Страница:
Дон Сантос знал, казалось, все о браке, и предупреждал направившегося в Англию Себастьяна, зная о его вспыльчивости, но, видимо, его совет был напрасным.
Что-то случилось еще тогда, во Франции, во время революции. Дон Сантос не знал, что конкретно, но именно с того времени он стал замечать в Себастьяне поразительную перемену. Иногда тот становился жестким, суровым и безжалостным. У него была прекрасная деловая хватка, и дон Сантос всегда снабжал его вином со своих обширных виноградников, хотя и не питал иллюзии насчет других источников прибыли, хорошо понимая, что Себастьян получает удовольствие от захватывающего и выгодного занятия контрабандой.
Но девушка… Ах, как она красива! Дон Сантос позволил себе удовольствие еще раз взглянуть на нее. Она так очаровательна в этом необычайно длинном, ниспадающем белом платье с высокой талией и крошечными рукавами, схваченными серебряными цветами, в прозрачном батистовом палантине, огромной, широкополой соломенной шляпе, надетой поверх свободно вьющихся волос, и кожаных сандалиях на ремешках. Дон Сантос одобрял этот изящный, полугреческий стиль, который предпочитали сейчас европейские женщины, и находил его намного более привлекательным, чем тесные корсеты, кринолины и напудренные парики женщин в эпоху его молодости. Казалось, современные девушки ездят за границу чуть ли не в ночных сорочках… Несмотря на то, что дону Сантосу было за семьдесят, как мужчина он оставался еще в прекрасной форме, что могла бы подтвердить его двадцатилетняя любовница-мулатка, если бы ее присутствие за столом не нарушало правил приличия.
Они прекрасно провели день, и когда повеяло прохладой раннего вечера, дон Сантос повел гостей взглянуть на виноградники. Беренис наслаждалась прогулкой по этим заботливо ухоженным владениям; в полумраке погреба они дегустировали прекраснейшие вина. Спокойная и умиротворенная, получившая истинное удовольствие от общества столь обходительного джентльмена, Беренис шла по саду, опираясь на руку Себастьяна. Дэмиан и Перегрин задержались в погребе, чтобы выпить еще по стаканчику и послушать рассуждения дона Сантоса о винограде и способах его превращения в нектар, годящийся в пищу богам.
– Это прекрасное место, – заметила Беренис, когда они остановились у балюстрады на террасе, откуда была видна вся гавань.
Никогда в жизни она еще не видела такого эффектного заката и теперь смотрела с благоговейным трепетом. Сейчас высокие облака, окрашенные в розовый цвет лучами заходящего солнца, начали собираться на горизонте. Они отбрасывали красные тени на море, и, казалось, охватывали его языками пламени; воздух был прозрачен и чист. Очертания предметов стали резче, и десятки певчих птиц услаждали слух своими заключительными трелями, прежде чем устроиться на ночлег.
– Да, здесь красиво, – согласился Себастьян. – Если бы мы могли вместе увидеть рассвет, когда жемчужное море бывает окутано розовым туманом…
– Каролина похожа на это? – спросила она мягко, все еще находясь под влиянием чарующего великолепия природы.
– Нет, но она привлекательна по-своему, – ответил он, зажигая сигару. Он поставил одну ногу на нижний барьер каменной балюстрады, оперся о нее рукой и некоторое время любовался закатом, затем спросил:
– Вы чувствуете себя лучше, мадам?
– О да! Это потому, что я на берегу. – Она украдкой бросила на него взгляд, ожидая?.. желая?.. она и сама не могла объяснить, чего. Сегодня она узнала другого Себастьяна. Дон Сантос, казалось, действовал на него умиротворяюще. – Мы можем остаться здесь на ночь? – добавила она, стараясь не выдать голосом слишком большого желания.
– Нет. – Он докурил сигару и загасил окурок каблуком. – Я не могу задерживаться, и мы отплывем, когда начнется прилив.
– Это обязательно? Если бы вы заботились обо мне, то знали бы, что мне нужно немного оправиться после болезни, – начала она, но внезапно остановилась, увидев выражение нетерпения, появившееся на его жестком лице.
– Беренис, ты привыкла поступать по-своему, – заговорил он. – Пора узнать, что существует нечто более важное, чем твоя персона. Управление судном, например. Нужно руководствоваться приливами, ветрами и погодой. Природа не ждет ради прихотей и фантазий испорченной девчонки.
– Время и жизнь никого не ждут! – сказала она саркастически. Настроение ее упало, и все добрые чувства, всколыхнувшиеся во время их визита к дону Сантосу, вмиг исчезли, когда она поняла, что он снова стал прежним, снова превратился в волевого, сильного, преданного своему делу хозяина корабля.
– Именно так. – Опять в его голосе появилась жесткость, которую Беренис так ненавидела.
Проглотив обиду, она сосредоточилась на пурпурных ночных облаках, которые поглощали умирающее солнце. Стая попугаев являла собой яркое зрелище на фоне красного неба. Повсюду стояла абсолютная тишина.
Себастьян слишком хорошо ощущал ее присутствие – здесь, в такой мучительной близости от него. Он хотел остаться здесь, представляя, как отведет ее в ту задрапированную белым комнату, в которой всегда останавливался, когда гостил у дона Сантоса, прохладную, благоухающую цветами, заглядывающими в высокие полукруглые окна. Кровать была такой широкой, что они могли бы затеряться на ней, укрываясь под москитной сеткой, словно под тентом. Беренис и он – любящие друг друга, обретающие друг друга – возможно ли это? Но у него есть обязательства перед «La Foudre» и перед капитаном Огилви. Корабль должен быть подготовлен к отплытию.
– Беренис… – прошептал он и коснулся ее руки.
Она взглянула на него. Его кожа казалась такой загорелой в этом странном, неземном свете, резко контрастируя с его белой одеждой. Огромный, смуглый мужчина, и она не знала, чего от него ожидать.
– Да, Себастьян? – отозвалась она.
Его имя все еще странно звучало в ее устах.
– Послушай! – выпалил он. – Мне жаль, что мы не можем задержаться. Совершенно невозможно, cherie!
Извинение! От него! Это было невероятно, и Беренис не могла поверить своим ушам. Был ли это какой-то трюк? Не стремился ли он внушить ей обманчивое чувство безопасности? Как грустно, что она вынуждена быть такой подозрительной по отношению к человеку, за которого вышла замуж… Так они стояли, глядя друг другу в глаза, несколько мгновений, не больше. Неожиданно с террасы послышались громкие, веселые голоса. Подвыпившие Дэмиан и Перегрин направлялись к ним.
