Страница:
Что же делать? Податься к родным, молить о помощи? А что они могут против колдовства? Нужно искать людей, которые могли победить чары, стать выше басих и баянов.
Где живут волхвы, знали многие, а таких, чтобы помогли Яровиту в его беде, все не было и не было. Или грустно смотрели на витязя и молчали, или разводили руками. Но Яровит не терял надежды, все ездил, ездил и расспрашивал. Когда повеяло настоящим холодом (а дело шло к зиме), вспомнил о Живе, о ее уютном жилье и остановил, обрадованный, коня: зачем же он ищет спасение по эту сторону гор? Может, спасение там, откуда на него наслали порчу, – за горами? Да и зима в том краю не такая лютая. Смотришь, и посчастливится именно в загорье найти тех, кого разыскивает, кто сможет помочь.
Подумал так и поверил, а поверив – сразу же повернул коня на ту дорогу, что вела в горы.
Надежда не всегда обман, а вера – не такая уж пустая вещь. Только оставил позади себя вершину и стал спускаться в долину, увидел дым среди редких деревьев и выехал к жилью. В пещере сидел возле ниши, в которой горел костер, белый как лунь дед. Был он такой древний и высохший, что можно только диву даваться, как еще в нем теплится жизнь.
«Если этот не скажет, – подумал Яровит, – никто уже не поможет».
«Низкий вам поклон, хозяин, – склонил перед волхвом голову, – и наилучшие пожелания вашему жилищу».
«Спаси бог».
Дед задержал на нем помутневший от старости взгляд и уже потом спросил:
«Что, молодец, беда и тебя привела ко мне?»
«Да, дедушка», – подтвердил Яровит и очень удивился: Он видит во мне молодца?!»
«Расскажи все, как было», – продолжал дед.
Яровиту не нужно было прикладывать много усилий, чтобы все вспомнить. Он рассказал все без утайки.
«Ты подозреваешь, что это поток?»
«Верно, дедушка».
«Ошибаешься, витязь. Из родников бьет чистая вода. Тебя опоили еще там, за трапезой. Но не думай, что эта сделала Жива или ее родные. Опоили те, кому не хочется, чтобы вы с Живой поженились. Ты, молодец, предназначен не для земных дев. Вот почему боги и противятся твоему слюбу с земной Живой».
«Боги?»
«Да, витязь, боги. А это, сам знаешь, великая сила. И все-таки даже боги отступятся перед твоим желанием, если выполнишь их волю и пойдешь во имя обиженных на непосильные для земных людей подвиги. Согласен ли взять на себя такую повинность?»
«Я на все согласен ради Живы. Говорите, какие они, эти подвиги?»
«Не скажу тебе о них, другие скажут. Если заночуешь у меня, встретишься с вещим вороном. От него и узнаешь, что должен сделать, чтобы избавиться от напасти. Но перед этим выслушай и мои слова. Даешь ли ты согласие выполнить последнюю волю вещего волхва?»
«Если смогу, выполню, дедушка».
«То, о чем буду просить, сможешь. Это самое простое. Завтра я, молодец, умру. Предай же тело огню, а тогда и отправляйся навстречу своему счастью».
«Согласен».
«Вот и хорошо. Мир тебе, витязь. Поешь, что найдется в моем жилище, да укладывайся, завтра еще увидимся».
Думал, что и с вороном встретится завтра, а он объявился во сне. Сел на камень и заговорил человеческим голосом:
«Дед говорил, ты согласен идти ради полюбившейся девы на подвиги».
«Согласен».
«А знаешь ли, какие это подвиги?».
«Пусть и самые удивительные, все равно пойду».
«Так слушай, если так. Посланное на тебя колдовство может снять лишь живая вода. Ведаешь, где и как ее можно раздобыть?»
«Нет».
«Молод ты, выходит, и очень. Старики давно и повсюду знают: живая вода есть в одном-едином на свете месте – на острове Буяне. Если хочешь вернуть себе вид молодца и таким уже предстать перед своей избранницей, должен проникнуть туда и собственноручно добыть из родника, который бьет в изголовье ложа царь-девицы, живой воды, а с дерева, растущего ближе всех к терему ее, сорвать золотое яблоко. Не трать время, сразу же умойся той водой и съешь яблоко. Умоешься – вернешь себе молодость и красоту, съешь яблоко – станешь недоступен чарам и колдовству, ни одна злая сила не принесет тебе вреда. Эти два подвига, сам видишь, ты должен совершить ради самого себя».
«А как же я доберусь до острова Буяна, – не сдержался Яровит, – как оттуда возвращусь?».
«Не спеши. Скажи сначала: умеешь ли беречь тайну как зеницу ока?»
«О да! Иначе я не был бы витязем».
«Так знай: эта из тех, что нужно держать за семью замками. Там, где Дунай впадает в Черное море, бывал?»
«Не приходилось».
«Придется. Именно туда прилетает с острова Буяна Стратим-птица. Все лето купается она в Дунае, кружит в поисках поживы вокруг. Больше всего гоняется за едой в конце лета – тогда, когда должна возвращаться на остров Буян. Без большого запаса конской падали не улетает. Вот ты и воспользуешься этой слабостью Стратим-птицы. Поезжай к устью Дуная, спрячься вместе с конем своим в надежном месте, а заметишь, как выискивает птица-великан свою добычу, убей коня ночью, вынь из него внутренности, а сам полезай в чрево. На рассвете Стратим-птица найдет твою приманку и перенесет ее, а значит и тебя, на остров Буян».
«Сделаю, как советуешь, – пообещал Яровит. – Но скажи, будь добр, как же я вернусь оттуда?».
«А это уж твое дело. Берешься совершить подвиг, ищи и способ».
«Ну хорошо. А что будет с Живой? Она станет ждать меня?»
«Обратный путь к нареченной своей Живе проложишь, совершив третий, и последний, подвиг: должен выручить из беды морскую царевну – ту, которая предназначена тебе богами в жены. Как ты мучаешься от чар, которые изуродовали твое лицо, так и она страдает от домогательств царя-нелюба. Знай: это самый трудный подвиг, но нужно самого себя перебороть».
«Как это?»
«А там увидишь как. Одно знай: спасешь царевну, боги могут расщедриться и освободить тебя от предначертанной ими судьбы – быть мужем морской царевны. Не спасешь – не возвратишься и к своей Живе».
Яровит задумался, а пока думал и гадал – и ворон исчез.
«Вставай, молодец, – будил его тем временем волхв. – Пришел мой час, умирать буду. Не забыл, о чем договорились?»
«Нет, дедушка, поступлю, как велишь».
«Помогай тебе бог во всех делах твоих многотрудных. Это боги послали тебя ко мне, чтобы не дать плодиться в моем теле всякой нечисти».
Сказал и затих.
