Страница:
Гуго будто ветром сдуло.
Радж понял, что мистер Джерри проводит какое-то свое следствие и что перед этим была уже ссора – у Крафта и Судира багровые, возбужденные лица. В уголке стоял заплаканный Гуго. Парень щупал свежий синяк под глазом. В другом углу кабинета находился Малу.
– Я не виноват, мистер Крафт! Не виноват! – всхлипывал Гуго. – Не увольняйте меня! Рыба была свежая, пусть Абрахамс скажет… Да и не едят дельфины тухлую!.. Не могла Джейн отравиться рыбой!
– Радж, ты садись пока что, – показал ему Крафт на стул, но Радж садиться не захотел, остался стоять. – А вам, мистер Судир, позвольте объявить выговор. Распускать руки – дикость, простите… Вы могли ему брейк… сломать, значит, челюсть, – Крафт еще больше смягчил тон. – Это просто неприлично. Если вам хочется выразить недовольство работой Гуго, скажите мне. Только я имею право наказывать, я, а не вы!
Радж смотрел на Судира. У дрессировщика было темное, даже синее худое лицо, на щеках провалы. Он саркастически и презрительно улыбался – одним углом рта.
– Гуго, он тебя ударил? За что? – спросил Радж, поглядывая то на парня, то на Судира.
Гуго прикусил губу, отвернулся к окну. Оно сидело глубоко, словно в нише, – стены кабинета тут, под кровлей, нависали внутрь.
– Как всегда, ни за что, – ответил за него Радж. – Так почему ты не вцепился ему в морду когтями, если не можешь одолеть в драке? Почему так поддаешься? Ты же взрослый… Да, в конце концов, и мистеру Крафту можно пожаловаться.
Радж подошел к парню, провел ладонями под глазами и понял, что не надо было этого делать. От такого сочувствия Гуго еще больше расстроился.
– Не плачь. Больше он тебя не тронет. А тронет, будет иметь дело со мной. Это я говорю при всех.
Судир скривил рот еще более презрительно. Повернул к выходу и бросил через плечо, будто всем делал великое одолжение.
– Я отменяю утреннее представление.
– Как отменяешь?! – Крафт даже осип. – Как отменяешь, если билеты проданы уже?!
– А вы гарантируете, что все пройдет хорошо, не сорвется? Что дельфины будут слушаться? – голос Судира был ледяной до сухости. – Мне кажется, мистер Крафт, в ваших же интересах отменить одно представление, чем… Ведь, если что случится, по всему Раю пойдет слух: «В дельфинарии нечего глядеть, одна халтура. Не ходите, только деньги понапрасну выбросите!» Подсчитайте, какие у вас могут быть потери, вы человек образованный… – и стукнул за собой дверью так, что задрожало все здание.
– Бешеный… Видите? Он же мэд! – покачал головой Крафт и пошел за стол, сел в свое кресло. Расстегнул шире воротник белой рубашки, взглянул на большие крылья вентилятора, что едва шевелились под потолком и не давали никакого ветра. Видно было, что Крафту въелся в печенки Судир, но ничего не поделаешь. Не нравится нос, но не поменяешься же им с другим человеком.
– Малу… Ты можешь идти. Скажешь по пути кассирше, пусть повесит объявление: представление в 11.00 не состоится по техническим причинам. Администрация просит извинения. Проданные билеты действительны на 14.00. И продает пусть только со штампом «14.00». И ты, Гуго, иди и спокойно занимайся своим делом… Да умойся, а то смотреть на тебя тошно. Пятнадцать лет, а ты все еще как маленький…
Голос у Крафта был усталым, но Раджу не казалось, как в те разы при разговорах, что Крафт не только неправильно строит фразы, но еще и разыгрывает роль бедного и обманутого всеми простачка.
– Друже Абрахамс… Тебе такое задание. Привезешь врача из частной клиники Энтони Рестона. Патологоанатома. Вскрывает тех, кто умер. Пусть поглядит нашу Джейн… – Мистер Крафт говорил тихо, точно на похоронах, и Радж еще раз подивился: человек не похож сам на себя.
Когда за Абрахамсом закрылась дверь, Крафт сказал Раджу:
– Что ты думаешь обо всем этом? Ты знаешь, что я имею в виду.
– Догадываюсь. Я уже думал… Похоже, что нет. Понимаете? Никакого отношения к гибели Джейн «триада чайна» не имеет.
– И я так же думаю. При их жестокости и быстроте на расправу – и такая деликатная месть. Но на всякий случай пусть поглядит врач. Интересно, что он скажет…
«Говорить ли ему про ночной обстрел?» – подумал Радж уходя. И покачал головой: не скажет. Неизвестно, что захочет сделать Крафт. Может, просто решит уволить, чтоб избавиться от опасного работника, который уже второй раз попадает в такую ситуацию.
В полицейском участке Янга впихнули в большую комнату, с лязгом закрыли дверь.
Прежде всего он ощутил резкий смрад. Комната была странная, оконце одно, под самым потолком, зарешеченное. На потолке едва светила лампочка в деревянной сетке. Света она давала мало, на полу было почти темно. Хотел прислониться к стене – и отшатнулся: больно кольнуло в плечо. Стены были оштукатурены так, что в ней густо торчали соски-шипы, точно чешуя акулы. Окрашенные в грязно-синий цвет, они поглощали весь свет, падавший на них. Когда глаза немного привыкли к темноте, Янг разглядел, что в комнате нет ни лавок, ни табуретов, в углах под оконцем лежат какие-то бродяги в лохмотьях. Один из них приподнял косматую голову и снова улегся, подложив под ухо локоть.
Янг боялся подходить к ним, опустился на корточки у дверей. Сесть как следует брезговал – таким грязным, в каких-то потеках и пятнах был цементный пол.
Терпел так около часа. В голове вспыхивали обрывки мыслей: «Попался… В тюрьму бросили… А что же теперь будет? А как же Радж? Он ведь ничего не знает, где я, что со мной… А Пуол – гад… Гад из гадов! Последние деньги выманил да еще полиции подсунул…»
Потом заскрежетал ключ в дверях, всунулся до половины туловища полицейский, огляделся по сторонам.
«Тебя!» – дернул за плечо Янга.
Привел в какую-то комнату или кабинет. У окна за столом сидел человек. Янг не успел присмотреться кто, как полицейский козырнул и боком, как краб, вышел.
Янг снова взглянул на стол. Так это же сидит тот офицер-полицейский, что вылез на улице из машины, позванивая наручниками. Высокий, с крупными чертами лица, с большим горбатым носом. Сегодня он в штатском и без головного убора. Глядел на Янга и по-отцовски улыбался. Янг не поддался на эту льстивую улыбку, отвел глаза.
