Миронов Георгий. Гриф

   А жить, как ни крути, приятнее, чем умирать, даже когда жизнь поворачивается к тебе задницей.
   С него сняли все. А вот трусы - синие, сатиновые, малопривлекательные - оставили. Поленились или побрезговали снимать.
   Это хорошо. Потому что вместо резинки у него там была узкая заточка и пружинистая золотая цепочка. И трусы держала, и "менкой" могла послужить.
   Такая вот "менка". Я тебе цепочку, ты мне жизнь.
   Убедившись, что все арестанты спят или без сознания, он вытянул из трусов золотую цепочку, оторвал край простыни, с трудом протянул получившуюся бечевку, концы завязал, вполне прилично. Жестковато, но не спадают.
   Потрогал рукой, легко ли вынимается из пояса трусов узкая стальная заточка. И стал ждать.
   Он рассчитал все правильно. Врач пришел через час. Один. Без сопровождения сестер. Это был не врачебный осмотр, когда врач дает указания сестре, какие микстуры выписывать больному. Это был обход контрольный. Проверяя пульс, дыхание, зрачки, врач определял, кто из его пациентов жив, а кто уже отдал Богу душу.
   Встреча с Князем его приятно удивила.
   Избитый до полусмерти пациент, поступивший рано утром, казалось, был обречен. А он мало того что оклемался, так еще был открыт для приятной беседы на взаимно интересную тему.
   - Док, мне надо бы тут задержаться на недельку. Если меня сейчас поместят в камеру, мне от братвы не отмахаться...
   - А через неделю отмахаешься?
   - Надеюсь. Мне бы недельку.
   - Понимаю. Но это твои проблемы.
   - Очень надо.
   - Не сомневаюсь. Но прикажут - выпишу в камеру.
   - А так-то, по первому прикиду, как у меня?
   - Ну, сам понимаешь, рентген или УЗИ тут тебе никто делать не будет.
   - Понимаю.
   - По первому прикиду - переломов нет. Трещины в трех ребрах, почки, конечно, отбиты, селезенка. Про гематомы я не говорю. Главное, - голова цела и позвоночник.
   - Это хорошо.
   - Но без гарантий.
   - Понятно.
   - В том смысле, что попадешь в камеру - я за тебя не ручаюсь.
   - Мне бы недельку.
   - Дорого стоит.
   - Не дороже денег.
   - Это точно. Можно не обязательно деньгами.
   - Рыжевье подойдет?
   - А то.
   Доктор настороженно обернулся к двери. Там было тихо. Сквозь замочную скважину койка Князя не просматривалась.
   - Давай, что есть.
   Князь вынул из-под одеяла руку, разжал ладонь, на ней сверкнула золотая цепочка.
   - Этого даже много, - совестливо признался доктор.
   - Жизнь дороже. Если можешь что сделать сверх обещанного, тебе зачтется.
   - С почками и селезенкой неделю точно тебя здесь могу продержать.
   - А как же приказ, если прикажут?
   - Делимся...
   - Понимаю.
   - Если можешь достать рыжевья поболе, можно поговорить вообще о комиссации.
   - В сколько встанет.
   - Делимся...
   - Это я понял. Во сколько в целом встанет?
   - Десять тысяч баксов.
   - Много.
   - Можно рыжевьем.
   - Все равно много. Я столько на гражданке еще не заработал.
   - Друзья, родственники?
   - Родственники сами нищие.
   - Пусть квартиру продадут.
   - Они, может, и пошли бы на это, да я не согласен. У брата дети.
   - Жизнь дороже.
   - Так жизнь - моя, а дети - его. Нет, я сказал.
   - Коллеги?
   - Похоже, меня уже списали.
   - Жаль, парень ты смышленый. Но и мои возможности ограничены.
   - Что можешь.
   - Без денег?
   - За ту же цепочку?
   - Выписать тебя через неделю, но за день до официально сообщенного мной в спецчасть срока.
   - Что это даст?
