Страница:
Мягко скажем, это было очень неумно, а также крайне недальновидно.
Никаких видимых и ощутимых результатов моего решения не последовало — не засверкали молнии, не загрохотал гром, даже волнения Силы не лучилось. Только взор Императора стал куда осмысленнее.
— Прекрасно выглядишь, — серьезно заметил он, не выказав ни малейшего удивления при моем внезапном проявлении. — Путешествие пошло тебе на пользу.
«Да уж, действительно!» Польстил, так польстил. Но откуда Дэрришу знать, какова «блистательная» внешность его венценосной супруги на данный момент?
Честно сознаться, выглядела я неважненько...
После того как наша небольшая компания отобедала в придорожной корчме, остановиться на ночлег пришлось задолго до заката по причине резко ухудшившегося самочувствия. Мы с Эоной провели «весьма приятный и интересный» вечер (каждая у своего куста), полный незабываемых впечатлений и едких комментариев Верьяна. Вследствие чего женская часть команды услаждала взгляд омерзительно здорового спутника черными тенями под глазами и приятным зеленоватым оттенком кожи на измученных физиономиях. Что конкретно не понравилось нашим желудкам — сказать затруднительно, но я грешила на маринованные опята: грибы — это всегда подозрительно.
Мало того, вместо роскошных кос у меня на голове красовался результат моего же продвинутого парикмахерского искусства, метко охарактеризованный Верьяном «оплешивевшим ежиком, сбрендившим на старости лет». Видимо, когда я вечером взялась за стрижку, на почве отравления у меня в мозгах помутилось.
А что уж говорить об одежде, выглядевшей после последних событий так, будто я сняла ее со скончавшегося в дороге калики перехожего раза в полтора толще исхудавшей донельзя Избранной.
«Интересно, выдержало бы ваше с Императором «светлое чувство» такую проверку на прочность?» Не уверена — на меня в нынешнем состоянии даже Верьян не позарился. Да еще обзывается «мешком с костями», язва такая!
— Благодарю, Ваше Императорское Величество, — я присела в шутливом реверансе, — польстили.
— Я думаю, ты вполне способна отличить правду от лести, — белозубо усмехнулся Дэрриш и тоже в свою очередь отвесил насмешливый поклон. — Может быть, желаете это обсудить, Ваше Императорское Величество? Наравне с другими вопросами?
Да уж, пару ласковых высказать супругу не мешало бы!
— Может быть, — уклончиво ответила я.
Он мягко, точно большой кот, подобрался поближе:
— Не хочешь присесть?
«Может, лучше сразу прилечь?» Может, лучше кому-то заткнуться?
— Спасибо, я постою.
— Разговор предстоит долгий. — Он продолжал наступать.
— Так присядь. — Я учтиво вернула мужу светскую улыбку, перебирая руками спинку кушетки и осторожно двигаясь в противоположную от него сторону. — Тем более если кое-кто сейчас не успокоится и не отойдет от меня подальше, разговора не будет вообще.
Император незамедлительно приостановился, огляделся по сторонам, вытащил из-за стола кресло и демонстративно в него уселся.
— Так лучше? — Насмешливое вскидывание асимметричной брови.
— Стульчик подальше отодвиньте, дражайший супруг, и будет вообще замечательно.
При помощи Дэрриша кресло, мерзко скрипя ножками о мрамор и собирая гармошкой лежащий на полу ковер, доползло почти до самой стены.
— Так достаточно, ненаглядная моя?
— Более менее, — вздохнула я, сожалея о том, что Император вряд ли согласится выйти за дверь и разговаривать из-за нее.
— Тогда, возможно, ты все-таки присядешь? — Дэрриш указал взглядом на кушетку. — Я, разумеется, привык сидеть, когда стоят другие, но не в присутствии же собственной жены Императрицы.
Наблюдая за мной, он расслабленно откинулся на спинку кресла, опираясь правой рукой на его широкий, удобный подлокотник.
— А что такое? — Я исподволь пыталась оценить на предмет ловушек то место, куда меня так настойчиво пытались усадить. — Традиции не позволяют?
— Традиции как раз позволяют, — неожиданно по-доброму улыбнулся моей шпильке Дэрриш. — Они вообще настоятельно рекомендуют Императору даже передвигаться сидя. Желательно на плечах у верных подданных.
Благодаря юной служанке я «знала», что он умеет не только кривить губы в надменной ухмылке, но и вот так, очень искренне, открыто улыбаться. Однако все равно оказалась не готова к заразительной мальчишеской улыбке, при виде которой в глупой девичьей голове становилось непередаваемо легко, и тотчас хотелось разулыбаться в ответ.
Чтобы ни в коем случае не совершить этой непоправимой ошибки, пришлось экстренно состроить крайне постную физиономию, будто у меня разболелись все зубы разом. Именно с таким видом я обошла кушетку и осторожно уселась на ее краешек, благочестиво сложив затянутые в зеленые перчатки руки на коленях.
Очевидно, Дэрриш хотел предоставить мне возможность начать разговор первой. Уперев кулак в подбородок, он изучающе смотрел, как я стараюсь пристроить куда-нибудь мешающие руки — им явно было мало места на коленях. И молчал.
«Сволочь! Красивая, бездушная сволочь! Сидит тут в тепле и довольстве, пока я брожу в холоде и голоде. Вон как лыбится. Чему улыбаемся, спрашивается? Собственному совершенству или моей глупой доверчивости? — буравя попеременно взглядом то мужа, то юбку, я изо всех сил пыталась заставить себя разозлиться, но пока не слишком успешно. — Да уж, таких дур, как я, еще поискать! Сидела бы сейчас в том же тепле и довольстве, и мужик вроде ничего так, с юмором... Ой! О чем думаю, идиотка?!»
«Если кто-то о чем-то думает, то он уже не идиот». А кто же тогда?
«Болван. Тот, кто позволяет, чтобы за него думали другие». Не одна категория, так другая. Везет мне!
Не дождавшись от меня вступительного слова, Император первым нарушил наше затянувшееся молчание.
— У тебя сейчас такой взгляд, как у Аксия[15], когда этот бородатый пройдоха собирается порадовать меня донос... хм-м... обличительной речью против единопротивных магов, — вновь улыбнулся он. — Ты тоже хочешь кого-то гневно обличить или попробуем побеседовать как взрослые люди?
Я прекратила терзать ткань юбки и с легким удивлением во взоре посмотрела на Дэрриша.
— Думаешь, у нас получится?
— Если приложить хотя бы немного усилий — уверен.
