Страница:
Правая рука у Доула почти не действует. Он не может ни обменяться рукопожатием, ни снять телефонную трубку. Покойный президент Ричард Никсон был единственным человеком, кто помнил, что Доулу нужно пожимать не правую, а левую руку. Возможно, поэтому Доул до конца поддерживал Никсона, которому пришлось с позором уйти в отставку из-за уотергейтского скандала.
Со временем Доул научился одеваться без посторонней помощи и даже застегивать все пуговицы.
— Я не люблю, чтобы мне помогали, — говорит Доул. — Я привык рассчитывать на самого себя.
А после ранения он думал о том, что уже никогда не сможет ни работать, ни создать семью. Он полагал, что остаток жизни ему придется провести на пенсии по инвалидности или торговать какой-то мелочью на улице.
Сенатор всегда помогал ветеранам войны, потому что воевал. Помогал больным раком, потому что сам болел раком. Поддерживал любой законопроект, связанный с Арменией, — этим он как бы желал отплатить своему доктору, армянину по происхождению, который когда-то помог инвалиду Доулу встать на ноги.
К чувствам Доула и апеллировал Клинтон:
— Боб, вы лучше меня понимаете уроки, которые нужно извлечь из истории. Вам пришлось пойти на войну и рисковать вашей жизнью, потому что после Первой мировой войны проводилась неверная политика.
Доул согласился поддержать Клинтона.
А в Москве ситуация продолжала накаляться.
21 марта 1993 года, в воскресенье утром, умерла мать Ельцина Клавдия Васильевна. Ельцину об этом не говорили до вечера — не знали, как он это перенесет. Для него это был страшный удар в момент острейшего кризиса, когда его судьба буквально висела на волоске.
26 марта собрался девятый, внеочередной съезд народных депутатов. Депутаты решили объявить Ельцину импичмент.
У Спасской башни Кремля, на Васильевском спуске собрались сторонники президента. Появился Ельцин и сказал, что идет подсчет голосов, но он не признает решений съезда, лишающих его власти, пока не выскажется народ.
Руцкой напряженно ждал, чем закончится дело. В тот день он вполне мог стать президентом России. За отстранение Ельцина от власти проголосовали 617 депутатов, для импичмента не хватило 72 голосов.
Когда стало известно, что достаточного числа голосов не набралось, Борис Николаевич вновь вышел к своим сторонникам. на Васильевском спуске. Выглядел он очень плохо. Но выкрикнул громко:
— Это победа!
Хотя о какой победе можно было говорить? В тот день страна была на грани гражданской войны. Каким бы ни было решение съезда, Ельцин власть бы не отдал. А Руцкой бы принял присягу, и появились бы в стране два президента.
ФАКТОР КОЗЫРЕВА
РУЦКОМУ НЕ УДАЛОСЬ ПОРАБОТАТЬ С АЛЬБЕРТОМ ГОРОМ
ДРУЖИТЬ ИЛИ ССОРИТЬСЯ?
РАЗГОВОР В ТУАЛЕТЕ
Со временем Доул научился одеваться без посторонней помощи и даже застегивать все пуговицы.
— Я не люблю, чтобы мне помогали, — говорит Доул. — Я привык рассчитывать на самого себя.
А после ранения он думал о том, что уже никогда не сможет ни работать, ни создать семью. Он полагал, что остаток жизни ему придется провести на пенсии по инвалидности или торговать какой-то мелочью на улице.
Сенатор всегда помогал ветеранам войны, потому что воевал. Помогал больным раком, потому что сам болел раком. Поддерживал любой законопроект, связанный с Арменией, — этим он как бы желал отплатить своему доктору, армянину по происхождению, который когда-то помог инвалиду Доулу встать на ноги.
К чувствам Доула и апеллировал Клинтон:
— Боб, вы лучше меня понимаете уроки, которые нужно извлечь из истории. Вам пришлось пойти на войну и рисковать вашей жизнью, потому что после Первой мировой войны проводилась неверная политика.
Доул согласился поддержать Клинтона.
А в Москве ситуация продолжала накаляться.
21 марта 1993 года, в воскресенье утром, умерла мать Ельцина Клавдия Васильевна. Ельцину об этом не говорили до вечера — не знали, как он это перенесет. Для него это был страшный удар в момент острейшего кризиса, когда его судьба буквально висела на волоске.
26 марта собрался девятый, внеочередной съезд народных депутатов. Депутаты решили объявить Ельцину импичмент.
У Спасской башни Кремля, на Васильевском спуске собрались сторонники президента. Появился Ельцин и сказал, что идет подсчет голосов, но он не признает решений съезда, лишающих его власти, пока не выскажется народ.
Руцкой напряженно ждал, чем закончится дело. В тот день он вполне мог стать президентом России. За отстранение Ельцина от власти проголосовали 617 депутатов, для импичмента не хватило 72 голосов.
Когда стало известно, что достаточного числа голосов не набралось, Борис Николаевич вновь вышел к своим сторонникам. на Васильевском спуске. Выглядел он очень плохо. Но выкрикнул громко:
— Это победа!
Хотя о какой победе можно было говорить? В тот день страна была на грани гражданской войны. Каким бы ни было решение съезда, Ельцин власть бы не отдал. А Руцкой бы принял присягу, и появились бы в стране два президента.
ФАКТОР КОЗЫРЕВА
В Вашингтоне, узнав исход голосования в Верховном Совете, вздохнули с облегчением.
Внешней политикой Соединенных Штатов занимался государственный секретарь Уоррен Кристофер. Суховатый и невозмутимый, он казался, во всяком случае, со стороны, человеком в футляре.
Партнером Кристофера в Москве был министр иностранных дел России Андрей Владимирович Козырев.
— Я стал министром, — вспоминал Козырев, — когда все обрушилось. И Кристофер пришел, когда ландшафт мира менялся и не ясно было, как в этих условиях действовать. Ему пришлось хлебнуть горячего, потому что не было времени ни подуть, ни остудить. Как есть, так и хлебай.
