И вот еще три столетия русской истории. Рубеж третьего тысячелетия и одна из самых суровых годовщин – 60 лет со дня начала Великой Отечественной войны. Двадцать семь (сорок?) миллионов погибших. Все еще не похороненных. Не названных поименно. Не почтенных памятью.
А 19 июня 2001-го проходит очередное заседание Комиссии по монументальному искусству при Московской городской думе: какие очередные памятники ставить и какие не ставить в Москве. Из семи представленных к обсуждению проектов – ни одного, связанного с наступающим Днем памяти и скорби. Ни одного! Предложение «о возведении скульптурной композиции в действующем фонтане у Большого Московского государственного цирка» (пять фигурок акробатов и клоунов), «о возведении памятника народному артисту СССР С. В. Образцову (по инициативе директора Центрального театра кукол), о возведении на пересечении улиц Люблинской и Перервы „памятника воинам-россиянам, погибшим в XX веке в локальных войнах и военных конфликтах“, а „в зеленой зоне напротив дома № 40 по Боровскому шоссе“ – „памятника воинам, погибшим при выполнении воинского долга в республике Афганистан, Чеченской республике и других военных конфликтах“ (с указанием имен погибших и места их гибели).
Другой перечень – напротив памятника Пушкину на Пушкинской площади – монументальная композиция, посвященная лауреатам премии „Легенда века“, учрежденной столичным правительством. Имя каждого отмеченного московским правительством должно заноситься в мраморные анналы, навечно оставаться перед лицом великого поэта.
И, наконец, еще одна „позиция“, ставшая предметом двухчасового обсуждения, главного, вызвавшего самые острые и противоречивые чувства, – „О возведении 15-фигурной скульптурной композиции „Дети – жертвы пороков взрослых“. Вопрос внесен Комитетом по культуре. Место возведения – сквер на Болотной площади. Источник финансирования – скульптурная композиция предлагается в дар городу автором, скульптором М. Шемякиным, гранит и строительные материалы передаются от спонсора – компании „Роснефть“. Хоровод пороков на Царицыном лугу. Именно на нем, в виду Кремля и едва ли не единственной по красоте его панорамы, предлагают поставить памятник – олицетворение всех видов мерзостей, которыми способны отравить детскую жизнь взрослые – взрослые, которые должны отдавать им все свои силы и само существование: родители, учителя, предки, солдаты.
С москвичами эту тему никто не стал обсуждать. Они сами добивались информации и прорывались с письмами. Заключение Президиума Центрального совета Всероссийского общества охраны природы: „Как всему скверу, так и памятнику И.Е. Репину с севера естественным фоном служат святыни Московского Кремля: Успенский, Благовещенский и Архангельский соборы, церковь Иоанна Лествичника и колокольня Ивана Великого. Появление на их фоне всякого рода монументальных упырей и вурдалаков может быть негативно воспринято православными москвичами и трактоваться даже как кощунство... Надеемся, что глубокоуважаемые члены комиссии по монументальному искусству не допустят авторитарного решения данной проблемы“.
Депутаты Московской городской думы И.Ю. Новицкий, И.М. Рукина, Е.Б. Балашов, И.И. Москвин-Тарханов, Г. Лобок говорят: „Разделяем позицию жителей района Якиманка по поводу возможной установки в сквере на Болотной площади скульптурной композиции М. Шемякина „Дети – жертвы пороков взрослых“. Сквер возведен в честь 800-летия Москвы. Это единственное место, где могут гулять дети близлежащих домов. Столь экстравагантная композиция едва ли полезна для детской психики, что подтверждается психологами“. Из обращения к мэру заместителя Московской городской думы А.Н. Крутова: „Кто-то считает, что если М. Шемякин – известный художник и скульптор, то и новая работа талантлива; другое мнение – М. Шемякин совершенно не московский художник, и его скульптура будет выглядеть в городском ландшафте инородным телом; кто-то уверен, что сама мысль „Дети – жертвы пороков взрослых“ странная. Возникает также вопрос: есть ли у города возможность финансирования подобных проектов?“ И как вывод – необходимость широкого обсуждения и не менее широкой публикации его результатов, что „покажет сегодня действие демократических принципов“.
Приведем мнения отдельных москвичей. Коллективное письмо, подписанное в том числе главным врачом 20-й детской больницы, заслуженным врачом России М. Бухрашвили: „Не обсуждая ни идеи, ни художественной ценности скульптурной композиции известного мастера, обращаем ваше внимание на то, что детям противопоказан эмоциональный контакт с трагедийным содержанием данной скульптурной группы, что подтверждают медицинские психологи 20-й детской больницы, находящейся по близости“. И. Рогова: „Наши дети и так видят слишком много ужасов, пороков, жестокости. И воспитывать их надо в красоте, а с пороками бороться другими способами“. Из почты газеты: „В парке, где люди отдыхают, вы решили им устроить шоковую терапию. Что эти уродцы будут формировать в душах детей, как повлияют на беременных?.. Не хотелось, чтобы появились дети – жертвы градоукрашателей“. Л.А. Иванова: „Какой это отдых, если перед глазами такие страшные монстры? Согласна с позицией депутатов, которые считают, что увековечивать надо доброту и порядочность, а не пороки“. 22-летний Михаил Туманов: „Мы не против перемен, но не таких, которые изначально вызывают неприязнь у детей и взрослых... Если Михаил Шемякин еще не понял, что его произведение не вызывает у зрителей даже нейтральных чувств, то я говорю это вслух. Говорю не потому, что хочу его обидеть. А потому, что не хочу видеть его творение в сквере своего детства. По-хорошему не хочу“.
