Морган Ричард. Сломанные ангелы

   Хэнд негромко кашлянул.
   – Если повезет – уберемся отсюда раньше, чем эта хреновина разовьется в нечто существенное.
   – Хочешь сказать: если Геда на нашей стороне?
   Он улыбнулся:
   – Можно и так.
   – Хэнд, ты не веришь ни одному своему слову.
   Улыбка исчезла.
   – Откуда тебе знать?
   – МАНОПКЖ. УНБС. Аббревиатуры тебе знакомы. Ты знаешь результаты моделирования. Имеешь представление о гребаных программах и железе, на котором они запущены. Когда Карера нас предупреждал, говоря о сброшенных в этом районе наносредствах, ты глазом не моргнул. А теперь ни с того ни с сего писаешь в трусы. Беспокоят нанобы… Что-то не так.
   Хэнд привстал на койке.
   – Тяжелый случай. Ковач, я сказал ровно столько, сколько хотел.
   Одним движением я поставил чиновника на ноги, одновременно активизируя оружейный интерфейс правой руки. В ладонь тяжело упал автомат.
   – Сидеть.
   Хэнд спокойно посмотрел в направленный прямо на него ствол:
   – Не делай глупостей… – он поднял голову, взглянул мне в глаза и осекся.
   – Сидеть.
   Хэнд осторожно опустился на койку.
   – Ковач, сделаешь это – и потеряешь все. Деньги и обратный билет на Латимер.
   – По тому, как это сказано, у меня вряд ли появились накопления.
   – Ковач, у меня достаточно копий. Если и выстрелишь, то совершенно впустую. В Лэндфолле меня перешьют в другое тело и…
   – Не получал пулю в живот?
   Глаза Хэнда на мгновение встретили мой взгляд. Чиновник замолчал.
   – Это разрывные пули повышенной энергии. Особенно хороши для ближнего боя. Думаю, ты видел, что стало с группой Дэна. Эти пули входят целиком и выходят в виде мономолекулярных осколков. Если я продырявлю тебе брюхо, умирать придется до вечера. Знаешь, что это будет, здесь и сейчас? Что бы ни сделали психохирурги, ты не забудешь этого никогда. Однажды я умирал так же и могу сообщить: лучше не дергайся.
   – Мне кажется, у капитана Сутъяди будет особое мнение.
   – Сутъяди сделает так, как скажу я. Остальные тоже. На собрании ты не приобрел никакой поддержки. Ни я и никто из них не захочет умирать, в особенности от рук твоих «эволюционирующих нанобов». Рискну предположить, что мы закончим этот разговор цивилизованно.
   Я наблюдал затем, как Хэнд оценивает решимость в моих глазах и жестах. Определенно, он владел некоторыми из психологических навыков. Хэнд понимал, что почем, но в сравнении с подготовкой Посланника корпоративное биообеспечение просто отдыхает. Посланники действуют рефлекторно, на основе подспудного синтеза факторов. И в тот момент я не знал, буду стрелять или нет.
   Он прочитал это в моих глазах. И сломался. Я увидел, как изменилось его лицо, и убрал оружие, не зная сам, что произошло бы при ином раскладе. Часто бывает, люди не знают, что творят. Так и у Посланников.
   Хэнд сказал:
   – Информация не должна выйти из этой комнаты. Иное решение будет контрпродуктивным.
   Я поднял бровь:
   – Так плохо?
   Он ответил нехотя, с трудом выговаривая слова:
   – Может показаться… будто я сам себя напрягаю. Нужно остерегаться.
   – Кого?
   – Ты не должен их знать. Конкурентов.
   Я сел на прежнее место.
   – Другая корпорация?
   Хэнд отрицательно качнул головой:
   – Нет. МАНОП – проект «Мандрагоры». Изначально мы действительно купили технологию УНБС у независимых разработчиков, но теперь проект полностью за «Мандрагорой». И хорошо прикрыт. Хотя внутри корпорации есть люди, завязшие в интригах, и они постараются обязательно влезть. Коллеги-с… – последнее слово он выговорил с особенным выражением.
   – И много таких «коллег»?
   Хэнд скорчил гримасу.
   – Ковач, в «Мандрагоре» нет друзей. С тобой идут до тех пор, пока получают финансирование. Если поверишь хоть раз – тебя сразу утопят. Вечная борьба за место под солнцем. Боюсь, я немного просчитался.
   – Значит, боевую наносистему сбросили, чтобы гарантировать твое невозвращение из Дэнгрека? Не слишком дальновидно, зная конечные цели нашей экспедиции.