Летом 1990 года началось формирование первого ельцинского правительства. В структуре правительства РСФСР значилось и Министерство иностранных дел, не имевшее ни веса, ни влияния. Если подбором остальных министров занимался сам глава правительства Иван Степанович Силаев, то подыскать подходящую кандидатуру на пост главного дипломата попросили Владимира Петровича Лукина, который возглавлял Комитет Верховного Совета РСФСР по международным делам.
Козырев подозревал, что Лукин искал профессионала, который не станет самостоятельной политической фигурой и которого можно будет в нужный момент потеснить. Сам Лукин опровергает эти предположения. Впрочем, были и другие кандидатуры. Скажем, Анатолий Адамишин, который с поста заместителя Шеварднадзе с удовольствием уехал послом в Италию. Его вызвали из Рима на беседу к Ельцину. Он просидел несколько дней в Москве. Но Ельцин предпочел Козырева.
11 октября 1990 года Верховный Совет РСФСР легко утвердил не известного депутатам Андрея Козырева министром иностранных дел республики. Потом многие депутаты будут кусать себе локти: ведь могли запросто проголосовать против.
Министру было всего тридцать девять лет. Его назначение прошло почти незамеченным. Сам Андрей Владимирович вспоминает, что он отметил назначение вдвоем с приятелем в ресторане. Наутро он вызвал машину из гаража Совета министров РСФСР и поехал на новое место работы.
Министерство иностранных дел РСФСР располагалось в небольшом особняке на проспекте Мира. Аппарат министерства был маленьким, всего на десять человек больше штата управления международных организаций, которым в союзном министерстве руководил Козырев. Республиканский МИД воспринимался как «отстойник» для дипломатов, карьера которых не задалась. Министерство занималось визами и приемом второстепенных иностранных делегаций.
Новое российское руководство внешней политикой не интересовалось, полно было иных забот и проблем.
Председатель Верховного Совета России Борис Ельцин, возможно, только подписав указ о назначении Козырева, и узнал, что у него есть собственное Министерство иностранных дел. Козырев не мог даже дозвониться до главы российского правительства Ивана Степановича Силаева. Линия прямой связи ему не полагалась, а трубку «второй вертушки» (аппарат правительственной городской автоматической телефонной станции АТС-2) снимал секретарь в приемной. Он любезно отвечал, что преседатель Совета министров чудовищно занят, и обещал доложить о звонке.
Но Козырев проявил характер и инициативу. Он сумел стать полезным и нужным Ельцину, когда взял на себя подготовку его зарубежных визитов, которые до того организовывались дилетантски. Кроме того, он боролся против существовавшей тогда на Западе «горбимании», уверенности в том, что в Москве можно разговаривать только с Горбачевым. Козырев доказывал, что Западу уже пора иметь дело с Ельциным.
На следующий день после распада Советского Союза Андрей Козырев проснулся министром иностранных дел великой державы, у которой еще не было внешней политики. И никто твердо не знал, какой она должна быть.
Сам для себя задачу он сформулировал так: в сжатые сроки создать благоприятную внешнеполитическую среду для реформ в стране. Ему подыскали цитату из Столыпина, которая ему понравилась: «Будут здоровые и крепкие корни у государства, поверьте, и слова русского правительства совсем иначе зазвучат перед Европой и перед целым миром».
— Я помню, что в те дни был какой-то сумасшедший дом, — вспоминает Козырев. — Все бегали с бумагами и пытались решить неотложные вопросы. Едва здоровались друг с другом. Я прибегал к Ельцину и говорил: то-то и то-то происходит, срочно нужно ваше решение.
Андрей Козырев стал первым за многие десятилетия министром иностранных дел России, который самостоятельно определял внешнюю политику страны. Горбачев этого своим министрам не разрешал. Ельцин первые годы международными делами занимался мало и дал Козыреву карт-бланш.
Много лет Козырев был лицом новой России, и это было хорошее лицо с располагающей улыбкой.
Весь мир с интересом присматривался к новой фигуре.
Министр говорил тихо, не повышал голоса, всегда сохранял спокойствие. Вскоре выяснилось, что молодой человек с манерами круглого отличника, карьерный дипломат, избегающий конфликтов и склонный к компромиссам, на самом деле обладает твердым характером и может и умеет быть жестким.
Он летал в районы боевых действий — в Боснию, Нагорный Карабах, Афганистан, демонстрируя личную смелость. Он был лишен кабинетной трусости, свойственной аппаратным чиновникам, не решающимся в нужный момент сказать: «нет». Он не говорил «нет» только одному человеку — президенту Борису Ельцину.
Казалось, что Андрей Козырев и по возрасту, и по складу характера не может входить в тесный круг ближайших друзей Бориса Ельцина. Но президент часто повторял:
— Андрей — профессионал, дипломат.
Это было уважение провинциала к столичной штучке, к человеку, который владеет иностранными языками, запросто ездит за границу, знает, как с иностранцами разговаривать. Президент приблизил к себе министра. Приглашал домой, на дачу.
Больше всего Козырев страдал от неразберихи в формировавшемся государственном аппарате, когда совершенно неожиданные люди, пользуясь своей близостью к президенту, влезали в международные дела, подписывали ни с кем не согласованные указы и распоряжения или же что-то внушали Борису Николаевичу по внешнеполитической части.
Это были не просто ведомственные дрязги, речь шла о направлении внешней политики.
Козыреву ставили в вину стремление дружить с Соединенными Штатами, упрекали за отсутствие интереса к Востоку, Ближнему Востоку, в частности. Он, правда, неизменно отвечал, что это миф, будто он занимался только отношениями с Америкой, а остальной мир забыл.
Конечно, после распада Советского Союза практически полностью изменилась политика Москвы в отношении прежних союзников. Прекратились, например, дружественные отношения с воинственнным Ираком, зато Москва восстановила дипломатические отношения с богатой и стабильной Саудовской Аравией.
