Страница:
Незнакомец молча пил свой эль, оглядывая светскую компанию, в которой была Беренис. Красивые точеные губы скривились в сардонической усмешке, когда до него долетели обрывки их разговора. Все до единого представители мужского пола ощущали его присутствие с того самого момента, как он вошел, хотя и делали вид, что это не так. И теперь, возмущенные тем, что оказались в тени, насторожились, ожидая, что кто-нибудь сделает первый шаг.
Его сделал Перегрин. Подогреваемый винными парами, он счел оскорбительной холодную ироническую улыбку незнакомца. Он вскочил и, покачнувшись, резко выкрикнул:
– Эй вы, сэр! Что это вам кажется таким забавным? Или вы заглядываетесь на наших дам?
Незнакомец не сдвинулся с места, но его губы сжались, а глаза сделались холодными, как сталь. Затем он окинул взглядом Люсинду и Беренис.
– Дамы, сэр? Я не вижу никаких дам. Только пару вульгарных кокеток! – ответил он.
Он говорил с иностранным акцентом, происхождение которого Беренис не могла определить, но голос был глубоким, властным и, несмотря на явно оскорбительный характер реплики, звучал с таким достоинством, что она задрожала. Лицо Перегрина потемнело. Подстрекаемый своими товарищами, он встал перед незнакомцем, упершись одной рукой в бедро, другой поднеся к глазам лорнет и, оглядев его с ног до головы медленным, дерзким взглядом, воскликнул:
– Ну что ж, друзья, в конце концов теперь мы знаем, что у него есть язык! А то я было принял его за какого-нибудь ужасного дикаря, который не умеет обращаться с культурными джентльменами, разрази меня гром!
Его приятели загикали, скрючившись от смеха. Возникло секундное замешательство, затем правая рука незнакомца рванулась вперед, пальцы мертвой хваткой вцепились в плечо Перегрина, оторвав его от пола и встряхнув так, как терьер трясет крысу. Так он держал его, казалось, целую вечность, сжав левый кулак перед носом щеголя, потом произнес, резко отчеканивая каждое слово:
– Будьте так любезны повторить это, сэр! Яснее, чтобы я мог еще раз услышать и точно решить, что я с вами сделаю!
– Я пошутил, не более, – задыхаясь, выпалил Перегрин. – Вы иностранец и, возможно, не привыкли к нашему юмору? Черт возьми, зачем так грубо обращаться с человеком?
Великан опустил его на пол с такой силой, что его зубы заскрежетали.
– Если хотите удовлетворения, – прорычал он, – то буду счастлив оказать вам эту услугу. Выберите ваших секундантов, и я скажу им, как связаться с моими!
Перегрин покачал головой, пятясь назад к столу и потирая ушибленную руку. Люсинда встала, встревоженная предупреждениями, собрала своих провожатых и отослала к выходу, пока еще что-нибудь не произошло. Проходя с Беренис, следовавшей за ней по пятам, мимо незнакомца, она бросила на него призывный взгляд. Он ответил ей с нескрываемым презрением, но когда мимо шла Беренис, он неожиданно схватил ее и притянул к себе.
Вне себя от страха и возмущения, она встретила его тяжелый взгляд. Ее огромные голубые глаза вызывающе сверкали. Язвительная улыбка скривила его чувственный рот, находящийся так близко от нее:
– Г-м-м, самая хорошенькая из всех пташек, которых мне доводилось видеть… Тебе следует более осторожно подбирать себе компанию. Это сборище жеманных самодовольных хлыщей едва ли способно дать тебе необходимую защиту. Думаю, я заслуживаю некоторой компенсации за их грубость!
От его вальяжности не осталось и следа, и Беренис ощутила нервный трепет – смесь ужаса и ожидания – когда его губы прижались к ее губам в требовательном поцелуе, который навсегда покончил со всеми ее девичьими мечтами о романтической любви. Он с таким презрением впился в ее губы, что сомнения не оставалось: ее считают шлюхой. Буквально придавленная к его мускулистому телу, она чувствовала твердость его бедер, прижатых к ее собственным. Странное, приятное тепло разлилось по телу Беренис одновременно со жгучим стыдом, что он так обращается с ней на глазах у изумленной толпы.
Она боролась, отчаянно пытаясь вырваться из железных объятий, обрушивая на его грудь град ударов. Когда он поднял свою темноволосую голову, Беренис оцепенела от неприкрытого, необузданного желания, горевшего в этих изумрудных глазах. С силой, удивившей их обоих, она вырвалась из его рук и отступила назад. Грудь ее тяжело вздымалась под тканью мантильи, пока она со злостью смотрела на огромного, возвышающегося над ней незнакомца.
Его лицо окаменело от страсти, а глаза сузились в сверкающие щелки:
– Во сколько вы себя оцениваете, мадам? Сколько мне будет стоить уложить вас в постель?
Взбешенная, забыв о страхе и здравом смысле, она чуть не задохнулась от возмущения.
– Как вы смеете! – взорвалась она кипящей яростью, которая заставила позабыть об осторожности. Не задумываясь о последствиях, она подняла руку и влепила пощечину в это смеющееся лицо.
Удар получился настолько сильным, что он отшатнулся. Только благодаря самообладанию он устоял перед желанием немедленно свернуть ее тонкую шею. Вместо этого он холодно улыбнулся, сложив на груди руки:
– Маленькая смутьянка! В какую игру ты играешь?
Онемевшая от негодования, она удовлетворилась тем, что послала ему презрительный взгляд и направилась к выходу, где ее ждала Люсинда. Беренис все дрожала. Ее единственным желанием было оказаться как можно дальше от этого ужасного человека и забыть о его поцелуе, которого она боялась больше, чем любого зла, которое он мог ей причинить.
Даже сейчас, в спасительной безопасности своей кареты, рядом с Люсиндой, пытающейся скрыть досаду, она не могла отогнать воспоминания о том горячем объятии. Он словно заклеймил ее печатью позора, и она яростно негодовала. Еще она была в бешенстве от того, что он принял ее за проститутку.
– Как он посмел?! – кричала она, чуть не плача. – Как он мог?! Разве я хоть каплю похожа на уличную девицу?
– Конечно же, нет, дорогая, – уверяла ее Люсинда. – Постарайся забыть о нем! Он просто грубый, неотесанный болван!