– Послушайте, нельзя ли нам пойти в город и найти какую-нибудь таверну или что-нибудь в этом роде? – воскликнул Дэмиан, затем остановился, увидев, что сестра и ее муж стоят к друг другу так близко, словно безумно влюблены.
– Да, в самом деле! Скажите же нам, где найти такое место, граф! – вступил в разговор Перегрин, будучи слишком навеселе, чтобы заметить что-нибудь странное.
Дон Сантос медленно следовал за ними, опираясь на трость. Он пытался остановить молодых людей, задержать их, надеясь, что волшебство вечера окутает своим очарованием супружескую пару и, может быть… Теперь он видел, что было слишком поздно. Чары были разрушены. Себастьян сердито повернулся, прорычав:
– Никто никуда не пойдет! Мы должны вернуться на корабль.
– Вы всегда портите удовольствие другим, – пожаловался Перегрин, осмелевший в присутствии дона Сантоса. – Это наш последний шанс поразвлечься перед долгим заточением на корабле…
– Мы сами устроим себе развлечение, – объявила Беренис, радуясь, что их прервали, потому что больше была не в силах бороться с нахлынувшими чувствами, которые побуждали ее броситься в объятия Себастьяна.
Перегрин просиял:
– Решено, дорогая леди! Что скажете насчет партии в трик-трак, когда вернемся на корабль? А потом я сыграю на флейте, а вы споете для нас.
– Это будет чудесно! – ответила Беренис и, попрощавшись с доном Сантосом, покинула дом под руку с братом и Перегрином.
– Не нужно так переживать, друг мой, – посоветовал дон Сантос, когда они медленно шли с Себастьяном к ожидавшему ландо. – Она молода и порывиста. Ты должен быть терпеливым.
– Терпеливым! Нужно иметь терпение святого с такой, как она, – пробурчал Себастьян. – Она невыносима! Ее отец, маркиз, слишком избаловал ее, сеньор.
Дон Сантос слабо улыбнулся, когда они остановились у подножия лестницы. Беренис звонко смеялась, усаживаясь в экипаж.
– Она своевольна, да, – согласился дон Сантос, ласково похлопав Себастьяна по плечу. – Но я не могу сказать, что ты женат на бесхарактерном существе. Ты же привык объезжать лошадей, amigo! [22]Разве самая норовистая не оказывается в конце концов самой лучшей?
Себастьян не ответил. С мрачным настроением он попрощался со своим старым другом и присоединился к остальным.
Глава 6
Что-то случилось еще тогда, во Франции, во время революции. Дон Сантос не знал, что конкретно, но именно с того времени он стал замечать в Себастьяне поразительную перемену. Иногда тот становился жестким, суровым и безжалостным. У него была прекрасная деловая хватка, и дон Сантос всегда снабжал его вином со своих обширных виноградников, хотя и не питал иллюзии насчет других источников прибыли, хорошо понимая, что Себастьян получает удовольствие от захватывающего и выгодного занятия контрабандой.
Но девушка… Ах, как она красива! Дон Сантос позволил себе удовольствие еще раз взглянуть на нее. Она так очаровательна в этом необычайно длинном, ниспадающем белом платье с высокой талией и крошечными рукавами, схваченными серебряными цветами, в прозрачном батистовом палантине, огромной, широкополой соломенной шляпе, надетой поверх свободно вьющихся волос, и кожаных сандалиях на ремешках. Дон Сантос одобрял этот изящный, полугреческий стиль, который предпочитали сейчас европейские женщины, и находил его намного более привлекательным, чем тесные корсеты, кринолины и напудренные парики женщин в эпоху его молодости. Казалось, современные девушки ездят за границу чуть ли не в ночных сорочках… Несмотря на то, что дону Сантосу было за семьдесят, как мужчина он оставался еще в прекрасной форме, что могла бы подтвердить его двадцатилетняя любовница-мулатка, если бы ее присутствие за столом не нарушало правил приличия.
Они прекрасно провели день, и когда повеяло прохладой раннего вечера, дон Сантос повел гостей взглянуть на виноградники. Беренис наслаждалась прогулкой по этим заботливо ухоженным владениям; в полумраке погреба они дегустировали прекраснейшие вина. Спокойная и умиротворенная, получившая истинное удовольствие от общества столь обходительного джентльмена, Беренис шла по саду, опираясь на руку Себастьяна. Дэмиан и Перегрин задержались в погребе, чтобы выпить еще по стаканчику и послушать рассуждения дона Сантоса о винограде и способах его превращения в нектар, годящийся в пищу богам.
– Это прекрасное место, – заметила Беренис, когда они остановились у балюстрады на террасе, откуда была видна вся гавань.
Никогда в жизни она еще не видела такого эффектного заката и теперь смотрела с благоговейным трепетом. Сейчас высокие облака, окрашенные в розовый цвет лучами заходящего солнца, начали собираться на горизонте. Они отбрасывали красные тени на море, и, казалось, охватывали его языками пламени; воздух был прозрачен и чист. Очертания предметов стали резче, и десятки певчих птиц услаждали слух своими заключительными трелями, прежде чем устроиться на ночлег.
– Да, здесь красиво, – согласился Себастьян. – Если бы мы могли вместе увидеть рассвет, когда жемчужное море бывает окутано розовым туманом…
– Каролина похожа на это? – спросила она мягко, все еще находясь под влиянием чарующего великолепия природы.
– Нет, но она привлекательна по-своему, – ответил он, зажигая сигару. Он поставил одну ногу на нижний барьер каменной балюстрады, оперся о нее рукой и некоторое время любовался закатом, затем спросил:
– Вы чувствуете себя лучше, мадам?
– О да! Это потому, что я на берегу. – Она украдкой бросила на него взгляд, ожидая?.. желая?.. она и сама не могла объяснить, чего. Сегодня она узнала другого Себастьяна. Дон Сантос, казалось, действовал на него умиротворяюще. – Мы можем остаться здесь на ночь? – добавила она, стараясь не выдать голосом слишком большого желания.
– Нет. – Он докурил сигару и загасил окурок каблуком. – Я не могу задерживаться, и мы отплывем, когда начнется прилив.
– Это обязательно? Если бы вы заботились обо мне, то знали бы, что мне нужно немного оправиться после болезни, – начала она, но внезапно остановилась, увидев выражение нетерпения, появившееся на его жестком лице.
