Страница:
Острая боль полоснула запястье — темно-красная кровь из глубокого, чистого пореза неторопливо проложила себе дорогу в кружку. Но и этого оказалось недостаточно — рана норовила затянуться, будто организму вдруг стало жаль драгоценной жидкости.
— Еще! — скрипя зубами.
Просить о помощи пришлось еще дважды, прежде чем набралось необходимое количество жидкости. Как только я оставила рану в покое, она исчезла прямо на глазах, не оставляя после себя даже шрама. Девушкам так не повезло — они помогали друг другу остановить кровь.
Что, мне Силы жалко? Тем более дармовой...
— Эй! Сюда подойдите! — Легкое касание, и ран, как не бывало.
— У-у-ух! — восхищенно задохнулась Эона.
Кирина недоверчиво потрогала руку и только потом пробормотала что-то весьма отдаленно похожее на «спасибо».
— Теперь каждая выбирает ушастого, который ей больше приглянулся, и собственноручно (никто никому не помогает — это важно!) самым тщательным образом вымазывает его набранной кровью, — и сразу же уточнила. — Чур, мой крайний слева.
Это оказалось не проще, чем нацедить собственной гемоглобиновой жидкости. В моем распоряжении была только одна рука, второй приходилось держать Даньку. Стреноженный заяц вздрагивал от каждого прикосновения, кровь засыхала на серой шубе жесткими бурыми иголками, которые неприятно кололи кожу. Мы с Данилой на пару тоже перемазались в крови, как чушки.
Ничего страшного, будем у реки, умоемся, правда, малыш? Сын радостно заулыбался.
Девушки уже закончили и выжидающе смотрели на меня.
— Выдирайте по пряди волос. Потолще и подлиннее! Не жадничайте — долговечнее заклятие будет. Молодцы! Связывайте своим питомцам уши. К ним же привяжите какой-нибудь лоскуток из одежды, хорошо бы не первого дня носки. Соображаешь, Кирина! Портянки — лучше не придумаешь. Мою подайте...
Вот и наступил момент демонстрации так долго рекламируемой Высшей магии. Как не хотелось выпускать сына из рук, но пришлось: Триада магий (Разумных, Неразумных и Иллюзий) с рунным прикрытием — это не те штуки, которые можно проделать одной левой. Соорудив из плаща импровизированную колыбель на земле, я аккуратно положила туда своего карапуза. Он моментально скуксился и захныкал, но зарыдать во весь голос не решился. А сынок-то у меня не из легких, руки затекли так, что отказывались подниматься.
В моей чашке оставалось еще немного крови, но она уже успела свернуться и присохнуть к стенкам. Я с сожалением вздохнула и опять протянула руку Кирине, которая без разговоров взмахнула коротким клинком.
— Лбы подставляйте.
Кровь очень подходит для выписывания рун — сохнет хорошо и не растекается. Рунное прикрытие нужно для того, чтобы магически подкованный противник не разгадал наши махинации раньше времени. Конечно, Чащоба — сама по себе хорошая маскировка, но когда-нибудь нам придется из нее выйти...
Теперь можно и к зайцам. Я поочередно прижимала к себе каждого. Жесткая заячья шерсть царапала щеку, с моих губ срывались непонятные мне самой слова с кошмарным набором гласных и согласных, где последних было неизмеримо больше первых. Руки были липкими от крови, а высохшие подтеки неприятно стягивали кожу.
— Мел.
С видом квалифицированной медсестры, ассистирующей хирургу, Кирина подала мне требуемое. Треугольник вырисовывался долго и тщательно — каждый градус был важен — правильно прочерченная сторона вспыхивала нестерпимо белым.
— Девочки, берем по зайчику. Своему зайчику, Эона, и не тяни руки к моему косому! Встаем по углам и не пугаемся — будет немножечко больно.
Лес всколыхнулся. Сила, вытягиваемая мной и не удерживаемая до конца, расплескивалась вокруг, затопляя окружающий мир зеленоватым глянцем. По венам, подобно древесным сокам, заструилась магия Чащобы. Ноги ушли в землю по щиколотку, волосы замерли сухими веточками. Тело стало деревянным: казалось, чиркни ножом — соберешь тонкую стружку. Сила вызревала во мне, как диковинный плод, наливаясь соком и сладостью, чтобы, созрев, полететь в голодную пасть «трех углов».
Похоже, с «немножечко» я погорячилась: скрутило так, что из глаз брызнули слезы, тело свело жестокой судорогой, но почти сразу же отпустило. Руки бессильно разжались — вспышка поглотила многострадальных животных. Когда свет угас, на земле лежали три молодые девушки, связанные по рукам и ногам: наши точные копии — обманыши. От нас их отличали лишь глаза. Совершенно дикие раскосые глаза.
— Нож! — хрип, вырывающийся из горла, был больше похож на скрип сухого дерева, чем на человеческую речь.
Мои грязные, с обломанными ногтями, пальцы вцепились в протянутую рукоять. Острое лезвие легко рассекло стягивающие обманышей веревки. Безумие смотрело на меня раскосыми, почти без белков, глазами, касалось влажными руками...
— Прочь!!!
Обманыши пытались бежать, отталкиваясь ногами и помогая прыжку руками. Падали, вставали и вновь летели на землю. Паника и слабость навалились одновременно. Рот наполнился горечью, виски сдавило до ломоты. Я опустилась на колени, зарываясь руками в землю, рванула поток Силы и захлестнула созданные ею Иллюзии петлей — любой ценой необходимо было закончить ритуал. Чащоба возмущенно зашумела, но сотворенные мной существа, подчиняясь приказу, поднялись на ноги и пошли. Сначала несмело и натыкаясь на деревья, но с каждым пройденным шагом они двигались все быстрее и увереннее.
