Страница:
– Как вы думаете, здесь поблизости есть индейцы? – спросила Беренис, с беспокойством прислушиваясь к незнакомым ночным звукам, разносящимся по лесу.
Грег поднес миску к котелку, висящему над потрескивающими поленьями, наливая горячий суп:
– Думаю, они знают, что мы здесь. Эта земля когда-то принадлежала племени чероки, и в былые дни здесь шла жестокая борьба между ними и поселенцами. Не так ли, Квико?
Индеец кивнул, стоя в кругу света от костра со скрещенными руками, в гордой, слегка надменной позе.
– Да, доктор Лэттимер, – ответил он своим глубоким голосом. – Сейчас они в основном занимаются торговлей мехами. Они не нападут на нас. Иногда случаются стычки, если молодые воины выпьют слишком много спиртного…
– Не волнуйтесь, Беренис! – сказал Грег. – Себастьян чрезвычайно умен и опытен во всем, что касается расстановки охраны, и, к тому же, он взял меня в экспедицию как доктора.
– Если вы такой искусный, не могли бы вы дать мне что-нибудь от укусов насекомых? – взмолилась она, чувствуя, как ее кожа болит и жжет, хотя ей и стало уже немного легче после ужина. Она молодая и сильная. Себастьян был прав, когда предсказывал, что путешествие не будет для нее таким уж тяжелым.
– Могу, – сказал он, – но никто не разбирается в травах лучше Квико. Он даст вам какую-нибудь мазь.
– Попробуйте это, мадам. – Индеец достал из своей сумки маленькую выточенную из камня кружку. Ее содержимое имело сильный запах, заставивший Беренис поморщиться, но помазав снадобьем Квико лицо и шею, она сразу же почувствовала облегчение.
– Ты ужасно много знаешь, правда? – сказала Далси, начиная пересматривать свое мнение о Квико.
В Чарльстоне Далси постоянно ощущала присутствие Квико, гадая, шпионит он за ее хозяйкой или же охраняет ее. Нельзя было не признать, что он всегда находился где-то поблизости. Сейчас, в одежде своего народа, он выглядел совершенно иначе – благородным, гордым, почти царственным. Далси всегда мечтала выйти замуж за джентльмена и бранила себя за эту глупость. Как могла она, девушка низкого происхождения, да к тому же в прошлом воровка, надеяться на такое? Сейчас она словно увидела Квико в новом свете: его миндалевидные глаза, высокие, плоские скулы, величественное телосложение. Ей-богу, его даже можно назвать красивым!
– Я научился многому с самого рождения, – сказал ей Квико, и тень улыбки тронула его точеные губы. – И научу тебя, если хочешь.
– Правда? Это было бы здорово. – Далси придвинулась немного ближе. – Однажды я работала у аптекаря, совсем недолго, правда… он был злой, старый скряга и не платил мне, но я была просто очарована всякими банками и склянками, которые у него там были, а пучки трав свисали прямо с перекладин под потолком. Он делал из них всевозможные отвары и примочки, которыми лечил все – от жуткой зубной боли до язв на спине.
Квико громко рассмеялся:
– Все это я умею, и еще многое другое!
– Как бы мне хотелось побольше узнать об этом. – Далси улыбнулась ему, внезапно почувствовав себя намного спокойнее и как-то уютнее.
Беренис сидела на жестком дерне рядом с Грегом, обхватив руками колени. Она сняла бархатный жакет; блузка была влажной и липла к телу. Она была слишком широкая, с пышными, собранными на запястьях рукавами. Беренис расстегнула манжеты и закатала рукава. Вырез блузки был глубоким, открывающим изгиб груди, а непокрытые волосы, рассыпавшиеся по плечам, словно темное облако, сияли в свете огня. Грег изучал ее лицо с медленной, теплой улыбкой.
– Завтра вам следует надеть что-нибудь попроще, – посоветовал он. – Брюки были бы намного удобнее.
– Право же, я никогда не носила такие вещи! Там, откуда я приехала, это не принято, – заявила она надменно, но потом задумалась. Возможно, он и прав. Будет намного легче ехать верхом; не очень-то удобно все время сидеть боком в течение длительного путешествия.
– Но где же найти брюки, которые бы мне подошли?
– Я поспрашиваю. Среди нас есть несколько парней примерно вашего роста. Предоставьте это мне, – пообещал он, зажигая сигару и втягивая ароматный дым. – Думаю, Себастьян согласится.
Она напряглась, и приятное чувство расслабленности вмиг улетучилось:
– Я не собираюсь спрашивать его. Если я хочу надеть брюки, я их надену!
– Беренис, почему вы все превращаете в битву? – спросил Грег, держа зубами сигару и начиная точить нож о камень. – Попробуйте понять Себастьяна, он стоит этого.
– Вы высокого мнения о моем муже, не так ли?
– Он один из лучших людей, кого я знаю. Никого другого я не хотел бы иметь своим другом и никого не боялся бы больше, будь он моим врагом. А почему вы спрашиваете? Вас что-то беспокоит?
Он вложил нож в ножны и серьезно посмотрел на нее, почувствовав в голосе Беренис откровенную враждебность по отношению к Себастьяну. Это удивило его, потому что Грег ожидал увидеть сдержанную английскую розу, а не это своенравное создание с независимым складом ума и почти языческой красотой. В некотором смысле он был даже рад, зная, что Себастьян никогда бы не был счастлив с послушной и бессловесной женой. Ему необходима была та новизна, которую могла привнести в его жизнь Беренис. Но Грега беспокоили ее несчастные глаза и бунтарская складка губ. И он на сто процентов был согласен с решением Себастьяна не оставлять ее в Чарльстоне.
Беренис пожала плечами, теребя прядь волос.
– А что вы ожидали, сэр? Меня вынудили отказаться от жизни в Лондоне ради этого! – Она с содроганием бросила взгляд на стену деревьев, которые выглядели такими черными и угрожающими. – Я ни за что не хотела выходить за него замуж, и его поведение по отношению ко мне не изменило мое мнение. Я еще никогда не встречала такого невыносимого человека!
Грег с сомнением покачал головой. На его взгляд, они прекрасно подходили друг другу – две гордые, своенравные души, которые закончат либо тем, что убьют друг друга, либо безумно полюбят. Он наблюдал за ними, зная по своему опыту, что эти два чувства отделены друг от друга лишь зыбкой границей. Так часто ссоры могут заканчиваться поцелуями, пламя ненависти сменяется страстью любви. Если бы они уладили свои разногласия, то стали бы единым, грозным в своей силе сообществом двух людей, преданных до самой смерти. Но если нет – тогда их ссоры могут вылиться в жестокий взрыв, губительные волны которого почувствуют все вокруг.