– Беренис, ты привыкла поступать по-своему, – заговорил он. – Пора узнать, что существует нечто более важное, чем твоя персона. Управление судном, например. Нужно руководствоваться приливами, ветрами и погодой. Природа не ждет ради прихотей и фантазий испорченной девчонки.
– Время и жизнь никого не ждут! – сказала она саркастически. Настроение ее упало, и все добрые чувства, всколыхнувшиеся во время их визита к дону Сантосу, вмиг исчезли, когда она поняла, что он снова стал прежним, снова превратился в волевого, сильного, преданного своему делу хозяина корабля.
– Именно так. – Опять в его голосе появилась жесткость, которую Беренис так ненавидела.
Проглотив обиду, она сосредоточилась на пурпурных ночных облаках, которые поглощали умирающее солнце. Стая попугаев являла собой яркое зрелище на фоне красного неба. Повсюду стояла абсолютная тишина.
Себастьян слишком хорошо ощущал ее присутствие – здесь, в такой мучительной близости от него. Он хотел остаться здесь, представляя, как отведет ее в ту задрапированную белым комнату, в которой всегда останавливался, когда гостил у дона Сантоса, прохладную, благоухающую цветами, заглядывающими в высокие полукруглые окна. Кровать была такой широкой, что они могли бы затеряться на ней, укрываясь под москитной сеткой, словно под тентом. Беренис и он – любящие друг друга, обретающие друг друга – возможно ли это? Но у него есть обязательства перед «La Foudre» и перед капитаном Огилви. Корабль должен быть подготовлен к отплытию.
– Беренис… – прошептал он и коснулся ее руки.
Она взглянула на него. Его кожа казалась такой загорелой в этом странном, неземном свете, резко контрастируя с его белой одеждой. Огромный, смуглый мужчина, и она не знала, чего от него ожидать.
– Да, Себастьян? – отозвалась она.
Его имя все еще странно звучало в ее устах.
– Послушай! – выпалил он. – Мне жаль, что мы не можем задержаться. Совершенно невозможно, cherie!
Извинение! От него! Это было невероятно, и Беренис не могла поверить своим ушам. Был ли это какой-то трюк? Не стремился ли он внушить ей обманчивое чувство безопасности? Как грустно, что она вынуждена быть такой подозрительной по отношению к человеку, за которого вышла замуж… Так они стояли, глядя друг другу в глаза, несколько мгновений, не больше. Неожиданно с террасы послышались громкие, веселые голоса. Подвыпившие Дэмиан и Перегрин направлялись к ним.
– Послушайте, нельзя ли нам пойти в город и найти какую-нибудь таверну или что-нибудь в этом роде? – воскликнул Дэмиан, затем остановился, увидев, что сестра и ее муж стоят к друг другу так близко, словно безумно влюблены.
– Да, в самом деле! Скажите же нам, где найти такое место, граф! – вступил в разговор Перегрин, будучи слишком навеселе, чтобы заметить что-нибудь странное.
Дон Сантос медленно следовал за ними, опираясь на трость. Он пытался остановить молодых людей, задержать их, надеясь, что волшебство вечера окутает своим очарованием супружескую пару и, может быть… Теперь он видел, что было слишком поздно. Чары были разрушены. Себастьян сердито повернулся, прорычав:
– Никто никуда не пойдет! Мы должны вернуться на корабль.
– Вы всегда портите удовольствие другим, – пожаловался Перегрин, осмелевший в присутствии дона Сантоса. – Это наш последний шанс поразвлечься перед долгим заточением на корабле…
– Мы сами устроим себе развлечение, – объявила Беренис, радуясь, что их прервали, потому что больше была не в силах бороться с нахлынувшими чувствами, которые побуждали ее броситься в объятия Себастьяна.
Перегрин просиял:
– Решено, дорогая леди! Что скажете насчет партии в трик-трак, когда вернемся на корабль? А потом я сыграю на флейте, а вы споете для нас.
– Это будет чудесно! – ответила Беренис и, попрощавшись с доном Сантосом, покинула дом под руку с братом и Перегрином.
– Не нужно так переживать, друг мой, – посоветовал дон Сантос, когда они медленно шли с Себастьяном к ожидавшему ландо. – Она молода и порывиста. Ты должен быть терпеливым.
– Терпеливым! Нужно иметь терпение святого с такой, как она, – пробурчал Себастьян. – Она невыносима! Ее отец, маркиз, слишком избаловал ее, сеньор.
Дон Сантос слабо улыбнулся, когда они остановились у подножия лестницы. Беренис звонко смеялась, усаживаясь в экипаж.
– Она своевольна, да, – согласился дон Сантос, ласково похлопав Себастьяна по плечу. – Но я не могу сказать, что ты женат на бесхарактерном существе. Ты же привык объезжать лошадей, amigo! [22]Разве самая норовистая не оказывается в конце концов самой лучшей?
Себастьян не ответил. С мрачным настроением он попрощался со своим старым другом и присоединился к остальным.
Глава 6
Над Атлантикой стояла поистине дьявольская погода. Беренис казалось просто чудом, что хрупкое суденышко умудрялось оставаться на плаву среди этих бурлящих вод, подпрыгивая, словно поплавок на гигантских волнах. Но моряки знали свое дело, справляясь с обязанностями спокойно, без каких бы то ни было признаков суеты и паники. Когда Беренис поделилась своими страхами с капитаном Огилви, он широко улыбнулся и сказал:
– Не беспокойтесь, мадам! Этот переход не идет ни в какое сравнение с тем, что мне пришлось пережить. Бывало, волны поднимались над мачтами. Если хотите посмотреть настоящий шторм, вам следует отправиться в путешествие вокруг мыса Горн. Вот там волны так волны, скажу я вам!..
– Нет уж, спасибо, капитан! С меня и этого вполне достаточно, – ответила она и поспешила в свою каюту.
Сейчас, когда Беренис оправилась от своей болезни и убедилась, что их корабль вовсе не собирается утонуть, дни тянулись довольно монотонно. Она почти не видела Себастьяна и была признательна ему за его отсутствие. Он проводил большую часть времени со штурманом или с капитаном Огилви. Ночью его можно было видеть в носовом кубрике с отдыхавшими от вахты матросами. Они вместе играли в кости, рассказывали байки, курили. Он даже не подходил к ее каюте, посылая Квико за всем, что могло понадобиться.