   Представитель «Мандрагоры» только развел руками.
   – Думаю, они не имеют понятия, для чего мы здесь находимся. Все данные надежно скрыты в архиве корпорации, и доступ разрешен мне одному. Пытаясь докопаться до причин, они рискуют потерять все, что имеют.
   – Но если им придет в голову взять тебя здесь, на месте…
   Хэнд кивнул:
   – Точно.
   Тут я подумал о причине, по которой Хэнд мог не хотеть получить пулю. Мои предположения о его капитуляции требовали немедленного пересмотра. Хэнд не сломлен. Он просчитан.
   – Как надежно укрыты твои данные?
   – От доступа извне? Чертовски надежно. Для доступа изнутри корпорации? – Он изучающее посмотрел на свои руки. – Не знаю. Мы уходили в спешке. Коды безопасности не менялись достаточно давно. Вопрос времени.
   Я предложил:
   – Мы можем протрубить отступление. Вызови Кареру, он же дал нам код.
   Хэнд натянуто улыбнулся:
   – Как ты полагаешь, Карера дал нам тот код? Экспериментальная нанотехнология закрыта кодом, неизвестным Карере. Чтобы произвести сам сброс, моим врагам требовалось иметь влияние на уровне Военного Совета. Что предполагает доступ ко всем кодам, в том числе и кодам «Клина». Забудь о Карере. Карера – карманный политик. Предположим, коды были действительны на момент его информации, но сейчас это не более чем средство для точного наведения ракет, ждущих сигнала. Средство для нашего уничтожения. – Последовала еще одна напряженная улыбка. – Как я знаю, «Клин» очень точно попадает в цель.
   – Обычно они не промахиваются.
   – Итак. – Хэнд встал с места и подошел к окну с занавеской. – Итак, тебе все известно. Доволен?
   Я задумался.
   – Единственный шанс уйти с этого места целым – это…
   – Совершенно верно. – Хэнд не стал даже отворачиваться от окна. – Подробный доклад о нашей находке вместе с заявочным номером, соответствующим бую, сброшенному на новую собственность «Мандрагоры». Единственное, что может вернуть меня в игру на верхнем этаже. С картой старше, чем у скептиков.
   Немного посидев, я вдруг понял, что разговор окончен, и собрался идти. Хэнд ни разу посмотрел в мою сторону. Обратив внимание на выражение его лица, я почувствовал неожиданную симпатию. Просчитаться – знакомое мне состояние. У самого порога я на секунду остановился.
   – Что? – спросил Хэнд.
   – По-моему, еще стоит помолиться. Это помогает.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ

   Своей работой Вордени занималась как каторжная.
   Таня упивалась штурмом неприступной, скрученной из множества слоев конструкции ворот. Казалось, временами она впадала в неистовство. Часами срисовывала техноглифы, стараясь вычислить закономерности их повторения. Быстрыми, словно у джазового пианиста движениями загружала последовательности знаков в серые блоки памяти. Потом пропускала данные через синтезаторы, расставленные вокруг ворот, и наблюдала за эффектом, обхватив голову руками.
   Наш археолог предлагала неземной конструкции свои протоколы последовательных воздействий, а приборы регистрировали все самые скупые ответные реакции. Поверхность ворот рассматривалась скрупулезно, через пятьдесят семь расставленных по периметру экранов. От Вордени не мог укрыться ни один блик. Анализ реакции ворот помогал генерировать следующую тестовую серию. И так далее.
   Поняв наконец невозможность когерентного воздействия на техноглифы, Таня собрала записи и удалилась в купол, где решила начать все сначала.
   Вордени скрылась в куполе, а я тихо присел, держась в стороне от остальных. Хотелось видеть, как эта женщина будет работать над задачей, немыслимо трудной с точки зрения профессионального ученого. Из люка «Нагини» я время от времени видел мелькавшее в окне купола лицо Тани. Сделать это мог только я – помогала нейрохимия зрения. Глаза Вордени устремлялись то на устройство ввода текста, то на интерфейсы мгновенной памяти. Потом Таня исчезала в глубине помещения, и оставалось любоваться картинкой с хаотично разложенными зарисовками техноглифов. В эти секунды я подсознательно старался отыскать ее изображение на стене, сплошь увешанной мониторами.
   Волосы она убрала назад – так, чтобы не мешали работать, но пряди время от времени выбивались и падали налицо. Тогда мне не было видно лица Тани. Неожиданно появилось желание подправить ей локоны.
