Страница:
— Иа-иа-иа? — удивленно спросил он уборщика зоопарка, такого же, как он, старого и такого же глупого. Тот подошел к живой изгороди вслед за ишаком и всмотрелся в поверхность водоема.
Через несколько минут здесь были представитель администрации, врач, медсестра и два охранника. Но они уже были не в силах что-либо изменить. Вскоре появился директор отеля. Ему даже в голову не пришло беспокоить владельца «Султан-сарая» в далеком Стамбуле. Эта проблема была в его компетенции. Директор протянул появившемуся через десять минут полицейскому конверт, в котором была небольшая, но пристойная сумма в турецкой валюте, к сожалению, из личных денег директора. И полицейский, согласившись с диагнозом врача — смерть от инфаркта, составил протокол и ушел. Дальше перед директором стояли неприятные хлопоты по контактам с родственниками погибшей от сердечной болезни, отправка тела за счет отеля в Германию и прочее и прочее.
Знаменитый пятизвездочный отель берег свою репутацию.
Рене Шарден, стоя на лоджии своего номера, с которого хорошо просматривались и море и двор аквапарка, находившийся в глубине двора отеля, опустил бинокль. Этот внешне обычный оптический прибор позволял доводить укрупнение объекта до значительных пределов. Он и прочитал даже диагноз, установленный гостиничным доктором: «инфаркт миокарда».
А направленный микрофон позволил Рене услышать разговор врача и администратора из «рецепции».
— Что вы хотите? Эта дама с самого начала отдыха у нас была излишне экзальтирована: без удержу посещала сауну, жарилась на солнце без бюстгальтера, — нельзя так обращаться со своим здоровьем в ее возрасте...
— Да и последний случай: на пару минут заклинило дверь в лифте, так она чуть не пробила стальную обшивку своими перстнями, всю исцарапала, можно и сейчас увидеть. А потом побежала. Видимо, психика ни к черту...
— В Центральной Европе женщины вообще с ума посходили...
— Вообще, мне кажется, у нас в мусульманском мире женщины ведут себя строже, без бюстгальтеров не мотаются и живут в результате долго.
— Может, прямой связи тут и нет... Но, конечно, нельзя так себя запускать.
...Рене удовлетворенно втянул «перископ» направленного микрофона, убрал оптику в футляры, а футляры в сейф, за который платил администрации отеля 10 долларов в сутки, взял пакет с пляжными принадлежностями и направился к лифту.
На этот раз с лифтом никаких приключений не произошло.
Прежде чем улечься в своем шезлонге (махровое турецкое полотенце надежно блокировало попытки занять его место), он поднялся в кафе-ротонду на самом берегу моря, налил сам в высокий стакан минеральной воды со льдом и хотел было этим ограничиться, но в последнее мгновение передумал и заказал чашку двойного кофе-эспрессо. Когда он шел, лавируя между шезлонгами клиентов отеля, в свой угол парка и руки у него были заняты, к нему пристроился и пошел рядом в ногу молодой белобрысый парень — высокий, тощий, с прыщавой наглой физиономией.
— Вы говорите по-французски? — спросил он.
— Разумеется, — ответил Рене.
— Вы богатый человек?
— Не бедный, но вас это мало должно касаться.
— Как сказать. Если вы не бедный человек, вас не затруднит дать мне некую сумму денег, не очень большую, в долг без отдачи?
— Не понял? — внимательно всмотрелся Рене в прыщавую физиономию.
— Дело в том, что мне по фигу, чем вам так насолила та немочка. Может, она бывшая ваша любовница и сильно надоела... Поверю. Бабенка действительно надоедливая...
— Вы о чем, мой юный друг?
— О тот же, о чем и вы сейчас думаете...
— О чем же?
— Я был с вами в лифте.
— Со мной многие бывают в лифте, тут нет состава преступления.
— Зато он есть в ваших действиях. Я все видел.
— Что «все»?
— Как бабенка, увидев вас в лифте, перепугалась. Как она стала скрести дверь лифтовой кабины, как вы чем-то таким поерзали в кармане, и лифт вдруг встал, как она еще больше перепугалась, как вы, будто бы помогая, успокаивая ее, коснулись перстнем ее руки и на тыльной стороне ее ладони появилась крохотная царапина, как бабенка потом бежала, падала, словно убегала от преследователя, и наконец упала мертвой в бассейн аквапарка.
У Рене были заняты обе руки, а то он в сердцах мог бы и врезать по наглой роже.
— Если вы имеете в виду эту несчастную немку, то она умерла от инфаркта: перегрелась, наверное, переволновалась. Остальное — ваши смешные фантазии, — холодно ответил он шантажисту.
— Вот почему я прошу всего 500 долларов, — не смутился тот. — Можно тысячу немецких марок. Турецкая валюта меня не интересует. Здесь и так все оплачено. А дома деньги мне пригодятся.
— Инцидент исчерпан, диагноз поставлен, полиция ушла, — лениво перечислял Рене. — Вряд ли родственники дамы будут требовать возбудить уголовное дело.
— Ну, хорошо, 300 долларов.
— И куда вы пойдете с этими фантазиями?
— Я пришел к вам.
— Значит, идти в другие места и вовсе нет смысла?
— Хорошо. Сто долларов.
— Я не ношу с собой деньги, вы сами напомнили — здесь ведь все оплачено. «Олл инклюзив». Я готов вам помочь материально. Но не потому, что вы поделились со мной некоей особо интересной информацией, а просто так, потому что вы мне понравились.
— Вообще-то я традиционной ориентации...
— Я не это имел в виду, — Рене с отвращением отвел взгляд от прыщавой розовой мордашки своего соотечественника.
— Вы меня не поняли. За сто долларов я готов...
— Спасибо, не надо. Вы здесь один отдыхаете? — спросил Рене.
— Один. Скукота. Снял бы девочку, но родители, купившие мне эту путевку, нарочно не дали мне ни сантима карманных денег. Вот и приходится, обитая в номере пятизвездочного отеля, подрабатывать.
— Не могу сказать, что способы зарабатывания денег, которые вы выбираете, самые удачные.
— А, — беззаботно рассмеялся прыщавый отрок, — что умею. Выбор-то небольшой.
