Страница:
– Мне известно! – рявкнул я, привставая на стременах, Толпа отшатнулась, но тут же опять придвинулась, загудела:
«Кто весть прислал… Кто поведал…»
Я раздумывал всего секунду. Потом тряхнул головой: была не была.
– Влага-матушка поведала!
Шум прекратился, словно где-то за кадром у звукооператора сорвали рубильник. Лица в первом ряду побелели и вытянулись, скользким ветерком покатился шепот: «Влага… река-матушка? Сказала? Разве князь вещий говорит со Влагою?»
– Вы, славяне, похваляетесь дружбою со своими реками! А говорить с ними не умеете! Языка речного не понимаете! – закричал я, не давая толпе опомниться. – Я пришел из другой земли. Однако Влага-матушка открыла мне сердце. Она сказала: жди ворога! Жди поганую силу в триста всадников! Поэтому я говорю вам: слушайте Влагу-матушку! Бросайте домы свои, берите оружие!
Звуки над площадью сгустились, толпа напряглась.
– Ты! Тебя как звать? – крикнул я, тыкая кольчужным перстом в ближайшего белобрысого парня с коробкой леденцов на груди.
– Мя… Мякита, – пробормотал коробейник.
– Где твое оружие, Мякита?! Бери топор и вставай на стену! Ты тоже, почтенный отче! И ты, добрый молодец! Люди Жиробрега! – Я откинулся в седле, кратко оскалился в улыбке и выдернул из ножен узкий блистающий меч. – Повелеваю вам: покоритесь! Я многому научился в заморских краях! Мне знакома нездешняя мудрость, мне сведомы звоны звезд и шорохи трав! Через краткое время вы увидите под стенами своего города чуждое войско. Я вам предрекаю! Каждый, кто не поверил теперь, вскоре заплатит за неверие… кровью!
Я резко обернул жеребца и, махнув телохранителям рукавицей, галопом помчался к крепости. Не оглядываясь. Железной, кольчужной спиной я чувствовал: притихшая славянская толпа, вздыхая и покряхтывая, тронулась за мною следом.
Рослый белобородый старик в блестящем шлеме, уронив секиру, перегнулся через частокол жиробрегской стены и сдавленно кашлял, закрывая лицо от позора. Многих некрещеных славян жестоко тошнило: в небе над городом вот уже полчаса стояло звенящее зловоние. Вражеской армии еще не видно, но бурый фронт пыли уже показался на горизонте, и отдаленное громыхание шаманских тамтамов успело распугать веселых птиц, и сухой ветер, ненавидя себя за предательство, принес на сильных крыльях неведомые заклинания и порчи, замешанные на плотном запахе кобыльей мочи, на мерзости обезьяньего пота. Восточное воинство надвигалось не быстро, но основательно.
Немногочисленные мои греки жались к хоругвям, молчаливо обмениваясь неспокойными взглядами, мерцавшими в тесных прорезях золоченых шлемов. Крещеным катафрактам и алыберским стрелкам все-таки легче вынести ужас, вокнязившийся в воздухе – эту вонь, вмиг перелавливающую горло. Впрочем, даже у меня гудело в голове от свербящего уныния пока еще далеких боевых труб вражеского войска. А еще хуже – проклятые тамтамы. Я знаю: это огромные барабанабаты, кожаные пузыри, натянутые меж двух лошадей. Только они могут издавать столь чудовищные звуки… каждый удар – словно лопается чья-то утроба…
Ничего, зато нам было весело. Внутри моя крепость напоминала сумасшедший балаган. Я не мог избавиться от ощущения нереальности происходящего всякий раз, когда по гребню крепостного забрала пробегала, пыхтя и тряся бюстом под кольчугой, очередная ряженая девка с дурацкими черными усиками, нарисованными сажей. Ряженые бабы были повсюду: на башнях-торанях, на бастионах, во дворе… Поначалу их даже веселило происходящее: в кои-то веки удалось примерить мужской доспех! Гля, Цыпунька, я нынча тож богатырка-поляница! Переодеваясь в кольчуги и шлемы (как я уже заметил, доспехов в Жиробреге было куда больше, чем воинов), бабы хихикали и толкали друг друга, гордо надували щеки, расхаживая с холостыми ножнами… Стоит ли говорить, что подобный бардак ничуть не прибавил боевого духа немногочисленным воинам-мужчинам. Впрочем… мужчины не спасут Жиробрег. Как ни странно звучит – теперь вся надежда на этих вот дурочек в кольчугах…
В свое время Плескун надоумил Рогволодовых дружинников переодеться в сермяги сиволапых ополченцев, и это стоило жизни паре моих катафрактов. Что ж… я сделаю наоборот: переодену крестьян в дружинников.
Искренне ненавидя себя за то, что я делаю, я все-таки приказал поставить вдоль стены соломенные чучела, обрядив их в самые лучшие, блестящие доспехи. Бабам отдан приказ бегать взад-вперед по укреплениям, изображая оборонную активность многочисленного гарнизона… Бред. Я понимаю, это – глупость. Однако… если мой фокус все-таки сработает, о нем будут вспоминать как о гениальной военной хитрости. А если не сработает – что ж… в этом случае свидетели моего стратегического идиотизма все равно не останутся в живых. И никому не расскажут.
Главное – наглухо закрыть все выходы из кремля. Чтобы ни одна сволочь не просочилась наружу и не донесла врагу о наших идиотских хитростях. Впрочем… на этот счет можно не волноваться. Как только бурое облако взмученной пыли перекрыло южную часть горизонта, во всем Жиробреге не осталось, пожалуй, ни одного человека» который захотел бы покинуть пределы крепости… Переодетые бабы перестали хихихать; катафракты, напротив, как-то повеселели: один за другим спускались со стены, уходили исповедоваться в подклеть к старику Посуху. Возвращались скорым шагом, на ходу надевая шлемы, подтягивая ремни.