Козырев действительно был сторонником стратегического партнерства с Западом, считая, что это лучший выбор с точки зрения национально-государственных интересов России.
На первых порах это почти всем понравилось. В 1991—1992 годах в стране практически не было антиамериканских настроений, все надеялись на теснейшее сотрудничество с Западом.
Потом появились разочарование, сомнения и подозрения: почему они с нами так обращаются? Почему они много обещают, но мало чем реально помогают? И вообще Запад навязывает нам такой экономический курс, который привел нас к упадку.
Внешней политикой Соединенных Штатов занимался государственный секретарь Уоррен Кристофер. Суховатый и невозмутимый, он казался, во всяком случае, со стороны, человеком в футляре.
Партнером Кристофера в Москве был министр иностранных дел России Андрей Владимирович Козырев.
— Я стал министром, — вспоминал Козырев, — когда все обрушилось. И Кристофер пришел, когда ландшафт мира менялся и не ясно было, как в этих условиях действовать. Ему пришлось хлебнуть горячего, потому что не было времени ни подуть, ни остудить. Как есть, так и хлебай.
Летом 1990 года началось формирование первого ельцинского правительства. В структуре правительства РСФСР значилось и Министерство иностранных дел, не имевшее ни веса, ни влияния. Если подбором остальных министров занимался сам глава правительства Иван Степанович Силаев, то подыскать подходящую кандидатуру на пост главного дипломата попросили Владимира Петровича Лукина, который возглавлял Комитет Верховного Совета РСФСР по международным делам.
Козырев подозревал, что Лукин искал профессионала, который не станет самостоятельной политической фигурой и которого можно будет в нужный момент потеснить. Сам Лукин опровергает эти предположения. Впрочем, были и другие кандидатуры. Скажем, Анатолий Адамишин, который с поста заместителя Шеварднадзе с удовольствием уехал послом в Италию. Его вызвали из Рима на беседу к Ельцину. Он просидел несколько дней в Москве. Но Ельцин предпочел Козырева.
11 октября 1990 года Верховный Совет РСФСР легко утвердил не известного депутатам Андрея Козырева министром иностранных дел республики. Потом многие депутаты будут кусать себе локти: ведь могли запросто проголосовать против.
Министру было всего тридцать девять лет. Его назначение прошло почти незамеченным. Сам Андрей Владимирович вспоминает, что он отметил назначение вдвоем с приятелем в ресторане. Наутро он вызвал машину из гаража Совета министров РСФСР и поехал на новое место работы.
Министерство иностранных дел РСФСР располагалось в небольшом особняке на проспекте Мира. Аппарат министерства был маленьким, всего на десять человек больше штата управления международных организаций, которым в союзном министерстве руководил Козырев. Республиканский МИД воспринимался как «отстойник» для дипломатов, карьера которых не задалась. Министерство занималось визами и приемом второстепенных иностранных делегаций.
Новое российское руководство внешней политикой не интересовалось, полно было иных забот и проблем.
Председатель Верховного Совета России Борис Ельцин, возможно, только подписав указ о назначении Козырева, и узнал, что у него есть собственное Министерство иностранных дел. Козырев не мог даже дозвониться до главы российского правительства Ивана Степановича Силаева. Линия прямой связи ему не полагалась, а трубку «второй вертушки» (аппарат правительственной городской автоматической телефонной станции АТС-2) снимал секретарь в приемной. Он любезно отвечал, что преседатель Совета министров чудовищно занят, и обещал доложить о звонке.
Но Козырев проявил характер и инициативу. Он сумел стать полезным и нужным Ельцину, когда взял на себя подготовку его зарубежных визитов, которые до того организовывались дилетантски. Кроме того, он боролся против существовавшей тогда на Западе «горбимании», уверенности в том, что в Москве можно разговаривать только с Горбачевым. Козырев доказывал, что Западу уже пора иметь дело с Ельциным.
На следующий день после распада Советского Союза Андрей Козырев проснулся министром иностранных дел великой державы, у которой еще не было внешней политики. И никто твердо не знал, какой она должна быть.
Сам для себя задачу он сформулировал так: в сжатые сроки создать благоприятную внешнеполитическую среду для реформ в стране. Ему подыскали цитату из Столыпина, которая ему понравилась: «Будут здоровые и крепкие корни у государства, поверьте, и слова русского правительства совсем иначе зазвучат перед Европой и перед целым миром».
— Я помню, что в те дни был какой-то сумасшедший дом, — вспоминает Козырев. — Все бегали с бумагами и пытались решить неотложные вопросы. Едва здоровались друг с другом. Я прибегал к Ельцину и говорил: то-то и то-то происходит, срочно нужно ваше решение.
Андрей Козырев стал первым за многие десятилетия министром иностранных дел России, который самостоятельно определял внешнюю политику страны. Горбачев этого своим министрам не разрешал. Ельцин первые годы международными делами занимался мало и дал Козыреву карт-бланш.
Много лет Козырев был лицом новой России, и это было хорошее лицо с располагающей улыбкой.
Весь мир с интересом присматривался к новой фигуре.
Министр говорил тихо, не повышал голоса, всегда сохранял спокойствие. Вскоре выяснилось, что молодой человек с манерами круглого отличника, карьерный дипломат, избегающий конфликтов и склонный к компромиссам, на самом деле обладает твердым характером и может и умеет быть жестким.
Он летал в районы боевых действий — в Боснию, Нагорный Карабах, Афганистан, демонстрируя личную смелость. Он был лишен кабинетной трусости, свойственной аппаратным чиновникам, не решающимся в нужный момент сказать: «нет». Он не говорил «нет» только одному человеку — президенту Борису Ельцину.
Казалось, что Андрей Козырев и по возрасту, и по складу характера не может входить в тесный круг ближайших друзей Бориса Ельцина. Но президент часто повторял:
— Андрей — профессионал, дипломат.
Это было уважение провинциала к столичной штучке, к человеку, который владеет иностранными языками, запросто ездит за границу, знает, как с иностранцами разговаривать. Президент приблизил к себе министра. Приглашал домой, на дачу.