— Хорошо. Приходите сюда, на набережную. Вечером — часов в десять, когда стемнеет. Выпьем по рюмке коньяка...
— Турецкий коньяк — ужасная вещь...
— Ну, по чашке чаю, кофе, по стаканчику вина...
— А вино мне нравится, особенно сухое красное.
— Вот и отлично. Я принесу ваши деньги.
...За час до ужина, перед самым закрытием бюро «Отдых на воде», располагавшегося здесь же, на пляже отеля, Рене взял до утра за отдельную плату комплект аквалангиста, сложил его в большую черную сумку и оставил рядом с шезлонгом на набережной, в самом ее конце, где уже начиналась ограда отеля, отделявшая благоустроенную часть кеммерского побережья от дикой и скалистой.
Плотно поужинав, в черной рубашке и черных шортах Рене спустился на набережную, прошел влево до конца, где почти у самой ограды стоял его шезлонг, и стал ждать; через несколько минут появился его находчивый соотечественник. К этому времени Рене уже знал, что Поль Леклерк действительно занимает один двухместный номер, за телефонные звонки расплачивается картой и не замечен в единственном в отеле ночном платном баре. Запросив информационное бюро, сотрудничавшее с их системой в Париже, Рене выяснил, что Поль — отпрыск небогатой, но вполне обеспеченной семьи торговца мебелью, студент «Эколь нормаль», в учебе достиг малого, талантами не отличается, был застигнут отцом за занятиями сексом с лицами обоих полов, за что был нещадно бит, полицией привлекался по мелочам, постоянного криминального досье на него нет.
«Никому ненужный придурок, — рассудил Рене. — Никто о нем и не пожалеет».
Обычно в кафе, ресторанах и барах наливают бокалы, рюмки, стаканы и, даже если тебе нужно шесть порций спиртного, тебе не дадут в руки бутылку. Это — если в режиме «олл инклюзив». За дополнительную плату любой бармен выдаст тебе хоть канистру. Рене легко получил бутылку сухого местного красного вина, взял два пустых бокала. Установил перед шезлонгами пластмассовый столик, поставил бутылку и бокалы. После чего в левый бокал сбросил из перстня с черным агатом крошечную крупинку белого вещества, практически не видимого в темноте на дне бокала.
— Принесли деньги? — спросил, материализуясь из темноты, прыщавый соотечественник.
— Разумеется. Это не та сумма, из-за которой французы так далеко от родины должны ссориться между собой.
— Мне нравится сам ход ваших рассуждений, — важно заметил парень и довольно рассмеялся.
— Глоток вина?
— А вы меня не отравите? — дурашливо расхохотался парень.
— Если даже и отравлю, вы об этом так и не узнаете, — отшутился Рене.
Он медленно разлил густое красное, почти не видимое в опустившейся на набережную темноте вино.
— Будьте здоровы, — произнес тост парень.
— И вам желаю крепкого здоровья, — ответил Рене, делая глубокий глоток.
— Однако полагаю, — продолжил он, по мере того как вино перетекало из стакана в глотку юного француза, — что оно вам уже и не очень понадобится.
Рене поставил бокал на столик и правой рукой пощупал пульс шантажиста: разумеется, пульса уже не было.
— Я тебе говорил, паренек, что ты выбрал не самое удачное ремесло. Шантажировать вообще нехорошо. А Рене Шардена — еще и смертельно опасно.
Он вынул из ослабевшей руки парня бокал, поставил его на столик и осторожно уложил упавшую вниз руку юного парижанина ему на колени.
— Жил ты плохо, судя по информации из Парижа, а умер красиво, радуйся хотя бы этому.
Шарден легко поднялся и взял оба бокала. Он знал, что яд растворяется без остатка, а бокалы через минуту попадут в руки веселой посудомойки — русской курносой девочки из Подмосковья, подрабатывающей здесь на будущий учебный год на факультете журналистики МГУ, и еще через минуту они будут девственно чисты. Никаких следов. Единственным следом в короткой истории о попытке шантажа профессионального киллера Рене Шардена останется тело прыщавого парижанина.
Он отнес бокалы в кафе, пошутил с русской, улыбнулся коротконогой барменше, виртуозно смешивавшей напитки, красиво подбрасывая в воздух шейкер, и вернулся к своему шезлонгу. Удобно устроился в нем и дал себе приказ — поспать минут шестьдесят.
Когда Рене проснулся, основная масса клиентов отеля схлынула с набережной на танцевальную площадку, находившуюся метров на двадцать ближе к отелю. Рене огляделся. На шезлонгах, установленных под тентами и прямо на бетонной набережной, не оставалось никого. Он вынул из сумки акваланг, костюм, ласты, натянул все на себя, проверил шланги и вентили, достал черный пластиковый мешок на молнии, упаковал в него еще достаточно гибкое тело парня, спустился на крупную гальку пляжа, держа мешок на плече, повернулся к морю спиной и вошел в воду. Проплыв метров сто, он нырнул — глубина была метров пять, вполне достаточная. Уже на дне Шарден привязал, сняв с себя акваланг, тяжелые кислородные баллоны к мешку с парнем, примагнитил радиоуправляемую мину к баллону и, уложив это причудливое сооружение на песчаное дно, легко вынырнул. Потом, вспомнив, что не снял ласты и костюм, акробатически вывернулся, стянул костюм, ласты, вновь нырнул, подсвечивая вставленным в рот фонариком, к счастью, сразу нашел груду из мешка и снаряжения на дне, сунул ласты и комок костюма с трубкой в пластиковый мешок, полагая, что теперь уже теснота не будет излишне дискомфортной для почившего в бозе парижского студента-неудачника, и всплыл. Второй нырок уже был для него достаточно утомителен. Все-таки, что ни говори, возраст за сорок. Еще хорош в деле, но для подводного плавания нужны постоянные тренировки.
На берег Рене вышел, пошатываясь от усталости.
Растерся полотенцем с изображением желтого полумесяца на красно-синем фоне, оделся, выпил большую рюмку предусмотрительно взятого в кафе на набережной коньяка.
«Коньяк турки действительно делают плохой», — подумал он.