Наконец накатило. Пыль скачком придвинулась, воздух между башен потемнел; трубное уныние возвысилось до рева – и все увидели, как в ужасе зашевелилась трава… Господи! Будто темные крысы с визгом вспороли луговую зелень на дальнем берегу Керженца, приближаясь к Жиробрегу – сотнями, мелкими тысячами замелькали в побуревшей траве, прыгая через кочки, поднимая хвосты желтого дыма. Так-так, началось: вот замелькали в пыли первые хвостатые, гривастые тени, колко замигали искры дорогих металлов: визгливая россыпь суетливых всадников соткалась из загустевающей вони – сухо затрещал чужой, нечеловеческий хохот, закашляли шаманские трещотки… Потрясая бунчуками, вынеслись разведчики и волхвы, прокладывающие дорогу: замахали в нашу сторону по сохами и гремушками, похожими на окаменелые осиные гнезда… зловоние усилилось, отдаваясь пульсирующим звоном в ушах.
…А вот и основные силы. Необоримо и медленно из бурого облака выкатились мутные железные цепи, синхронно подергивающиеся в тяжком галопе. Даже блики не ложатся на эту грязную сталь, даже ветер не в силах пошевелить черный волос на пыльном бунчуке – размеренно и слепо движутся вверх-вниз бронированные лошадиные головы в костяных забралах, сплошной частокол толстых коленчатых поршней подминает под себя онемевшую от ужаса землю. Красиво колеблются мертвые волосы, выбиваясь из-под пасмурно-золоченых шлемов, тяжко стоят в воздухе, почти не шевелясь, фиолетово-черные раздутые плащи. Триста громыхающих, пожизненно окованных яровийских коней; триста деревянных седел – высоких и грозных, как княжеские троны. Три сотни тяжелых копейных клювов, выжидательно и алчно склоненных параллельно чужой земле. Что-то еще колко-золотисто поблескивает сквозь пыль? Ах, ну конечно… Триста восхитительных, дорогостоящих скрамасаксов привешены сзади к седлам…
Вот она, загадочная звездная гвардия столь ненавистной мне Внутренней Монголии. Много раз я читал, слышал, думал о них, и вот – дождался: малый тумен унгуннов разворачивается для атаки на крошечную деревянную крепость, которую я пытаюсь оборонять. Точнее, делаю вид…
Разумеется, отряд Дормиодонта Неро не успеет к нам на выручку. Скорее всего, они подоспеют часа через полтора. Что ж… по крайней мере предадут наши тела обгоревшей земле.
Я думаю, унгунны просто не заметят. Не заметят, что под копытами некоторое время существовал и даже пытался сражаться русский город Жиробрег. Видимо, это и есть конец моей Игры, дамы и господа. Остается лишь позаботиться о том, чтобы трагический финал был по возможности благородным и не слишком жутким.
– Слава Богу, – сказал царь Леванид. – Они испугались.
– Что? – Я обернулся; увидел Леванида будто в легком огне – он стоял предо мной, облаченный в дедовские, архаичные и очень красивые бронзовые доспехи. Впрочем, сияние исходило не от доспехов. На бронзовой груди алыберского самодержца яростно пылала, переливая жидкое золото по тугим звеньям, заветная цепь перехожего калики.
– Я сказал: они испугались, – глухо рассмеялся голос его величества из-под древнего шлема с тигровой шкурой вместо кольчужных барм. – За долгие годы я изучил их повадки. Теперь я вижу: они в замешательстве. Вот увидишь, юноша! Они повернут мимо крепости [69].
Леванид, как обычно, сказал правду.
Впоследствии перегорело много споров о том, что именно напугало чудовищную армию Чурилы, ведомую опытнейшим военачальником Кумбал-ханом. До сих пор неизвестно: спас ли нас шутовской маскарад с чучелами? Или предупредительный залп алыберских катапульт, демонстративно отправивший на тот берег Керженца двадцать гигантских валунов одновременно и – мгновенно вырывший на глазах у противника широкий котлован на подступах к крепости? А может быть – уверенный свет золотой цепи царя Леванида и его молитва?
Не знаю. Признаться, я не думал об этом, с плохо скрываемым восторгом наблюдая, как тумен Кумбал-хана, обойдя нетронутый Жиробрег с юга, не снижая скорости, удаляется дальше на Запад, в глубь Залесья – на Глыбозеро и Властов. Вокруг усатые бабы в кольчугах восторженно висли друг другу на шеи, а я глядел, как бурый ураган вражьего нашествия уходит прочь, за Бобровый лес, оставляя после себя широкую полосу дымящейся черной земли – глядел и думал: а ведь это победа. Именно после героической «обороны» Жиробрега славяне перестали величать меня «Лисеем Мудрым». За умение общаться с реками и отгонять от города вражьи полчища стожаричи пожаловали вашего покорного слугу гораздо более серьезным прозвищем – Вещий.
Потому что, согласно былине, армии Чурилы уничтожали все на своем пути. А Вещий Лисей добился невозможного: выпросил у судьбы важное исключение – для себя и своего княжества.
В тылу у Чурилы остался по крайней мере один непокоренный русский город.