   - Если дам сведения о твоей выписке, тебя переведут в пресс-хату, где менты будут мять, пока не возьмешь на себя убийство Кеннеди.
   - Варианты?
   - Хата с уголовниками, которые ждут суда по статьям с большими сроками или вышкой. Они могут пойти на сотрудничество с администрацией и размазать тебя по стенке. Неделю выковыривать алюминиевой ложкой придется.
   - Ну и фантазия у тебя, док.
   - Поработаешь тут с мое...
   - Я тоже не в парикмахерской работал, давай варианты.
   - Даже в обычной камере с уголовниками тебя в первый же день помнут. Администрация дает послабления режима. Даже дурь может в камеру пропустить. Не говорю уж про табак и чифирь. Но я тебя выпишу в камеру, в которой сидят те, что по первому разу. Они робчее. И с администрацией из куражу на сотрудничество не идут, и новичку, конечно, прописку сделают, но "нагинать" тебя не будут.
   - Культурно выражаешься. Какой университет кончал?
   - У меня их два. Медфак петрозаводского университета и тюремный университет. Ты не думай, я могу и об искусстве поговорить, только тебе это сейчас не надо, тебе надо думать, как выжить. Согласен? Я тебя оставлю на неделю. А выпишу на день раньше указанного в формуляре срока. Идет?
   - Была бы еще цепь, отдал бы.
   - Ладно, и этого хватит. А вот на комиссацию - извини, нет. Делимся.
   Врач обещанное выполнил.
   За неделю молодой организм и спортивная закалка свое сделали. Ну и врач кое-каких лекарств подкинул, и шесть уколов "эссенциале форте" самолично сделал. Печень перестала болеть. А с почками, врач сказал, это надолго. Но не смертельно.
   - Выйдешь на свободу, обязательно пройди курс лечения у уролога. Я тебе телефончик дам. Запомнишь?
   - Зачем?
   - А ты на свободе официально не скоро окажешься. Если весь срок, который тебе впарят, отсидишь, тебе уролог не понадобится.
   - А кто понадобится?
   - Патологоанатом.
   - Ну и юмор у вас, медиков.
   - Ты понял? Тебе врач, хороший уролог, нужен в самые ближайшие месяцы. Иначе запустишь болезнь, никто не поможет. Значит, что?
   - Значит, надо бежать?
   - И значит, ты не сможешь обратиться в горбольницу. Позвонишь моему другу. Он будет тебя лечить на дому. Понятна моя мысль.
   - Хорошо у вас тут все поставлено.
   - Живем в бараке, ничего изменить не можем, но можем чуть-чуть организовать жизнь вокруг себя. Следишь за моей мыслью?
   - Давай телефон.
   - 499-36-54. Это в Строгино.
   - Я уже вычислил.
   - Скажешь, от Миши. Он поймет. Ну, будь здоров.
   - Не обещаю, но постараюсь.
   ...Как врач и обещал, Князь попал в тихую камеру.
   Староста хмуро взглянул на него, долго откашливался, выплевывая сгустки мокроты в кусок серой марли, показал шконку на третьем ярусе, так называемую "пальму". Там на одной шконке лежали тощий кашляющий старик в одних трусах, синея грандиозной татуировкой по всей спине, и прыщавый юнец с нахальным и порочным лицом.
   - Третьим будешь. Спят у нас по очереди. Одна шконка на троих.
   - Вон свободная шконка, - указал Князь на привилегированную шконку нижнюю, у окна.
   - Это для авторитетов, воров в законе, ежели таких к нам в камеру бросят.
   - А пока? Несправедливо, что шконка пустует. Нет авторитетов, так я пока побуду в них?
   - Ты вор в законе?
   - Нет.
   - Хорошо, что сознался. У нас кто на себя более высокое, чем есть, воровское звание берет, без обеспечения, того опускают. Знаешь, что это?
   - Знаю. Я лишнего на себя не беру.
   - Шконка дорого стоит.
   - Знаю, рыжевье подойдет?
   - Давай рыжики в общак и - ложись.