Слева от входа был еще один стол, намного длиннее, и сидели за ним двое: тот пижон с усиками, что шел по улице за Янгом и покручивал блестящую палку, и другой – плотный, толстый, точно перекормленный, европеец, в серовато-голубом мундире. Возле него на столе лежала фуражка с надписью на околышке «Interpol». А слева от него у глухой стены за маленьким столом с машинкой сидел еще один полицейский.
– Как тебя звать, парень? – ласково, с улыбкой обратился к Янгу офицер.
– Янг. Янг Синх.
– Очень приятно. Классическое имя для хинди. Лучше и не придумаешь. Скажи, пожалуйста, читать-писать ты умеешь?
– Умею.
– О-о?! – удивился офицер. – Молодец. Тогда бери ручку и распишись на этой вот бумаге.
– Как это? – подошел Янг к столу начальника-офицера.
– Ну – напиши свое имя и фамилию. Этим самым ты дашь клятву, что будешь говорить только правду, чистую правду. Если соврешь, посадим в тюрьму.
Янг медленно нацарапал свои имя и фамилию. Рука дрожала, авторучка не слушалась. Написал и отступил подальше от стола. Очень уж сладким и липким был взгляд офицера – не отлепиться.
– Так, говоришь, как тебя звать? – еще раз спросил офицер. – У меня сын такого возраста, как ты. Кстати, он никогда не говорит неправды.
– Янг Синх. Двенадцать лет скоро.
«Трэт-тэ-тэ-тэ», – застучал на машинке тот, что сидел слева, за маленьким столиком.
– Где ты живешь?
– Нигде.
– Как это нигде? Не в воздухе же ты висишь?
И все время, пока шел разговор с офицером, стрекотала машинка. Янг рассказал про Биргус и про то, как их выперли оттуда американцы (при этих словах все присутствующие в комнате переглянулись и даже закряхтели, зашевелились). Как отвезли их на Горный, как попали потом на Главный на храмовый праздник, как умер отец, как отвернулись от Янга земляки…
– Так, говоришь, отец и мать умерли? Ай-яй-яй, бедный мальчик…
– Мать не умерла, ее деревом убило, – уточнил Янг.
– Ай-яй-яй… – будто не слышал офицер, открыл ящик стола, поворошил бумаги и нашел там конфетку. – Возьми, пожалуйста. Возьми, возьми, не бойся! И больше никого у тебя из близких родственников нет?
– Есть брат Радж. Он на Рае работает в дельфинарии.
Полицейский слева и это отстучал на машинке. А те двое, что сидели справа за длинным столом, даже и бровью не повели – будто каменные. Судьба Янга их нисколечко не тронула.
– Давно ты знаешь того человека?
Янг с недоумением посмотрел на офицера.
– …того, с кем тебя арестовали?
– Я его совсем не знаю.
– Ты хочешь сказать, что первый раз подошел к нему?
– Да.
– Что ты должен был ему сказать?
– Что в отеле «Санта-Клара» мест нет. Что ему надо в «Гонконг», комната сорок первая… Но я все не успел ему сказать, он начал кричать на меня.
Офицер быстренько сунул руку под стол. Сразу же за спиной Янга скрипнула дверь, кто-то заглянул в нее.
– Засаду в номер сорок первый «Гонконга». Всех впускать, никого не выпускать.
– Стоп, стоп! – сильным басом сказал тот, возле которого лежала шапка с надписью «Interpol». И дальше уже заговорил по-английски. Офицер выслушал его и согласился:
– Правильно. Возьмите документы того… Понятно? И зарегистрируйте вначале у портье. Будто приехал тот, кому было забронировано место. А портье пригрозите, чтоб не проговорился. И сами в засаду!
Дверь за спиною Янга тихо скрипнула.
– Продолжим наш разговор. Так почему, как ты думаешь, тот человек ругался на тебя? Ты все правильно ему сказал, как тебя учили?
– Не знаю. Кажется, правильно, только не все. И я забыл посмотреть, в какой руке у него был баул. Можно было подходить и говорить только тогда, когда он будет возле дома № 15 и возьмет баул в левую руку.
– Понятно. Пароль не мог сработать, потому что был неточным. После того как ты ему сказал про «Гонконг», что ты должен был делать?
– Ничего. Отойти от него. Мне за это должны были дать деньги.
– Вот как? Кто, интересно?
– Пуол.
– Это он тебя и подсылал?
– Да.
– Где живет? Быстренько адрес.
– Не знаю.
– Кто он такой?
– Мы с ним из одной деревни, с Биргуса. Я не думал, что и он уже тут, на Главном… – И Янг рассказал, как Пуол остановил его в порту, как научил, что сказать человеку с розовой косынкой на шее, пообещал за это заплатить, а сам, наоборот, отобрал деньги.
– Ах, негодяй… И верь после этого землякам… А ты молодец. Ты все правдиво рассказал?
– Да, – Янг говорил искренне: ему совсем не хотелось выгораживать Пуола.
– Последний вопрос. В чем одет Пуол?
– В чем? Ну – рубашка белая, штаны серые.
– Дорогой мой! Это не приметы. Так одеты тысячи людей в Свийттауне. Вспомни, может, есть на лице что-нибудь особенное, на голове, на руках?
– Нет, ничего такого. Туфли новые купил – хвастался. Мозоли, наверное, натер – хромает.
– Цвет туфель?
– Тоже, кажется, серые.
– М-да-а… – разочарованно протянул офицер. Забарабанил пальцами левой руки по столу, а правую снова сунул под стол. За спиной Янга сразу скрипнула дверь. – В камеру его! Хотя нет, подержи немного в приемной, может, еще понадобится.
Янга взяли за плечо, вывели в переднюю комнату. Полицейский старательно прикрыл двойные двери в кабинет, но и одни и другие немного отошли.
– Садись! – показал Янгу на стул у стены полицейский и сам уселся за стол, напустил на себя важность: очень, должно быть, хотелось быть похожим на начальника.
В кабинете разговаривали бурно, порой переходили на английский язык. Янг напряг слух – ах, как плохо, что английский язык такой трудный, так медленно поддается ему!
– Мы его вели из самого Гонконга. Вместе с ним плыл и наш агент! Из рук в руки, можно сказать, передавали… А вы вмешались и на финише все оборвали. Как теперь найти продолжение цепочки? К кому ехал этот с розовой косынкой?
– В сорок первом номере засада.
– Толку от этой засады! Туда и случайные люди могут заглянуть, скажем, горничная, официант… – гремел голос того, что сидел возле фуражки «Interpol». – Телефон в этом сорок первом есть?
