что я к вам обращаюсь, – жалостливо всхлипнул я, поджимая ножки. – Не убивайте. Мы сами будем летчики не местные… Нет денег на документы… Пожалейте… Переправьте, пожалуйста, на противоположный берег. К ближайшему населенному пункту – да поживее, шеф, в натуре, а то к обеду опоздаем.
Валун не ответил. Отполз в воду на добрых три метра – погрузился уже почти полностью. Вода подступила к моей заднице.
– Э, шеф, осторожнее! Не дрова везешь! – недовольно проворчал я. И несильно, но требовательно постучал по каменному кумполу шефа. Видимо, это его взбесило. Глыба дернулась, покосилась – я едва не соскользнул в воду…
И обомлел. Случился фокус: с обеих сторон у валуна отросли короткие ручки. С жесткими морщинистыми пальчиками. Жадно шевеля желтыми коготками, старческие конечности потянулись к моей заднице. К счастью, я ловкий. Успел кинуть тело в воду.
– Не уйдешь… Не избегнешь! – злобно дохнуло за спиной; когти горячо полоснули по спине – я визгнул, отпрыгнул, глянул: так и есть. Не сидится бабкам в богадельнях. Рвутся бабки летчиков ловить!
Из трехсот тысяч читателей не менее одиннадцати наиболее проницательных уже догадались, наверное, что это была Корчала. Милая пожилая дама, которая не далее как позавчера продала мне секрет управления летающим мокасином (в обмен на обещание пожизненно носить на шее ее серебряную змейку). Хе-хе. Привет, старая клюшка. Поймать меня задумала? Вольного испанского летчика? Гы. Неужели на высших курсах жреческого мастерства не обучали вас скоростному плаванию на груди? Пока ты барахтаешься, изнемогая в тщетных попытках выползти на берег, я успею вытряхнуть всех пиявок из шевелюры, поскакать на одной ножке и просушить свои неопреновые гидроподштанники! Весело взбивая брызги, я выбежал на скользкий травянистый берег.
На берегу уже встречали. Две седых волчицы с желтыми клыкастыми улыбками и совершенно обнаженная девушка с молочно-белой кожей и сиреневыми глазами. Неестественно сиреневыми.
Ой. Здрасьте, девочки.
– Стозваночка, ты? Откуда, мать… Вот радость… – смущенно пробормотал я, каменея. Странное явление: обнаженная внешность подружки на этот раз не произвела возбуждающего действия на мой здоровый мужской организм. Потому ли, что глаза у молодой Стожаровой жрицы лучились злобным фиолетом? Или потому, что отсветы горящего взгляда жутковато играли на тонкоскулом личике с улыбчиво приобнаженными верхними зубами, грызущими золотистую цепочку, оплетенную вкруг головы и спущенную на лицо будто стильные, ювелирно украшенные удила? Впрочем… может быть, и потому, что на ногах у Стозванки были красивые, модные лошадиные копыта. Бледно-золотистые, мохнатые, с легким желтым крапом по щиколоткам – видимо, от Версаче.
Вы спрашиваете, почему я не бросился в объятия милой девочки? Парадокс. Сам не пойму. Казалось бы, все при ней: голубые глаза, любящее сердце, массивные молочно-белые груди, узкая талия, сребрящийся кобылий хвост грациозно опущен между гладких стройных ног…
В легком замешательстве я обернулся. Отступать некуда: позади Корчала. Старушка уже почти целиком вылезла из камня – путаясь в складках седого шлафрока, доброжелательно тянулась костлявыми ручками и похрустывала беззубыми челюстями.
– Раб! Невольник! – прохрипела она, несимметрично раззевая темную маленькую пасть. В старческой руке что-то сверкнуло: змейка! Опять старуха протягивает мне скользкое ожерелье!
– Мой… купленный… здесь доказательство… наш залог! – прошипела пожилая дама, размахивая металлической змейкой. Во дура глупая.
– Нет. Ложь. Не твой, – жестко раздалось в ответ. Гулко бухая копытами на толстой платформе, поводя неестественно налившимися бедрами, Стозванка приближалась – и пара белых хищниц, недобро нагибая морды, тронулась следом за юной жрицей.
– Он. Принадлежит. Батьке. Стожару. – Сиреневые глаза колко блеснули, и вдруг – в белых пальчиках Стозванки развилось… нежно-розовое, легкое, поникшее пушистыми кисточками… волшебный пояс полуденицы Метанки. Знакомый артефакт.
– Он. Продался. Стожару. – Стозванка улыбнулась еще эффектнее, показывая желтоватые лошадиные зубки. – И у нас. Залог. Имеется.
Вместо ответа старуха негромко заурчала, мелко тряся патлами – туча известковой перхоти распухла над водой, камень вздохнул и расселся, выпуская из себя горбатое плечистое тельце бабушки. Я вздрогнул: пенсионерка решительно поползла в атаку, загребая мутное мелководье отросшими темными когтями. Примерно так американские пехотинцы в 1944 барахтались в грязной водичке под Дюнкерком.
Они сошлись. Волна и камень, труха и плесень сшиблись лбами. Не волнуйтесь! Я успел отскочить в сторону. И получил редкий шанс на халяву насладиться зрелищным поединком озлобленных жриц.
В синем углу ринга ржала и грызла вспененные удила молодая кобылица Стозванка, чемпион Стожарья по кикбоксингу и копытному бою (тяжелый вес, серебряные копытца, тройной допинг скипидара); в кроваво-красном углу ринга тяжело скакала, отбиваясь от ревущих волков, опытная ветеранша астрального карате, легендарная Корчала. Окружающий мир мгновенно поделился на два лагеря фанатов: за Корчалу болели мухи и вороны. Они скандировали лозунги и махали плакатами: «Смерть коням!» – втайне надеясь, видимо, поживиться вскорости аппетитной свеженькой кониной. Озверевшим корчалистам противостояла менее шумная, но более сплоченная толпа голодных рыб и загодя нетрезвых раков. Потрясая шарфами и транспарантами, они мечтали о сладкой минуте, когда жуткий навар лошадиного копыта отошлет обмякшее тельце старушки на середину их родного озера.
Лично я болел за старуху. Все-таки она билась сразу с тремя противниками! Ие, бабка! Давай-давай! Фофана им, фофана в лобешник! Оле-оле-оле! Старушка отважно встретила натиск седых хищников: хлесткий удар костяной лапы – и первый волк, визгнув, наискось отлетел в воду, разматывая за собой клубочек родных внутренностей. Наша половина стадиона радостно взревела. Я кинулся обниматься с мухами и воронами.