– Уверен, что однажды увижу вас обоих счастливыми. – Привязанный всей душой к Себастьяну, он хотел убедить ее в его прекрасных качествах. – Он полон планов в отношении Оквуд Холла.
– Дом на плантации? – Беренис спросила заинтересованно помимо своей воли…
– Да. Он уже начал кое-какие преобразования. Он честолюбив, Беренис, но славится справедливым отношением к своим рабам, будь то белые или черные. Я думаю, он бы освободил их, если б мог. Охотники и торговцы уважают его за честные сделки, и индейцы тоже…
– Судя по вашим словам, он прямо святой! – заметила она, отказываясь поддаться желанию ухватиться за малейшую крупицу информации и признаться даже самой себе, как безумно ей хотелось проникнуть в сердце и мысли своего мужа.
Лицо Грега стало серьезным.
– Послушайте, Беренис, – начал он. – Себастьян очень много пережил во Франции. Я не знаю всего, что там случилось – он предпочитает не распространяться об этом – но дела были крайне плохи. Когда я познакомился с ним, он ходил в море…
– Пират! – бросила она с отвращением.
– Да, пират, но он захватывал только те корабли, которые принадлежали революционному правительству. Как вы не можете понять? Он был ограблен ими, потерял все, и он хотел отомстить.
– Это не оправдание. – Она не могла больше выносить этот разговор и попыталась встать и уйти.
Грег снова усадил ее:
– Не будьте вы такой по-ослиному упрямой! Человек страдал больше, чем вы или я можем себе представить, и он постарался построить новую жизнь. Не только для себя, но и для тех, кто его окружает. Он много раз беседовал со мной, рассказывая, что верит в порядок, прогресс, справедливость, но в последнее время почувствовал, что его жизнь несовершенна, что в ней отсутствует какой-то высший смысл. Ему нужны жена и дети, чтобы она стала гармоничной. Он был так радостно взволнован, когда отправлялся за вами в Англию…
– Да?
– Как ребенок…
– Тогда что же случилось?
– Это я должен спросить у вас! Несколько минут Беренис сидела, размышляя над тем, что он сказал, но затем укусы насекомых снова стали жечь ей лицо; мышцы мучительно ныли при малейшем движении. С какой стати она должна щадить Себастьяна? Он-то не проявляет к ней сострадания. Она поднялась, стараясь не застонать, и встала над Грегом. Лицо ее пылало.
– Не тратьте понапрасну время, пытаясь обелить его! Со мной это не пройдет! – сказала она и пошла искать Перегрина.
Глава 8
Грег поднес миску к котелку, висящему над потрескивающими поленьями, наливая горячий суп:
– Думаю, они знают, что мы здесь. Эта земля когда-то принадлежала племени чероки, и в былые дни здесь шла жестокая борьба между ними и поселенцами. Не так ли, Квико?
Индеец кивнул, стоя в кругу света от костра со скрещенными руками, в гордой, слегка надменной позе.
– Да, доктор Лэттимер, – ответил он своим глубоким голосом. – Сейчас они в основном занимаются торговлей мехами. Они не нападут на нас. Иногда случаются стычки, если молодые воины выпьют слишком много спиртного…
– Не волнуйтесь, Беренис! – сказал Грег. – Себастьян чрезвычайно умен и опытен во всем, что касается расстановки охраны, и, к тому же, он взял меня в экспедицию как доктора.
– Если вы такой искусный, не могли бы вы дать мне что-нибудь от укусов насекомых? – взмолилась она, чувствуя, как ее кожа болит и жжет, хотя ей и стало уже немного легче после ужина. Она молодая и сильная. Себастьян был прав, когда предсказывал, что путешествие не будет для нее таким уж тяжелым.
– Могу, – сказал он, – но никто не разбирается в травах лучше Квико. Он даст вам какую-нибудь мазь.
– Попробуйте это, мадам. – Индеец достал из своей сумки маленькую выточенную из камня кружку. Ее содержимое имело сильный запах, заставивший Беренис поморщиться, но помазав снадобьем Квико лицо и шею, она сразу же почувствовала облегчение.
– Ты ужасно много знаешь, правда? – сказала Далси, начиная пересматривать свое мнение о Квико.
В Чарльстоне Далси постоянно ощущала присутствие Квико, гадая, шпионит он за ее хозяйкой или же охраняет ее. Нельзя было не признать, что он всегда находился где-то поблизости. Сейчас, в одежде своего народа, он выглядел совершенно иначе – благородным, гордым, почти царственным. Далси всегда мечтала выйти замуж за джентльмена и бранила себя за эту глупость. Как могла она, девушка низкого происхождения, да к тому же в прошлом воровка, надеяться на такое? Сейчас она словно увидела Квико в новом свете: его миндалевидные глаза, высокие, плоские скулы, величественное телосложение. Ей-богу, его даже можно назвать красивым!
– Я научился многому с самого рождения, – сказал ей Квико, и тень улыбки тронула его точеные губы. – И научу тебя, если хочешь.
– Правда? Это было бы здорово. – Далси придвинулась немного ближе. – Однажды я работала у аптекаря, совсем недолго, правда… он был злой, старый скряга и не платил мне, но я была просто очарована всякими банками и склянками, которые у него там были, а пучки трав свисали прямо с перекладин под потолком. Он делал из них всевозможные отвары и примочки, которыми лечил все – от жуткой зубной боли до язв на спине.
Квико громко рассмеялся:
– Все это я умею, и еще многое другое!
– Как бы мне хотелось побольше узнать об этом. – Далси улыбнулась ему, внезапно почувствовав себя намного спокойнее и как-то уютнее.
Беренис сидела на жестком дерне рядом с Грегом, обхватив руками колени. Она сняла бархатный жакет; блузка была влажной и липла к телу. Она была слишком широкая, с пышными, собранными на запястьях рукавами. Беренис расстегнула манжеты и закатала рукава. Вырез блузки был глубоким, открывающим изгиб груди, а непокрытые волосы, рассыпавшиеся по плечам, словно темное облако, сияли в свете огня. Грег изучал ее лицо с медленной, теплой улыбкой.
– Завтра вам следует надеть что-нибудь попроще, – посоветовал он. – Брюки были бы намного удобнее.
– Право же, я никогда не носила такие вещи! Там, откуда я приехала, это не принято, – заявила она надменно, но потом задумалась. Возможно, он и прав. Будет намного легче ехать верхом; не очень-то удобно все время сидеть боком в течение длительного путешествия.