   Я наблюдал за работой Вордени и за тем, что делала с ней эта работа.
   Сунь с Хансеном работали за выносным пультом управления системами. Сутъяди ни на минуту не оставлял входа в каверну, где трудилась Вордени – независимо от ее присутствия.
   Остальная часть нашего экипажа смотрела частично закодированное спутниковое телевещание. В основном смеха ради – пропагандистские каналы кемпистов. Иногда, при очень плохом приеме, переключались на правительственное вещание. Появление самого Кемпа на экране сопровождалось улюлюканьем и издевками. И наоборот, номера Лапинии вызывали радость и дружные аплодисменты. Постепенно реакция аудитории притупилась, а каждому из выступавших с экрана артистов отошла своя доля внимания.
   Депре и Крюиксхэнк безудержно хвалили Лапинию, в каком бы сюжете ни появлялась певица, но весь экипаж дружно поносил идеологизированный бред Кемпа, состоявший из поз и демагогии. То, что должно, по идее, зажигать зрителей, провоцировало лишь хохот. Общему веселью поддался даже Сян. По лицу ниндзя несколько раз прошла тень улыбки.
   Хэнд наблюдал за океаном, и его внимание в основном привлекал либо юг, либо восток. В какой-то момент, задумавшись, я поднял взгляд к усыпанному яркими звездами небу. Наблюдают ли за нами сверху? И кто?
   После двух дней пассивного ожидания наше охранение нанесло удар по колонии нанобов.
   Когда сработала батарея ультравибраторов, меня как раз тошнило. Это почти всегда ощущаешь физически – как зуд в костях. Или чувствуешь тупую боль в желудке.
   Импульсов было три. Потом наступила тишина.
   Вытерев рот, я хлопнул по кнопке удаления мусора и вышел из своего купола на берег. Небо у линии горизонта уже посветлело. В той стороне виднелось лишь смутное марево, шедшее от Заубервилля. Не было ни дыма, ни огней и никаких признаков, говоривших о попадании в боевую технику.
   На открытом отовсюду пространстве стояла Крюиксхэнк. Опустив лазерный «Санджет», она всматривалась в горы. Я подошел ближе.
   – Ты почувствовал?
   – Угу… – Набежала слюна, и пришлось сплюнуть в песок, под ноги. В висках продолжала пульсировать боль, не знаю – то ли от визга ультравибраторов, то ли от резкого пробуждения. – Похоже, отсидеться не удалось.
   Она покосилась на меня:
   – Ты хорошо себя чувствуешь?
   – Ну началось. Только не надо брызгать слюной. Еще пара дней – окажешься на моем месте.
   – Спасибо на добром слове.
   Еще один, более мощный аккорд ультравибраторов. Дрожь волной прокатилась через внутренности. Хорошо согласованная серия импульсов и раскат отчетливо слышной реакции от встречи залпа с целью. Стиснув зубы, я закрыл глаза.
   – Есть накрытие, – сказала Крюиксхэнк. – Первые три – это пристрелочные импульсы. Теперь цель на мушке.
   – Отлично.
   Вибрация утихла. Наклонившись, я попытался высморкаться, вычищая одну ноздрю от сгустков рвоты. Крюиксхэнк с любопытством следила за моими действиями.
   – Что?
   – О-о. Извини, – сказала она и отвела взгляд. Прочистив и вторую половину носа, я опять сплюнул и осмотрелся вокруг. Горизонт оставался чистым. В песке, у самых моих ног, виднелись пятна крови и рвоты. Похоже, распадаюсь на части. Хреново.
   – А где наш Сутъяди?
   Крюиксхэнк махнула рукой в ту сторону, где стояла «Нагини». Под носовой частью штурмовика находилась изогнутая передвижная площадка, на которой я увидел Сутъяди и Хансена. По-видимому, они обсуждали нечто важное, касавшееся вооружения ближнего боя.
   Недалеко от корабля на песчаном берегу сидела Амели Вонгсават и наблюдала за дискуссией. Депре, Сунь и Сян либо все еще не вышли из камбуза, либо решили убить время на подсобных работах.
   Рассматривая фигуры стоявших на передвижной площадке, Крюиксхэнк ладонью прикрыла глаза от яркого солнца.
   – По-моему, наш капитан всерьез полагается на носовую установку. Про это он говорит с первого дня. Смотри, смотри – улыбается.
