- Я сегодня же телеграфирую всем членам инициативной группы о необходимости их прибытия, - заверил Федора Николаевича Троицкий. Забронируйте для нас два отдельных номера в гостинице.
Все пришлось менять: договор на аренду помещения, автобуса, мест в гостинице. Но в назначенный срок никто не приехал. Встревоженный Федор Николаевич вновь связался по телефону с Троицким. Тот смущенно пробормотал, что по указанию заместителя министра совещание отложено на неопределенное время.
- Почему же вы мне не сообщили об этом заранее? Ведь с вами все было согласовано, - с трудом сдерживая гнев, спросил Пескишев. - Не может же Агафонов быть таким необязательным человеком!
- Я тут ни при чем. К Агафонову пришел Хлыстов, заявил, что институт возражает против проведения этого совещания. Вот он и дал команду отменить его. Позвоните Агафонову, он сейчас у себя, - посоветовал главный специалист.
Пескишев позвонил. Трубку взяла секретарь. Услышав фамилию Федора Николаевича, она сказала, что Агафонова нет и сегодня больше не будет.
Пескишев вновь позвонил Троицкому. Он заверил его, что Агафонов у себя в кабинете.
- Попробуйте перезвонить. Тут какое-то недоразумение. Он только что звонил мне.
Снова звонить Агафонову Пескишев не стал.
Потрясенный беспринципностью и безответственностью Троицкого и Агафонова, Пескишев вернулся в клинику. Вечером в зале Дворца культуры собрались врачи послушать приезжих профессоров. Извинившись перед ними, Пескишев сам выступил с докладом. Врачи выслушали его с интересом, но уходили разочарованные - рассчитывали на большее.
Спустя неделю Федор Николаевич решил съездить к Агафонову. Тот заставил его просидеть в приемной часа полтора и лишь затем пригласил к себе. Разговор получился неприятным. Агафонов выразил неудовольствие тем, что Пескишев не согласовал свои действия с головным институтом. Оказалось, что рукописи методических рекомендаций, представленные Пескишевым, он никуда не посылал, хотя и обещал это сделать немедленно.
- Как же не согласовал, если я действую согласно рекомендациям Штрайка, - удивился Пескишев. - Он предложил разработать прогностические таблицы. Мы их разработали, проверили и теперь стараемся внедрить в практику.
- Кому из вас верить? Вы говорите одно, а Штрайк и Хлыстов - другое, сказал недовольный Агафонов.
- А почему бы вам не пригласить нас вместе и не поговорить с нами?
- У меня нет времени собирать вас и слушать ваши препирательства. Головной институт есть головной. Без его ведома и согласия ваши предложения не получат хода. Выясняйте с ним отношения сами. Согласуйте все спорные вопросы, а затем приходите ко мне.
- Как же я могу с ними согласовать что-либо вообще, если мы придерживаемся полярных взглядов?
Агафонова раздражал разговор с Пескишевым. Слишком уж часто он беспокоил его своими письмами, визитами и телефонными звонками. Пескишев это отлично понимал, но делал вид, что не замечает недовольства заместителя министра.
- Простите, - сказал Федор Николаевич, - но при первой встрече вы проявили интерес к нашим предложениям. Насколько мне известно, был заготовлен проект приказа по их реализации. И вдруг все изменилось. Что же случилось?
Агафонов не ответил на вопрос, а выразительно посмотрел на часы, давая понять, что разговор пора кончать. Но Пескишев продолжал говорить о необходимости создания инициативной группы, которая поможет министерству организовать профилактику мозговых инсультов на новой основе.
- Если вы против, то так и скажите, - заявил Пескишев, выведенный из терпения. - В таком случае я снова обращусь к министру, а если потребуется, то и выше.
Агафонов нервно забарабанил пальцами по столу.
- Вот что - не берите меня за горло. Поезжайте домой и организуйте прогнозирование и профилактику мозговых инсультов в Энске. Работайте. Через год мы пришлем к вам комиссию и проверим, что там у вас получилось.
"В конце концов ради чего я бьюсь головой о стену? - думал Пескишев, возвращаясь в гостиницу. - Трачу попусту время вместо того, чтобы продолжать исследования... А что, если рассказать о наших делах в центральной печати, привлечь внимание общественности? В министерстве достаточно здравомыслящих людей. Не все же такие, как Агафонов. Если бы такую систему, как наша, предложил головной институт, ей тут же была бы проложена широкая дорога. Ну, а мы... Конечно, можно продолжать своими силами прогнозирование и профилактику в Энске, собирать дополнительные факты, чтобы увеличить число их. Жаль только, что людей у меня маловато. А сколько можно было бы уберечь человек от инсульта, если привлечь к этой работе широкий круг практических врачей! Но чтобы дать указания организаторам здравоохранения, нужны полномочия, которыми мы не располагаем. Жаль, очень жаль..."
33
Вскоре после свадьбы Рябинина все заметили, что Сергей меняется на глазах. Он стал еще более тщательно следить за своей одеждой, перестал, как это бывало раньше, шутить с медсестрами и студентами. На работу приезжал на служебной машине Голованова. Иногда он предлагал Федору Николаевичу подвезти его, но тот решительно отказывался. Пескишев давно бы мог купить машину, но предпочитал ходить пешком, это помогало ему поддерживать себя в форме.
Приближался конец учебного года. Всем сотрудникам кафедры он нес радость предстоящих отпусков, и только Пылевской - одни огорчения. Проболев три месяца, она вышла на работу и сразу почувствовала, что на кафедре произошли большие изменения. Ее появление сотрудники встретили без энтузиазма. Все были заняты своими делами, никто не проявил к ней особого интереса. Поправилась, ну и слава богу. Она, как никогда остро, почувствовала себя лишней в небольшом коллективе. Вдобавок ко всему на институтской Доске почета не оказалось ее фотографии, что Зою Даниловну крайне огорчило.
Первый удар ей нанес Рябинин. Он выразил Пылевской сочувствие в связи с перенесенной болезнью и сказал, что она неважно выглядит.
- Это вы явно преувеличиваете, - возразила она. - Я себя чувствую вполне хорошо.
- Возможно, но раньше вы выглядели лучше, - стоял на своем Рябинин.
Пылевская обиделась.
- Нахал! Грубиян! - возмутилась она. - Вместо того чтобы сказать женщине что-нибудь приятное, поддержать ее морально, он мне говорит всякие гадости.
С трудом сдерживая слезы, она пошла к декану, который обычно ее поддерживал. Однако беседа с ним окончательно расстроила ее.
- Извините, Зоя Даниловна, у меня сегодня работы по горло, - заявил Колюжный. - Кстати, у вас на кафедре вскоре должен появиться новый доцент.