Шаг... еще... опять... снова... быстрее...
Я отпустила поводок, напоследок хлестнув потоком, как плетью, гоня их параллельно реке.
В завершение надлежало вернуть позаимствованную чуждую Силу — она жадно впиталась почвой, которая тут же потеряла под моими пальцами свою рыхлость и податливость. Кровь зашумела в ушах, наполнила рот, в сознании меня удерживала только мысль о сыне. Я ободряюще улыбнулась измученным спутницам и на четвереньках поползла к расстеленному на земле плащу, где самым постыдным образом свалилась в обморок.
Пусто...
Бредовая Чащоба смеялась последней, издевательски шелестя кронами.
ГЛАВА 6
— Еще! — скрипя зубами.
Просить о помощи пришлось еще дважды, прежде чем набралось необходимое количество жидкости. Как только я оставила рану в покое, она исчезла прямо на глазах, не оставляя после себя даже шрама. Девушкам так не повезло — они помогали друг другу остановить кровь.
Что, мне Силы жалко? Тем более дармовой...
— Эй! Сюда подойдите! — Легкое касание, и ран, как не бывало.
— У-у-ух! — восхищенно задохнулась Эона.
Кирина недоверчиво потрогала руку и только потом пробормотала что-то весьма отдаленно похожее на «спасибо».
— Теперь каждая выбирает ушастого, который ей больше приглянулся, и собственноручно (никто никому не помогает — это важно!) самым тщательным образом вымазывает его набранной кровью, — и сразу же уточнила. — Чур, мой крайний слева.
Это оказалось не проще, чем нацедить собственной гемоглобиновой жидкости. В моем распоряжении была только одна рука, второй приходилось держать Даньку. Стреноженный заяц вздрагивал от каждого прикосновения, кровь засыхала на серой шубе жесткими бурыми иголками, которые неприятно кололи кожу. Мы с Данилой на пару тоже перемазались в крови, как чушки.
Ничего страшного, будем у реки, умоемся, правда, малыш? Сын радостно заулыбался.
Девушки уже закончили и выжидающе смотрели на меня.
— Выдирайте по пряди волос. Потолще и подлиннее! Не жадничайте — долговечнее заклятие будет. Молодцы! Связывайте своим питомцам уши. К ним же привяжите какой-нибудь лоскуток из одежды, хорошо бы не первого дня носки. Соображаешь, Кирина! Портянки — лучше не придумаешь. Мою подайте...
Вот и наступил момент демонстрации так долго рекламируемой Высшей магии. Как не хотелось выпускать сына из рук, но пришлось: Триада магий (Разумных, Неразумных и Иллюзий) с рунным прикрытием — это не те штуки, которые можно проделать одной левой. Соорудив из плаща импровизированную колыбель на земле, я аккуратно положила туда своего карапуза. Он моментально скуксился и захныкал, но зарыдать во весь голос не решился. А сынок-то у меня не из легких, руки затекли так, что отказывались подниматься.
В моей чашке оставалось еще немного крови, но она уже успела свернуться и присохнуть к стенкам. Я с сожалением вздохнула и опять протянула руку Кирине, которая без разговоров взмахнула коротким клинком.
— Лбы подставляйте.
Кровь очень подходит для выписывания рун — сохнет хорошо и не растекается. Рунное прикрытие нужно для того, чтобы магически подкованный противник не разгадал наши махинации раньше времени. Конечно, Чащоба — сама по себе хорошая маскировка, но когда-нибудь нам придется из нее выйти...
Теперь можно и к зайцам. Я поочередно прижимала к себе каждого. Жесткая заячья шерсть царапала щеку, с моих губ срывались непонятные мне самой слова с кошмарным набором гласных и согласных, где последних было неизмеримо больше первых. Руки были липкими от крови, а высохшие подтеки неприятно стягивали кожу.
— Мел.
С видом квалифицированной медсестры, ассистирующей хирургу, Кирина подала мне требуемое. Треугольник вырисовывался долго и тщательно — каждый градус был важен — правильно прочерченная сторона вспыхивала нестерпимо белым.
— Девочки, берем по зайчику. Своему зайчику, Эона, и не тяни руки к моему косому! Встаем по углам и не пугаемся — будет немножечко больно.
Лес всколыхнулся. Сила, вытягиваемая мной и не удерживаемая до конца, расплескивалась вокруг, затопляя окружающий мир зеленоватым глянцем. По венам, подобно древесным сокам, заструилась магия Чащобы. Ноги ушли в землю по щиколотку, волосы замерли сухими веточками. Тело стало деревянным: казалось, чиркни ножом — соберешь тонкую стружку. Сила вызревала во мне, как диковинный плод, наливаясь соком и сладостью, чтобы, созрев, полететь в голодную пасть «трех углов».
Похоже, с «немножечко» я погорячилась: скрутило так, что из глаз брызнули слезы, тело свело жестокой судорогой, но почти сразу же отпустило. Руки бессильно разжались — вспышка поглотила многострадальных животных. Когда свет угас, на земле лежали три молодые девушки, связанные по рукам и ногам: наши точные копии — обманыши. От нас их отличали лишь глаза. Совершенно дикие раскосые глаза.
— Нож! — хрип, вырывающийся из горла, был больше похож на скрип сухого дерева, чем на человеческую речь.