Необходимое для решения вопроса заключение Художественно-экспертного совета по монументальному искусству Министерства культуры от 1 июня отошло от прямого ответа: „При определенной спорности образных характеристик скульптурной композиции ХЭС считает, что предложенная М.М. Шемякиным в дар Москве композиция может быть рассмотрена на заседании Комиссии но монументальному искусству“. Зато на обсуждении комиссии начальник ГлавАПУ А.Р. Воронцов подвел черту: композиция должна быть установлена, и судить о нашем времени будут именно по ней, а не по мнению комиссии. И тем не менее комиссия единогласно высказалась против установления „Жертв пороков взрослых“ на Болотной площади, порекомендовав как место ее размещения парк „Музеон“ около Центрального Дома художника на Крымском валу. Не помогло вполне практическое предложение начальника Отдела охраны художественного наследия Комитета по культуре А.С. Тантлевского огородить композицию забором, на ночь закрывать вообще, а днем допускать туда посетителей только в сопровождении „компетентных экскурсоводов“. На вопрос членов комиссии, учитывались ли и почему вообще не были приняты во внимание мнения москвичей, ответа просто не последовало.
Сегодня Москва переживает настоящий скульптурный бум. Предложения об установке монументов следуют десятками, если не сотнями. Без учета не то что художественной, но и, что не менее существенно для наших дней, финансовой стороны. Средства, которые могли бы пойти на обустройство школ, улучшение, хотя бы минимальное, малообеспеченных семей, почему-то предназначаются на памятники, которых никто не считает, не охраняет и даже количества не знает. В течение года своего существования, несмотря на неоднократные запросы, Комиссия по монументальному искусству не смогла добиться от Комитета по культуре общего списка уже существующих монументов. Такого учета не велось, и никто пока еще не собрался заняться этим стихийным хозяйством. Учреждения, общественные организации каждый на свой лад (и небезуспешно) лоббируют свои проекты. В результате напротив старой Третьяковской галереи появляется работа французского скульптора, едва ли не любительницы (судя по профессиональному уровню) – бюст Ивана Шмелева, никак не вписывающийся в городское пространство. В сад „Эрмитаж“ почему-то буквально втискивается голова Данте, тоже подарок из Италии, явно камерного характера. Около гостиницы „Космос“ оказывается необходимым установить памятник де Голлю, потому что его портрет работы З. Церетели (а речь идет именно о нем) – единственный понравившийся родственникам генерала. Не важна позиция генерала в отношении Советской Армии, французского движения Сопротивления – важен факт подарка городу, лучший путь занять место на его улицах.
Сиюминутные страсти – как же они разменивают и снижают смысл „памяти в бронзе“! Не так давно Москва была городом трех памятников. Великих памятников, к тому же сооруженных на народные средства. Минин и Пожарский, Пушкин, Гоголь – с ними приезжали знакомиться, их знали во всех уголках России. Сегодня глаз равнодушно скользит по густой толпе изваяний, любым путем просачивающихся на все кажущиеся свободными, пригодными и, главное, престижными места. „Надо!“, „Надо!“, „Надо!“. А может быть, как раз не надо? Обманчивое безразличие взгляда в действительности не спасает от воздействия псевдолетописи. От былого ощущения ценности и значительности памятника не остается и следа. Пример тому – аналогичная мода в Нью-Йорке и других американских городах, кстати сказать, сорокалетней давности и давно изжившая себя.
Опаздывать в культурном развитии плохо. Однако здесь речь не о культуре – о масскультуре, по счастью, так трудно совместимой с нашей ментальностью, тем более московской.
„Дети – жертвы пороков взрослых“, уже отлитые в США, уже доставленные в Москву, должны быть установлены к началу сентября 2001 года (по уверенным словам автора) – к началу учебного года и празднику города, детей и знаний.
Как и следовало ожидать, верх взяла точка зрения правительства города, восторженно поддержанная Комитетом по культуре. С большой помпой композиция была открыта, а чтобы сохранить ее от „непродвинутых“ москвичей, сооружена прочная ограда и установлен круглосуточный милицейский пост. История с памятным знаком Российского флота получила свое развитие. У многих народов бытует и по сей день поверье, что женщина в положении должна смотреть только на произведения искусства, слушать красивую музыку, вдыхать запах цветов. Любое впечатление матери неизбежно скажется на психическом развитии ее ребенка. Не менее важны и первые годы детской жизни. В случае с Болотной площадью, в конце концов, можно найти выход: не ходить на сквер, искать жалкие кусочки зелени в окрестных тесно застроенных переулках, а посетителям Третьяковской галереи не заглядывать за старательно охраняемую милицией ограду. Выбор свободен! Но вот как быть с народной памятью, той самой, на которой формируется человеческое сознание и главное – ответственность за собственную позицию в жизни?
Еще одно предложение по той же Болотной площади. В 1941-м, в период самых жестоких налетов фашистской авиации на город, был уничтожен прямым попаданием зенитный расчет, располагавшийся у въезда на Каменный мост – последний огневой рубеж перед Кремлем. Уничтожен полностью. Одиннадцать бойцов... Предложение сводилось к тому, чтобы поставить на этом месте памятный знак с именами всех погибших. И жесткий ответ Комитета по культуре: „ИМ“ (надо понимать, защитникам Москвы) отведено место на Поклонной горе и еще есть знак в Крылатском. Вполне достаточно, иначе „ОНИ“ заполонят весь город: мы же не на кладбище! Комитет по культуре Москвы и те, кто отдал за город свою жизнь...
Это было удивительное и совершенно незнакомое ощущение. На чистеньких нарядных улицах Варшавы, так старавшейся оправдывать свое имя „восточного Парижа“, в толпе старательно следовавших европейской моде горожан, среди нарядных кафе-„кавярен“, охотно выставлявших теплым временам столики на тротуары, стены домов то тут, то там были высветлены „зничами“ – налитыми стеарином стеклянными лампадками с зажженными фитильками. Одни „зничи“ горели – значит, кто-то поправил их совсем недавно, другие гасли, и вместо пламени около них оставались самые скромные букетики цветов. Под простой надписью на дощечке: „Здесь такого-то числа такого-то года было убито столько-то человек“. Даже без имен. Просто дата и число. Память о тех, кому отказала в праве на жизнь немецкая оккупация. Так было через четверть века после окончания Второй мировой, так оставалось и спустя полвека.