Перегрин был уязвлен тем, что из него публично сделали посмешище, и, плюхнувшись на сиденье рядом с Беренис, негодующе воскликнул:
– Ну и хулиган! Клянусь честью, если джентльмен не может выпить, чтобы при этом не набрасываться на людей, это не приведет к добру! Он не сделал вам больно, милая леди? Черт возьми, с каким бы удовольствием я проткнул его за наглость!
– Нет, он не сделал мне больно! Немного поздновато проявлять свой героизм, вы не находите? – Беренис была зла даже на Перегрина. Это был самый неприятный случай в ее жизни.
Неожиданно их разговор был прерван сильным шумом в конце улицы. Задняя дверца кареты распахнулась, и в то же мгновение внутри оказалась девушка. Волосы ее были растрепаны, в глазах стояли страх и отчаянье.
– Пожалуйста, мэм! – взмолилась она, обратившись к Беренис. – Скажите им, что я ваша служанка! – Ее хорошенькое личико было напряжено, голос звучал умоляюще. – О Боже! Вот они идут! Пожалуйста, мэм, помогите мне!
Она послала Беренис еще один, последний, взгляд, полный страдания и смятения, затем забилась в угол, набросив капюшон накидки на свои рыжие кудряшки. Беренис уставилась на нее, потрясенная, на мгновение забыв о своих собственных проблемах. В этот момент дверца широко распахнулась, и констебль в голубом мундире просунул внутрь голову. Позади него стояли еще двое полицейских, вооруженные и, очевидно, намеревающиеся произвести арест.
При виде этих стражей закона, с которыми, имея на то свои причины, Перегрину совсем не хотелось встречаться, он, шепнув Беренис, что сегодня вечером будет ждать ее в гроте, протиснулся через другую дверь на улицу. Через мгновение было слышно, как он выругался, оступившись на скользкой от дождя обочине.
Старший офицер отдал честь.
– Прошу прощения, ваша милость, но эта девка только что украла отрез ткани. Я арестую тебя, именем короля Георга! – рявкнул он, резко протянув руку через плечо Беренис в сторону девушки, которая съежилась в углу кареты.
Неожиданно придя в ярость при воспоминании о том, что такой же офицер чуть не арестовал дуэлянтов и втянул ее в скандальную историю, Беренис энергично шлепнула веером по его запястью:
– Руки прочь, сэр! Она моя служанка!
Беренис знала, что в городе полным-полно преступников, и что из-за нехватки стражей порядка они становились все наглее, а их действия оставались безнаказанными. Но она так же слышала, что с теми, кто был пойман, обращались очень жестоко. Эта бедняжка, без сомнения, будет брошена в Ньюгейтскую тюрьму в ожидании суда, а потом публично повешена за кражу. Даже со своего места Беренис чувствовала, как дрожала девушка.
Констебль, явно удивленный, отступил.
– Мадам, я далек от того, чтобы называть леди лгуньей, но я своими глазами видел, как она украла шелк и удрала! Так что буду благодарен вам, если вы позволите мне выполнить свой долг.
Беренис уже чувствовала неприязнь к его красной, напыщенной физиономии и еще больше возмутилась, когда он снова протянул руку и схватил девушку за колено, пытаясь вытащить из кареты. На сегодня с нее достаточно высокомерных грубиянов! На улице, возле таверны, уже начала собираться толпа, получавшая удовольствие от стычки с полицией, популярность которой у лондонцев явно была невелика. Беренис действовала быстро, резко ударив полицейского в живот носком туфли и так сильно пихнув, что он бы, вероятнее всего, упал, если бы его не подхватили двое других полицейских. Толпа восторженно заревела.
– Поехали, Томас! – крикнула Беренис, откинувшись на сиденье, и карета покатилась прочь. Люсинда, изумленная, повернулась к ней:
– Дитя, мудро ли ты поступила? Я никогда не думала о тебе как о защитнице бедных и нуждающихся…
– Ты не права, Люсинда! Я часто ношу пищу и одежду крестьянам в имении моего отца. Кажется ужасно несправедливым, что они имеют так мало, когда мы – так много.
– Боже правый! Неужели ты начиталась Руссо? – воскликнула Люсинда, удивленная столь неожиданно открывшейся чертой характера подруги.
– Я не могла позволить им арестовать ее! – ответила Беренис, хотя и не могла бы объяснить свой неожиданный порыв.
Спасенная девушка не отрывала от нее взгляда, карие глаза светились признательностью:
– О, мэм, как мне вас отблагодарить? Ради вас я теперь готова пойти в эту ужасную тюрьму. Понимаете, я была в этой мануфактурной лавке и увидела отрез материи. Он все еще у меня под накидкой. Вы можете взять его, если хотите – в знак благодарности!
Она вытащила из-под накидки кусок розового шелка, но Беренис отрицательно покачала головой. Люсинда оглядывала и ткань, и девушку с презрением.
– Что ты хотела с ним сделать? – резко спросила она.
– Это не для меня, мадам! Для чего мне такая красивая ткань? Но я умираю с голоду – вот уже два дня у меня во рту не было ни крошки – с тех пор, как меня выгнали с моей последней работы. Я знаю одного парня в Сант-Гайлс – это трущобы, мэм, где живут преступники, – торопливо ответила девушка, видя озадаченное выражение лица Беренис.
Люсинда сделала нетерпеливый жест:
– Не нужно мне рассказывать об этом убогом квартале, кишащем карманниками, проститутками и жадными сводниками, которые обдирают их до нитки. Я жила там!
Беренис была ошарашена: она ничего не знала об этой стороне прошлого Люсинды. Было почти невозможно представить столь утонченное создание с молочно-белой кожей, в изящной одежде на грязных улочках Сант-Гайлса.
– Ты никогда прежде об этом не упоминала… Я не знала, – удалось ей вымолвить.
Люсинда пожала плечами:
– Это не то, чем можно похвалиться! Мне удалось накрепко забыть это – до сегодняшнего дня…
Юная воровка пришла в себя и продолжила свой рассказ:
– Как я уже сказала, миледи, этот скупщик краденого купил бы у меня отрез – конечно, по цене намного меньше его настоящей стоимости – но у меня была бы возможность купить еду и уплатить за жилье, чтобы прожить хотя бы еще несколько дней, пока я не найду новую работу…
Сейчас, когда у Беренис появилась возможность получше разглядеть ее, она увидела, что девушка была изящной и миловидной (хотя ее следовало бы хорошенько вымыть), с дерзко вздернутым курносым носиком и веселыми глазами. И разговаривала она легко и непринужденно. Беренис предположила, что они были примерно одного возраста, и почувствовала, что девушка ей нравится.