Мои грязные, с обломанными ногтями, пальцы вцепились в протянутую рукоять. Острое лезвие легко рассекло стягивающие обманышей веревки. Безумие смотрело на меня раскосыми, почти без белков, глазами, касалось влажными руками...
— Прочь!!!
Обманыши пытались бежать, отталкиваясь ногами и помогая прыжку руками. Падали, вставали и вновь летели на землю. Паника и слабость навалились одновременно. Рот наполнился горечью, виски сдавило до ломоты. Я опустилась на колени, зарываясь руками в землю, рванула поток Силы и захлестнула созданные ею Иллюзии петлей — любой ценой необходимо было закончить ритуал. Чащоба возмущенно зашумела, но сотворенные мной существа, подчиняясь приказу, поднялись на ноги и пошли. Сначала несмело и натыкаясь на деревья, но с каждым пройденным шагом они двигались все быстрее и увереннее.
Шаг... еще... опять... снова... быстрее...
Я отпустила поводок, напоследок хлестнув потоком, как плетью, гоня их параллельно реке.
В завершение надлежало вернуть позаимствованную чуждую Силу — она жадно впиталась почвой, которая тут же потеряла под моими пальцами свою рыхлость и податливость. Кровь зашумела в ушах, наполнила рот, в сознании меня удерживала только мысль о сыне. Я ободряюще улыбнулась измученным спутницам и на четвереньках поползла к расстеленному на земле плащу, где самым постыдным образом свалилась в обморок.
Пусто...
Бредовая Чащоба смеялась последней, издевательски шелестя кронами.
ГЛАВА 6
Окружающее марево цвета свежепролитой крови неохотно отступало перед всепроникающей зеленью. Меня мягко и осторожно выталкивало из багровых глубин беспамятства, пока...
— Вашу мать четыре раза!.. — выругалась я и резко села, озираясь вокруг и хватая пересохшим ртом воздух.
Бредовая Чащоба. Догорающий костер. Страдальческие лица подруг. Я провела ладонью по лицу — холодные капли, собираясь в грязные ручейки, по-хамски сбегали за шиворот. Снова мокрая и закоченевшая, как утопленница. Неужели нельзя как-нибудь поделикатней привести меня в чувство?
— Сестры! Сколько можно терпеть этот произвол? — хрипло воззвала я к стоящим надо мной девушкам. — В следующий раз похлопайте меня по щекам, дайте понюхать что-нибудь непотребное, хоть портянки — запах после дневного забега мертвого поднимет, но не надо на меня сразу выливать столько воды. Никакой одежды же не напасешься!
— В следующий раз получишь оплеуху, договорились, — отрубила Кирина, рывком поднимая меня на ноги. — Собираемся. Светает уже.
Лес покачнулся, кровь бросилась в голову, пошумела там и утихла. Окружающее распалось на чехарду цветных пятен. Кости ломило, собственное тело казалось чучелом, набитым соломой. Силы — ноль.
Плохо. Да и подругам, похоже, не легче.
И если побледневшая Кирина невозмутимо занималась сборами, то Эона, крепко обхватив себя руками, раскачивалась из стороны в сторону и тихонько поскуливала.
— Расскажешь? — как бы, между прочим, спросила неранка, утрамбовывая в мою сумку грязную одежду.
— Что? — Я с трудом сфокусировала на ней взгляд.
— Почему я себя так погано чувствую? — Вопрос был задан самым обыденным тоном.
Ноги вроде бы перестали разъезжаться. Уже неплохо.
— Что просили, то и получили. — Я отвела от девушки виноватый взгляд.
— А именно? — Все тот же вежливый интерес.
Руки тоже перестали мелко трястись, только подрагивали заледеневшие пальцы. Еще лучше.
— Магию заказывали? — Будто так неясно.
— В Чащобе?
«Теперь мы об этом вспомнили!» Раньше надо было волноваться, точно.
— В ней. — Мои зубы постукивали от холода. — Все не так уж и трудно — если знаешь как. Вся хитрость: выклянчить у Чащобы побольше Силы, а дальше хоть морок Пятого Легиона лепи...
— Меня не это занимает, а почему мои кишки точно узлом завязали! — Наконец-то подозрительно невозмутимую Кирину что-то проняло. — Так что будь добра, Рель, растолкуй!
— Растолковать.:. — голова будто набита прелыми опилками — какие уж тут объяснения? — трудно. Ты знаешь, что такое аура?
Кирина осторожно покачала головой.
— Аура — это... магическая оболочка, которой наделено каждое живое существо, и... — я, прикладывая огромные усилия, пыталась припомнить, что говорила аалона Ренита, и одновременно выражаться попроще, — это не способности к магии, а просто отражение... не знаю, как лучше сказать... хорошо, пусть будет души... хотя и это неправильно. У кого-то аура больше, у кого-то меньше. И любой маг, а особенно магическое создание, прежде всего, ориентируется именно на нее, так как внешность можно поменять, а изменить ауру очень трудно. У зайцев, понятно, она маленькая, слабая, и я щедро добавила им до нашего полного размера, подкрепив Иллюзией. Правда, теперь у нас от этого покрова осталось... мало что... и мы, само собой, уязвимее. Любое магическое воздействие будет... ммм... в общем... лучше, чтобы его не было.
Даже Эона перестала стонать.
— Зато нас по этой слабой тени почти невозможно засечь, — преувеличенно бодрым голосом закончила я и в качестве отвлекающего маневра тоже занялась сборами, искоса поглядывая на неранку.
Костер умирал. Прожорливые язычки пламени жадно доедали обломки хвороста. Небо грозило вот-вот заалеть в смущении перед быстро наступающим утром.