Профессор Станислав Хербст, председатель Польской Ассоциации историков, облеченный всеми научными степенями и званиями, ловит мой удивленный взгляд – до этого он показывал мне дворец, где содержался в плену русский царь Василий Шуйский с братьями; на Новом Святе, в самом центре Варшавы. Объяснение профессора просто. Мы не можем вернуть человеку жизнь, но обязаны этой невозможностью заставить каждого живущего ценить существование каждого существа. И – быть внутренне готовыми к такому же исходу. Если возникнет необходимость: „Ведь они все хотели жить. Они все до конца не расставались с надеждой!“
А мы? Зная все имена? Зная все обстоятельства? Одна из служб МПВО находилась рядом, выходя окнами и на Болотную площадь, и на Софийскую набережную Москвы-реки. Заместитель командующего майор С.Н. Ершов оказался на месте гибели расчета через считаные минуты, подписал подробный рапорт и распорядился похоронить всех в разных местах. Может быть, из соображений секретности.
Решение об установке памятного знака зенитчикам в центре столицы не привлекло внимания журналистов. Краткое упоминание факта. Номер части – 7-я батарея 862-го зенитно-артиллерийского полка. Газета „Россия. Регионы“ одна из немногих отметила, что „необходимые для этого 5 млн. рублей выделит один из банков“. Как предполагается, Первый Республиканский банк.
Но ведь погибшие известны поименно, и среди них несколько москвичей. Может быть, вчерашних школьников из местных школ. А главное – почему „спонсором“ выступает банк, а не город, на этот раз именно бюджетные средства? Ведь люди погибли, защищая Москву, а пять миллионов – сумма, которую легко отпускают на каждый задуманный бюст.
И день гибели – 2 декабря. Когда судьба Москвы еще не была решена. Когда кольцо окружения продолжало стягиваться, а налеты с ошеломляющей педантичностью повторялись каждый день: с 22 часов вечера до 4 утра, и это не считая ассов-одиночек, которые прорывались сквозь воздушный оборонительный пояс круглые сутки, а одиннадцать человек несли бессменную вахту. Их некому было подменить. Они тут же спали. Тут же питались, если им успевали доставлять еду. Да, огромный город был кругом. Кругом были люди, но оторваться от ручек пулемета нельзя было ни на минуту. Просто сегодня как-то стерлись из памяти и те, давние, чужие трудности, которые преодолевались не присутствием заградотрядов, – о них так любят толковать историки, считающие себя искателями правды, – и давно потерянное чувство личной ответственности, собственного долга, в котором никто не отчитывается ни перед каким „высоким“ или „средним“ начальством... Мечущиеся по небу прямо над Кремлем световые стрелы наших прожекторов. Долгие отчаянные очереди зениток. И рвущий душу не страхом – сознанием собственного бессилия гул бомбардировщиков, голоса которых – по типам самолетов – различали все москвичи.
У войны не детское лицо
А 19 июня 2001-го проходит очередное заседание Комиссии по монументальному искусству при Московской городской думе: какие очередные памятники ставить и какие не ставить в Москве. Из семи представленных к обсуждению проектов – ни одного, связанного с наступающим Днем памяти и скорби. Ни одного! Предложение «о возведении скульптурной композиции в действующем фонтане у Большого Московского государственного цирка» (пять фигурок акробатов и клоунов), «о возведении памятника народному артисту СССР С. В. Образцову (по инициативе директора Центрального театра кукол), о возведении на пересечении улиц Люблинской и Перервы „памятника воинам-россиянам, погибшим в XX веке в локальных войнах и военных конфликтах“, а „в зеленой зоне напротив дома № 40 по Боровскому шоссе“ – „памятника воинам, погибшим при выполнении воинского долга в республике Афганистан, Чеченской республике и других военных конфликтах“ (с указанием имен погибших и места их гибели).
Другой перечень – напротив памятника Пушкину на Пушкинской площади – монументальная композиция, посвященная лауреатам премии „Легенда века“, учрежденной столичным правительством. Имя каждого отмеченного московским правительством должно заноситься в мраморные анналы, навечно оставаться перед лицом великого поэта.
И, наконец, еще одна „позиция“, ставшая предметом двухчасового обсуждения, главного, вызвавшего самые острые и противоречивые чувства, – „О возведении 15-фигурной скульптурной композиции „Дети – жертвы пороков взрослых“. Вопрос внесен Комитетом по культуре. Место возведения – сквер на Болотной площади. Источник финансирования – скульптурная композиция предлагается в дар городу автором, скульптором М. Шемякиным, гранит и строительные материалы передаются от спонсора – компании „Роснефть“. Хоровод пороков на Царицыном лугу. Именно на нем, в виду Кремля и едва ли не единственной по красоте его панорамы, предлагают поставить памятник – олицетворение всех видов мерзостей, которыми способны отравить детскую жизнь взрослые – взрослые, которые должны отдавать им все свои силы и само существование: родители, учителя, предки, солдаты.
С москвичами эту тему никто не стал обсуждать. Они сами добивались информации и прорывались с письмами. Заключение Президиума Центрального совета Всероссийского общества охраны природы: „Как всему скверу, так и памятнику И.Е. Репину с севера естественным фоном служат святыни Московского Кремля: Успенский, Благовещенский и Архангельский соборы, церковь Иоанна Лествичника и колокольня Ивана Великого. Появление на их фоне всякого рода монументальных упырей и вурдалаков может быть негативно воспринято православными москвичами и трактоваться даже как кощунство... Надеемся, что глубокоуважаемые члены комиссии по монументальному искусству не допустят авторитарного решения данной проблемы“.