Не возвращаясь в свой номер, Шарден перелез через ограду территории «Султан-сарая», осторожно пробрался по каменистому берегу на дорогу, поймал машину (благо, что и документы, и деньги у него были с собой) и через час был в аэропорту Анталии. До регистрации пассажиров и багажа на рейс Анталия — Варшава оставалось всего полчаса. Рене любил, когда его операции проходили так гладко.
Уже в салоне лайнера он еще раз прошелся воспоминаниями по времени, проведенному в кеммерском пятизвездочном отеле «Султан-сарай». Все сходилось. Взрыв на глубине пяти метров никто не видел и не слышал.
Тело соотечественника, разорванное в клочья, за ночь доедят рыбы. За акваланг, учитывая, что нарушил правило — акваланги выдаются только до 20 часов вечера, Рене заплатил гарантийную сумму полной стоимости всей аппаратуры, так что со стариком Кули в расчете. Что касается прыщавого студента из «Эколь нормаль», то Франция ничего не потеряла, а рыбы Средиземного моря что-то приобрели. С немецкой потаскушкой тоже все прошло гладко. Следов контакта никаких. И, стало быть, приказ Исы Назимова — "прикрыть двух турецких футболистов, купленных «Спартаком», Шардену удалось выполнить.
За Ахмеда Забар-оглы он тоже был спокоен. Во-первых, Рене хорошо заплатил местной полиции, и футболиста тут же выпустили под залог. Во-вторых, еще бoльшую сумму Шарден дал за то, чтобы они вообще прекратили следствие в этом направлении. Следователь, страстный болельщик «Галатасарая», охотно согласился с таким положением. Тем более что к вечеру было найдено тело убийцы жены Ахмеда на берегу моря, в километре от отеля. Он был убит двумя выстрелами — в сердце и в голову. Следствие выдвинуло единственно возможную в такой ситуации версию: «враги» турецкого футбола, скорее всего, израильтяне, сборной которой предстояло в ближайшее время играть со сборной Турции, попытались вывести из игры лучшего турецкого полузащитника. Что-то у них не получилось. И, заметая следы, они убрали и киллера. «Пальчики» убитого на морском побережье неизвестного, к счастью, обнаружили в номере футболиста.
«Это была технически сложная процедура», — довольно улыбнулся Рене.
В жизни киллеры следов на месте преступления не оставляют. Но современные технологии позволяют оставить их там, где их не было. Как, впрочем, и частицы спермы. Так что дело закрыто. И напрасно Иса сказал, что этим сюжетом займутся другие. Рене сам привык доводить свои дела до логического конца. У этой истории конец был логичным.
В Варшаве будет совсем другая операция. Не легче и не труднее.
Необычным в практике профессионального киллера и чистильщика Рене Шардена было лишь то, что все задания последних месяцев так или иначе были связаны с футболом...
ГЛАВА 9
Через несколько минут здесь были представитель администрации, врач, медсестра и два охранника. Но они уже были не в силах что-либо изменить. Вскоре появился директор отеля. Ему даже в голову не пришло беспокоить владельца «Султан-сарая» в далеком Стамбуле. Эта проблема была в его компетенции. Директор протянул появившемуся через десять минут полицейскому конверт, в котором была небольшая, но пристойная сумма в турецкой валюте, к сожалению, из личных денег директора. И полицейский, согласившись с диагнозом врача — смерть от инфаркта, составил протокол и ушел. Дальше перед директором стояли неприятные хлопоты по контактам с родственниками погибшей от сердечной болезни, отправка тела за счет отеля в Германию и прочее и прочее.
Знаменитый пятизвездочный отель берег свою репутацию.
Рене Шарден, стоя на лоджии своего номера, с которого хорошо просматривались и море и двор аквапарка, находившийся в глубине двора отеля, опустил бинокль. Этот внешне обычный оптический прибор позволял доводить укрупнение объекта до значительных пределов. Он и прочитал даже диагноз, установленный гостиничным доктором: «инфаркт миокарда».
А направленный микрофон позволил Рене услышать разговор врача и администратора из «рецепции».
— Что вы хотите? Эта дама с самого начала отдыха у нас была излишне экзальтирована: без удержу посещала сауну, жарилась на солнце без бюстгальтера, — нельзя так обращаться со своим здоровьем в ее возрасте...
— Да и последний случай: на пару минут заклинило дверь в лифте, так она чуть не пробила стальную обшивку своими перстнями, всю исцарапала, можно и сейчас увидеть. А потом побежала. Видимо, психика ни к черту...
— В Центральной Европе женщины вообще с ума посходили...
— Вообще, мне кажется, у нас в мусульманском мире женщины ведут себя строже, без бюстгальтеров не мотаются и живут в результате долго.
— Может, прямой связи тут и нет... Но, конечно, нельзя так себя запускать.
...Рене удовлетворенно втянул «перископ» направленного микрофона, убрал оптику в футляры, а футляры в сейф, за который платил администрации отеля 10 долларов в сутки, взял пакет с пляжными принадлежностями и направился к лифту.
На этот раз с лифтом никаких приключений не произошло.
Прежде чем улечься в своем шезлонге (махровое турецкое полотенце надежно блокировало попытки занять его место), он поднялся в кафе-ротонду на самом берегу моря, налил сам в высокий стакан минеральной воды со льдом и хотел было этим ограничиться, но в последнее мгновение передумал и заказал чашку двойного кофе-эспрессо. Когда он шел, лавируя между шезлонгами клиентов отеля, в свой угол парка и руки у него были заняты, к нему пристроился и пошел рядом в ногу молодой белобрысый парень — высокий, тощий, с прыщавой наглой физиономией.
— Вы говорите по-французски? — спросил он.
— Разумеется, — ответил Рене.
— Вы богатый человек?
— Не бедный, но вас это мало должно касаться.
— Как сказать. Если вы не бедный человек, вас не затруднит дать мне некую сумму денег, не очень большую, в долг без отдачи?
— Не понял? — внимательно всмотрелся Рене в прыщавую физиономию.
— Дело в том, что мне по фигу, чем вам так насолила та немочка. Может, она бывшая ваша любовница и сильно надоела... Поверю. Бабенка действительно надоедливая...
— Вы о чем, мой юный друг?
— О тот же, о чем и вы сейчас думаете...
— О чем же?
— Я был с вами в лифте.