Больше всего Козырев страдал от неразберихи в формировавшемся государственном аппарате, когда совершенно неожиданные люди, пользуясь своей близостью к президенту, влезали в международные дела, подписывали ни с кем не согласованные указы и распоряжения или же что-то внушали Борису Николаевичу по внешнеполитической части.
Это были не просто ведомственные дрязги, речь шла о направлении внешней политики.
Козыреву ставили в вину стремление дружить с Соединенными Штатами, упрекали за отсутствие интереса к Востоку, Ближнему Востоку, в частности. Он, правда, неизменно отвечал, что это миф, будто он занимался только отношениями с Америкой, а остальной мир забыл.
Конечно, после распада Советского Союза практически полностью изменилась политика Москвы в отношении прежних союзников. Прекратились, например, дружественные отношения с воинственнным Ираком, зато Москва восстановила дипломатические отношения с богатой и стабильной Саудовской Аравией.
Козырев действительно был сторонником стратегического партнерства с Западом, считая, что это лучший выбор с точки зрения национально-государственных интересов России.
На первых порах это почти всем понравилось. В 1991—1992 годах в стране практически не было антиамериканских настроений, все надеялись на теснейшее сотрудничество с Западом.
Потом появились разочарование, сомнения и подозрения: почему они с нами так обращаются? Почему они много обещают, но мало чем реально помогают? И вообще Запад навязывает нам такой экономический курс, который привел нас к упадку.
РУЦКОМУ НЕ УДАЛОСЬ ПОРАБОТАТЬ С АЛЬБЕРТОМ ГОРОМ
Во время переговоров в Вашингтоне Козырев объяснял американцам, что в правительстве он один — сторонник партнерства с Соединенными Штатами. Нужно подключать к сотрудничеству главу правительства Виктора Степановича Черномырдина, чтобы у него было личное отношение к российско-американским контактам. Лучше всего создать совместную комиссию, которую возглавляли бы Гор и Черномырдин.
В окружении вице-президента США эта идея понравилась. И Клинтон с удовольствием поддержал план создания совместной комиссии.
Встреча Ельцина и Клинтона началась 3 апреля 1993 года, в субботу, в канадском городе Ванкувере. Сначала они беседовали в узком кругу, чтобы установить контакты, наладить личные отношения, необходимые для работы.
Клинтон сообщил, что его правительство выделило шесть миллионов долларов на строительство жилья для офицеров, которых спешно вывели из Прибалтики. Ельцин возразил: этого слишком мало.
— Они же живут в палатках, Билл, в палатках!
Борис Николаевич заговорил об отмене поправки Джексона-Вэника, недели порабощенных стран (объявленной в 1959 году в поддержку государств социалистического блока, оказавшихся под советским контролем) и других реликтов «холодной войны», которые не имели практического влияния на двусторонние отношения, но были крайне неприятны для России.
Вечером Ельцин, по подсчетам Строуба Тэлбота, осушил три стопки шотландского виски, затем четыре бокала вина. Почти ничего не ел. Не только американцы, но и российские помощники Ельцина с опаской посматривали на него.
Клинтон решил, что настало время договориться о создании двусторонней комиссии под руководством Гора и Черномырдина. Объяснив, о чем идет речь, Клинтон добавил, что комиссию должен возглавлять вице-президент.
— Нет! — взорвался Ельцин.
Присутствовавшие на переговорах замерли. Клинтон сразу понял, в чем дело.
— Подожди, Борис, — добавил он, улыбаясь. — Дай мне закончить. Я говорю о моем вице-президенте, об Але Горе, а не о твоем. С российской стороны комиссию будет возглавлять премьер-министр Черномырдин.
Когда Ельцину перевели, он одобрительно кивнул:
— Отличная идея, Билл!
Вечером советники американского президента обсуждали невеселые перспективы сотрудничества с российским президентом, который так сильно злоупотребляет горячительными напитками. Клинтон воспринимал поведение российского президента благодушно.
— У меня есть опыт, — заметил он, имея в виду, что сам вырос с отчимом, который сильно пил.
Сразу же возникла проблема, которая останется нерешенной на протяжении всех этих лет: участие России в строительстве ядерного объекта в Иране.
Ельцин отстаивал право России на строительство, считая американские возражения еще одной дискриминационной мерой времен «холодной войны».
Американцы изложили свою позицию. Они могут помочь в конверсии огромного российского военно-промышленного комплекса и побудить американские космические компании запускать свои спутники на советских ракетах, которые создавались для военных целей. Но для этого Россия должна взять на себя стандартные обязательства по нераспространению ядерных и ракетных технологий и строго контролировать свой экспорт.
В конечном итоге Россия получит больше денег от американских компаний, чем от правительства Ирана. Не говоря о том, что едва ли Россия заинтересована в превращении Ирана в ядерное государство. Ельцин стоял на своем: Соединенные Штаты не имеют права мешать России экспортировать свои мирные ядерные технологии.
В конце концов удалось договориться.
Секретные соглашения позволяли Москве завершить поставки оружия Ирану, обещанные еще в восьмидесятых годах.
Продавать Тегерану оружие — дело выгодное, но Иран включен в американский список стран, поддерживающих международный терроризм. И в Соединенных Штатах в 1992 году был принят закон Гора — Маккейна, который предусматривает санкции против любого государства, поставляющего оружие странам, внесенным в этот список.
Росийское правительство обязалось не заключать новых контрактов, а Клинтон обещал позаботиться о том, чтобы Россия не подверглась санкциям за продажу оружия Ирану, то есть для России было сделано исключение.
Эта история выплыла на свет божий осенью 2000 года, накануне президентских выборов в США, когда республиканцы обвинили кандидата от демократической партии Ала Гора (соавтора этого закона!) в том, что он нарушил американское законодательство, заключив такую сделку с Россией…
На переговорах Ельцин вел себя очень активно и, по мнению американцев, агрессивно. Он словно пытался показать не только американцам, но и российской делегации, что нисколько не заискивает перед американцами, но, напротив, навязывает им свою повестку дня.