В кабинете вновь повисло напряженное молчание. Эти внешне невинные фразы, произнесенные нами вслух, прозвучали весьма двусмысленно, учитывая обстоятельства, послужившие причиной нашей свадьбы.
Кстати, о свадьбе...
— Что стало с той девочкой? — спросила я, неожиданно не только для Императора, но в первую очередь для самой себя.
— Какой девочкой? — не понял вопроса Дэрриш.
— Той молоденькой служанкой... Рисой. Она была в ночь после нашей свадьбы в спальне.
Мальчишечья улыбка на лице Императора медленно поблекла. Он весь подобрался — его поза больше не выглядела расслабленной, а взгляд приобрел жесткость и холодность.
— Тем же утром девушку забрали в Службу магического Дознания. Пару раз о служанке упоминалось в отчетах. Судя по тому, что после ею заинтересовались храмовники, вряд ли для девушки все закончилось благополучно.
Еще одна загубленная жизнь тяжелым речным голышом легла на совесть. Возможно, когда «камней» будет слишком много, они просто-напросто раздавят чрезмерным грузом мою душу.
— Но в чем виновато это несмышленое дитя?!
Холодный, точно синий лед, взгляд.
— В том, что оказалось не там и не тогда.
— Это несправедливо! — почти выкрикнула я.
— Жизнь очень часто кажется простым смертным несправедливой. Так и есть, хотя это и не было задумано Творцом изначально, — воля людская, ничего больше. Справедливость не на Земле, но на Небесах — вот наш удел от пришествия до пришествия.
— Мы не на проповеди, давай обойдемся без цитирования Свитка Единения, о Владыка. — Последнее слово было насквозь пропитано издевкой.
Мужчина не повелся на откровенную провокацию.
— Как хочешь, — равнодушно обронил Император, мимолетным привычным движением касаясь платинового медальона у себя на груди. — Давай оставим вопросы веры в стороне. Тем более я все равно не могу понять, что тебя раздражает.
— Что меня раздражает?! — взвилась я. — Да все! Все раздражает! И мне непонятно, как ты можешь спокойно рассуждать о том, как по твоей вине на дознании замучили молоденькую девушку!
— По моей вине? — холодновато осведомился супруг, чуть приподнимая бровь. — Это не я заманивал служанку в спальню, и не я использовал заклятие из списка «Сотня и одно заклинание, запрещенные к применению на территории Великой Империи, а также вблизи границ Ее», не так ли?
— А нечего было на мне жениться и доводить дело до ситуации, когда просто не остается другого выбора — либо ты, либо тебя!
Вцепившись в подлокотники, Император резко подался вперед. Радужка его глаз потемнела до того сине-черного цвета, что бывает у неба беззвездной ночью поздней осени. Однако последовавшая далее речь оказалась неожиданно выдержанна и спокойна.
— Думаешь, кто-то оставил этот пресловутый выбор мне? «Власть» и «свобода выбора», несмотря на кажущуюся похожесть этих слов по смыслу, совершенно не одно и то же. — Каждое слово, сказанное Дэрришем, звучало ровно, четко, а главное — весомо. — Не спорю, при должном искусстве этими определениями можно жонглировать до бесконечности, но, в конечном счете, истина все равно останется неизменной и незыблемой: для нас с тобой такого понятия, как «выбор», не существует в принципе. Никогда не было и вряд ли появится. Запомни это, Лия. Хорошо запомни. А еще лучше прими как данность, и тогда твоя жизнь станет куда проще и разумнее.
— Может, я не хочу, чтобы было проще? И разумнее не хочу? Но, что более вероятно, мне не по душе насилие — как над собой, так и другими. — Наши взгляды, почти враждебные, скрестились. — Выбор есть. Был и будет. Всегда. По-моему, я уже это прекрасно доказала на собственном примере.
Мое полное морального превосходства выступление оказало на супруга действие абсолютно противоположное тому, на которое было рассчитано.
— Отсрочка неизбежного не есть его альтернатива, а вопрос времени, и только, — задумчиво покачал головой Император, смотря словно куда-то сквозь меня, и вновь откинулся на спинку кресла. — О каком насилии идет речь? Ты всерьез полагаешь, что, если бы свадьбе предшествовало больше времени, я не смог бы добиться взаимности? Или если бы Велисса справилась с возложенной на нее задачей заранее тебя подготовить и, запаниковав тогда, не прибегла бы к крайним мерам, мы не пришли бы к какому-нибудь разумному компромиссу? Да что говорить, не поведи я себя в ту ночь как распоследний идиот, изрекающий для собственного подбадривания высокопарный бред, она закончилась бы совершенно иначе.
Некоторое время мы просто молча смотрели друг другу в глаза, испытывая противника. Первой сдалась я, отведя в сторону смущенный взгляд. Гордость требовала ответить Императору скептическим хмыканьем, но понимание его правоты заставило промолчать. Убийственно красивый мужик, весьма неглупый и королевских кровей к тому же — где уж тут устоять той доверчивой идиотке, какой я была совсем недавно. Влюбилась бы как миленькая. Или, точнее сказать, как наивная девочка Риса? Под венец сама бы побежала вприпрыжку, и уговаривать бы не пришлось.
— Все равно я против принуждения. — Упрямое тихое бурчание.
Тень прежней мальчишеской улыбки появилась на безупречно красивых губах Императора, когда в моем угрюмом взгляде мелькнуло понимание.
— Впрочем, что случилось, того уже не исправить. Возможно, все так, как и должно быть, — мы просто оказались не готовы принять Пророчество: я был просто раздавлен смертью отца и свалившейся ответственностью, а твое обучение еще не...
Стук в дверь прервал разглагольствования супруга на полуслове. От неожиданно громкого звука мы с Дэрришем одновременно вздрогнули и недоуменно переглянулись.
— Совет, чтоб его... — еле слышно выругался Император.
Затем, уже погромче, предельно культурно и весьма витиевато Дэрриш послал участников упомянутого собрания вместе с гонцом так далеко, насколько хватило фантазии. Она оказалась у супруга столь безгранична, что оставалось только пожалеть об отсутствии под рукой письменных принадлежностей, дабы запечатлеть ее полет для последующих поколений сквернословов.
Стоящий по ту сторону двери не разделил моего восхищения:
— Теряешь форму, мой мальчик. А все от жизни светской и праздной — не на пользу она, как ни отпирайся: три раза повторился и в двух сравнениях неправильно расставил акценты, — насмешливо протянул приятный мужской голос. — Похоже, давно тебя на пирушках в казармах не видали. Хотя такая возможность может представиться позже, а прямо сейчас Верховный Совет жаждет помочь Вашему Императорскому Величеству скоротать ночку приятной беседой и слезно умолил вашего покорного слугу оповестить вас об этом горячем желании. Дозвольте войти?