— Со мной многие бывают в лифте, тут нет состава преступления.
— Зато он есть в ваших действиях. Я все видел.
— Что «все»?
— Как бабенка, увидев вас в лифте, перепугалась. Как она стала скрести дверь лифтовой кабины, как вы чем-то таким поерзали в кармане, и лифт вдруг встал, как она еще больше перепугалась, как вы, будто бы помогая, успокаивая ее, коснулись перстнем ее руки и на тыльной стороне ее ладони появилась крохотная царапина, как бабенка потом бежала, падала, словно убегала от преследователя, и наконец упала мертвой в бассейн аквапарка.
У Рене были заняты обе руки, а то он в сердцах мог бы и врезать по наглой роже.
— Если вы имеете в виду эту несчастную немку, то она умерла от инфаркта: перегрелась, наверное, переволновалась. Остальное — ваши смешные фантазии, — холодно ответил он шантажисту.
— Вот почему я прошу всего 500 долларов, — не смутился тот. — Можно тысячу немецких марок. Турецкая валюта меня не интересует. Здесь и так все оплачено. А дома деньги мне пригодятся.
— Инцидент исчерпан, диагноз поставлен, полиция ушла, — лениво перечислял Рене. — Вряд ли родственники дамы будут требовать возбудить уголовное дело.
— Ну, хорошо, 300 долларов.
— И куда вы пойдете с этими фантазиями?
— Я пришел к вам.
— Значит, идти в другие места и вовсе нет смысла?
— Хорошо. Сто долларов.
— Я не ношу с собой деньги, вы сами напомнили — здесь ведь все оплачено. «Олл инклюзив». Я готов вам помочь материально. Но не потому, что вы поделились со мной некоей особо интересной информацией, а просто так, потому что вы мне понравились.
— Вообще-то я традиционной ориентации...
— Я не это имел в виду, — Рене с отвращением отвел взгляд от прыщавой розовой мордашки своего соотечественника.
— Вы меня не поняли. За сто долларов я готов...
— Спасибо, не надо. Вы здесь один отдыхаете? — спросил Рене.
— Один. Скукота. Снял бы девочку, но родители, купившие мне эту путевку, нарочно не дали мне ни сантима карманных денег. Вот и приходится, обитая в номере пятизвездочного отеля, подрабатывать.
— Не могу сказать, что способы зарабатывания денег, которые вы выбираете, самые удачные.
— А, — беззаботно рассмеялся прыщавый отрок, — что умею. Выбор-то небольшой.
— Хорошо. Приходите сюда, на набережную. Вечером — часов в десять, когда стемнеет. Выпьем по рюмке коньяка...
— Турецкий коньяк — ужасная вещь...
— Ну, по чашке чаю, кофе, по стаканчику вина...
— А вино мне нравится, особенно сухое красное.
— Вот и отлично. Я принесу ваши деньги.
...За час до ужина, перед самым закрытием бюро «Отдых на воде», располагавшегося здесь же, на пляже отеля, Рене взял до утра за отдельную плату комплект аквалангиста, сложил его в большую черную сумку и оставил рядом с шезлонгом на набережной, в самом ее конце, где уже начиналась ограда отеля, отделявшая благоустроенную часть кеммерского побережья от дикой и скалистой.
Плотно поужинав, в черной рубашке и черных шортах Рене спустился на набережную, прошел влево до конца, где почти у самой ограды стоял его шезлонг, и стал ждать; через несколько минут появился его находчивый соотечественник. К этому времени Рене уже знал, что Поль Леклерк действительно занимает один двухместный номер, за телефонные звонки расплачивается картой и не замечен в единственном в отеле ночном платном баре. Запросив информационное бюро, сотрудничавшее с их системой в Париже, Рене выяснил, что Поль — отпрыск небогатой, но вполне обеспеченной семьи торговца мебелью, студент «Эколь нормаль», в учебе достиг малого, талантами не отличается, был застигнут отцом за занятиями сексом с лицами обоих полов, за что был нещадно бит, полицией привлекался по мелочам, постоянного криминального досье на него нет.
«Никому ненужный придурок, — рассудил Рене. — Никто о нем и не пожалеет».
Обычно в кафе, ресторанах и барах наливают бокалы, рюмки, стаканы и, даже если тебе нужно шесть порций спиртного, тебе не дадут в руки бутылку. Это — если в режиме «олл инклюзив». За дополнительную плату любой бармен выдаст тебе хоть канистру. Рене легко получил бутылку сухого местного красного вина, взял два пустых бокала. Установил перед шезлонгами пластмассовый столик, поставил бутылку и бокалы. После чего в левый бокал сбросил из перстня с черным агатом крошечную крупинку белого вещества, практически не видимого в темноте на дне бокала.
— Принесли деньги? — спросил, материализуясь из темноты, прыщавый соотечественник.
— Разумеется. Это не та сумма, из-за которой французы так далеко от родины должны ссориться между собой.
— Мне нравится сам ход ваших рассуждений, — важно заметил парень и довольно рассмеялся.
— Глоток вина?
— А вы меня не отравите? — дурашливо расхохотался парень.
— Если даже и отравлю, вы об этом так и не узнаете, — отшутился Рене.
Он медленно разлил густое красное, почти не видимое в опустившейся на набережную темноте вино.
— Будьте здоровы, — произнес тост парень.
— И вам желаю крепкого здоровья, — ответил Рене, делая глубокий глоток.
— Однако полагаю, — продолжил он, по мере того как вино перетекало из стакана в глотку юного француза, — что оно вам уже и не очень понадобится.
Рене поставил бокал на столик и правой рукой пощупал пульс шантажиста: разумеется, пульса уже не было.
— Я тебе говорил, паренек, что ты выбрал не самое удачное ремесло. Шантажировать вообще нехорошо. А Рене Шардена — еще и смертельно опасно.
Он вынул из ослабевшей руки парня бокал, поставил его на столик и осторожно уложил упавшую вниз руку юного парижанина ему на колени.
— Жил ты плохо, судя по информации из Парижа, а умер красиво, радуйся хотя бы этому.