   - Вам за меня уже передали.
   - Кто?
   - Была с утра малява из медчасти, с грузом.
   - А, точно была. Значит, ты и есть Князь? Это кликуха?
   - Считай, что кликуха.
   - Ну, располагайся. Я Сеня Борт. Эти двое - Миша и Костя - они без кликух, солнцевские, на первом же деле погорели.
   С криком: "Не по делу!" - представленные Князю Миша и Сеня из солнцевских, набычившись, рванулись на Князя, но были встречены двумя сокрушительными ударами. Из- за тесноты камеры пришлось бить короткими ударами снизу в подбородок, оказалось, средство достаточно убедительное.
   Когда Миша и Костя оклемались, установили перемирие. Просто до парней медленно доходило. А когда дошло, что за шконку новенький заплатил и что это даст камере дополнительные чефирь, дурь и еду, успокоились.
   Едва Князь лег на шконку, его сморил сон.
   И Князь спал так крепко, что проспал и ужин, и ночь, и проснулся лишь под крики в коридоре разливающего баланду зэка:
   - Не тычь ты мне миску в амбразуру! Ставь, налью - возьмешь, будешь пальцы свои грязные совать - гребану по ним раздающим.
   Князь поднял голову. Камера была та же. А вот арестантов он не узнавал. На всех шконках, он мог поклясться, сидели, лежали и хмуро смотрели на него совсем другие люди. У стоявшего ближе всех в руке сверкнула заточка...
   Он устало выдохнул воздух сквозь сомкнутые губы.
   Жутко ломило затылок...
   "ИГРЫ ПОД ИНТЕРЕС ЗАПРЕЩЕНЫ" (ИЗ "ПРАВИЛ ВНУТРЕННЕГО РАСПОРЯДКА
   ...Жутко ломило затылок...
   Он ощупал голову - старые, полученные еще в "ментовке" гематомы и ссадины, свежих ран и ушибов не было.
   И камера, он мог бы поклясться, была та же. Он вчера сделал ногтем царапину на толстом слое старой синей краски, покрывавшей стену возле шконки. Камера та же, а люди другие. Не экономят на нем, похоже. И установка жесткая - сломить, а то и опустить. А дальше - по обстоятельствам.
   Нескладно как-то вышло, огорчился Князь. Один в поле не воин, тем более что и поля-то нет. Его много лет учили тому, чтобы раскованно чувствовать себя в одиночку в стане врагов. Но тут расклад выходил какой-то совсем не аккуратный: зэк с заточкой стоял на расстоянии вытянутой руки и в любой момент мог полоснуть его по шее.
   Зэки, лежавшие вповалку на втором и третьем рядах шконок, начали медленно спускаться в узкое свободное пространство камеры. В такой тесноте он, как царь Леонид в Фермопилах, мог бы продержаться довольно долго у своей шконки, - второго и третьего рядов над ней не было, ибо из стены выступало тупое колено вентиляционной трубы. Выстоять-то он бы выстоял, однако ж конец все одно один - тут бы лучше переговоры. Но переговоры, как учили в Военном институте, лучше вести с удобной позиции и в удобное для тебя время. Сейчас и позиция, и время были из рук вон плохими...
   Зэк возле его шконки поиграл заточкой, чуть-чуть повернул голову в сторону, чтобы убедиться, что за ним - вся камера. В прямом и переносном смысле слова.
   Этого мгновения Князю было достаточно, чтобы подтянуть ноги к груди и, чуть повернувшись, выпрямить их в сторону зэка с заточкой. Сведенные вместе ноги, как таран ударив в причинное место зэка, буквально впечатали его в толпу. Зэк с заточкой повалил нескольких, стоявших в проходе, кого-то задел в движении заточкой, полилась кровь, раздались крики.
   На крики и свалку тут же среагировали вертухаи. Дверь камеры открылась, и строгий голос контролера спросил:
   - Что, сволочи, опять новенького порезали?