— Ты хочешь сказать, одно простенькое заклятие и мы в чертогах Богини?!
— Ну-у... — Я не отваживалась смотреть девушкам в глаза.
— Рель!!! — Теперь уже стало заметно, что Кирина, несмотря на деланое спокойствие, держится из последних сил.
— Это ненадолго. — Самочувствие помаленьку если и не приходило в норму, то определенно улучшалось. — Мороки закляты на крови, и, как только она смоется, все вернется на свои места. Догадайся, куда бегут наши зайцы?
— А если их поймают раньше?
— Все зависит от уровня мага... профилирующей школы... там много вариантов. Вряд ли заклинание действует больше суток... плюс-минус пара часов.
— А убьют?
— Ничего страшного, — отмахнулась я, роясь в сумке в поисках, чем бы вытереться. — Они сгорят красивым синим пламенем, как и в случае любого другого заклинания этой группы, нарушенного столь бесцеремонным образом. Зайчиков, конечно, жаль, но нас еще жальче...
Предутренняя прохлада прибавила зубовному стуку бойкости.
— Куда же подевался мой плащ?
Он разоренным гнездом валялся неподалеку.
Данила. Данилка. Данечка... Мой... сын.
Его имя отозвалось гулкой пустотой внутри. Боль утраты мясницким ножом резанула сердце, кромсая его на куски.
Сумка выпала из рук.
Мой Данька!
Как я могла про него забыть?
— Рель! — Девушки бросились ко мне. Кирина успела первой, подхватив меня под локоть и осторожно помогая сесть.
— Рель, что с тобой? — Рядом упала на колени Эона и испуганно переспросила: — Случилось что-то, да?
«Неожиданно случилось материнство. И так же неожиданно прошло. Не мать, а кукушка!» Умеешь ты испоганить все чистое, доброе и светлое.
«Нашлось бы что испортить». Но он был такой...
«Был. Надо будет, еще придумаешь. А если хочешь настоящего — добро пожаловать во дворец. Там тебе сыночка быстро заделают». Тьфу, пошляк!
— Все... все в порядке, — через силу прошептала я, пряча набежавшие слезы за длинной челкой. — Уже лучше... не волнуйтесь.
— Точно? — Кирина настойчиво пыталась заглянуть мне в лицо. — У тебя взгляд был такой... будто умер кто...
Умер.
Да, замечательная вышла бы из меня мать для мессии: даже за выдуманным ребенком уследить не смогла.
— Почему...
— Потому, — зло отрубила я, вставая и подбирая брошенную сумку. — Пойдем дальше или здесь заночуем?
К разговорам о Даньке я еще не готова. Да и вряд ли когда-нибудь буду...
Чащоба с неохотой, но все же отпустила загостившихся путников. Тяжесть поклажи пригибала к земле. Ноги еле приподнимались, цепляясь одна за другую, тело не слушалось, глаза беспрестанно слезились. Спутницам было не лучше. Выбираясь из леса, мы постоянно натыкались на кустарник, деревья и друг друга.
Колдовство до последней крупицы Силы улучшению самочувствия не способствует — нужно взять себе на заметку.
Раскинувшееся до самого горизонта поле выстелило перед измученными путницами коричневую ленту дороги. Нам навстречу, приплясывая, двигалась нарядно одетая и умеренно трезвая толпа местных жителей обоих полов и всех возрастов. Размахивая сахарными леденцами, с визгом и ором под ногами у взрослых путались дети.
— Ах, красавец рыцарь зна-а-атный, — жалостливо голосили бабы, — что же ты невесел? И че-е-его же, и заче-е-е-е-ем же ты го-о-о-о-оловушку повесил... Ой, люли-и-и, люли-и-и-и-и...
— Хорошо, не хозяйство, — сострил кто-то из толпы.
Очередные «люли-люли» потонули в громком мужском гоготе.
— Охальник! — напустилась, было на шутника с кулаками самая голосистая деваха, да притихла, заметив нас.
Народ сбился в кучу. Мужики хмурились, бабы испуганно молчали, пряча любопытную детвору за Материнскими юбками. Наша грязная, оборванная команда, похоже, вызвала у толпы самые нехорошие ассоциации с беглыми преступниками. Повезло, что мужичье не кинулось прибивать нас на всякий случай. Очевидно, о бутылях с недопитой брагой, трепетно прижатых к груди, они беспокоились посильнее, чем о женах и детках.
— Здрасте, — выдохнула я. — Мы тут... мимо... уходим... уже.
— Не-е-е, малец, — протянул кудлатый детина, нехорошо щурясь, — не выйдет. А за-ради праздника глотнуть?
— Благодарствуем, при обете мы, — брякнула я первое, что пришло в голову, и бочком-бочком в обход гуляющих потащила за собой вымотанных девушек. — Святому Конхолу-великомученику...
Толпа опомнилась не сразу, что позволило нам удалиться на приличное расстояние, прежде чем вслед понеслось «Наших не почитают!». Пусть их. Камней все равно было не добросить, а бегать по жаре да под хмельком никто и не собирался. Тем более в отсутствие вдохновляющей на сей подвиг погони.
— Что за праздник с утра пораньше? — не удержалась я от вопроса, когда крики изрядно подвыпивших селян стихли в отдалении.
— Надельник-месяц встречают, — пропыхтела мне в спину Эона. — Отец всенепременно пирушку закатывал, чтобы удача стороной не обошла, Единый добром не обидел, а торговля ширилась и... Неужели добрались?
Надсаживающим рывком мы пролетели расстояние до цели забега и упали, не в состоянии сделать ни шагу. Даже погрузив руку в прохладную воду, я с трудом могла поверить, что наш изматывающий марафон закончился.