   До площадки я добрался, с большим трудом преодолевая то и дело подступавшую тошноту. Сутъяди, видевший мое приближение, присел на край. Улыбнуться он не посмел.
   – Похоже, времени у нас не осталось.
   – Не совсем так. Судя по рассказу Хэнда, нанобам требуется эволюционировать несколько дней. Для построения ответа на удар ультравибраторов им осталось около половины пути.
   – Будем полагаться на археолога. Возможно, она развивается столь же быстрыми темпами. Вы с ней разговаривали?
   – А что, с ней можно разговаривать?
   Сутъяди состроил кислую мину. С момента, когда мы узнали о сбросе наносистемы, Вордени окончательно замкнулась. Даже ела механически, без всякого видимого удовольствия. От разговоров она уходила, односложно и зло обрывая любые попытки контакта.
   – Хотелось бы получить доклад о состоянии, – сказал Сутъяди.
   – Он в процессе.
   Я перебрался на другую сторону песчаного пляжа, по дороге обменявшись с Крюиксхэнк замысловатым рукопожатием. Жест, казавшийся рефлекторным, вызвал улыбку у меня самого и отчасти помог избежать нового прилива дурноты. Что-то вроде психотехники Посланников. Рефлекс цепляется за то, что глубоко внутри.
   – Поговорим? – спросила Амели Вонгсават, когда я оказался рядом.
   – Разумеется. Я вернусь через минуту. Нужно взглянуть, над чем работает наша неутомимая коллега.
   Теперь уже никто не улыбался.
   Я обнаружил Вордени сбоку от ворот. Таня сердито смотрела на объект своего исследования. На изящных, напряженно мерцавших над ее головой экранах шли бесконечные тестовые последовательности. Дисплей, расположенный перед рабочим местом, оказался пуст, зато на угловом экране в свернутом объемном окне крутились какие-то данные.
   Странная для опытного исследователя конфигурация. Большинство предпочитают изучать результаты в проекции на плоскость. Это всегда лишь электронный эквивалент реальных данных, представление которых можно в любой момент изменить, растянув по комнате одним движением курсора.
   Я наблюдал, как она снова и снова рассматривает объемную проекцию под разными углами. Археолог прокручивала картинку раздраженными, резкими движениями, смещая панораму то в одну, то в другую сторону. Мне нравился ее жесткий стиль.
   Первой спросила она:
   – Надеюсь, ты не станешь задавать глупых вопросов?
   – Теперь в игре нанобы.
   Вордени кивнула.
   – Я уже почувствовала. Что у нас есть? Дня два или три?
   – Хэнд считает, что на открытой местности эволюция займет четыре дня. Не стоит думать, будто ты работаешь под прессом.
   Последовала слабая улыбка. Похоже, она немного оттаивала.
   – Что-нибудь получается?
   – Ковач, это глупый вопрос.
   – Ну извини. Пододвинув ящик, я сел.
   – У Сутъяди начался зуд. Ему нужно действовать.
   – Понимаю. Хватит ерундой заниматься, просто открой эту штуку…
   Я с трудом выдавил улыбку:
   – Вроде того. А хорошо бы, правда?
   Молчание. Ворота поглощали и мое внимание. Таня тихо произнесла:
   – Я очень близко. Длины волн подобраны. Идет проверка звуковых и визуальных стимулов. Здесь чистая математика, и насколько я разбираюсь в математике, это непременно сработает. Мне приблизительно ясно, что должно произойти, остается экстраполировать. Примерно так мы работали в прошлый раз, насколько помню. Черт, они должны открыться! Но я что-то упустила. Забыла. Выпало что-то важное… Даже не знаю, было ли оно… – Лицо ее дрогнуло. – Из меня все стерли.
   В голосе Вордени зазвучала истерическая нота, и она осеклась, не желая преодолеть барьер, ограждавший оставленное позади. Нужно было ей помочь.
   – А если кто-то уже побывал здесь до нас? Они могли поменять пароли на вход?
   Некоторое время Таня молчала. Я ждал. Наконец она подняла голову и прокашлялась:
   – Спасибо. Гм… За участие. Сам знаешь, такое маловероятно. Один шанс на миллионы. Нет. Я точно знаю, что просто чего-то не знаю. Забыла.
   – Но ворота можно перешить?
   – Ковач, можно! Можно вообще все. Но реально – вряд ли. Человеку такое просто не под силу.
   – Людям удалось открыть ворота.
   – О да. Ковач, собака тоже способна открыть дверь – если сможет дотянуться до ручки. А ты когда-нибудь видел собаку, сперва снявшую дверь с петель, а потом повесившую ее на место?