   Он был настолько уверен в утвердительном ответе и в том, что виноватых опять не сыщется, что прошел, ступая где на пол, а где и на тела упавших обитателей камеры к окну и глянул сверху вниз на лежавшего Князя.
   Их глаза встретились. В глазах контролера было недоумение. В глазах Князя - сочувствие. Дескать, извини, так уж получилось.
   - С тобой все в порядке?
   - Все нормалек, начальник, - усмехнулся Князь.
   - Ты целый?
   - Целее не бывает.
   - И тебя не порезали?
   - Нет. Там один парнишка на гвоздь напоролся, - Князь кивнул в сторону лежавшего на полу и корчившегося от боли кента. Еще двое парней зажимали руками порезы.
   - Чудеса! - покачал головой вертухай. - Ну, лежи. Покуда. Если что, позови, - усмехнулся он.
   Ему ли не знать, что стоит новенькому позвать на помощь контролера или попытаться "выломиться из камеры", спасаясь от давления "пресс-хаты", как он обречен. Опустят со всеми вытекающими последствиями не здесь, в СИЗО, так на этапе, не на этапе, так в зоне. Что-что, а связь за "колючкой" налажена.
   - Все путем, начальник, не боись, если еще кто на гвоздь напорется, тебя позовут. А у меня все нормалек.
   - Везун ты, - сказал контролер и, так же ступая, не глядя на что, отдавливая руки не успевшим подняться, вышел из камеры.
   Тупо лязгнули тяжелые затворы. Последний раз мелькнуло красное лицо вертухая в амбразуре, но вот и очко закрылось. Тишина.
   Воспользовавшись паузой, Князь сел на шконке.
   Один из зэков (по тому как держался он во время инцидента, можно было судить, что он или пахан этой группировки, использованной ментами как "пресс-камера", или староста, смотрящий по камере) сделал шаг в сторону Князя. В татуированных руках его ничего не было. Он хотел говорить. Его грудь, почти не прикрытую распахнутой тюремной курткой (особый шик, в СИЗО можно было находиться в своей одежде, таким вот рецидивистам специально привозили с воли уже в СИЗО тюремные робы из зоны, - этим они как бы показывали, что бежать им западло и они намерены тянуть весь срок), украшали череп, кинжал и колючая ветка розы, что означало "грабитель, неоднократно судим, возможно - вор в законе". Для "законника" не хватало еще нескольких атрибутов.
   Но вот он сунул руки в карманы, куртка распахнулась шире, и стал виден основной знак вора в законе: воровской крест - распятая на кресте женщина.
   - Вбился в робу? - спросил Князь.
   - Буром не при, буркалы потеряешь, - так же небрежно ответил вор.
   - Болан на хвосте? - спросил Князь, намекая, что, возможно, не по своей воле пошли бывалые воры на такое дело, давят на них менты.
   - Был цинк, - небрежно бросил вор, - что ты кента в ломбард сдал.
   - Телегу толкали, - ответил уверенно Князь.
   - Может, и так. Ты не законник?
   - Нет.
   - Филень?
   Староста намекал, что Князь - авторитетный осужденный, хотя и не вор в законе, не рецидивист.
   - Теперь да.
   - Родыч?
   Его интересовало, не является ли Князь неизвестным старосте опытным вором, чем-то досадившим органам.
   - Форт - не курорт. Зачем здесь?
   - Восемь шнуров на мне.
   - Круто.
   Помолчали. Следя за беседой настороженно, так, чтобы в случае чего быстро прийти на помощь старосте, зэки разбрелись, рассредоточились по шконкам.
   - Шпаеры? - спросил староста, имея в виду, не милиционеров ли замочил Князь, что и заставило вертухаев устроить ему "пресс-хату".
   - Нет, пехотинцы.
   - Завалил по закону? Мстить будут?
   - Если закон соблюдают, не должны б. Все по закону. Я был в охране. Они поперли на клиента. В меня стреляли. Стрелял и я. Лицом к лицу. У всех - стволы. Все по закону, без обид.