Река была широкая и неторопливая: редко что могло вывести ее из себя. Да и название носила соответствующее — Тихая. Пусть норовистые горные речки да не уважающие себя речушки-вертихвостки пытаются доказать свою значимость сбивающим с ног бегом, а Тихая себе цену знала! Величаво несла она воды между берегами, усыпанными мелкой круглой галькой.
— Не распускаемся. — Кирина приподняла голову. — Потом плыть не сможем.
Опаньки... Уже приплыли.
Мой любимый стиль плавания назывался просто и красиво — топориком. Иными словами, оказавшись в воде, я верно и неотвратимо шла ко дну. Могла еще побарахтаться на глубине где-то по шею, но, как только переставала чувствовать дно под ногами, — все, привет русалкам. И сейчас я лихорадочно прикидывала, как поделикатнее довести эту «приятную» новость до спутниц.
А если понадеяться на знания, обеспеченные ритуалом? Не может же Избранная бесславно утонуть, правда?
«Можно еще выколоть себе глаз и повеситься на ближайшем ясене, проткнув себя копьем — проверенный веками способ обретения божественности». Благодарю, но я православная христианка, и Один у меня не в авторитете.
— Ну-ка, подсобите мне, — Кирина уперлась руками в серый валун.
«Вот и камешек на шею нашелся». Остряк-самоучка.
Из углубления под камнем неранка с трудом вытянула небольшой сверток, обернутый в грязные, вонючие тряпки.
— Фу-у, — скривилась светловолосая. — Что это?
— Бренные останки, — без тени улыбки разъяснила я. — А что еще ты ожидала найти под надгробным камнем?
Девушка позеленела и отпрянула от камня. Одной мне было его не удержать, и валун довольно бухнулся на прежнее место, чуть не придавив Кирине руку.
Я всегда так по-дурацки шучу, когда нервничаю...
Неранка неодобрительно покачала головой, глядя на нас, и распотрошила сверток. Тряпки скрывали четыре крепких бурдюка и моток веревки.
— Проспорила бутылку можжевелки, — вздохнула Кирина и малопонятно пояснила: — Никогда не пейте с провидицами — такого накаркают... Ладно, давайте вещи грузить.
Поднадутые совместными усилиями, связанные вместе бурдюки превратились в некое подобие плавсредства. Спустив его на воду, мы уложили сумки и оружие, стараясь равномерно распределить нагрузку на плоту и хорошенько все закрепить.
— Рель, чего застыла? — Эона подпрыгивала на одной ноге, стягивая штанину с другой. — Раздевайся.
— Может, не стоит?
— Ну, если тебе одетой плыть сподручнее... — съязвила Кирина, удерживающая покачивающийся почти у самого берега плот, затем неожиданно уставилась на меня как на сумасшедшую. — Или ты стесняешься?!
— Да нет... я... я плавать не умею, — призналась я и нервно рассмеялась, хотя всем было явно не до смеха. — Моста или переправы нигде поблизости нет?
На берегу воцарилось ошеломленное молчание, а река, казалось, насмехалась надо мной громким, жизнерадостным журчанием.
— Что, совсем-совсем? — не поверила Эона, выросшая у моря.
Я ее прекрасно понимала: как же, Избранная, и не умеет плавать!
— Совсем, — отрезала я. — Нет, безусловно, речушку шириной в два моих роста и глубиной по грудь я еще осилю, но большего — не просите.
На их лицах отразились тяжелые душевные терзания: то ли, несмотря на все мои заслуги перед будущим отечеством, бросить меня здесь, к собачьим бесам и не маяться дурью, то ли все-таки ради немеркнущей славы рискнуть здоровьем, помучиться и перетащить обузу на своем горбу на тот берег. Жажда всеобщего признания губила и более стойких личностей, поэтому мне, в конце концов, была предложена помощь в препровождении через реку. Я не заставила себя долго упрашивать и быстренько избавилась от одежды, решив не трогать только бинты (как же они мне надоели!).
— Рель, быстрее!
Я вздохнула и нерешительно полезла в воду, поднимая тучи брызг и громко ойкая каждый раз, когда наступала на острый камень.
— Ну что ты как корова! — Кирина на пару с Эоной, зайдя в воду по пояс, мешали течению, норовящему перевернуть плотик. — Осторожнее нельзя?
Осень все сильнее теснила загостившееся лето, поэтому температура воды была далека от совершенства, как то «парное молоко», но все же и не ледяная. С опаской заходя глубже и следя за тем, как дно исчезает в речной темноте, я непроизвольно припоминала жуткие истории про утопленников, русалок, водяных и прочую гидрофильную шушеру. Знания, почерпнутые отчасти из домашнего фольклора, отчасти из уроков аалоны Рениты, совершенно перемешались в памяти, образовав в голове полную кашу.
Стоило моим бедным ножкам не почувствовать дна, как тщательно концентрируемая безмятежность улетучилась в неизвестном направлении, благородно уступив место тихой панике. Титанические усилия были брошены на ее подавление, лишь бы не дать ей вырваться из меня беспорядочным барахтаньем.
Нас сносило течением, усилий спутниц еле хватало, чтобы по чуть-чуть двигаться не только в сторону, но и вперед. Я изо всех сил цеплялась одной рукой за плотик, а другой за неранку, смиряя желание обхватить ее руками и ногами и не отпускать до самого берега. Разумеется, делать этого не следовало, чтобы не добавлять трех свеженьких утопленниц к уже, безусловно, имеющейся коллекции.