Увы: вскоре противник перехватил инициативу. Вторая Стожарова волчица оказалась ловчее покойной коллеги: запрыгнула бедной бабке на плечи и намертво вцепилась в загривок. А тут и Стозванка подоспела: вертя взмыленным крупом, принялась наотмашь мочить старушку копытами. При этом грудастая кобыла весело повизгивала и мотала облонденной гривой, заплетенной в хитрую косицу. Бабка ушла в глухую защиту, плюясь пылью и ужимаясь в угол ринга…
Вдруг раздался приглушенный хлопок. Видать, кто-то из фанатов кинул на ринг петарду. Ах, вовсе нет! Гораздо серьезнее. Стозванка обмерла, присела на мощные задние ноги и – удивленно обернулась. Любопытное дело. Прямо в лошадином лбу – меж изумленных сиреневых глаз – появилась темная дырочка. Тридцать восьмой калибр, догадался я и вздохнул. Когда-то у нас со Стозванкою была маленькая межвидовая любовь… Прощай, кобылица молодая, в мелки кольца завитая. Так и не довелось испить чашку чая на двоих…
Стозванка еще тихо заваливалась на бок (придавливая визжащего волка) – а уже второй хлопок распорол внезапную тишину над стадионом. На этот раз удивилась старенькая Корчала. Она не успела даже наспех нацарапать завещание. Пуля была дурой. Она по-дурацки щелкнула бабушку повыше переносицы. Бабка огнисто икнула (из ушей ударило дымом) – и повалилась на спину, в мягкую воду.
Некоторое врямя над полем боя стояла тишина – только ритмичный хруст от моргания выпученных глаз ошарашенных зрителей. Наконец фанаты начали приходить в себя, свыкаясь с жестоким ударом судьбы. Вороны и мушки скорбно потянулись к остывающему телу лошедевы. Рыбки и рачки, вздыхая и давя друг друга, собрались на мелководье – проститься с новопреставленной старушкой. Напрасно. Оплакивать и кремировать было уже некого: тела волшебных жриц растаяли за полторы минуты. Серебристая туша лошедевы размякла как глыба дешевого пломбира и резко превратилась в лужу лунного молока, от которого валил теперь зловонный дух испарений. Костлявое тело старушки потрескалось и с хрустом распалось на тысячу маленьких грязных камушков.
А я осторожно высунул голову из травы и приступил к внимательному озиранию окрестностей. Откуда постреливают? Поразительно. Снайперов не виднелось. Зато конкретно виднелась тонкая фигурка в сарафане цвета хаки – невдалеке, возле плотины. Сельская девушка (почему-то незнакомая – до сих пор!) стоит на краю дамбы и… кажется, удит рыбу! Йо-майо. Вокруг бабки с кобылами бьются, а барышня карасей улавливает. Окрест крушатся черепа, а у нее румянец на смугленьких щечках. Чисто случайно рядом оказалась. Ангел. Интересно: ствол с глушителем у нее за корсажем или под юбкой?
Вальяжно приподнявшись из травы, я урегулировал прическу и, вложив длани в карманы, неспешно подгреб к девушке. Ух ты! Хорошенькая. Сорочка гордо топорщится на груди, и я знаю почему – там спрятаны классные штуки. Продолговатые авиабомбы с красными кнопками. Точно-точно, Бивес! А вот сарафан странноват: в мутных разводах, будто камуфляж. И взгляд недетский: отмороженный.
Приближаясь, я разглядывал это чудо в сарафане. Поначалу принял цыпочку за цыганочку: кожа цвета растаявшего «Тоблерона» с миндалем, глаза – не то карие, не то грязно-зеленые. Жесткие волосы в традиционную русскую косу не увязываются – скорее напоминают ворох стального троса в мазуте. Однако… нет, не цыганка. Я понял это, приблизившись. Цыганки такого роста не вызревают. Гы, парни: феномен. Девочка была почти двух метров в высоту!
Впрочем, не влияет.
– Капитан Бисеров, участковый инспектор, – представился я, потирая руки и проницательно щуря правый глаз. – Предъявите, барышня, документики.
Загорелая фифочка тряхнула головой (звякнули висячие славянские кольца у висков, густая связка вьющейся проволоки со звоном развалилась по плечам) и – презрительно повела ресницами, будто отодвигая участкового Бисерова на добрых три метра в сторону. Вцепилась бронзовой лапкой в удочку, аж ногти побелели – все, отныне не оторвет огромных глаз от поплавка.
– Тэк. Прописочки московской не имеем… Лицензии на рыбную ловлю не имеем… Непорядок, гражданочка, – промычал я, уже не пытаясь отвести левый (неприщуренный) глаз от кричащих выпуклостей под сарафаном. – Придется вас… этого-того… обыскать для начала.
– Спокойно, десперадо, – жестко сказала девка, блеснув темным глазом. – Не прикасайся ко мне, незнакомый сеньор. Я – честная молодая особа из небогатой семьи! В моей стране девушки умеют обращаться с навахой…
Я поймал себя на парадоксе. Вроде бы, по инструкции, полагалось немедленно и тщательно обыскать подозреваемую (например, вон в том прибрежном кустарнике). Однако выполнять инструкцию не хотелось. Фу, дылда чумазая. Небось грязнуля; на вокзале ночует. Дикарка; зубы ниткой не чистит. И ножик в кулаке зажат… Однако – надо сохранить лицо. Если не обыск – хотя бы протокол необходим.
– Это вы, гражданочка, из пистолетика стреляли? – спросил я строго, безуспешно стремясь сохранить лицо (проклятое лицо норовило строить глазки, улыбаться и плотоядно облизываться).
– Ах, красавчик! Ты шутник и балагур, настоящий мачо! – неожиданно ласково воскликнула дылдочка. – Знаешь, королевич, ведь я – всего лишь скромная поселянка. Что мне делать? В нынешнем году либералы победили на выборах, маис не уродился, кофе завяло на корню, а пальмовое мыло так подорожало! Тетка Урсула Макондо де лос Бурритос приказала идти на реку… За день нужно наловить на всю семью, а ведь у меня четырнадцать младших сестер, три сумасшедших бабушки и один незаконнорожденный дядя!
И она указала нежным пальчиком на корзинку. Внутри действительно лежала рыба – с полдюжины заспанных тихоокеанских анчоусов. Не придерешься, тля.