Депутаты Московской городской думы И.Ю. Новицкий, И.М. Рукина, Е.Б. Балашов, И.И. Москвин-Тарханов, Г. Лобок говорят: „Разделяем позицию жителей района Якиманка по поводу возможной установки в сквере на Болотной площади скульптурной композиции М. Шемякина „Дети – жертвы пороков взрослых“. Сквер возведен в честь 800-летия Москвы. Это единственное место, где могут гулять дети близлежащих домов. Столь экстравагантная композиция едва ли полезна для детской психики, что подтверждается психологами“. Из обращения к мэру заместителя Московской городской думы А.Н. Крутова: „Кто-то считает, что если М. Шемякин – известный художник и скульптор, то и новая работа талантлива; другое мнение – М. Шемякин совершенно не московский художник, и его скульптура будет выглядеть в городском ландшафте инородным телом; кто-то уверен, что сама мысль „Дети – жертвы пороков взрослых“ странная. Возникает также вопрос: есть ли у города возможность финансирования подобных проектов?“ И как вывод – необходимость широкого обсуждения и не менее широкой публикации его результатов, что „покажет сегодня действие демократических принципов“.
Приведем мнения отдельных москвичей. Коллективное письмо, подписанное в том числе главным врачом 20-й детской больницы, заслуженным врачом России М. Бухрашвили: „Не обсуждая ни идеи, ни художественной ценности скульптурной композиции известного мастера, обращаем ваше внимание на то, что детям противопоказан эмоциональный контакт с трагедийным содержанием данной скульптурной группы, что подтверждают медицинские психологи 20-й детской больницы, находящейся по близости“. И. Рогова: „Наши дети и так видят слишком много ужасов, пороков, жестокости. И воспитывать их надо в красоте, а с пороками бороться другими способами“. Из почты газеты: „В парке, где люди отдыхают, вы решили им устроить шоковую терапию. Что эти уродцы будут формировать в душах детей, как повлияют на беременных?.. Не хотелось, чтобы появились дети – жертвы градоукрашателей“. Л.А. Иванова: „Какой это отдых, если перед глазами такие страшные монстры? Согласна с позицией депутатов, которые считают, что увековечивать надо доброту и порядочность, а не пороки“. 22-летний Михаил Туманов: „Мы не против перемен, но не таких, которые изначально вызывают неприязнь у детей и взрослых... Если Михаил Шемякин еще не понял, что его произведение не вызывает у зрителей даже нейтральных чувств, то я говорю это вслух. Говорю не потому, что хочу его обидеть. А потому, что не хочу видеть его творение в сквере своего детства. По-хорошему не хочу“.
Необходимое для решения вопроса заключение Художественно-экспертного совета по монументальному искусству Министерства культуры от 1 июня отошло от прямого ответа: „При определенной спорности образных характеристик скульптурной композиции ХЭС считает, что предложенная М.М. Шемякиным в дар Москве композиция может быть рассмотрена на заседании Комиссии но монументальному искусству“. Зато на обсуждении комиссии начальник ГлавАПУ А.Р. Воронцов подвел черту: композиция должна быть установлена, и судить о нашем времени будут именно по ней, а не по мнению комиссии. И тем не менее комиссия единогласно высказалась против установления „Жертв пороков взрослых“ на Болотной площади, порекомендовав как место ее размещения парк „Музеон“ около Центрального Дома художника на Крымском валу. Не помогло вполне практическое предложение начальника Отдела охраны художественного наследия Комитета по культуре А.С. Тантлевского огородить композицию забором, на ночь закрывать вообще, а днем допускать туда посетителей только в сопровождении „компетентных экскурсоводов“. На вопрос членов комиссии, учитывались ли и почему вообще не были приняты во внимание мнения москвичей, ответа просто не последовало.
Сегодня Москва переживает настоящий скульптурный бум. Предложения об установке монументов следуют десятками, если не сотнями. Без учета не то что художественной, но и, что не менее существенно для наших дней, финансовой стороны. Средства, которые могли бы пойти на обустройство школ, улучшение, хотя бы минимальное, малообеспеченных семей, почему-то предназначаются на памятники, которых никто не считает, не охраняет и даже количества не знает. В течение года своего существования, несмотря на неоднократные запросы, Комиссия по монументальному искусству не смогла добиться от Комитета по культуре общего списка уже существующих монументов. Такого учета не велось, и никто пока еще не собрался заняться этим стихийным хозяйством. Учреждения, общественные организации каждый на свой лад (и небезуспешно) лоббируют свои проекты. В результате напротив старой Третьяковской галереи появляется работа французского скульптора, едва ли не любительницы (судя по профессиональному уровню) – бюст Ивана Шмелева, никак не вписывающийся в городское пространство. В сад „Эрмитаж“ почему-то буквально втискивается голова Данте, тоже подарок из Италии, явно камерного характера. Около гостиницы „Космос“ оказывается необходимым установить памятник де Голлю, потому что его портрет работы З. Церетели (а речь идет именно о нем) – единственный понравившийся родственникам генерала. Не важна позиция генерала в отношении Советской Армии, французского движения Сопротивления – важен факт подарка городу, лучший путь занять место на его улицах.
Сиюминутные страсти – как же они разменивают и снижают смысл „памяти в бронзе“! Не так давно Москва была городом трех памятников. Великих памятников, к тому же сооруженных на народные средства. Минин и Пожарский, Пушкин, Гоголь – с ними приезжали знакомиться, их знали во всех уголках России. Сегодня глаз равнодушно скользит по густой толпе изваяний, любым путем просачивающихся на все кажущиеся свободными, пригодными и, главное, престижными места. „Надо!“, „Надо!“, „Надо!“. А может быть, как раз не надо? Обманчивое безразличие взгляда в действительности не спасает от воздействия псевдолетописи. От былого ощущения ценности и значительности памятника не остается и следа. Пример тому – аналогичная мода в Нью-Йорке и других американских городах, кстати сказать, сорокалетней давности и давно изжившая себя.
Опаздывать в культурном развитии плохо. Однако здесь речь не о культуре – о масскультуре, по счастью, так трудно совместимой с нашей ментальностью, тем более московской.
„Дети – жертвы пороков взрослых“, уже отлитые в США, уже доставленные в Москву, должны быть установлены к началу сентября 2001 года (по уверенным словам автора) – к началу учебного года и празднику города, детей и знаний.