Предав тело покойного огню, Яровит снова задумался. Как же ему быть? Отправиться к Живе и рассказать обо всем, что с ним случилось, или вернуться к отцу своему?
«А ты меня пошли к Живе, – сказал конь человеческим голосом. – Пока будешь в пути, буду напоминать о тебе, не дам потерять веру».
«И правда, – сказал Яровит ему. – Ты мой самый верный друг. Могу ли я отдать тебя Стратим-птице? Другого попрошу у отца, как и челядь, которая должна зашить меня в чреве коня, чтобы мог добраться до острова Буяна».
Не день и не два несла свою ношу Стратим-птица через дождевое море, а только когда села, не было сил полакомиться падалью: свалилась неподалеку и заснула. Этим и воспользовался витязь Яровит, распорол коню чрево и выбрался на волю. А как вылез, поспешил затеряться в зеленых, словно рута, садах острова Буяна.
Удивительно непривычный мир предстал перед глазами изумленного землянина. Небо такое нежно-голубое, что казалось, растаешь в нем, если долго-долго смотреть. И свет лился с небес приятный и мягкий, и сад был наполнен удивительными ароматами, и пение над садом витало такое нежное и мелодичное, что слушал бы и слушал, упивался бы его звуками. Но на то Яровит и был витязем, чтобы противостоять силе, которая поднимается против него, не поддаваться соблазну, способному отвлечь его от дела. Вспомнил, для чего прибыл на остров Буян, и прогнал от себя соблазн, стал осматриваться, где находится в этом удивительном царстве терем царевны. Недолго искал. Вдалеке высилась некрутая гора, опоясанная голубой, как и небо над островом, лентой реки. По эту сторону речки, в долине, расстилались зеленые, щедро усеянные цветами луга, по другую, на склоне, снова сады и сады. А где же быть терему Золотой Косы Ненаглядной Красы, если не в саду, и где же быть роднику, если не там же, вблизи реки?
Царь-девица, видимо, отдыхала в тереме, потому что вокруг стояла полная тишина. Только и слышалось птичье пение да журчанье родника.
«Это там, близ ложа царевны», – догадался Яровит.
Понимал, сила его тут ничего не значит, надо брать хитростью. Не перехитрит – не достанет живой воды. Поэтому не спешил. Поднимется на несколько ступеней, оглянется – и снова идет. Но вот заметил витязь: запахи стали такими душистыми и пьянящими, что еле-еле перебарывал в себе желание сесть и заснуть там, где стоит. Знал: если присядет, то не встанет.
«Это и есть стража царь-девицы, та сила, которая не подпускает смертных к живой воде!»
Ну, если только это, он не оплошает. Не для того выслеживал Стратим-птицу, отважился на далекое, опасное путешествие, чтобы сплоховать и позволить одолеть себя ароматам, нагоняющим сон. Опомнился Яровит и, выпрямившись, шагнул навстречу своему спасению.
Добрался до ложа царевны, набрал воды и сорвал золотой плод с ближайшей яблони, отошел, чтобы можно было свободно дышать, и там же, под первым деревом, которое защищало его от чужих, умылся. Сонливость сразу исчезла, к телу прилила свежая сила, заставившая бежать быстрей к реке. Потому что велико было желание поскорей заглянуть в ее зеркало и убедиться, что стал прежним.
Боги светлые и боги ясные! Он действительно снова молод и красив!
Не поверил в первый раз; наклонился и снова заглянул в зеркало реки. Такой же молодой и красивый, даже краше, чем был.
Не знал, утешившись, куда идти, что делать. Вспомнил о сорванном яблоке и съел его: пусть останется таким, как есть, пусть будут бессильными чары и колдовство.
«А что же дальше? Нужно подумать о возвращении на землю. Но это потом. Сейчас необходимо поесть и отдохнуть».
За едой не нужно было ходить далеко: на каждом дереве и на каждом кусте – сладкие яблоки и всякие диковинные плоды. Срывал и ел, наслаждаясь их приятным вкусом, пока не насытился. И только потом лег прямо под деревьями и заснул.
Спал крепким сном, может, сутки, а может, и больше. Когда же проснулся, выкупался в речке да позавтракал, снова подумал: как же возвратиться на землю? Спросить бы, да некого. Ведь это царство солнца, месяца и звезд. Разве пойти и поклониться царь-девице? А вдруг вместо совета запрет в подземелье? А еще может приказать не выпускать из своего царства.
Время измерялось не днями и ночами, как на земле, – передышками. Поспал, бесцельно побродил, просто из любопытства, – вот и прожил сутки. Снова поспал да побродил левадами – день прошел. И все же понимал: время идет, а надежды на возвращение к землянам никакой. Неужели для того добирался на остров Буян, чтобы остаться здесь навсегда? Неужели то, что говорил ворон, оказалось неправдой?..
Не только растерянность, но и отчаяние закрадывались в сердце. А с отчаянием пришло и неверие. Но вот однажды проснулся он от грома-громыхания и увидел: мимо него проносятся огненные кони. Хвостатые, гривастые и неимоверно быстрые. Мелькнут перед глазами, ослепят сиянием – и исчезают, похоже, к земле направляются.
Догадался, что это за кони, но готов был на все – схватил коня, который оказался поближе, за хвост и в одно мгновение очутился в своем, земном море.
Наверное, глубоко нырнул, еле духу хватило, чтобы выбраться на поверхность. Поэтому сразу лег на воду и передохнул. Потом осмотрелся и заметил: он не так далеко от берега. Вдали виднелись горы, леса на склонах гор, ближе к морю – град белокаменный…
К нему и поплыл Яровит. На берег выбрался только к вечеру. Сил не хватило подняться, их море вычерпало. Поэтому вылез на сухой песок и заснул, вконец обессиленный.
На рассвете нашли его рыбаки. Будили – не добудились. Взяли на руки и понесли в свое рыбацкое жилье. Там он и проснулся, когда рыбаки вернулись с моря.
«Где я?» – спросил.
«Среди людей».
«Вижу, что среди людей. А в какой земле, кто княжит в ней?»
«У нас не княжат, у нас – царствуют. А зовется наше царство Агарянским. Ныне царствует в нем Халиль».
«Так, может, подскажете, люди добрые, как мне попасть к нему?»
«Что ты! – замахали руками. – И не думай, и не помышляй об этом».
«Почему?»
«Лют он сейчас как зверь. Кто подвернется не вовремя, голову снимает без колебания».
«Что же его разгневало?»
«Поймал морскую царевну, хочет взять ее в жены, а она не соглашается».
Напоминание о морской царевне насторожило витязя. Морская царевна… Постой, постой… А не та ли это, которую должен спасти от обидчика? Может, и недаром его выбросило на этом берегу, может…
«А из вашего царства ходят лодьи в славянские земли?» – поинтересовался у рыбаков.
«Куда-то ходят, а куда – об этом лишь царь и его кормчие ведают».