В кабинете немного помолчали, наверное, сам офицер или тот полицейский, что сидел за машинкой, смотрели в справочник.
– Есть, – наконец послышался голос офицера.
– Ну вот, прежде чем встретиться с «косынкой», ему позвонят в номер. Там ли он… А коли там, тот ли это, кто нужен, и разговор будет с паролем.
– …мы подслушаем, о чем они будут говорить. Все номера прослушиваются!
– Ваши там будут сидеть, позвонит телефон. Поднимать трубку или нет? Если поднимать, то что говорить? Если услышат, что кто-то подозрительный снял, то и говорить не станут.
– А мы выпотрошим этого, с косынкой. Уверяю, мы сумеем взять у него все, что надо… Во-вторых – выпустим мальчика… – дальше говорили на английском языке, офицер владел им, видать, неплохо.
– Вы так думаете? А кому он нужен, тем более после того, как засыпался? Мальчишку использовали случайно и одноразово. На его месте мог быть и не земляк этого… как его… Пуола, а другой мальчик. Пуол подсунул вместо себя этого паренька только потому, что увидел подозрительных лиц… которые за «косынкой» следят.
– Этим подозрительным мог быть и ваш усатенький молодой человек.
– Я попрошу… – повысил голос третий, тонкий.
– Можете не просить! – голос офицера стал тверже. – Я понимаю: те двое наших, что разыгрывали парочку, учинили бездарный маскарад. Но и вы, простите, недалеко ушли. Во всех плохих фильмах таких сыщиков-неудачников показывают. Моих глаз в порту было больше, чем вы думаете. И еще… Откуда мы, по-вашему, знаем об этом, с розовой косынкой? То-то же! Не такие мы простачки, как вам кажется.
Выглянул из дверей тот полицейский, что сидел за машинкой.
– В камеру! – махнул он на Янга рукой и исчез.
– Вставай! Прилип… – поднялся тот, из-за стола.
«Все-таки в тюрьму?! А я же всю правду рассказал!» – Янга не хотели слушаться ноги.
В коридоре встретились двое часовых, вели на допрос человека с розовой косынкой на шее. Один часовой был скован с арестованным общими наручниками.
Бежал вприпрыжку под низко нависшей крышей, едва не стукаясь головой о стропила. С громким хлопаньем крыльев взлетали и улетали голуби, липла к лицу паутина. Бежал на свет, что струился с боков, с левого и правого скатов крыши, где в нишах были окошки. «Это – на улицу, это – во двор…» – сориентировался он и нырнул в правую, раму вырвал сразу.
Теперь бежал по крыше, грохоча железом, скользя, перескакивая на черепичные и шиферные крыши, а конца домам, конца улице, казалось, никогда не будет. Уже видны были мачты теплоходов в порту (бежал не вперед, а назад), наконец увидел в окошко веревки с бельем.
Если вешают белье, значит, тут должен быть выход на лестницу, вниз.
Перед тем как выскочить во двор, отряхнул с себя пыль, голубиный помет, обобрал паутину. Двором перешел на соседнюю улицу и зашагал уже медленно в ту сторону, куда ему надо было идти.
«Ай да я! Молодец…» – Пуол был доволен собой. Чем не супермен из кинофильма? Нравилась ему такая жизнь, с риском и опасностью. Шел домой насвистывая, по сторонам и назад не оглядывался.
А того не знал, что на каждого умного находится еще более умный.
Чем ближе подходил к своей конспиративной квартире, тем больше чувствовал, что это повышенное настроение и довольство собой рассеивается, выходит из него, словно воздух из проколотой шины. Еще и еще раз мысленно проверил, что говорил Янгу, что тот может рассказать в полиции. «А он расскажет, все расскажет, даже не сомневайся!.. Злость у него на меня… Про отель „Гонконг“ скажет, про апартамент сорок один». Пуол чувствовал, что этот адрес – самое важное, что было доверено ему лично. Ему, а не Янгу, какому-то мальчишке. «А я передоверил тайну, отдал ее в руки полиции… – Пуола начало бросать то в жар, то в холод. – Лучше бы я сам попался… Называется, спасся… От кого? От полиции – да, а от Чжана? Если б сам попался, то я бы им ничего не сказал. Выкрутился бы или сказал, что случайно оказался возле человека с розовой косынкой. Мало ли кто ходит по улице? В центре люди как муравьи бегают, суетятся. Любого можно схватить, к любому придраться… Но я и не подошел бы к нему, разве я глупый, глаз у меня нет? Незнакомец же не взял баул в левую руку!.. А может, был еще один человек в розовой косынке?! – Пуол даже остановился при этой мысли, ему снова стало жарко. – Может, я не заметил другого, перепутал?!»
Лихорадочно перебирал мысленно то, что было в порту. Все, казалось, шло как надо. Отирался среди торговцев-лоточников, даже приценивался, изображал из себя капризного покупателя. Один взрослый китаец-лоточник чуть ли не нахрапом лез, совал под нос бусы: «Кораллы для вашей крали! Черный коралл!» Не выдержал, даже прошипел, чтоб не вязался. А тот, с розовой косынкой, тоже послонялся немного по крикливому базарчику. И просто случайно бросилось Пуолу в глаза, что очень уж одинаково получается у этого, с баулом, и у того усатого пижона с блестящей палкой. Станет один, чтоб приглядеться к товару, прицениться, даже в руки взять, а возле соседнего торговца или через одного человека остановится и пижон, тоже будто бы что-то смотрит, вертит в руках, а сам так и следит за «косынкой».
«Дело нечисто… Слежка… А меня ведь предупреждали, чтоб смотрел пристально…» – стукнуло ему тогда в голову. Так разве мог он после этого сам лезть на рожон?
Надо уже сворачивать в переулок, что ведет в лабиринт домов того двора, где его квартира. Оглянулся… Кажется, ничего подозрительного, люди идут, как шли – кому куда надо. Никто не таращит на него глаза.
Комната встретила затхло-приторными запахами, будто где-то гнила копра. Постоял возле трюмо, вгляделся в свое лицо… Тревога на нем и растерянность… Внизу на столике бесчисленное множество всяких флакончиков, тюбиков, баночек с кремом, пудрой, духами, мазями. Хотелось смахнуть их, чтоб осколки зазвенели… Посмотрел на кровать с балдахином. К высоким спинкам был прикреплен шнурок, по которому передвигался занавес из материи в грубых пятнах-узорах. Не комната для мужчины, а дамский будуар. Не для любовных ли свиданий использовал Чжан эту квартиру? Со злостью дернул занавес в сторону, даже сорвал шнурок и завалился в постель одетый.