Как и следовало ожидать, верх взяла точка зрения правительства города, восторженно поддержанная Комитетом по культуре. С большой помпой композиция была открыта, а чтобы сохранить ее от „непродвинутых“ москвичей, сооружена прочная ограда и установлен круглосуточный милицейский пост. История с памятным знаком Российского флота получила свое развитие. У многих народов бытует и по сей день поверье, что женщина в положении должна смотреть только на произведения искусства, слушать красивую музыку, вдыхать запах цветов. Любое впечатление матери неизбежно скажется на психическом развитии ее ребенка. Не менее важны и первые годы детской жизни. В случае с Болотной площадью, в конце концов, можно найти выход: не ходить на сквер, искать жалкие кусочки зелени в окрестных тесно застроенных переулках, а посетителям Третьяковской галереи не заглядывать за старательно охраняемую милицией ограду. Выбор свободен! Но вот как быть с народной памятью, той самой, на которой формируется человеческое сознание и главное – ответственность за собственную позицию в жизни?
Еще одно предложение по той же Болотной площади. В 1941-м, в период самых жестоких налетов фашистской авиации на город, был уничтожен прямым попаданием зенитный расчет, располагавшийся у въезда на Каменный мост – последний огневой рубеж перед Кремлем. Уничтожен полностью. Одиннадцать бойцов... Предложение сводилось к тому, чтобы поставить на этом месте памятный знак с именами всех погибших. И жесткий ответ Комитета по культуре: „ИМ“ (надо понимать, защитникам Москвы) отведено место на Поклонной горе и еще есть знак в Крылатском. Вполне достаточно, иначе „ОНИ“ заполонят весь город: мы же не на кладбище! Комитет по культуре Москвы и те, кто отдал за город свою жизнь...
Это было удивительное и совершенно незнакомое ощущение. На чистеньких нарядных улицах Варшавы, так старавшейся оправдывать свое имя „восточного Парижа“, в толпе старательно следовавших европейской моде горожан, среди нарядных кафе-„кавярен“, охотно выставлявших теплым временам столики на тротуары, стены домов то тут, то там были высветлены „зничами“ – налитыми стеарином стеклянными лампадками с зажженными фитильками. Одни „зничи“ горели – значит, кто-то поправил их совсем недавно, другие гасли, и вместо пламени около них оставались самые скромные букетики цветов. Под простой надписью на дощечке: „Здесь такого-то числа такого-то года было убито столько-то человек“. Даже без имен. Просто дата и число. Память о тех, кому отказала в праве на жизнь немецкая оккупация. Так было через четверть века после окончания Второй мировой, так оставалось и спустя полвека.
Профессор Станислав Хербст, председатель Польской Ассоциации историков, облеченный всеми научными степенями и званиями, ловит мой удивленный взгляд – до этого он показывал мне дворец, где содержался в плену русский царь Василий Шуйский с братьями; на Новом Святе, в самом центре Варшавы. Объяснение профессора просто. Мы не можем вернуть человеку жизнь, но обязаны этой невозможностью заставить каждого живущего ценить существование каждого существа. И – быть внутренне готовыми к такому же исходу. Если возникнет необходимость: „Ведь они все хотели жить. Они все до конца не расставались с надеждой!“
А мы? Зная все имена? Зная все обстоятельства? Одна из служб МПВО находилась рядом, выходя окнами и на Болотную площадь, и на Софийскую набережную Москвы-реки. Заместитель командующего майор С.Н. Ершов оказался на месте гибели расчета через считаные минуты, подписал подробный рапорт и распорядился похоронить всех в разных местах. Может быть, из соображений секретности.
Решение об установке памятного знака зенитчикам в центре столицы не привлекло внимания журналистов. Краткое упоминание факта. Номер части – 7-я батарея 862-го зенитно-артиллерийского полка. Газета „Россия. Регионы“ одна из немногих отметила, что „необходимые для этого 5 млн. рублей выделит один из банков“. Как предполагается, Первый Республиканский банк.
Но ведь погибшие известны поименно, и среди них несколько москвичей. Может быть, вчерашних школьников из местных школ. А главное – почему „спонсором“ выступает банк, а не город, на этот раз именно бюджетные средства? Ведь люди погибли, защищая Москву, а пять миллионов – сумма, которую легко отпускают на каждый задуманный бюст.
И день гибели – 2 декабря. Когда судьба Москвы еще не была решена. Когда кольцо окружения продолжало стягиваться, а налеты с ошеломляющей педантичностью повторялись каждый день: с 22 часов вечера до 4 утра, и это не считая ассов-одиночек, которые прорывались сквозь воздушный оборонительный пояс круглые сутки, а одиннадцать человек несли бессменную вахту. Их некому было подменить. Они тут же спали. Тут же питались, если им успевали доставлять еду. Да, огромный город был кругом. Кругом были люди, но оторваться от ручек пулемета нельзя было ни на минуту. Просто сегодня как-то стерлись из памяти и те, давние, чужие трудности, которые преодолевались не присутствием заградотрядов, – о них так любят толковать историки, считающие себя искателями правды, – и давно потерянное чувство личной ответственности, собственного долга, в котором никто не отчитывается ни перед каким „высоким“ или „средним“ начальством... Мечущиеся по небу прямо над Кремлем световые стрелы наших прожекторов. Долгие отчаянные очереди зениток. И рвущий душу не страхом – сознанием собственного бессилия гул бомбардировщиков, голоса которых – по типам самолетов – различали все москвичи.
У войны не детское лицо
Привычный слоган: „У войны не женское лицо“ (а как быть с сотнями тысяч связисток, медиков, регулировщиц, сандружинниц, снайперов, летчиц?). И уж тем более не детское. В этом у московских высоких чиновников нет ни малейшего сомнения. Но вот приходят в Комиссию по монументальному искусству время от времени скромные письма пожилых людей, которые не говорят об улучшении своего критического материального положения, ни об установлении льгот – о простой памяти, о детстве, безвозвратно и безвозмездно у них отнятом, которого оказывается в действительности не было. И так же регулярно им в этой памяти отказывают. Чиновники – наотрез, члены Комиссии – с известной скидкой. Мол, памятник школьникам – защитникам Москвы в принципе может быть в столице, но никак не на видном месте, лучше около Дворца детского творчества на Воробьевых горах или в любом детском парке. С педагогическим смыслом.