Тэлбот даже напомнил Клинтону, что он должен быть более активен, чтобы не повторилась история с Хрущевым и Кеннеди. На встрече в Вене Хрущев решил, что новый американский президент — мальчишка, с которым можно не считаться.
Билл Клинтон сохранял спокойствие. Он считал, что Ельцину просто необходимо устроить этот спектакль. В реальности он понимает, насколько он нуждается в помощи и поддержке Соединенных Штатов.
Когда американский министр финансов Ллойд Бентсен излагал план помощи России, Борис Ельцин написал ему записку. Бентсен, не зная русского языка, передал ее Тэлботу. Тот перевел слова Ельцина: «Хорошо было бы получить пятьсот миллионов долларов до 25 апреля».
На 25 апреля был назначен референдум, на котором гражданам России предстояло ответить на четыре вопроса:
Ельцин победил и без американских денег.
За ходом референдума в России Клинтон следил так внимательно, словно это были американские выборы. Когда стали известны результаты, он от души поздравил Ельцина.
В июле в Токио на встрече семи наиболее развитых стран Ельцин был в отличной форме, хорошо выступал. Страны семерки договорились, что Россия получит массированную помощь. Но российское правительство должно снизить инфляцию и государственные расходы, разработать разумную налоговую систему, принять законы, защищающие частную собственность, и эффективно бороться с коррупцией.
Правда, некоторые американцы сильно сомневались, что западные деньги помогут России. Либо российское правительство не выполнит условия предоставления помощи, либо огромные средства окажутся в руках насквозь коррумпированной системы.
Выделению денег в конгрессе сопротивлялись те, кто получал информацию, что Ельцин сильно пьет, страдает депрессией и не очень здоров: у него болит сердце, скачет давление. И что депутаты во главе с Хасбулатовым намерены дать президенту бой.
Когда 21 сентября Ельцин распустил съезд народных депутатов и Верховный Совет и назначил новые выборы, Клинтон ему позвонил. Американского президента уговаривали быть осторожнее и просить Ельцина держаться в рамках конституции: вдруг завтра его должность займет другой человек.
Но Клинтон считал, что Ельцин прав и нуждается в поддержке. Он разговаривал с Борисом Николаевичем тепло и сердечно.
Повесив трубку, Клинтон сказал:
— Это главная битва в его жизни. И он уверен, что победит.
На американцев производили большое впечатление репортажи Си-эн-эн из Москвы. Толпы вокруг Верховного Совета кричали «Бей жидов, спасай Россию!» и поднимали лозунги «Евреи, вон из Кремля!». Американцы в принципе не могли поддержать Руцкого с Хасбулатовым.
В окружении вице-президента США эта идея понравилась. И Клинтон с удовольствием поддержал план создания совместной комиссии.
Встреча Ельцина и Клинтона началась 3 апреля 1993 года, в субботу, в канадском городе Ванкувере. Сначала они беседовали в узком кругу, чтобы установить контакты, наладить личные отношения, необходимые для работы.
Клинтон сообщил, что его правительство выделило шесть миллионов долларов на строительство жилья для офицеров, которых спешно вывели из Прибалтики. Ельцин возразил: этого слишком мало.
— Они же живут в палатках, Билл, в палатках!
Борис Николаевич заговорил об отмене поправки Джексона-Вэника, недели порабощенных стран (объявленной в 1959 году в поддержку государств социалистического блока, оказавшихся под советским контролем) и других реликтов «холодной войны», которые не имели практического влияния на двусторонние отношения, но были крайне неприятны для России.
Вечером Ельцин, по подсчетам Строуба Тэлбота, осушил три стопки шотландского виски, затем четыре бокала вина. Почти ничего не ел. Не только американцы, но и российские помощники Ельцина с опаской посматривали на него.
Клинтон решил, что настало время договориться о создании двусторонней комиссии под руководством Гора и Черномырдина. Объяснив, о чем идет речь, Клинтон добавил, что комиссию должен возглавлять вице-президент.
— Нет! — взорвался Ельцин.
Присутствовавшие на переговорах замерли. Клинтон сразу понял, в чем дело.
— Подожди, Борис, — добавил он, улыбаясь. — Дай мне закончить. Я говорю о моем вице-президенте, об Але Горе, а не о твоем. С российской стороны комиссию будет возглавлять премьер-министр Черномырдин.
Когда Ельцину перевели, он одобрительно кивнул:
— Отличная идея, Билл!
Вечером советники американского президента обсуждали невеселые перспективы сотрудничества с российским президентом, который так сильно злоупотребляет горячительными напитками. Клинтон воспринимал поведение российского президента благодушно.
— У меня есть опыт, — заметил он, имея в виду, что сам вырос с отчимом, который сильно пил.
Сразу же возникла проблема, которая останется нерешенной на протяжении всех этих лет: участие России в строительстве ядерного объекта в Иране.
Ельцин отстаивал право России на строительство, считая американские возражения еще одной дискриминационной мерой времен «холодной войны».
Американцы изложили свою позицию. Они могут помочь в конверсии огромного российского военно-промышленного комплекса и побудить американские космические компании запускать свои спутники на советских ракетах, которые создавались для военных целей. Но для этого Россия должна взять на себя стандартные обязательства по нераспространению ядерных и ракетных технологий и строго контролировать свой экспорт.
В конечном итоге Россия получит больше денег от американских компаний, чем от правительства Ирана. Не говоря о том, что едва ли Россия заинтересована в превращении Ирана в ядерное государство. Ельцин стоял на своем: Соединенные Штаты не имеют права мешать России экспортировать свои мирные ядерные технологии.
В конце концов удалось договориться.
Секретные соглашения позволяли Москве завершить поставки оружия Ирану, обещанные еще в восьмидесятых годах.