— Эст, я не... — откликнулся, было, Император, но замолчал, в растерянности глядя на меня, беспокойно заерзавшую на месте.
Я уже и без подсказок догадалась, кто стоит за дверью: единожды услышав голос Верховного мага Империи, его манеру насмешливо растягивать гласные, а также своеобразное чувство юмора — это трудно позабыть.
— Дэрриш, ты там не один? — Дверная ручка бесполезно задергалась. — Почему дверь заперта? Дэрриш?..
Император молчал, по-прежнему не сводя с меня настороженно-внимательного взгляда.
— Дэрриш! — Беспокойства в голосе Верховного мага ощутимо прибавилось.
— Давай, девочка, вставай! — Шепча это, я медленно, стараясь не делать резких движений, поднялась с кушетки.
Мужчина, сидящий в кресле напротив, зеркально повторил мои движения. С мягким шуршанием стек с темно-вишневого велюра обивки подол длинного Императорского камзола. Император сделал шаг мне навстречу.
— Дэрриш!!! — Дверь сотряслась от мощного удара. Я покачнулась от предчувствия волны чужой Силы и уклонилась от ее ударного вектора. Однако дворцовые перегородки и перекрытия тоже не дилетанты заговаривали: поток энергии, растеряв львиную долю мощности, ворвался в кабинет всего лишь сильным предгрозовым ветром. Штормовыми волнами взбудоражился тюль, испуганной чайкой вспорхнул со стола листок бумаги, заметался по комнате и спланировал на пол, замерев вместе с вихрем.
— Просыпайся, ну же! — Приказ уже в голос и медлительное отступление, грозящее в любую секунду перейти в паническое бегство. — Проснись, я сказала!
Стремительным, отчаянным броском Император рванулся ко мне, намертво схватив за запястья. Как в первом сне, наше прикосновение оказалось на удивление материальным. Я задергалась, пытаясь высвободиться из его стальной хватки, но супруг держал крепко — проще, наверное, было вырваться из сработавшего капкана.
— Эст! Скорее, я держу ее! — выкрикнул Император, стараясь увернуться от моих пинков, и сдавленно добавил: — Пока держу.
Как следует пнуть Дэрриша мне мешала пышная юбка свадебного платья. Кожу на запястьях, как и левое предплечье, начало немилосердно печь — точно кто-то стал нагревать надетые на руки кандалы.
— Да разбудите же меня кто-нибудь, Хмарь вас задери!!! — заорала я что было мочи уже без всякой надежды быть услышанной.
Но меня услышали. И помогли.
Сознание вернулось ко мне болезненным рывком. Вода заливала глаза, при попытке глубоко вздохнуть она затекала в рот и нос. Обнаружив, что не могу шевельнуться из-за чего-то тяжелого, темного, навалившегося сверху и мешающего дышать, я в панике задергалась всем телом.
— Тише, детка, — ласково прошептала темень Верьяновым голосом, — успокойся.
Опознав говорившего, я прекратила изображать эпилептический припадок. Показавшийся родным бархатистый голос наемника оказал на меня прямо-таки магическое действие: сердце застучало спокойнее, дыхание выровнялось, только гудящая, точно набат при пожаре, голова затрудняла мыслительные процессы.
— Что, имя забыл, опять деткой обзываешься? — Воронье карканье и то мелодичнее моего хриплого голоса. — Пусти.
Меня тотчас освободили. Я села, утирая лицо рукавом и сплевывая комочки киселя — замоченные на ночь кружки, уже пустые, валялись рядом.
«Хорошо, не суп у них под рукой оказался». И то верно.
Глубокий вдох — и легкие наполнились отрезвляюще-прохладным воздухом. Нестерпимо пахло дымом, ночным лесом. И осенью. Не скромной гостьей, едва ступившей на порог лета, а молодой хозяйкой, которая еще оглядывается на суровую свекровь, но уже полна решимости установить собственные порядки.
Глаза постепенно привыкали к скудному освещению, что давал еле тлеющий костерок.
— Рель, опять, да? — Сочувственно-перепуганное лицо Эоны белело в полумраке. — Как тогда?
Хуже. Много хуже.
— Вроде того... Не волнуйся, нормально уже... более-менее. — Я перевела взгляд на сидящего на корточках Верьяна: тот выглядел получше спутницы, но озадаченность на длинноносой физиономии тоже присутствовала. — Что, сильно страшно было?
— Еще бы. Орала как одержимая: «Разбудите меня, разбудите!» А лягалась как — будь здоров! — недовольным голосом пожаловался он и подозрительно уточнил: — Это не заразно?
— Если жениться не надумаешь — нет.
— Упаси Единый, — усмехнулся Верьян и внимательно посмотрел на мои руки. — У тебя всегда так после приступа?
Я проследила за его взглядом и зашипела от осознанной с запозданием боли: кожа на запястьях была местами содрана почти до мяса и вовсе не спешила заживать, как прочие мои раны.
«Не муж, а одни убытки да семейные скандалы!» Гнусный предатель! Мерзавец, зубы мне заговаривал, а сам-то... сам... сволочь. Хотя нет, он всего лишь... Император.
ГЛАВА 16
Никаких видимых и ощутимых результатов моего решения не последовало — не засверкали молнии, не загрохотал гром, даже волнения Силы не лучилось. Только взор Императора стал куда осмысленнее.
— Прекрасно выглядишь, — серьезно заметил он, не выказав ни малейшего удивления при моем внезапном проявлении. — Путешествие пошло тебе на пользу.
«Да уж, действительно!» Польстил, так польстил. Но откуда Дэрришу знать, какова «блистательная» внешность его венценосной супруги на данный момент?
Честно сознаться, выглядела я неважненько...
После того как наша небольшая компания отобедала в придорожной корчме, остановиться на ночлег пришлось задолго до заката по причине резко ухудшившегося самочувствия. Мы с Эоной провели «весьма приятный и интересный» вечер (каждая у своего куста), полный незабываемых впечатлений и едких комментариев Верьяна. Вследствие чего женская часть команды услаждала взгляд омерзительно здорового спутника черными тенями под глазами и приятным зеленоватым оттенком кожи на измученных физиономиях. Что конкретно не понравилось нашим желудкам — сказать затруднительно, но я грешила на маринованные опята: грибы — это всегда подозрительно.