Надо сосредоточиться, надо продумать, что из всего этого может получиться? Что угрожает ему лично?
И чем дольше лежал, тем больше холодело в груди. Как посмотрит на все, что случилось, Чжан? У него ведь длинные руки, много помощников, много глаз… А может, все-таки удастся сбежать? Свийттаун большой, остров и архипелаг еще больше – дудки найдут. Благо, есть в кармане доллары – аванс, который надо еще отработать. Так сказал посыльный, когда передавал вместе с деньгами первое задание. Задание, которое он не выполнил!
Не выдержал, встал. К черту муки и раздумья! У него ведь есть пятьдесят долларов, даже больше, если посчитать с Янговыми. С ними можно неплохо провести вечер или ночь. Никто ему не укажет, как надо проводить свободное время, как тратить деньги. Он сам себе голова!.. И он знает, где та Рекриэйшнстрит, улица забав и утех.
В каких-то кабачках прямо возле стойки, не присаживаясь, не закусывая, пил джин, пил американское виски с содовой. Чокался с каким-то подозрительным обрюзгшим гулякой, угощал его. И, должно быть, тот гуляка завел его в некое подвальное помещение. У него взяли последние сорок долларов, вместо них дали сигарету. Одну-единственную за сорок долларов!
– Не жалей денег, не они нас наживали, а мы их… Выкуришь – попадешь в нирванну… Изведаешь счастье и наслаждение, какие могут только присниться… – нашептывал ему собутыльник.
И Пуол не жалел, ему уже было море по колено. Взявшись за руки, прошли еще несколько ступенек вниз, откинули темный, захватанный руками занавес. В нос ударило кислятиной и едким дымом. Оказались в длинном зале с низким потолком и заплесневелыми, в разводах углами. Вдоль стены не очень густо лежали циновки, некоторые в пятнах и прожженные. Почти на каждой сидели, качаясь, закрыв глаза, полураздетые люди, некоторые царапали, раздирали себя ногтями, будто хотели содрать кожу. Кое-кто лежал скорчившись, другие раскинув руки и ноги – все в самых невероятных позах. Лица искривлены идиотскими гримасами-улыбками…
– Вот… Вот как раз свободные подстилки… Сядем, покурим… – собутыльник посадил Пуола осторожно, как маленького, дал прикурить и прикурил сам.
Пуол еще и обычные сигареты не привык курить. Купил, правда, одну коробку, сосал для форса и солидности, хотя начинало тошнить и кружилась голова. А тут от жадности чмокал и чмокал, пока не потерял сознания.
А может, это не было потерей сознания? Какие-то сны-галлюцинации, бред. Он как бы плавал в розовом тумане, не ощущая своего тела. Казалось, что каждая клеточка организма растворялась в сладкой расслабленности. Он как бы со стороны наблюдал за своим телом, а оно разваливалось на части, и каждая часть вырастала до ужасных размеров и взрывалась, как ракета фейерверка в день коронации султана. Потом казалось, что это горят-вспыхивают ассигнации – доллары, франки, фунты стерлингов, динары. Жгучие искры падают на голову Пуола и тоже взрываются. Какие-то взрывы звучат справа и слева, даже голова болтается, чуть не слетает с плеч. Кто-то бьет не жалея – по одной щеке, по другой, даже колет в мозгу, кажется, раскалывается на части голова…
Захлопал глазами, с трудом приходя в сознание. Но еще ничего не воспринимал, и тот человек, что стоял согнувшись над ним, казался призраком, расплывчатым пятном. «Где я? Что со мной?» – похоже, пробормотал Пуол, собравшись с силами, но его схватили загрудки, встряхнули так, что чуть не оторвалась голова. Его посадили, опять стали бить по щекам, и в голове мучительно загудели колокола, в глазах поплыли разноцветные круги.
Ах, лучше было бы и не приходить в себя… Тот незнакомец больше не бил, а в голове все равно бухало молотом, кололо в затылок и в виски, глаза чуть не вылезали из орбит, в желудок будто свинца налили, язык распух, едва ворочался в смердючей слюне. Обхватил голову руками. Страшная слабость и боль сковали все тело…
О зубы стукнула какая-то посудина… Почувствовал запах воды и схватил банку обеими руками, пил теплую, пахнущую железом воду, хотелось пить и пить, пока не лопнет. В голове немного прояснилось… А глаза еще видели точно сквозь москитную сетку, и Пуол не узнавал человека, что тормошил его, а теперь поил водой, хотя лицо его казалось знакомым.
Банку отобрали, бросили под ноги, Пуола подхватили под локти, подняли. Из подвала вывели с трудом, и под стеной на тротуаре его дико, до желчи рвало, выворачивая нутро. Когда немного отпустило и он смог разогнуться, ноги его подгибались от слабости.
Вели его долго, запутанной дорогой. Время от времени провожатый встряхивал его за воротник, чтоб скорей приходил в себя. Пуол понял: ведут к Чжану, на расправу… Откуда-то еще взялись силы, сорвал повязку с глаз и бросился бежать.
Догнали, рубанули ребром ладони по шее, и Пуол упал без сознания. Когда пришел в себя, его снова встряхнули, отобрали складной нож, завязали глаза.
Перед Чжаном Пуола бросили, как мешок с тряпьем или какую-то падаль. Он лежал, не хотелось вставать. Освещение в комнате было слабое, только в углу горел красный ночник, и Пуол подумал, что это хорошо, не будут видеть, какое у него измученное лицо. Услышал грозно-протяжное:
– Ну-у-у?..
И тогда Пуол вскочил, стал на колени, пополз к положенной на кресло, в розовых бинтах Чжановой ноге.
– Я ни в чем не виноват. Я хотел, как лучше!
Чжан толкнул костылем, его резиновым набалдашником, Пуола в плечо: «Сиди там!» А тот, что неотступно стоял за его спиной, дернул назад за другое плечо.
– Рассказывай… – голос у Чжана был такой, что надеяться на снисхождение было нельзя.
3
– Радж, к Крафту! – позвал Абрахамс.Радж понял, что мистер Джерри проводит какое-то свое следствие и что перед этим была уже ссора – у Крафта и Судира багровые, возбужденные лица. В уголке стоял заплаканный Гуго. Парень щупал свежий синяк под глазом. В другом углу кабинета находился Малу.
– Я не виноват, мистер Крафт! Не виноват! – всхлипывал Гуго. – Не увольняйте меня! Рыба была свежая, пусть Абрахамс скажет… Да и не едят дельфины тухлую!.. Не могла Джейн отравиться рыбой!