– Какая-то вы… подозрительная гражданка будете, – проворчал я. – Откуда взялись такие загорелые и бодрые? В стране, между прочим, июньский авитаминоз, морошка не уродилась, циклон на пол-России! Уж не иностранкой ли являетесь часом?
– Ах, милый сеньор! – страстно зашептала девица, играя изящными бровями. – Умоляю, не спрашивайте меня об этом… Это так тяжело, сеньор алькальд. А вы всегда заставляете меня говорить об этом и еще задаете эти страшные вопросы. А ведь и милая донна Роза тоже все время спрашивает, и дон Маракуйя да Маледиксьон, этот симпатичный продавец кофе из столицы, прежде чем зарезать любимого бойцового петуха, спрашивал свою покойную супругу. И даже подлая стерва Эсмеральда де лос Пажамас хотела спросить меня об этом, когда сажала мальвы. Да и старенький генерал Паджеро Мондео эль Ниньо, бывало, нет-нет да и спросит об этом, умирая. А ведь я сама часто спрашиваю себя: неужели я и правда вовсе не изменяла вам, и дону Родригесу, и покойному генералу Сомосе с проклятым доном Алехандро-и-Кристобалем-и-Санчесом, как утверждает эта стерва Мария-Эрнандес! И ведь не добавляла же я стрихнин в кофе этой стерве Летиции! И ребенок был не мой, а кухарки Амаранты… О! временами с ужасом думаю: «что, если я – это вовсе не я, а моя родная сестра?» Ах, милый сеньор, если бы вы знали… если бы ваше благородное сердце могло сострадать горестям честной девушки, скромной поселянки…
– Угу. – Я мрачно хмыкнул. Скромная поселянка, йокарный дудай! Вот вам кегли. От зоркого взгляда участкового Бисера не укрылась пара серебристых гильз, блестевших в траве у ног статной девицы. Ноги, кстати говоря, тоже были отнюдь не в лаптях. Даже не в валенках. В модных кожаных сандалиях на чудовищно высоком металлическом каблуке. По узкому ремешку, ласкавшему бронзовую лодыжку, струилась золотистая надпись: «Coco. Genuine Leather».
– Короче, мать, колись, – вздохнул я, устало усаживаясь в траву рядом с корзиной. – Рассказывай по порядку. Для начала поведай, где раздобыла в Х веке шведскую леску и крючки из нержавеющей стали? Затем объясни, откуда вам, честным славянским девушкам, известно про кофе? Неужто неутомимый новгородский сэйлсмен Садко уже завез его в Киевскую Русь вместе с видеокопиями колумбийских телесериалов? Наконец… почему племенной амулет стожаричей, висящий у тебя на груди, выполнен в виде октябрятской звездочки с портретом команданте Че Гевары?
Девица вздрогнула – испуганно вытаращила очи. Всплеснула руками, разом роняя удочку и наваху. Наблюдая падение страшного ножика в густую траву, я сразу вспомнил о необходимости самого пристрастного обыска подозреваемой рыбачки. До чего хороша! Глаза блестят, ветер от ресниц сбивает с ног!
– Ax, дон Бивес! [63]
– Дон Бисер, – поспешно поправил я.
– Дон Бисер, вы такой проницательный! Недаром народ прозвал вас великим лесным каудильо. Не зря в моей деревне величают вас «славянским Кастро» и «сермяжным Пиночетом»! Ничто не скроется от орлиного взгляда команданте Бивеса!
– Бисера, йошкин крот! Я – Бисер! А теперь хочу знать твое имя!
– Меня зовут… просто Агафья, – быстро сказала девица и покраснела.
– Неплохая попытка для начала, – кивнул я. – Попробуем еще раз.
– Кличут меня… Феклою, – помявшись, призналась подозреваемая. – Честно-честно. Агафья – это как раз таки моя родная сестра. Родители назвали ее в честь ценного вида алоэвидных кактусов.
– Красивое имя, – поморщился я. – Хрен с тобой, ласточка, будь Феклою. Главное – объясни, зачем безжалостно убила мою несчастную подружку Стозванку? А также не менее несчастную, практически безвредную пенсионерку по кличке Корчала? Извергиня ты, выродка! Отвечай!
Строго уложившись в полтора часа, смуглая Феклуша жаркой скороговоркой изложила подноготную. Заломательская хрень! Несмотря на врожденный ум, я практически ничего не понял. Создавалось ощущение, что на территории Древней Руси действует мафиозный колумбийский картель. Феклуша призналась, что у нее есть любимый хозяин-работодатель – геройский коррехидор, боевой генерал и теневой диктатор по имени дон Эстебан Техила. Дон Эстебан послал ее на боевое задание, чтобы… спасти команданте Бивеса (то есть Бисера! Бисера, любезный сеньор! не обижайтесь на бедную девушку!). Дон Эстебан, оказывается, искал моей дружбы. Кажется, он хотел нанять меня на работу.
Вот где бред. То есть по-честному бред был всегда. С первых минут этой идиотской игры. И все же: до сих пор были цветочки. Зато теперь, похоже, началась конкретная трава. Интересно, дон Эстебан Техила – это князь? Или богатырь? Может быть, божок славянский – навроде Чурилы?
– Я не могу работать на твоего обожаемого дона Эстебана, красавица, – заметил я. Вспомнил: надобно ведь, йоркский йомен, лететь в Немогарду за старцем Свенельдом. Что, уже забыли? А вот я не забыл. Потому что на меня ответственность положена. Последний раз напомню вам, потомки: надобно недоброму мазафакеру Чуриле в срочном порядке все мазы обфакать. А для этого надлежит крутого парня Илью (nickname: Moorometz) отыскать и от паралича вылечить. Это – мает. Однако процесс излечения инвалида Ильи невозможен без деятельного участия старого немогардского профессора Свенельда. Или академика Белуна. Или любого другого старого пня, награжденного золотой цепью Ордена перехожих калик… Отсюда мораль:
– Ты знаешь, Феклуша… мне пора. Давай-ка я тебя обыщу по-быстрому – сугубо для протокола. И – в полет. Курс на Немогарду. Небо зовет.
– Ах, сеньор де Бивес! Ты не можешь лететь! – Красавица внезапно повалилась на коленки и волнующе (!) вцепилась (!!) в бедро. – Ты должен остановить, приструнить этого растленного, бесноватого генерала Чурильо!