Мало того, вместо роскошных кос у меня на голове красовался результат моего же продвинутого парикмахерского искусства, метко охарактеризованный Верьяном «оплешивевшим ежиком, сбрендившим на старости лет». Видимо, когда я вечером взялась за стрижку, на почве отравления у меня в мозгах помутилось.
А что уж говорить об одежде, выглядевшей после последних событий так, будто я сняла ее со скончавшегося в дороге калики перехожего раза в полтора толще исхудавшей донельзя Избранной.
«Интересно, выдержало бы ваше с Императором «светлое чувство» такую проверку на прочность?» Не уверена — на меня в нынешнем состоянии даже Верьян не позарился. Да еще обзывается «мешком с костями», язва такая!
— Благодарю, Ваше Императорское Величество, — я присела в шутливом реверансе, — польстили.
— Я думаю, ты вполне способна отличить правду от лести, — белозубо усмехнулся Дэрриш и тоже в свою очередь отвесил насмешливый поклон. — Может быть, желаете это обсудить, Ваше Императорское Величество? Наравне с другими вопросами?
Да уж, пару ласковых высказать супругу не мешало бы!
— Может быть, — уклончиво ответила я.
Он мягко, точно большой кот, подобрался поближе:
— Не хочешь присесть?
«Может, лучше сразу прилечь?» Может, лучше кому-то заткнуться?
— Спасибо, я постою.
— Разговор предстоит долгий. — Он продолжал наступать.
— Так присядь. — Я учтиво вернула мужу светскую улыбку, перебирая руками спинку кушетки и осторожно двигаясь в противоположную от него сторону. — Тем более если кое-кто сейчас не успокоится и не отойдет от меня подальше, разговора не будет вообще.
Император незамедлительно приостановился, огляделся по сторонам, вытащил из-за стола кресло и демонстративно в него уселся.
— Так лучше? — Насмешливое вскидывание асимметричной брови.
— Стульчик подальше отодвиньте, дражайший супруг, и будет вообще замечательно.
При помощи Дэрриша кресло, мерзко скрипя ножками о мрамор и собирая гармошкой лежащий на полу ковер, доползло почти до самой стены.
— Так достаточно, ненаглядная моя?
— Более менее, — вздохнула я, сожалея о том, что Император вряд ли согласится выйти за дверь и разговаривать из-за нее.
— Тогда, возможно, ты все-таки присядешь? — Дэрриш указал взглядом на кушетку. — Я, разумеется, привык сидеть, когда стоят другие, но не в присутствии же собственной жены Императрицы.
Наблюдая за мной, он расслабленно откинулся на спинку кресла, опираясь правой рукой на его широкий, удобный подлокотник.
— А что такое? — Я исподволь пыталась оценить на предмет ловушек то место, куда меня так настойчиво пытались усадить. — Традиции не позволяют?
— Традиции как раз позволяют, — неожиданно по-доброму улыбнулся моей шпильке Дэрриш. — Они вообще настоятельно рекомендуют Императору даже передвигаться сидя. Желательно на плечах у верных подданных.
Благодаря юной служанке я «знала», что он умеет не только кривить губы в надменной ухмылке, но и вот так, очень искренне, открыто улыбаться. Однако все равно оказалась не готова к заразительной мальчишеской улыбке, при виде которой в глупой девичьей голове становилось непередаваемо легко, и тотчас хотелось разулыбаться в ответ.
Чтобы ни в коем случае не совершить этой непоправимой ошибки, пришлось экстренно состроить крайне постную физиономию, будто у меня разболелись все зубы разом. Именно с таким видом я обошла кушетку и осторожно уселась на ее краешек, благочестиво сложив затянутые в зеленые перчатки руки на коленях.
Очевидно, Дэрриш хотел предоставить мне возможность начать разговор первой. Уперев кулак в подбородок, он изучающе смотрел, как я стараюсь пристроить куда-нибудь мешающие руки — им явно было мало места на коленях. И молчал.
«Сволочь! Красивая, бездушная сволочь! Сидит тут в тепле и довольстве, пока я брожу в холоде и голоде. Вон как лыбится. Чему улыбаемся, спрашивается? Собственному совершенству или моей глупой доверчивости? — буравя попеременно взглядом то мужа, то юбку, я изо всех сил пыталась заставить себя разозлиться, но пока не слишком успешно. — Да уж, таких дур, как я, еще поискать! Сидела бы сейчас в том же тепле и довольстве, и мужик вроде ничего так, с юмором... Ой! О чем думаю, идиотка?!»
«Если кто-то о чем-то думает, то он уже не идиот». А кто же тогда?
«Болван. Тот, кто позволяет, чтобы за него думали другие». Не одна категория, так другая. Везет мне!
Не дождавшись от меня вступительного слова, Император первым нарушил наше затянувшееся молчание.
— У тебя сейчас такой взгляд, как у Аксия[15], когда этот бородатый пройдоха собирается порадовать меня донос... хм-м... обличительной речью против единопротивных магов, — вновь улыбнулся он. — Ты тоже хочешь кого-то гневно обличить или попробуем побеседовать как взрослые люди?
Я прекратила терзать ткань юбки и с легким удивлением во взоре посмотрела на Дэрриша.
— Думаешь, у нас получится?
— Если приложить хотя бы немного усилий — уверен.
В кабинете вновь повисло напряженное молчание. Эти внешне невинные фразы, произнесенные нами вслух, прозвучали весьма двусмысленно, учитывая обстоятельства, послужившие причиной нашей свадьбы.
Кстати, о свадьбе...
— Что стало с той девочкой? — спросила я, неожиданно не только для Императора, но в первую очередь для самой себя.
— Какой девочкой? — не понял вопроса Дэрриш.
— Той молоденькой служанкой... Рисой. Она была в ночь после нашей свадьбы в спальне.
Мальчишечья улыбка на лице Императора медленно поблекла. Он весь подобрался — его поза больше не выглядела расслабленной, а взгляд приобрел жесткость и холодность.
— Тем же утром девушку забрали в Службу магического Дознания. Пару раз о служанке упоминалось в отчетах. Судя по тому, что после ею заинтересовались храмовники, вряд ли для девушки все закончилось благополучно.
Еще одна загубленная жизнь тяжелым речным голышом легла на совесть. Возможно, когда «камней» будет слишком много, они просто-напросто раздавят чрезмерным грузом мою душу.
— Но в чем виновато это несмышленое дитя?!
Холодный, точно синий лед, взгляд.
— В том, что оказалось не там и не тогда.
— Это несправедливо! — почти выкрикнула я.
— Жизнь очень часто кажется простым смертным несправедливой. Так и есть, хотя это и не было задумано Творцом изначально, — воля людская, ничего больше. Справедливость не на Земле, но на Небесах — вот наш удел от пришествия до пришествия.