– Но где же найти брюки, которые бы мне подошли?
– Я поспрашиваю. Среди нас есть несколько парней примерно вашего роста. Предоставьте это мне, – пообещал он, зажигая сигару и втягивая ароматный дым. – Думаю, Себастьян согласится.
Она напряглась, и приятное чувство расслабленности вмиг улетучилось:
– Я не собираюсь спрашивать его. Если я хочу надеть брюки, я их надену!
– Беренис, почему вы все превращаете в битву? – спросил Грег, держа зубами сигару и начиная точить нож о камень. – Попробуйте понять Себастьяна, он стоит этого.
– Вы высокого мнения о моем муже, не так ли?
– Он один из лучших людей, кого я знаю. Никого другого я не хотел бы иметь своим другом и никого не боялся бы больше, будь он моим врагом. А почему вы спрашиваете? Вас что-то беспокоит?
Он вложил нож в ножны и серьезно посмотрел на нее, почувствовав в голосе Беренис откровенную враждебность по отношению к Себастьяну. Это удивило его, потому что Грег ожидал увидеть сдержанную английскую розу, а не это своенравное создание с независимым складом ума и почти языческой красотой. В некотором смысле он был даже рад, зная, что Себастьян никогда бы не был счастлив с послушной и бессловесной женой. Ему необходима была та новизна, которую могла привнести в его жизнь Беренис. Но Грега беспокоили ее несчастные глаза и бунтарская складка губ. И он на сто процентов был согласен с решением Себастьяна не оставлять ее в Чарльстоне.
Беренис пожала плечами, теребя прядь волос.
– А что вы ожидали, сэр? Меня вынудили отказаться от жизни в Лондоне ради этого! – Она с содроганием бросила взгляд на стену деревьев, которые выглядели такими черными и угрожающими. – Я ни за что не хотела выходить за него замуж, и его поведение по отношению ко мне не изменило мое мнение. Я еще никогда не встречала такого невыносимого человека!
Грег с сомнением покачал головой. На его взгляд, они прекрасно подходили друг другу – две гордые, своенравные души, которые закончат либо тем, что убьют друг друга, либо безумно полюбят. Он наблюдал за ними, зная по своему опыту, что эти два чувства отделены друг от друга лишь зыбкой границей. Так часто ссоры могут заканчиваться поцелуями, пламя ненависти сменяется страстью любви. Если бы они уладили свои разногласия, то стали бы единым, грозным в своей силе сообществом двух людей, преданных до самой смерти. Но если нет – тогда их ссоры могут вылиться в жестокий взрыв, губительные волны которого почувствуют все вокруг.
– Уверен, что однажды увижу вас обоих счастливыми. – Привязанный всей душой к Себастьяну, он хотел убедить ее в его прекрасных качествах. – Он полон планов в отношении Оквуд Холла.
– Дом на плантации? – Беренис спросила заинтересованно помимо своей воли…
– Да. Он уже начал кое-какие преобразования. Он честолюбив, Беренис, но славится справедливым отношением к своим рабам, будь то белые или черные. Я думаю, он бы освободил их, если б мог. Охотники и торговцы уважают его за честные сделки, и индейцы тоже…
– Судя по вашим словам, он прямо святой! – заметила она, отказываясь поддаться желанию ухватиться за малейшую крупицу информации и признаться даже самой себе, как безумно ей хотелось проникнуть в сердце и мысли своего мужа.
Лицо Грега стало серьезным.
– Послушайте, Беренис, – начал он. – Себастьян очень много пережил во Франции. Я не знаю всего, что там случилось – он предпочитает не распространяться об этом – но дела были крайне плохи. Когда я познакомился с ним, он ходил в море…
– Пират! – бросила она с отвращением.
– Да, пират, но он захватывал только те корабли, которые принадлежали революционному правительству. Как вы не можете понять? Он был ограблен ими, потерял все, и он хотел отомстить.
– Это не оправдание. – Она не могла больше выносить этот разговор и попыталась встать и уйти.
Грег снова усадил ее:
– Не будьте вы такой по-ослиному упрямой! Человек страдал больше, чем вы или я можем себе представить, и он постарался построить новую жизнь. Не только для себя, но и для тех, кто его окружает. Он много раз беседовал со мной, рассказывая, что верит в порядок, прогресс, справедливость, но в последнее время почувствовал, что его жизнь несовершенна, что в ней отсутствует какой-то высший смысл. Ему нужны жена и дети, чтобы она стала гармоничной. Он был так радостно взволнован, когда отправлялся за вами в Англию…
– Да?
– Как ребенок…
– Тогда что же случилось?
– Это я должен спросить у вас! Несколько минут Беренис сидела, размышляя над тем, что он сказал, но затем укусы насекомых снова стали жечь ей лицо; мышцы мучительно ныли при малейшем движении. С какой стати она должна щадить Себастьяна? Он-то не проявляет к ней сострадания. Она поднялась, стараясь не застонать, и встала над Грегом. Лицо ее пылало.
– Не тратьте понапрасну время, пытаясь обелить его! Со мной это не пройдет! – сказала она и пошла искать Перегрина.
Глава 8
Перемены в поведении Себастьяна были незначительны, но заметны. Беренис наблюдала, как легко он держался в седле, как щурился, глядя на солнце, как улыбался, когда кто-то из его людей отпускал шутку, с какой уверенностью владел ружьем и шпагой. Беренис и до путешествия совсем не знала мужа – теперь он вообще казался ей незнакомцем.
Сейчас он был в окружении своих людей. Беренис видела его высокую фигуру, вырисовывающуюся на фоне ярких языков пламени. Кто-то сидел у костра, доедая ужин; другие, наевшись, завернулись в одеяла и уже спали; остальные отдыхали, курили сигары и о чем-то тихо разговаривали. Дэмиан, усевшись на пень, подносил ко рту бутылку и, задрав голову, вливал ее содержимое в горло; при этом его кадык ходил вверх и вниз при каждом глотке. Беренис чувствовала себя заброшенной от того, что ее брат даже не подошел поинтересоваться, как она себя чувствует, потому что был слишком занят со своими новыми товарищами.
Что бы там ни шевелилось в кустах, неизвестное и страшное, но естественные потребности организма требовали своего удовлетворения, поэтому Беренис забралась в неглубокую яму за сучковатым деревом. Его изогнутые, переплетенные корни извивались и уходили в землю, словно жуткие уродливые конечности. Беренис не переставала проклинать Себастьяна, затащившего ее в это проклятое место, подогревала свой гнев, вскармливала и лелеяла его. Расправив юбки, она направилась в сторону Перегрина, который прислонился к стволу сосны и выглядел таким же несчастным, как и она.