– Ну да… – растерянно улыбнулся я. – Именно это я и планировал…
– О этот чудовищный каудильо Чурильо! Он насилует стариков и убивает женщин! Обезглавливает посевы и расстреливает хорошую погоду! Тридцать восемь лет дон Эстебан охотился на него – и все напрасно! Чурильо сумел выжить, несмотря на 14 заговоров, 46 покушений, 129 случайных связей и два полных глотка растворимого кофе «Нескафе»! Только ты можешь спасти республику, о великий команданте Бивес!
Не Бивес, а Бисер, хотел возмутиться я. Но – передумал: не стал отпугивать девушку от бедра.
– Ты думаешь… стоит попробовать?
– Ты сможешь остановить гнусного каудильо Чурильо! Ты всемогущ – особенно теперь, когда лекарь Белун помог избавиться от серебряной кобры, от омерзительного ига эксплуататорки Мокоши…
– ЧТО ТЫ СКАЗАЛА?! ЭТОТ ЮРОДИВЫЙ ТОЛСТЯК… ЭТО БЫЛ БЕЛУН?
– А что, собственно…
– Йошкин фишер, дери его! Какой же он белун? Он же серун натуральный! Не мог белую хламиду надеть, балбес древний! Вот блин! Вот задница!
– Задница… где, команданте?
– В Караганде! В Катманде! Везде, вокруг! Белун, дери его! Откуда я мог знать! Он же натуральный, профессиональный старец, дери его! У него ж как раз таки цепак золотой имеется! – Кажется, я прыгал по траве и пинал окружающие объекты типа пеньков и кочек. – Старец! Перец! Абзац! Где теперь его найду?!
– Зачем искать? Кому нужен бесполезный бобыль, команданте?
– Группе товарищей, дери их! Ждут его, с нетерпением! Друзья мои, ободрать их! Меня послали! Найди любого старца с голдой! Любого! И привези его в Жиробрег – все, больше ничего не надо. Только живым довези!
– Зачем в Жиробрег, команданте?
– А кто будет Муромца разыскивать и лечить? Четвертого старца-то не хватает! Ты думаешь, я заради каких благ суечусь в Немогарду, а? Мне сказали: лети в Немогарду. Там – старец Свенельд или старец Белун, на выбор. Так нет же! Они здесь, под боком анонимно тусуются, йогин блин!
– Кому охота тратить время на лечение нищего муромского паралитика? – Феклуша пожала плечиком.
– Дура ты глупая, боевой товарищ Фекла! А кто Чурилу будет мочить? Вот излечим Илью Муромца, а потом он Чуриле таких фофанов залепит в лобешник, что вообще. Поняла?
– Чтобы победить Чурилу, не обязательно возиться с паралитиками. Есть более простой способ, – обиженно заметила Феклуша. – Ты велик, дон Бисер! Ты и сам сможешь остановить злобного каудильо.
О! Кажется, эта девочка в меня влюблена. Впрочем, не удивительно. Я же милый! Во-во. Вы только гляньте. Обняла мою атлетическую ногу и прижалась смуглой щечкой…
– Я верю в тебя, команданте. Народ слагает о тебе песни надежды! Сделай сотню шагов .к славе! Понадобится самая малость: волшебный летающий сапог – да, пожалуй, ведьмин пояс. Тот самый, что выпал из рук покойной Стозванки, Розовый. Он тоже поможет в борьбе…
– Ну не знаю… ломает… стремно как-то… – промычал я. – Ну разве что… если ты немного почешешь меня… Вот здесь, повыше.
– Я стану твой верный камарадо, дон Бисер! – В девичьих глазах расцвели пятиконечные звезды. Порывисто схватила пальчиками мою мужественную руку и – башню едва не снесло, когда…
Хе-хе. Завидуйте, Бивесы! Щас будет круто. Юная боевая подруга прижала жилистое запястье команданте Бисера к… горячей груди! Не вставая с колен, преданно заморгала снизу вверх. Я поразился. Как в отъявленно-черных ресницах могут жить такие зеленые глаза? И почему так густо пахнет цветами? Наконец, наболевший вопрос: зачем проклятый платок удерживается на крепких девичьих плечах, неудачно прикрывая девичью же грудь? Будто приклеенный, зараза. Я б на его месте давно свалился в траву.
– Припоминай, Мстиславка! – Суетливый бородач опять забегал, сопя и тяжко подпрыгивая от нетерпения. – Самая немножка осталась!
– Язвень? Сокольник? Куруяд? – неуверенно бормотал я, напрягая склеротичную память. Кого еще я мог за эти два дня обмануть, обхитрить, обуть, обобрать, обесчестить? Старцев? Данила? Ластенька? Бесполезно: только искры да мелкие щепочки секутся из-под топора. А проклятая секвойя снова будто окаменела! Торчит, аки эстонский пограничный столб назло ядерной войне. Ядовитый сок так и хлещет из рубленой раны. Корни гудят… Сопротивляется, бамбук позорный! Сейчас бы бензопилу…
Я не успел вспомнить заветного имени. Дело в том, что одна моя знакомая – опытная жрица-мокошистка, злая фашистка и подлая натовка – нанесла ответный удар. Ваш любимый супергерой вмиг как-то позабыл о всех прочих делах… выронил топор и схватился за горло: змейка-удавка похолодела… льдисто прижгла кожу… мелко задрожала… и сжалась резко, жестоко, насмерть. Мокошь, стало быть, решила поспешить. Уделать непокорного раба.
Красивая сиреневая клякса разбухла перед глазами. Глаза дружно полезли из орбит. В мозгу захрустело, и я непроизвольно факапнулся (типа упал навзничь). Носом в траву. Тело кинулось агонизировать. К счастью, толстый дядька не дремал. Успел-таки зацепить змейку шершавым пальцем (оцарапал мою нежную кожу на загривке) и быстро дернул книзу. Шею обожгло – на миг показалось, будто стальной шнур перерезал горло!
– Экая гадость, однако… Сколько ни давлю их, всякий раз удивляюсь… – пробормотал толстый врач, разглядывая сорванную гниду. Змейка повихлялась в его жестких пальцах – и затихла, вытянулась, почернела. Кудрявый айболит размахнулся – рраз! Зашвырнул соплисто-чешуйчатого гада чуть не на середину озера.
– Со дна явился – на дно опустился! – и рассмеялся: тонко, будто по-девичьи. Точно – юродивый сельский фельдшер. Факт.
– Сс… С-п. Спссиб… – сказал я, ощупывая шею слабой ладонью.