- Как это новый? А я? Вы что, меня уже совсем списать собираетесь?!
- Нет, зачем же! Ректорат решил дать вам дополнительную ставку.
- И кого же планируют на эту должность? Рябинина?
- Допустим, - согласился декан.
- Да какой же он доцент, если без года неделю в ассистентах ходит? возмутилась Пылевская.
- Когда мы вас выдвигали в доценты, сотрудники вашей кафедры о вас говорили нечто подобное. Но не в этом дело. Видите ли, Зоя Даниловна, наша задача - выдвигать молодых. Им принадлежит будущее. Кстати, вам же легче будет.
- Разве я не справляюсь со своими обязанностями? На кафедре вполне достаточно одного доцента, тем более что теперь Бобарыкин у нас работает.
- Бобарыкин - человек временный. Да и не нам с вами этот вопрос решать, ректорату виднее, - возразил Колюжный и, извинившись, выпроводил Пылевскую из кабинета.
Зоя Даниловна медленно пошла по коридору. Ей было невыносимо жалко себя. Какой-то мальчишка, молокосос, не приложив никаких усилий, лишь благодаря удачной женитьбе, получил то, чего она добивалась всю жизнь...
Дома она рассказала обо всем мужу.
- Не вижу никаких оснований для беспокойства, - пожал плечами Василий Евдокимович. - Надо полагать, работы хватит обоим.
- Это же прямой подкоп под меня, - взорвалась Пылевская. - Сегодня они делают Рябинина доцентом, а через несколько лет сократят одну ставку и отправят меня на пенсию.
- Не надо драматизировать события. Мало ли что произойдет за несколько лет. Пока работай и радуйся, что дел у тебя стало меньше. Посмотри на себя, на кого ты стала похожа...
- Хватит! - воскликнула Зоя Даниловна. - Замолчи! И ты заодно со всеми. Только и твердите, что я...
- Не обижайся, но в последнее время ты и вправду сдала, - примирительно сказал Машков. - Тебе отдохнуть надо. Поедешь летом на юг, загоришь, поправишься, и все будет в порядке.
У Рябинина родилась дочка. Вечером Пескишев был приглашен на дачу к Голованову. Счастливый дед долго говорил с ним о науке, о перспективах ее развития. Особый интерес он проявил к докторской диссертации зятя. И хотя Рябинин со времени женитьбы больше увлекался рыбалкой и охотой, чем занятиями в клинике и в библиотеке, Пескишев не стал разочаровывать Александра Павловича, заверив, что все идет по плану.
- Это хорошо, Сергей - человек способный, - обрадовался Голованов. - Я в него верю. Кстати, если у вас возникнут какие-нибудь трудности и понадобится моя помощь, не стесняйтесь, заходите в любое время.
Вернувшись домой в двенадцатом часу ночи, Пескишев нашел на столе Манину записку. Она писала, что Люся просила его позвонить. Он немедленно связался с Ленинградом.
- Федя, у меня новость, - сказала Люся, взяв трубку. - Звонили из научно-исследовательского института. Там освободилась должность профессора заместителя директора по науке. Интересовались тобой. Я дала твой телефон, а меня просили передать тебе номер телефона директора, он очень хочет с тобой поговорить. Запиши и позвони утром.
Пескишев записал.
- Люся, ты это серьезно?
- А почему бы нет? Чем хуже в Ленинграде? Работа солидная, ответственная. Будешь руководить наукой в таком институте! Это тебе не кафедра, где ты не можешь развернуться. Когда тебя ждать, я ужасно без тебя скучаю...
- Я должен это обдумать, - сказал он. - Будь здорова. - И положил трубку.
Предложение было для Федора Николаевича неожиданным. Конечно, возможность вернуться в Ленинград привлекала, но это не входило в его планы. Весь последний год он был полностью поглощен идеей прогнозирования мозговых инсультов. Трудности, возникшие при этом, подстегивали его. Работы впереди был непочатый край, бросать ее в самом начале ради спокойной и удобной жизни в Ленинграде - он знал, что никогда на это не решится.
Утром Федор Николаевич позвонил в Ленинград, поблагодарил директора института за внимание и доверие, но отказался принять предложение. Директор посоветовал не спешить с ответом, подумать и вновь позвонить в течение ближайших двух недель. Узнав, что Федор Николаевич предполагает приехать в Ленинград, он предложил встретиться, чтобы вместе обсудить этот вопрос.
34
Борису Звереву, аспиранту Цибулько, не повезло. После того злополучного дня, когда он осмелился высказать свою точку зрения и поддержать Пескишева, Цибулько перестал замечать его, интересоваться его делами. Он заявил, что Борис не оправдал его надежд и не может быть его ассистентом. Закончив аспирантуру, но не защитив кандидатскую диссертацию, Борис должен был довольствоваться должностью рядового ординатора в психиатрической больнице. Конечно, это было не так уж плохо, но он надеялся на большее.
Узнав, что Цибулько заболел, Борис решил его навестить. Этого требовали не только долг вежливости, но и деловые соображения.
Когда Борис вошел в палату, Цибулько сидел на кровати и ел борщ. Ложку он держал в левой руке, движения были неуверенными. Борщ выплескивался на полотенце, прикрывавшее грудь. Ел Роман Федотович с серьезным, сосредоточенным выражением, словно решал какую-то важную проблему. Ца Бориса не обратил никакого внимания, лишь мельком взглянул, когда тот поздоровался, и вновь углубился в свое занятие.
Дождавшись окончания обеда, Борис попытался поговорить с Цибулько, но из этого ничего не получилось: отвечал тот невнятно и неохотно, а подчас невпопад. Убедившись в бесплодности своей затеи, Борис попрощался и зашел в ординаторскую. Там он увидел Ирину, о которой прежде знал только понаслышке. Общительный по натуре, Борис заговорил с нею о каких-то пустяках. Ирина вспыхнула и резко оборвала его. Расстроенный и смущенный, Зверев отправился разыскивать Рябинина - хоть с ним отвести душу. Сергея он обнаружил в кабинете Пылевской.
- Здорово, старик! Что тебя привело в нашу обитель? - спросил Рябинин.
- Хочу узнать, как дела у моего бывшего шефа.
- Ну, друг Боря, его дела неважнецкие. Подыскивай себе другого руководителя. Теперь Цибулько не до науки, хотя и раньше он стоял от нее далековато.
- А все-таки что с ним?
- Инсульт. Парез правых конечностей и расстройство речи.
- Может, еще обойдется?
- В наше время все возможно. Только вот куда он вылезет? Это еще нуждается в уточнении.