Военные историки разбираются в истории отдельных воинских подразделений, фронтов, наступлений и отступлений, осуществлявшихся военнослужащими. Вот только наша война была Отечественной и Великой, а это значит, что не миновала она никого и возраст значения в ней не имел. Пример Москвы – один из самых ярких.
Утром 22 июня страна узнала о том, что война уже идет. Первые военкоматовские повестки. Первые добровольцы, в очередях стоявшие перед военкоматами. Организационная неразбериха. И 27-го, спустя всего 5 дней, отъезд на фронт ВСЕХ московских старшеклассников: с десятого по восьмой класс. Школы были закрыты на каникулы. Многие ребята разъехались по пионерским лагерям. Полных списков школьников не существовало: их срочно пытались собрать по классам. Но зато на всех школах висели простенькие объявления о выезде 27-го на оборонные работы. Место сбора мальчишек – площадь Киевского вокзала: их направляли под Смоленск. Для девчонок – Курского: они ехали в Орловскую область. В товарных вагонах, с наспех сколоченными голыми нарами, в немудреной летней одежке и с кулечками домашней еды. Считалось, что на месте назначения их будет ждать кров, питание и рабочие инструменты. Об этом стоит вспомнить и помнить: первыми не дети провожали родителей на фронт – родители провожали детей, большинство, чтобы больше не встретиться никогда.
На железнодорожных путях, в дороге первая встреча с врагом: фашистские самолеты на бреющем полете расстреливали ребячьи составы. Поезда трогались, как только кончался налет, оставляя местным раненых. И убитых.
Местами назначения было поле. Встречающие – почерневшие от бессонницы геодезисты, размечавшие план рвов, которые надо было тут же приниматься копать. Ни о жилье, ни о продовольствии на первых порах разговора не было. Командиры что-то комбинировали, как-то пытались выходить из положения. А ребята учились выполнять норму взрослого землекопа – кубометр грунта в день, девчонкам – половину.
Они так и не узнали, были ли хоть в какой-то мере использованы их труды. Потому что за ними никто не приехал, и пустились они в обратный путь, в Москву, когда на соседних дорогах увидели колонны танков и мотопехоты. Это они уезжали из города школьниками, возвращались взрослыми. Не для того, чтобы выжить, спастись – чтобы отстоять Москву. Без паспортов и документов было легче. Дело приближалось к сентябрю 41-го.
Город не мог помочь им вернуться, но город тут же запросил их помощи. Ушли на восток колхозы. На полях оставался урожай корнеплодов. Кроме ребят, их было некому убрать для Москвы. И те же самые вчерашние школьники отправились на подмосковные поля, под сплошной дождь и ранний в том году снег. Если Москве в тот первый страшный военный год удалось избежать сплошного голода, в этом была заслуга прежде всего ребят. И так вплоть до 16 октября. Правительство со всем аппаратом и обслуживающим персоналом вплоть до части труппы Большого театра умчалось в Куйбышев. Кто-то любой ценой рвался из города по Шоссе Энтузиастов в эвакуацию. Ребята поднялись на ночные дежурства на крыши домов (а до их возвращения той же борьбой с зажигалками занимались и вовсе малыши четвертого – шестого классов). Разбирали завалы разрушенных домов. Первыми вошли во вновь образованные цеха заводов, девочки – в сортировочные госпитали, которыми была полна Москва. Не было слова „не могу“, всегда – „сделаем“.
Не менее необходимой представлялась и работа так называемых театрально-зрелищных бригад. Они были нужны для обслуживания воинских частей, защищавших город, и сортировочных, как их называли, госпиталей – в Москве оставлялись лишь самые тяжелые раненые, остальные после „сортировки“ отправлялись вглубь страны. Но Записка зампредседателя Всесоюзного комитета по делам искусств от 25 ноября констатировала, что таких бригад практически нет: „Главной же причиной ослабления этой работы был выезд из Москвы почти всего состава тех исполнителей, из которых были сформированы и формировались бригады“. Их срочному созданию мешали и сложнейшие междуведомственные распри, и вопросы незавизированного соответствующей цензурой исполнительского материала.
И тогда на помощь были привлечены, по инициативе первого секретаря ЦК ВЛКСМ Михайлова, воспитанники старших студий Московского городского дворца пионеров. Студии давали своим питомцам хорошую профессиональную подготовку – Студии художественного слова под руководством ученицы Станиславского и Вахтангова Анны Бовшек, например, было разрешено выдавать дипломы о среднем художественном образовании. Среди педагогов можно назвать будущего народного артиста СССР, профессора Московской консерватории хормейстера Владислава Геннадиевича Соколова, создавшего единственный в своем роде Ансамбль пионерской песни и пляски, будущего известного балетмейстера Мариинского оперного театра Леонида Якобсона, режиссера Камерного театра, ученицу А.Я. Таирова Нину Станиславовну Сухоцкую. Общее руководство созданными бригадами передали Ивану Михайловичу Москвину.
Их шутя называли „летучими бригадами“ за мобильность и неутомимость. В среднем 4–5 часовых программ в день – будь то в московских госпиталях или прифронтовых поездках. Состав из 5–6 исполнителей с приданным им крытым брезентом грузовичком. Возраст – не старше 16. Столько же заместителю начальника бригады, возглавлявшему такой коллектив. Из первых исполнителей не вернулись Николай Павлов, Николай Кромин, Тамара Тихонова, Юлий Садовский... Высшей наградой оставалось зачисление почетным членом части. И тогда спустя десятки лет можно получить письмо: „Уважаемая Нина Михайловна! Поздравляем Вас, ветерана 84 Отв. Стр. Бригады Морпехоты с 55 годовщиной разгрома немцев под Москвой, и просим принять самые лучшие пожелания здоровья, бодрости, оптимизма, личного счастья и творческих успехов. Всегда с удовольствием и радостью смотрим и слушаем Ваши выступления по телевидению и читаем Ваши публикации. Дай Вам Бог всего хорошего.