– Бога благодари, – заметил дядька, вытирая скользкие руки о залатанный бурый подол. – Теперича живи осторожко. И про пагубу свою недорубленную не забывай. Когда припомнишь имя обиженного человечка – приходи сюда, да топор прихвати поострее. Доделай начатое.
– Непременно, дяденька, – прохрипел я, ворочаясь в траве. О счастье! Я вновь могу и кашлять и глотать!
– Скажите доктор… Я буду летать? – спросил я, вспомнив о звездной карьере в рядах ВВС. – Доктор? Эй, врач? Ау, профессор?
Увы мне. Сумасшедший профессор испарился. Видимо, спешно отбыл по срочному вызову в другой район страны.
На месте, где он только что стоял, теперь поблескивала маленькая голубая лужица. Совсем не то, что вы подумали: просто подземный ключ пробился наружу и с легким шумом разливался по траве.
…Каждый занимался своим делом. Солнце жарило в темя. Комары кусали. Шея болела. Опустив в ледяную воду мозолистые подошвы, сидел я на сером каменном валуне и обдумывал ситуацию. Каковы координаты мои? Успею ли к обеду в ближайший населенный пункт? И как достать летучий сапог с озерного дна?
– Водоем-водоем, ты Байкал? – спросил я у озера (с тоски). Озеро не ответило: хотело, видимо, сохранить инкогнито. И сапога не возвращало. Злое.
Тут сдвинулся камень. Огромный валун подо мною дрогнул и тихо тронулся вперед. Типа в воду. Прочь от берега. Гы: аттракцион.
«Началось», – спокойно понял я. Друзья давно предупреждали. Еще в школе они пугали меня, несмышленого младшеклассника, мифической бледной горячкой. Глупый, не слушал я дружеского совета.
Но нет! Я не брежу! Камень и впрямь ползет в воду! Более того – фантастика! – все громче слышен сиплый шепот, похожий на болотное бульканье грязи:
– Раб… непокорный раб… одумайся… вернись…
– Добрый день, – вежливо сказал я говорящему камню. – Фамилия моя Бисеров. Я – свой, я – летчик. Меня сбили враги. Помогите…
– Беглый… наглый… иго сбросил… змеицу разорвал…
– Уважаемый камень! Извините, что я к вам обращаюсь, – жалостливо всхлипнул я, поджимая ножки. – Не убивайте. Мы сами будем летчики не местные… Нет денег на документы… Пожалейте… Переправьте, пожалуйста, на противоположный берег. К ближайшему населенному пункту – да поживее, шеф, в натуре, а то к обеду опоздаем.
Валун не ответил. Отполз в воду на добрых три метра – погрузился уже почти полностью. Вода подступила к моей заднице.
– Э, шеф, осторожнее! Не дрова везешь! – недовольно проворчал я. И несильно, но требовательно постучал по каменному кумполу шефа. Видимо, это его взбесило. Глыба дернулась, покосилась – я едва не соскользнул в воду…
И обомлел. Случился фокус: с обеих сторон у валуна отросли короткие ручки. С жесткими морщинистыми пальчиками. Жадно шевеля желтыми коготками, старческие конечности потянулись к моей заднице. К счастью, я ловкий. Успел кинуть тело в воду.
– Не уйдешь… Не избегнешь! – злобно дохнуло за спиной; когти горячо полоснули по спине – я визгнул, отпрыгнул, глянул: так и есть. Не сидится бабкам в богадельнях. Рвутся бабки летчиков ловить!
Из трехсот тысяч читателей не менее одиннадцати наиболее проницательных уже догадались, наверное, что это была Корчала. Милая пожилая дама, которая не далее как позавчера продала мне секрет управления летающим мокасином (в обмен на обещание пожизненно носить на шее ее серебряную змейку). Хе-хе. Привет, старая клюшка. Поймать меня задумала? Вольного испанского летчика? Гы. Неужели на высших курсах жреческого мастерства не обучали вас скоростному плаванию на груди? Пока ты барахтаешься, изнемогая в тщетных попытках выползти на берег, я успею вытряхнуть всех пиявок из шевелюры, поскакать на одной ножке и просушить свои неопреновые гидроподштанники! Весело взбивая брызги, я выбежал на скользкий травянистый берег.
На берегу уже встречали. Две седых волчицы с желтыми клыкастыми улыбками и совершенно обнаженная девушка с молочно-белой кожей и сиреневыми глазами. Неестественно сиреневыми.
Ой. Здрасьте, девочки.
– Стозваночка, ты? Откуда, мать… Вот радость… – смущенно пробормотал я, каменея. Странное явление: обнаженная внешность подружки на этот раз не произвела возбуждающего действия на мой здоровый мужской организм. Потому ли, что глаза у молодой Стожаровой жрицы лучились злобным фиолетом? Или потому, что отсветы горящего взгляда жутковато играли на тонкоскулом личике с улыбчиво приобнаженными верхними зубами, грызущими золотистую цепочку, оплетенную вкруг головы и спущенную на лицо будто стильные, ювелирно украшенные удила? Впрочем… может быть, и потому, что на ногах у Стозванки были красивые, модные лошадиные копыта. Бледно-золотистые, мохнатые, с легким желтым крапом по щиколоткам – видимо, от Версаче.
Вы спрашиваете, почему я не бросился в объятия милой девочки? Парадокс. Сам не пойму. Казалось бы, все при ней: голубые глаза, любящее сердце, массивные молочно-белые груди, узкая талия, сребрящийся кобылий хвост грациозно опущен между гладких стройных ног…
В легком замешательстве я обернулся. Отступать некуда: позади Корчала. Старушка уже почти целиком вылезла из камня – путаясь в складках седого шлафрока, доброжелательно тянулась костлявыми ручками и похрустывала беззубыми челюстями.
– Раб! Невольник! – прохрипела она, несимметрично раззевая темную маленькую пасть. В старческой руке что-то сверкнуло: змейка! Опять старуха протягивает мне скользкое ожерелье!
– Мой… купленный… здесь доказательство… наш залог! – прошипела пожилая дама, размахивая металлической змейкой. Во дура глупая.
– Нет. Ложь. Не твой, – жестко раздалось в ответ. Гулко бухая копытами на толстой платформе, поводя неестественно налившимися бедрами, Стозванка приближалась – и пара белых хищниц, недобро нагибая морды, тронулась следом за юной жрицей.