– Тебе действительно некуда пойти? – спросила она.
– У меня никого нет, мэм, ни одной живой души, – последовал быстрый ответ. Беренис потянулась за своим ридикюлем, намереваясь дать ей немного денег и отослать восвояси. Неожиданно ее осенила идея:
– Кем ты работала прежде?
– Я прислуживала одной леди, мэм.
– Почему же ты потеряла место? – Люсинда, менее доверчивая, чем Беренис, остановила на девушке строгий взгляд.
Та откровенно ухмыльнулась, затем попыталась спрятать ухмылку и подавить смешок, но напрасно:
– Меня выгнали, мадам…
– За кражу? – быстро спросила Беренис, потому что она уже поддалась другому порыву и хотела удостовериться, что девушка безупречно честна.
– Упаси вас Боже, мэм! – Устремленные на Беренис глаза были большими и невинными. – Я честная девушка, я… если только не умираю с голоду, как теперь. Нет, моя хозяйка обвинила меня в том, что я сбиваю с пути ее мужа… Но это было не так – совсем наоборот! Это он хотел побаловаться со мной и не давал мне проходу – без конца приставал, а мне он ни капли не нравился, старый болван! Это правда, клянусь вам!
– Как тебя зовут? – губы Беренис дрогнули в ответ на озорной блеск в глазах девушки. Было легко поверить, что ее хозяин находил это игривое обаяние таким соблазнительным.
– Далси Райли, мэм, – она, не колеблясь, назвала свое имя, что убедило Беренис в ее искренности.
– Не верь ей, моя дорогая! Держу пари, ее окрестили не этим именем, – откровенно заявила Люсинда. – У нее, возможно, так много имен, что она забыла настоящее!
Беренис предпочла проигнорировать ее слова:
– Ну, Далси, тебе лучше поехать со мной! Я как раз подыскиваю горничную, потому что моя теперешняя служанка скоро выходит замуж. Ты не хочешь занять ее место? – она произнесла это твердо, не обращая внимания на неодобрительное фырканье Люсинды.
По лицу Далси одно за другим промелькнули выражения сомнения, надежды и радости. Она всплеснула руками, наклонившись к Беренис:
– О, моя леди! Я буду так счастлива служить вам! Тысячу раз спасибо! Я никогда не забуду вашу доброту. Я все сделаю для вас – только скажите!
Это было богатое событиями утро, решила Беренис, попрощавшись с Люсиндой, которая сошла у своего красивого дома, расположенного на прелестной тенистой улице. Да, она сегодня потеряла двух поклонников, хотя Перегрин остался, но зато, кажется, приобрела преданного союзника. Беренис решительно выбросила из головы воспоминание о жестоком лице с горящими зелеными глазами и твердым ртом, который пробудил в ней такие странные и беспокойные чувства. Лучше бы ее глаза никогда не видели этого презренного мерзавца, строго говорила она себе. Он просто надменный, самодовольный, деспотичный негодяй. Ее щеки вспыхнули, когда она вспомнила ту унизительную сцену в таверне.
Когда же карета въехала во внушительные железные ворота городского дома, все мысли разом вылетели из ее головы: на вымощенном булыжником дворе стояла лучшая карета ее отца – тщательно ухоженный экипаж с прекрасными рессорами. Он вернулся из деревни раньше, чем ожидалось. Ее отец, маркиз, был единственным в мире человеком, перед которым она склоняла свою гордую голову.
Глава 2
Его сделал Перегрин. Подогреваемый винными парами, он счел оскорбительной холодную ироническую улыбку незнакомца. Он вскочил и, покачнувшись, резко выкрикнул:
– Эй вы, сэр! Что это вам кажется таким забавным? Или вы заглядываетесь на наших дам?
Незнакомец не сдвинулся с места, но его губы сжались, а глаза сделались холодными, как сталь. Затем он окинул взглядом Люсинду и Беренис.
– Дамы, сэр? Я не вижу никаких дам. Только пару вульгарных кокеток! – ответил он.
Он говорил с иностранным акцентом, происхождение которого Беренис не могла определить, но голос был глубоким, властным и, несмотря на явно оскорбительный характер реплики, звучал с таким достоинством, что она задрожала. Лицо Перегрина потемнело. Подстрекаемый своими товарищами, он встал перед незнакомцем, упершись одной рукой в бедро, другой поднеся к глазам лорнет и, оглядев его с ног до головы медленным, дерзким взглядом, воскликнул:
– Ну что ж, друзья, в конце концов теперь мы знаем, что у него есть язык! А то я было принял его за какого-нибудь ужасного дикаря, который не умеет обращаться с культурными джентльменами, разрази меня гром!
Его приятели загикали, скрючившись от смеха. Возникло секундное замешательство, затем правая рука незнакомца рванулась вперед, пальцы мертвой хваткой вцепились в плечо Перегрина, оторвав его от пола и встряхнув так, как терьер трясет крысу. Так он держал его, казалось, целую вечность, сжав левый кулак перед носом щеголя, потом произнес, резко отчеканивая каждое слово:
– Будьте так любезны повторить это, сэр! Яснее, чтобы я мог еще раз услышать и точно решить, что я с вами сделаю!
– Я пошутил, не более, – задыхаясь, выпалил Перегрин. – Вы иностранец и, возможно, не привыкли к нашему юмору? Черт возьми, зачем так грубо обращаться с человеком?
Великан опустил его на пол с такой силой, что его зубы заскрежетали.
– Если хотите удовлетворения, – прорычал он, – то буду счастлив оказать вам эту услугу. Выберите ваших секундантов, и я скажу им, как связаться с моими!
Перегрин покачал головой, пятясь назад к столу и потирая ушибленную руку. Люсинда встала, встревоженная предупреждениями, собрала своих провожатых и отослала к выходу, пока еще что-нибудь не произошло. Проходя с Беренис, следовавшей за ней по пятам, мимо незнакомца, она бросила на него призывный взгляд. Он ответил ей с нескрываемым презрением, но когда мимо шла Беренис, он неожиданно схватил ее и притянул к себе.