Послание моего западного соседа, уважаемого дедушки Старомира, мягко говоря, выделялось из общего потока просительной корреспонденции. Все вокруг переполошились и вымаливали помощь – оно и понятно: славянское Залесье (сразу несколько удельных княжеств) в одночасье оказалось под угрозой вражьего нашествия. Ветхий город Ростко едва ли выстоит под натиском северной армии Чурилы. А вот процветающая Зорянь с ее гарнизоном в сто дружинников и три тысячи пешцов вполне способна выдержать несколько дней в осаде южной дивизии противника. Это чувствуется и по тону письма: Веледар просит о помощи вовсе не так униженно, как несчастный ростокский посадник Тягота…
А вот Старомир Глыбозерский меня не порадовал. На его месте я как раз попросил бы содействия. Очевидно, что древнее городище Глыбозеро на берегу одноименного озера – следующая цель армии «Центр». Кумбал-хан и его триста унгуннов сравняют тамошнюю крепость с прибрежным песком. Печальный парадокс: именно глыбозерцам, рассуждая теоретически, я способен помочь. Мы могли бы выступить вслед за унгуннами, настигнуть их на подступах к Глыбозеру и – ударить сволочам в спину из камнеметов…
Однако волос в бороде Старомира долог, да ум короток. Вместо помощи соседушка изящно-лаконично объявляет мне войну. Я навел справки: накануне ночью неведомые злоумышленники подожгли княжий терем Старомира в его столице. Подожгли качественно: хоромы сгорели дотла, серебряная казна сплавилась в комок, в огне погибли любимые наложницы (князю за 60 лет, но он бодр душой и телом). Любопытная деталь: ускользая от преследования, поджигатели обронили… что бы вы думали? Золоченый греческий шлем.
К сожалению, князь Старомир не знает, что этот шлем был украден у моего глупого катафрактика Кирюши Мегалоса. Теперь разгневанный дедушка намерен отомстить подлому иноземцу, провокатору Лисею. Я так понимаю: небольшая, но крепкая дружина глыбозерских ветеранов уже движется на мою прежнюю столицу – городок Вышград.
Подвожу итоги. Старомир копирует мои ошибки: он поддается на провокацию и оголяет свой главный град Глыбозеро. Просто удивительно, насколько однообразны приемы чурильского жреца Плескуна! Меня он «купил» возможностью легко разгромить разбойников. А Старомира насадил на крючок мщения. Разумеется, это горбун выкрал греческий шлем и подкинул его на пепелище…
Я вздохнул, принял у сенной девушки бересту и тщательно нацарапал (кое-как научился писать славянскими крюками):
Перечитал грамотку и улыбнулся. Потом взял еще одну чистую берестушку и написал другое послание, на этот раз по-гречески:
Царь Леванид, слегка нетрезвый после нашего удачного избавления от потенциальной осады, подошел и легко ударил по плечу:
– Ах, дорогой князь! Почему не пьешь моего вина?!
Расхохотался, приобнял свободной рукой и заглянул через плечо в бересту.
– Послушай князь… – пробормотал он через минуту и убрал руку. – Что ты делаешь опять? Я ничего не понимаю: ты хочешь брать катапульты и пойти на Стожарову Хату?
– Именно так, ваше величество.
– Но… Стожарова Хата находится во владениях нашего соседа Старомира! Разве ты хочешь вторгнуться в пределы Глыбозерского княжества?
– Боюсь, что Глыбозерского княжества более не существует, – с грустной улыбкой сказал я. – Поднимайте своих алыберов, ваше величество. Мы выступаем в погоню за Чурилиной армией.
Леванид не умел возразить: на этот раз мы действительно выступали не против братьев славян, а против Чурилы. Поэтому царь отдал своим алыберам приказ готовить жуткие метательные механизмы к марш-броску. Помимо катапульт я решил взять с собой всех, кто умеет держать оружие – не только резервный десяток катафрактов, не только алыберских арбалетчиков, но и… славянских лапотников, пеших ратников жиробрегского гарнизона. Когда они выстроились передо мною в ряд, я заскучал: раздраженно прошелся вдоль рыгающего, урчащего ряда выпяченных кольчужных животов… покосился на истрепанные лапти, разномастные бороды и тяжеленные топоры… Как я ненавижу эти топоры! Как я ненавижу эти лапти! Они так медленно двигаются, они будут тормозить все наше маленькое войско. Даже катапульты передвигаются быстрее, чем пешие ушкуйники, увязающие лаптями в грязи…
И тут я принял важное концептуальное решение – почти гениальное, как выяснилось позже. Я… посадил всех пешцов на конь. Где я нашел пятьдесят боевых лошадей? Могу поделиться ноу-хау: вы приходите в дом богатого купца и забираете всех коней из его конюшни. При этом – принципиально важно! – вы обещаете за каждую лошадь вернуть таких же две (!) сразу после победы над погаными. Своего рода лотерея; точнее – казино со ставками на княжескую армию. Надо сказать, купцы – люди неглупые. Они быстро смекнули, что, предоставляя лошадей в аренду Вещему князю, при небольшом риске получают 100% лихвы. Через полчаса каждый ушкуйник уже довольно громоздился в седло. Мужички были счастливы: у самих вовек не хватит денег на боевого коня, а тут казенного предоставили!
Разумеется, эти бородачи не смогут сражаться в седле. По крайней мере не будут тормозить передвижение отряда на марш-броске…
Жители Жиробрега весьма перепугались, осознав, что я оставляю город без защитников. Снова на рыночной площади столпились недовольные – правда, шумели потише, чем давеча, а свистеть и вовсе не дерзали. Я выступил и объяснил: бояться нечего. Вражеская армия прошла мимо, а новой волны нашествия не предвидится. «Отчего князь уверен… Откуда ведомо?» – снова застонала толпа. Как им объяснишь, что я попросту знаю былину про Чурилу и помню, что армий у него имелось ровно три, а четвертой – не бывать… Пришлось солгать, что «Влага-матушка поведала». Услышав сие, мгновенно успокоились и разошлись, уважительно поглядывая: «Князь у нас вещий… с реками беседует…»
Пряча улыбку, я отдал команду выступать из города. Отряд выступил около трех часов пополудни.
Мы шли по следу Чурилиной армии, и сбиться с этого следа было невозможно. Изнасилованная земля в испарине холодного пота, жухлая трава под слоем рыхлой желтой пыли… какие-то кротовьи бугры, кочки и неглубокие корявые траншеи повсюду, горы лошадиного помета и – вонь, которая, кажется, липкими мутными полотнищами пузырится в воздухе. Так и шли мы по дымящейся траве около четырех часов – до встречи с катафрактами Дормиодонта Неро, которые поджидали нас на околице Стожаровой Хаты.