– Он. Принадлежит. Батьке. Стожару. – Сиреневые глаза колко блеснули, и вдруг – в белых пальчиках Стозванки развилось… нежно-розовое, легкое, поникшее пушистыми кисточками… волшебный пояс полуденицы Метанки. Знакомый артефакт.
– Он. Продался. Стожару. – Стозванка улыбнулась еще эффектнее, показывая желтоватые лошадиные зубки. – И у нас. Залог. Имеется.
Вместо ответа старуха негромко заурчала, мелко тряся патлами – туча известковой перхоти распухла над водой, камень вздохнул и расселся, выпуская из себя горбатое плечистое тельце бабушки. Я вздрогнул: пенсионерка решительно поползла в атаку, загребая мутное мелководье отросшими темными когтями. Примерно так американские пехотинцы в 1944 барахтались в грязной водичке под Дюнкерком.
Они сошлись. Волна и камень, труха и плесень сшиблись лбами. Не волнуйтесь! Я успел отскочить в сторону. И получил редкий шанс на халяву насладиться зрелищным поединком озлобленных жриц.
В синем углу ринга ржала и грызла вспененные удила молодая кобылица Стозванка, чемпион Стожарья по кикбоксингу и копытному бою (тяжелый вес, серебряные копытца, тройной допинг скипидара); в кроваво-красном углу ринга тяжело скакала, отбиваясь от ревущих волков, опытная ветеранша астрального карате, легендарная Корчала. Окружающий мир мгновенно поделился на два лагеря фанатов: за Корчалу болели мухи и вороны. Они скандировали лозунги и махали плакатами: «Смерть коням!» – втайне надеясь, видимо, поживиться вскорости аппетитной свеженькой кониной. Озверевшим корчалистам противостояла менее шумная, но более сплоченная толпа голодных рыб и загодя нетрезвых раков. Потрясая шарфами и транспарантами, они мечтали о сладкой минуте, когда жуткий навар лошадиного копыта отошлет обмякшее тельце старушки на середину их родного озера.
Лично я болел за старуху. Все-таки она билась сразу с тремя противниками! Ие, бабка! Давай-давай! Фофана им, фофана в лобешник! Оле-оле-оле! Старушка отважно встретила натиск седых хищников: хлесткий удар костяной лапы – и первый волк, визгнув, наискось отлетел в воду, разматывая за собой клубочек родных внутренностей. Наша половина стадиона радостно взревела. Я кинулся обниматься с мухами и воронами.
Увы: вскоре противник перехватил инициативу. Вторая Стожарова волчица оказалась ловчее покойной коллеги: запрыгнула бедной бабке на плечи и намертво вцепилась в загривок. А тут и Стозванка подоспела: вертя взмыленным крупом, принялась наотмашь мочить старушку копытами. При этом грудастая кобыла весело повизгивала и мотала облонденной гривой, заплетенной в хитрую косицу. Бабка ушла в глухую защиту, плюясь пылью и ужимаясь в угол ринга…
Вдруг раздался приглушенный хлопок. Видать, кто-то из фанатов кинул на ринг петарду. Ах, вовсе нет! Гораздо серьезнее. Стозванка обмерла, присела на мощные задние ноги и – удивленно обернулась. Любопытное дело. Прямо в лошадином лбу – меж изумленных сиреневых глаз – появилась темная дырочка. Тридцать восьмой калибр, догадался я и вздохнул. Когда-то у нас со Стозванкою была маленькая межвидовая любовь… Прощай, кобылица молодая, в мелки кольца завитая. Так и не довелось испить чашку чая на двоих…
Стозванка еще тихо заваливалась на бок (придавливая визжащего волка) – а уже второй хлопок распорол внезапную тишину над стадионом. На этот раз удивилась старенькая Корчала. Она не успела даже наспех нацарапать завещание. Пуля была дурой. Она по-дурацки щелкнула бабушку повыше переносицы. Бабка огнисто икнула (из ушей ударило дымом) – и повалилась на спину, в мягкую воду.
Некоторое врямя над полем боя стояла тишина – только ритмичный хруст от моргания выпученных глаз ошарашенных зрителей. Наконец фанаты начали приходить в себя, свыкаясь с жестоким ударом судьбы. Вороны и мушки скорбно потянулись к остывающему телу лошедевы. Рыбки и рачки, вздыхая и давя друг друга, собрались на мелководье – проститься с новопреставленной старушкой. Напрасно. Оплакивать и кремировать было уже некого: тела волшебных жриц растаяли за полторы минуты. Серебристая туша лошедевы размякла как глыба дешевого пломбира и резко превратилась в лужу лунного молока, от которого валил теперь зловонный дух испарений. Костлявое тело старушки потрескалось и с хрустом распалось на тысячу маленьких грязных камушков.
А я осторожно высунул голову из травы и приступил к внимательному озиранию окрестностей. Откуда постреливают? Поразительно. Снайперов не виднелось. Зато конкретно виднелась тонкая фигурка в сарафане цвета хаки – невдалеке, возле плотины. Сельская девушка (почему-то незнакомая – до сих пор!) стоит на краю дамбы и… кажется, удит рыбу! Йо-майо. Вокруг бабки с кобылами бьются, а барышня карасей улавливает. Окрест крушатся черепа, а у нее румянец на смугленьких щечках. Чисто случайно рядом оказалась. Ангел. Интересно: ствол с глушителем у нее за корсажем или под юбкой?
Вальяжно приподнявшись из травы, я урегулировал прическу и, вложив длани в карманы, неспешно подгреб к девушке. Ух ты! Хорошенькая. Сорочка гордо топорщится на груди, и я знаю почему – там спрятаны классные штуки. Продолговатые авиабомбы с красными кнопками. Точно-точно, Бивес! А вот сарафан странноват: в мутных разводах, будто камуфляж. И взгляд недетский: отмороженный.
Приближаясь, я разглядывал это чудо в сарафане. Поначалу принял цыпочку за цыганочку: кожа цвета растаявшего «Тоблерона» с миндалем, глаза – не то карие, не то грязно-зеленые. Жесткие волосы в традиционную русскую косу не увязываются – скорее напоминают ворох стального троса в мазуте. Однако… нет, не цыганка. Я понял это, приблизившись. Цыганки такого роста не вызревают. Гы, парни: феномен. Девочка была почти двух метров в высоту!
Впрочем, не влияет.
– Капитан Бисеров, участковый инспектор, – представился я, потирая руки и проницательно щуря правый глаз. – Предъявите, барышня, документики.