«Как же мне встретиться хотя бы с кормчими?»
«Иди в город, там морское пристанище. А в пристанище спросишь».
Поблагодарил рыбаков за приют, за добрый совет и пошел берегом. Заходит со стороны моря в город, а там людей видимо-невидимо. И все веселые, время от времени улыбаются, а то и хохочут.
«Что тут у вас? – спросил тех, кто встретился первым. – Скоморохи смешат так?»
«Ты что, с неба свалился? Впервые видишь, как царь с царевной состязаются?»
Яровит растолкал любопытных сильными локтями и остановился, пораженный: в пристанище морском поднималась над водой золотая клеть, а в ней сидела, высунувшись по грудь из воды, золотокосая дева. И такие длинные и пышные были ее волнами спадающие косы, такая нежная голубизна светилась в ее глазах, и столько муки было в той голубизне на утомленном лице, что у Яровита от жалости екнуло сердце. Это же не дева, это богиня! И такую царь держит в клети, хочет помимо ее воли взять с ней слюб?
Не успел опомниться, как, пробившись сквозь толпу, очутился рядом с царем, который гарцевал на коне и допытывался у девы:
«Где эти проклятые кобылицы, где?..»
«Говорила уже, – спокойно отвечала царевна, – в море они».
«Я уже загонял челядь, сам был на берегу и кликал, не выходят они из моря».
«Значит, я не тебе назначена, если не выходят».
«Ты скрываешь, какое слово должен сказать им, чтобы вышли?»
«Сам догадайся».
«У-у! – лютовал царь. – Знай, не поведаешь того слова завтра, выброшу вместе с клетью на сушу. Подохнешь, как рыба».
«Что из того, – сказала царевна ему, – я тебе все равно не достанусь. Говорю же, чтобы жить на суше, должна искупаться в молоке морских кобылиц. А кобылицы выйдут на зов лишь одного-единственного человека на земле – моего суженого».
«А что, царь, – подал голос и витязь Яровит, – может, будешь рассудительным и отпустишь деву? Слышал, что сказала?.. Все равно тебе не достанется».
Царь метнул в его сторону злой взгляд и подобрал поводья. Вот-вот, казалось, пришпорит коня и бурей налетит на дерзкого. Но не успел. Обернулась в это время дева и, увидев Яровита, крикнула с облегчением: «Вот он! Вот мой суженый! Ему, и только ему, покорится море и все, что в море. Слышали, только на его голос выйдут морские кобылицы!»
Царские воины обнажили мечи, обступили Яровита.
«Иди, – приказали, – иди и зови».
«Я пойду, – согласился витязь, – но звать должен без свидетелей. И не среди бела дня – ночью. А кроме того, у меня есть и свои условия».
«Никаких условий! Если хочешь носить голову на плечах, делай, что велят!»
«О нет, так не выйдет, царь. Скажу тебе то, что и царевна говорила: какая тебе от этого польза? Если погибну я, ты тоже не возьмешь с царевной слюба. Мои требования только склонят к тебе царевну».
Кто-то из челяди шепнул царю на ухо: «Соглашайся. Лишь бы только кобылиц выманил из моря, во всем остальном обойдемся без витязя».
«Хорошо, – согласился царь. – Говори, какие такие твои требования».
«Первое из них! Дайте мне боевого коня в седле и сбруе».
«За этим дело не станет, – согласился Халиль. – Конь будет тебе. Говори, еще тебе что надо?»
«Их немного, царь, всего лишь еще одно. Но скажу я его после того, как добуду для царевны молоко морских кобылиц и выкупаю ее в том молоке».
«Почему так?»
«А чтобы никто не подслушал, что буду говорить, и не помешал нам сделать ее земной девой».
Царь колебался. И верить не хотелось чужаку, и не верить не мог. Наконец решился и кивнул головой: пусть будет так.
Яровит приказал приготовить бурдюки для молока, а в пристанище поставить огромный котел на возвышении из камня. Сам же сел на подаренного царем коня и покинул всех любопытных, которым так хотелось знать, что же будет ночью на берегу моря.
Он не собирался бежать. Честь мужа и витязя не позволили ему оставить царевну в беде. А кроме того, помнил веление ворона: «Спасешь царевну – боги освободят тебя от данного ей обещания, не спасешь – не будет жены среди земных». Беспокоился о другом: какое же слово должен сказать кобылицам, чтобы послушались его и вышли из моря, позволили подоить себя? «Белые»? «Буйногривые»? «Морские»? Что-то вроде не так. Как-то по-другому называют их в славянском роду. Не так ли… Точно: вилины сестрицы! Когда начинают сказку, так и говорят: «Вилины сестрицы, морские кобылицы…» Халиль не мог знать этого, потому у него ничего и не вышло.
Когда утренняя заря окрасила горизонт и ознаменовала рождение нового дня, стал на берегу и произнес негромко, обращаясь к морским глубинам: «Вилины сестрицы, морские кобылицы. Низко кланяюсь, прошу-молю: выйдите из моря, спасите сестру свою, морскую царевну, от великого горя».
И только промолвил это, выплыли из глубин морских двенадцать белогривых кобылиц, вышли, стали в ряд и спросили: «Чего желаешь, молодец?»
«Отдайте молоко свое, пусть царевна искупается в нем, чтобы избавиться от неволи агарянской».
«Если для того, чтобы избежать неволи, бери».
Пока выдоил всех двенадцать кобылиц, доставил в пристанище молоко да развел огонь под котлом, появились любопытные, челядь разбудила царя. Он хотел собственными глазами увидеть, как будет купаться в кипящем молоке морская царевна.
Ее освободили из клети. Окружили надежной охраной и привели туда, где должно было произойти купание.
По приказу царя челядь принесла приготовленные с вечера ступени-подмостки и поставила рядом с котлом. Как только молоко закипело, морская царевна взошла по ступенькам и, не раздумывая, прыгнула в окутанный паром котел. И в то же мгновение вынырнула и, подхваченная Яровитом, предстала перед столпившимся людом в пышном земном убранстве. Но не это поразило Халиля и его челядь: царевна вышла из молока еще красивей, чем была до сих пор! Такой молодой да такой красивой и статной стала, что агаряне ахнули от удивления и онемели.
«Слава царю Халилю! – крикнула челядь, опомнившись. – Слава властелину красивейшей из красивейших жен! Слава и царице земли агарянской!»
«Стойте! – поднял над головой меч и утихомирил царских слуг Яровит. – Царевна не стала еще царицей, а царь – ее мужем. Пусть сначала выполнит второе мое требование».
«Ты не повелитель, чтобы требовать».
«Ну нет. Слышали, что сказала царевна? Я – ее суженый. Или же ты, царь, купаешься сейчас в кипящем молоке и превращаешься в красивого молодца, к которому и склонится сердце красавицы царевны, или выходишь со мной на поединок. Честный бой один на один и честная борьба дадут тебе право стать властелином этой чудо-девы».