— Мы не на проповеди, давай обойдемся без цитирования Свитка Единения, о Владыка. — Последнее слово было насквозь пропитано издевкой.
Мужчина не повелся на откровенную провокацию.
— Как хочешь, — равнодушно обронил Император, мимолетным привычным движением касаясь платинового медальона у себя на груди. — Давай оставим вопросы веры в стороне. Тем более я все равно не могу понять, что тебя раздражает.
— Что меня раздражает?! — взвилась я. — Да все! Все раздражает! И мне непонятно, как ты можешь спокойно рассуждать о том, как по твоей вине на дознании замучили молоденькую девушку!
— По моей вине? — холодновато осведомился супруг, чуть приподнимая бровь. — Это не я заманивал служанку в спальню, и не я использовал заклятие из списка «Сотня и одно заклинание, запрещенные к применению на территории Великой Империи, а также вблизи границ Ее», не так ли?
— А нечего было на мне жениться и доводить дело до ситуации, когда просто не остается другого выбора — либо ты, либо тебя!
Вцепившись в подлокотники, Император резко подался вперед. Радужка его глаз потемнела до того сине-черного цвета, что бывает у неба беззвездной ночью поздней осени. Однако последовавшая далее речь оказалась неожиданно выдержанна и спокойна.
— Думаешь, кто-то оставил этот пресловутый выбор мне? «Власть» и «свобода выбора», несмотря на кажущуюся похожесть этих слов по смыслу, совершенно не одно и то же. — Каждое слово, сказанное Дэрришем, звучало ровно, четко, а главное — весомо. — Не спорю, при должном искусстве этими определениями можно жонглировать до бесконечности, но, в конечном счете, истина все равно останется неизменной и незыблемой: для нас с тобой такого понятия, как «выбор», не существует в принципе. Никогда не было и вряд ли появится. Запомни это, Лия. Хорошо запомни. А еще лучше прими как данность, и тогда твоя жизнь станет куда проще и разумнее.
— Может, я не хочу, чтобы было проще? И разумнее не хочу? Но, что более вероятно, мне не по душе насилие — как над собой, так и другими. — Наши взгляды, почти враждебные, скрестились. — Выбор есть. Был и будет. Всегда. По-моему, я уже это прекрасно доказала на собственном примере.
Мое полное морального превосходства выступление оказало на супруга действие абсолютно противоположное тому, на которое было рассчитано.
— Отсрочка неизбежного не есть его альтернатива, а вопрос времени, и только, — задумчиво покачал головой Император, смотря словно куда-то сквозь меня, и вновь откинулся на спинку кресла. — О каком насилии идет речь? Ты всерьез полагаешь, что, если бы свадьбе предшествовало больше времени, я не смог бы добиться взаимности? Или если бы Велисса справилась с возложенной на нее задачей заранее тебя подготовить и, запаниковав тогда, не прибегла бы к крайним мерам, мы не пришли бы к какому-нибудь разумному компромиссу? Да что говорить, не поведи я себя в ту ночь как распоследний идиот, изрекающий для собственного подбадривания высокопарный бред, она закончилась бы совершенно иначе.
Некоторое время мы просто молча смотрели друг другу в глаза, испытывая противника. Первой сдалась я, отведя в сторону смущенный взгляд. Гордость требовала ответить Императору скептическим хмыканьем, но понимание его правоты заставило промолчать. Убийственно красивый мужик, весьма неглупый и королевских кровей к тому же — где уж тут устоять той доверчивой идиотке, какой я была совсем недавно. Влюбилась бы как миленькая. Или, точнее сказать, как наивная девочка Риса? Под венец сама бы побежала вприпрыжку, и уговаривать бы не пришлось.
— Все равно я против принуждения. — Упрямое тихое бурчание.
Тень прежней мальчишеской улыбки появилась на безупречно красивых губах Императора, когда в моем угрюмом взгляде мелькнуло понимание.
— Впрочем, что случилось, того уже не исправить. Возможно, все так, как и должно быть, — мы просто оказались не готовы принять Пророчество: я был просто раздавлен смертью отца и свалившейся ответственностью, а твое обучение еще не...
Стук в дверь прервал разглагольствования супруга на полуслове. От неожиданно громкого звука мы с Дэрришем одновременно вздрогнули и недоуменно переглянулись.
— Совет, чтоб его... — еле слышно выругался Император.
Затем, уже погромче, предельно культурно и весьма витиевато Дэрриш послал участников упомянутого собрания вместе с гонцом так далеко, насколько хватило фантазии. Она оказалась у супруга столь безгранична, что оставалось только пожалеть об отсутствии под рукой письменных принадлежностей, дабы запечатлеть ее полет для последующих поколений сквернословов.
Стоящий по ту сторону двери не разделил моего восхищения:
— Теряешь форму, мой мальчик. А все от жизни светской и праздной — не на пользу она, как ни отпирайся: три раза повторился и в двух сравнениях неправильно расставил акценты, — насмешливо протянул приятный мужской голос. — Похоже, давно тебя на пирушках в казармах не видали. Хотя такая возможность может представиться позже, а прямо сейчас Верховный Совет жаждет помочь Вашему Императорскому Величеству скоротать ночку приятной беседой и слезно умолил вашего покорного слугу оповестить вас об этом горячем желании. Дозвольте войти?
— Эст, я не... — откликнулся, было, Император, но замолчал, в растерянности глядя на меня, беспокойно заерзавшую на месте.
Я уже и без подсказок догадалась, кто стоит за дверью: единожды услышав голос Верховного мага Империи, его манеру насмешливо растягивать гласные, а также своеобразное чувство юмора — это трудно позабыть.
— Дэрриш, ты там не один? — Дверная ручка бесполезно задергалась. — Почему дверь заперта? Дэрриш?..
Император молчал, по-прежнему не сводя с меня настороженно-внимательного взгляда.
— Дэрриш! — Беспокойства в голосе Верховного мага ощутимо прибавилось.
— Давай, девочка, вставай! — Шепча это, я медленно, стараясь не делать резких движений, поднялась с кушетки.
Мужчина, сидящий в кресле напротив, зеркально повторил мои движения. С мягким шуршанием стек с темно-вишневого велюра обивки подол длинного Императорского камзола. Император сделал шаг мне навстречу.