Точнее, на околице того, что раньше было Стожаровой Хатой.
Унгунны побывали здесь час назад. Все еще дымилось, трупы не успели остыть. Бледно-желтая стрела, казалось, еще подрагивала в кольчужной груди маленького старичка, лежавшего у промятого забора с палицей в закинутой мертвой руке. Мы разогнали воронов и похоронили тех, кто умер не в огне. Уже выходя из села, на западной околице увидели единственную выжившую бабу – страшная, обожженная, она сидела на дымящемся печном остове. Невдалеке от молчаливой и безумной старухи чернел труп огромного кобеля. Мне сказали, что это местная знахарка Клуха. Несмотря на мой собственный приказ арестовывать всех колдунов, я оставил Клуху в покое. Кажется, она уже никому не опасна.
Еще через час мы прошли сквозь руины Олешья. Я слышал, что раньше посад был окружен земляной насыпью и тройной бревенчатой стеной. Осталась лишь почерневшая насыпь, усеянная жалкими трупиками затоптанных ушкуйников из местного гарнизона. Опять я заметил желтую разрыв-стрелу, точнее обломок. Шальная стрела вонзилась в горячую кузнечную наковальню, торчавшую посреди разваленной сельской кузни – волшебный наконечник жадно впился в железо, вошел на добрых три дюйма. Я обратил внимание, что разрыв-стрелу безуспешно пытались выдернуть, а потом попросту обломили. Любопытно… унгунны не любят оставлять свои волшебные стрелы на поле боя. Только теперь я осознал: после боя они объезжают бранище, вынимая стрелы из трупов. До сих пор нам попалась лишь одна бледно-желтая гнида (в Стожаровой Хате), а ведь насквозь простреленных мертвецов – десятки…
Этих мы не стали хоронить – слишком долго. Не останавливаясь, прошли развалины Олешья и двинулись дальше на упадок. Примерно через час дорога станет шире… в просветах редеющего сосняка мы увидим голубое озерное зеркало и посмотрим, отражаются ли в нем по-прежнему гордые бастионы древнего Глыбозер-града…
«Кто весть прислал… Кто поведал…»
Я раздумывал всего секунду. Потом тряхнул головой: была не была.
– Влага-матушка поведала!
Шум прекратился, словно где-то за кадром у звукооператора сорвали рубильник. Лица в первом ряду побелели и вытянулись, скользким ветерком покатился шепот: «Влага… река-матушка? Сказала? Разве князь вещий говорит со Влагою?»
– Вы, славяне, похваляетесь дружбою со своими реками! А говорить с ними не умеете! Языка речного не понимаете! – закричал я, не давая толпе опомниться. – Я пришел из другой земли. Однако Влага-матушка открыла мне сердце. Она сказала: жди ворога! Жди поганую силу в триста всадников! Поэтому я говорю вам: слушайте Влагу-матушку! Бросайте домы свои, берите оружие!
Звуки над площадью сгустились, толпа напряглась.
– Ты! Тебя как звать? – крикнул я, тыкая кольчужным перстом в ближайшего белобрысого парня с коробкой леденцов на груди.
– Мя… Мякита, – пробормотал коробейник.
– Где твое оружие, Мякита?! Бери топор и вставай на стену! Ты тоже, почтенный отче! И ты, добрый молодец! Люди Жиробрега! – Я откинулся в седле, кратко оскалился в улыбке и выдернул из ножен узкий блистающий меч. – Повелеваю вам: покоритесь! Я многому научился в заморских краях! Мне знакома нездешняя мудрость, мне сведомы звоны звезд и шорохи трав! Через краткое время вы увидите под стенами своего города чуждое войско. Я вам предрекаю! Каждый, кто не поверил теперь, вскоре заплатит за неверие… кровью!
Я резко обернул жеребца и, махнув телохранителям рукавицей, галопом помчался к крепости. Не оглядываясь. Железной, кольчужной спиной я чувствовал: притихшая славянская толпа, вздыхая и покряхтывая, тронулась за мною следом.
ДЕСЯТНИК НЕРО – АЛЕКСИОСУ ГЕУРОНУ
(Срочно, с голубиной почтой)
Спешно движемся на Жиробрег. Будем у вас через три часа. Высокий князь, чeлoвeк с твоим письмом прискакал, когда мы уже начали атаку на лагерь лесных разбойников. К сожалению, лагерь оказался фальшивым. В шалашах никого нет. Меж хижин расставлены чучела в кольчугах. Пойманы четверо невменяемых мохлютов, переодетых в славянские одежды и сознавшихся, что некий горбун щедро заплатил им, чтобы они подкладывали дрова в костры.
Волхв Плескун не обнаружен.
Постарайтесь продержаться три часа, высокий князь! Мы вас вызволим.
Подпись: Неро.
Рослый белобородый старик в блестящем шлеме, уронив секиру, перегнулся через частокол жиробрегской стены и сдавленно кашлял, закрывая лицо от позора. Многих некрещеных славян жестоко тошнило: в небе над городом вот уже полчаса стояло звенящее зловоние. Вражеской армии еще не видно, но бурый фронт пыли уже показался на горизонте, и отдаленное громыхание шаманских тамтамов успело распугать веселых птиц, и сухой ветер, ненавидя себя за предательство, принес на сильных крыльях неведомые заклинания и порчи, замешанные на плотном запахе кобыльей мочи, на мерзости обезьяньего пота. Восточное воинство надвигалось не быстро, но основательно.