Царя сейчас же окружили придворные. Пока они шептались, Яровит сел на коня и обнажил свой меч-самосек. Царевна же стояла на краю помоста и, не ожидая, что решит царь с советниками, сказала: «Или согласишься, царь, на то, что требует от тебя мой нареченный, или я снова искупаюсь в молоке морских кобыл и стану морской девой».
Халиль решился наконец и оттолкнул от себя советников.
«Говоришь, хочешь биться со мной?»
«Хочу или не хочу, а должен, если не выкупаешься в молоке».
«Знаешь ли, с кем выходишь на бой? Я победитель тех многих мужей, которых никто, кроме чародея-горбуна с двусечным мечом, не побеждал».
Халиль и правда был великаном. Таким могучим казался на могучем коне, с таким огромным горбоносым лицом и широченным лбом, что Яровиту следовало бы подумать, прежде чем сказать: «Да, будем биться». Однако тут же вспомнились слова мудрого ворона: «Тебе надлежит освободить царевну; не освободишь ее – не будет у тебя и Живы».
«Разве я возражаю, – усмехнулся. – Кого-то, может, и побеждал ты. Но попробуй взять верх в бою со мной. Иначе, говорю, не видать тебе царевны».
Самонадеянность его разгневала Халиля.
«Выходи, если так». – Царь готов был испепелить витязя взглядом.
Бились на просторной площади, в стороне от толпы. Налетали один на другого, как буря, расходились и снова нападали. И раз, и второй, и третий. Кони подняли пыль, не разберешь уже, где Яровит, а где царь. Только и слышно, как звенит сталь, как ржут пришпоренные или раненные мечом кони. Да еще чалма Халиля мелькала время от времени в облаке пыли.
Челядь, советники – любопытные и торжествующие готовы были крикнуть уже: «Пусть живет непобедимый царь Халиль!». Но не решались все-таки, ждали момента. А когда он настал, не до торжества уже было: тяжелая царская голова вдруг покатилась под ноги коню, отрубленная мечом-самосеком.
Агаряне не поверили тому, что видели, и ждали. Может, это только показалось? Ведь пыль какая! Но вот из облака пыли вырвался конь без всадника, а следом выехал витязь. Вытер вспотевший лоб и снова пришпорил коня, наколол что-то на острие меча и, подняв, бросил под ноги остолбеневшей челяди.
Это была голова Халиля.
«Будь нашим повелителем, витязь-царь!»
Но Яровит посадил в седло царевну и погнал коня к пристанищу, туда, где стояла лодья Халиля. Только тогда, когда сел с девушкой в лодью, сказал людям:
«Не желаю быть царем вашим. Родная земля меня ждет».
И направил лодью в открытое море.
Четыре седмицы плыли они вдвоем с царевной по синему морю, тешились-миловались друг другом, ведь им уже никто не мешал и не угрожал.
«Как тебя зовут?» – спросил, когда все уже было сказано.
«Царевной».
«Знаю, что царевна. Имя какое у тебя?»
«Каким наречешь, так и будет».
«Назову тебя Любавой».
«Так я тебе люба?»
«Как свет ясный, как высокое небо над землей».
«Так оставайся со мной».
«Здесь, на море?»
«Почему на море? Хочешь, будем жить на берегу. Я знаю землю, покрытую зелеными полянами, густым лесом, где никто не живет. С озера защищает ее от лютых ветров и морозов высокая гора, недоступная для людей и зверья пропасть, с юга, запада и востока омывает голубое незамерзающее море. Поселимся там, построим жилье, будем счастливы вдвоем. Лес и поле дадут нам пищу. Да и в море ее вдоволь».
«И далеко она, эта земля?»
«Что нам даль? Захотим – к утру будем там».
«Так пойдем наверх, поднимем паруса».
И согласилась, и первая поднялась на палубу, и похолодела: на море стояла полная тишь.
«Придется ждать утра».
«Придется, – ответил Яровит. – Ветер тоже улегся отдохнуть».
Хотела было спуститься, но сразу же и передумала.
«Почему должны ждать? Или я не морская царевна?»
«Уже нет. Сама же говорила, стала земной».
«Стала, радость моя, да не совсем. Не могу я без моря. Хотя бы один раз в день, а должна выкупаться в море, побыть среди тех, с кем жила-радовалась ребенком, а потом девой-царевной».
«И что же будет?»
«А так и будет, как сейчас. Разве я не с тобой, разве мало тебе моей любви?»
Умолк Яровит, наверное, не знал, что сказать своей Любаве, а Любава смутилась, поторопилась разогнать его тоску-печаль.
«Хочешь, – она доверчиво заглянула в глаза, – до утра будем с тобой в потаенной от людей земле».
«Как это?»
«Там лежат плетеницы. Сделай из них двенадцать шлей и выкинь впереди лодьи, а я прикажу, и морские кобылицы домчат нас до утра к той необжитой земле».
Не совсем поверил ей, а все же подчинился. И шлеи сплел, и к лодье приторочил, и впереди лодьи бросил. Когда же вынырнули да встряхнули гривами белые, словно морская пена, кобылицы, оживился, забыл о тревоге и сомнениях своих. Поплыли с Любавой так быстро, что кругом вспенились волны, встречный ветер бросал в них, довольных и радостных, хлопья белой пены. Откуда ему, земному, было знать, что это не просто брызги, это чары Любавиного батюшки – царя морей. Плыл и наслаждался плаванием-полетом, свободой, которую дарило присутствие девы-красы, что отдала ему сердце. А когда тебя околдовали, где уж тут думать о чем-то другом, кроме любви. Обнимал Любаву, которая доставила ему радость, и купался в ее ласках, словно птица в голубом поднебесье.
К берегу пристали в тот ранний час, когда всходило солнце и его лучи щедро залили долины и горы. Может, и не заметили бы этой щедрости, но с ночи выпала на деревья, на травы роса, а уж утренние лучи умеют отыскивать росу. Заиграло все, заискрилось в тех чудо-жемчужинах, зазвенело чистым хрустальным звоном.
«Словно на острове Буяне».
«Нравится?» – спрашивает царевна и ласково заглядывает в глаза.
«Говорю же, словно на острове Буяне. А так, как на Буяне, нигде нет».
Они осмотрели за день долину, были в лесу, под горой. Просто ходили и любовались привольем этой земли или собирали ягоды, разговаривали, и, кто знает, чему больше радовались: тому, что нашли такой уютный уголок, или тому, что они вместе и, как казалось, соединились навсегда.
«Сам поставишь терем или родственников моих позовем?» – спросила царевна, когда возвратились в лодью.
«Чем же я поставлю, если, кроме рук, ничего нет?»