   - Дай Бог, если они закон соблюдают. Если отморозки, будут тебя и на зоне искать, чтоб замочить.
   - Отобьюсь.
   - Вижу, что не пацан. А от всех не отобьешься. Когда-то и спать надо. На зоне могут достать.
   - Я до зоны и не надеюсь дожить. Из СИЗО буду на лыжи вставать.
   - Не вигоневый?
   Старосту интересовало, не ведет ли Князь двойную игру.
   - Что тут скажешь? Хвалиться не к лицу, ты глаза имеешь, сам видишь.
   Ответ старосту удовлетворил.
   - Я б тебе помог, да нас сейчас разведут.
   - Почему?
   - Я так понимаю, кто-то спешит. Кому-то надо тебя по-быстрому сломить. Не вышел один номер, они - второй; мы тебя не опустили, значит, к законникам имеешь свой подход: теперь тебя к отморозкам в камеру бросят.
   - Молодые?
   - Не просто молодые; те, кто закон воровской не соблюдают. У них свои законы.
   - Выход?
   - Постарайся из камеры отморозков попасть в ШИЗО. Там у меня губа (контролер возле ШИЗО) через два на третий - свой. Поможет выпулиться, даст цинк от меня. Выпулишься из ШИЗО в нестрогие камеры штраф-блока, оттуда снова в общую камеру, но обычную, потом тебя переведут в хозобслугу. Станешь помощником повара, тогда и на лыжи встанешь, раньше нельзя. Не выйти.
   - Налажено?
   - А то, не ты первый, не ты последний смертник в придурки переходит. Потерялся, уже полдела. Вторые полдела - уйти из форта. Я тебя найду.
   - Почему помогаешь? Понравилось, как я ногами работаю.
   - Понравилось, что ты лицом не хлопочешь. Страха на лице не было, хотя и понимал ты, что жизнью рискуешь. Это и понравилось.
   - Все мы рискуем; ты, помогая мне, тоже рискуешь.
   - Я по закону живу. Может, и не прав, а иначе уже не смогу.
   Лязгнули затворы двери камеры.
   - Кто тут подследственный Князев? На выход с вещами.
   - Какие у нас вещи? - усмехнулся Князь.
   - Как считать, - сказал вор-законник. - Может, кое-что ты тут и приобрел.
   - Или кое-кого.
   Они, понимая друг друга, обменялись взглядами.
   Камера, безоговорочно признающая власть старосты, проводила Князя молчанием: меньше знаешь, дольше проживешь...
   В камере отморозков было так же душно, грязно, тесно и вонюче, как в других. На шконках, стоявших в три этажа, сидели, свесив ноги, десятки молодых парней, из-за жары обнаженных по пояс, синея татуировками. Однако татуировки были не блатные, а на вольные темы. А вот лица и затылки, как правило, настолько похожи, что отличить с первого взгляда одного от другого было непросто.
   Тут тоже был свой смотрящий, однако в отличие от умного, ироничного лица старосты "пресс-камеры" у этого старшого было плоское, как блин, невыразительное лицо с маленькими глазками, тупо и равнодушно взиравшими на мир.
   Староста небрежно показал новенькому его место - третьим на втором ярусе, в опасной близости к параше. Еще одно перемещение, и начинался ярус у самой параши, на котором сидели или лежали вплотную друг к другу опущенные. С ними было знаться западло. А стать опущенным можно было в одну минуту. Достаточно было, например, проиграться в карты.
   Вероятно, недавно в камере прошел шмон, и все карты отобрали. Князь сделал такой вывод потому, что увидел на нижних шконках нескольких молодых зэков, старательно мастеривших новые колоды из кусочков книжных обложек, "щечек" от пачек сигарет. Один вынутым изо рта безопасным лезвием аккуратно обрезал лицевые и тыльные стороны пустой сигаретной пачки, второй наносил на них рисунок масти, третий разрезал на одинаковые карточки обложку иллюстрированного журнала, четвертый резал газету и многократно проклеивал разжеванным до клейстера хлебным мякишем тонкие листочки, пока карта не становилась картой.