Вне себя от страха и возмущения, она встретила его тяжелый взгляд. Ее огромные голубые глаза вызывающе сверкали. Язвительная улыбка скривила его чувственный рот, находящийся так близко от нее:
– Г-м-м, самая хорошенькая из всех пташек, которых мне доводилось видеть… Тебе следует более осторожно подбирать себе компанию. Это сборище жеманных самодовольных хлыщей едва ли способно дать тебе необходимую защиту. Думаю, я заслуживаю некоторой компенсации за их грубость!
От его вальяжности не осталось и следа, и Беренис ощутила нервный трепет – смесь ужаса и ожидания – когда его губы прижались к ее губам в требовательном поцелуе, который навсегда покончил со всеми ее девичьими мечтами о романтической любви. Он с таким презрением впился в ее губы, что сомнения не оставалось: ее считают шлюхой. Буквально придавленная к его мускулистому телу, она чувствовала твердость его бедер, прижатых к ее собственным. Странное, приятное тепло разлилось по телу Беренис одновременно со жгучим стыдом, что он так обращается с ней на глазах у изумленной толпы.
Она боролась, отчаянно пытаясь вырваться из железных объятий, обрушивая на его грудь град ударов. Когда он поднял свою темноволосую голову, Беренис оцепенела от неприкрытого, необузданного желания, горевшего в этих изумрудных глазах. С силой, удивившей их обоих, она вырвалась из его рук и отступила назад. Грудь ее тяжело вздымалась под тканью мантильи, пока она со злостью смотрела на огромного, возвышающегося над ней незнакомца.
Его лицо окаменело от страсти, а глаза сузились в сверкающие щелки:
– Во сколько вы себя оцениваете, мадам? Сколько мне будет стоить уложить вас в постель?
Взбешенная, забыв о страхе и здравом смысле, она чуть не задохнулась от возмущения.
– Как вы смеете! – взорвалась она кипящей яростью, которая заставила позабыть об осторожности. Не задумываясь о последствиях, она подняла руку и влепила пощечину в это смеющееся лицо.
Удар получился настолько сильным, что он отшатнулся. Только благодаря самообладанию он устоял перед желанием немедленно свернуть ее тонкую шею. Вместо этого он холодно улыбнулся, сложив на груди руки:
– Маленькая смутьянка! В какую игру ты играешь?
Онемевшая от негодования, она удовлетворилась тем, что послала ему презрительный взгляд и направилась к выходу, где ее ждала Люсинда. Беренис все дрожала. Ее единственным желанием было оказаться как можно дальше от этого ужасного человека и забыть о его поцелуе, которого она боялась больше, чем любого зла, которое он мог ей причинить.
Даже сейчас, в спасительной безопасности своей кареты, рядом с Люсиндой, пытающейся скрыть досаду, она не могла отогнать воспоминания о том горячем объятии. Он словно заклеймил ее печатью позора, и она яростно негодовала. Еще она была в бешенстве от того, что он принял ее за проститутку.
– Как он посмел?! – кричала она, чуть не плача. – Как он мог?! Разве я хоть каплю похожа на уличную девицу?
– Конечно же, нет, дорогая, – уверяла ее Люсинда. – Постарайся забыть о нем! Он просто грубый, неотесанный болван!
Перегрин был уязвлен тем, что из него публично сделали посмешище, и, плюхнувшись на сиденье рядом с Беренис, негодующе воскликнул:
– Ну и хулиган! Клянусь честью, если джентльмен не может выпить, чтобы при этом не набрасываться на людей, это не приведет к добру! Он не сделал вам больно, милая леди? Черт возьми, с каким бы удовольствием я проткнул его за наглость!
– Нет, он не сделал мне больно! Немного поздновато проявлять свой героизм, вы не находите? – Беренис была зла даже на Перегрина. Это был самый неприятный случай в ее жизни.
Неожиданно их разговор был прерван сильным шумом в конце улицы. Задняя дверца кареты распахнулась, и в то же мгновение внутри оказалась девушка. Волосы ее были растрепаны, в глазах стояли страх и отчаянье.
– Пожалуйста, мэм! – взмолилась она, обратившись к Беренис. – Скажите им, что я ваша служанка! – Ее хорошенькое личико было напряжено, голос звучал умоляюще. – О Боже! Вот они идут! Пожалуйста, мэм, помогите мне!
Она послала Беренис еще один, последний, взгляд, полный страдания и смятения, затем забилась в угол, набросив капюшон накидки на свои рыжие кудряшки. Беренис уставилась на нее, потрясенная, на мгновение забыв о своих собственных проблемах. В этот момент дверца широко распахнулась, и констебль в голубом мундире просунул внутрь голову. Позади него стояли еще двое полицейских, вооруженные и, очевидно, намеревающиеся произвести арест.
При виде этих стражей закона, с которыми, имея на то свои причины, Перегрину совсем не хотелось встречаться, он, шепнув Беренис, что сегодня вечером будет ждать ее в гроте, протиснулся через другую дверь на улицу. Через мгновение было слышно, как он выругался, оступившись на скользкой от дождя обочине.
Старший офицер отдал честь.
– Прошу прощения, ваша милость, но эта девка только что украла отрез ткани. Я арестую тебя, именем короля Георга! – рявкнул он, резко протянув руку через плечо Беренис в сторону девушки, которая съежилась в углу кареты.
Неожиданно придя в ярость при воспоминании о том, что такой же офицер чуть не арестовал дуэлянтов и втянул ее в скандальную историю, Беренис энергично шлепнула веером по его запястью:
– Руки прочь, сэр! Она моя служанка!
Беренис знала, что в городе полным-полно преступников, и что из-за нехватки стражей порядка они становились все наглее, а их действия оставались безнаказанными. Но она так же слышала, что с теми, кто был пойман, обращались очень жестоко. Эта бедняжка, без сомнения, будет брошена в Ньюгейтскую тюрьму в ожидании суда, а потом публично повешена за кражу. Даже со своего места Беренис чувствовала, как дрожала девушка.
Констебль, явно удивленный, отступил.
– Мадам, я далек от того, чтобы называть леди лгуньей, но я своими глазами видел, как она украла шелк и удрала! Так что буду благодарен вам, если вы позволите мне выполнить свой долг.