«И то правда, – усмехнулась Любава. – Ну, тогда ложись спать, а я посижу рядом с тобой».
Где живут волхвы, знали многие, а таких, чтобы помогли Яровиту в его беде, все не было и не было. Или грустно смотрели на витязя и молчали, или разводили руками. Но Яровит не терял надежды, все ездил, ездил и расспрашивал. Когда повеяло настоящим холодом (а дело шло к зиме), вспомнил о Живе, о ее уютном жилье и остановил, обрадованный, коня: зачем же он ищет спасение по эту сторону гор? Может, спасение там, откуда на него наслали порчу, – за горами? Да и зима в том краю не такая лютая. Смотришь, и посчастливится именно в загорье найти тех, кого разыскивает, кто сможет помочь.
Подумал так и поверил, а поверив – сразу же повернул коня на ту дорогу, что вела в горы.
Надежда не всегда обман, а вера – не такая уж пустая вещь. Только оставил позади себя вершину и стал спускаться в долину, увидел дым среди редких деревьев и выехал к жилью. В пещере сидел возле ниши, в которой горел костер, белый как лунь дед. Был он такой древний и высохший, что можно только диву даваться, как еще в нем теплится жизнь.
«Если этот не скажет, – подумал Яровит, – никто уже не поможет».
«Низкий вам поклон, хозяин, – склонил перед волхвом голову, – и наилучшие пожелания вашему жилищу».
«Спаси бог».
Дед задержал на нем помутневший от старости взгляд и уже потом спросил:
«Что, молодец, беда и тебя привела ко мне?»
«Да, дедушка», – подтвердил Яровит и очень удивился: Он видит во мне молодца?!»
«Расскажи все, как было», – продолжал дед.
Яровиту не нужно было прикладывать много усилий, чтобы все вспомнить. Он рассказал все без утайки.
«Ты подозреваешь, что это поток?»
«Верно, дедушка».
«Ошибаешься, витязь. Из родников бьет чистая вода. Тебя опоили еще там, за трапезой. Но не думай, что эта сделала Жива или ее родные. Опоили те, кому не хочется, чтобы вы с Живой поженились. Ты, молодец, предназначен не для земных дев. Вот почему боги и противятся твоему слюбу с земной Живой».
«Боги?»
«Да, витязь, боги. А это, сам знаешь, великая сила. И все-таки даже боги отступятся перед твоим желанием, если выполнишь их волю и пойдешь во имя обиженных на непосильные для земных людей подвиги. Согласен ли взять на себя такую повинность?»
«Я на все согласен ради Живы. Говорите, какие они, эти подвиги?»
«Не скажу тебе о них, другие скажут. Если заночуешь у меня, встретишься с вещим вороном. От него и узнаешь, что должен сделать, чтобы избавиться от напасти. Но перед этим выслушай и мои слова. Даешь ли ты согласие выполнить последнюю волю вещего волхва?»
«Если смогу, выполню, дедушка».
«То, о чем буду просить, сможешь. Это самое простое. Завтра я, молодец, умру. Предай же тело огню, а тогда и отправляйся навстречу своему счастью».
«Согласен».
«Вот и хорошо. Мир тебе, витязь. Поешь, что найдется в моем жилище, да укладывайся, завтра еще увидимся».
Думал, что и с вороном встретится завтра, а он объявился во сне. Сел на камень и заговорил человеческим голосом:
«Дед говорил, ты согласен идти ради полюбившейся девы на подвиги».
«Согласен».
«А знаешь ли, какие это подвиги?».
«Пусть и самые удивительные, все равно пойду».
«Так слушай, если так. Посланное на тебя колдовство может снять лишь живая вода. Ведаешь, где и как ее можно раздобыть?»
«Нет».
«Молод ты, выходит, и очень. Старики давно и повсюду знают: живая вода есть в одном-едином на свете месте – на острове Буяне. Если хочешь вернуть себе вид молодца и таким уже предстать перед своей избранницей, должен проникнуть туда и собственноручно добыть из родника, который бьет в изголовье ложа царь-девицы, живой воды, а с дерева, растущего ближе всех к терему ее, сорвать золотое яблоко. Не трать время, сразу же умойся той водой и съешь яблоко. Умоешься – вернешь себе молодость и красоту, съешь яблоко – станешь недоступен чарам и колдовству, ни одна злая сила не принесет тебе вреда. Эти два подвига, сам видишь, ты должен совершить ради самого себя».
«А как же я доберусь до острова Буяна, – не сдержался Яровит, – как оттуда возвращусь?».
«Не спеши. Скажи сначала: умеешь ли беречь тайну как зеницу ока?»
«О да! Иначе я не был бы витязем».
«Так знай: эта из тех, что нужно держать за семью замками. Там, где Дунай впадает в Черное море, бывал?»
«Не приходилось».
«Придется. Именно туда прилетает с острова Буяна Стратим-птица. Все лето купается она в Дунае, кружит в поисках поживы вокруг. Больше всего гоняется за едой в конце лета – тогда, когда должна возвращаться на остров Буян. Без большого запаса конской падали не улетает. Вот ты и воспользуешься этой слабостью Стратим-птицы. Поезжай к устью Дуная, спрячься вместе с конем своим в надежном месте, а заметишь, как выискивает птица-великан свою добычу, убей коня ночью, вынь из него внутренности, а сам полезай в чрево. На рассвете Стратим-птица найдет твою приманку и перенесет ее, а значит и тебя, на остров Буян».
«Сделаю, как советуешь, – пообещал Яровит. – Но скажи, будь добр, как же я вернусь оттуда?».
«А это уж твое дело. Берешься совершить подвиг, ищи и способ».
«Ну хорошо. А что будет с Живой? Она станет ждать меня?»
«Обратный путь к нареченной своей Живе проложишь, совершив третий, и последний, подвиг: должен выручить из беды морскую царевну – ту, которая предназначена тебе богами в жены. Как ты мучаешься от чар, которые изуродовали твое лицо, так и она страдает от домогательств царя-нелюба. Знай: это самый трудный подвиг, но нужно самого себя перебороть».
«Как это?»
«А там увидишь как. Одно знай: спасешь царевну, боги могут расщедриться и освободить тебя от предначертанной ими судьбы – быть мужем морской царевны. Не спасешь – не возвратишься и к своей Живе».
Яровит задумался, а пока думал и гадал – и ворон исчез.
«Вставай, молодец, – будил его тем временем волхв. – Пришел мой час, умирать буду. Не забыл, о чем договорились?»
«Нет, дедушка, поступлю, как велишь».
«Помогай тебе бог во всех делах твоих многотрудных. Это боги послали тебя ко мне, чтобы не дать плодиться в моем теле всякой нечисти».
Сказал и затих.
Предав тело покойного огню, Яровит снова задумался. Как же ему быть? Отправиться к Живе и рассказать обо всем, что с ним случилось, или вернуться к отцу своему?