   Князь застал момент напряженного труда, когда мастерилось сразу несколько колод на случай нового неожиданного шмона.
   Чтобы трудовой процесс не был замечен вертухаями, три-четыре самых молодых зэка попеременно шастали перед амбразурой так, чтобы вертухаи, даже всматриваясь в очко, ничего в камере за сумятицей перемещающихся возле двери тел заметить не могли. А начнут дверь для короткого шмона открывать, зэки успеют заныкать колоды.
   Князь сел на край шконки, которую ему доведется теперь неизвестно какое время делить с двумя вонючими товарищами по заключению. С любимой, только что вымытой, душистой и приятной во всех отношениях женщиной всю ночь в объятиях не пролежишь: захочется и на спину откинуться, и на другой бок перевернутся. А тут...
   "Да, похоже, ночи мне здесь предстоят несладкие, - подумал Князь. - Уж лучше холодная одиночка в ШИЗО, чем такие вот жаркие объятия".
   Он огляделся. Поймал короткий, косой взгляд одного зэка средних лет. Взгляд все равно умный и настороженный. Зэк ничего не сказал, не подал никакого знака. Просто искоса посмотрел.
   А Князь уже понял. Задание и этой камере дали. Опустить или сильно попугать. Судя по публике, будут стараться опустить. Им это в кайф. Вон, на шконках у параши шестеро опущенных: скорее всего, петухами здесь стали. Обреченные люди. Не приведи господи в зону петухом попасть. Каждый постарается о тебя ноги вытереть.
   "Ну, да мы им этого удовольствия не доставим", - сжал губы Князь, выпрямляя позвоночник в тесном пространстве между шконками и словно проверяя, сильны ли мышцы, готовы ли травмированные кости и мускулы дать бой.
   Над "очком" висела выписка из "Правил внутреннего распорядка". "Игры на интерес запрещены".
   - Сыграем? - дернул его за ногу щуплый парень с полным ртом металлических зубов.
   С той минуты, как за ним закрылась тяжелая тюремная дверь и дважды повернулся ключ в замке, Князь мучительно искал выход из новой ловушки.
   Он знал, что ему предложат играть.
   Отказаться нельзя: "западло".
   Он знал, что, сев играть, он непременно проиграет: даже если ты опытный шулер, виртуоз, кидала, в камере с отморозками ты проиграешь.
   Потому что обречен проиграть. Потому что ты проиграл, еще садясь играть. Новенькие победителями из игры не выходят: есть множество методов заставить новенького проиграться, даже если он знает все карточные фокусы
   - В шашки, шахматы, домино, нарды? - словно не понимая обреченности своего положения спросил Князь.
   Тощий зэк улыбнулся во всю ширину своего металлического рта.
   - Гы-гы, шутки шутишь?
   - Так карты еще делают, - кивнул Князь на резальшиков и художников, трудившихся над новыми колодами.
   - А мы в кости... - сверкнул стальными коронками тощий зек.
   - Можно, - словно нехотя согласился Князь.
   - На интерес! - уточнил зэк.
   - "Игры на интерес запрещены", - кивнул Князь на дверь.
   - А без интереса, какой интерес, рискнем?
   - Рискнем, - имитируя азарт согласился Князь.
   Играть в кости на освобожденной для этого нижней шконке сели четверо. Тощий молодой зэк, Князь, еще один новенький, интеллигентного вида молодой парень лет 26-27, одетый в спортивный костюм и домашние тапки. Четвертым был мужик лет 35, крутолобый, с мощными покатыми плечами борца и сплющенными борцовскими ушами. Глаза его казались сонными, но, поймав пару раз его умный настороженный взгляд, Князь понял, что основная опасность исходит от него. Он не был старостой камеры, но, судя по хлипкости и услужливым манерам смотрящего по камере, тот был ширмой. Такое бывает, если в камере есть сильная личность, по каким-то причинам не желающая брать на себя реальную власть и выступающая в роли "серого кардинала".