Продавать Тегерану оружие — дело выгодное, но Иран включен в американский список стран, поддерживающих международный терроризм. И в Соединенных Штатах в 1992 году был принят закон Гора — Маккейна, который предусматривает санкции против любого государства, поставляющего оружие странам, внесенным в этот список.
Росийское правительство обязалось не заключать новых контрактов, а Клинтон обещал позаботиться о том, чтобы Россия не подверглась санкциям за продажу оружия Ирану, то есть для России было сделано исключение.
Эта история выплыла на свет божий осенью 2000 года, накануне президентских выборов в США, когда республиканцы обвинили кандидата от демократической партии Ала Гора (соавтора этого закона!) в том, что он нарушил американское законодательство, заключив такую сделку с Россией…
На переговорах Ельцин вел себя очень активно и, по мнению американцев, агрессивно. Он словно пытался показать не только американцам, но и российской делегации, что нисколько не заискивает перед американцами, но, напротив, навязывает им свою повестку дня.
Тэлбот даже напомнил Клинтону, что он должен быть более активен, чтобы не повторилась история с Хрущевым и Кеннеди. На встрече в Вене Хрущев решил, что новый американский президент — мальчишка, с которым можно не считаться.
Билл Клинтон сохранял спокойствие. Он считал, что Ельцину просто необходимо устроить этот спектакль. В реальности он понимает, насколько он нуждается в помощи и поддержке Соединенных Штатов.
Когда американский министр финансов Ллойд Бентсен излагал план помощи России, Борис Ельцин написал ему записку. Бентсен, не зная русского языка, передал ее Тэлботу. Тот перевел слова Ельцина: «Хорошо было бы получить пятьсот миллионов долларов до 25 апреля».
На 25 апреля был назначен референдум, на котором гражданам России предстояло ответить на четыре вопроса:
1. Доверяете ли вы президенту Российской Федерации Б.Н. Ельцину?Полмилларда долларов, которые можно было бы пустить на выплату зарплат и пенсий, помогли бы президенту Ельцину улучшить настроение людей. Но министр финансов не ответил на его записку. Даже Клинтон не мог выделить полмиллиарда без санкции конгресса.
2. Одобряете ли вы социально-экономическую политику, осуществляемую президентом и правительством России с 1992 года?
3. Считаете ли вы необходимым проведение досрочных выборов президента России?
4. Считаете ли вы необходимым проведение досрочных выборов народных депутатов России?
Ельцин победил и без американских денег.
За ходом референдума в России Клинтон следил так внимательно, словно это были американские выборы. Когда стали известны результаты, он от души поздравил Ельцина.
В июле в Токио на встрече семи наиболее развитых стран Ельцин был в отличной форме, хорошо выступал. Страны семерки договорились, что Россия получит массированную помощь. Но российское правительство должно снизить инфляцию и государственные расходы, разработать разумную налоговую систему, принять законы, защищающие частную собственность, и эффективно бороться с коррупцией.
Правда, некоторые американцы сильно сомневались, что западные деньги помогут России. Либо российское правительство не выполнит условия предоставления помощи, либо огромные средства окажутся в руках насквозь коррумпированной системы.
Выделению денег в конгрессе сопротивлялись те, кто получал информацию, что Ельцин сильно пьет, страдает депрессией и не очень здоров: у него болит сердце, скачет давление. И что депутаты во главе с Хасбулатовым намерены дать президенту бой.
Когда 21 сентября Ельцин распустил съезд народных депутатов и Верховный Совет и назначил новые выборы, Клинтон ему позвонил. Американского президента уговаривали быть осторожнее и просить Ельцина держаться в рамках конституции: вдруг завтра его должность займет другой человек.
Но Клинтон считал, что Ельцин прав и нуждается в поддержке. Он разговаривал с Борисом Николаевичем тепло и сердечно.
Повесив трубку, Клинтон сказал:
— Это главная битва в его жизни. И он уверен, что победит.
На американцев производили большое впечатление репортажи Си-эн-эн из Москвы. Толпы вокруг Верховного Совета кричали «Бей жидов, спасай Россию!» и поднимали лозунги «Евреи, вон из Кремля!». Американцы в принципе не могли поддержать Руцкого с Хасбулатовым.
ДРУЖИТЬ ИЛИ ССОРИТЬСЯ?
Ключевым вопросом в российско-американских отношениях в середине девяностых стало расширение НАТО на восток.
Восточноевропейские страны попросили принять их в Североантлатический блок, практически сразу после того как им удалось выйти из-под опеки Москвы.
Администрация Буша говорила советским руководителям, что НАТО не выйдет за рамки единой Германии. Но освободившиеся от социализма государства Центральной и Восточной Европы запротестовали.
Президент Билл Клинтон всерьез задумался о расширении НАТО в апреле 1993 года во время открытия музея Холокоста в Вашингтоне. Пока не начались выступления, воспользовавшись минуткой, Вацлав Гавел и Лех Валенса, президенты Чехии и Польши, буквально загнали Клинтона в угол и стали убеждать принять их страны в НАТО.
Прежний президент Джордж Буш не прислушался к их пожеланиям. Клинтон, который всего три месяца находился в Белом доме, был более внимателен к восточноевропейским гостям.
В Москве сразу же выступили против.
Правда, в августе 1993 года во время визита в Варшаву Ельцин вдруг сказал, что Россия не станет возражать против вступления Польши в НАТО. Российские дипломаты были поражены. Они не ожидали, что Ельцин это скажет. Поэтому они настоятельно просили американцев не принимать в Североатлантический союз страны Восточной Европы, иначе двусторонние отношения просто рухнут.
В администрации Клинтона мнения разделились.
Противником расширения НАТО было министерство обороны Соединенных Штатов. Министр Лес Аспин считал, что окончание «холодной войны» вообще позволяет вернуть американские войска, находящиеся в Европе, домой. Его заместитель Уильям Перри боялся, что расширение НАТО еще и помешает сокращению российской армии и Российского военно-промышленного комплекса. Американские военные не горели желанием не только снабжать оружием и учить отсталые восточноевропейские армии, но и влезать во все европейские конфликты.