«А ты меня пошли к Живе, – сказал конь человеческим голосом. – Пока будешь в пути, буду напоминать о тебе, не дам потерять веру».
«И правда, – сказал Яровит ему. – Ты мой самый верный друг. Могу ли я отдать тебя Стратим-птице? Другого попрошу у отца, как и челядь, которая должна зашить меня в чреве коня, чтобы мог добраться до острова Буяна».
Не день и не два несла свою ношу Стратим-птица через дождевое море, а только когда села, не было сил полакомиться падалью: свалилась неподалеку и заснула. Этим и воспользовался витязь Яровит, распорол коню чрево и выбрался на волю. А как вылез, поспешил затеряться в зеленых, словно рута, садах острова Буяна.
Удивительно непривычный мир предстал перед глазами изумленного землянина. Небо такое нежно-голубое, что казалось, растаешь в нем, если долго-долго смотреть. И свет лился с небес приятный и мягкий, и сад был наполнен удивительными ароматами, и пение над садом витало такое нежное и мелодичное, что слушал бы и слушал, упивался бы его звуками. Но на то Яровит и был витязем, чтобы противостоять силе, которая поднимается против него, не поддаваться соблазну, способному отвлечь его от дела. Вспомнил, для чего прибыл на остров Буян, и прогнал от себя соблазн, стал осматриваться, где находится в этом удивительном царстве терем царевны. Недолго искал. Вдалеке высилась некрутая гора, опоясанная голубой, как и небо над островом, лентой реки. По эту сторону речки, в долине, расстилались зеленые, щедро усеянные цветами луга, по другую, на склоне, снова сады и сады. А где же быть терему Золотой Косы Ненаглядной Красы, если не в саду, и где же быть роднику, если не там же, вблизи реки?
Царь-девица, видимо, отдыхала в тереме, потому что вокруг стояла полная тишина. Только и слышалось птичье пение да журчанье родника.
«Это там, близ ложа царевны», – догадался Яровит.
Понимал, сила его тут ничего не значит, надо брать хитростью. Не перехитрит – не достанет живой воды. Поэтому не спешил. Поднимется на несколько ступеней, оглянется – и снова идет. Но вот заметил витязь: запахи стали такими душистыми и пьянящими, что еле-еле перебарывал в себе желание сесть и заснуть там, где стоит. Знал: если присядет, то не встанет.
«Это и есть стража царь-девицы, та сила, которая не подпускает смертных к живой воде!»
Ну, если только это, он не оплошает. Не для того выслеживал Стратим-птицу, отважился на далекое, опасное путешествие, чтобы сплоховать и позволить одолеть себя ароматам, нагоняющим сон. Опомнился Яровит и, выпрямившись, шагнул навстречу своему спасению.
Добрался до ложа царевны, набрал воды и сорвал золотой плод с ближайшей яблони, отошел, чтобы можно было свободно дышать, и там же, под первым деревом, которое защищало его от чужих, умылся. Сонливость сразу исчезла, к телу прилила свежая сила, заставившая бежать быстрей к реке. Потому что велико было желание поскорей заглянуть в ее зеркало и убедиться, что стал прежним.
Боги светлые и боги ясные! Он действительно снова молод и красив!
Не поверил в первый раз; наклонился и снова заглянул в зеркало реки. Такой же молодой и красивый, даже краше, чем был.
Не знал, утешившись, куда идти, что делать. Вспомнил о сорванном яблоке и съел его: пусть останется таким, как есть, пусть будут бессильными чары и колдовство.
«А что же дальше? Нужно подумать о возвращении на землю. Но это потом. Сейчас необходимо поесть и отдохнуть».
За едой не нужно было ходить далеко: на каждом дереве и на каждом кусте – сладкие яблоки и всякие диковинные плоды. Срывал и ел, наслаждаясь их приятным вкусом, пока не насытился. И только потом лег прямо под деревьями и заснул.
Спал крепким сном, может, сутки, а может, и больше. Когда же проснулся, выкупался в речке да позавтракал, снова подумал: как же возвратиться на землю? Спросить бы, да некого. Ведь это царство солнца, месяца и звезд. Разве пойти и поклониться царь-девице? А вдруг вместо совета запрет в подземелье? А еще может приказать не выпускать из своего царства.
Время измерялось не днями и ночами, как на земле, – передышками. Поспал, бесцельно побродил, просто из любопытства, – вот и прожил сутки. Снова поспал да побродил левадами – день прошел. И все же понимал: время идет, а надежды на возвращение к землянам никакой. Неужели для того добирался на остров Буян, чтобы остаться здесь навсегда? Неужели то, что говорил ворон, оказалось неправдой?..
Не только растерянность, но и отчаяние закрадывались в сердце. А с отчаянием пришло и неверие. Но вот однажды проснулся он от грома-громыхания и увидел: мимо него проносятся огненные кони. Хвостатые, гривастые и неимоверно быстрые. Мелькнут перед глазами, ослепят сиянием – и исчезают, похоже, к земле направляются.
Догадался, что это за кони, но готов был на все – схватил коня, который оказался поближе, за хвост и в одно мгновение очутился в своем, земном море.
Наверное, глубоко нырнул, еле духу хватило, чтобы выбраться на поверхность. Поэтому сразу лег на воду и передохнул. Потом осмотрелся и заметил: он не так далеко от берега. Вдали виднелись горы, леса на склонах гор, ближе к морю – град белокаменный…
К нему и поплыл Яровит. На берег выбрался только к вечеру. Сил не хватило подняться, их море вычерпало. Поэтому вылез на сухой песок и заснул, вконец обессиленный.
На рассвете нашли его рыбаки. Будили – не добудились. Взяли на руки и понесли в свое рыбацкое жилье. Там он и проснулся, когда рыбаки вернулись с моря.
«Где я?» – спросил.
«Среди людей».
«Вижу, что среди людей. А в какой земле, кто княжит в ней?»
«У нас не княжат, у нас – царствуют. А зовется наше царство Агарянским. Ныне царствует в нем Халиль».
«Так, может, подскажете, люди добрые, как мне попасть к нему?»
«Что ты! – замахали руками. – И не думай, и не помышляй об этом».
«Почему?»
«Лют он сейчас как зверь. Кто подвернется не вовремя, голову снимает без колебания».
«Что же его разгневало?»
«Поймал морскую царевну, хочет взять ее в жены, а она не соглашается».
Напоминание о морской царевне насторожило витязя. Морская царевна… Постой, постой… А не та ли это, которую должен спасти от обидчика? Может, и недаром его выбросило на этом берегу, может…
«А из вашего царства ходят лодьи в славянские земли?» – поинтересовался у рыбаков.
«Куда-то ходят, а куда – об этом лишь царь и его кормчие ведают».
«Как же мне встретиться хотя бы с кормчими?»