Он поднял глаза и произнес раздраженно:
– Моя дорогая леди, вы совсем измучены? Какой изнурительный день! Так долго в седле… Клянусь, что никогда больше не смогу свести колени.
– Что, больше не хочется никаких приключений?
«Бедный Перегрин, – думала Беренис, – это из-за меня он терпит такие неудобства».
– Не думаю, что я создан для приключений, – заметил он с кислой миной.
– Но тебе понравилось в Чарльстоне?
– Конечно! Там я вращался в высшем свете и, думаю, не будет преувеличением сказать, что имел успех, – произнес он самодовольно, и она улыбнулась, вспомнив, какие завистливые взгляды бросали на нее дамы, когда Перегрин сопровождал ее.
– Значит, то же самое тебя ждет и в Джорджтауне, не так ли? – намекнула она, спрашивая себя, можно ли положиться на его храбрость. Она решила попытаться и накрыла его ладонь своею. – Перегрин, послушай меня! Давай убежим – как мы и планировали. Мне кажется, я запомнила дорогу к реке, откуда можно переправиться в Чарльстон и найти корабль, который доставит нас на север.
Эта идея ему понравилась. Он уже устал подчиняться приказам Себастьяна и окрикам этого грубого полковника. Одного дня оказалось вполне достаточно. В отличие от Дэмиана, Перегрин не находил ничего привлекательного в непристойных шутках сообщников Себастьяна и приходил в ярость оттого, что Беренис была вынуждена ехать среди них. Они, разумеется, слишком хорошо понимали, что их главарь постоянно начеку, чтобы позволить себе фамильярности с его женой, но это не ограждало ее от их взглядов и произносимых вполголоса комментариев относительно ее лица и фигуры. Себастьян воздвигнул между нею и своими наемниками внушительный барьер, словно феодал, охраняющий собственность, и даже Далси запрещено было приближаться к ним, но все равно Перегрин беспокоился. Предположим, с Себастьяном что-то случится, и тогда?.. Полковник – пожилой человек, с которым будет легко справиться. А Грег Лэттимер? Перегрину не нравилось, как южанин смотрит на него.
Учитывая все это, он склонен был согласиться с предложением Беренис, хотя и сознавал весь риск такого предприятия. Он страшился не только ярости Себастьяна, если они будут обнаружены, но и подстерегающих их в пути опасностей, поскольку они совершенно не знали здешних мест. Удастся ли им благополучно добраться до Чарльстона?
– Так мы сделаем это? – Беренис придвинулась ближе. – Давай убежим завтра, пока остальные будут отдыхать во время полуденной жары?
– А как быть с охраной? – колебался он. Беренис неприятно удивила его осторожность, но она храбро уверяла себя, что причина кроется в его беспокойстве о ней.
– Я пойду в лес под предлогом того, что мне нужно в туалет, а ты в это время скажешь, что поведешь коней к ручью на водопой. – Ее лицо пылало таким страстным желанием совершить побег, что Перегрин тоже начал загораться от этого огня. – У меня есть немного денег – достаточно, чтобы заплатить за переправу, а потом, в Чарльстоне, я сниму еще со своего счета. Уверена, мы сможем найти в порту капитана, который возьмет нас до Джорджтауна. Ты все еще хочешь быть со мной, Перегрин?
– Конечно да, ангел мой! – прошептал он, сжав ее пальцы. Теперь он чувствовал себя почти счастливым, потому что она снова стала его другом. Он боялся, что потеряет ее, учитывая таких сильных соперников, как Брэдли Бейнис и ему подобные.
Она бросила взгляд на поляну, но было слишком темно, чтобы их заметили. Перегрин попытался поцеловать ее, но из-за волнения был неловок и промахнулся, найдя щеку вместо губ.
Ее мозг лихорадочно работал, обдумывая каждую деталь их побега. Беренис пока еще не очень хорошо себе представляла, что станет делать, если им действительно удастся добраться до Джорджтауна. Без сомнения, будет погоня. Возможно, ей придется просить защиты у тетки Перегрина. Все, что она хотела, – это вернуться в Англию, объяснить все отцу и умолять аннулировать брак. Это будет нелегко, и, возможно, потребуются годы, но она была убеждена, что, как бы там ни было, это все равно лучше, чем рабское послушание, которого ждал от нее Себастьян.
Она оставила Перегрина и вернулась к Далси, которая была все еще занята разговором с Квико.
– Ты не умеешь читать? – услышала она слова служанки и улыбнулась, когда та добавила: – Я научу тебя! И писать тоже.
Подошел Себастьян, держа несколько одеял. Он бросил их Беренис со словами:
– Постели вон под тем деревом. Этого будет достаточно для нас обоих.
– Ты ждешь, что я буду спать рядом с тобой? Под открытым небом? – возмущенно выдохнула она.
Он искоса взглянул на нее:
– Ты предпочла бы лечь рядом с мужчинами? – спросил он с кривой ухмылкой.
– Я думала… полагала… фургон… я могла бы устроиться там.
– Нет места. Все забито багажом.
– Тогда я, пожалуй, сама найду себе местечко в лесу, – начала она, но остановилась, вспомнив о диких зверях, и, быть может, ядовитых змеях. Они могут подкрасться, когда в лагере все стихнет. Раздраженно фыркнув, она побрела к тому месту, которое он указал, и начала расстилать одеяла. Нет, он самый невыносимый из мужчин! Со времени их последней ссоры его отношение к ней было холодным – вплоть до полнейшего равнодушия. Ограничиваясь элементарной заботой об удобствах, насколько позволяли условия, он игнорировал ее, смотрел сквозь нее, когда их пути пересекались. Такая грубость лишь усиливала раздражение Беренис. Себастьян вел себя так, словно она и не существовала, и Беренис чувствовала себя оскорбленной. Если он намерен и дальше так вести себя с ней, то есть ли смысл оставаться рядом с таким грубияном?
Она металась и ворочалась на неровной земле, ее вдруг стала пугать непроглядная темнота леса, рычание животных, рыскающих вокруг лагеря. Она слышала осторожные шорохи в подлеске и была уверена, что там скрываются подкрадывающиеся индейцы. Она натянула на голову грубое одеяло, тоскуя по успокоительному ощущению его сильного тела рядом и рукам Себастьяна, дающим защиту. Проваливаясь в беспокойный сон, она подумала, как было бы хорошо уткнуться лицом в его широкую грудь, зная, что он охраняет ее от всех опасностей ночи.