Помолчав, Борис спросил об Ирине. Рябинин засмеялся.
- Во-первых, она чокнутая, во-вторых, инфантильная, а в-третьих, орешек не для твоих зубов.
- А все-таки, может, познакомишь?
Рябинин отказался наотрез, заявив, что сводничеством не занимается. Если уж Борис хочет, пусть сам проявит должную инициативу и настойчивость или обратится к Самоцветовой, ее опекунше.
На следующий день Борис позвонил Жене и попросил помочь в одном деле. Уточнять ничего не стал, лишь договорился о встрече. Женя пригласила его к себе домой.
Женя жила в комнате, предоставленной ей институтом. Борис не раз бывал у нее. Однако когда он постучал в дверь, ее открыла Ирина. Это для него оказалось полной неожиданностью. На какой-то миг он даже усомнился, туда ли попал, но, взяв себя в руки, поздоровался и спросил, дома ли хозяйка.
- Проходите, Женя сейчас будет. Она вышла на минутку и просила вас подождать, - спокойно и приветливо сказала Ира.
Борис снял плащ, повесил его на вешалку и сел на диван, не зная, с чего начать разговор, чтобы вновь не оказаться в неловком положении. Ирина не без любопытства разглядывала его, а он молчал. Впервые за многие годы он не знал, о чем говорить с девушкой.
Первой неловкое молчание нарушила Ирина.
- Вас зовут Борис, и вы занимаетесь психиатрией, не так ли? - спросила она.
Борис понял, что это ей сказала Женя.
- Занимаюсь, - вяло ответил он. - Все мы чем-нибудь занимаемся.
- Значит, вы недовольны своей работой?
- Не только работой, но и самим собой. Я безнадежно отстал от своих сверстников.
- От кого, например?
- Да хотя бы от Жени. Она уже кандидат наук, ассистент, а я по-прежнему рядовой врач, отягощенный анамнезом неудачника-аспиранта, который не справился с диссертацией.
- Но Женя считает, что виноваты не вы, а ваш шеф, давший вам плохую тему и не оказавший должной помощи.
- Моему бывшему шефу теперь все безразлично: у него все в прошлом, а я должен думать о будущем.
- А разве для этого обязательно нужна диссертация? - удивилась Ирина.
- Нет, не обязательно, но желательно, - диссертация дает шанс на получение приличного места. Что я без нее? В лучшем случае - заведующий отделением, получающий в месяц около полутора сотен. При такой зарплате я себя еще прокормлю, но если у меня будет семья...
- Да разве деньги, заработки главное в жизни?
- Я не говорю, что это главное, но...
- А по-моему, главное в человеке не то, сколько он зарабатывает, а порядочность, доброта, правдивость.
- Думаю, что наличие хороших денег не мешает человеку быть добрым и честным, - засмеялся Борис.
- Нет, большие деньги портят человека. Делают его скупым, мелочным, черствым.
- Мне это не грозит, уверяю вас.
- Вас не переговоришь. Вы, психиатры, любого переспорите.
- Такова особенность нашей профессии, - притворно вздохнул Борис. Обилием слов мы пытаемся прикрыть скромность наших знаний.
Ирина определенно нравилась Борису. Правда, в ее суждениях чувствовались недостаток жизненного опыта и известная инфантильность, но он знал, что это рано или поздно пройдет. Зато красива она необыкновенно. Стройная, с большими выразительными глазами - у Бориса во рту сохло, когда он ловил на себе Иринин взгляд.
- Вот и все в сборе! - воскликнула Женя, входя в комнату.
Борис встал, чтобы взять у нее сумку с покупками и помочь раздеться.
Женя попросила Ирину включить чайник, а сама стала накрывать на стол. Вскоре все уселись, началось чаепитие. Борис предложил выпить что-нибудь покрепче. Женя отказалась и предложила Борису выкладывать, что его привело к ней. Поскольку цель его визита была достигнута, он сказал какую-то чепуху. Ирина заподозрила, что она им помеха. Выбрав удобный момент, она встала и сказала, что уходит. Но Борис стал так горячо убеждать ее остаться, что ей ничего не осталось, как снова сесть за стол.
Несмотря на возражения девушек, Борис все-таки сбегал в ближайший гастроном, принес бутылку сухого вина и две плитки шоколада. Сидели допоздна. Слушали музыку, танцевали. Правда, у Бориса это получалось не очень, но девушки ему простили его неловкость. У Ирины оказался приятный голос. Она спела под гитару несколько цыганских романсов. Однако репертуар никак не гармонировал с ее обликом. Светло-русые волосы отросли и волнами спадали на плечи. На бледной нежной коже щек играл легкий румянец.
"Какая она цыганка... - подумал Борис. - Ей бы русские романсы петь".
Словно угадав его желание, Ира запела "Ямщика". Да так запела, что у Бориса по рукам и ногам побежали мурашки. Затем Женя попросила ее исполнить романс "Гори, гори моя звезда". Ирина не заставила себя упрашивать.
Когда она умолкла, Борис был конченым человеком: он влюбился в Ирину по уши.
В комнате стало жарко и душно. У Ирины разболелась голова. Она приняла таблетку цитрамона и сказала, что ей пора уходить.
Борис попросил разрешения ее проводить. Простившись с Женей, они вышли на улицу. Было около одиннадцати часов вечера, когда они подошли к остановке троллейбуса.
На улице было свежо. Троллейбус долго не появлялся, и Ирина предложила пройтись пешком. Взяв ее под руку, Борис неторопливо шагал по тротуару. Подняв воротник, она молча шла рядом, морщась от головной боли.
- Вам плохо? - забеспокоился Борис.
- Ничего, пустяки. Это со мной бывает, когда побуду в накуренной комнате. Скоро пройдет.
Ирина замолчала, а на Бориса вновь нашла робость. Все мысли, которые приходили ему в голову, казались недостаточно умными, потому он тоже молчал. Так они дошли до дома, где Ирина снимала комнату. Поблагодарив Бориса за интересный вечер, она распрощалась. Он промямлил что-то в ответ.
- Вы ужасно красноречивы, - не удержалась, съязвила она.
Оставшись один, Борис, ругая себя на чем свет стоит, зашагал домой, посвистывая, а временами подпрыгивая. Редкие прохожие, идущие навстречу, уступали ему дорогу, а затем еще долго смотрели вслед, недоумевая, что с этим парнем: чокнутый или пьяный?
Борис не знал, что встретился с Ириной у Жени не случайно. Женя давно хотела познакомить свою подругу с кем-нибудь из ребят. Так что Борис напросился в гости очень кстати. Она знала его как человека честного, отзывчивого и доброго. И хотя внешне Зверев напоминал анархиста времен гражданской войны, как их принято изображать в старых кинофильмах, он был неглуп и холост. Конечно, с диссертацией ему не повезло, но, действительно, не это главное...