Иногда она беседовала с офицерами, Крофтом и Мэнсоном, но они, большей частью, были заняты. До сих пор Беренис даже не представляла, какое это сложное и трудоемкое дело – управление судном, и какой строгий распорядок при этом соблюдается. Даже Дэмиан был поглощен новым для себя делом, так что Беренис скучала в кают-компании с Перегрином, играя в хазард и фараон, [23]вспоминая Лондон и вздыхая по прошлым веселым временам. Иногда она вяло занималась вышивкой, в то время как он декламировал отрывки стихов из своей тетради.
– Как прекрасно быть с вами, милая леди! – время от времени произносил этот выхоленный, красивый молодой человек – ее последнее связующее звено с домом. – Для меня нет ничего более желанного, чем проводить дни рядом с вами. У нас так много общего…
– Это правда, – отвечала она серьезно, поднимая глаза от шитья и улыбаясь ему. – Богатство ума, нежность души, единство желаний… В самом деле, это ли не самое ценное в жизни? Прочтите мне еще раз, умоляю, то ваше стихотворение!..
Далси тоже помогала ей убивать время: Беренис, обнаружив, что служанка совершенно неграмотна, решила научить ее читать, писать и считать. Усилия ее не пропадали даром, потому что девушка была сообразительна, впитывала знания, как губка и ужасно гордилась своими новыми достижениями.
Но Беренис ощущала, что ей постоянно чего-то недостает, и безуспешно пыталась отогнать от себя воспоминание о том чувстве удовлетворенности, которое однажды познала. Она могла заниматься вышиванием, делать записи в дневнике, вступать в глубокомысленные дискуссии с Перегрином и давать уроки Далси, но при этом всегда настороженно прислушивалась, не идет ли Себастьян.
Она твердила себе, что только страх мог быть причиной такой необычной чувствительности. Возможно ли, чтобы это был интерес?
Однажды вечером, когда корабль буквально летел по волнам, подгоняемый мощной силой пассатов, Беренис сидела с Перегрином после ужина, пытаясь сосредоточиться на шитье, но ощущая какое-то беспокойство. Себастьян ушел в матросский кубрик сразу после окончания трапезы. Его было трудно понять: суровый во всем, что касалось дисциплины на борту, он иногда, тем не менее, забывал о своем графском титуле и положении и проводил время в компании матросов. Прогуливаясь по палубе, Беренис часто видела, как он смеялся вместе с ними, отпуская такие же грубые шутки. Иногда он садился на свернутый кольцами канат, и команда, расположившись вокруг него, – закаленные, видавшие виды морские волки – в полнейшей тишине слушала его занимательные рассказы о каком-нибудь морском сражении, в котором он принимал участие.
В тот вечер Квико принес гитару, отыскав ее среди вещей своего хозяина. Гуляя с Далси по палубе, Беренис перегнулась через перила и увидела Себастьяна сидящим внизу в окружении моряков. Она прямо-таки остолбенела от изумления, услышав, что он поет для них мелодичные французские песни. Его роскошный, мягкий баритон поднимался высоко к звездам. Этот голос пронзил сердце. Но быть может, всему виной было волшебство ночи с ее полной луной, висящей в чернильном небе?
Ощущая беспокойство и смятение, Беренис вернулась в кают-компанию. Она попыталась заняться вышиванием, но не смогла и, в конце концов, забросила свой шелк в корзинку для рукоделия, прервала Перегрина на полуслове – он читал вслух свое последнее стихотворение – и внезапно попрощалась с ним.
Она уже начинала ненавидеть свою каюту после стольких проведенных здесь одиноких ночей, когда лежа без сна, уставясь в полумрак, она постоянно видела вещи Себастьяна и знала, что была в его глазах всего лишь такой же дорогой вещью, частью его собственности. Ужасно было то, что он в любую минуту мог войти, застать ее полуодетой. Беренис нервничала, но запереть дверь не решалась. Да он, казалось, и не искал ее общества, предпочитая компанию неотесанных матросов…
Каюта была пуста, так как Далси ушла на свидание с приятным мистером Мэнсоном, к которому питала нежные чувства. Беренис была даже рада остаться одна: служанка стала раздражать ее бесконечной болтовней о любви, вздохами, разговорами о приятном молодом офицере и намеками, что Беренис тоже следовало бы прекратить бросать злобные взгляды и быть полюбезнее в присутствии Себастьяна.
Она не спеша разделась, сбросила платье на пол, оставив его лежать бесформенным комком. Сняв через голову сорочку, она села на низкий табурет, чтобы развязать атласные ленточки, которыми завязывались ее черные туфли. Собственное тело всегда удивляло Беренис, когда она рассматривала его, одеваясь или готовясь ко сну. Одежда словно стягивала, ограничивала его, и освобожденное, оно, казалось, расширялось, тянулось и извивалось подобно чувственному животному.
Она провела рукой вниз вдоль изгиба бедра, по круглому, с ямочкой, колену, вдоль мягкой выпуклости икр, нежно погладила прекрасной формы ступни. Оно ведь похоже на опасное существо, живущее собственной жизнью, это ее тело. Однажды оно уже предало ее мечты о романтической любви. И сейчас кожу приятно покалывало от прикосновений. На одно короткое мгновение Беренис позволила себе представить ласки мужчины, которого она любила бы.
Не Себастьяна, конечно. Это было немыслимо. Но в то же время она трепетала при воспоминании о том, как ее желания взяли верх над самой непоколебимой решимостью; о том, какую напряженность она ощущала, когда он входил в нее, и облегчении, которое, казалось, потоком хлынуло из ее сердца, растекаясь по всему телу. Она постаралась не давать волю эротическим фантазиям. Неужели с зовом плоти следует считаться так же, как и с потребностями души? Эти мысли продолжали мучить ее, даже когда она решительно улеглась в кровать и попыталась уснуть. Невозможно! Со вздохом, Беренис взяла книгу и наклонилась ближе к свече. Это был старый выпуск «Дамского журнала, или занимательного Спутника прекрасного пола» с рисунками моделей современной одежды. Беренис смотрела его уже сотню раз, но принялась читать опять: муфты по-прежнему были a la mode [24](но не для жаркого климата, подумала она), а большой выбор шляп просто поражал.