Она, наконец, задремала, но проснулась от панического ужаса: показалось, что кто-то дотронулся до одеяла. В ту же секунду она оказалась в объятиях Себастьяна, прильнув к нему всем телом. Он держал ее, успокаивал и гладил рукой по спине, словно испугавшегося ребенка. Здравый смысл подсказывал Беренис, что нужно отодвинуться от него, но она не могла пересилить своего страха и спрятала лицо в его накидке. Она дрожала, измученная, не в силах испытывать никаких чувств, кроме одного-единственного желания: чтобы он был рядом. Он подвинулся так, чтобы ее голова лежала у него на плече, и чувство успокоения снизошло на нее.
Себастьян не шевелился, лежа на спине и уставившись в темноту. Сейчас, в ясном лунном свете, напряженность и драматизм их отношений были очевидны. Себастьян пытался мысленно проанализировать и понять, что же происходит. Он был тронут тем, что Беренис так нуждалась в нем сейчас, и ощущал ее мягкое тело, доверчиво свернувшееся рядом. Он пришел к неприятному заключению, что поступил как подлец. Он не имел права привозить сюда Беренис. Брачный договор мог быть расторгнут без большого ущерба для обеих сторон. Разве он не клялся когда-то, что, если спасется от гильотины, то посвятит жизнь исправлению несправедливостей, допущенных его семьей по отношению к крестьянам, и никогда в будущем не причинит никому зла?
Революция!.. Какое безобидное слово, и как ужасно было видеть свою страну, раздираемую на части кровавым конфликтом… Месть угнетенных масс была скорой и жестокой – каждый, хоть отдаленно связанный с ненавистной аристократией, приговаривался к смерти без суда и следствия. Эта дьявольская машина смерти, которую мятежники называли «Мадам Гильотина», была установлена в центре Парижа. Ее лезвие непрерывно мелькало вверх и вниз, извергая фонтаны крови, телеги грохотали по мостовым, увозя на смерть сотни мужчин, женщин и детей, единственным преступлением которых была принадлежность к привилегированному классу.
До сих пор у него перед глазами стояла толпа разъяренной черни, а в ушах звенели визгливые, злобные выкрики: «А bas Les seigneurs! A has Les tyrans!» [29]Они казнили короля Людовика XVI и королеву Марию-Антуанетту. «А я выжил в этом царстве террора», – думал Себастьян, и верил, что спасся, чтобы исполнить потом какую-то богоугодную миссию. Он вспомнил девушку, которую любил безответно – Жизель. Она встала во главе грозной женской организации, известной под названием «Мегеры», состоящей из безжалостных гарпий в женском обличье, которым доставляло радость видеть страдания и пытки, наслаждаться местью и упиваться кровью невинных жертв.
Потом он подумал о своей собственной жизни. Себастьян горько улыбнулся, обнимая Беренис и вспоминая множество других женщин, с которыми потом сводила его судьба. Он подумал о тех давних мечтах и страстях, желаниях и страданиях. Какими важными они казались тогда, и какими незначительными, мелкими – сейчас. Но когда он встретил Беренис в доме ее отца, на одно мгновение в его мозгу сверкнула мысль: «Это она!»
«Это была ошибка», – заключил он грустно, держа ее в своих объятиях. Нет ничего, что было бы единственно важным и необходимым. Жизнь – не более чем промежуток времени между рождением и смертью. Он часто размышлял об этом, бродя вдвоем с Квико по охотничьим тропам. Это были периоды серьезных раздумий, к чему располагало величие природы и вселенски-безбрежное пространство. Он проникал в самые отдаленные уголки своего сознания, ища ответы на множество тревожащих вопросов, но всегда возвращался таким же растерянным и неудовлетворенным, как и прежде.
Беренис тоже не спала, думая о своем. Ей трудно было постигнуть суть этого состояния беспокойного счастья, в котором она пребывала. Она находилась в странной ситуации, когда едва ли сознавала иную реальность, кроме этого крепкого плеча под ее головой. Себастьян был щитом, укрывающим от страха, и ей казалось унизительным признаться в своей слабости. Он был ее врагом, и она ненавидела его, но каким-то непостижимым образом эта ненависть понемногу угасала. Он был грубым, ужасным человеком, и в то же время иногда, лишь иногда, он мог быть сердечным, даже милым, как тогда на Мадейре с тем добрым старым испанцем, доном Сантосом, и Беренис предпочла, чтобы он никогда не проявлял этой стороны своего характера. Намного легче было думать о нем, как о безжалостном пирате…
Она повернулась на бок в изгибе его руки, почувствовав, как расслабленные мышцы моментально напряглись. Она радовалась, что он был здесь; мир вокруг казался пустым и примитивным. И вдруг откуда-то донеслись странные, совершенно, казалось, неуместные здесь звуки: один из парней играл на флейте, выводя нежную, переливающуюся мелодию. Это было последнее, что слышала Беренис, погружаясь в сон…
Она проснулась с первым, слабым проблеском рассвета, расстилающегося, словно тонкая вуаль, по небу и разгоняющего облака. Солнце всходило в пышности радужных оттенков, и птицы начали свое утреннее щебетание. Воздух был прохладным, и роса тяжело лежала на одеялах. Беренис почувствовала, что ей чего-то не хватает. Она с грустью поняла, что рядом с ней больше не было Себастьяна.
Спящие понемногу зашевелились. Слышались ругательства и смех, и громкое зевание. Двое уже сидели на корточках возле тлеющих углей, грея руки о дымящиеся кружки кофе. Третий поднимался, протирая глаза. Но где же их командир?
Перенапряженные мышцы Беренис запротестовали, когда она попыталась пошевелиться, и она не представляла, как сможет выдержать еще один день в седле. Сейчас ей больше всего на свете хотелось двух вещей – воды, чтобы умыться, и чашку крепкого кофе. В условиях городской жизни она получала их как нечто само собой разумеющееся, но здесь, кажется, ей придется самой позаботиться о себе. Ее глаза блуждали по поляне, бессознательно ища Себастьяна. И хотя Беренис скорее бы умерла, чем призналась себе в этом, но ей хотелось знать, почему он покинул ее. Она сердито поднялась на ноги, пытаясь разгладить складки помятой юбки. Отбросив спутанные волосы с лица, она заметила Себастьяна возле костра и стала украдкой наблюдать. Казалось, он был счастлив в этих диких, примитивных условиях и чувствовал себя своим в этой устрашающего вида компании, которая называла его Капитаном. Стыд охватывал Беренис при мысли о том, что этот грубый человек, который командовал ими, словно какой-то атаман разбойников, был ее мужем.