   – Ладно тебе.
   – Есть вещи пока что нам недоступные. Все, чему нам удалось научиться у марсиан – читать их карты, использовать устроенные ими укрытия и ездить на «метро», обнаруженном на Земле Нкрума. Мы освоили ничтожную часть их наследия. Взрослый марсианин мог заниматься такой работой даже во сне. Технологии низшего уровня. Все равно как вести автомобиль или работать по дому. А это… – Она обвела рукой то, что стояло против целой батареи научных инструментов. – Это вершина их технологий. Единственный образец, обнаруженный за пять столетий усердных поисков, шедших в более чем тридцати мирах.
   – Вероятно, мы не там искали. «Грубо хватаем блестящую упаковку в то время, как сложнейшая схема, в нее завернутая, падает на землю к нашим ногам».
   Вордени с укором взглянула на меня:
   – Ты кто? Новообращенный последователь Вышински?
   – Удалось почитать кое-какую литературу. Совсем недавно, в Лэндфолле. К счастью, в банках данных «Мандрагоры» хранится много чего. Однако найти копии последних работ было непросто. И, судя по текстам, Вышински считал составленные Гильдией планы чистой ерундой.
   – К тому времени он был на них сильно зол. Не так просто в один день перейти на положение диссидента.
   – Ведь, по-моему, как раз он предсказал существование ворот?
   – В принципе да. Такие намеки содержались в его архивах, вывезенных с полевых раскопок на Брэдбери. Пара упоминаний про техноглифы с условным названием «Шаг на ту сторону». Гильдия причислила найденное к поэзии, считая лирическим описанием обычной технологии гипертрансляции. Кстати, мы до сих пор не способны интерпретировать то, что читаем: эпическую ли поэзию, или прогноз погоды. Одно выглядит практически неотличимым от второго, и Гильдия бывала счастлива, если могла получить от нас хотя бы намек на первородное значение любой из находок. Смысл названия «Шаг на ту сторону» как буквальный перевод термина «гипертрансляция» казался вырванным из контекста. Название относилось к конструкции, о существовании которой еще не было известно никому.
   В выработку, где мы находились, проникла новая волна вибрации, и с распорных конструкций начал сыпаться песок. Вордени с опаской посмотрела вверх.
   – Охо-хо…
   – Сосредоточься на своей работе. Хансен и Сунь уверяли, что зона резонанса будет совсем небольшой и не выйдет за пределы центрального круга. Впрочем… – Я пожал плечами. – Впрочем, они уже совершали фатальные ошибки в прошлом. Причем оба. Ладно, мне нужно проверить крышу, чтобы ты не оказалась раздавленной в самый интересный момент.
   – Спасибо.
   Я снова небрежно пожал плечами:
   – Это наш общий интерес.
   – Я имела в виду совсем другое.
   – Гм-м…
   Я понял свою неловкость.
   – Послушай… ты уже смогла открыть это. И повторишь еще раз. Вопрос лишь во времени.
   – Которого у нас нет.
   – Скажи… – Я старался быстро, насколько позволяли навыки Посланника, убрать нараставшие в ее голосе нотки уныния. – Если то, что стоит перед нами, действительно вершина марсианской технологии… Как случилось «взломать» ворота в прошлый раз? Имея в виду…
   Я поднял руки, подыскивая аргументацию. Женщина слабо улыбнулась, и неожиданно мне пришла в голову мысль о том, с какой силой давили на ее психику высокая радиация и медикаменты, помогавшие действовать телу.
   – Ты что, ничего не понял? Ковач, мы ведем речь совсем не о людях. Эти создания мыслили совершенно иначе. Вышински говорил о такой их стороне, как демократическая открытость и доступность всякой технологии. Вспомни созданные ими укрытия. Использовать эти строения могло любое существо. Любой марсианин – потому, разумеется, что нет смысла в достижении технологической вершины, если на нее не может взойти любой представитель твоей расы.
   – Ты права. Здесь нет ничего человеческого.
   – И это одна из главных причин начавшихся у Вышински проблем. В свое время он написал работу по марсианским укрытиям. Их научная сторона была достаточно сложной, однако сами укрытия оказались построены так, что эта сложность не имела никакого значения. Система их управления оказалась вполне доступной пониманию людей. Вышински считал этот факт ясным указанием на тенденцию к объединению наших рас и, более того, заявил, что это демонстрирует ошибочность представления о марсианском государстве как империи и, следовательно, исключает возможность ведения колониальной войны с их расой.