Немногочисленные мои греки жались к хоругвям, молчаливо обмениваясь неспокойными взглядами, мерцавшими в тесных прорезях золоченых шлемов. Крещеным катафрактам и алыберским стрелкам все-таки легче вынести ужас, вокнязившийся в воздухе – эту вонь, вмиг перелавливающую горло. Впрочем, даже у меня гудело в голове от свербящего уныния пока еще далеких боевых труб вражеского войска. А еще хуже – проклятые тамтамы. Я знаю: это огромные барабанабаты, кожаные пузыри, натянутые меж двух лошадей. Только они могут издавать столь чудовищные звуки… каждый удар – словно лопается чья-то утроба…
Ничего, зато нам было весело. Внутри моя крепость напоминала сумасшедший балаган. Я не мог избавиться от ощущения нереальности происходящего всякий раз, когда по гребню крепостного забрала пробегала, пыхтя и тряся бюстом под кольчугой, очередная ряженая девка с дурацкими черными усиками, нарисованными сажей. Ряженые бабы были повсюду: на башнях-торанях, на бастионах, во дворе… Поначалу их даже веселило происходящее: в кои-то веки удалось примерить мужской доспех! Гля, Цыпунька, я нынча тож богатырка-поляница! Переодеваясь в кольчуги и шлемы (как я уже заметил, доспехов в Жиробреге было куда больше, чем воинов), бабы хихикали и толкали друг друга, гордо надували щеки, расхаживая с холостыми ножнами… Стоит ли говорить, что подобный бардак ничуть не прибавил боевого духа немногочисленным воинам-мужчинам. Впрочем… мужчины не спасут Жиробрег. Как ни странно звучит – теперь вся надежда на этих вот дурочек в кольчугах…
В свое время Плескун надоумил Рогволодовых дружинников переодеться в сермяги сиволапых ополченцев, и это стоило жизни паре моих катафрактов. Что ж… я сделаю наоборот: переодену крестьян в дружинников.
Искренне ненавидя себя за то, что я делаю, я все-таки приказал поставить вдоль стены соломенные чучела, обрядив их в самые лучшие, блестящие доспехи. Бабам отдан приказ бегать взад-вперед по укреплениям, изображая оборонную активность многочисленного гарнизона… Бред. Я понимаю, это – глупость. Однако… если мой фокус все-таки сработает, о нем будут вспоминать как о гениальной военной хитрости. А если не сработает – что ж… в этом случае свидетели моего стратегического идиотизма все равно не останутся в живых. И никому не расскажут.
Главное – наглухо закрыть все выходы из кремля. Чтобы ни одна сволочь не просочилась наружу и не донесла врагу о наших идиотских хитростях. Впрочем… на этот счет можно не волноваться. Как только бурое облако взмученной пыли перекрыло южную часть горизонта, во всем Жиробреге не осталось, пожалуй, ни одного человека» который захотел бы покинуть пределы крепости… Переодетые бабы перестали хихихать; катафракты, напротив, как-то повеселели: один за другим спускались со стены, уходили исповедоваться в подклеть к старику Посуху. Возвращались скорым шагом, на ходу надевая шлемы, подтягивая ремни.
Наконец накатило. Пыль скачком придвинулась, воздух между башен потемнел; трубное уныние возвысилось до рева – и все увидели, как в ужасе зашевелилась трава… Господи! Будто темные крысы с визгом вспороли луговую зелень на дальнем берегу Керженца, приближаясь к Жиробрегу – сотнями, мелкими тысячами замелькали в побуревшей траве, прыгая через кочки, поднимая хвосты желтого дыма. Так-так, началось: вот замелькали в пыли первые хвостатые, гривастые тени, колко замигали искры дорогих металлов: визгливая россыпь суетливых всадников соткалась из загустевающей вони – сухо затрещал чужой, нечеловеческий хохот, закашляли шаманские трещотки… Потрясая бунчуками, вынеслись разведчики и волхвы, прокладывающие дорогу: замахали в нашу сторону по сохами и гремушками, похожими на окаменелые осиные гнезда… зловоние усилилось, отдаваясь пульсирующим звоном в ушах.
…А вот и основные силы. Необоримо и медленно из бурого облака выкатились мутные железные цепи, синхронно подергивающиеся в тяжком галопе. Даже блики не ложатся на эту грязную сталь, даже ветер не в силах пошевелить черный волос на пыльном бунчуке – размеренно и слепо движутся вверх-вниз бронированные лошадиные головы в костяных забралах, сплошной частокол толстых коленчатых поршней подминает под себя онемевшую от ужаса землю. Красиво колеблются мертвые волосы, выбиваясь из-под пасмурно-золоченых шлемов, тяжко стоят в воздухе, почти не шевелясь, фиолетово-черные раздутые плащи. Триста громыхающих, пожизненно окованных яровийских коней; триста деревянных седел – высоких и грозных, как княжеские троны. Три сотни тяжелых копейных клювов, выжидательно и алчно склоненных параллельно чужой земле. Что-то еще колко-золотисто поблескивает сквозь пыль? Ах, ну конечно… Триста восхитительных, дорогостоящих скрамасаксов привешены сзади к седлам…
Вот она, загадочная звездная гвардия столь ненавистной мне Внутренней Монголии. Много раз я читал, слышал, думал о них, и вот – дождался: малый тумен унгуннов разворачивается для атаки на крошечную деревянную крепость, которую я пытаюсь оборонять. Точнее, делаю вид…
Разумеется, отряд Дормиодонта Неро не успеет к нам на выручку. Скорее всего, они подоспеют часа через полтора. Что ж… по крайней мере предадут наши тела обгоревшей земле.
Я думаю, унгунны просто не заметят. Не заметят, что под копытами некоторое время существовал и даже пытался сражаться русский город Жиробрег. Видимо, это и есть конец моей Игры, дамы и господа. Остается лишь позаботиться о том, чтобы трагический финал был по возможности благородным и не слишком жутким.
– Слава Богу, – сказал царь Леванид. – Они испугались.
– Что? – Я обернулся; увидел Леванида будто в легком огне – он стоял предо мной, облаченный в дедовские, архаичные и очень красивые бронзовые доспехи. Впрочем, сияние исходило не от доспехов. На бронзовой груди алыберского самодержца яростно пылала, переливая жидкое золото по тугим звеньям, заветная цепь перехожего калики.