– О, миледи, это вы? – сказала Далси, увидев, что ее хозяйка ставит чайник на угли костра. – Давайте я сделаю это. Нехорошо, если вы испортите свои руки.
– Не глупи! Ничего не случится с моими руками. Но нам бы не помешало еще и ведро воды. – Она увидела брата, выходящего из-за деревьев. – Дэмиан! – крикнула она. – Принеси мне, пожалуйста, немного воды!
Себастьян стоял у главного лагерного костра и вскинул голову при звуке ее голоса. Он был небрит, волосы его растрепались, и в этом ясном утреннем свете он казался Беренис совсем чужим. Одна часть ее существа соглашалась, что лучше, если он будет держаться подальше от нее. Но куда было деваться от воспоминаний о тех ночах страсти, которые они провели вместе и той горько-сладкой нежности его объятий только что прошедшей ночи?
– Я слышал, вам нужна вода? – резко спросил он, останавливаясь рядом с суровым выражением загорелого лица.
Беренис вздернула подбородок, сверкнув в его сторону глазами:
– Да. Я хочу смыть вчерашнюю грязь. Вы можете не делать этого, но я привыкла к чистоте.
– Тогда возьмите ведро и принесите воды из ручья, – ответил он, стоя, широко расставив ноги и уперев руки в бока. – Мадам графиня должна учиться сама заботиться о себе.
– Но мне может помочь брат, – начала она, видя, как его приятели посмеиваются над ней.
Неприятная улыбка тронула его губы:
– О нет, мадам! Вы сделаете это сами.
– Я принесу, Себастьян, – вмешался Дэмиан, переводя тревожный взгляд с одного сердитого лица на другое. – Она не привыкла к такой работе.
Себастьян заколебался, затем сказал, пожав плечами:
– Ты оказываешь ей медвежью услугу. Она должна учиться выживать здесь.
– Она научится, я обещаю. Дай ей время! – Дэмиан взял ведро и, обняв ее за талию, сказал:
– Идем, сестричка! Сделаем это вместе, хорошо?
Далси была смущена, чувствуя, что это ее обязанность – заботиться о своей хозяйке, но она понимала, что Себастьян говорит разумные вещи. В таких условиях беспомощность была только помехой. Поэтому она начала разжигать огонь и помогать Квико готовить завтрак. Уличная девчонка, которая никогда не жила в деревне и чьим единственным опытом общения с природой было наблюдение за стадами скота, которые гуртовщики перегоняли через Лондон на бойню смитфильдского рынка, Далси казалась очарованной лесом, птицами, чувством неограниченной свободы.
Сейчас он был в окружении своих людей. Беренис видела его высокую фигуру, вырисовывающуюся на фоне ярких языков пламени. Кто-то сидел у костра, доедая ужин; другие, наевшись, завернулись в одеяла и уже спали; остальные отдыхали, курили сигары и о чем-то тихо разговаривали. Дэмиан, усевшись на пень, подносил ко рту бутылку и, задрав голову, вливал ее содержимое в горло; при этом его кадык ходил вверх и вниз при каждом глотке. Беренис чувствовала себя заброшенной от того, что ее брат даже не подошел поинтересоваться, как она себя чувствует, потому что был слишком занят со своими новыми товарищами.
Что бы там ни шевелилось в кустах, неизвестное и страшное, но естественные потребности организма требовали своего удовлетворения, поэтому Беренис забралась в неглубокую яму за сучковатым деревом. Его изогнутые, переплетенные корни извивались и уходили в землю, словно жуткие уродливые конечности. Беренис не переставала проклинать Себастьяна, затащившего ее в это проклятое место, подогревала свой гнев, вскармливала и лелеяла его. Расправив юбки, она направилась в сторону Перегрина, который прислонился к стволу сосны и выглядел таким же несчастным, как и она.
Он поднял глаза и произнес раздраженно:
– Моя дорогая леди, вы совсем измучены? Какой изнурительный день! Так долго в седле… Клянусь, что никогда больше не смогу свести колени.
– Что, больше не хочется никаких приключений?
«Бедный Перегрин, – думала Беренис, – это из-за меня он терпит такие неудобства».
– Не думаю, что я создан для приключений, – заметил он с кислой миной.
– Но тебе понравилось в Чарльстоне?
– Конечно! Там я вращался в высшем свете и, думаю, не будет преувеличением сказать, что имел успех, – произнес он самодовольно, и она улыбнулась, вспомнив, какие завистливые взгляды бросали на нее дамы, когда Перегрин сопровождал ее.
– Значит, то же самое тебя ждет и в Джорджтауне, не так ли? – намекнула она, спрашивая себя, можно ли положиться на его храбрость. Она решила попытаться и накрыла его ладонь своею. – Перегрин, послушай меня! Давай убежим – как мы и планировали. Мне кажется, я запомнила дорогу к реке, откуда можно переправиться в Чарльстон и найти корабль, который доставит нас на север.
Эта идея ему понравилась. Он уже устал подчиняться приказам Себастьяна и окрикам этого грубого полковника. Одного дня оказалось вполне достаточно. В отличие от Дэмиана, Перегрин не находил ничего привлекательного в непристойных шутках сообщников Себастьяна и приходил в ярость оттого, что Беренис была вынуждена ехать среди них. Они, разумеется, слишком хорошо понимали, что их главарь постоянно начеку, чтобы позволить себе фамильярности с его женой, но это не ограждало ее от их взглядов и произносимых вполголоса комментариев относительно ее лица и фигуры. Себастьян воздвигнул между нею и своими наемниками внушительный барьер, словно феодал, охраняющий собственность, и даже Далси запрещено было приближаться к ним, но все равно Перегрин беспокоился. Предположим, с Себастьяном что-то случится, и тогда?.. Полковник – пожилой человек, с которым будет легко справиться. А Грег Лэттимер? Перегрину не нравилось, как южанин смотрит на него.
Учитывая все это, он склонен был согласиться с предложением Беренис, хотя и сознавал весь риск такого предприятия. Он страшился не только ярости Себастьяна, если они будут обнаружены, но и подстерегающих их в пути опасностей, поскольку они совершенно не знали здешних мест. Удастся ли им благополучно добраться до Чарльстона?
– Так мы сделаем это? – Беренис придвинулась ближе. – Давай убежим завтра, пока остальные будут отдыхать во время полуденной жары?