– Радж, ты садись пока что, – показал ему Крафт на стул, но Радж садиться не захотел, остался стоять. – А вам, мистер Судир, позвольте объявить выговор. Распускать руки – дикость, простите… Вы могли ему брейк… сломать, значит, челюсть, – Крафт еще больше смягчил тон. – Это просто неприлично. Если вам хочется выразить недовольство работой Гуго, скажите мне. Только я имею право наказывать, я, а не вы!
Радж смотрел на Судира. У дрессировщика было темное, даже синее худое лицо, на щеках провалы. Он саркастически и презрительно улыбался – одним углом рта.
– Гуго, он тебя ударил? За что? – спросил Радж, поглядывая то на парня, то на Судира.
Гуго прикусил губу, отвернулся к окну. Оно сидело глубоко, словно в нише, – стены кабинета тут, под кровлей, нависали внутрь.
– Как всегда, ни за что, – ответил за него Радж. – Так почему ты не вцепился ему в морду когтями, если не можешь одолеть в драке? Почему так поддаешься? Ты же взрослый… Да, в конце концов, и мистеру Крафту можно пожаловаться.
Радж подошел к парню, провел ладонями под глазами и понял, что не надо было этого делать. От такого сочувствия Гуго еще больше расстроился.
– Не плачь. Больше он тебя не тронет. А тронет, будет иметь дело со мной. Это я говорю при всех.
Судир скривил рот еще более презрительно. Повернул к выходу и бросил через плечо, будто всем делал великое одолжение.
– Я отменяю утреннее представление.
– Как отменяешь?! – Крафт даже осип. – Как отменяешь, если билеты проданы уже?!
– А вы гарантируете, что все пройдет хорошо, не сорвется? Что дельфины будут слушаться? – голос Судира был ледяной до сухости. – Мне кажется, мистер Крафт, в ваших же интересах отменить одно представление, чем… Ведь, если что случится, по всему Раю пойдет слух: «В дельфинарии нечего глядеть, одна халтура. Не ходите, только деньги понапрасну выбросите!» Подсчитайте, какие у вас могут быть потери, вы человек образованный… – и стукнул за собой дверью так, что задрожало все здание.
– Бешеный… Видите? Он же мэд! – покачал головой Крафт и пошел за стол, сел в свое кресло. Расстегнул шире воротник белой рубашки, взглянул на большие крылья вентилятора, что едва шевелились под потолком и не давали никакого ветра. Видно было, что Крафту въелся в печенки Судир, но ничего не поделаешь. Не нравится нос, но не поменяешься же им с другим человеком.
– Малу… Ты можешь идти. Скажешь по пути кассирше, пусть повесит объявление: представление в 11.00 не состоится по техническим причинам. Администрация просит извинения. Проданные билеты действительны на 14.00. И продает пусть только со штампом «14.00». И ты, Гуго, иди и спокойно занимайся своим делом… Да умойся, а то смотреть на тебя тошно. Пятнадцать лет, а ты все еще как маленький…
Голос у Крафта был усталым, но Раджу не казалось, как в те разы при разговорах, что Крафт не только неправильно строит фразы, но еще и разыгрывает роль бедного и обманутого всеми простачка.
– Друже Абрахамс… Тебе такое задание. Привезешь врача из частной клиники Энтони Рестона. Патологоанатома. Вскрывает тех, кто умер. Пусть поглядит нашу Джейн… – Мистер Крафт говорил тихо, точно на похоронах, и Радж еще раз подивился: человек не похож сам на себя.
Когда за Абрахамсом закрылась дверь, Крафт сказал Раджу:
– Что ты думаешь обо всем этом? Ты знаешь, что я имею в виду.
– Догадываюсь. Я уже думал… Похоже, что нет. Понимаете? Никакого отношения к гибели Джейн «триада чайна» не имеет.
– И я так же думаю. При их жестокости и быстроте на расправу – и такая деликатная месть. Но на всякий случай пусть поглядит врач. Интересно, что он скажет…
«Говорить ли ему про ночной обстрел?» – подумал Радж уходя. И покачал головой: не скажет. Неизвестно, что захочет сделать Крафт. Может, просто решит уволить, чтоб избавиться от опасного работника, который уже второй раз попадает в такую ситуацию.
Глава седьмая
1
Янга ощупали, обыскали, втолкнули в машину. Зажатый между двумя взрослыми, он не видел, по каким улицам мчится машина, куда сворачивает. Ехали долговато – только это и понял. И еще удивился: почему человека с баулом не посадили с ним – машина ведь была большая, семиместный фургон.В полицейском участке Янга впихнули в большую комнату, с лязгом закрыли дверь.
Прежде всего он ощутил резкий смрад. Комната была странная, оконце одно, под самым потолком, зарешеченное. На потолке едва светила лампочка в деревянной сетке. Света она давала мало, на полу было почти темно. Хотел прислониться к стене – и отшатнулся: больно кольнуло в плечо. Стены были оштукатурены так, что в ней густо торчали соски-шипы, точно чешуя акулы. Окрашенные в грязно-синий цвет, они поглощали весь свет, падавший на них. Когда глаза немного привыкли к темноте, Янг разглядел, что в комнате нет ни лавок, ни табуретов, в углах под оконцем лежат какие-то бродяги в лохмотьях. Один из них приподнял косматую голову и снова улегся, подложив под ухо локоть.
Янг боялся подходить к ним, опустился на корточки у дверей. Сесть как следует брезговал – таким грязным, в каких-то потеках и пятнах был цементный пол.
Терпел так около часа. В голове вспыхивали обрывки мыслей: «Попался… В тюрьму бросили… А что же теперь будет? А как же Радж? Он ведь ничего не знает, где я, что со мной… А Пуол – гад… Гад из гадов! Последние деньги выманил да еще полиции подсунул…»
Потом заскрежетал ключ в дверях, всунулся до половины туловища полицейский, огляделся по сторонам.
«Тебя!» – дернул за плечо Янга.
Привел в какую-то комнату или кабинет. У окна за столом сидел человек. Янг не успел присмотреться кто, как полицейский козырнул и боком, как краб, вышел.
Янг снова взглянул на стол. Так это же сидит тот офицер-полицейский, что вылез на улице из машины, позванивая наручниками. Высокий, с крупными чертами лица, с большим горбатым носом. Сегодня он в штатском и без головного убора. Глядел на Янга и по-отцовски улыбался. Янг не поддался на эту льстивую улыбку, отвел глаза.
Слева от входа был еще один стол, намного длиннее, и сидели за ним двое: тот пижон с усиками, что шел по улице за Янгом и покручивал блестящую палку, и другой – плотный, толстый, точно перекормленный, европеец, в серовато-голубом мундире. Возле него на столе лежала фуражка с надписью на околышке «Interpol». А слева от него у глухой стены за маленьким столом с машинкой сидел еще один полицейский.