Беренис уже чувствовала неприязнь к его красной, напыщенной физиономии и еще больше возмутилась, когда он снова протянул руку и схватил девушку за колено, пытаясь вытащить из кареты. На сегодня с нее достаточно высокомерных грубиянов! На улице, возле таверны, уже начала собираться толпа, получавшая удовольствие от стычки с полицией, популярность которой у лондонцев явно была невелика. Беренис действовала быстро, резко ударив полицейского в живот носком туфли и так сильно пихнув, что он бы, вероятнее всего, упал, если бы его не подхватили двое других полицейских. Толпа восторженно заревела.
– Поехали, Томас! – крикнула Беренис, откинувшись на сиденье, и карета покатилась прочь. Люсинда, изумленная, повернулась к ней:
– Дитя, мудро ли ты поступила? Я никогда не думала о тебе как о защитнице бедных и нуждающихся…
– Ты не права, Люсинда! Я часто ношу пищу и одежду крестьянам в имении моего отца. Кажется ужасно несправедливым, что они имеют так мало, когда мы – так много.
– Боже правый! Неужели ты начиталась Руссо? – воскликнула Люсинда, удивленная столь неожиданно открывшейся чертой характера подруги.
– Я не могла позволить им арестовать ее! – ответила Беренис, хотя и не могла бы объяснить свой неожиданный порыв.
Спасенная девушка не отрывала от нее взгляда, карие глаза светились признательностью:
– О, мэм, как мне вас отблагодарить? Ради вас я теперь готова пойти в эту ужасную тюрьму. Понимаете, я была в этой мануфактурной лавке и увидела отрез материи. Он все еще у меня под накидкой. Вы можете взять его, если хотите – в знак благодарности!
Она вытащила из-под накидки кусок розового шелка, но Беренис отрицательно покачала головой. Люсинда оглядывала и ткань, и девушку с презрением.
– Что ты хотела с ним сделать? – резко спросила она.
– Это не для меня, мадам! Для чего мне такая красивая ткань? Но я умираю с голоду – вот уже два дня у меня во рту не было ни крошки – с тех пор, как меня выгнали с моей последней работы. Я знаю одного парня в Сант-Гайлс – это трущобы, мэм, где живут преступники, – торопливо ответила девушка, видя озадаченное выражение лица Беренис.
Люсинда сделала нетерпеливый жест:
– Не нужно мне рассказывать об этом убогом квартале, кишащем карманниками, проститутками и жадными сводниками, которые обдирают их до нитки. Я жила там!
Беренис была ошарашена: она ничего не знала об этой стороне прошлого Люсинды. Было почти невозможно представить столь утонченное создание с молочно-белой кожей, в изящной одежде на грязных улочках Сант-Гайлса.
– Ты никогда прежде об этом не упоминала… Я не знала, – удалось ей вымолвить.
Люсинда пожала плечами:
– Это не то, чем можно похвалиться! Мне удалось накрепко забыть это – до сегодняшнего дня…
Юная воровка пришла в себя и продолжила свой рассказ:
– Как я уже сказала, миледи, этот скупщик краденого купил бы у меня отрез – конечно, по цене намного меньше его настоящей стоимости – но у меня была бы возможность купить еду и уплатить за жилье, чтобы прожить хотя бы еще несколько дней, пока я не найду новую работу…
Сейчас, когда у Беренис появилась возможность получше разглядеть ее, она увидела, что девушка была изящной и миловидной (хотя ее следовало бы хорошенько вымыть), с дерзко вздернутым курносым носиком и веселыми глазами. И разговаривала она легко и непринужденно. Беренис предположила, что они были примерно одного возраста, и почувствовала, что девушка ей нравится.
– Тебе действительно некуда пойти? – спросила она.
– У меня никого нет, мэм, ни одной живой души, – последовал быстрый ответ. Беренис потянулась за своим ридикюлем, намереваясь дать ей немного денег и отослать восвояси. Неожиданно ее осенила идея:
– Кем ты работала прежде?
– Я прислуживала одной леди, мэм.
– Почему же ты потеряла место? – Люсинда, менее доверчивая, чем Беренис, остановила на девушке строгий взгляд.
Та откровенно ухмыльнулась, затем попыталась спрятать ухмылку и подавить смешок, но напрасно:
– Меня выгнали, мадам…
– За кражу? – быстро спросила Беренис, потому что она уже поддалась другому порыву и хотела удостовериться, что девушка безупречно честна.
– Упаси вас Боже, мэм! – Устремленные на Беренис глаза были большими и невинными. – Я честная девушка, я… если только не умираю с голоду, как теперь. Нет, моя хозяйка обвинила меня в том, что я сбиваю с пути ее мужа… Но это было не так – совсем наоборот! Это он хотел побаловаться со мной и не давал мне проходу – без конца приставал, а мне он ни капли не нравился, старый болван! Это правда, клянусь вам!
– Как тебя зовут? – губы Беренис дрогнули в ответ на озорной блеск в глазах девушки. Было легко поверить, что ее хозяин находил это игривое обаяние таким соблазнительным.
– Далси Райли, мэм, – она, не колеблясь, назвала свое имя, что убедило Беренис в ее искренности.
– Не верь ей, моя дорогая! Держу пари, ее окрестили не этим именем, – откровенно заявила Люсинда. – У нее, возможно, так много имен, что она забыла настоящее!
Беренис предпочла проигнорировать ее слова:
– Ну, Далси, тебе лучше поехать со мной! Я как раз подыскиваю горничную, потому что моя теперешняя служанка скоро выходит замуж. Ты не хочешь занять ее место? – она произнесла это твердо, не обращая внимания на неодобрительное фырканье Люсинды.
По лицу Далси одно за другим промелькнули выражения сомнения, надежды и радости. Она всплеснула руками, наклонившись к Беренис:
– О, моя леди! Я буду так счастлива служить вам! Тысячу раз спасибо! Я никогда не забуду вашу доброту. Я все сделаю для вас – только скажите!
Это было богатое событиями утро, решила Беренис, попрощавшись с Люсиндой, которая сошла у своего красивого дома, расположенного на прелестной тенистой улице. Да, она сегодня потеряла двух поклонников, хотя Перегрин остался, но зато, кажется, приобрела преданного союзника. Беренис решительно выбросила из головы воспоминание о жестоком лице с горящими зелеными глазами и твердым ртом, который пробудил в ней такие странные и беспокойные чувства. Лучше бы ее глаза никогда не видели этого презренного мерзавца, строго говорила она себе. Он просто надменный, самодовольный, деспотичный негодяй. Ее щеки вспыхнули, когда она вспомнила ту унизительную сцену в таверне.