– А как быть с охраной? – колебался он. Беренис неприятно удивила его осторожность, но она храбро уверяла себя, что причина кроется в его беспокойстве о ней.
– Я пойду в лес под предлогом того, что мне нужно в туалет, а ты в это время скажешь, что поведешь коней к ручью на водопой. – Ее лицо пылало таким страстным желанием совершить побег, что Перегрин тоже начал загораться от этого огня. – У меня есть немного денег – достаточно, чтобы заплатить за переправу, а потом, в Чарльстоне, я сниму еще со своего счета. Уверена, мы сможем найти в порту капитана, который возьмет нас до Джорджтауна. Ты все еще хочешь быть со мной, Перегрин?
– Конечно да, ангел мой! – прошептал он, сжав ее пальцы. Теперь он чувствовал себя почти счастливым, потому что она снова стала его другом. Он боялся, что потеряет ее, учитывая таких сильных соперников, как Брэдли Бейнис и ему подобные.
Она бросила взгляд на поляну, но было слишком темно, чтобы их заметили. Перегрин попытался поцеловать ее, но из-за волнения был неловок и промахнулся, найдя щеку вместо губ.
Ее мозг лихорадочно работал, обдумывая каждую деталь их побега. Беренис пока еще не очень хорошо себе представляла, что станет делать, если им действительно удастся добраться до Джорджтауна. Без сомнения, будет погоня. Возможно, ей придется просить защиты у тетки Перегрина. Все, что она хотела, – это вернуться в Англию, объяснить все отцу и умолять аннулировать брак. Это будет нелегко, и, возможно, потребуются годы, но она была убеждена, что, как бы там ни было, это все равно лучше, чем рабское послушание, которого ждал от нее Себастьян.
Она оставила Перегрина и вернулась к Далси, которая была все еще занята разговором с Квико.
– Ты не умеешь читать? – услышала она слова служанки и улыбнулась, когда та добавила: – Я научу тебя! И писать тоже.
Подошел Себастьян, держа несколько одеял. Он бросил их Беренис со словами:
– Постели вон под тем деревом. Этого будет достаточно для нас обоих.
– Ты ждешь, что я буду спать рядом с тобой? Под открытым небом? – возмущенно выдохнула она.
Он искоса взглянул на нее:
– Ты предпочла бы лечь рядом с мужчинами? – спросил он с кривой ухмылкой.
– Я думала… полагала… фургон… я могла бы устроиться там.
– Нет места. Все забито багажом.
– Тогда я, пожалуй, сама найду себе местечко в лесу, – начала она, но остановилась, вспомнив о диких зверях, и, быть может, ядовитых змеях. Они могут подкрасться, когда в лагере все стихнет. Раздраженно фыркнув, она побрела к тому месту, которое он указал, и начала расстилать одеяла. Нет, он самый невыносимый из мужчин! Со времени их последней ссоры его отношение к ней было холодным – вплоть до полнейшего равнодушия. Ограничиваясь элементарной заботой об удобствах, насколько позволяли условия, он игнорировал ее, смотрел сквозь нее, когда их пути пересекались. Такая грубость лишь усиливала раздражение Беренис. Себастьян вел себя так, словно она и не существовала, и Беренис чувствовала себя оскорбленной. Если он намерен и дальше так вести себя с ней, то есть ли смысл оставаться рядом с таким грубияном?
Она металась и ворочалась на неровной земле, ее вдруг стала пугать непроглядная темнота леса, рычание животных, рыскающих вокруг лагеря. Она слышала осторожные шорохи в подлеске и была уверена, что там скрываются подкрадывающиеся индейцы. Она натянула на голову грубое одеяло, тоскуя по успокоительному ощущению его сильного тела рядом и рукам Себастьяна, дающим защиту. Проваливаясь в беспокойный сон, она подумала, как было бы хорошо уткнуться лицом в его широкую грудь, зная, что он охраняет ее от всех опасностей ночи.
Она, наконец, задремала, но проснулась от панического ужаса: показалось, что кто-то дотронулся до одеяла. В ту же секунду она оказалась в объятиях Себастьяна, прильнув к нему всем телом. Он держал ее, успокаивал и гладил рукой по спине, словно испугавшегося ребенка. Здравый смысл подсказывал Беренис, что нужно отодвинуться от него, но она не могла пересилить своего страха и спрятала лицо в его накидке. Она дрожала, измученная, не в силах испытывать никаких чувств, кроме одного-единственного желания: чтобы он был рядом. Он подвинулся так, чтобы ее голова лежала у него на плече, и чувство успокоения снизошло на нее.
Себастьян не шевелился, лежа на спине и уставившись в темноту. Сейчас, в ясном лунном свете, напряженность и драматизм их отношений были очевидны. Себастьян пытался мысленно проанализировать и понять, что же происходит. Он был тронут тем, что Беренис так нуждалась в нем сейчас, и ощущал ее мягкое тело, доверчиво свернувшееся рядом. Он пришел к неприятному заключению, что поступил как подлец. Он не имел права привозить сюда Беренис. Брачный договор мог быть расторгнут без большого ущерба для обеих сторон. Разве он не клялся когда-то, что, если спасется от гильотины, то посвятит жизнь исправлению несправедливостей, допущенных его семьей по отношению к крестьянам, и никогда в будущем не причинит никому зла?
Революция!.. Какое безобидное слово, и как ужасно было видеть свою страну, раздираемую на части кровавым конфликтом… Месть угнетенных масс была скорой и жестокой – каждый, хоть отдаленно связанный с ненавистной аристократией, приговаривался к смерти без суда и следствия. Эта дьявольская машина смерти, которую мятежники называли «Мадам Гильотина», была установлена в центре Парижа. Ее лезвие непрерывно мелькало вверх и вниз, извергая фонтаны крови, телеги грохотали по мостовым, увозя на смерть сотни мужчин, женщин и детей, единственным преступлением которых была принадлежность к привилегированному классу.
До сих пор у него перед глазами стояла толпа разъяренной черни, а в ушах звенели визгливые, злобные выкрики: «А bas Les seigneurs! A has Les tyrans!» [29]Они казнили короля Людовика XVI и королеву Марию-Антуанетту. «А я выжил в этом царстве террора», – думал Себастьян, и верил, что спасся, чтобы исполнить потом какую-то богоугодную миссию. Он вспомнил девушку, которую любил безответно – Жизель. Она встала во главе грозной женской организации, известной под названием «Мегеры», состоящей из безжалостных гарпий в женском обличье, которым доставляло радость видеть страдания и пытки, наслаждаться местью и упиваться кровью невинных жертв.