На середине реки, когда я вполне приноровилась к денному способу передвижения, что-то пощекотало правую пятку.
«Это маленькая рыбка. Очень маленькая. Она просто проплыла рядом». Мои пальцы до посинения вцепились в Кирину.
— Хмарные бесы тебя задери! — Та зашипела от боли. — Отпусти сейчас же!
— Прости. — Я ослабила хватку.
Зря...
Тут же за пощекоченную пятку дернули со всей дури.
От неожиданности руки разжались, и я почти бесшумно ушла под воду, которой было далеко до прозрачности слезы. Воздух в легких быстро заканчивался, барабанные перепонки запротестовали против стремительного погружения острой болью. В слепом ужасе руки и ноги судорожно дергались, пытаясь оттолкнуть что-то холодное и скользкое, но без толку — я попробовала закричать, набрав полные легкие воздуха... ой нет, воды... то есть...
Я действительно дышала!
Жидкость проникала в мои легкие так же естественно, как прежде кислород, не вызывая ни малейшего чувства дискомфорта. Это обстоятельство неожиданно меня успокоило, заставило собраться и подумать. Едва движение прекратилось, я определилась с расположением верха — хотя расплывчато-тусклый кругляш солнца обнаружился совершенно не там, где предполагалось его застать. Глаза свыклись с видоизмененным светилом, и окружающая зеленоватая муть прояснилась. Теперь можно было посмотреть вниз, на то, что еще удерживало меня за ногу.
Угловатая девушка-подросток с острыми плечиками и едва наметившейся грудью уставилась на меня перепуганными серо-зелеными глазищами (насчет цвета я была не совсем уверена вследствие своеобразного освещения и ракурса). Хрупкую шейку опутывал шнурок с кулоном из витой перламутровой раковины. Нервно постукивающий по дну рыбий хвост поднимал темные илистые тучки.
Русалка... Правда, какая-то нестандартная. Где шикарные формы, кои обязаны быть, согласно слышанным мной рассказам? Вместо них прыщики — зеленкой мажьте, авось пройдут, как говаривал первый бабник нашего офиса. А на голове не роскошные кудри длиной до колен... тьфу... середины хвоста — задорный ежик волос цвета речной тины, придававший девочке сходство с панкующими малолетками моего мира. Не хватало только пирсинга, натыканного по разным частям тела. Но и без него у русалки была очень колоритная внешность.
Какого черта лысого понадобилось от меня этому трудному подростку?!
Мои попытки вырваться стали яростнее. Русалка только испуганно вздрагивала и усиливала хватку.
«Попинать ее, что ли?» Девчата наверху, поди, с ума сходят, а эта сволочь прилипла как пиявка!
Злость придала сил — отчаянным рывком мне почти удалось освободиться. Но русалка метнулась следом и, обхватив за шею, прильнула ко мне холодным рыбьим телом.
Ощущения, прямо скажем, не из приятных...
Взбаламученный нами ил-осел, и внезапно моим вниманием помимо отпихивания воспылавшей ко мне нежными чувствами русалки завладело кое-что еще. Изящный изгиб девичьей спины обезображивал тошнотворный нарост. Внутри опухоли что-то жило своей собственной жизнью, копошась и дергаясь под бледной кожей. Я легонько притронулась к опухоли. Русалка хныкающе забулькала и ослабила хватку, но изумление помешало воспользоваться удачным моментом.
Надо же... Ужаст.
Пакость, сколь редкая, столь и редкостная.
Крошечная стрела, чей наконечник — клык водного вампира де-хаака, а древко — вываренный в крови лобаст трехсотлетних русалок, ивняк, при попадании в жертву инициировала овеществление ее самого жуткого страха. По окончании срока созревания ужаст, вытянув из носителя почти все силы, разрывал кокон и выбирался наружу. При значительной подпитке Силой чудовище, рожденное подобным образом, могло просуществовать достаточно долго. В противном случае оно ненамного переживало своего хозяина, лишившись подкормки.
Ужасты так хорошо запомнились мне потому, что впервые меня вырвало на занятии аалоны Рениты, посвященном как раз лобастам. В то прекрасное утро преподавательница в качестве дополнения по штудируемой теме поведала нам занимательную историю возникновения такого прогрессивного оружия, как ужаст, сопровождая свой и без того красочный рассказ показом гравюр, изображающих жертв. Для особо впечатлительных был заготовлен отдельный подарок — демонстрация заспиртованной головы лобаста, чья жуткая перекошенная харя снилась мне потом целую неделю.
Я осторожно отстранилась и посмотрела девочке прямо в глаза, пытаясь мысленно четко сформулировать вопрос.
«Как это произошло?»
И открыла сознание для ответа.
Меня закружило в калейдоскопе чужих воспоминаний, которыми щедро делилась русалка.
Праздник исхода лета — лови мгновение — вода ночь от ночи становится холоднее. Но эта ночь — особенная. Сумасшедше звездная. Ночь Совершеннолетия. Переливчатый смех, ошибочно принимаемый человеческим ухом за журчание воды, разносится по реке. Юные русалки дарят свой первый танец луне, будоражащей холодную кровь, толкающей на безумства. Она нашептывает Ати всякие глупости, обещая несбыточное, запретное, подмигивает желтым глазом. И манит, манит, манит...
— Вашу мать четыре раза!.. — выругалась я и резко села, озираясь вокруг и хватая пересохшим ртом воздух.