— Дэрриш!!! — Дверь сотряслась от мощного удара. Я покачнулась от предчувствия волны чужой Силы и уклонилась от ее ударного вектора. Однако дворцовые перегородки и перекрытия тоже не дилетанты заговаривали: поток энергии, растеряв львиную долю мощности, ворвался в кабинет всего лишь сильным предгрозовым ветром. Штормовыми волнами взбудоражился тюль, испуганной чайкой вспорхнул со стола листок бумаги, заметался по комнате и спланировал на пол, замерев вместе с вихрем.
— Просыпайся, ну же! — Приказ уже в голос и медлительное отступление, грозящее в любую секунду перейти в паническое бегство. — Проснись, я сказала!
Стремительным, отчаянным броском Император рванулся ко мне, намертво схватив за запястья. Как в первом сне, наше прикосновение оказалось на удивление материальным. Я задергалась, пытаясь высвободиться из его стальной хватки, но супруг держал крепко — проще, наверное, было вырваться из сработавшего капкана.
— Эст! Скорее, я держу ее! — выкрикнул Император, стараясь увернуться от моих пинков, и сдавленно добавил: — Пока держу.
Как следует пнуть Дэрриша мне мешала пышная юбка свадебного платья. Кожу на запястьях, как и левое предплечье, начало немилосердно печь — точно кто-то стал нагревать надетые на руки кандалы.
— Да разбудите же меня кто-нибудь, Хмарь вас задери!!! — заорала я что было мочи уже без всякой надежды быть услышанной.
Но меня услышали. И помогли.
Сознание вернулось ко мне болезненным рывком. Вода заливала глаза, при попытке глубоко вздохнуть она затекала в рот и нос. Обнаружив, что не могу шевельнуться из-за чего-то тяжелого, темного, навалившегося сверху и мешающего дышать, я в панике задергалась всем телом.
— Тише, детка, — ласково прошептала темень Верьяновым голосом, — успокойся.
Опознав говорившего, я прекратила изображать эпилептический припадок. Показавшийся родным бархатистый голос наемника оказал на меня прямо-таки магическое действие: сердце застучало спокойнее, дыхание выровнялось, только гудящая, точно набат при пожаре, голова затрудняла мыслительные процессы.
— Что, имя забыл, опять деткой обзываешься? — Воронье карканье и то мелодичнее моего хриплого голоса. — Пусти.
Меня тотчас освободили. Я села, утирая лицо рукавом и сплевывая комочки киселя — замоченные на ночь кружки, уже пустые, валялись рядом.
«Хорошо, не суп у них под рукой оказался». И то верно.
Глубокий вдох — и легкие наполнились отрезвляюще-прохладным воздухом. Нестерпимо пахло дымом, ночным лесом. И осенью. Не скромной гостьей, едва ступившей на порог лета, а молодой хозяйкой, которая еще оглядывается на суровую свекровь, но уже полна решимости установить собственные порядки.
Глаза постепенно привыкали к скудному освещению, что давал еле тлеющий костерок.
— Рель, опять, да? — Сочувственно-перепуганное лицо Эоны белело в полумраке. — Как тогда?
Хуже. Много хуже.
— Вроде того... Не волнуйся, нормально уже... более-менее. — Я перевела взгляд на сидящего на корточках Верьяна: тот выглядел получше спутницы, но озадаченность на длинноносой физиономии тоже присутствовала. — Что, сильно страшно было?
— Еще бы. Орала как одержимая: «Разбудите меня, разбудите!» А лягалась как — будь здоров! — недовольным голосом пожаловался он и подозрительно уточнил: — Это не заразно?
— Если жениться не надумаешь — нет.
— Упаси Единый, — усмехнулся Верьян и внимательно посмотрел на мои руки. — У тебя всегда так после приступа?
Я проследила за его взглядом и зашипела от осознанной с запозданием боли: кожа на запястьях была местами содрана почти до мяса и вовсе не спешила заживать, как прочие мои раны.
«Не муж, а одни убытки да семейные скандалы!» Гнусный предатель! Мерзавец, зубы мне заговаривал, а сам-то... сам... сволочь. Хотя нет, он всего лишь... Император.
ГЛАВА 16
Чопорный дворецкий с плохо скрываемой брезгливостью осмотрел подозрительную троицу посетителей с ног до головы.
Мужик наглорожий, пацан сопливый да девка бесстыжая.
Тьфу!
Вон у того, длинного, с физиономией висельника, патлы — не у каждой девицы на выданье такие сыщешь. И глазищами желтыми, бесстыдными так и зыркает: чему тут на месте не лежится...
Пацан-то, пацан! В чем душа у бедолаги держится, непонятно: кости отовсюду выпирают, точно осиновые колья из мешка охотника на упырей. А запястья чего перевязаны? Не беглый ли, часом, каторжные метки под бинтами прячет?
Но всего противнее было на девицу охальную смотреть. Совсем стыд девка потеряла: мечом направо-налево сверкает, будто, Единый прости, алония какая! Что бы там ни баяли, негоже бабам оружие в руках держать да с ним на людях показываться; мужей честных позорить. Неужто те жен своих, Единым данных, защитить не смогут? Ежели в штанах девка была бы — выгнал бы, ни на что не посмотрел... Тьфу!
Разве господа, коих в домах приличных принимают, так выглядят? Нет, сразу видно — голь перекатная, наемники или, того хуже, колдуны, Единому противные (да простит достопочтенный Мастер Линмер, не про него сказано!).
Тьфу-тьфу-тьфу (три раза).
Мужчина неодобрительно глянул на главу замкового гарнизона — бородищей косматой да шрамами обзавелся, а ума как в молодости не было, так и нынче нет. Пускает в уважаемый дом всякую рвань, а ему, почтенному дворецкому в седьмом поколении, разбирайся теперь!
— Его сиятельство в отъезде. — Слуга все-таки соизволил разжать зубы и надменно проронить: — Будут не скоро.
Я тряхнула головой, прерывая неожиданную трансляцию чужих мыслей. Боль легонько сдавила виски, отдаваясь ломотой в затылке. То ли я настолько ослабела, что не в состоянии контролировать спонтанные всплески восстанавливающейся Силы, то ли наша честная компания вызвала у дворецкого чрезмерно сильные чувства.
Возможно, имеют место быть оба варианта вкупе с наличием у мужчины слабой предрасположенности к Школе Разумных. Сколько дворецкому лет? Навскидку можно было дать слегка за пятьдесят — достаточный срок, чтобы не развиваемые должным образом способности почти сошли на нет, очень редко возвращаясь вот такими необременительными вспышками. Скорее всего, Дар передается в его семье по наследству, позволяя обладателю недурно выполнять свои обязанности — понимать хозяина с полуслова, предугадывать желания да и (что скрывать) пользоваться определенным влиянием, иногда в сугубо личных целях.