Когда Лес Аспин ушел с поста министра, занявший его место Уильям Перри не скрывал, что хотел бы отложить расширение НАТО лет на десять. Перри и председатель комитета начальников штабов генерал Джон Шаликашвили (он родился в Польше, его отец — грузин, мать — русская) специально пришли к Клинтону и просили его отложить это насколько возможно.
В Белом доме не хотели наносить удар по Ельцину, поэтому вопрос о расширении НАТО был отложен. Государственный секретарь Уоррен Кристофер уведомил об этом Ельцина в Завидове. Вместо вступления в Североатлантический блок Восточной Европе предложат присоединиться к программе «Партнерство ради мира».
— Гениально! — с энтузиазмом откликнулся Ельцин. — Передайте Биллу, что это отличное решение.
Польше, Венгрии и Чехии предстояло в ближайшие три года изведать все муки ревности и оскорбленного национального достоинства. Они с горечью убедились в том, что ни для Западной Европы, ни для России, ни, тем более, для Соединенных Штатов отношения с Восточной Европой не принадлежат к числу приоритетных. Главным партнером Запада остается Россия, и Запад понимает, как важно показать русским, что никто не пытается их изолировать.
Восточноевропейские страны попросили принять их в Североантлатический блок, практически сразу после того как им удалось выйти из-под опеки Москвы.
Администрация Буша говорила советским руководителям, что НАТО не выйдет за рамки единой Германии. Но освободившиеся от социализма государства Центральной и Восточной Европы запротестовали.
Президент Билл Клинтон всерьез задумался о расширении НАТО в апреле 1993 года во время открытия музея Холокоста в Вашингтоне. Пока не начались выступления, воспользовавшись минуткой, Вацлав Гавел и Лех Валенса, президенты Чехии и Польши, буквально загнали Клинтона в угол и стали убеждать принять их страны в НАТО.
Прежний президент Джордж Буш не прислушался к их пожеланиям. Клинтон, который всего три месяца находился в Белом доме, был более внимателен к восточноевропейским гостям.
В Москве сразу же выступили против.
Правда, в августе 1993 года во время визита в Варшаву Ельцин вдруг сказал, что Россия не станет возражать против вступления Польши в НАТО. Российские дипломаты были поражены. Они не ожидали, что Ельцин это скажет. Поэтому они настоятельно просили американцев не принимать в Североатлантический союз страны Восточной Европы, иначе двусторонние отношения просто рухнут.
В администрации Клинтона мнения разделились.
Противником расширения НАТО было министерство обороны Соединенных Штатов. Министр Лес Аспин считал, что окончание «холодной войны» вообще позволяет вернуть американские войска, находящиеся в Европе, домой. Его заместитель Уильям Перри боялся, что расширение НАТО еще и помешает сокращению российской армии и Российского военно-промышленного комплекса. Американские военные не горели желанием не только снабжать оружием и учить отсталые восточноевропейские армии, но и влезать во все европейские конфликты.
Когда Лес Аспин ушел с поста министра, занявший его место Уильям Перри не скрывал, что хотел бы отложить расширение НАТО лет на десять. Перри и председатель комитета начальников штабов генерал Джон Шаликашвили (он родился в Польше, его отец — грузин, мать — русская) специально пришли к Клинтону и просили его отложить это насколько возможно.
В Белом доме не хотели наносить удар по Ельцину, поэтому вопрос о расширении НАТО был отложен. Государственный секретарь Уоррен Кристофер уведомил об этом Ельцина в Завидове. Вместо вступления в Североатлантический блок Восточной Европе предложат присоединиться к программе «Партнерство ради мира».
— Гениально! — с энтузиазмом откликнулся Ельцин. — Передайте Биллу, что это отличное решение.
Польше, Венгрии и Чехии предстояло в ближайшие три года изведать все муки ревности и оскорбленного национального достоинства. Они с горечью убедились в том, что ни для Западной Европы, ни для России, ни, тем более, для Соединенных Штатов отношения с Восточной Европой не принадлежат к числу приоритетных. Главным партнером Запада остается Россия, и Запад понимает, как важно показать русским, что никто не пытается их изолировать.
РАЗГОВОР В ТУАЛЕТЕ
8 января 1994 года Клинтон вылетел в Европу. Он только что похоронил свою мать Вирджинию Келли в Арканзасе. Билл чувствовал себя совершенно опустошенным. Обычно во время полета помощники что-то рассказывают президенту, готовя к переговорам. На сей раз его оставили в покое.
Потом он все же собрал в своем салоне Кристофера, советника по национальной безопасности Лэйка и Тэлбота. Он хотел посоветоваться. Любое решение относительно НАТО кого-то обидит: либо восточноевропейцев, либо русских.
Клинтон сказал, что расширение НАТО все равно состоится. Вопрос в том, когда и как. Если не спешить с окончательной датой, то остается некоторая свобода рук.
Кристофер напомнил о том, что нельзя раздражать русских. Лэйк высказался в пользу европейцев.
В Москве посол Томас Пикеринг по случаю приезда Клинтона устроил прием в своей резиденции Спасо-хаус. Пригласили всех значимых российских политиков, кроме Жириновского, хотя он только что добился огромного успеха на выборах. Самой заметной фигурой был генерал Александр Иванович Лебедь. Ему дали возможность поговорить с Клинтоном.
Ельцин устроил в честь Клинтона большой обед. Сменилось двадцать четыре блюда (американцы подсчитали). Ельцин хлопнул несколько стопок водки и пять бокалов вина. Он очень развеселился. Преподнес Клинтону фарфоровую фигурку президента с саксофоном в руках. Велел принести настоящий саксофон и попросил Клинтона сыграть. Кроме того, он вволю поиздевался над Козыревым за его нескрываемый интерес к слабому полу. Затем попытался проехаться по поводу Кристофера.
Во время визита Ельцин сказал Клинтону, что Гайдар из правительства переходит в Государственную Думу. Гайдар возглавил фракцию партии «Выбор России» и будет проводить президентскую политику в парламенте. Но у американцев были другие сведения: Гайдара и министра финансов Бориса Федорова просто убирают из правительства.