Ветераны 84 ОСБМП Кириллов-Угрюмов Виктор, Кремер Михаил, Гах Яков, Ахутин Владимир“.
Миллион человек награжден медалью „За оборону Москвы“ (в городе и после так называемой „тотальной“ эвакуации оставалось более миллиона москвичей) – никто не подсчитывал, сколько среди них школьников, но они были среди тех, кто удостоился получить пригласительные билеты на Красную площадь на Парад Победы. И нигде не увековечены имена тех, кто не вернулся из фронтовых поездок. Взрослым артистам повезло больше, но они взялись за свое дело уже после битвы под Москвой.
Так что же – участники Великой Отечественной или не участники? Разве что без отметок в военных билетах – откуда их взять в 14–15 лет, соответственно без трудовых книжек и удостоверений. Просто московские ребята в блокадной Москве.
И вот вопрос, поставленный на Комиссии по монументальному искусству.
Докладчик:
Петров Сергей Георгиевич – председатель Комиссии по монументальному искусству
Приглашенные:
Подобед Александр Иванович – председатель правления Межрегионального Союза юных участников Отечественной войны 1941–1945 гг.
К письму № 228/Ю от 01.09.2002 г.
В Великой Отечественной войне 1941–1945 гг. приняло участие юных бойцов около 300 тысяч. Из них более 50 тысяч погибло, умерло от ран, болезней, пропало без вести.
В нашем Союзе Герои Советского Союза: Зина Портнова, Марат Казей, Валя Котик, ныне здравствующие Катя Демина, космонавты Владимир Шаталов, Константин Феоктистов... О юных бойцах написаны книги, поэмы, созданы высокохудожественные кинофильмы, открыты музеи, именами героев названы улицы, корабли, поселки, станции...
28 марта 1990 г. Совет Министров СССР принял Постановление о сооружении в Москве памятника детям войны.
Вы, Юрий Михайлович, тогда это постановление поддержали. Сооружение памятника детям войны было поручено Моспроекту-2, 16-й мастерской, главный архитектор, академик В.С. Кубасов. Повторимся. Наша организация уникальная. Единственная в мире среди стран антигитлеровской коалиции.
Членом нашего Союза является юный участник периода Великой Отечественной войны, известный скульптор, заслуженный деятель искусств Чередниченко Г.Г. Президиум МСЮУОВ, Ассоциация юных участников Великой Отечественной войны г. Москвы рекомендует, и он с признательностью готов принять участие в работе с группой скульпторов и архитекторов над проектированием и сооружением памятника.
Председатель Президиума МСЮУОВ
Председатель Правления АЮУВОВ
Военные историки разбираются в истории отдельных воинских подразделений, фронтов, наступлений и отступлений, осуществлявшихся военнослужащими. Вот только наша война была Отечественной и Великой, а это значит, что не миновала она никого и возраст значения в ней не имел. Пример Москвы – один из самых ярких.
Утром 22 июня страна узнала о том, что война уже идет. Первые военкоматовские повестки. Первые добровольцы, в очередях стоявшие перед военкоматами. Организационная неразбериха. И 27-го, спустя всего 5 дней, отъезд на фронт ВСЕХ московских старшеклассников: с десятого по восьмой класс. Школы были закрыты на каникулы. Многие ребята разъехались по пионерским лагерям. Полных списков школьников не существовало: их срочно пытались собрать по классам. Но зато на всех школах висели простенькие объявления о выезде 27-го на оборонные работы. Место сбора мальчишек – площадь Киевского вокзала: их направляли под Смоленск. Для девчонок – Курского: они ехали в Орловскую область. В товарных вагонах, с наспех сколоченными голыми нарами, в немудреной летней одежке и с кулечками домашней еды. Считалось, что на месте назначения их будет ждать кров, питание и рабочие инструменты. Об этом стоит вспомнить и помнить: первыми не дети провожали родителей на фронт – родители провожали детей, большинство, чтобы больше не встретиться никогда.
На железнодорожных путях, в дороге первая встреча с врагом: фашистские самолеты на бреющем полете расстреливали ребячьи составы. Поезда трогались, как только кончался налет, оставляя местным раненых. И убитых.
Местами назначения было поле. Встречающие – почерневшие от бессонницы геодезисты, размечавшие план рвов, которые надо было тут же приниматься копать. Ни о жилье, ни о продовольствии на первых порах разговора не было. Командиры что-то комбинировали, как-то пытались выходить из положения. А ребята учились выполнять норму взрослого землекопа – кубометр грунта в день, девчонкам – половину.
Они так и не узнали, были ли хоть в какой-то мере использованы их труды. Потому что за ними никто не приехал, и пустились они в обратный путь, в Москву, когда на соседних дорогах увидели колонны танков и мотопехоты. Это они уезжали из города школьниками, возвращались взрослыми. Не для того, чтобы выжить, спастись – чтобы отстоять Москву. Без паспортов и документов было легче. Дело приближалось к сентябрю 41-го.
Город не мог помочь им вернуться, но город тут же запросил их помощи. Ушли на восток колхозы. На полях оставался урожай корнеплодов. Кроме ребят, их было некому убрать для Москвы. И те же самые вчерашние школьники отправились на подмосковные поля, под сплошной дождь и ранний в том году снег. Если Москве в тот первый страшный военный год удалось избежать сплошного голода, в этом была заслуга прежде всего ребят. И так вплоть до 16 октября. Правительство со всем аппаратом и обслуживающим персоналом вплоть до части труппы Большого театра умчалось в Куйбышев. Кто-то любой ценой рвался из города по Шоссе Энтузиастов в эвакуацию. Ребята поднялись на ночные дежурства на крыши домов (а до их возвращения той же борьбой с зажигалками занимались и вовсе малыши четвертого – шестого классов). Разбирали завалы разрушенных домов. Первыми вошли во вновь образованные цеха заводов, девочки – в сортировочные госпитали, которыми была полна Москва. Не было слова „не могу“, всегда – „сделаем“.