Потом он подумал о своей собственной жизни. Себастьян горько улыбнулся, обнимая Беренис и вспоминая множество других женщин, с которыми потом сводила его судьба. Он подумал о тех давних мечтах и страстях, желаниях и страданиях. Какими важными они казались тогда, и какими незначительными, мелкими – сейчас. Но когда он встретил Беренис в доме ее отца, на одно мгновение в его мозгу сверкнула мысль: «Это она!»
«Это была ошибка», – заключил он грустно, держа ее в своих объятиях. Нет ничего, что было бы единственно важным и необходимым. Жизнь – не более чем промежуток времени между рождением и смертью. Он часто размышлял об этом, бродя вдвоем с Квико по охотничьим тропам. Это были периоды серьезных раздумий, к чему располагало величие природы и вселенски-безбрежное пространство. Он проникал в самые отдаленные уголки своего сознания, ища ответы на множество тревожащих вопросов, но всегда возвращался таким же растерянным и неудовлетворенным, как и прежде.
Беренис тоже не спала, думая о своем. Ей трудно было постигнуть суть этого состояния беспокойного счастья, в котором она пребывала. Она находилась в странной ситуации, когда едва ли сознавала иную реальность, кроме этого крепкого плеча под ее головой. Себастьян был щитом, укрывающим от страха, и ей казалось унизительным признаться в своей слабости. Он был ее врагом, и она ненавидела его, но каким-то непостижимым образом эта ненависть понемногу угасала. Он был грубым, ужасным человеком, и в то же время иногда, лишь иногда, он мог быть сердечным, даже милым, как тогда на Мадейре с тем добрым старым испанцем, доном Сантосом, и Беренис предпочла, чтобы он никогда не проявлял этой стороны своего характера. Намного легче было думать о нем, как о безжалостном пирате…
Она повернулась на бок в изгибе его руки, почувствовав, как расслабленные мышцы моментально напряглись. Она радовалась, что он был здесь; мир вокруг казался пустым и примитивным. И вдруг откуда-то донеслись странные, совершенно, казалось, неуместные здесь звуки: один из парней играл на флейте, выводя нежную, переливающуюся мелодию. Это было последнее, что слышала Беренис, погружаясь в сон…
Она проснулась с первым, слабым проблеском рассвета, расстилающегося, словно тонкая вуаль, по небу и разгоняющего облака. Солнце всходило в пышности радужных оттенков, и птицы начали свое утреннее щебетание. Воздух был прохладным, и роса тяжело лежала на одеялах. Беренис почувствовала, что ей чего-то не хватает. Она с грустью поняла, что рядом с ней больше не было Себастьяна.
Спящие понемногу зашевелились. Слышались ругательства и смех, и громкое зевание. Двое уже сидели на корточках возле тлеющих углей, грея руки о дымящиеся кружки кофе. Третий поднимался, протирая глаза. Но где же их командир?
Перенапряженные мышцы Беренис запротестовали, когда она попыталась пошевелиться, и она не представляла, как сможет выдержать еще один день в седле. Сейчас ей больше всего на свете хотелось двух вещей – воды, чтобы умыться, и чашку крепкого кофе. В условиях городской жизни она получала их как нечто само собой разумеющееся, но здесь, кажется, ей придется самой позаботиться о себе. Ее глаза блуждали по поляне, бессознательно ища Себастьяна. И хотя Беренис скорее бы умерла, чем призналась себе в этом, но ей хотелось знать, почему он покинул ее. Она сердито поднялась на ноги, пытаясь разгладить складки помятой юбки. Отбросив спутанные волосы с лица, она заметила Себастьяна возле костра и стала украдкой наблюдать. Казалось, он был счастлив в этих диких, примитивных условиях и чувствовал себя своим в этой устрашающего вида компании, которая называла его Капитаном. Стыд охватывал Беренис при мысли о том, что этот грубый человек, который командовал ими, словно какой-то атаман разбойников, был ее мужем.
– О, миледи, это вы? – сказала Далси, увидев, что ее хозяйка ставит чайник на угли костра. – Давайте я сделаю это. Нехорошо, если вы испортите свои руки.
– Не глупи! Ничего не случится с моими руками. Но нам бы не помешало еще и ведро воды. – Она увидела брата, выходящего из-за деревьев. – Дэмиан! – крикнула она. – Принеси мне, пожалуйста, немного воды!
Себастьян стоял у главного лагерного костра и вскинул голову при звуке ее голоса. Он был небрит, волосы его растрепались, и в этом ясном утреннем свете он казался Беренис совсем чужим. Одна часть ее существа соглашалась, что лучше, если он будет держаться подальше от нее. Но куда было деваться от воспоминаний о тех ночах страсти, которые они провели вместе и той горько-сладкой нежности его объятий только что прошедшей ночи?
– Я слышал, вам нужна вода? – резко спросил он, останавливаясь рядом с суровым выражением загорелого лица.
Беренис вздернула подбородок, сверкнув в его сторону глазами:
– Да. Я хочу смыть вчерашнюю грязь. Вы можете не делать этого, но я привыкла к чистоте.
– Тогда возьмите ведро и принесите воды из ручья, – ответил он, стоя, широко расставив ноги и уперев руки в бока. – Мадам графиня должна учиться сама заботиться о себе.
– Но мне может помочь брат, – начала она, видя, как его приятели посмеиваются над ней.
Неприятная улыбка тронула его губы:
– О нет, мадам! Вы сделаете это сами.
– Я принесу, Себастьян, – вмешался Дэмиан, переводя тревожный взгляд с одного сердитого лица на другое. – Она не привыкла к такой работе.
Себастьян заколебался, затем сказал, пожав плечами:
– Ты оказываешь ей медвежью услугу. Она должна учиться выживать здесь.
– Она научится, я обещаю. Дай ей время! – Дэмиан взял ведро и, обняв ее за талию, сказал:
– Идем, сестричка! Сделаем это вместе, хорошо?
Далси была смущена, чувствуя, что это ее обязанность – заботиться о своей хозяйке, но она понимала, что Себастьян говорит разумные вещи. В таких условиях беспомощность была только помехой. Поэтому она начала разжигать огонь и помогать Квико готовить завтрак. Уличная девчонка, которая никогда не жила в деревне и чьим единственным опытом общения с природой было наблюдение за стадами скота, которые гуртовщики перегоняли через Лондон на бойню смитфильдского рынка, Далси казалась очарованной лесом, птицами, чувством неограниченной свободы.