Женя подробно рассказала Ирине о Борисе, поэтому она знала его лучше, чем он предполагал. Правда, она не придавала серьезного значения этому знакомству. Если уж Жене так хочется...
Борис произвел на нее весьма своеобразное впечатление. Длинный, волосатый и не очень складный. В таких молодых людей женщины редко влюбляются с первого взгляда. Ирине он показался робким и неуклюжим, и ей было несколько неловко за себя, когда она вспомнила, как отчитала его за невинную шутку в ассистентской.
Хотя вечер прошел хорошо, Ирина осталась недовольна собой: опять вернулась головная боль. Придя домой, она приняла снотворное, закутала голову теплым шерстяным платком и легла, надеясь уснуть. Но сна не было, а головная боль усилилась.
Приступы болей у Ирины появились после травмы. Внезапно, подчас без видимой причины, возникало какое-то необычное ощущение неопределенности и внутреннего беспокойства. Затем расстраивалось зрение. То выпадали его участки, то перед глазами начинала мерцать светлая зигзагообразная линия. Временами нарушалась речь, и Ирина вместо одного слова говорила другое или ничего не могла сказать, кроме "да" и "нет". Несколько минут спустя появлялась боль в области виска и глаза, постепенно распространявшаяся на половину головы. Через четыре-пять часов боль начинала стихать. Приступы повторялись почти каждую неделю. Но Борис, естественно, ничего об этом не знал.
35
Прошло немного времени, и состояние Цибулько значительно улучшилось. Он стал ходить и даже говорить, хотя и не очень внятно. После летних каникул Роман Федотович явился к ректору и объявил, что приступил к исполнению своих обязанностей на кафедре.
- А вам не трудно будет читать лекции? - усомнился Муравьев.
- Наоборот, - заверил Цибулько, - теперь я чувствую себя как никогда в прошлом.
Выглядел Роман Федотович неплохо. Заметно пополнел. Ходил, слегка подтягивая правую ногу. Ректор был уверен, что после отпуска Цибулько уйдет на пенсию, но тот, как видно, думал иначе.
"Посмотрим", - решил Антон Семенович и пометил у себя в блокноте поинтересоваться в ближайшее время, как пойдут у Цибулько дела.
На кафедре Роман Федотович вел себя по меньшей мере странно. То и дело беспричинно смеялся, шутил, однако его шутки вызывали у сотрудников недоумение. Много говорил, при этом часто не по существу и недостаточно внятно. Когда это случалось в узком кругу, то было еще терпимо, - все знали, что Роман Федотович перенес нарушение мозгового кровообращения, что еще возможны сдвиги в лучшую сторону. Но нечто подобное случалось и на лекциях. Иногда он вдруг начинал рассказывать о своей работе в министерстве или вспоминать эпизоды из своей жизни. А однажды вместо лекции сделал политинформацию. Как оказалось потом, ее нужно было сделать не студентам, а избирателям.
В конце концов к странностям Цибулько привыкли и перестали придавать им значение.
При осмотре больного Цибулько иногда засыпал, сидя в кресле, а удивленный больной терпеливо ждал, когда он проснется, чтобы продолжить перечень своих жалоб. Проснувшись, Роман Федотович удивленно смотрел на больного или спрашивал, чего он здесь сидит и кого ждет.
Большинство пациентов Цибулько были психически больными, поэтому они не очень обращали внимание на его причуды, многие не замечали их, да и сами были не лишены странностей. Некоторые же полагали, что на него оказало влияние длительное общение со своими пациентами.
Так продолжалось месяца три. Затем Цибулько слег, после чего на кафедре не появлялся. Его место занял доцент Коркин, уже три года подряд обещающий представить к защите свою докторскую диссертацию.
Коркин к Звереву относился доброжелательно. Поэтому вскоре он пригласил Бориса к себе, поинтересовался его планами и предложил принять участие в конкурсе на вакантную должность ассистента. В институте Зверева любили: веселый, общительный, дружелюбный парень. Ректор к нему относился хорошо, и хотя он до сих пор не представил диссертации, все понимали, что виноват в этом не только Борис.
Радости Зверева не было предела. Он немедленно позвонил Ирине и пригласил ее сходить куда-нибудь, чтобы обсудить планы на ближайшее будущее. Она охотно согласилась.
Встретились у магазина "Ромашка", где на втором этаже было уютное кафе. Борис заказал Ирине кофе и пирожное, а себе - коктейль. Он подробно рассказал ей о встрече с новым заведующим кафедрой и о его предложении. Наконец-то он вернется в институт и закончит свою диссертацию.
- Я рада за тебя, - сказала Ирина, позвякивая ложечкой в чашке. - Это хорошо, что ты снова сможешь заняться наукой.
Бориса огорчило ее равнодушие. Он думал, что Ирина это известие воспримет с радостью, а она... Наверно, он ей совершенно безразличен...
Разговора не получилось. Да он и не мог получиться - Ирина была безнадежно влюблена в Федора Николаевича.
- О чем ты думаешь? - спросил Борис, отодвигая пустой стакан. - Ты совершенно меня не слушаешь. У тебя опять болит голова?
- Нет, нет, рассказывай.
- Я хочу тебе предложить поехать летом на Волгу. Там есть такие удивительные места...
- Нет, Борис, спасибо, - Ирина поправила волосы. - Я никуда не поеду. Буду сидеть за учебниками, попробую подготовиться к экзаменам в институт.
- Неужели ты не понимаешь моего отношения к тебе? - с досадой спросил Борис. - Я ведь серьезно, Ира. Очень серьезно.
- Понимаю, - вздохнула Ирина. - Я тебя очень хорошо понимаю, но все это ни к чему.
- Но почему же? Почему?
- Потому что я люблю другого. Ты хороший парень, Борис, ты замечательный парень, но сердцу не прикажешь. Ты уж не сердись.
Она встала и быстро ушла из кафе. Зверев растерянно посмотрел ей вслед и с досадой прикусил губу.
36
Срок объявленного конкурса на замещение вакантной должности доцента кафедры нервных болезней истек. Претендовал на нее один Рябинин. Ассистентом предполагали взять Круковского. Их кандидатуры были обсуждены и одобрены сотрудниками кафедры.
Незадолго до заседания ученого совета факультета, на котором должно было состояться избрание Рябинина и Круковского, до Федора Николаевича дошли слухи, будто конкурсная комиссия не будет рекомендовать Николая на должность ассистента, так как он не имеет ученой степени и недостаточно осведомлен в вопросах невропатологии.