– Я сказал: они испугались, – глухо рассмеялся голос его величества из-под древнего шлема с тигровой шкурой вместо кольчужных барм. – За долгие годы я изучил их повадки. Теперь я вижу: они в замешательстве. Вот увидишь, юноша! Они повернут мимо крепости [69].
Леванид, как обычно, сказал правду.
Впоследствии перегорело много споров о том, что именно напугало чудовищную армию Чурилы, ведомую опытнейшим военачальником Кумбал-ханом. До сих пор неизвестно: спас ли нас шутовской маскарад с чучелами? Или предупредительный залп алыберских катапульт, демонстративно отправивший на тот берег Керженца двадцать гигантских валунов одновременно и – мгновенно вырывший на глазах у противника широкий котлован на подступах к крепости? А может быть – уверенный свет золотой цепи царя Леванида и его молитва?
Не знаю. Признаться, я не думал об этом, с плохо скрываемым восторгом наблюдая, как тумен Кумбал-хана, обойдя нетронутый Жиробрег с юга, не снижая скорости, удаляется дальше на Запад, в глубь Залесья – на Глыбозеро и Властов. Вокруг усатые бабы в кольчугах восторженно висли друг другу на шеи, а я глядел, как бурый ураган вражьего нашествия уходит прочь, за Бобровый лес, оставляя после себя широкую полосу дымящейся черной земли – глядел и думал: а ведь это победа. Именно после героической «обороны» Жиробрега славяне перестали величать меня «Лисеем Мудрым». За умение общаться с реками и отгонять от города вражьи полчища стожаричи пожаловали вашего покорного слугу гораздо более серьезным прозвищем – Вещий.
Потому что, согласно былине, армии Чурилы уничтожали все на своем пути. А Вещий Лисей добился невозможного: выпросил у судьбы важное исключение – для себя и своего княжества.
В тылу у Чурилы остался по крайней мере один непокоренный русский город.
КНЯЗЬ ВЕЛЕДАР ЗОРЯНСКИЙ – КНЯЗЮ ВЫШГРАДСКОМУ СЛОВО
(Срочно, с голубиной вестью)
Радуйся, честный князь Лисей. Да хранит Мокошь твою вотчину от глада и мора. Я сам осаждаем внезапно незнаемой силой за пять сот всадники. Коли ищеши себе славы и не отвергнешь дружества моего, зову тебя: возьми греки свои и приди скоро. Помоги одолеть погань степну. Кланяюсь тебе поясно.
Подпись: Веледар.
ПОСАДНИК ТЯГОТА – РАДУЙСЯ, КНЯЗЬ ЛИСЕЙ ГРЕЦКИЙ
(Срочно, с голубиной вестью)
Челом бью тебе, светлый княже Лисеюшка Вещий, помоги нам льудем Ростка-города. Поутру напал на нас поганый Курган-хан со поганою сотнею всадники и град наш люто осаждает. Гостинец у нас старован, твердыни поломаны, а гриди наши слабы. До Властова далеко, а ты соседушка наш любезный, помоги наскоро, молим тебя слезно. Коли есть пошли дружину, а коли нет, хотя бы ушкуи направь по Керженцу. Не дай погибнуть, батюшка!
Да подаст тебе Стожар крепость войну и твердость судну.
Подпись: боярин Тяготка, посадник Ростка-города
СТАРОМИР ГЛЫБОЗЕРСКИЙ – ЛИСЕЮ ГРЕЦКОМУ СЛОВО
Иду на ты.
Подпись: князь Старомир.
Послание моего западного соседа, уважаемого дедушки Старомира, мягко говоря, выделялось из общего потока просительной корреспонденции. Все вокруг переполошились и вымаливали помощь – оно и понятно: славянское Залесье (сразу несколько удельных княжеств) в одночасье оказалось под угрозой вражьего нашествия. Ветхий город Ростко едва ли выстоит под натиском северной армии Чурилы. А вот процветающая Зорянь с ее гарнизоном в сто дружинников и три тысячи пешцов вполне способна выдержать несколько дней в осаде южной дивизии противника. Это чувствуется и по тону письма: Веледар просит о помощи вовсе не так униженно, как несчастный ростокский посадник Тягота…
А вот Старомир Глыбозерский меня не порадовал. На его месте я как раз попросил бы содействия. Очевидно, что древнее городище Глыбозеро на берегу одноименного озера – следующая цель армии «Центр». Кумбал-хан и его триста унгуннов сравняют тамошнюю крепость с прибрежным песком. Печальный парадокс: именно глыбозерцам, рассуждая теоретически, я способен помочь. Мы могли бы выступить вслед за унгуннами, настигнуть их на подступах к Глыбозеру и – ударить сволочам в спину из камнеметов…
Однако волос в бороде Старомира долог, да ум короток. Вместо помощи соседушка изящно-лаконично объявляет мне войну. Я навел справки: накануне ночью неведомые злоумышленники подожгли княжий терем Старомира в его столице. Подожгли качественно: хоромы сгорели дотла, серебряная казна сплавилась в комок, в огне погибли любимые наложницы (князю за 60 лет, но он бодр душой и телом). Любопытная деталь: ускользая от преследования, поджигатели обронили… что бы вы думали? Золоченый греческий шлем.
К сожалению, князь Старомир не знает, что этот шлем был украден у моего глупого катафрактика Кирюши Мегалоса. Теперь разгневанный дедушка намерен отомстить подлому иноземцу, провокатору Лисею. Я так понимаю: небольшая, но крепкая дружина глыбозерских ветеранов уже движется на мою прежнюю столицу – городок Вышград.