Не менее необходимой представлялась и работа так называемых театрально-зрелищных бригад. Они были нужны для обслуживания воинских частей, защищавших город, и сортировочных, как их называли, госпиталей – в Москве оставлялись лишь самые тяжелые раненые, остальные после „сортировки“ отправлялись вглубь страны. Но Записка зампредседателя Всесоюзного комитета по делам искусств от 25 ноября констатировала, что таких бригад практически нет: „Главной же причиной ослабления этой работы был выезд из Москвы почти всего состава тех исполнителей, из которых были сформированы и формировались бригады“. Их срочному созданию мешали и сложнейшие междуведомственные распри, и вопросы незавизированного соответствующей цензурой исполнительского материала.
И тогда на помощь были привлечены, по инициативе первого секретаря ЦК ВЛКСМ Михайлова, воспитанники старших студий Московского городского дворца пионеров. Студии давали своим питомцам хорошую профессиональную подготовку – Студии художественного слова под руководством ученицы Станиславского и Вахтангова Анны Бовшек, например, было разрешено выдавать дипломы о среднем художественном образовании. Среди педагогов можно назвать будущего народного артиста СССР, профессора Московской консерватории хормейстера Владислава Геннадиевича Соколова, создавшего единственный в своем роде Ансамбль пионерской песни и пляски, будущего известного балетмейстера Мариинского оперного театра Леонида Якобсона, режиссера Камерного театра, ученицу А.Я. Таирова Нину Станиславовну Сухоцкую. Общее руководство созданными бригадами передали Ивану Михайловичу Москвину.
Их шутя называли „летучими бригадами“ за мобильность и неутомимость. В среднем 4–5 часовых программ в день – будь то в московских госпиталях или прифронтовых поездках. Состав из 5–6 исполнителей с приданным им крытым брезентом грузовичком. Возраст – не старше 16. Столько же заместителю начальника бригады, возглавлявшему такой коллектив. Из первых исполнителей не вернулись Николай Павлов, Николай Кромин, Тамара Тихонова, Юлий Садовский... Высшей наградой оставалось зачисление почетным членом части. И тогда спустя десятки лет можно получить письмо: „Уважаемая Нина Михайловна! Поздравляем Вас, ветерана 84 Отв. Стр. Бригады Морпехоты с 55 годовщиной разгрома немцев под Москвой, и просим принять самые лучшие пожелания здоровья, бодрости, оптимизма, личного счастья и творческих успехов. Всегда с удовольствием и радостью смотрим и слушаем Ваши выступления по телевидению и читаем Ваши публикации. Дай Вам Бог всего хорошего.
Ветераны 84 ОСБМП Кириллов-Угрюмов Виктор, Кремер Михаил, Гах Яков, Ахутин Владимир“.
Миллион человек награжден медалью „За оборону Москвы“ (в городе и после так называемой „тотальной“ эвакуации оставалось более миллиона москвичей) – никто не подсчитывал, сколько среди них школьников, но они были среди тех, кто удостоился получить пригласительные билеты на Красную площадь на Парад Победы. И нигде не увековечены имена тех, кто не вернулся из фронтовых поездок. Взрослым артистам повезло больше, но они взялись за свое дело уже после битвы под Москвой.
Так что же – участники Великой Отечественной или не участники? Разве что без отметок в военных билетах – откуда их взять в 14–15 лет, соответственно без трудовых книжек и удостоверений. Просто московские ребята в блокадной Москве.
И вот вопрос, поставленный на Комиссии по монументальному искусству.
МАТЕРИАЛЫ К ВОПРОСУ № 2
О возведении памятника – мемориального комплекса юным участникам Великой Отечественной войны.
Вопрос внесен – Межрегиональный Союз юных участников Отечественной войны 1941–1945 годов – 05.02.2003. Место возведения – Поклонная гора. Источник финансирования – бюджет города.Докладчик:
Петров Сергей Георгиевич – председатель Комиссии по монументальному искусству
Приглашенные:
Подобед Александр Иванович – председатель правления Межрегионального Союза юных участников Отечественной войны 1941–1945 гг.
К письму № 228/Ю от 01.09.2002 г.
СПРАВКА
О Межрегиональном Союзе юных участников Отечественной войны.В Великой Отечественной войне 1941–1945 гг. приняло участие юных бойцов около 300 тысяч. Из них более 50 тысяч погибло, умерло от ран, болезней, пропало без вести.
В нашем Союзе Герои Советского Союза: Зина Портнова, Марат Казей, Валя Котик, ныне здравствующие Катя Демина, космонавты Владимир Шаталов, Константин Феоктистов... О юных бойцах написаны книги, поэмы, созданы высокохудожественные кинофильмы, открыты музеи, именами героев названы улицы, корабли, поселки, станции...
28 марта 1990 г. Совет Министров СССР принял Постановление о сооружении в Москве памятника детям войны.
Вы, Юрий Михайлович, тогда это постановление поддержали. Сооружение памятника детям войны было поручено Моспроекту-2, 16-й мастерской, главный архитектор, академик В.С. Кубасов. Повторимся. Наша организация уникальная. Единственная в мире среди стран антигитлеровской коалиции.
Членом нашего Союза является юный участник периода Великой Отечественной войны, известный скульптор, заслуженный деятель искусств Чередниченко Г.Г. Президиум МСЮУОВ, Ассоциация юных участников Великой Отечественной войны г. Москвы рекомендует, и он с признательностью готов принять участие в работе с группой скульпторов и архитекторов над проектированием и сооружением памятника.
Председатель Президиума МСЮУОВ
Председатель Правления АЮУВОВ