Она зевнули и, отложив журнал в сторону, откинулась на подушку. Вскоре веки ее опустились, и Беренис погрузилась в полудрему. Она видела лица людей, которых не знала, и слышала обрывки разговора, который исчезал, как только она «выплывала» на поверхность. Затем она снова погружалась в мягкую, обволакивающую дремоту…
Вдруг ее сонливость как ветром сдуло. Беренис услышала за дверью звук тяжелых шагов. Дверь широко открылась, и вошел Себастьян. Беренис зажмурила глаза, притворяясь спящей.
Себастьян остановился в дверном проеме, спрашивая себя, почему он здесь. Он ни разу не беспокоил ее ночью, уверяя себя, что это из-за ее недомогания и еще из-за того, что он слишком занят на корабле, стоя на вахте у штурвала и наблюдая за работой судна. Сейчас он посмотрел правде в глаза: он намеренно избегал ее. «Какой же я идиот, – подумал он. – У меня есть полное право спать с ней. Ситуация смехотворна».
В этот вечер он пил крепкий, черный ром, злясь и на нее, и на себя. Ведь она его жена, а он обладал ею лишь один раз. Это оскорбляло его мужское достоинство, и даже сознание того, что она зависела от него во время болезни, не помогало забыть ту ненависть, с которой она смотрела на него всякий раз, когда глаза их встречались. Как смела она ненавидеть его? Что дурного он ей сделал? Он не позволил выставить себя на посмешище в истории с Перегрином. И разве можно из-за этого вести себя, как ребенок? Писать любовные записки этому хлыщу! Этого Себастьян простить не мог.
После нескольких часов, проведенных с командой, он еще острее почувствовал одиночество. Он играл с ними в карты, пил больше обычного и заметил, что их разговоры постоянно вращались вокруг женщин. Они были утомлены путешествием, тоскуя по прикосновению к женскому телу, по его запаху. Таковы муки длительного плавания. Он мудро поступил, предупредив Беренис, чтобы она не попадалась им на глаза. Он и сам ощущал в себе эту страстную жажду.
Моряки обменивались историями о своих любовных подвигах в предвкушении новых похождений по прибытии в Каролину. Они говорили о пышных негритянках, о молочно-белых проститутках, привезенных из Европы, не забыли и о мулатках – услужливых шлюхах, которые толпились на пристани всякий раз, когда корабль швартовался в порту. Они уговорили Себастьяна спеть о женщинах, и он согласился, умело направив их похотливые мысли в сентиментальное русло, напомнив им о женах и детях, ожидающих Дома. Но это не принесло ему облегчения, а напротив вернуло к мыслям о Беренис и ее близости. Какого дьявола он должен страдать, когда его собственная жена на борту?
С внезапной решимостью он снял сюртук и подошел к кровати. Потребность обнять ее стала такой сильной, что вызывала почти физическую боль.
– Вы не спите? – резко спросил он. Беренис знала, что притворяться бесполезно.
Она гневно выпрямилась. Глаза ее сверкали, волосы в беспорядке рассыпались по плечам, сорочка сползла:
– Нет! Благодарю вас за то, что ворвались сюда, словно полк солдат!
Он насмешливо поклонился.
– Мои глубочайшие извинения за такое грубое вторжение, сударыня. Мои манеры, должно быть, шокируют вашу изнеженную чувствительность? Какое счастье, что я согласился взять на борт вашу болонку, сэра Перегрина, чтобы, пока я занимаюсь такими скучными делами, как управление судном, вы бы могли безраздельно наслаждаться его изысканным обществом! – сказал, он злобно и сделал большой глоток из бутылки, которую держал в руке. – А могу я заметить вам, что это также и моя каюта?
– Хотите, чтобы я перешла в другую? – холодно спросила Беренис. – Я буду просто счастлива оказать вам эту услугу!
Язвительная ухмылка скривила его губы.
– Об этом не может быть и речи, ma doucette. Мне нужно поддерживать дисциплину на корабле, а не становиться посмешищем, если все подумают, что я не могу справиться с собственной женой!
Он поставил бутылку на рундук и начал раздеваться, вытаскивая рубашку из-за пояса, расстегивая ее и сбрасывая с себя. Беренис со страхом уставилась на его обнаженный торс, но быстро отвела взгляд, увидев, что он расстегивает пояс и садится на кровать, чтобы снять сапоги.
У нее неожиданно пересохло во рту, и она стала отодвигаться до тех пор, пока не прижалась к стене. Но когда он поднялся, чтобы снять бриджи, она не выдержала:
– Что, по-вашему, вы делаете?
Он ухмыльнулся, стоя перед ней обнаженным, слегка расставив ноги, чтобы удерживать равновесие, упершись одной рукой в бедро, другой снова поднося бутылку ко рту:
– Я думаю, это очевидно, m'amie. Собираюсь лечь с тобой в постель!
– Вы пили! – сказала она обвиняющим тоном, пораженная блеском его глаз и тем решительным жестом, с которым он отбросил одеяло.
– Немного, – ответил он спокойно, устраиваясь рядом с ней и натягивая одеяло на свою бронзовую от загара грудь. – Но достаточно, чтобы я понял: ты ведешь себя, как идиотка, а я еще больший глупец, раз позволяю тебе делать это!
Его желание нарастало с каждой секундой. Он уже не мог думать, все его мысли сконцентрировались на Беренис. Он был пьян не столько от рома, сколько от страсти. Ее тело, словно магнит, притягивало его. Благоухающий запах ее кожи, подобный нежнейшему запаху роз, приводил его в восторг. Кто еще из мужчин поддавался этому соблазну, спрашивал он себя изумленно. Перегрин? Или тот самодовольный хлыщ, который прислал ей костюм для верховой езды? Другие, о которых он ничего не знал?
Эта мысль обожгла, словно раскаленное железо. Он был слишком мягок, позволяя ей жеманничать с этой крысой Перегрином! Fripoulle! [25]Будучи в Лондоне, он много узнал об этом известном столичном красавчике. Такое, что, он был абсолютно уверен, не знала Беренис и потому все еще восхищалась им.
Немного оправившись от первоначального потрясения, Беренис задумалась о том, как быть дальше. Она была зажата между улегшимся Себастьяном и стеной. Как выйти из этого положения, не уронив достоинства? Имела ли еще значение гордость? Нет! Все, что имело значение – это сохранить между ними как можно большее расстояние.
Потом, она предполагала, они могли бы поговорить. Она уже отрепетировала то, что скажет ему: «Себастьян, я не люблю тебя. Я даже не уважаю тебя. Расторгни этот брак!» Она рванулась, чтобы вскочить, но Себастьян протянул руку, и ее ноги запутались в простынях. Ему доставляло удовольствие видеть ее гнев, слышать ее частое дыхание и наблюдать, как поднимается и опускается ее грудь.