Все пришлось менять: договор на аренду помещения, автобуса, мест в гостинице. Но в назначенный срок никто не приехал. Встревоженный Федор Николаевич вновь связался по телефону с Троицким. Тот смущенно пробормотал, что по указанию заместителя министра совещание отложено на неопределенное время.
- Почему же вы мне не сообщили об этом заранее? Ведь с вами все было согласовано, - с трудом сдерживая гнев, спросил Пескишев. - Не может же Агафонов быть таким необязательным человеком!
- Я тут ни при чем. К Агафонову пришел Хлыстов, заявил, что институт возражает против проведения этого совещания. Вот он и дал команду отменить его. Позвоните Агафонову, он сейчас у себя, - посоветовал главный специалист.
Пескишев позвонил. Трубку взяла секретарь. Услышав фамилию Федора Николаевича, она сказала, что Агафонова нет и сегодня больше не будет.
Пескишев вновь позвонил Троицкому. Он заверил его, что Агафонов у себя в кабинете.
- Попробуйте перезвонить. Тут какое-то недоразумение. Он только что звонил мне.
Снова звонить Агафонову Пескишев не стал.
Потрясенный беспринципностью и безответственностью Троицкого и Агафонова, Пескишев вернулся в клинику. Вечером в зале Дворца культуры собрались врачи послушать приезжих профессоров. Извинившись перед ними, Пескишев сам выступил с докладом. Врачи выслушали его с интересом, но уходили разочарованные - рассчитывали на большее.
Спустя неделю Федор Николаевич решил съездить к Агафонову. Тот заставил его просидеть в приемной часа полтора и лишь затем пригласил к себе. Разговор получился неприятным. Агафонов выразил неудовольствие тем, что Пескишев не согласовал свои действия с головным институтом. Оказалось, что рукописи методических рекомендаций, представленные Пескишевым, он никуда не посылал, хотя и обещал это сделать немедленно.
- Как же не согласовал, если я действую согласно рекомендациям Штрайка, - удивился Пескишев. - Он предложил разработать прогностические таблицы. Мы их разработали, проверили и теперь стараемся внедрить в практику.
- Кому из вас верить? Вы говорите одно, а Штрайк и Хлыстов - другое, сказал недовольный Агафонов.
- А почему бы вам не пригласить нас вместе и не поговорить с нами?
- У меня нет времени собирать вас и слушать ваши препирательства. Головной институт есть головной. Без его ведома и согласия ваши предложения не получат хода. Выясняйте с ним отношения сами. Согласуйте все спорные вопросы, а затем приходите ко мне.
- Как же я могу с ними согласовать что-либо вообще, если мы придерживаемся полярных взглядов?
Агафонова раздражал разговор с Пескишевым. Слишком уж часто он беспокоил его своими письмами, визитами и телефонными звонками. Пескишев это отлично понимал, но делал вид, что не замечает недовольства заместителя министра.
- Простите, - сказал Федор Николаевич, - но при первой встрече вы проявили интерес к нашим предложениям. Насколько мне известно, был заготовлен проект приказа по их реализации. И вдруг все изменилось. Что же случилось?
Агафонов не ответил на вопрос, а выразительно посмотрел на часы, давая понять, что разговор пора кончать. Но Пескишев продолжал говорить о необходимости создания инициативной группы, которая поможет министерству организовать профилактику мозговых инсультов на новой основе.
- Если вы против, то так и скажите, - заявил Пескишев, выведенный из терпения. - В таком случае я снова обращусь к министру, а если потребуется, то и выше.
Агафонов нервно забарабанил пальцами по столу.
- Вот что - не берите меня за горло. Поезжайте домой и организуйте прогнозирование и профилактику мозговых инсультов в Энске. Работайте. Через год мы пришлем к вам комиссию и проверим, что там у вас получилось.
"В конце концов ради чего я бьюсь головой о стену? - думал Пескишев, возвращаясь в гостиницу. - Трачу попусту время вместо того, чтобы продолжать исследования... А что, если рассказать о наших делах в центральной печати, привлечь внимание общественности? В министерстве достаточно здравомыслящих людей. Не все же такие, как Агафонов. Если бы такую систему, как наша, предложил головной институт, ей тут же была бы проложена широкая дорога. Ну, а мы... Конечно, можно продолжать своими силами прогнозирование и профилактику в Энске, собирать дополнительные факты, чтобы увеличить число их. Жаль только, что людей у меня маловато. А сколько можно было бы уберечь человек от инсульта, если привлечь к этой работе широкий круг практических врачей! Но чтобы дать указания организаторам здравоохранения, нужны полномочия, которыми мы не располагаем. Жаль, очень жаль..."
33
Вскоре после свадьбы Рябинина все заметили, что Сергей меняется на глазах. Он стал еще более тщательно следить за своей одеждой, перестал, как это бывало раньше, шутить с медсестрами и студентами. На работу приезжал на служебной машине Голованова. Иногда он предлагал Федору Николаевичу подвезти его, но тот решительно отказывался. Пескишев давно бы мог купить машину, но предпочитал ходить пешком, это помогало ему поддерживать себя в форме.
Приближался конец учебного года. Всем сотрудникам кафедры он нес радость предстоящих отпусков, и только Пылевской - одни огорчения. Проболев три месяца, она вышла на работу и сразу почувствовала, что на кафедре произошли большие изменения. Ее появление сотрудники встретили без энтузиазма. Все были заняты своими делами, никто не проявил к ней особого интереса. Поправилась, ну и слава богу. Она, как никогда остро, почувствовала себя лишней в небольшом коллективе. Вдобавок ко всему на институтской Доске почета не оказалось ее фотографии, что Зою Даниловну крайне огорчило.
Первый удар ей нанес Рябинин. Он выразил Пылевской сочувствие в связи с перенесенной болезнью и сказал, что она неважно выглядит.
- Это вы явно преувеличиваете, - возразила она. - Я себя чувствую вполне хорошо.
- Возможно, но раньше вы выглядели лучше, - стоял на своем Рябинин.
Пылевская обиделась.
- Нахал! Грубиян! - возмутилась она. - Вместо того чтобы сказать женщине что-нибудь приятное, поддержать ее морально, он мне говорит всякие гадости.
С трудом сдерживая слезы, она пошла к декану, который обычно ее поддерживал. Однако беседа с ним окончательно расстроила ее.
- Извините, Зоя Даниловна, у меня сегодня работы по горло, - заявил Колюжный. - Кстати, у вас на кафедре вскоре должен появиться новый доцент.