Загорелая фифочка тряхнула головой (звякнули висячие славянские кольца у висков, густая связка вьющейся проволоки со звоном развалилась по плечам) и – презрительно повела ресницами, будто отодвигая участкового Бисерова на добрых три метра в сторону. Вцепилась бронзовой лапкой в удочку, аж ногти побелели – все, отныне не оторвет огромных глаз от поплавка.
– Тэк. Прописочки московской не имеем… Лицензии на рыбную ловлю не имеем… Непорядок, гражданочка, – промычал я, уже не пытаясь отвести левый (неприщуренный) глаз от кричащих выпуклостей под сарафаном. – Придется вас… этого-того… обыскать для начала.
– Спокойно, десперадо, – жестко сказала девка, блеснув темным глазом. – Не прикасайся ко мне, незнакомый сеньор. Я – честная молодая особа из небогатой семьи! В моей стране девушки умеют обращаться с навахой…
Я поймал себя на парадоксе. Вроде бы, по инструкции, полагалось немедленно и тщательно обыскать подозреваемую (например, вон в том прибрежном кустарнике). Однако выполнять инструкцию не хотелось. Фу, дылда чумазая. Небось грязнуля; на вокзале ночует. Дикарка; зубы ниткой не чистит. И ножик в кулаке зажат… Однако – надо сохранить лицо. Если не обыск – хотя бы протокол необходим.
– Это вы, гражданочка, из пистолетика стреляли? – спросил я строго, безуспешно стремясь сохранить лицо (проклятое лицо норовило строить глазки, улыбаться и плотоядно облизываться).
– Ах, красавчик! Ты шутник и балагур, настоящий мачо! – неожиданно ласково воскликнула дылдочка. – Знаешь, королевич, ведь я – всего лишь скромная поселянка. Что мне делать? В нынешнем году либералы победили на выборах, маис не уродился, кофе завяло на корню, а пальмовое мыло так подорожало! Тетка Урсула Макондо де лос Бурритос приказала идти на реку… За день нужно наловить на всю семью, а ведь у меня четырнадцать младших сестер, три сумасшедших бабушки и один незаконнорожденный дядя!
И она указала нежным пальчиком на корзинку. Внутри действительно лежала рыба – с полдюжины заспанных тихоокеанских анчоусов. Не придерешься, тля.
– Какая-то вы… подозрительная гражданка будете, – проворчал я. – Откуда взялись такие загорелые и бодрые? В стране, между прочим, июньский авитаминоз, морошка не уродилась, циклон на пол-России! Уж не иностранкой ли являетесь часом?
– Ах, милый сеньор! – страстно зашептала девица, играя изящными бровями. – Умоляю, не спрашивайте меня об этом… Это так тяжело, сеньор алькальд. А вы всегда заставляете меня говорить об этом и еще задаете эти страшные вопросы. А ведь и милая донна Роза тоже все время спрашивает, и дон Маракуйя да Маледиксьон, этот симпатичный продавец кофе из столицы, прежде чем зарезать любимого бойцового петуха, спрашивал свою покойную супругу. И даже подлая стерва Эсмеральда де лос Пажамас хотела спросить меня об этом, когда сажала мальвы. Да и старенький генерал Паджеро Мондео эль Ниньо, бывало, нет-нет да и спросит об этом, умирая. А ведь я сама часто спрашиваю себя: неужели я и правда вовсе не изменяла вам, и дону Родригесу, и покойному генералу Сомосе с проклятым доном Алехандро-и-Кристобалем-и-Санчесом, как утверждает эта стерва Мария-Эрнандес! И ведь не добавляла же я стрихнин в кофе этой стерве Летиции! И ребенок был не мой, а кухарки Амаранты… О! временами с ужасом думаю: «что, если я – это вовсе не я, а моя родная сестра?» Ах, милый сеньор, если бы вы знали… если бы ваше благородное сердце могло сострадать горестям честной девушки, скромной поселянки…
– Угу. – Я мрачно хмыкнул. Скромная поселянка, йокарный дудай! Вот вам кегли. От зоркого взгляда участкового Бисера не укрылась пара серебристых гильз, блестевших в траве у ног статной девицы. Ноги, кстати говоря, тоже были отнюдь не в лаптях. Даже не в валенках. В модных кожаных сандалиях на чудовищно высоком металлическом каблуке. По узкому ремешку, ласкавшему бронзовую лодыжку, струилась золотистая надпись: «Coco. Genuine Leather».
– Короче, мать, колись, – вздохнул я, устало усаживаясь в траву рядом с корзиной. – Рассказывай по порядку. Для начала поведай, где раздобыла в Х веке шведскую леску и крючки из нержавеющей стали? Затем объясни, откуда вам, честным славянским девушкам, известно про кофе? Неужто неутомимый новгородский сэйлсмен Садко уже завез его в Киевскую Русь вместе с видеокопиями колумбийских телесериалов? Наконец… почему племенной амулет стожаричей, висящий у тебя на груди, выполнен в виде октябрятской звездочки с портретом команданте Че Гевары?
Девица вздрогнула – испуганно вытаращила очи. Всплеснула руками, разом роняя удочку и наваху. Наблюдая падение страшного ножика в густую траву, я сразу вспомнил о необходимости самого пристрастного обыска подозреваемой рыбачки. До чего хороша! Глаза блестят, ветер от ресниц сбивает с ног!
– Ax, дон Бивес! [63]
– Дон Бисер, – поспешно поправил я.
– Дон Бисер, вы такой проницательный! Недаром народ прозвал вас великим лесным каудильо. Не зря в моей деревне величают вас «славянским Кастро» и «сермяжным Пиночетом»! Ничто не скроется от орлиного взгляда команданте Бивеса!
– Бисера, йошкин крот! Я – Бисер! А теперь хочу знать твое имя!
– Меня зовут… просто Агафья, – быстро сказала девица и покраснела.
– Неплохая попытка для начала, – кивнул я. – Попробуем еще раз.
– Кличут меня… Феклою, – помявшись, призналась подозреваемая. – Честно-честно. Агафья – это как раз таки моя родная сестра. Родители назвали ее в честь ценного вида алоэвидных кактусов.
– Красивое имя, – поморщился я. – Хрен с тобой, ласточка, будь Феклою. Главное – объясни, зачем безжалостно убила мою несчастную подружку Стозванку? А также не менее несчастную, практически безвредную пенсионерку по кличке Корчала? Извергиня ты, выродка! Отвечай!