Однако может статься, все куда проще, чем я себе навоображала: передача отрицательных эмоций изначально сильнее, чем положительных, ибо так заложено в самой человеческой природе. Позитив мы стараемся удержать в себе, а негатив выплескиваем во внешний мир — обратное положение вещей губительно для рассудка, — в отличие от легко рассеивающихся позитивных чувств, отрицательные имеют свойство накапливаться и приводить к эмоциональному взрыву.
Ладно, куда-то меня не туда в размышлениях повело...
Отсутствие в замке барона Лешеро не стало ни для кого неожиданностью — приспущенный над центральной башней флаг, согласно глупейшей (с моей точки зрения) традиции, оповестил об этом важном событии не только нас, но всю округу. Другое дело, что по великому и нерушимому закону вселенской подлости телеги, двигающейся в ту же сторону, что и усталые драконоборцы, на дороге не оказалось. Тяжеленный, заработанный в муках трофей приходилось в страданиях же тащить на самодельных носилках: по двое, периодически сменяясь, постоянно поругиваясь. В результате чего ноги вместе с руками выказывали горячее желание отвалиться, а живот подумывал, не преподнести ли хозяйке сюрприз в виде грыжи.
— Достопочтенный, а когда именно должен вернуться барон Лешеро? — Я поторопилась с вопросом, пока еще мне удавалось изображать уважение и почтительность.
Долговязый хрыч с негнущейся спиной и блестящей, точно ее час полировали, лысиной на острой макушке посмотрел на меня как на таракана, осмелившегося не только заговорить, но еще сплясать и спеть на могиле горячо любимой бабушки дворецкого. Мужчина нарочито громко пробурчал в сторону: «Его сиятельство, окромя батюшки Императора, ничего никому не должен» — и только после этого удостоил ответом мою недостойную такой чести особу.
— Барон обещались быть к обеду. — И злорадно добавил: — Завтрашнему.
Я обернулась и вопросительно посмотрела на скучающего у стенки Верьяна. Тот пожал плечами и безразлично отвернулся: мол, встряла первой в серьезный мужской разговор, теперь сама разбирайся.
Нет, ну вы это видели?! Гад. Как есть гад. Ничего-ничего, месть моя будет ужасна, беспощадна и неотвратима. Когда-нибудь...
— Тогда будьте любезны, уважаемый, доложите о нашем приходе баронессе, — попросила я, собрав остатки вежливости в предчувствии, что на долгие переговоры меня не хватит.
— С радостью это сделаю, — скривился мужчина, всем видом намекая, что куда большее веселье ему доставила бы возможность сообщить хозяйке о наших похоронах. — Однако позвольте высказать сомнение в том, что Ее светлость баронесса Лешеро вас примет.
Неудивительно, что барон живет столь замкнуто — с таким-то дворецким! Будь его воля, он бы посетителей еще на въезде разворачивал.
— Не позволим, — нагло ухмыльнулся Верьян, решивший, наконец, взять дело в свои длинные, загребущие руки. В прямом и переносном смысле. Поднатужившись, он вытряхнул из снятого с жердей мешка чешуйчатую башку астахи (вернее, то, что от нее осталось) на натертый до слепящего блеска мраморный пол. — Иди-иди докладывай, пока у нас тут астахова голова не протухла.
Эона как бы невзначай отпрянула от трофея как можно дальше и даже мужественно не заверещала. Только позеленела слегка. Стражник тоже проявил себя вполне достойно, но, скорей всего, этому поспособствовало то, что он лицезрел эту часть тела астахи уже не в первый раз — наемник успел попугать ею гарнизон на въезде в замок.
К слову, голова и впрямь попахивала, красноречиво намекая присутствующим, что Верьян в своем праве.
Невозмутимый дворецкий, не меняя надменно-брезгливого выражения лица, освидетельствовал предъявленный объект — не фальшивку ли мы пытаемся подсунуть. С видом, по меньшей мере, областного эксперта по драконам и их лжеразновидностям он не поленился придирчиво заглянуть в развороченную пасть и поскрести обугленную чешую ногтем — вдруг из воска отлили да покрасили.
— Хорошо. — Неохотный кивок. — Ждите.
Подождем, разумеется. А что, у нас был еще какой-то выбор?
Ожидание затягивалось. По моим ощущениям, с момента ухода дворецкого прошло около часа. Нетерпение давно переродилось в скуку, щедро сдобренную зевотой. Астахову голову пришлось запаковать обратно в мешок, однако она продолжала вонять и оттуда. Весьма просторная приемная давно была осмотрена до последнего гобелена (намертво приколоченного к стене, кстати — лично проверила), а начальник гарнизона выспрошен Верьяном о погоде, урожаях и других злободневных для сельского хозяйства проблемах. После чего все надолго замолчали: заводить разговоры на опасные темы в присутствии стражника, явно тяготившегося нашим обществом, никто не торопился. Постоянно оглядываясь на привалившегося к стене наемника, Эона остерегалась ругаться на «несносных, тупых мужиков», по крайней мере, в голос — и то радость.
Кожа под повязками зудела так, что хотелось грызть бинты. Я вздохнула, припомнив, какое отвратительное зрелище мои запястья представляли утром. Да и сейчас, наверное, выглядят не лучшим образом. Интересно, шрамы останутся?
Мужик наглорожий, пацан сопливый да девка бесстыжая.
Тьфу!
Вон у того, длинного, с физиономией висельника, патлы — не у каждой девицы на выданье такие сыщешь. И глазищами желтыми, бесстыдными так и зыркает: чему тут на месте не лежится...
Пацан-то, пацан! В чем душа у бедолаги держится, непонятно: кости отовсюду выпирают, точно осиновые колья из мешка охотника на упырей. А запястья чего перевязаны? Не беглый ли, часом, каторжные метки под бинтами прячет?
Но всего противнее было на девицу охальную смотреть. Совсем стыд девка потеряла: мечом направо-налево сверкает, будто, Единый прости, алония какая! Что бы там ни баяли, негоже бабам оружие в руках держать да с ним на людях показываться; мужей честных позорить. Неужто те жен своих, Единым данных, защитить не смогут? Ежели в штанах девка была бы — выгнал бы, ни на что не посмотрел... Тьфу!
Разве господа, коих в домах приличных принимают, так выглядят? Нет, сразу видно — голь перекатная, наемники или, того хуже, колдуны, Единому противные (да простит достопочтенный Мастер Линмер, не про него сказано!).
Тьфу-тьфу-тьфу (три раза).