- Как это новый? А я? Вы что, меня уже совсем списать собираетесь?!
- Нет, зачем же! Ректорат решил дать вам дополнительную ставку.
- И кого же планируют на эту должность? Рябинина?
- Допустим, - согласился декан.
- Да какой же он доцент, если без года неделю в ассистентах ходит? возмутилась Пылевская.
- Когда мы вас выдвигали в доценты, сотрудники вашей кафедры о вас говорили нечто подобное. Но не в этом дело. Видите ли, Зоя Даниловна, наша задача - выдвигать молодых. Им принадлежит будущее. Кстати, вам же легче будет.
- Разве я не справляюсь со своими обязанностями? На кафедре вполне достаточно одного доцента, тем более что теперь Бобарыкин у нас работает.
- Бобарыкин - человек временный. Да и не нам с вами этот вопрос решать, ректорату виднее, - возразил Колюжный и, извинившись, выпроводил Пылевскую из кабинета.
Зоя Даниловна медленно пошла по коридору. Ей было невыносимо жалко себя. Какой-то мальчишка, молокосос, не приложив никаких усилий, лишь благодаря удачной женитьбе, получил то, чего она добивалась всю жизнь...
Дома она рассказала обо всем мужу.
- Не вижу никаких оснований для беспокойства, - пожал плечами Василий Евдокимович. - Надо полагать, работы хватит обоим.
- Это же прямой подкоп под меня, - взорвалась Пылевская. - Сегодня они делают Рябинина доцентом, а через несколько лет сократят одну ставку и отправят меня на пенсию.
- Не надо драматизировать события. Мало ли что произойдет за несколько лет. Пока работай и радуйся, что дел у тебя стало меньше. Посмотри на себя, на кого ты стала похожа...
- Хватит! - воскликнула Зоя Даниловна. - Замолчи! И ты заодно со всеми. Только и твердите, что я...
- Не обижайся, но в последнее время ты и вправду сдала, - примирительно сказал Машков. - Тебе отдохнуть надо. Поедешь летом на юг, загоришь, поправишься, и все будет в порядке.
У Рябинина родилась дочка. Вечером Пескишев был приглашен на дачу к Голованову. Счастливый дед долго говорил с ним о науке, о перспективах ее развития. Особый интерес он проявил к докторской диссертации зятя. И хотя Рябинин со времени женитьбы больше увлекался рыбалкой и охотой, чем занятиями в клинике и в библиотеке, Пескишев не стал разочаровывать Александра Павловича, заверив, что все идет по плану.
- Это хорошо, Сергей - человек способный, - обрадовался Голованов. - Я в него верю. Кстати, если у вас возникнут какие-нибудь трудности и понадобится моя помощь, не стесняйтесь, заходите в любое время.
Вернувшись домой в двенадцатом часу ночи, Пескишев нашел на столе Манину записку. Она писала, что Люся просила его позвонить. Он немедленно связался с Ленинградом.
- Федя, у меня новость, - сказала Люся, взяв трубку. - Звонили из научно-исследовательского института. Там освободилась должность профессора заместителя директора по науке. Интересовались тобой. Я дала твой телефон, а меня просили передать тебе номер телефона директора, он очень хочет с тобой поговорить. Запиши и позвони утром.
Пескишев записал.
- Люся, ты это серьезно?
- А почему бы нет? Чем хуже в Ленинграде? Работа солидная, ответственная. Будешь руководить наукой в таком институте! Это тебе не кафедра, где ты не можешь развернуться. Когда тебя ждать, я ужасно без тебя скучаю...
- Я должен это обдумать, - сказал он. - Будь здорова. - И положил трубку.
Предложение было для Федора Николаевича неожиданным. Конечно, возможность вернуться в Ленинград привлекала, но это не входило в его планы. Весь последний год он был полностью поглощен идеей прогнозирования мозговых инсультов. Трудности, возникшие при этом, подстегивали его. Работы впереди был непочатый край, бросать ее в самом начале ради спокойной и удобной жизни в Ленинграде - он знал, что никогда на это не решится.
Утром Федор Николаевич позвонил в Ленинград, поблагодарил директора института за внимание и доверие, но отказался принять предложение. Директор посоветовал не спешить с ответом, подумать и вновь позвонить в течение ближайших двух недель. Узнав, что Федор Николаевич предполагает приехать в Ленинград, он предложил встретиться, чтобы вместе обсудить этот вопрос.
34
Борису Звереву, аспиранту Цибулько, не повезло. После того злополучного дня, когда он осмелился высказать свою точку зрения и поддержать Пескишева, Цибулько перестал замечать его, интересоваться его делами. Он заявил, что Борис не оправдал его надежд и не может быть его ассистентом. Закончив аспирантуру, но не защитив кандидатскую диссертацию, Борис должен был довольствоваться должностью рядового ординатора в психиатрической больнице. Конечно, это было не так уж плохо, но он надеялся на большее.
Узнав, что Цибулько заболел, Борис решил его навестить. Этого требовали не только долг вежливости, но и деловые соображения.
Когда Борис вошел в палату, Цибулько сидел на кровати и ел борщ. Ложку он держал в левой руке, движения были неуверенными. Борщ выплескивался на полотенце, прикрывавшее грудь. Ел Роман Федотович с серьезным, сосредоточенным выражением, словно решал какую-то важную проблему. Ца Бориса не обратил никакого внимания, лишь мельком взглянул, когда тот поздоровался, и вновь углубился в свое занятие.
Дождавшись окончания обеда, Борис попытался поговорить с Цибулько, но из этого ничего не получилось: отвечал тот невнятно и неохотно, а подчас невпопад. Убедившись в бесплодности своей затеи, Борис попрощался и зашел в ординаторскую. Там он увидел Ирину, о которой прежде знал только понаслышке. Общительный по натуре, Борис заговорил с нею о каких-то пустяках. Ирина вспыхнула и резко оборвала его. Расстроенный и смущенный, Зверев отправился разыскивать Рябинина - хоть с ним отвести душу. Сергея он обнаружил в кабинете Пылевской.
- Здорово, старик! Что тебя привело в нашу обитель? - спросил Рябинин.
- Хочу узнать, как дела у моего бывшего шефа.
- Ну, друг Боря, его дела неважнецкие. Подыскивай себе другого руководителя. Теперь Цибулько не до науки, хотя и раньше он стоял от нее далековато.
- А все-таки что с ним?
- Инсульт. Парез правых конечностей и расстройство речи.
- Может, еще обойдется?
- В наше время все возможно. Только вот куда он вылезет? Это еще нуждается в уточнении.
Помолчав, Борис спросил об Ирине. Рябинин засмеялся.