– Янг. Янг Синх.
– Очень приятно. Классическое имя для хинди. Лучше и не придумаешь. Скажи, пожалуйста, читать-писать ты умеешь?
– Умею.
– О-о?! – удивился офицер. – Молодец. Тогда бери ручку и распишись на этой вот бумаге.
– Как это? – подошел Янг к столу начальника-офицера.
– Ну – напиши свое имя и фамилию. Этим самым ты дашь клятву, что будешь говорить только правду, чистую правду. Если соврешь, посадим в тюрьму.
Янг медленно нацарапал свои имя и фамилию. Рука дрожала, авторучка не слушалась. Написал и отступил подальше от стола. Очень уж сладким и липким был взгляд офицера – не отлепиться.
– Так, говоришь, как тебя звать? – еще раз спросил офицер. – У меня сын такого возраста, как ты. Кстати, он никогда не говорит неправды.
– Янг Синх. Двенадцать лет скоро.
«Трэт-тэ-тэ-тэ», – застучал на машинке тот, что сидел слева, за маленьким столиком.
– Где ты живешь?
– Нигде.
– Как это нигде? Не в воздухе же ты висишь?
И все время, пока шел разговор с офицером, стрекотала машинка. Янг рассказал про Биргус и про то, как их выперли оттуда американцы (при этих словах все присутствующие в комнате переглянулись и даже закряхтели, зашевелились). Как отвезли их на Горный, как попали потом на Главный на храмовый праздник, как умер отец, как отвернулись от Янга земляки…
– Так, говоришь, отец и мать умерли? Ай-яй-яй, бедный мальчик…
– Мать не умерла, ее деревом убило, – уточнил Янг.
– Ай-яй-яй… – будто не слышал офицер, открыл ящик стола, поворошил бумаги и нашел там конфетку. – Возьми, пожалуйста. Возьми, возьми, не бойся! И больше никого у тебя из близких родственников нет?
– Есть брат Радж. Он на Рае работает в дельфинарии.
Полицейский слева и это отстучал на машинке. А те двое, что сидели справа за длинным столом, даже и бровью не повели – будто каменные. Судьба Янга их нисколечко не тронула.
– Давно ты знаешь того человека?
Янг с недоумением посмотрел на офицера.
– …того, с кем тебя арестовали?
– Я его совсем не знаю.
– Ты хочешь сказать, что первый раз подошел к нему?
– Да.
– Что ты должен был ему сказать?
– Что в отеле «Санта-Клара» мест нет. Что ему надо в «Гонконг», комната сорок первая… Но я все не успел ему сказать, он начал кричать на меня.
Офицер быстренько сунул руку под стол. Сразу же за спиной Янга скрипнула дверь, кто-то заглянул в нее.
– Засаду в номер сорок первый «Гонконга». Всех впускать, никого не выпускать.
– Стоп, стоп! – сильным басом сказал тот, возле которого лежала шапка с надписью «Interpol». И дальше уже заговорил по-английски. Офицер выслушал его и согласился:
– Правильно. Возьмите документы того… Понятно? И зарегистрируйте вначале у портье. Будто приехал тот, кому было забронировано место. А портье пригрозите, чтоб не проговорился. И сами в засаду!
Дверь за спиною Янга тихо скрипнула.
– Продолжим наш разговор. Так почему, как ты думаешь, тот человек ругался на тебя? Ты все правильно ему сказал, как тебя учили?
– Не знаю. Кажется, правильно, только не все. И я забыл посмотреть, в какой руке у него был баул. Можно было подходить и говорить только тогда, когда он будет возле дома № 15 и возьмет баул в левую руку.
– Понятно. Пароль не мог сработать, потому что был неточным. После того как ты ему сказал про «Гонконг», что ты должен был делать?
– Ничего. Отойти от него. Мне за это должны были дать деньги.
– Вот как? Кто, интересно?
– Пуол.
– Это он тебя и подсылал?
– Да.
– Где живет? Быстренько адрес.
– Не знаю.
– Кто он такой?
– Мы с ним из одной деревни, с Биргуса. Я не думал, что и он уже тут, на Главном… – И Янг рассказал, как Пуол остановил его в порту, как научил, что сказать человеку с розовой косынкой на шее, пообещал за это заплатить, а сам, наоборот, отобрал деньги.
– Ах, негодяй… И верь после этого землякам… А ты молодец. Ты все правдиво рассказал?
– Да, – Янг говорил искренне: ему совсем не хотелось выгораживать Пуола.
– Последний вопрос. В чем одет Пуол?
– В чем? Ну – рубашка белая, штаны серые.
– Дорогой мой! Это не приметы. Так одеты тысячи людей в Свийттауне. Вспомни, может, есть на лице что-нибудь особенное, на голове, на руках?
– Нет, ничего такого. Туфли новые купил – хвастался. Мозоли, наверное, натер – хромает.
– Цвет туфель?
– Тоже, кажется, серые.
– М-да-а… – разочарованно протянул офицер. Забарабанил пальцами левой руки по столу, а правую снова сунул под стол. За спиной Янга сразу скрипнула дверь. – В камеру его! Хотя нет, подержи немного в приемной, может, еще понадобится.
Янга взяли за плечо, вывели в переднюю комнату. Полицейский старательно прикрыл двойные двери в кабинет, но и одни и другие немного отошли.
– Садись! – показал Янгу на стул у стены полицейский и сам уселся за стол, напустил на себя важность: очень, должно быть, хотелось быть похожим на начальника.
В кабинете разговаривали бурно, порой переходили на английский язык. Янг напряг слух – ах, как плохо, что английский язык такой трудный, так медленно поддается ему!
– Мы его вели из самого Гонконга. Вместе с ним плыл и наш агент! Из рук в руки, можно сказать, передавали… А вы вмешались и на финише все оборвали. Как теперь найти продолжение цепочки? К кому ехал этот с розовой косынкой?
– В сорок первом номере засада.
– Толку от этой засады! Туда и случайные люди могут заглянуть, скажем, горничная, официант… – гремел голос того, что сидел возле фуражки «Interpol». – Телефон в этом сорок первом есть?
В кабинете немного помолчали, наверное, сам офицер или тот полицейский, что сидел за машинкой, смотрели в справочник.
– Есть, – наконец послышался голос офицера.
– Ну вот, прежде чем встретиться с «косынкой», ему позвонят в номер. Там ли он… А коли там, тот ли это, кто нужен, и разговор будет с паролем.
– …мы подслушаем, о чем они будут говорить. Все номера прослушиваются!