«Иди в город, там морское пристанище. А в пристанище спросишь».
Поблагодарил рыбаков за приют, за добрый совет и пошел берегом. Заходит со стороны моря в город, а там людей видимо-невидимо. И все веселые, время от времени улыбаются, а то и хохочут.
«Что тут у вас? – спросил тех, кто встретился первым. – Скоморохи смешат так?»
«Ты что, с неба свалился? Впервые видишь, как царь с царевной состязаются?»
Яровит растолкал любопытных сильными локтями и остановился, пораженный: в пристанище морском поднималась над водой золотая клеть, а в ней сидела, высунувшись по грудь из воды, золотокосая дева. И такие длинные и пышные были ее волнами спадающие косы, такая нежная голубизна светилась в ее глазах, и столько муки было в той голубизне на утомленном лице, что у Яровита от жалости екнуло сердце. Это же не дева, это богиня! И такую царь держит в клети, хочет помимо ее воли взять с ней слюб?
Не успел опомниться, как, пробившись сквозь толпу, очутился рядом с царем, который гарцевал на коне и допытывался у девы:
«Где эти проклятые кобылицы, где?..»
«Говорила уже, – спокойно отвечала царевна, – в море они».
«Я уже загонял челядь, сам был на берегу и кликал, не выходят они из моря».
«Значит, я не тебе назначена, если не выходят».
«Ты скрываешь, какое слово должен сказать им, чтобы вышли?»
«Сам догадайся».
«У-у! – лютовал царь. – Знай, не поведаешь того слова завтра, выброшу вместе с клетью на сушу. Подохнешь, как рыба».
«Что из того, – сказала царевна ему, – я тебе все равно не достанусь. Говорю же, чтобы жить на суше, должна искупаться в молоке морских кобылиц. А кобылицы выйдут на зов лишь одного-единственного человека на земле – моего суженого».
«А что, царь, – подал голос и витязь Яровит, – может, будешь рассудительным и отпустишь деву? Слышал, что сказала?.. Все равно тебе не достанется».
Царь метнул в его сторону злой взгляд и подобрал поводья. Вот-вот, казалось, пришпорит коня и бурей налетит на дерзкого. Но не успел. Обернулась в это время дева и, увидев Яровита, крикнула с облегчением: «Вот он! Вот мой суженый! Ему, и только ему, покорится море и все, что в море. Слышали, только на его голос выйдут морские кобылицы!»
Царские воины обнажили мечи, обступили Яровита.
«Иди, – приказали, – иди и зови».
«Я пойду, – согласился витязь, – но звать должен без свидетелей. И не среди бела дня – ночью. А кроме того, у меня есть и свои условия».
«Никаких условий! Если хочешь носить голову на плечах, делай, что велят!»
«О нет, так не выйдет, царь. Скажу тебе то, что и царевна говорила: какая тебе от этого польза? Если погибну я, ты тоже не возьмешь с царевной слюба. Мои требования только склонят к тебе царевну».
Кто-то из челяди шепнул царю на ухо: «Соглашайся. Лишь бы только кобылиц выманил из моря, во всем остальном обойдемся без витязя».
«Хорошо, – согласился царь. – Говори, какие такие твои требования».
«Первое из них! Дайте мне боевого коня в седле и сбруе».
«За этим дело не станет, – согласился Халиль. – Конь будет тебе. Говори, еще тебе что надо?»
«Их немного, царь, всего лишь еще одно. Но скажу я его после того, как добуду для царевны молоко морских кобылиц и выкупаю ее в том молоке».
«Почему так?»
«А чтобы никто не подслушал, что буду говорить, и не помешал нам сделать ее земной девой».
Царь колебался. И верить не хотелось чужаку, и не верить не мог. Наконец решился и кивнул головой: пусть будет так.
Яровит приказал приготовить бурдюки для молока, а в пристанище поставить огромный котел на возвышении из камня. Сам же сел на подаренного царем коня и покинул всех любопытных, которым так хотелось знать, что же будет ночью на берегу моря.
Он не собирался бежать. Честь мужа и витязя не позволили ему оставить царевну в беде. А кроме того, помнил веление ворона: «Спасешь царевну – боги освободят тебя от данного ей обещания, не спасешь – не будет жены среди земных». Беспокоился о другом: какое же слово должен сказать кобылицам, чтобы послушались его и вышли из моря, позволили подоить себя? «Белые»? «Буйногривые»? «Морские»? Что-то вроде не так. Как-то по-другому называют их в славянском роду. Не так ли… Точно: вилины сестрицы! Когда начинают сказку, так и говорят: «Вилины сестрицы, морские кобылицы…» Халиль не мог знать этого, потому у него ничего и не вышло.
Когда утренняя заря окрасила горизонт и ознаменовала рождение нового дня, стал на берегу и произнес негромко, обращаясь к морским глубинам: «Вилины сестрицы, морские кобылицы. Низко кланяюсь, прошу-молю: выйдите из моря, спасите сестру свою, морскую царевну, от великого горя».
И только промолвил это, выплыли из глубин морских двенадцать белогривых кобылиц, вышли, стали в ряд и спросили: «Чего желаешь, молодец?»
«Отдайте молоко свое, пусть царевна искупается в нем, чтобы избавиться от неволи агарянской».
«Если для того, чтобы избежать неволи, бери».
Пока выдоил всех двенадцать кобылиц, доставил в пристанище молоко да развел огонь под котлом, появились любопытные, челядь разбудила царя. Он хотел собственными глазами увидеть, как будет купаться в кипящем молоке морская царевна.
Ее освободили из клети. Окружили надежной охраной и привели туда, где должно было произойти купание.
По приказу царя челядь принесла приготовленные с вечера ступени-подмостки и поставила рядом с котлом. Как только молоко закипело, морская царевна взошла по ступенькам и, не раздумывая, прыгнула в окутанный паром котел. И в то же мгновение вынырнула и, подхваченная Яровитом, предстала перед столпившимся людом в пышном земном убранстве. Но не это поразило Халиля и его челядь: царевна вышла из молока еще красивей, чем была до сих пор! Такой молодой да такой красивой и статной стала, что агаряне ахнули от удивления и онемели.
«Слава царю Халилю! – крикнула челядь, опомнившись. – Слава властелину красивейшей из красивейших жен! Слава и царице земли агарянской!»
«Стойте! – поднял над головой меч и утихомирил царских слуг Яровит. – Царевна не стала еще царицей, а царь – ее мужем. Пусть сначала выполнит второе мое требование».
«Ты не повелитель, чтобы требовать».
«Ну нет. Слышали, что сказала царевна? Я – ее суженый. Или же ты, царь, купаешься сейчас в кипящем молоке и превращаешься в красивого молодца, к которому и склонится сердце красавицы царевны, или выходишь со мной на поединок. Честный бой один на один и честная борьба дадут тебе право стать властелином этой чудо-девы».