Когда же карета въехала во внушительные железные ворота городского дома, все мысли разом вылетели из ее головы: на вымощенном булыжником дворе стояла лучшая карета ее отца – тщательно ухоженный экипаж с прекрасными рессорами. Он вернулся из деревни раньше, чем ожидалось. Ее отец, маркиз, был единственным в мире человеком, перед которым она склоняла свою гордую голову.
Глава 2
Дав указание одному из форейторов отвести Далси в то крыло дома, где размещались слуги, и пообещав увидеться с ней позже, Беренис вошла в величественный дом, проходя сквозь ряд рифленых колонн, расположенных у центрального входа. Дверь ей открыл швейцар.
Она стремительно прошла по выложенному плиткой холлу, мимо висящих на стенах зеркал в богато украшенных рамах, мимо скульптур, одни из которых располагались в нишах, другие держали медные канделябры с гнездами для свечей, зажигаемых при наступлении темноты. Витая лестница вела наверх, и Беренис на дрожащих ногах взошла по широким ступеням, горячо молясь, чтобы маркиз еще не слышал о дуэли. Тем не менее она знала, что особенно надеяться не стоит, потому что слуги – это скопище сплетников и доносчиков – всегда готовы преувеличить, обсуждая проделки леди Беренис и виконта Норвудского. Но даже если они будут молчать, то всегда есть мисс Осборн с ее болтливым языком. Беренис почувствовала большое облегчение от того, что компаньонка останется на ночь в доме подруги. Все-таки одним меньше в стане врага.
Когда Беренис вошла в спальню, Шеба, ее миниатюрный спаниель, приветствовала ее энергичным тявканьем. Девушка схватила на руки мягкий комочек бело-каштанового меха и нежно улыбнулась: собачка радостно виляла пушистым хвостом, задевая при этом свою хозяйку, а потом лизнула ее в нос алым шершавым языком. Миллисент, служанка Беренис, была в спальне, занятая раскладыванием вечернего платья, делая все в своей обычной спокойной, послушной и нудной манере, поглощенная мыслями о предстоящем браке с одним из дворецких. Беренис поймала себя на том, что скучает по оживленной болтовне Далси и мысленно отметила, что следует заменить Миллисент как можно скорее.
Вытащив булавки из шляпки, украшенной лентами и перьями, она бросила ее на прекрасную кровать с пологом на витых столбиках из слоновой кости и муслиновой драпировкой. Как и все в этой светлой, просторной комнате, кровать соответствовала последней моде, а в моде был индийский стиль. Стены были оклеены обоями ручной росписи с изобилием пагод, стилизованных хризантем и птиц в ярком оперении; эти же мотивы повторялись на портьерах, висящих на высоких, узких окнах. Стулья и ночной столик, сделанные из красного дерева, инкрустированного самшитом, были обязаны своим совершенством мастеру-краснодеревщику Чеппельуайту.
Эта атмосфера тепла, дружеского спокойствия и безопасности немного утешила Беренис, когда она, сняв перчатки, протянула тонкие изящные пальцы к огню, горящему в камине, выложенном из розового мрамора. Она подошла к окну, оглядывая заботливо ухоженный сад позади особняка, но снова заволновалась, тяжело вздохнув и нервно перебирая пальцы в ожидании приглашения к отцу. Миллисент подошла, чтобы помочь ей снять мантилью.
Под ней на Беренис было темно-зеленое платье модного фасона с длинными рукавами, застегнутыми на запястьях на крошечные пуговицы, с высокой талией и мягкими складками юбки, с декольте, украшенным изысканным кружевом цвета слоновой кости, прекрасно гармонирующим с ее сияющими темными волосами.
Накинув кашемировую шаль на плечи хозяйки, служанка опустилась на колени, чтобы снять ботинки на пуговицах и заменить их черными кожаными туфлями на низких каблуках.
Беренис критически оглядела себя в висящее над туалетным столиком зеркало и добавила немного бледно-розовой пудры на щеки. Она не осмелилась накрасить губы, поэтому покусала их, чтобы сделать немного ярче их естественный розовый цвет и даже слегка удивилась, что они не выглядят разбитыми и распухшими после поцелуя незнакомца. Она вздрогнула, злясь на себя за эту повышенную чувствительность, и все же ничто – даже неприятные мысли! – не могло заставить Беренис выбросить из головы этого человека. Казалось, его лицо и фигура навсегда отпечатались в ее памяти. С легким стоном поражения она стала размышлять об их короткой встрече. Трепет страха и чего-то еще, пока не узнанного, прошел по ее жилам, когда она воскресила в памяти его высокую фигуру, широкие плечи, небрежную элегантность одежды, ауру мужской страсти, которую она так явно ощущала, когда он держал ее в своих руках. С томлением глядя в окно, она отчаянно пыталась привести в порядок смятенные чувства и отсрочить тот зловещий миг, когда ей придется предстать перед маркизом. Она задержала взгляд на террасе, заставляя себя сосредоточиться на зеленых лужайках между рядами подстриженных тисовых деревьев, на декоративном пруду с небольшим фонтаном. Здесь, как и в Стреттон Корте, все было устроено в соответствии со вкусами маркиза и его любовью к архитектуре барокко. Здесь были лабиринты и – солнечные часы, даже бутафорский храм, под которым находился грот, где они с Перегрином договорились встретиться сегодня ночью. Она беспокойно поежилась, вспоминая его нежные, настойчивые ухаживания, в то время как Миллисент последний раз брызнула на нее духами и подала веер и сумочку. Затем служанка открыла дверь, отступая назад, и Беренис выскользнула из комнаты.
На пути к гостиной она почти не ощущала повсеместного присутствия лакеев в красивых черных с золотом ливреях. Они были постоянным фоном ее жизни, и она принимала их как нечто само собой разумеющееся. Молчаливые, незаметные, они облегчали жизненную стезю своих благородных хозяев, выполняя скромную, но необходимую домашнюю работу.
Когда она подошла к холлу, один из лакеев важно ей поклонился, говоря:
– Его милость желают видеть вас в библиотеке, миледи.