Бредовая Чащоба. Догорающий костер. Страдальческие лица подруг. Я провела ладонью по лицу — холодные капли, собираясь в грязные ручейки, по-хамски сбегали за шиворот. Снова мокрая и закоченевшая, как утопленница. Неужели нельзя как-нибудь поделикатней привести меня в чувство?
— Сестры! Сколько можно терпеть этот произвол? — хрипло воззвала я к стоящим надо мной девушкам. — В следующий раз похлопайте меня по щекам, дайте понюхать что-нибудь непотребное, хоть портянки — запах после дневного забега мертвого поднимет, но не надо на меня сразу выливать столько воды. Никакой одежды же не напасешься!
— В следующий раз получишь оплеуху, договорились, — отрубила Кирина, рывком поднимая меня на ноги. — Собираемся. Светает уже.
Лес покачнулся, кровь бросилась в голову, пошумела там и утихла. Окружающее распалось на чехарду цветных пятен. Кости ломило, собственное тело казалось чучелом, набитым соломой. Силы — ноль.
Плохо. Да и подругам, похоже, не легче.
И если побледневшая Кирина невозмутимо занималась сборами, то Эона, крепко обхватив себя руками, раскачивалась из стороны в сторону и тихонько поскуливала.
— Расскажешь? — как бы, между прочим, спросила неранка, утрамбовывая в мою сумку грязную одежду.
— Что? — Я с трудом сфокусировала на ней взгляд.
— Почему я себя так погано чувствую? — Вопрос был задан самым обыденным тоном.
Ноги вроде бы перестали разъезжаться. Уже неплохо.
— Что просили, то и получили. — Я отвела от девушки виноватый взгляд.
— А именно? — Все тот же вежливый интерес.
Руки тоже перестали мелко трястись, только подрагивали заледеневшие пальцы. Еще лучше.
— Магию заказывали? — Будто так неясно.
— В Чащобе?
«Теперь мы об этом вспомнили!» Раньше надо было волноваться, точно.
— В ней. — Мои зубы постукивали от холода. — Все не так уж и трудно — если знаешь как. Вся хитрость: выклянчить у Чащобы побольше Силы, а дальше хоть морок Пятого Легиона лепи...
— Меня не это занимает, а почему мои кишки точно узлом завязали! — Наконец-то подозрительно невозмутимую Кирину что-то проняло. — Так что будь добра, Рель, растолкуй!
— Растолковать.:. — голова будто набита прелыми опилками — какие уж тут объяснения? — трудно. Ты знаешь, что такое аура?
Кирина осторожно покачала головой.
— Аура — это... магическая оболочка, которой наделено каждое живое существо, и... — я, прикладывая огромные усилия, пыталась припомнить, что говорила аалона Ренита, и одновременно выражаться попроще, — это не способности к магии, а просто отражение... не знаю, как лучше сказать... хорошо, пусть будет души... хотя и это неправильно. У кого-то аура больше, у кого-то меньше. И любой маг, а особенно магическое создание, прежде всего, ориентируется именно на нее, так как внешность можно поменять, а изменить ауру очень трудно. У зайцев, понятно, она маленькая, слабая, и я щедро добавила им до нашего полного размера, подкрепив Иллюзией. Правда, теперь у нас от этого покрова осталось... мало что... и мы, само собой, уязвимее. Любое магическое воздействие будет... ммм... в общем... лучше, чтобы его не было.
Даже Эона перестала стонать.
— Зато нас по этой слабой тени почти невозможно засечь, — преувеличенно бодрым голосом закончила я и в качестве отвлекающего маневра тоже занялась сборами, искоса поглядывая на неранку.
Костер умирал. Прожорливые язычки пламени жадно доедали обломки хвороста. Небо грозило вот-вот заалеть в смущении перед быстро наступающим утром.
— Ты хочешь сказать, одно простенькое заклятие и мы в чертогах Богини?!
— Ну-у... — Я не отваживалась смотреть девушкам в глаза.
— Рель!!! — Теперь уже стало заметно, что Кирина, несмотря на деланое спокойствие, держится из последних сил.
— Это ненадолго. — Самочувствие помаленьку если и не приходило в норму, то определенно улучшалось. — Мороки закляты на крови, и, как только она смоется, все вернется на свои места. Догадайся, куда бегут наши зайцы?
— А если их поймают раньше?
— Все зависит от уровня мага... профилирующей школы... там много вариантов. Вряд ли заклинание действует больше суток... плюс-минус пара часов.
— А убьют?
— Ничего страшного, — отмахнулась я, роясь в сумке в поисках, чем бы вытереться. — Они сгорят красивым синим пламенем, как и в случае любого другого заклинания этой группы, нарушенного столь бесцеремонным образом. Зайчиков, конечно, жаль, но нас еще жальче...
Предутренняя прохлада прибавила зубовному стуку бойкости.
— Куда же подевался мой плащ?
Он разоренным гнездом валялся неподалеку.
Данила. Данилка. Данечка... Мой... сын.
Его имя отозвалось гулкой пустотой внутри. Боль утраты мясницким ножом резанула сердце, кромсая его на куски.
Сумка выпала из рук.
Мой Данька!
Как я могла про него забыть?
— Рель! — Девушки бросились ко мне. Кирина успела первой, подхватив меня под локоть и осторожно помогая сесть.
— Рель, что с тобой? — Рядом упала на колени Эона и испуганно переспросила: — Случилось что-то, да?
«Неожиданно случилось материнство. И так же неожиданно прошло. Не мать, а кукушка!» Умеешь ты испоганить все чистое, доброе и светлое.
«Нашлось бы что испортить». Но он был такой...
«Был. Надо будет, еще придумаешь. А если хочешь настоящего — добро пожаловать во дворец. Там тебе сыночка быстро заделают». Тьфу, пошляк!