Шарден легко поднялся и взял оба бокала. Он знал, что яд растворяется без остатка, а бокалы через минуту попадут в руки веселой посудомойки — русской курносой девочки из Подмосковья, подрабатывающей здесь на будущий учебный год на факультете журналистики МГУ, и еще через минуту они будут девственно чисты. Никаких следов. Единственным следом в короткой истории о попытке шантажа профессионального киллера Рене Шардена останется тело прыщавого парижанина.
Он отнес бокалы в кафе, пошутил с русской, улыбнулся коротконогой барменше, виртуозно смешивавшей напитки, красиво подбрасывая в воздух шейкер, и вернулся к своему шезлонгу. Удобно устроился в нем и дал себе приказ — поспать минут шестьдесят.
Когда Рене проснулся, основная масса клиентов отеля схлынула с набережной на танцевальную площадку, находившуюся метров на двадцать ближе к отелю. Рене огляделся. На шезлонгах, установленных под тентами и прямо на бетонной набережной, не оставалось никого. Он вынул из сумки акваланг, костюм, ласты, натянул все на себя, проверил шланги и вентили, достал черный пластиковый мешок на молнии, упаковал в него еще достаточно гибкое тело парня, спустился на крупную гальку пляжа, держа мешок на плече, повернулся к морю спиной и вошел в воду. Проплыв метров сто, он нырнул — глубина была метров пять, вполне достаточная. Уже на дне Шарден привязал, сняв с себя акваланг, тяжелые кислородные баллоны к мешку с парнем, примагнитил радиоуправляемую мину к баллону и, уложив это причудливое сооружение на песчаное дно, легко вынырнул. Потом, вспомнив, что не снял ласты и костюм, акробатически вывернулся, стянул костюм, ласты, вновь нырнул, подсвечивая вставленным в рот фонариком, к счастью, сразу нашел груду из мешка и снаряжения на дне, сунул ласты и комок костюма с трубкой в пластиковый мешок, полагая, что теперь уже теснота не будет излишне дискомфортной для почившего в бозе парижского студента-неудачника, и всплыл. Второй нырок уже был для него достаточно утомителен. Все-таки, что ни говори, возраст за сорок. Еще хорош в деле, но для подводного плавания нужны постоянные тренировки.
На берег Рене вышел, пошатываясь от усталости.
Растерся полотенцем с изображением желтого полумесяца на красно-синем фоне, оделся, выпил большую рюмку предусмотрительно взятого в кафе на набережной коньяка.
«Коньяк турки действительно делают плохой», — подумал он.
Не возвращаясь в свой номер, Шарден перелез через ограду территории «Султан-сарая», осторожно пробрался по каменистому берегу на дорогу, поймал машину (благо, что и документы, и деньги у него были с собой) и через час был в аэропорту Анталии. До регистрации пассажиров и багажа на рейс Анталия — Варшава оставалось всего полчаса. Рене любил, когда его операции проходили так гладко.
Уже в салоне лайнера он еще раз прошелся воспоминаниями по времени, проведенному в кеммерском пятизвездочном отеле «Султан-сарай». Все сходилось. Взрыв на глубине пяти метров никто не видел и не слышал.
Тело соотечественника, разорванное в клочья, за ночь доедят рыбы. За акваланг, учитывая, что нарушил правило — акваланги выдаются только до 20 часов вечера, Рене заплатил гарантийную сумму полной стоимости всей аппаратуры, так что со стариком Кули в расчете. Что касается прыщавого студента из «Эколь нормаль», то Франция ничего не потеряла, а рыбы Средиземного моря что-то приобрели. С немецкой потаскушкой тоже все прошло гладко. Следов контакта никаких. И, стало быть, приказ Исы Назимова — "прикрыть двух турецких футболистов, купленных «Спартаком», Шардену удалось выполнить.
За Ахмеда Забар-оглы он тоже был спокоен. Во-первых, Рене хорошо заплатил местной полиции, и футболиста тут же выпустили под залог. Во-вторых, еще бoльшую сумму Шарден дал за то, чтобы они вообще прекратили следствие в этом направлении. Следователь, страстный болельщик «Галатасарая», охотно согласился с таким положением. Тем более что к вечеру было найдено тело убийцы жены Ахмеда на берегу моря, в километре от отеля. Он был убит двумя выстрелами — в сердце и в голову. Следствие выдвинуло единственно возможную в такой ситуации версию: «враги» турецкого футбола, скорее всего, израильтяне, сборной которой предстояло в ближайшее время играть со сборной Турции, попытались вывести из игры лучшего турецкого полузащитника. Что-то у них не получилось. И, заметая следы, они убрали и киллера. «Пальчики» убитого на морском побережье неизвестного, к счастью, обнаружили в номере футболиста.
«Это была технически сложная процедура», — довольно улыбнулся Рене.
В жизни киллеры следов на месте преступления не оставляют. Но современные технологии позволяют оставить их там, где их не было. Как, впрочем, и частицы спермы. Так что дело закрыто. И напрасно Иса сказал, что этим сюжетом займутся другие. Рене сам привык доводить свои дела до логического конца. У этой истории конец был логичным.
В Варшаве будет совсем другая операция. Не легче и не труднее.
Необычным в практике профессионального киллера и чистильщика Рене Шардена было лишь то, что все задания последних месяцев так или иначе были связаны с футболом...
ГЛАВА 9
«КРОВАВАЯ БАНЯ» В ГДАНЬСКЕ
— Улица Длуга, двадцать восемь, — приказал Рене водителю такси.
— Дом Фарберов? — уточнил водитель.
— А хрен его знает, чей дом! — честно ответил Шарден. — У меня там в отеле заказан номер.
— Вы хорошо говорите по-польски. Но одеты для нашего балтийского климата слишком легко.
— Вы правы, подбросьте меня к какому-нибудь приличному магазину. Я куплю себе что-нибудь из теплых вещей.
В частном магазинчике на Мариацкой Шарден купил пуловер, короткий плащ и берет.
— Вот теперь вы действительно похожи на француза! — восхитился водитель.
— А почему вы решили, что я француз?
— А в аэропорту, когда носильщик нанимал меня, он спросил: «Отвезешь в центр Гданьска одного француза?» Я ответил: «Без проблем».
— Понятно.
— Надолго к нам?
— Нет, думаю, за день управлюсь.