Все внутри у нее похолодело, но она слегка кивнула и изменила направление, храбро пытаясь убедить себя, что это не более чем естественное родительское желание увидеть свою дочь после долгого отсутствия. Она на мгновение задержалась у двери, затем постучала с уверенностью, которой отнюдь не чувствовала. Отрывистый ответ маркиза позволил ей войти.
Лорд Герберт Росситер, десятый маркиз рода Стреттонов, выглядел внушительно. Он стоял перед богато отделанным мраморным камином, повернувшись лицом к двери, и окинул Беренис изучающим взглядом, когда она переступила порог библиотеки. Как обычно, он был одет в черный бархат с простыми серебряными украшениями, резко контрастирующий с белоснежной рубашкой. В его одежде не было ничего показного, но каждая деталь свидетельствовала о совершенном покрое и безупречном вкусе. Черные шелковые рейтузы и лакированные башмаки с блестящими металлическими бляшками завершали этот наряд. Голову маркиза венчал серебристо-серый парик в старомодном стиле, с косичкой, схваченной лентой.
Суровый, аскетичный и надменный, маркиз всегда вставал рано и если не работал со счетами или не ездил верхом, то непременно находился в своей любимой библиотеке. Он не одобрял игорной лихорадки, которая в то время охватила знать, и никогда не появлялся за игорными столами или на скачках, считая такие занятия в равной степени вульгарной и безнравственной тратой времени и денег. Он требовал соответствующего поведения от прислуги и своих детей.
Беренис трусила, но держала голову высоко, приседая перед ним в реверансе:
– Добрый день, папа! Надеюсь, путешествие не слишком вас утомило.
В действительности ей хотелось, чтобы он был так изнурен, что не выходил бы из своей комнаты несколько дней, и, таким образом, не услышал бы историй о ее подвигах.
Взгляд Беренис блуждал по библиотеке, и девушка проклинала свою все ту же повышенную чувствительность, которая заставляла ее слишком хорошо осознавать, что в самом воздухе было разлито нечто, предвещавшее дурное. Комната была скромных размеров, стены почти полностью скрыты полками, на которых размещались объемистые тома в кожаных переплетах. Над каминной полкой в позолоченной раме висел портрет предыдущего маркиза – чопорного пожилого джентльмена, щеголявшего накрахмаленными брыжами в елизаветинском стиле, а чертами лица напоминавшего ее отца – тот же аристократический нос и холодные глаза, которые, казалось, вонзились в нее желчным взглядом.
Маркиз холодно кивнул, слегка покачиваясь на каблуках перед огнем, стоя со сцепленными под длинными фалдами сюртука руками. На его узком лице ясно обозначились морщины, свидетельствующие о неодобрении – морщины, которые она сейчас слишком хорошо узнавала.
– Путешествие не расстроило меня, мисс, но новости, которыми я был встречен по возвращении, очень сильно меня тревожат, – сказал он ровно.
Беренис не могла вынести упрека в его глазах, потому что любила отца и хотела заслужить его одобрение, но, казалось, единственный способ доставить ему удовольствие заключался в том, чтобы стать такой же ученой и степенной, такой же серьезной и богобоязненной, как и он сам, трудная задача для молодой девушки, обуреваемой своевольными порывами. Горячая волна бунтарского гнева поднималась в ней. Какое право он имеет обращаться с ней, словно с какой-нибудь кухонной шваброй? Она была Беренис – живое, дышащее существо, нуждающееся в уважении и любви. Перегрин это понимал, и она жаждала увидеть его, с нетерпением ожидая ночи и их тайного свидания. Если бы только он мог оказаться здесь, чтобы поддержать ее сейчас… Но это была глупая фантазия: маркиз бы презрительно усмехнулся и назвал его хлыщом.
Она стремительно прошла по выложенному плиткой холлу, мимо висящих на стенах зеркал в богато украшенных рамах, мимо скульптур, одни из которых располагались в нишах, другие держали медные канделябры с гнездами для свечей, зажигаемых при наступлении темноты. Витая лестница вела наверх, и Беренис на дрожащих ногах взошла по широким ступеням, горячо молясь, чтобы маркиз еще не слышал о дуэли. Тем не менее она знала, что особенно надеяться не стоит, потому что слуги – это скопище сплетников и доносчиков – всегда готовы преувеличить, обсуждая проделки леди Беренис и виконта Норвудского. Но даже если они будут молчать, то всегда есть мисс Осборн с ее болтливым языком. Беренис почувствовала большое облегчение от того, что компаньонка останется на ночь в доме подруги. Все-таки одним меньше в стане врага.
Когда Беренис вошла в спальню, Шеба, ее миниатюрный спаниель, приветствовала ее энергичным тявканьем. Девушка схватила на руки мягкий комочек бело-каштанового меха и нежно улыбнулась: собачка радостно виляла пушистым хвостом, задевая при этом свою хозяйку, а потом лизнула ее в нос алым шершавым языком. Миллисент, служанка Беренис, была в спальне, занятая раскладыванием вечернего платья, делая все в своей обычной спокойной, послушной и нудной манере, поглощенная мыслями о предстоящем браке с одним из дворецких. Беренис поймала себя на том, что скучает по оживленной болтовне Далси и мысленно отметила, что следует заменить Миллисент как можно скорее.
Вытащив булавки из шляпки, украшенной лентами и перьями, она бросила ее на прекрасную кровать с пологом на витых столбиках из слоновой кости и муслиновой драпировкой. Как и все в этой светлой, просторной комнате, кровать соответствовала последней моде, а в моде был индийский стиль. Стены были оклеены обоями ручной росписи с изобилием пагод, стилизованных хризантем и птиц в ярком оперении; эти же мотивы повторялись на портьерах, висящих на высоких, узких окнах. Стулья и ночной столик, сделанные из красного дерева, инкрустированного самшитом, были обязаны своим совершенством мастеру-краснодеревщику Чеппельуайту.
Эта атмосфера тепла, дружеского спокойствия и безопасности немного утешила Беренис, когда она, сняв перчатки, протянула тонкие изящные пальцы к огню, горящему в камине, выложенном из розового мрамора. Она подошла к окну, оглядывая заботливо ухоженный сад позади особняка, но снова заволновалась, тяжело вздохнув и нервно перебирая пальцы в ожидании приглашения к отцу. Миллисент подошла, чтобы помочь ей снять мантилью.