Царя сейчас же окружили придворные. Пока они шептались, Яровит сел на коня и обнажил свой меч-самосек. Царевна же стояла на краю помоста и, не ожидая, что решит царь с советниками, сказала: «Или согласишься, царь, на то, что требует от тебя мой нареченный, или я снова искупаюсь в молоке морских кобыл и стану морской девой».
Халиль решился наконец и оттолкнул от себя советников.
«Говоришь, хочешь биться со мной?»
«Хочу или не хочу, а должен, если не выкупаешься в молоке».
«Знаешь ли, с кем выходишь на бой? Я победитель тех многих мужей, которых никто, кроме чародея-горбуна с двусечным мечом, не побеждал».
Халиль и правда был великаном. Таким могучим казался на могучем коне, с таким огромным горбоносым лицом и широченным лбом, что Яровиту следовало бы подумать, прежде чем сказать: «Да, будем биться». Однако тут же вспомнились слова мудрого ворона: «Тебе надлежит освободить царевну; не освободишь ее – не будет у тебя и Живы».
«Разве я возражаю, – усмехнулся. – Кого-то, может, и побеждал ты. Но попробуй взять верх в бою со мной. Иначе, говорю, не видать тебе царевны».
Самонадеянность его разгневала Халиля.
«Выходи, если так». – Царь готов был испепелить витязя взглядом.
Бились на просторной площади, в стороне от толпы. Налетали один на другого, как буря, расходились и снова нападали. И раз, и второй, и третий. Кони подняли пыль, не разберешь уже, где Яровит, а где царь. Только и слышно, как звенит сталь, как ржут пришпоренные или раненные мечом кони. Да еще чалма Халиля мелькала время от времени в облаке пыли.
Челядь, советники – любопытные и торжествующие готовы были крикнуть уже: «Пусть живет непобедимый царь Халиль!». Но не решались все-таки, ждали момента. А когда он настал, не до торжества уже было: тяжелая царская голова вдруг покатилась под ноги коню, отрубленная мечом-самосеком.
Агаряне не поверили тому, что видели, и ждали. Может, это только показалось? Ведь пыль какая! Но вот из облака пыли вырвался конь без всадника, а следом выехал витязь. Вытер вспотевший лоб и снова пришпорил коня, наколол что-то на острие меча и, подняв, бросил под ноги остолбеневшей челяди.
Это была голова Халиля.
«Будь нашим повелителем, витязь-царь!»
Но Яровит посадил в седло царевну и погнал коня к пристанищу, туда, где стояла лодья Халиля. Только тогда, когда сел с девушкой в лодью, сказал людям:
«Не желаю быть царем вашим. Родная земля меня ждет».
И направил лодью в открытое море.
Четыре седмицы плыли они вдвоем с царевной по синему морю, тешились-миловались друг другом, ведь им уже никто не мешал и не угрожал.
«Как тебя зовут?» – спросил, когда все уже было сказано.
«Царевной».
«Знаю, что царевна. Имя какое у тебя?»
«Каким наречешь, так и будет».
«Назову тебя Любавой».
«Так я тебе люба?»
«Как свет ясный, как высокое небо над землей».
«Так оставайся со мной».
«Здесь, на море?»
«Почему на море? Хочешь, будем жить на берегу. Я знаю землю, покрытую зелеными полянами, густым лесом, где никто не живет. С озера защищает ее от лютых ветров и морозов высокая гора, недоступная для людей и зверья пропасть, с юга, запада и востока омывает голубое незамерзающее море. Поселимся там, построим жилье, будем счастливы вдвоем. Лес и поле дадут нам пищу. Да и в море ее вдоволь».
«И далеко она, эта земля?»
«Что нам даль? Захотим – к утру будем там».
«Так пойдем наверх, поднимем паруса».
И согласилась, и первая поднялась на палубу, и похолодела: на море стояла полная тишь.
«Придется ждать утра».
«Придется, – ответил Яровит. – Ветер тоже улегся отдохнуть».
Хотела было спуститься, но сразу же и передумала.
«Почему должны ждать? Или я не морская царевна?»
«Уже нет. Сама же говорила, стала земной».
«Стала, радость моя, да не совсем. Не могу я без моря. Хотя бы один раз в день, а должна выкупаться в море, побыть среди тех, с кем жила-радовалась ребенком, а потом девой-царевной».
«И что же будет?»
«А так и будет, как сейчас. Разве я не с тобой, разве мало тебе моей любви?»
Умолк Яровит, наверное, не знал, что сказать своей Любаве, а Любава смутилась, поторопилась разогнать его тоску-печаль.
«Хочешь, – она доверчиво заглянула в глаза, – до утра будем с тобой в потаенной от людей земле».
«Как это?»
«Там лежат плетеницы. Сделай из них двенадцать шлей и выкинь впереди лодьи, а я прикажу, и морские кобылицы домчат нас до утра к той необжитой земле».
Не совсем поверил ей, а все же подчинился. И шлеи сплел, и к лодье приторочил, и впереди лодьи бросил. Когда же вынырнули да встряхнули гривами белые, словно морская пена, кобылицы, оживился, забыл о тревоге и сомнениях своих. Поплыли с Любавой так быстро, что кругом вспенились волны, встречный ветер бросал в них, довольных и радостных, хлопья белой пены. Откуда ему, земному, было знать, что это не просто брызги, это чары Любавиного батюшки – царя морей. Плыл и наслаждался плаванием-полетом, свободой, которую дарило присутствие девы-красы, что отдала ему сердце. А когда тебя околдовали, где уж тут думать о чем-то другом, кроме любви. Обнимал Любаву, которая доставила ему радость, и купался в ее ласках, словно птица в голубом поднебесье.
К берегу пристали в тот ранний час, когда всходило солнце и его лучи щедро залили долины и горы. Может, и не заметили бы этой щедрости, но с ночи выпала на деревья, на травы роса, а уж утренние лучи умеют отыскивать росу. Заиграло все, заискрилось в тех чудо-жемчужинах, зазвенело чистым хрустальным звоном.
«Словно на острове Буяне».
«Нравится?» – спрашивает царевна и ласково заглядывает в глаза.
«Говорю же, словно на острове Буяне. А так, как на Буяне, нигде нет».
Они осмотрели за день долину, были в лесу, под горой. Просто ходили и любовались привольем этой земли или собирали ягоды, разговаривали, и, кто знает, чему больше радовались: тому, что нашли такой уютный уголок, или тому, что они вместе и, как казалось, соединились навсегда.
«Сам поставишь терем или родственников моих позовем?» – спросила царевна, когда возвратились в лодью.
«Чем же я поставлю, если, кроме рук, ничего нет?»
«И то правда, – усмехнулась Любава. – Ну, тогда ложись спать, а я посижу рядом с тобой».