Сотрудники американской делегации были огорчены. Ельцин убирает из правительства фигуры, которые были важны для получения западной помощи: мировое общественное мнение, политики и финансисты их знают и им верят. Может быть, попросить Клинтона уговорить Ельцина не увольнять министров, которые для всего мира олицетворяют российские реформы?
Во время официального обеда Строуб Тэлбот послал Клинтону записку: нужно немедленно поговорить. После обеда, когда гостей повели на концерт, агент секретной службы тихо сказал Тэлботу:
— Босс желает вас видеть. Он в туалете.
Тэлбот прошел в мужскую уборную. Возле двери стоял еще один агент, который не позволял российским гостям войти. Тэлбот передал Клинтону просьбу аккуратно высказаться относительно судьбы Егора Гайдара и Бориса Федорова.
— Я это сделаю, — согласился Клинтон. — Но я понимаю, как все непросто. Политика мешает экономике.
Ельцин выслушал американского президента и остался при своем мнении.
16 января 1994 года Гайдар подал в отставку с поста первого вице-премьера. Он окончательно покинул правительство. Через несколько дней ушел и Борис Федоров.
Настал момент, когда американцев стали уговаривать перестать поддерживать Ельцина и переориентироваться на другие фигуры. Его уже называли конченым человеком, утратившим популярность в стране. Но Клинтон не хотел этого делать.
Клинтон — политик с сильно развитой интуицией. И он ценил Ельцина, который тоже наделен точными политическими инстинктами.
Да и Хилари Клинтон, которую почему-то не очень любили в России, говорила мужу:
— Давай посмотрим на Тайвань, на Южную Корею. Как трудно они шли к демократии после стольких лет диктатуры. Если сравнить Россию с азиатскими странами, все не так плохо. Русским надо дать время…
В 1994 году Ельцин настаивал на равноправном участии России в совещании семи наиболее развитых стран. И вообще упорно именовал ее «большой восьмеркой». Клинтон считал правильным пригласить Ельцина не в качестве гостя, а равноправным участником встречи, чтобы избавить русских от ощущения, будто ими пренебрегают.
Потом он все же собрал в своем салоне Кристофера, советника по национальной безопасности Лэйка и Тэлбота. Он хотел посоветоваться. Любое решение относительно НАТО кого-то обидит: либо восточноевропейцев, либо русских.
Клинтон сказал, что расширение НАТО все равно состоится. Вопрос в том, когда и как. Если не спешить с окончательной датой, то остается некоторая свобода рук.
Кристофер напомнил о том, что нельзя раздражать русских. Лэйк высказался в пользу европейцев.
В Москве посол Томас Пикеринг по случаю приезда Клинтона устроил прием в своей резиденции Спасо-хаус. Пригласили всех значимых российских политиков, кроме Жириновского, хотя он только что добился огромного успеха на выборах. Самой заметной фигурой был генерал Александр Иванович Лебедь. Ему дали возможность поговорить с Клинтоном.
Ельцин устроил в честь Клинтона большой обед. Сменилось двадцать четыре блюда (американцы подсчитали). Ельцин хлопнул несколько стопок водки и пять бокалов вина. Он очень развеселился. Преподнес Клинтону фарфоровую фигурку президента с саксофоном в руках. Велел принести настоящий саксофон и попросил Клинтона сыграть. Кроме того, он вволю поиздевался над Козыревым за его нескрываемый интерес к слабому полу. Затем попытался проехаться по поводу Кристофера.
Во время визита Ельцин сказал Клинтону, что Гайдар из правительства переходит в Государственную Думу. Гайдар возглавил фракцию партии «Выбор России» и будет проводить президентскую политику в парламенте. Но у американцев были другие сведения: Гайдара и министра финансов Бориса Федорова просто убирают из правительства.
Сотрудники американской делегации были огорчены. Ельцин убирает из правительства фигуры, которые были важны для получения западной помощи: мировое общественное мнение, политики и финансисты их знают и им верят. Может быть, попросить Клинтона уговорить Ельцина не увольнять министров, которые для всего мира олицетворяют российские реформы?
Во время официального обеда Строуб Тэлбот послал Клинтону записку: нужно немедленно поговорить. После обеда, когда гостей повели на концерт, агент секретной службы тихо сказал Тэлботу:
— Босс желает вас видеть. Он в туалете.
Тэлбот прошел в мужскую уборную. Возле двери стоял еще один агент, который не позволял российским гостям войти. Тэлбот передал Клинтону просьбу аккуратно высказаться относительно судьбы Егора Гайдара и Бориса Федорова.
— Я это сделаю, — согласился Клинтон. — Но я понимаю, как все непросто. Политика мешает экономике.
Ельцин выслушал американского президента и остался при своем мнении.
16 января 1994 года Гайдар подал в отставку с поста первого вице-премьера. Он окончательно покинул правительство. Через несколько дней ушел и Борис Федоров.
Настал момент, когда американцев стали уговаривать перестать поддерживать Ельцина и переориентироваться на другие фигуры. Его уже называли конченым человеком, утратившим популярность в стране. Но Клинтон не хотел этого делать.
Клинтон — политик с сильно развитой интуицией. И он ценил Ельцина, который тоже наделен точными политическими инстинктами.
Да и Хилари Клинтон, которую почему-то не очень любили в России, говорила мужу:
— Давай посмотрим на Тайвань, на Южную Корею. Как трудно они шли к демократии после стольких лет диктатуры. Если сравнить Россию с азиатскими странами, все не так плохо. Русским надо дать время…
В 1994 году Ельцин настаивал на равноправном участии России в совещании семи наиболее развитых стран. И вообще упорно именовал ее «большой восьмеркой». Клинтон считал правильным пригласить Ельцина не в качестве гостя, а равноправным участником встречи, чтобы избавить русских от ощущения, будто ими пренебрегают.