- Во-первых, она чокнутая, во-вторых, инфантильная, а в-третьих, орешек не для твоих зубов.
- А все-таки, может, познакомишь?
Рябинин отказался наотрез, заявив, что сводничеством не занимается. Если уж Борис хочет, пусть сам проявит должную инициативу и настойчивость или обратится к Самоцветовой, ее опекунше.
На следующий день Борис позвонил Жене и попросил помочь в одном деле. Уточнять ничего не стал, лишь договорился о встрече. Женя пригласила его к себе домой.
Женя жила в комнате, предоставленной ей институтом. Борис не раз бывал у нее. Однако когда он постучал в дверь, ее открыла Ирина. Это для него оказалось полной неожиданностью. На какой-то миг он даже усомнился, туда ли попал, но, взяв себя в руки, поздоровался и спросил, дома ли хозяйка.
- Проходите, Женя сейчас будет. Она вышла на минутку и просила вас подождать, - спокойно и приветливо сказала Ира.
Борис снял плащ, повесил его на вешалку и сел на диван, не зная, с чего начать разговор, чтобы вновь не оказаться в неловком положении. Ирина не без любопытства разглядывала его, а он молчал. Впервые за многие годы он не знал, о чем говорить с девушкой.
Первой неловкое молчание нарушила Ирина.
- Вас зовут Борис, и вы занимаетесь психиатрией, не так ли? - спросила она.
Борис понял, что это ей сказала Женя.
- Занимаюсь, - вяло ответил он. - Все мы чем-нибудь занимаемся.
- Значит, вы недовольны своей работой?
- Не только работой, но и самим собой. Я безнадежно отстал от своих сверстников.
- От кого, например?
- Да хотя бы от Жени. Она уже кандидат наук, ассистент, а я по-прежнему рядовой врач, отягощенный анамнезом неудачника-аспиранта, который не справился с диссертацией.
- Но Женя считает, что виноваты не вы, а ваш шеф, давший вам плохую тему и не оказавший должной помощи.
- Моему бывшему шефу теперь все безразлично: у него все в прошлом, а я должен думать о будущем.
- А разве для этого обязательно нужна диссертация? - удивилась Ирина.
- Нет, не обязательно, но желательно, - диссертация дает шанс на получение приличного места. Что я без нее? В лучшем случае - заведующий отделением, получающий в месяц около полутора сотен. При такой зарплате я себя еще прокормлю, но если у меня будет семья...
- Да разве деньги, заработки главное в жизни?
- Я не говорю, что это главное, но...
- А по-моему, главное в человеке не то, сколько он зарабатывает, а порядочность, доброта, правдивость.
- Думаю, что наличие хороших денег не мешает человеку быть добрым и честным, - засмеялся Борис.
- Нет, большие деньги портят человека. Делают его скупым, мелочным, черствым.
- Мне это не грозит, уверяю вас.
- Вас не переговоришь. Вы, психиатры, любого переспорите.
- Такова особенность нашей профессии, - притворно вздохнул Борис. Обилием слов мы пытаемся прикрыть скромность наших знаний.
Ирина определенно нравилась Борису. Правда, в ее суждениях чувствовались недостаток жизненного опыта и известная инфантильность, но он знал, что это рано или поздно пройдет. Зато красива она необыкновенно. Стройная, с большими выразительными глазами - у Бориса во рту сохло, когда он ловил на себе Иринин взгляд.
- Вот и все в сборе! - воскликнула Женя, входя в комнату.
Борис встал, чтобы взять у нее сумку с покупками и помочь раздеться.
Женя попросила Ирину включить чайник, а сама стала накрывать на стол. Вскоре все уселись, началось чаепитие. Борис предложил выпить что-нибудь покрепче. Женя отказалась и предложила Борису выкладывать, что его привело к ней. Поскольку цель его визита была достигнута, он сказал какую-то чепуху. Ирина заподозрила, что она им помеха. Выбрав удобный момент, она встала и сказала, что уходит. Но Борис стал так горячо убеждать ее остаться, что ей ничего не осталось, как снова сесть за стол.
Несмотря на возражения девушек, Борис все-таки сбегал в ближайший гастроном, принес бутылку сухого вина и две плитки шоколада. Сидели допоздна. Слушали музыку, танцевали. Правда, у Бориса это получалось не очень, но девушки ему простили его неловкость. У Ирины оказался приятный голос. Она спела под гитару несколько цыганских романсов. Однако репертуар никак не гармонировал с ее обликом. Светло-русые волосы отросли и волнами спадали на плечи. На бледной нежной коже щек играл легкий румянец.
"Какая она цыганка... - подумал Борис. - Ей бы русские романсы петь".
Словно угадав его желание, Ира запела "Ямщика". Да так запела, что у Бориса по рукам и ногам побежали мурашки. Затем Женя попросила ее исполнить романс "Гори, гори моя звезда". Ирина не заставила себя упрашивать.
Когда она умолкла, Борис был конченым человеком: он влюбился в Ирину по уши.
В комнате стало жарко и душно. У Ирины разболелась голова. Она приняла таблетку цитрамона и сказала, что ей пора уходить.
Борис попросил разрешения ее проводить. Простившись с Женей, они вышли на улицу. Было около одиннадцати часов вечера, когда они подошли к остановке троллейбуса.
На улице было свежо. Троллейбус долго не появлялся, и Ирина предложила пройтись пешком. Взяв ее под руку, Борис неторопливо шагал по тротуару. Подняв воротник, она молча шла рядом, морщась от головной боли.
- Вам плохо? - забеспокоился Борис.
- Ничего, пустяки. Это со мной бывает, когда побуду в накуренной комнате. Скоро пройдет.
Ирина замолчала, а на Бориса вновь нашла робость. Все мысли, которые приходили ему в голову, казались недостаточно умными, потому он тоже молчал. Так они дошли до дома, где Ирина снимала комнату. Поблагодарив Бориса за интересный вечер, она распрощалась. Он промямлил что-то в ответ.
- Вы ужасно красноречивы, - не удержалась, съязвила она.
Оставшись один, Борис, ругая себя на чем свет стоит, зашагал домой, посвистывая, а временами подпрыгивая. Редкие прохожие, идущие навстречу, уступали ему дорогу, а затем еще долго смотрели вслед, недоумевая, что с этим парнем: чокнутый или пьяный?
Борис не знал, что встретился с Ириной у Жени не случайно. Женя давно хотела познакомить свою подругу с кем-нибудь из ребят. Так что Борис напросился в гости очень кстати. Она знала его как человека честного, отзывчивого и доброго. И хотя внешне Зверев напоминал анархиста времен гражданской войны, как их принято изображать в старых кинофильмах, он был неглуп и холост. Конечно, с диссертацией ему не повезло, но, действительно, не это главное...