Подвожу итоги. Старомир копирует мои ошибки: он поддается на провокацию и оголяет свой главный град Глыбозеро. Просто удивительно, насколько однообразны приемы чурильского жреца Плескуна! Меня он «купил» возможностью легко разгромить разбойников. А Старомира насадил на крючок мщения. Разумеется, это горбун выкрал греческий шлем и подкинул его на пепелище…
Я вздохнул, принял у сенной девушки бересту и тщательно нацарапал (кое-как научился писать славянскими крюками):
ЛИСЕЙ ВЕЩИЙ – СТАРОМИРУ ГЛЫБОЗЕРСКОМУ СЛОВО
(С пословным человеком, коему плачено вполдороги две куны)
Любезный сосед!
Сообщаю тебе, что по моим землям недавно прошло могучее вражеское войско число м за триста тяжкобронных всадников. Воевода их есть Кумбал-хан, а стяги суть Чурилы сына Пленкова внука Свароженина. Остановить поганых я не успел. Вражье войско ушло далее на Упадок, к межам твоего княжества. Предлагаю тебе мир против поганых, а что я терем твой пожег, то есть ложный злоумысел коварного Плескуна, в чем имею доказания.
Подпись: Лисей.
Перечитал грамотку и улыбнулся. Потом взял еще одну чистую берестушку и написал другое послание, на этот раз по-гречески:
АЛЕКСИОС ГЕУРОН – ДЕСЯТНИКУ НЕРО
(Секретно, с вооруженным катафрактом)
Вражеское войско прошло мимо Жиробрега, не осадив его. По краю Бобрового леса неприятель ушел по направлению на Стожарову Хату и далее на Глыбозеро. Приказываю: выходите на след чуждом армии и двигайтесь позади нее на безопасном расстоянии. Ни в коем случае не приближаться, тем более запрещаю вступать в бой! Ждите нас. Я беру катапульты и тоже выступаю по нenpиятeльcкoмy следу. Место встречи – село Стожаровa Хата, К вашему приходу оно, скорее всего, уже будет сожжено противником. Постарайтесь оказать помощь выжившим жителям и ждите нас.
Царь Леванид, слегка нетрезвый после нашего удачного избавления от потенциальной осады, подошел и легко ударил по плечу:
– Ах, дорогой князь! Почему не пьешь моего вина?!
Расхохотался, приобнял свободной рукой и заглянул через плечо в бересту.
– Послушай князь… – пробормотал он через минуту и убрал руку. – Что ты делаешь опять? Я ничего не понимаю: ты хочешь брать катапульты и пойти на Стожарову Хату?
– Именно так, ваше величество.
– Но… Стожарова Хата находится во владениях нашего соседа Старомира! Разве ты хочешь вторгнуться в пределы Глыбозерского княжества?
– Боюсь, что Глыбозерского княжества более не существует, – с грустной улыбкой сказал я. – Поднимайте своих алыберов, ваше величество. Мы выступаем в погоню за Чурилиной армией.
Леванид не умел возразить: на этот раз мы действительно выступали не против братьев славян, а против Чурилы. Поэтому царь отдал своим алыберам приказ готовить жуткие метательные механизмы к марш-броску. Помимо катапульт я решил взять с собой всех, кто умеет держать оружие – не только резервный десяток катафрактов, не только алыберских арбалетчиков, но и… славянских лапотников, пеших ратников жиробрегского гарнизона. Когда они выстроились передо мною в ряд, я заскучал: раздраженно прошелся вдоль рыгающего, урчащего ряда выпяченных кольчужных животов… покосился на истрепанные лапти, разномастные бороды и тяжеленные топоры… Как я ненавижу эти топоры! Как я ненавижу эти лапти! Они так медленно двигаются, они будут тормозить все наше маленькое войско. Даже катапульты передвигаются быстрее, чем пешие ушкуйники, увязающие лаптями в грязи…
И тут я принял важное концептуальное решение – почти гениальное, как выяснилось позже. Я… посадил всех пешцов на конь. Где я нашел пятьдесят боевых лошадей? Могу поделиться ноу-хау: вы приходите в дом богатого купца и забираете всех коней из его конюшни. При этом – принципиально важно! – вы обещаете за каждую лошадь вернуть таких же две (!) сразу после победы над погаными. Своего рода лотерея; точнее – казино со ставками на княжескую армию. Надо сказать, купцы – люди неглупые. Они быстро смекнули, что, предоставляя лошадей в аренду Вещему князю, при небольшом риске получают 100% лихвы. Через полчаса каждый ушкуйник уже довольно громоздился в седло. Мужички были счастливы: у самих вовек не хватит денег на боевого коня, а тут казенного предоставили!
Разумеется, эти бородачи не смогут сражаться в седле. По крайней мере не будут тормозить передвижение отряда на марш-броске…
Жители Жиробрега весьма перепугались, осознав, что я оставляю город без защитников. Снова на рыночной площади столпились недовольные – правда, шумели потише, чем давеча, а свистеть и вовсе не дерзали. Я выступил и объяснил: бояться нечего. Вражеская армия прошла мимо, а новой волны нашествия не предвидится. «Отчего князь уверен… Откуда ведомо?» – снова застонала толпа. Как им объяснишь, что я попросту знаю былину про Чурилу и помню, что армий у него имелось ровно три, а четвертой – не бывать… Пришлось солгать, что «Влага-матушка поведала». Услышав сие, мгновенно успокоились и разошлись, уважительно поглядывая: «Князь у нас вещий… с реками беседует…»
Пряча улыбку, я отдал команду выступать из города. Отряд выступил около трех часов пополудни.
Мы шли по следу Чурилиной армии, и сбиться с этого следа было невозможно. Изнасилованная земля в испарине холодного пота, жухлая трава под слоем рыхлой желтой пыли… какие-то кротовьи бугры, кочки и неглубокие корявые траншеи повсюду, горы лошадиного помета и – вонь, которая, кажется, липкими мутными полотнищами пузырится в воздухе. Так и шли мы по дымящейся траве около четырех часов – до встречи с катафрактами Дормиодонта Неро, которые поджидали нас на околице Стожаровой Хаты.