   – Он просто не понял, где следовало остановиться?
   – Это один из способов донести свои взгляды.
   – И что он хотел доказать? Что невозможна война против иной расы? Против расы, которую мы до сих пор не смогли встретить?
   Вордени пожала плечами.
   – Или так, или они сами избегают встречи, уйдя в другую часть галактики. На самом деле Вышински никогда не шел дальше чистых рассуждений. Скорее он иконоборец, борец с предрассудками. И скорее увлекался противостоянием вечной идиотии Гильдии, нежели утверждением собственных теорий.
   – Поведение удивительно глупое для незаурядного человека.
   – Или удивительно смелое.
   – Странный способ донести свои взгляды.
   Вордени покачала головой:
   – Как бы там ни было, но суть в том, что все обнаруженные до сих пор объекты могли быть поняты и освоены людьми.
   Она махнула рукой в сторону нагроможденного у ворот оборудования.
   – Мы синтезируем свечение, исходившее из глотки марсианина. Умеем воспроизводить звуки, которые, по нашему представлению, могла издавать особь этой расы. Но лишь тогда мы заставим ворота действовать, когда нам откроется смысл. Ты спросил, каким образом удалось «взломать» ворота? Именно таким. Открыть ворота мог любой марсианин, элементарно пожелавший сквозь них пройти. То есть с нашим оборудованием мы откроем их снова. Дайте только срок.
   В последних словах послышались гневные интонации. Кивнув, я неспешно сполз с ящика.
   – Уходишь?
   – Хочу поговорить с Амели. Что-нибудь нужно?
   Она как-то странно посмотрела на меня:
   – Больше ничего, спасибо. Пройду еще две серии, потом схожу поесть, – Таня потянулась, не вставая со своего места.
   – Хорошо. Тогда и увидимся. – Я почти развернулся к выходу. – Да… кстати, что доложить Сутьяди? Ему нужна какая-то определенность.
   – Скажи, что я открою ворота в течение двух суток.
   – Серьезно?
   Она засмеялась:
   – Нет, знаешь ли. Но все равно скажи.
   Хэнд был занят. Пол в его четвертинке купола пересекали замысловатые дорожки из песка, а в воздухе плавал дым от четырех свечек черного цвета, расставленных по углам.
   Хэнд находился в трансе. Скрестив ноги, он сидел там, где заканчивалась одна из дорожек. В его руках была зажата неглубокая медная чаша, куда по капле стекала кровь из его рассеченного пальца. В чаше, строго по центру, лежала резная фигурка из кости, блестевшая красным там, куда падали капли крови.
   – Хэнд! Что за дерьмо ты здесь развел?
   Он вышел из транса, и на лице появилось отчетливо злобное выражение.
   – Я сказал Сутъяди… Никто не должен меня тревожить.
   – Да. А он сказал мне. Так что это за хрень?
   Напряженное молчание. Я прочитал состояние Хэнда. Судя по мышечным проявлениям, он был готов сразу броситься в драку. Что представлялось неплохим вариантом. Медленная смерть сделала меня хорошим специалистом по боли. А всякая симпатия по отношению к Хэнду в прошедшие два дня начисто испарилась.
   Вероятно, он прочел мои мысли. Левой рукой Хэнд нарисовал в воздухе нисходящую спираль, и выражение его лица тут же смягчилось. Отставив чашу в сторону, он лизнул порезанный палец.
   – Ковач, ты не способен это понять.
   – Позволь я угадаю, – оглядевшись, я обратил внимание на свечи. Исходивший от них запах был тяжелым и необычайно резким. – Думаю, ты взываешь к помощи каких-то сверхъестественных сил. Собираешься так вытащить нас из переделки?
   Потянувшись назад, Хэнд загасил одну из свечей, не вставая со своего места. Обычная маска уже вернулась на его лицо. Голос казался совершенно ровным.
   – Ковач, ты как всегда: подходишь к неизвестному с позиции накачанного шимпанзе. Пора знать, что некоторые ритуалы требуют уважительного отношения, независимо от их прямого эффекта.
   – Кажется, я могу это понять в общих чертах. Но тебя просто тянет рассуждать в терминах платежных систем. Услуга за услугу или «qui pro qui». Небольшая услуга ценой малой крови. Очень выгодно, Хэнд, и вполне, вполне в корпоративном стиле.
   – Ну что тебе нужно, Ковач?
   – Интеллектуальной беседы. Жду на улице.