— Не на матч случайно? У нас сегодня матч на Кубок «ЕвроТОТО» между гданьской командой «Атлетична» и московским «Спартаком».
— Нет, не на матч, дела.
— Понятно. Дела так дела. А матч обещает быть интересным. Как думаете, кто выиграет?
— Я ничего по этому поводу не думаю. Мне все равно. Я спортом не интересуюсь.
— Ваше право. Может, желаете экскурсию по музеям?
— И к музеям равнодушен.
— Тогда, может, ресторанчик со стриптизом на Выбжеже?
— Пропускаю и это предложение. Хотя... — Рене взглянул на часы. — От улицы Длуга до улицы Торуньской далеко?
— Да у нас все близко.
— Тогда на улицу Длуга, 28.
— Это известное место. Дом Фарберов — знаменитый архитектурный памятник. Но теперь действительно там небольшой элитный отель. У вас номер на каком этаже?
— Какая вам разница?
— Я имел в виду, что, если на третьем, оттуда вид лучше.
Рене не ответил. Возле отеля он расплатился со словоохотливым водителем и, прихватив сумку с купленными в магазине пожитками, двинулся к шикарному ампирному подъезду.
Через сорок минут, приняв душ и побрившись, Шарден уже был на Торуньской. Было раннее утро, и Национальный музей был еще закрыт. Рене отыскал неподалеку рыбный ресторанчик и с удовольствием наелся своего любимого угря — вначале в копченом, а затем и в отварном виде с овощами и специями.
В назначенное время у входа в неоткрытый еще музей он встретил полковника Зверева. Догнав медленно идущего Зверева, Шарден поравнялся с ним и попросил прикурить. Полковник долго чиркал старой бензиновой зажигалкой и за это время передал киллеру задание:
— Сегодня матч. Важный. «Спартак» должен выиграть. Ты уже понял, что мы работаем на него?
— Понял. Хотя и не ясно, почему. «Спартак» — так «Спартак».
— Наши конкуренты попытаются сделать все, чтобы москвичи проиграли. Твоя задача — им помешать.
— Знать бы еще, кто цель...
— У тебя, как всегда, цель совершенно конкретная....
Они медленно шли вдоль комплекса зданий францисканского монастыря начала ХVI века, в котором с 1972 года размещался Национальный музей.
— Кстати, здесь, в музее, ценнейшая вещь выставлена, — кивнул на здание Зверев, — готический триптих Ганса Мемлинга «Страшный суд».
— Имеете в виду, что надо бы посмотреть? — удивленно посмотрел на него Шарден.
— Нет. У тебя будет свой «страшный суд».
— То есть?
— Барончик уже прислал в Гданьск своего киллера.
— Он — моя цель?
— Да. Охраной матча займутся другие люди. Твоя задача — обезвредить киллера.
— Откуда он будет стрелять, известно?
— Известно. Почему ты решил, что он будет стрелять.
— Догадался. Значит, попытка сорвать матч, убив кого-то из спартаковцев?
— Да.
— Повторяю, полковник: место?
— С крыши правительственной трибуны.
— Непростая задача обезвредить стрелка в таком узкоконкретном месте, — покачал головой Рене. — С противоположной стороны стадиона есть высокое здание?
— Есть, но пусть тебя это не волнует, — жестко сказал полковник. — Мы не можем рисковать. Приказ: киллера Барончика убрать до матча! Они не успеют перестроиться: дублера у него нет.
— Почему, если на кон поставлены такие деньги? — насторожился Шарден.
— Потому что этот киллер никогда не ошибается, — хмыкнул Зверев.
— Я его знаю?
— А, догадался! Это Жан Ланжер, вы служили с ним в Центральной Африке. Крепкий малый. Жаль, что он по другую сторону.
— Я его застал в легионе уже в конце своей службы, — пожал плечами Рене. — Почти не помню. Высокий, рыжий?
— Нет, коренастый, сейчас отяжелел, даже можно сказать — толстяк. Рост всего-то 170 см.
— Шрам под левым глазом? — уточнил Шарден.
— Точно.
— Вспомнил. Место?
— У Ланжера есть одна странная привычка, — медленно процедил Зверев, — перед акцией он всегда ходит в сауну.
— Известно, куда он намерен пойти здесь?
— Известно. Лучшая сауна с лучшим пивом, раками, девочками — в спорткомплексе на Вестерплятте.
— Это далеко?
— За городом, на полуострове. Машина с документами на твое имя стоит в конце улицы — видишь, сизая «полония»?
— Вижу.
— Вот ключи. Права и снаряжение в бардачке.
— Что за снаряжение?
— Сам увидишь.
— Уточняю: временное устранение или ликвидация? — прищурился Шарден.
— Увы, ликвидация, — развел руками полковник. — Он слишком глубоко вляпался в систему Барончика.
— Да ладно, я его совсем не помню. Один вопрос: в сауне могут быть в это время и другие люди — посетители, обслуга, а мне надо уйти. Всякое может быть. Мои права?
— Это лучшее место для такого противника. Так что огонь на поражение. О количестве жертв можешь не волноваться. Сколько надо, столько и будет.
— Это все, что я хотел узнать, — кивнул Рене, и они расстались.
Машину для дела он все же угнал в Старом городе. Выбрал такую, которая явно простояла у дома несколько дней, и ею не пользовались, — значит есть шанс, что не хватятся и сегодня. Шарден припарковал ее в десяти метрах от входа в спортивно-оздоровительный комплекс. Вошел, заплатил за бассейн, сауну и массаж, прошел в раздевалку. К счастью, в раздевалке была всего пара каких-то толстых самодовольных придурков. Рене натянул на голову выданную в кассе фетрово-суконную шляпу и вошел в парную. Там вообще был всего один человек — коренастый, плотный, со шрамами на левой руке, правой ноге, животе и, что самое главное, — на левой щеке.
Несмотря на годы, прошедшие с того дня, когда Рене впервые увидел этого парня в легионе, он сразу узнал его. Небольшой, но очень надежный в стрельбе по неподвижной цели с расстояния двух-трех метров пистолет (итальянскую «беретту» 1986 года выпуска) Шарден держал в красно-белой жесткой рукавице для самомассажа. Не снимая рукавицы, он трижды выстрелил в киллера Барончика. Учитывая, что сам этот киллер никогда еще не промахивался, это было самое надежное средство «профилактики». Теперь же можно было быть уверенным, что выстрел в спартаковца не состоится. Три дырки — под левым соском, в районе поджелудочной железы и между бровями — давали такую уверенность. А глушитель давал основания предполагать, что выстрелы из сауны в раздевалке не были слышны.