– Убирайтесь! – выпалила она, пытаясь высвободиться.
– Нет, – сказал он, не зная что с ней делать теперь, когда он ее поймал. Себастьян никогда не прибегал к насилию, чтобы заставить женщину хотеть себя, и не собирался заниматься этим сейчас. Поговорить с ней? Он попытается. Откровенная беседа. Итак…
– Мне надоело видеть, как ты напускаешь на себя мученический вид, – начал он, но при виде ее, лежащей рядом и свирепо уставившийся на него, злость пересилила желание сдерживаться. – Mon Dieu! У тебя еще будут причины для страданий, я об этом позабочусь! Я обращался с тобой слишком мягко! Ты всего лишь женщина – достойная только того, чтобы тебя взять!
Он поймал ее подбородок, собираясь поцеловать. Она отвернула лицо, но, несмотря на ее усилия, ему удалось прижаться ртом к ее губам. Страсть с такой силой охватила его, что он тут же отказался от идеи прочувствованной беседы, делая то, что, как ему удалось убедить себя, сделал бы на его месте любой нормальный мужчина.
Она вырвалась и холодно произнесла:
– Как вы можете, если знаете, что я не люблю вас?
Вместо ответа Себастьян положил ладонь ей на грудь.
– Любовь! – промолвил он хрипло. – Что ты знаешь о любви? Неужели ты действительно веришь красивым словам Перегрина? Этот жеманный денди больше влюблен в себя, чем в любую женщину, а между тем, стремится забраться в чужую постель и наслаждаться чужой женой! Ты ничего не знаешь о жизни или любви. Но я знаю, и я научу тебя!
Протесты были пустым сотрясением воздуха – Беренис знала это, и к тому же ее собственное сердце бешено заколотилось от прикосновения его руки. Почувствовав ее трепет, Себастьян крепко прижался к ней всем телом, заставляя ее ощутить силу его желания и нарастающее возбуждение. Он прошелся губами по ее шее, плечам, и ее сопротивление стало ослабевать, а затем и вовсе угасло. Наслаждение волнами растекалось по телу Беренис, когда его рот снова нашел ее губы, увлекая за собой в мир блаженства, и мягкая нежность этого поцелуя смогла искупить недавнюю грубость. Его рука скользила по ее плечу, словно играя на прекрасно настроенном инструменте, зажигая в ней огонь страсти, оставляя слепой ко всему, кроме этой напряженности, скапливающейся внутри, нарастающей с каждой долей секунды. Себастьян сбросил с нее сорочку, и глаза его вспыхнули при виде ее наготы.
– Не беспокойтесь, мадам! Этот переход не идет ни в какое сравнение с тем, что мне пришлось пережить. Бывало, волны поднимались над мачтами. Если хотите посмотреть настоящий шторм, вам следует отправиться в путешествие вокруг мыса Горн. Вот там волны так волны, скажу я вам!..
– Нет уж, спасибо, капитан! С меня и этого вполне достаточно, – ответила она и поспешила в свою каюту.
Сейчас, когда Беренис оправилась от своей болезни и убедилась, что их корабль вовсе не собирается утонуть, дни тянулись довольно монотонно. Она почти не видела Себастьяна и была признательна ему за его отсутствие. Он проводил большую часть времени со штурманом или с капитаном Огилви. Ночью его можно было видеть в носовом кубрике с отдыхавшими от вахты матросами. Они вместе играли в кости, рассказывали байки, курили. Он даже не подходил к ее каюте, посылая Квико за всем, что могло понадобиться.
Иногда она беседовала с офицерами, Крофтом и Мэнсоном, но они, большей частью, были заняты. До сих пор Беренис даже не представляла, какое это сложное и трудоемкое дело – управление судном, и какой строгий распорядок при этом соблюдается. Даже Дэмиан был поглощен новым для себя делом, так что Беренис скучала в кают-компании с Перегрином, играя в хазард и фараон, [23]вспоминая Лондон и вздыхая по прошлым веселым временам. Иногда она вяло занималась вышивкой, в то время как он декламировал отрывки стихов из своей тетради.
– Как прекрасно быть с вами, милая леди! – время от времени произносил этот выхоленный, красивый молодой человек – ее последнее связующее звено с домом. – Для меня нет ничего более желанного, чем проводить дни рядом с вами. У нас так много общего…
– Это правда, – отвечала она серьезно, поднимая глаза от шитья и улыбаясь ему. – Богатство ума, нежность души, единство желаний… В самом деле, это ли не самое ценное в жизни? Прочтите мне еще раз, умоляю, то ваше стихотворение!..
Далси тоже помогала ей убивать время: Беренис, обнаружив, что служанка совершенно неграмотна, решила научить ее читать, писать и считать. Усилия ее не пропадали даром, потому что девушка была сообразительна, впитывала знания, как губка и ужасно гордилась своими новыми достижениями.
Но Беренис ощущала, что ей постоянно чего-то недостает, и безуспешно пыталась отогнать от себя воспоминание о том чувстве удовлетворенности, которое однажды познала. Она могла заниматься вышиванием, делать записи в дневнике, вступать в глубокомысленные дискуссии с Перегрином и давать уроки Далси, но при этом всегда настороженно прислушивалась, не идет ли Себастьян.
Она твердила себе, что только страх мог быть причиной такой необычной чувствительности. Возможно ли, чтобы это был интерес?
Однажды вечером, когда корабль буквально летел по волнам, подгоняемый мощной силой пассатов, Беренис сидела с Перегрином после ужина, пытаясь сосредоточиться на шитье, но ощущая какое-то беспокойство. Себастьян ушел в матросский кубрик сразу после окончания трапезы. Его было трудно понять: суровый во всем, что касалось дисциплины на борту, он иногда, тем не менее, забывал о своем графском титуле и положении и проводил время в компании матросов. Прогуливаясь по палубе, Беренис часто видела, как он смеялся вместе с ними, отпуская такие же грубые шутки. Иногда он садился на свернутый кольцами канат, и команда, расположившись вокруг него, – закаленные, видавшие виды морские волки – в полнейшей тишине слушала его занимательные рассказы о каком-нибудь морском сражении, в котором он принимал участие.