Под ней на Беренис было темно-зеленое платье модного фасона с длинными рукавами, застегнутыми на запястьях на крошечные пуговицы, с высокой талией и мягкими складками юбки, с декольте, украшенным изысканным кружевом цвета слоновой кости, прекрасно гармонирующим с ее сияющими темными волосами.
Накинув кашемировую шаль на плечи хозяйки, служанка опустилась на колени, чтобы снять ботинки на пуговицах и заменить их черными кожаными туфлями на низких каблуках.
Беренис критически оглядела себя в висящее над туалетным столиком зеркало и добавила немного бледно-розовой пудры на щеки. Она не осмелилась накрасить губы, поэтому покусала их, чтобы сделать немного ярче их естественный розовый цвет и даже слегка удивилась, что они не выглядят разбитыми и распухшими после поцелуя незнакомца. Она вздрогнула, злясь на себя за эту повышенную чувствительность, и все же ничто – даже неприятные мысли! – не могло заставить Беренис выбросить из головы этого человека. Казалось, его лицо и фигура навсегда отпечатались в ее памяти. С легким стоном поражения она стала размышлять об их короткой встрече. Трепет страха и чего-то еще, пока не узнанного, прошел по ее жилам, когда она воскресила в памяти его высокую фигуру, широкие плечи, небрежную элегантность одежды, ауру мужской страсти, которую она так явно ощущала, когда он держал ее в своих руках. С томлением глядя в окно, она отчаянно пыталась привести в порядок смятенные чувства и отсрочить тот зловещий миг, когда ей придется предстать перед маркизом. Она задержала взгляд на террасе, заставляя себя сосредоточиться на зеленых лужайках между рядами подстриженных тисовых деревьев, на декоративном пруду с небольшим фонтаном. Здесь, как и в Стреттон Корте, все было устроено в соответствии со вкусами маркиза и его любовью к архитектуре барокко. Здесь были лабиринты и – солнечные часы, даже бутафорский храм, под которым находился грот, где они с Перегрином договорились встретиться сегодня ночью. Она беспокойно поежилась, вспоминая его нежные, настойчивые ухаживания, в то время как Миллисент последний раз брызнула на нее духами и подала веер и сумочку. Затем служанка открыла дверь, отступая назад, и Беренис выскользнула из комнаты.
На пути к гостиной она почти не ощущала повсеместного присутствия лакеев в красивых черных с золотом ливреях. Они были постоянным фоном ее жизни, и она принимала их как нечто само собой разумеющееся. Молчаливые, незаметные, они облегчали жизненную стезю своих благородных хозяев, выполняя скромную, но необходимую домашнюю работу.
Когда она подошла к холлу, один из лакеев важно ей поклонился, говоря:
– Его милость желают видеть вас в библиотеке, миледи.
Все внутри у нее похолодело, но она слегка кивнула и изменила направление, храбро пытаясь убедить себя, что это не более чем естественное родительское желание увидеть свою дочь после долгого отсутствия. Она на мгновение задержалась у двери, затем постучала с уверенностью, которой отнюдь не чувствовала. Отрывистый ответ маркиза позволил ей войти.
Лорд Герберт Росситер, десятый маркиз рода Стреттонов, выглядел внушительно. Он стоял перед богато отделанным мраморным камином, повернувшись лицом к двери, и окинул Беренис изучающим взглядом, когда она переступила порог библиотеки. Как обычно, он был одет в черный бархат с простыми серебряными украшениями, резко контрастирующий с белоснежной рубашкой. В его одежде не было ничего показного, но каждая деталь свидетельствовала о совершенном покрое и безупречном вкусе. Черные шелковые рейтузы и лакированные башмаки с блестящими металлическими бляшками завершали этот наряд. Голову маркиза венчал серебристо-серый парик в старомодном стиле, с косичкой, схваченной лентой.
Суровый, аскетичный и надменный, маркиз всегда вставал рано и если не работал со счетами или не ездил верхом, то непременно находился в своей любимой библиотеке. Он не одобрял игорной лихорадки, которая в то время охватила знать, и никогда не появлялся за игорными столами или на скачках, считая такие занятия в равной степени вульгарной и безнравственной тратой времени и денег. Он требовал соответствующего поведения от прислуги и своих детей.
Беренис трусила, но держала голову высоко, приседая перед ним в реверансе:
– Добрый день, папа! Надеюсь, путешествие не слишком вас утомило.
В действительности ей хотелось, чтобы он был так изнурен, что не выходил бы из своей комнаты несколько дней, и, таким образом, не услышал бы историй о ее подвигах.
Взгляд Беренис блуждал по библиотеке, и девушка проклинала свою все ту же повышенную чувствительность, которая заставляла ее слишком хорошо осознавать, что в самом воздухе было разлито нечто, предвещавшее дурное. Комната была скромных размеров, стены почти полностью скрыты полками, на которых размещались объемистые тома в кожаных переплетах. Над каминной полкой в позолоченной раме висел портрет предыдущего маркиза – чопорного пожилого джентльмена, щеголявшего накрахмаленными брыжами в елизаветинском стиле, а чертами лица напоминавшего ее отца – тот же аристократический нос и холодные глаза, которые, казалось, вонзились в нее желчным взглядом.
Маркиз холодно кивнул, слегка покачиваясь на каблуках перед огнем, стоя со сцепленными под длинными фалдами сюртука руками. На его узком лице ясно обозначились морщины, свидетельствующие о неодобрении – морщины, которые она сейчас слишком хорошо узнавала.
– Путешествие не расстроило меня, мисс, но новости, которыми я был встречен по возвращении, очень сильно меня тревожат, – сказал он ровно.
Беренис не могла вынести упрека в его глазах, потому что любила отца и хотела заслужить его одобрение, но, казалось, единственный способ доставить ему удовольствие заключался в том, чтобы стать такой же ученой и степенной, такой же серьезной и богобоязненной, как и он сам, трудная задача для молодой девушки, обуреваемой своевольными порывами. Горячая волна бунтарского гнева поднималась в ней. Какое право он имеет обращаться с ней, словно с какой-нибудь кухонной шваброй? Она была Беренис – живое, дышащее существо, нуждающееся в уважении и любви. Перегрин это понимал, и она жаждала увидеть его, с нетерпением ожидая ночи и их тайного свидания. Если бы только он мог оказаться здесь, чтобы поддержать ее сейчас… Но это была глупая фантазия: маркиз бы презрительно усмехнулся и назвал его хлыщом.