Рене постоял еще некоторое время, словно раздумывая, рисковать или не рисковать. Кровь Ланжера, толчками вытекавшая из его грузного тела, залила вначале верхнюю, затем вторую и первую полки сауны и начала подбираться уже не алым, а бордовым ручейком к босым ногам Рене.
Вид приближающегося зловещего ручейка заставил его скорее принять решение.
В раздевалке два толстых придурка по-прежнему пили пиво, заедая его плотными, янтарно-желтыми ломтями вяленого леща.
Навскидку выстрелив в одного, а затем во второго, Шарден убедился, что контрольные выстрелы не понадобятся. Быстро оделся и вышел в холл. И опять повезло, — Рене не любил лишних трупов, — там была только кассирша, носатая плюгавая старая полька лет шестидесяти. Он наклонился к круглому отверстию в кассе и, неожиданно вытянув снизу руку, выстрелил кассирше, как и бывшему легионеру, точно меж бровей.
На улице он не встретил никого. Вскочил в машину, доехал до Старого города, припарковался у пивной и зашел внутрь. Выпив прямо у стойки кружку темного пива, отметив, что польский портер ничуть не хуже английского, но сильно уступает французскому «Бордо», Шарден, так ни с кем не перемолвившись словом, вышел и быстро двинулся в сторону центра.
...Матч он смотрел уже в номере отеля.
Обе команды вышли на поле, думая прежде всего об обороне, и в этом компоненте игры преуспели. В первом тайме ни той ни другой команде не удавался быстрый переход от обороны к атаке. Во многом из-за того, что соперники проходили середину поля за счет длинных передач, которые часто не находили адресата. Поляки лишили москвичей одного из их главных козырей — фланговых проходов с последующими навесами. Поэтому до перерыва кроме удара головой Ширко подопечным Романцева ничего не удалось. Игра была нервной, что неудивительно: несмотря на разницу в классе («Спартак» был на голову выше соперника), тот факт, что на кон было поставлено очень многое — выход в следующий тур розыгрыша главного приза «ЕвроТОТО», и каждая победа, кроме всего прочего, приносила команде приличные деньги, — шансы соперников почти уравнивались.
«В другой ситуации при такой игре, — подумал Рене, — самая логичная концовка матча — ничья. Но здесь ничьей не будет. Как не будет и сюрпризов».
— Дом Фарберов? — уточнил водитель.
— А хрен его знает, чей дом! — честно ответил Шарден. — У меня там в отеле заказан номер.
— Вы хорошо говорите по-польски. Но одеты для нашего балтийского климата слишком легко.
— Вы правы, подбросьте меня к какому-нибудь приличному магазину. Я куплю себе что-нибудь из теплых вещей.
В частном магазинчике на Мариацкой Шарден купил пуловер, короткий плащ и берет.
— Вот теперь вы действительно похожи на француза! — восхитился водитель.
— А почему вы решили, что я француз?
— А в аэропорту, когда носильщик нанимал меня, он спросил: «Отвезешь в центр Гданьска одного француза?» Я ответил: «Без проблем».
— Понятно.
— Надолго к нам?
— Нет, думаю, за день управлюсь.
— Не на матч случайно? У нас сегодня матч на Кубок «ЕвроТОТО» между гданьской командой «Атлетична» и московским «Спартаком».
— Нет, не на матч, дела.
— Понятно. Дела так дела. А матч обещает быть интересным. Как думаете, кто выиграет?
— Я ничего по этому поводу не думаю. Мне все равно. Я спортом не интересуюсь.
— Ваше право. Может, желаете экскурсию по музеям?
— И к музеям равнодушен.
— Тогда, может, ресторанчик со стриптизом на Выбжеже?
— Пропускаю и это предложение. Хотя... — Рене взглянул на часы. — От улицы Длуга до улицы Торуньской далеко?
— Да у нас все близко.
— Тогда на улицу Длуга, 28.
— Это известное место. Дом Фарберов — знаменитый архитектурный памятник. Но теперь действительно там небольшой элитный отель. У вас номер на каком этаже?
— Какая вам разница?
— Я имел в виду, что, если на третьем, оттуда вид лучше.
Рене не ответил. Возле отеля он расплатился со словоохотливым водителем и, прихватив сумку с купленными в магазине пожитками, двинулся к шикарному ампирному подъезду.
Через сорок минут, приняв душ и побрившись, Шарден уже был на Торуньской. Было раннее утро, и Национальный музей был еще закрыт. Рене отыскал неподалеку рыбный ресторанчик и с удовольствием наелся своего любимого угря — вначале в копченом, а затем и в отварном виде с овощами и специями.
В назначенное время у входа в неоткрытый еще музей он встретил полковника Зверева. Догнав медленно идущего Зверева, Шарден поравнялся с ним и попросил прикурить. Полковник долго чиркал старой бензиновой зажигалкой и за это время передал киллеру задание:
— Сегодня матч. Важный. «Спартак» должен выиграть. Ты уже понял, что мы работаем на него?
— Понял. Хотя и не ясно, почему. «Спартак» — так «Спартак».
— Наши конкуренты попытаются сделать все, чтобы москвичи проиграли. Твоя задача — им помешать.
— Знать бы еще, кто цель...
— У тебя, как всегда, цель совершенно конкретная....
Они медленно шли вдоль комплекса зданий францисканского монастыря начала ХVI века, в котором с 1972 года размещался Национальный музей.
— Кстати, здесь, в музее, ценнейшая вещь выставлена, — кивнул на здание Зверев, — готический триптих Ганса Мемлинга «Страшный суд».
— Имеете в виду, что надо бы посмотреть? — удивленно посмотрел на него Шарден.
— Нет. У тебя будет свой «страшный суд».
— То есть?
— Барончик уже прислал в Гданьск своего киллера.
— Он — моя цель?