– Ваши там будут сидеть, позвонит телефон. Поднимать трубку или нет? Если поднимать, то что говорить? Если услышат, что кто-то подозрительный снял, то и говорить не станут.
– А мы выпотрошим этого, с косынкой. Уверяю, мы сумеем взять у него все, что надо… Во-вторых – выпустим мальчика… – дальше говорили на английском языке, офицер владел им, видать, неплохо.
– Вы так думаете? А кому он нужен, тем более после того, как засыпался? Мальчишку использовали случайно и одноразово. На его месте мог быть и не земляк этого… как его… Пуола, а другой мальчик. Пуол подсунул вместо себя этого паренька только потому, что увидел подозрительных лиц… которые за «косынкой» следят.
– Этим подозрительным мог быть и ваш усатенький молодой человек.
– Я попрошу… – повысил голос третий, тонкий.
– Можете не просить! – голос офицера стал тверже. – Я понимаю: те двое наших, что разыгрывали парочку, учинили бездарный маскарад. Но и вы, простите, недалеко ушли. Во всех плохих фильмах таких сыщиков-неудачников показывают. Моих глаз в порту было больше, чем вы думаете. И еще… Откуда мы, по-вашему, знаем об этом, с розовой косынкой? То-то же! Не такие мы простачки, как вам кажется.
Выглянул из дверей тот полицейский, что сидел за машинкой.
– В камеру! – махнул он на Янга рукой и исчез.
– Вставай! Прилип… – поднялся тот, из-за стола.
«Все-таки в тюрьму?! А я же всю правду рассказал!» – Янга не хотели слушаться ноги.
В коридоре встретились двое часовых, вели на допрос человека с розовой косынкой на шее. Один часовой был скован с арестованным общими наручниками.
2
Когда на человека с розовой косынкой на шее и Янга направили со всех сторон оружие, Пуол замер на месте. Шагах в двадцати впереди увидел двери подъезда со ступеньками. Пока шел к ним, едва сдерживался, чтобы не кинуться бегом. Успел еще увидеть, как на «косынку» надевали наручники. Шмыгнул в подъезд, пробежал мимо лестницы, дернул дверь, что вела во двор. Она не поддалась. Тогда он толкнул ее изо всей силы – ни с места. Застучало сердце, голову обдало жаром… «Вот и попался… Сам полез в западню». Бросился назад, в три прыжка одолел пролет лестницы. На первой площадке было совсем небольшое, узенькое, как бойница, оконце. Бить, выламывать не стал – все равно не пролезет. Инстинкт самосохранения погнал его выше по лестнице. Вспомнился эпизод из кинофильма, что успел посмотреть на Главном, в котором так же спасался от погони «агент №…». С последней площадки к квадратному люку на потолке тянулась лестница. Оказался наверху быстро, как кот, толкнул люк руками и головой… Поддался!Бежал вприпрыжку под низко нависшей крышей, едва не стукаясь головой о стропила. С громким хлопаньем крыльев взлетали и улетали голуби, липла к лицу паутина. Бежал на свет, что струился с боков, с левого и правого скатов крыши, где в нишах были окошки. «Это – на улицу, это – во двор…» – сориентировался он и нырнул в правую, раму вырвал сразу.
Теперь бежал по крыше, грохоча железом, скользя, перескакивая на черепичные и шиферные крыши, а конца домам, конца улице, казалось, никогда не будет. Уже видны были мачты теплоходов в порту (бежал не вперед, а назад), наконец увидел в окошко веревки с бельем.
Если вешают белье, значит, тут должен быть выход на лестницу, вниз.
Перед тем как выскочить во двор, отряхнул с себя пыль, голубиный помет, обобрал паутину. Двором перешел на соседнюю улицу и зашагал уже медленно в ту сторону, куда ему надо было идти.
«Ай да я! Молодец…» – Пуол был доволен собой. Чем не супермен из кинофильма? Нравилась ему такая жизнь, с риском и опасностью. Шел домой насвистывая, по сторонам и назад не оглядывался.
А того не знал, что на каждого умного находится еще более умный.
Чем ближе подходил к своей конспиративной квартире, тем больше чувствовал, что это повышенное настроение и довольство собой рассеивается, выходит из него, словно воздух из проколотой шины. Еще и еще раз мысленно проверил, что говорил Янгу, что тот может рассказать в полиции. «А он расскажет, все расскажет, даже не сомневайся!.. Злость у него на меня… Про отель „Гонконг“ скажет, про апартамент сорок один». Пуол чувствовал, что этот адрес – самое важное, что было доверено ему лично. Ему, а не Янгу, какому-то мальчишке. «А я передоверил тайну, отдал ее в руки полиции… – Пуола начало бросать то в жар, то в холод. – Лучше бы я сам попался… Называется, спасся… От кого? От полиции – да, а от Чжана? Если б сам попался, то я бы им ничего не сказал. Выкрутился бы или сказал, что случайно оказался возле человека с розовой косынкой. Мало ли кто ходит по улице? В центре люди как муравьи бегают, суетятся. Любого можно схватить, к любому придраться… Но я и не подошел бы к нему, разве я глупый, глаз у меня нет? Незнакомец же не взял баул в левую руку!.. А может, был еще один человек в розовой косынке?! – Пуол даже остановился при этой мысли, ему снова стало жарко. – Может, я не заметил другого, перепутал?!»
Лихорадочно перебирал мысленно то, что было в порту. Все, казалось, шло как надо. Отирался среди торговцев-лоточников, даже приценивался, изображал из себя капризного покупателя. Один взрослый китаец-лоточник чуть ли не нахрапом лез, совал под нос бусы: «Кораллы для вашей крали! Черный коралл!» Не выдержал, даже прошипел, чтоб не вязался. А тот, с розовой косынкой, тоже послонялся немного по крикливому базарчику. И просто случайно бросилось Пуолу в глаза, что очень уж одинаково получается у этого, с баулом, и у того усатого пижона с блестящей палкой. Станет один, чтоб приглядеться к товару, прицениться, даже в руки взять, а возле соседнего торговца или через одного человека остановится и пижон, тоже будто бы что-то смотрит, вертит в руках, а сам так и следит за «косынкой».
«Дело нечисто… Слежка… А меня ведь предупреждали, чтоб смотрел пристально…» – стукнуло ему тогда в голову. Так разве мог он после этого сам лезть на рожон?
Надо уже сворачивать в переулок, что ведет в лабиринт домов того двора, где его квартира. Оглянулся… Кажется, ничего подозрительного, люди идут, как шли – кому куда надо. Никто не таращит на него глаза.