   Значит, этот борец и станет сценаристом и режиссером нового действа, в результате которого быть Князю либо опущенным молодыми отморозками, либо выпуливаться из камеры и идти на сотрудничество с ментами до конца, играя уже по их правилам.
   В дежурке зэков обшмонали до нитки, ни у кого не завалялось ни колечка обручального, ни крестика золотого на цепочке. Только одежда. Начали играть на одежду.
   И каждый раз кости падали так, что выходило у тощего зэка с фиксами и борца всегда одни шестерки, а у Князя и молодого очкарика - каждый раз намного меньше. Князь толк в игре в кости знал, умел бросать так, что выстаивал фигуру с одного-двух бросков. Но не каждый же раз все шестерки! Был тут фокус, который он не мог разгадать. То есть разгадал бы, если бы на это было время.
   Через полчаса юноша в очках и Князь остались в трусах.
   В камере было жарко, душно, так что нужды надевать вонючий засаленный ватник или заскорузлые от грязи и спермы сатиновые шаровары, брошенные им старостой на подменку, не было. Но когда-то ведь их придется надевать. Сама мысль об этом вызывала у Князя тошноту. Но и выхода не было. Никак он не мог придумать выход.
   О том, что прекратить игру проигрывающий не имеет права, знали оба.
   Князь и парень в очках обменялись взглядами.
   И так и так быть опущенными. Но вариант выломиться из камеры давал по крайней мере передышку. Отсрочку. Может, у парня найдется хороший адвокат, или деньги на дорогого адвоката, который делится с ментами...
   Тогда есть шанс, выломившись из камеры, отсидев в ШИЗО или в другой камере, пока туда не пришла малява о тебе, дождаться целым и невредимым изменения меры пресечения. Князь кивнул едва заметно головой в сторону двери.
   Парень в очках понял намек.
   Тем временем борец дал возможность парню отыграть майку.
   Но и теперь нельзя было отказаться от продолжения игры. Тогда сразу выгонят со шконки, будешь спать на полу, выгонят со своей миской со стола во время еды, следующая ступень наказания - "опущение" всей камерой. А потом - жизнь парии у параши. И так - в СИЗО, в ШИЗО, на зоне. Весть малявами разносится быстро.
   Правда, можно, проигравшись, заплатить.
   Но это тоже процесс бесконечный. Камера будет требовать все больше денег, еды, лекарств, наркоты, табаку, чифиря. И ты будешь умолять родных продать все, что можно, и насытить камеру.
   Но камеру насытить невозможно. Ибо аппетит у нее приходит во время еды. Здесь слабых не жалуют. И, почувствовав слабину, будут добивать. Для камеры и для зоны такой сломившийся зэк - находка. Из него выкачают все, что можно, и все равно опустят.
   Не было еще такой семьи, которая могла бы удовлетворить растущие потребности целой тюрьмы или зоны.
   Можно откупиться посылкой от родных, куском рыбы на ужин.
   Посылки рано или поздно кончатся, без еды ты сам долго не протянешь.
   Можно откупиться уборкой камеры.
   Но день ты уборщик, второй, потом сокамерники начинают о тебя вытирать ноги, требовать все новых и новых услуг. И вот ты уже ласкун, ты ублажаешь самые низменные инстинкты сокамерников.
   Еще шаг - и ты опущенный.
   Конец один.
   Хорошо, если ставка в игре - щелбан, удар в пах, затрещина.
   Но это - в обычной камере.
   В пресс-камере блатных и в камере молодых отморозков этим не откупишься.
   Парень в очках снова проиграл свою майку с надписью "БОСС". Похоже, боссом ему уже не быть.
   Князь снова кивнул головой в сторону двери.
   Но юноша все не мог решиться на столь радикальный выход.
   - На что играем? - сипло спросил борец.
   - На интерес, - предложил, словно только что придумал такой вариант, парень с фиксами.
   - Интерес будет такой. Либо мы тебя всей камерой запетушим...