— Да. Охраной матча займутся другие люди. Твоя задача — обезвредить киллера.
— Откуда он будет стрелять, известно?
— Известно. Почему ты решил, что он будет стрелять.
— Догадался. Значит, попытка сорвать матч, убив кого-то из спартаковцев?
— Да.
— Повторяю, полковник: место?
— С крыши правительственной трибуны.
— Непростая задача обезвредить стрелка в таком узкоконкретном месте, — покачал головой Рене. — С противоположной стороны стадиона есть высокое здание?
— Есть, но пусть тебя это не волнует, — жестко сказал полковник. — Мы не можем рисковать. Приказ: киллера Барончика убрать до матча! Они не успеют перестроиться: дублера у него нет.
— Почему, если на кон поставлены такие деньги? — насторожился Шарден.
— Потому что этот киллер никогда не ошибается, — хмыкнул Зверев.
— Я его знаю?
— А, догадался! Это Жан Ланжер, вы служили с ним в Центральной Африке. Крепкий малый. Жаль, что он по другую сторону.
— Я его застал в легионе уже в конце своей службы, — пожал плечами Рене. — Почти не помню. Высокий, рыжий?
— Нет, коренастый, сейчас отяжелел, даже можно сказать — толстяк. Рост всего-то 170 см.
— Шрам под левым глазом? — уточнил Шарден.
— Точно.
— Вспомнил. Место?
— У Ланжера есть одна странная привычка, — медленно процедил Зверев, — перед акцией он всегда ходит в сауну.
— Известно, куда он намерен пойти здесь?
— Известно. Лучшая сауна с лучшим пивом, раками, девочками — в спорткомплексе на Вестерплятте.
— Это далеко?
— За городом, на полуострове. Машина с документами на твое имя стоит в конце улицы — видишь, сизая «полония»?
— Вижу.
— Вот ключи. Права и снаряжение в бардачке.
— Что за снаряжение?
— Сам увидишь.
— Уточняю: временное устранение или ликвидация? — прищурился Шарден.
— Увы, ликвидация, — развел руками полковник. — Он слишком глубоко вляпался в систему Барончика.
— Да ладно, я его совсем не помню. Один вопрос: в сауне могут быть в это время и другие люди — посетители, обслуга, а мне надо уйти. Всякое может быть. Мои права?
— Это лучшее место для такого противника. Так что огонь на поражение. О количестве жертв можешь не волноваться. Сколько надо, столько и будет.
— Это все, что я хотел узнать, — кивнул Рене, и они расстались.
Машину для дела он все же угнал в Старом городе. Выбрал такую, которая явно простояла у дома несколько дней, и ею не пользовались, — значит есть шанс, что не хватятся и сегодня. Шарден припарковал ее в десяти метрах от входа в спортивно-оздоровительный комплекс. Вошел, заплатил за бассейн, сауну и массаж, прошел в раздевалку. К счастью, в раздевалке была всего пара каких-то толстых самодовольных придурков. Рене натянул на голову выданную в кассе фетрово-суконную шляпу и вошел в парную. Там вообще был всего один человек — коренастый, плотный, со шрамами на левой руке, правой ноге, животе и, что самое главное, — на левой щеке.
Несмотря на годы, прошедшие с того дня, когда Рене впервые увидел этого парня в легионе, он сразу узнал его. Небольшой, но очень надежный в стрельбе по неподвижной цели с расстояния двух-трех метров пистолет (итальянскую «беретту» 1986 года выпуска) Шарден держал в красно-белой жесткой рукавице для самомассажа. Не снимая рукавицы, он трижды выстрелил в киллера Барончика. Учитывая, что сам этот киллер никогда еще не промахивался, это было самое надежное средство «профилактики». Теперь же можно было быть уверенным, что выстрел в спартаковца не состоится. Три дырки — под левым соском, в районе поджелудочной железы и между бровями — давали такую уверенность. А глушитель давал основания предполагать, что выстрелы из сауны в раздевалке не были слышны.
Рене постоял еще некоторое время, словно раздумывая, рисковать или не рисковать. Кровь Ланжера, толчками вытекавшая из его грузного тела, залила вначале верхнюю, затем вторую и первую полки сауны и начала подбираться уже не алым, а бордовым ручейком к босым ногам Рене.
Вид приближающегося зловещего ручейка заставил его скорее принять решение.
В раздевалке два толстых придурка по-прежнему пили пиво, заедая его плотными, янтарно-желтыми ломтями вяленого леща.
Навскидку выстрелив в одного, а затем во второго, Шарден убедился, что контрольные выстрелы не понадобятся. Быстро оделся и вышел в холл. И опять повезло, — Рене не любил лишних трупов, — там была только кассирша, носатая плюгавая старая полька лет шестидесяти. Он наклонился к круглому отверстию в кассе и, неожиданно вытянув снизу руку, выстрелил кассирше, как и бывшему легионеру, точно меж бровей.
На улице он не встретил никого. Вскочил в машину, доехал до Старого города, припарковался у пивной и зашел внутрь. Выпив прямо у стойки кружку темного пива, отметив, что польский портер ничуть не хуже английского, но сильно уступает французскому «Бордо», Шарден, так ни с кем не перемолвившись словом, вышел и быстро двинулся в сторону центра.
...Матч он смотрел уже в номере отеля.
Обе команды вышли на поле, думая прежде всего об обороне, и в этом компоненте игры преуспели. В первом тайме ни той ни другой команде не удавался быстрый переход от обороны к атаке. Во многом из-за того, что соперники проходили середину поля за счет длинных передач, которые часто не находили адресата. Поляки лишили москвичей одного из их главных козырей — фланговых проходов с последующими навесами. Поэтому до перерыва кроме удара головой Ширко подопечным Романцева ничего не удалось. Игра была нервной, что неудивительно: несмотря на разницу в классе («Спартак» был на голову выше соперника), тот факт, что на кон было поставлено очень многое — выход в следующий тур розыгрыша главного приза «ЕвроТОТО», и каждая победа, кроме всего прочего, приносила команде приличные деньги, — шансы соперников почти уравнивались.
«В другой ситуации при такой игре, — подумал Рене, — самая логичная концовка матча — ничья. Но здесь ничьей не будет. Как не будет и сюрпризов».