В тот вечер Квико принес гитару, отыскав ее среди вещей своего хозяина. Гуляя с Далси по палубе, Беренис перегнулась через перила и увидела Себастьяна сидящим внизу в окружении моряков. Она прямо-таки остолбенела от изумления, услышав, что он поет для них мелодичные французские песни. Его роскошный, мягкий баритон поднимался высоко к звездам. Этот голос пронзил сердце. Но быть может, всему виной было волшебство ночи с ее полной луной, висящей в чернильном небе?
Ощущая беспокойство и смятение, Беренис вернулась в кают-компанию. Она попыталась заняться вышиванием, но не смогла и, в конце концов, забросила свой шелк в корзинку для рукоделия, прервала Перегрина на полуслове – он читал вслух свое последнее стихотворение – и внезапно попрощалась с ним.
Она уже начинала ненавидеть свою каюту после стольких проведенных здесь одиноких ночей, когда лежа без сна, уставясь в полумрак, она постоянно видела вещи Себастьяна и знала, что была в его глазах всего лишь такой же дорогой вещью, частью его собственности. Ужасно было то, что он в любую минуту мог войти, застать ее полуодетой. Беренис нервничала, но запереть дверь не решалась. Да он, казалось, и не искал ее общества, предпочитая компанию неотесанных матросов…
Каюта была пуста, так как Далси ушла на свидание с приятным мистером Мэнсоном, к которому питала нежные чувства. Беренис была даже рада остаться одна: служанка стала раздражать ее бесконечной болтовней о любви, вздохами, разговорами о приятном молодом офицере и намеками, что Беренис тоже следовало бы прекратить бросать злобные взгляды и быть полюбезнее в присутствии Себастьяна.
Она не спеша разделась, сбросила платье на пол, оставив его лежать бесформенным комком. Сняв через голову сорочку, она села на низкий табурет, чтобы развязать атласные ленточки, которыми завязывались ее черные туфли. Собственное тело всегда удивляло Беренис, когда она рассматривала его, одеваясь или готовясь ко сну. Одежда словно стягивала, ограничивала его, и освобожденное, оно, казалось, расширялось, тянулось и извивалось подобно чувственному животному.
Она провела рукой вниз вдоль изгиба бедра, по круглому, с ямочкой, колену, вдоль мягкой выпуклости икр, нежно погладила прекрасной формы ступни. Оно ведь похоже на опасное существо, живущее собственной жизнью, это ее тело. Однажды оно уже предало ее мечты о романтической любви. И сейчас кожу приятно покалывало от прикосновений. На одно короткое мгновение Беренис позволила себе представить ласки мужчины, которого она любила бы.
Не Себастьяна, конечно. Это было немыслимо. Но в то же время она трепетала при воспоминании о том, как ее желания взяли верх над самой непоколебимой решимостью; о том, какую напряженность она ощущала, когда он входил в нее, и облегчении, которое, казалось, потоком хлынуло из ее сердца, растекаясь по всему телу. Она постаралась не давать волю эротическим фантазиям. Неужели с зовом плоти следует считаться так же, как и с потребностями души? Эти мысли продолжали мучить ее, даже когда она решительно улеглась в кровать и попыталась уснуть. Невозможно! Со вздохом, Беренис взяла книгу и наклонилась ближе к свече. Это был старый выпуск «Дамского журнала, или занимательного Спутника прекрасного пола» с рисунками моделей современной одежды. Беренис смотрела его уже сотню раз, но принялась читать опять: муфты по-прежнему были a la mode [24](но не для жаркого климата, подумала она), а большой выбор шляп просто поражал.
Она зевнули и, отложив журнал в сторону, откинулась на подушку. Вскоре веки ее опустились, и Беренис погрузилась в полудрему. Она видела лица людей, которых не знала, и слышала обрывки разговора, который исчезал, как только она «выплывала» на поверхность. Затем она снова погружалась в мягкую, обволакивающую дремоту…
Вдруг ее сонливость как ветром сдуло. Беренис услышала за дверью звук тяжелых шагов. Дверь широко открылась, и вошел Себастьян. Беренис зажмурила глаза, притворяясь спящей.
Себастьян остановился в дверном проеме, спрашивая себя, почему он здесь. Он ни разу не беспокоил ее ночью, уверяя себя, что это из-за ее недомогания и еще из-за того, что он слишком занят на корабле, стоя на вахте у штурвала и наблюдая за работой судна. Сейчас он посмотрел правде в глаза: он намеренно избегал ее. «Какой же я идиот, – подумал он. – У меня есть полное право спать с ней. Ситуация смехотворна».
В этот вечер он пил крепкий, черный ром, злясь и на нее, и на себя. Ведь она его жена, а он обладал ею лишь один раз. Это оскорбляло его мужское достоинство, и даже сознание того, что она зависела от него во время болезни, не помогало забыть ту ненависть, с которой она смотрела на него всякий раз, когда глаза их встречались. Как смела она ненавидеть его? Что дурного он ей сделал? Он не позволил выставить себя на посмешище в истории с Перегрином. И разве можно из-за этого вести себя, как ребенок? Писать любовные записки этому хлыщу! Этого Себастьян простить не мог.
После нескольких часов, проведенных с командой, он еще острее почувствовал одиночество. Он играл с ними в карты, пил больше обычного и заметил, что их разговоры постоянно вращались вокруг женщин. Они были утомлены путешествием, тоскуя по прикосновению к женскому телу, по его запаху. Таковы муки длительного плавания. Он мудро поступил, предупредив Беренис, чтобы она не попадалась им на глаза. Он и сам ощущал в себе эту страстную жажду.
Моряки обменивались историями о своих любовных подвигах в предвкушении новых похождений по прибытии в Каролину. Они говорили о пышных негритянках, о молочно-белых проститутках, привезенных из Европы, не забыли и о мулатках – услужливых шлюхах, которые толпились на пристани всякий раз, когда корабль швартовался в порту. Они уговорили Себастьяна спеть о женщинах, и он согласился, умело направив их похотливые мысли в сентиментальное русло, напомнив им о женах и детях, ожидающих Дома. Но это не принесло ему облегчения, а напротив вернуло к мыслям о Беренис и ее близости. Какого дьявола он должен страдать, когда его собственная жена на борту?
С внезапной решимостью он снял сюртук и подошел к кровати. Потребность обнять ее стала такой сильной, что вызывала почти физическую боль.
– Вы не спите? – резко спросил он. Беренис знала, что притворяться бесполезно.