Женя подробно рассказала Ирине о Борисе, поэтому она знала его лучше, чем он предполагал. Правда, она не придавала серьезного значения этому знакомству. Если уж Жене так хочется...
Борис произвел на нее весьма своеобразное впечатление. Длинный, волосатый и не очень складный. В таких молодых людей женщины редко влюбляются с первого взгляда. Ирине он показался робким и неуклюжим, и ей было несколько неловко за себя, когда она вспомнила, как отчитала его за невинную шутку в ассистентской.
Хотя вечер прошел хорошо, Ирина осталась недовольна собой: опять вернулась головная боль. Придя домой, она приняла снотворное, закутала голову теплым шерстяным платком и легла, надеясь уснуть. Но сна не было, а головная боль усилилась.
Приступы болей у Ирины появились после травмы. Внезапно, подчас без видимой причины, возникало какое-то необычное ощущение неопределенности и внутреннего беспокойства. Затем расстраивалось зрение. То выпадали его участки, то перед глазами начинала мерцать светлая зигзагообразная линия. Временами нарушалась речь, и Ирина вместо одного слова говорила другое или ничего не могла сказать, кроме "да" и "нет". Несколько минут спустя появлялась боль в области виска и глаза, постепенно распространявшаяся на половину головы. Через четыре-пять часов боль начинала стихать. Приступы повторялись почти каждую неделю. Но Борис, естественно, ничего об этом не знал.
35
Прошло немного времени, и состояние Цибулько значительно улучшилось. Он стал ходить и даже говорить, хотя и не очень внятно. После летних каникул Роман Федотович явился к ректору и объявил, что приступил к исполнению своих обязанностей на кафедре.
- А вам не трудно будет читать лекции? - усомнился Муравьев.
- Наоборот, - заверил Цибулько, - теперь я чувствую себя как никогда в прошлом.
Выглядел Роман Федотович неплохо. Заметно пополнел. Ходил, слегка подтягивая правую ногу. Ректор был уверен, что после отпуска Цибулько уйдет на пенсию, но тот, как видно, думал иначе.
"Посмотрим", - решил Антон Семенович и пометил у себя в блокноте поинтересоваться в ближайшее время, как пойдут у Цибулько дела.
На кафедре Роман Федотович вел себя по меньшей мере странно. То и дело беспричинно смеялся, шутил, однако его шутки вызывали у сотрудников недоумение. Много говорил, при этом часто не по существу и недостаточно внятно. Когда это случалось в узком кругу, то было еще терпимо, - все знали, что Роман Федотович перенес нарушение мозгового кровообращения, что еще возможны сдвиги в лучшую сторону. Но нечто подобное случалось и на лекциях. Иногда он вдруг начинал рассказывать о своей работе в министерстве или вспоминать эпизоды из своей жизни. А однажды вместо лекции сделал политинформацию. Как оказалось потом, ее нужно было сделать не студентам, а избирателям.
В конце концов к странностям Цибулько привыкли и перестали придавать им значение.
При осмотре больного Цибулько иногда засыпал, сидя в кресле, а удивленный больной терпеливо ждал, когда он проснется, чтобы продолжить перечень своих жалоб. Проснувшись, Роман Федотович удивленно смотрел на больного или спрашивал, чего он здесь сидит и кого ждет.
Большинство пациентов Цибулько были психически больными, поэтому они не очень обращали внимание на его причуды, многие не замечали их, да и сами были не лишены странностей. Некоторые же полагали, что на него оказало влияние длительное общение со своими пациентами.
Так продолжалось месяца три. Затем Цибулько слег, после чего на кафедре не появлялся. Его место занял доцент Коркин, уже три года подряд обещающий представить к защите свою докторскую диссертацию.
Коркин к Звереву относился доброжелательно. Поэтому вскоре он пригласил Бориса к себе, поинтересовался его планами и предложил принять участие в конкурсе на вакантную должность ассистента. В институте Зверева любили: веселый, общительный, дружелюбный парень. Ректор к нему относился хорошо, и хотя он до сих пор не представил диссертации, все понимали, что виноват в этом не только Борис.
Радости Зверева не было предела. Он немедленно позвонил Ирине и пригласил ее сходить куда-нибудь, чтобы обсудить планы на ближайшее будущее. Она охотно согласилась.
Встретились у магазина "Ромашка", где на втором этаже было уютное кафе. Борис заказал Ирине кофе и пирожное, а себе - коктейль. Он подробно рассказал ей о встрече с новым заведующим кафедрой и о его предложении. Наконец-то он вернется в институт и закончит свою диссертацию.
- Я рада за тебя, - сказала Ирина, позвякивая ложечкой в чашке. - Это хорошо, что ты снова сможешь заняться наукой.
Бориса огорчило ее равнодушие. Он думал, что Ирина это известие воспримет с радостью, а она... Наверно, он ей совершенно безразличен...
Разговора не получилось. Да он и не мог получиться - Ирина была безнадежно влюблена в Федора Николаевича.
- О чем ты думаешь? - спросил Борис, отодвигая пустой стакан. - Ты совершенно меня не слушаешь. У тебя опять болит голова?
- Нет, нет, рассказывай.
- Я хочу тебе предложить поехать летом на Волгу. Там есть такие удивительные места...
- Нет, Борис, спасибо, - Ирина поправила волосы. - Я никуда не поеду. Буду сидеть за учебниками, попробую подготовиться к экзаменам в институт.
- Неужели ты не понимаешь моего отношения к тебе? - с досадой спросил Борис. - Я ведь серьезно, Ира. Очень серьезно.
- Понимаю, - вздохнула Ирина. - Я тебя очень хорошо понимаю, но все это ни к чему.
- Но почему же? Почему?
- Потому что я люблю другого. Ты хороший парень, Борис, ты замечательный парень, но сердцу не прикажешь. Ты уж не сердись.
Она встала и быстро ушла из кафе. Зверев растерянно посмотрел ей вслед и с досадой прикусил губу.
36
Срок объявленного конкурса на замещение вакантной должности доцента кафедры нервных болезней истек. Претендовал на нее один Рябинин. Ассистентом предполагали взять Круковского. Их кандидатуры были обсуждены и одобрены сотрудниками кафедры.
Незадолго до заседания ученого совета факультета, на котором должно было состояться избрание Рябинина и Круковского, до Федора Николаевича дошли слухи, будто конкурсная комиссия не будет рекомендовать Николая на должность ассистента, так как он не имеет ученой степени и недостаточно осведомлен в вопросах невропатологии.