Точнее, на околице того, что раньше было Стожаровой Хатой.
Унгунны побывали здесь час назад. Все еще дымилось, трупы не успели остыть. Бледно-желтая стрела, казалось, еще подрагивала в кольчужной груди маленького старичка, лежавшего у промятого забора с палицей в закинутой мертвой руке. Мы разогнали воронов и похоронили тех, кто умер не в огне. Уже выходя из села, на западной околице увидели единственную выжившую бабу – страшная, обожженная, она сидела на дымящемся печном остове. Невдалеке от молчаливой и безумной старухи чернел труп огромного кобеля. Мне сказали, что это местная знахарка Клуха. Несмотря на мой собственный приказ арестовывать всех колдунов, я оставил Клуху в покое. Кажется, она уже никому не опасна.
Еще через час мы прошли сквозь руины Олешья. Я слышал, что раньше посад был окружен земляной насыпью и тройной бревенчатой стеной. Осталась лишь почерневшая насыпь, усеянная жалкими трупиками затоптанных ушкуйников из местного гарнизона. Опять я заметил желтую разрыв-стрелу, точнее обломок. Шальная стрела вонзилась в горячую кузнечную наковальню, торчавшую посреди разваленной сельской кузни – волшебный наконечник жадно впился в железо, вошел на добрых три дюйма. Я обратил внимание, что разрыв-стрелу безуспешно пытались выдернуть, а потом попросту обломили. Любопытно… унгунны не любят оставлять свои волшебные стрелы на поле боя. Только теперь я осознал: после боя они объезжают бранище, вынимая стрелы из трупов. До сих пор нам попалась лишь одна бледно-желтая гнида (в Стожаровой Хате), а ведь насквозь простреленных мертвецов – десятки…
Этих мы не стали хоронить – слишком долго. Не останавливаясь, прошли развалины Олешья и двинулись дальше на упадок. Примерно через час дорога станет шире… в просветах редеющего сосняка мы увидим голубое озерное зеркало и посмотрим, отражаются ли в нем по-прежнему гордые бастионы древнего Глыбозер-града…
ПОДКОЛЕННОМУ КНЯЗЮ ЛИСЕЮ ГРЕКУ ВЫШГРАДСКОМУ ОТ ВЛАСТОВСКОГО ПОСАЖЕННОГО НАМЕСТНИКА БОЛЯРИНА КАТОМЫ ДУБОВОЙ ШАПКИ – ПОСАДНИКОВО ТВЕРДОЕ СЛОВО
(Передано в Вышград голубиной вестью, оттуда в Жиробрег голубиной же вестью, оттуда нарочным пословным человеком в войсковой стан)
Сведомо мне князь про злоумысел твой суседние земли себе подчинять. Донесли yжo мне про захваты твои давешния Опорья-гopoga и Жиробрега. А нынче говорят ты в старомирову вотчину влез и на Глыбозер-град жадно глядишь, целя пороки свои камнеметные на крамольные злодеяния. Дабы лютость твою пресечь ныне повелеваю тебе властию данной мне от Престольского нашего Великого князя Ярополка: немедля со армией своей вернись в дарованный тебе Вышград. Захваченные грады Опорье со Жиробрегом и селения все немедля законному властителю Рогволоду Брячитурчичу возверни. А сверх того велю тебе отдать Рогволоду деревню твою Ярицу за обиду. Иди в Вышград и затворись тамо и жди суда моего посадникова честного и скорого. Еще ведай, что для верности послал я воеводу моего Гнетича с дружиною достичь тебя и к послушанию принудить.
Писано во Властов-граде на Подолье, на посадниковом дворе писцом Присядкою Косым. На сем подпись собственноручно наложил:
Катома
ПОДКОЛЕННОГО КНЯЗЯ ЛИСЕЯ ГРЕКА ВЫШГРАДСКОГО – ВЛАСТОВСКОМУ ПОСАДНИКУ БОЛЯРИНУ КАТОМЕ ДУБОВОЙ ШАПКЕ СЛОВО
Любезный посадник!
Ты винишь меня в умысле захватить Глыбозеро. Да будет сведомо тебе, что града такового уж не существует более. Ибо пришли с Иcтoкa поганые ратные люди числом за три ста, воевода их есть Кумбал-хан и стяги их суть Чурилы сына Пленкова внука Свароженина. Идyт они войною и домы жгут, добрых людей бьют всех до единого. И Глыбозер-град сломали и селения многия выжгли. Посему прошу тебя: не усердствуй напрасно и не стращай меня гневом своим. Однако лучше обрати свой праведный гнев на пришлецов поганых ибо хотят дойти до самого Властова где ты сидишь и правишь нами.
А то, что я в земли Старомировы вступил, то ведай: не захватов себе ищу, но битву намерен учинить погани степной. Посему помощи прошу и дружинников прислать дабы скупно противу Кумбал-хана идти. Впрочем же здравствуй и правь нами добрый наш посадник, честной столбовой болярин Дубовая Шапка.
Подпись: Лисей.
АЛЕКСЕЙ СТАРЦЕВ – МСТИСЛАВУ БИСЕРОВУ СЛОВО
(Совершенно секретно, срочно, с меченосцем Фокою Скороногим)
Мстислав!
Срочно выручай. Моя дружина зажата в окресностях Глыбозера. С одной стороны – превосходящие силы Чурилы, с другой наступает армия Катомы, властовского посадника. Кретин Катома на меня зол за аннексию Опорьевского княжества и предъявляет глупые ультиматумы. Теперь вот послал одну из своих дружин с воеводой Гнетичем, чтобы меня усмирить. Дружище, на тебя вся надежда. Это не розыгрыш, я попал в тиски. Дошли слухи, что ты ловко устроился при властовском дворе и якобы имеешь на Катому влияние. Скажи старику, чтобы оставил меня в покое. Разве он не видит, что я иду против Чурилы? Извини за краткость. Привет всем,