Она гневно выпрямилась. Глаза ее сверкали, волосы в беспорядке рассыпались по плечам, сорочка сползла:
– Нет! Благодарю вас за то, что ворвались сюда, словно полк солдат!
Он насмешливо поклонился.
– Мои глубочайшие извинения за такое грубое вторжение, сударыня. Мои манеры, должно быть, шокируют вашу изнеженную чувствительность? Какое счастье, что я согласился взять на борт вашу болонку, сэра Перегрина, чтобы, пока я занимаюсь такими скучными делами, как управление судном, вы бы могли безраздельно наслаждаться его изысканным обществом! – сказал, он злобно и сделал большой глоток из бутылки, которую держал в руке. – А могу я заметить вам, что это также и моя каюта?
– Хотите, чтобы я перешла в другую? – холодно спросила Беренис. – Я буду просто счастлива оказать вам эту услугу!
Язвительная ухмылка скривила его губы.
– Об этом не может быть и речи, ma doucette. Мне нужно поддерживать дисциплину на корабле, а не становиться посмешищем, если все подумают, что я не могу справиться с собственной женой!
Он поставил бутылку на рундук и начал раздеваться, вытаскивая рубашку из-за пояса, расстегивая ее и сбрасывая с себя. Беренис со страхом уставилась на его обнаженный торс, но быстро отвела взгляд, увидев, что он расстегивает пояс и садится на кровать, чтобы снять сапоги.
У нее неожиданно пересохло во рту, и она стала отодвигаться до тех пор, пока не прижалась к стене. Но когда он поднялся, чтобы снять бриджи, она не выдержала:
– Что, по-вашему, вы делаете?
Он ухмыльнулся, стоя перед ней обнаженным, слегка расставив ноги, чтобы удерживать равновесие, упершись одной рукой в бедро, другой снова поднося бутылку ко рту:
– Я думаю, это очевидно, m'amie. Собираюсь лечь с тобой в постель!
– Вы пили! – сказала она обвиняющим тоном, пораженная блеском его глаз и тем решительным жестом, с которым он отбросил одеяло.
– Немного, – ответил он спокойно, устраиваясь рядом с ней и натягивая одеяло на свою бронзовую от загара грудь. – Но достаточно, чтобы я понял: ты ведешь себя, как идиотка, а я еще больший глупец, раз позволяю тебе делать это!
Его желание нарастало с каждой секундой. Он уже не мог думать, все его мысли сконцентрировались на Беренис. Он был пьян не столько от рома, сколько от страсти. Ее тело, словно магнит, притягивало его. Благоухающий запах ее кожи, подобный нежнейшему запаху роз, приводил его в восторг. Кто еще из мужчин поддавался этому соблазну, спрашивал он себя изумленно. Перегрин? Или тот самодовольный хлыщ, который прислал ей костюм для верховой езды? Другие, о которых он ничего не знал?
Эта мысль обожгла, словно раскаленное железо. Он был слишком мягок, позволяя ей жеманничать с этой крысой Перегрином! Fripoulle! [25]Будучи в Лондоне, он много узнал об этом известном столичном красавчике. Такое, что, он был абсолютно уверен, не знала Беренис и потому все еще восхищалась им.
Немного оправившись от первоначального потрясения, Беренис задумалась о том, как быть дальше. Она была зажата между улегшимся Себастьяном и стеной. Как выйти из этого положения, не уронив достоинства? Имела ли еще значение гордость? Нет! Все, что имело значение – это сохранить между ними как можно большее расстояние.
Потом, она предполагала, они могли бы поговорить. Она уже отрепетировала то, что скажет ему: «Себастьян, я не люблю тебя. Я даже не уважаю тебя. Расторгни этот брак!» Она рванулась, чтобы вскочить, но Себастьян протянул руку, и ее ноги запутались в простынях. Ему доставляло удовольствие видеть ее гнев, слышать ее частое дыхание и наблюдать, как поднимается и опускается ее грудь.
– Убирайтесь! – выпалила она, пытаясь высвободиться.
– Нет, – сказал он, не зная что с ней делать теперь, когда он ее поймал. Себастьян никогда не прибегал к насилию, чтобы заставить женщину хотеть себя, и не собирался заниматься этим сейчас. Поговорить с ней? Он попытается. Откровенная беседа. Итак…
– Мне надоело видеть, как ты напускаешь на себя мученический вид, – начал он, но при виде ее, лежащей рядом и свирепо уставившийся на него, злость пересилила желание сдерживаться. – Mon Dieu! У тебя еще будут причины для страданий, я об этом позабочусь! Я обращался с тобой слишком мягко! Ты всего лишь женщина – достойная только того, чтобы тебя взять!
Он поймал ее подбородок, собираясь поцеловать. Она отвернула лицо, но, несмотря на ее усилия, ему удалось прижаться ртом к ее губам. Страсть с такой силой охватила его, что он тут же отказался от идеи прочувствованной беседы, делая то, что, как ему удалось убедить себя, сделал бы на его месте любой нормальный мужчина.
Она вырвалась и холодно произнесла:
– Как вы можете, если знаете, что я не люблю вас?
Вместо ответа Себастьян положил ладонь ей на грудь.
– Любовь! – промолвил он хрипло. – Что ты знаешь о любви? Неужели ты действительно веришь красивым словам Перегрина? Этот жеманный денди больше влюблен в себя, чем в любую женщину, а между тем, стремится забраться в чужую постель и наслаждаться чужой женой! Ты ничего не знаешь о жизни или любви. Но я знаю, и я научу тебя!
Протесты были пустым сотрясением воздуха – Беренис знала это, и к тому же ее собственное сердце бешено заколотилось от прикосновения его руки. Почувствовав ее трепет, Себастьян крепко прижался к ней всем телом, заставляя ее ощутить силу его желания и нарастающее возбуждение. Он прошелся губами по ее шее, плечам, и ее сопротивление стало ослабевать, а затем и вовсе угасло. Наслаждение волнами растекалось по телу Беренис, когда его рот снова нашел ее губы, увлекая за собой в мир блаженства, и мягкая нежность этого поцелуя смогла искупить недавнюю грубость. Его рука скользила по ее плечу, словно играя на прекрасно настроенном инструменте, зажигая в ней огонь страсти, оставляя слепой ко всему, кроме этой напряженности, скапливающейся внутри, нарастающей с каждой долей секунды. Себастьян сбросил с нее сорочку, и глаза его вспыхнули при виде ее наготы.