Строго уложившись в полтора часа, смуглая Феклуша жаркой скороговоркой изложила подноготную. Заломательская хрень! Несмотря на врожденный ум, я практически ничего не понял. Создавалось ощущение, что на территории Древней Руси действует мафиозный колумбийский картель. Феклуша призналась, что у нее есть любимый хозяин-работодатель – геройский коррехидор, боевой генерал и теневой диктатор по имени дон Эстебан Техила. Дон Эстебан послал ее на боевое задание, чтобы… спасти команданте Бивеса (то есть Бисера! Бисера, любезный сеньор! не обижайтесь на бедную девушку!). Дон Эстебан, оказывается, искал моей дружбы. Кажется, он хотел нанять меня на работу.
Вот где бред. То есть по-честному бред был всегда. С первых минут этой идиотской игры. И все же: до сих пор были цветочки. Зато теперь, похоже, началась конкретная трава. Интересно, дон Эстебан Техила – это князь? Или богатырь? Может быть, божок славянский – навроде Чурилы?
– Я не могу работать на твоего обожаемого дона Эстебана, красавица, – заметил я. Вспомнил: надобно ведь, йоркский йомен, лететь в Немогарду за старцем Свенельдом. Что, уже забыли? А вот я не забыл. Потому что на меня ответственность положена. Последний раз напомню вам, потомки: надобно недоброму мазафакеру Чуриле в срочном порядке все мазы обфакать. А для этого надлежит крутого парня Илью (nickname: Moorometz) отыскать и от паралича вылечить. Это – мает. Однако процесс излечения инвалида Ильи невозможен без деятельного участия старого немогардского профессора Свенельда. Или академика Белуна. Или любого другого старого пня, награжденного золотой цепью Ордена перехожих калик… Отсюда мораль:
– Ты знаешь, Феклуша… мне пора. Давай-ка я тебя обыщу по-быстрому – сугубо для протокола. И – в полет. Курс на Немогарду. Небо зовет.
– Ах, сеньор де Бивес! Ты не можешь лететь! – Красавица внезапно повалилась на коленки и волнующе (!) вцепилась (!!) в бедро. – Ты должен остановить, приструнить этого растленного, бесноватого генерала Чурильо!
– Ну да… – растерянно улыбнулся я. – Именно это я и планировал…
– О этот чудовищный каудильо Чурильо! Он насилует стариков и убивает женщин! Обезглавливает посевы и расстреливает хорошую погоду! Тридцать восемь лет дон Эстебан охотился на него – и все напрасно! Чурильо сумел выжить, несмотря на 14 заговоров, 46 покушений, 129 случайных связей и два полных глотка растворимого кофе «Нескафе»! Только ты можешь спасти республику, о великий команданте Бивес!
Не Бивес, а Бисер, хотел возмутиться я. Но – передумал: не стал отпугивать девушку от бедра.
– Ты думаешь… стоит попробовать?
– Ты сможешь остановить гнусного каудильо Чурильо! Ты всемогущ – особенно теперь, когда лекарь Белун помог избавиться от серебряной кобры, от омерзительного ига эксплуататорки Мокоши…
– ЧТО ТЫ СКАЗАЛА?! ЭТОТ ЮРОДИВЫЙ ТОЛСТЯК… ЭТО БЫЛ БЕЛУН?
– А что, собственно…
– Йошкин фишер, дери его! Какой же он белун? Он же серун натуральный! Не мог белую хламиду надеть, балбес древний! Вот блин! Вот задница!
– Задница… где, команданте?
– В Караганде! В Катманде! Везде, вокруг! Белун, дери его! Откуда я мог знать! Он же натуральный, профессиональный старец, дери его! У него ж как раз таки цепак золотой имеется! – Кажется, я прыгал по траве и пинал окружающие объекты типа пеньков и кочек. – Старец! Перец! Абзац! Где теперь его найду?!
– Зачем искать? Кому нужен бесполезный бобыль, команданте?
– Группе товарищей, дери их! Ждут его, с нетерпением! Друзья мои, ободрать их! Меня послали! Найди любого старца с голдой! Любого! И привези его в Жиробрег – все, больше ничего не надо. Только живым довези!
– Зачем в Жиробрег, команданте?
– А кто будет Муромца разыскивать и лечить? Четвертого старца-то не хватает! Ты думаешь, я заради каких благ суечусь в Немогарду, а? Мне сказали: лети в Немогарду. Там – старец Свенельд или старец Белун, на выбор. Так нет же! Они здесь, под боком анонимно тусуются, йогин блин!
– Кому охота тратить время на лечение нищего муромского паралитика? – Феклуша пожала плечиком.
– Дура ты глупая, боевой товарищ Фекла! А кто Чурилу будет мочить? Вот излечим Илью Муромца, а потом он Чуриле таких фофанов залепит в лобешник, что вообще. Поняла?
– Чтобы победить Чурилу, не обязательно возиться с паралитиками. Есть более простой способ, – обиженно заметила Феклуша. – Ты велик, дон Бисер! Ты и сам сможешь остановить злобного каудильо.
О! Кажется, эта девочка в меня влюблена. Впрочем, не удивительно. Я же милый! Во-во. Вы только гляньте. Обняла мою атлетическую ногу и прижалась смуглой щечкой…
– Я верю в тебя, команданте. Народ слагает о тебе песни надежды! Сделай сотню шагов .к славе! Понадобится самая малость: волшебный летающий сапог – да, пожалуй, ведьмин пояс. Тот самый, что выпал из рук покойной Стозванки, Розовый. Он тоже поможет в борьбе…
– Ну не знаю… ломает… стремно как-то… – промычал я. – Ну разве что… если ты немного почешешь меня… Вот здесь, повыше.
– Я стану твой верный камарадо, дон Бисер! – В девичьих глазах расцвели пятиконечные звезды. Порывисто схватила пальчиками мою мужественную руку и – башню едва не снесло, когда…
Хе-хе. Завидуйте, Бивесы! Щас будет круто. Юная боевая подруга прижала жилистое запястье команданте Бисера к… горячей груди! Не вставая с колен, преданно заморгала снизу вверх. Я поразился. Как в отъявленно-черных ресницах могут жить такие зеленые глаза? И почему так густо пахнет цветами? Наконец, наболевший вопрос: зачем проклятый платок удерживается на крепких девичьих плечах, неудачно прикрывая девичью же грудь? Будто приклеенный, зараза. Я б на его месте давно свалился в траву.