Комната встретила затхло-приторными запахами, будто где-то гнила копра. Постоял возле трюмо, вгляделся в свое лицо… Тревога на нем и растерянность… Внизу на столике бесчисленное множество всяких флакончиков, тюбиков, баночек с кремом, пудрой, духами, мазями. Хотелось смахнуть их, чтоб осколки зазвенели… Посмотрел на кровать с балдахином. К высоким спинкам был прикреплен шнурок, по которому передвигался занавес из материи в грубых пятнах-узорах. Не комната для мужчины, а дамский будуар. Не для любовных ли свиданий использовал Чжан эту квартиру? Со злостью дернул занавес в сторону, даже сорвал шнурок и завалился в постель одетый.
Надо сосредоточиться, надо продумать, что из всего этого может получиться? Что угрожает ему лично?
И чем дольше лежал, тем больше холодело в груди. Как посмотрит на все, что случилось, Чжан? У него ведь длинные руки, много помощников, много глаз… А может, все-таки удастся сбежать? Свийттаун большой, остров и архипелаг еще больше – дудки найдут. Благо, есть в кармане доллары – аванс, который надо еще отработать. Так сказал посыльный, когда передавал вместе с деньгами первое задание. Задание, которое он не выполнил!
Не выдержал, встал. К черту муки и раздумья! У него ведь есть пятьдесят долларов, даже больше, если посчитать с Янговыми. С ними можно неплохо провести вечер или ночь. Никто ему не укажет, как надо проводить свободное время, как тратить деньги. Он сам себе голова!.. И он знает, где та Рекриэйшнстрит, улица забав и утех.
В каких-то кабачках прямо возле стойки, не присаживаясь, не закусывая, пил джин, пил американское виски с содовой. Чокался с каким-то подозрительным обрюзгшим гулякой, угощал его. И, должно быть, тот гуляка завел его в некое подвальное помещение. У него взяли последние сорок долларов, вместо них дали сигарету. Одну-единственную за сорок долларов!
– Не жалей денег, не они нас наживали, а мы их… Выкуришь – попадешь в нирванну… Изведаешь счастье и наслаждение, какие могут только присниться… – нашептывал ему собутыльник.
И Пуол не жалел, ему уже было море по колено. Взявшись за руки, прошли еще несколько ступенек вниз, откинули темный, захватанный руками занавес. В нос ударило кислятиной и едким дымом. Оказались в длинном зале с низким потолком и заплесневелыми, в разводах углами. Вдоль стены не очень густо лежали циновки, некоторые в пятнах и прожженные. Почти на каждой сидели, качаясь, закрыв глаза, полураздетые люди, некоторые царапали, раздирали себя ногтями, будто хотели содрать кожу. Кое-кто лежал скорчившись, другие раскинув руки и ноги – все в самых невероятных позах. Лица искривлены идиотскими гримасами-улыбками…
– Вот… Вот как раз свободные подстилки… Сядем, покурим… – собутыльник посадил Пуола осторожно, как маленького, дал прикурить и прикурил сам.
Пуол еще и обычные сигареты не привык курить. Купил, правда, одну коробку, сосал для форса и солидности, хотя начинало тошнить и кружилась голова. А тут от жадности чмокал и чмокал, пока не потерял сознания.
А может, это не было потерей сознания? Какие-то сны-галлюцинации, бред. Он как бы плавал в розовом тумане, не ощущая своего тела. Казалось, что каждая клеточка организма растворялась в сладкой расслабленности. Он как бы со стороны наблюдал за своим телом, а оно разваливалось на части, и каждая часть вырастала до ужасных размеров и взрывалась, как ракета фейерверка в день коронации султана. Потом казалось, что это горят-вспыхивают ассигнации – доллары, франки, фунты стерлингов, динары. Жгучие искры падают на голову Пуола и тоже взрываются. Какие-то взрывы звучат справа и слева, даже голова болтается, чуть не слетает с плеч. Кто-то бьет не жалея – по одной щеке, по другой, даже колет в мозгу, кажется, раскалывается на части голова…
Захлопал глазами, с трудом приходя в сознание. Но еще ничего не воспринимал, и тот человек, что стоял согнувшись над ним, казался призраком, расплывчатым пятном. «Где я? Что со мной?» – похоже, пробормотал Пуол, собравшись с силами, но его схватили загрудки, встряхнули так, что чуть не оторвалась голова. Его посадили, опять стали бить по щекам, и в голове мучительно загудели колокола, в глазах поплыли разноцветные круги.
Ах, лучше было бы и не приходить в себя… Тот незнакомец больше не бил, а в голове все равно бухало молотом, кололо в затылок и в виски, глаза чуть не вылезали из орбит, в желудок будто свинца налили, язык распух, едва ворочался в смердючей слюне. Обхватил голову руками. Страшная слабость и боль сковали все тело…
О зубы стукнула какая-то посудина… Почувствовал запах воды и схватил банку обеими руками, пил теплую, пахнущую железом воду, хотелось пить и пить, пока не лопнет. В голове немного прояснилось… А глаза еще видели точно сквозь москитную сетку, и Пуол не узнавал человека, что тормошил его, а теперь поил водой, хотя лицо его казалось знакомым.
Банку отобрали, бросили под ноги, Пуола подхватили под локти, подняли. Из подвала вывели с трудом, и под стеной на тротуаре его дико, до желчи рвало, выворачивая нутро. Когда немного отпустило и он смог разогнуться, ноги его подгибались от слабости.
Вели его долго, запутанной дорогой. Время от времени провожатый встряхивал его за воротник, чтоб скорей приходил в себя. Пуол понял: ведут к Чжану, на расправу… Откуда-то еще взялись силы, сорвал повязку с глаз и бросился бежать.
Догнали, рубанули ребром ладони по шее, и Пуол упал без сознания. Когда пришел в себя, его снова встряхнули, отобрали складной нож, завязали глаза.
Перед Чжаном Пуола бросили, как мешок с тряпьем или какую-то падаль. Он лежал, не хотелось вставать. Освещение в комнате было слабое, только в углу горел красный ночник, и Пуол подумал, что это хорошо, не будут видеть, какое у него измученное лицо. Услышал грозно-протяжное:
– Ну-у-у?..
И тогда Пуол вскочил, стал на колени, пополз к положенной на кресло, в розовых бинтах Чжановой ноге.
– Я ни в чем не виноват. Я хотел, как лучше!
Чжан толкнул костылем, его резиновым набалдашником, Пуола в плечо: «Сиди там!» А тот, что неотступно стоял за его спиной, дернул назад за другое плечо.
– Рассказывай… – голос у Чжана был такой, что надеяться на снисхождение было нельзя.