Мужчина неодобрительно глянул на главу замкового гарнизона — бородищей косматой да шрамами обзавелся, а ума как в молодости не было, так и нынче нет. Пускает в уважаемый дом всякую рвань, а ему, почтенному дворецкому в седьмом поколении, разбирайся теперь!
— Его сиятельство в отъезде. — Слуга все-таки соизволил разжать зубы и надменно проронить: — Будут не скоро.
Я тряхнула головой, прерывая неожиданную трансляцию чужих мыслей. Боль легонько сдавила виски, отдаваясь ломотой в затылке. То ли я настолько ослабела, что не в состоянии контролировать спонтанные всплески восстанавливающейся Силы, то ли наша честная компания вызвала у дворецкого чрезмерно сильные чувства.
Возможно, имеют место быть оба варианта вкупе с наличием у мужчины слабой предрасположенности к Школе Разумных. Сколько дворецкому лет? Навскидку можно было дать слегка за пятьдесят — достаточный срок, чтобы не развиваемые должным образом способности почти сошли на нет, очень редко возвращаясь вот такими необременительными вспышками. Скорее всего, Дар передается в его семье по наследству, позволяя обладателю недурно выполнять свои обязанности — понимать хозяина с полуслова, предугадывать желания да и (что скрывать) пользоваться определенным влиянием, иногда в сугубо личных целях.
Однако может статься, все куда проще, чем я себе навоображала: передача отрицательных эмоций изначально сильнее, чем положительных, ибо так заложено в самой человеческой природе. Позитив мы стараемся удержать в себе, а негатив выплескиваем во внешний мир — обратное положение вещей губительно для рассудка, — в отличие от легко рассеивающихся позитивных чувств, отрицательные имеют свойство накапливаться и приводить к эмоциональному взрыву.
Ладно, куда-то меня не туда в размышлениях повело...
Отсутствие в замке барона Лешеро не стало ни для кого неожиданностью — приспущенный над центральной башней флаг, согласно глупейшей (с моей точки зрения) традиции, оповестил об этом важном событии не только нас, но всю округу. Другое дело, что по великому и нерушимому закону вселенской подлости телеги, двигающейся в ту же сторону, что и усталые драконоборцы, на дороге не оказалось. Тяжеленный, заработанный в муках трофей приходилось в страданиях же тащить на самодельных носилках: по двое, периодически сменяясь, постоянно поругиваясь. В результате чего ноги вместе с руками выказывали горячее желание отвалиться, а живот подумывал, не преподнести ли хозяйке сюрприз в виде грыжи.
— Достопочтенный, а когда именно должен вернуться барон Лешеро? — Я поторопилась с вопросом, пока еще мне удавалось изображать уважение и почтительность.
Долговязый хрыч с негнущейся спиной и блестящей, точно ее час полировали, лысиной на острой макушке посмотрел на меня как на таракана, осмелившегося не только заговорить, но еще сплясать и спеть на могиле горячо любимой бабушки дворецкого. Мужчина нарочито громко пробурчал в сторону: «Его сиятельство, окромя батюшки Императора, ничего никому не должен» — и только после этого удостоил ответом мою недостойную такой чести особу.
— Барон обещались быть к обеду. — И злорадно добавил: — Завтрашнему.
Я обернулась и вопросительно посмотрела на скучающего у стенки Верьяна. Тот пожал плечами и безразлично отвернулся: мол, встряла первой в серьезный мужской разговор, теперь сама разбирайся.
Нет, ну вы это видели?! Гад. Как есть гад. Ничего-ничего, месть моя будет ужасна, беспощадна и неотвратима. Когда-нибудь...
— Тогда будьте любезны, уважаемый, доложите о нашем приходе баронессе, — попросила я, собрав остатки вежливости в предчувствии, что на долгие переговоры меня не хватит.
— С радостью это сделаю, — скривился мужчина, всем видом намекая, что куда большее веселье ему доставила бы возможность сообщить хозяйке о наших похоронах. — Однако позвольте высказать сомнение в том, что Ее светлость баронесса Лешеро вас примет.
Неудивительно, что барон живет столь замкнуто — с таким-то дворецким! Будь его воля, он бы посетителей еще на въезде разворачивал.
— Не позволим, — нагло ухмыльнулся Верьян, решивший, наконец, взять дело в свои длинные, загребущие руки. В прямом и переносном смысле. Поднатужившись, он вытряхнул из снятого с жердей мешка чешуйчатую башку астахи (вернее, то, что от нее осталось) на натертый до слепящего блеска мраморный пол. — Иди-иди докладывай, пока у нас тут астахова голова не протухла.
Эона как бы невзначай отпрянула от трофея как можно дальше и даже мужественно не заверещала. Только позеленела слегка. Стражник тоже проявил себя вполне достойно, но, скорей всего, этому поспособствовало то, что он лицезрел эту часть тела астахи уже не в первый раз — наемник успел попугать ею гарнизон на въезде в замок.
К слову, голова и впрямь попахивала, красноречиво намекая присутствующим, что Верьян в своем праве.
Невозмутимый дворецкий, не меняя надменно-брезгливого выражения лица, освидетельствовал предъявленный объект — не фальшивку ли мы пытаемся подсунуть. С видом, по меньшей мере, областного эксперта по драконам и их лжеразновидностям он не поленился придирчиво заглянуть в развороченную пасть и поскрести обугленную чешую ногтем — вдруг из воска отлили да покрасили.
— Хорошо. — Неохотный кивок. — Ждите.
Подождем, разумеется. А что, у нас был еще какой-то выбор?
Ожидание затягивалось. По моим ощущениям, с момента ухода дворецкого прошло около часа. Нетерпение давно переродилось в скуку, щедро сдобренную зевотой. Астахову голову пришлось запаковать обратно в мешок, однако она продолжала вонять и оттуда. Весьма просторная приемная давно была осмотрена до последнего гобелена (намертво приколоченного к стене, кстати — лично проверила), а начальник гарнизона выспрошен Верьяном о погоде, урожаях и других злободневных для сельского хозяйства проблемах. После чего все надолго замолчали: заводить разговоры на опасные темы в присутствии стражника, явно тяготившегося нашим обществом, никто не торопился. Постоянно оглядываясь на привалившегося к стене наемника, Эона остерегалась ругаться на «несносных, тупых мужиков», по крайней мере, в голос — и то радость.
Кожа под повязками зудела так, что хотелось грызть бинты. Я вздохнула, припомнив, какое отвратительное зрелище мои запястья представляли утром. Да и сейчас, наверное, выглядят не лучшим образом. Интересно, шрамы останутся?