— Все... все в порядке, — через силу прошептала я, пряча набежавшие слезы за длинной челкой. — Уже лучше... не волнуйтесь.
— Точно? — Кирина настойчиво пыталась заглянуть мне в лицо. — У тебя взгляд был такой... будто умер кто...
Умер.
Да, замечательная вышла бы из меня мать для мессии: даже за выдуманным ребенком уследить не смогла.
— Почему...
— Потому, — зло отрубила я, вставая и подбирая брошенную сумку. — Пойдем дальше или здесь заночуем?
К разговорам о Даньке я еще не готова. Да и вряд ли когда-нибудь буду...
Чащоба с неохотой, но все же отпустила загостившихся путников. Тяжесть поклажи пригибала к земле. Ноги еле приподнимались, цепляясь одна за другую, тело не слушалось, глаза беспрестанно слезились. Спутницам было не лучше. Выбираясь из леса, мы постоянно натыкались на кустарник, деревья и друг друга.
Колдовство до последней крупицы Силы улучшению самочувствия не способствует — нужно взять себе на заметку.
Раскинувшееся до самого горизонта поле выстелило перед измученными путницами коричневую ленту дороги. Нам навстречу, приплясывая, двигалась нарядно одетая и умеренно трезвая толпа местных жителей обоих полов и всех возрастов. Размахивая сахарными леденцами, с визгом и ором под ногами у взрослых путались дети.
— Ах, красавец рыцарь зна-а-атный, — жалостливо голосили бабы, — что же ты невесел? И че-е-его же, и заче-е-е-е-ем же ты го-о-о-о-оловушку повесил... Ой, люли-и-и, люли-и-и-и-и...
— Хорошо, не хозяйство, — сострил кто-то из толпы.
Очередные «люли-люли» потонули в громком мужском гоготе.
— Охальник! — напустилась, было на шутника с кулаками самая голосистая деваха, да притихла, заметив нас.
Народ сбился в кучу. Мужики хмурились, бабы испуганно молчали, пряча любопытную детвору за Материнскими юбками. Наша грязная, оборванная команда, похоже, вызвала у толпы самые нехорошие ассоциации с беглыми преступниками. Повезло, что мужичье не кинулось прибивать нас на всякий случай. Очевидно, о бутылях с недопитой брагой, трепетно прижатых к груди, они беспокоились посильнее, чем о женах и детках.
— Здрасте, — выдохнула я. — Мы тут... мимо... уходим... уже.
— Не-е-е, малец, — протянул кудлатый детина, нехорошо щурясь, — не выйдет. А за-ради праздника глотнуть?
— Благодарствуем, при обете мы, — брякнула я первое, что пришло в голову, и бочком-бочком в обход гуляющих потащила за собой вымотанных девушек. — Святому Конхолу-великомученику...
Толпа опомнилась не сразу, что позволило нам удалиться на приличное расстояние, прежде чем вслед понеслось «Наших не почитают!». Пусть их. Камней все равно было не добросить, а бегать по жаре да под хмельком никто и не собирался. Тем более в отсутствие вдохновляющей на сей подвиг погони.
— Что за праздник с утра пораньше? — не удержалась я от вопроса, когда крики изрядно подвыпивших селян стихли в отдалении.
— Надельник-месяц встречают, — пропыхтела мне в спину Эона. — Отец всенепременно пирушку закатывал, чтобы удача стороной не обошла, Единый добром не обидел, а торговля ширилась и... Неужели добрались?
Надсаживающим рывком мы пролетели расстояние до цели забега и упали, не в состоянии сделать ни шагу. Даже погрузив руку в прохладную воду, я с трудом могла поверить, что наш изматывающий марафон закончился.
Река была широкая и неторопливая: редко что могло вывести ее из себя. Да и название носила соответствующее — Тихая. Пусть норовистые горные речки да не уважающие себя речушки-вертихвостки пытаются доказать свою значимость сбивающим с ног бегом, а Тихая себе цену знала! Величаво несла она воды между берегами, усыпанными мелкой круглой галькой.
— Не распускаемся. — Кирина приподняла голову. — Потом плыть не сможем.
Опаньки... Уже приплыли.
Мой любимый стиль плавания назывался просто и красиво — топориком. Иными словами, оказавшись в воде, я верно и неотвратимо шла ко дну. Могла еще побарахтаться на глубине где-то по шею, но, как только переставала чувствовать дно под ногами, — все, привет русалкам. И сейчас я лихорадочно прикидывала, как поделикатнее довести эту «приятную» новость до спутниц.
А если понадеяться на знания, обеспеченные ритуалом? Не может же Избранная бесславно утонуть, правда?
«Можно еще выколоть себе глаз и повеситься на ближайшем ясене, проткнув себя копьем — проверенный веками способ обретения божественности». Благодарю, но я православная христианка, и Один у меня не в авторитете.
— Ну-ка, подсобите мне, — Кирина уперлась руками в серый валун.
«Вот и камешек на шею нашелся». Остряк-самоучка.
Из углубления под камнем неранка с трудом вытянула небольшой сверток, обернутый в грязные, вонючие тряпки.
— Фу-у, — скривилась светловолосая. — Что это?
— Бренные останки, — без тени улыбки разъяснила я. — А что еще ты ожидала найти под надгробным камнем?
Девушка позеленела и отпрянула от камня. Одной мне было его не удержать, и валун довольно бухнулся на прежнее место, чуть не придавив Кирине руку.
Я всегда так по-дурацки шучу, когда нервничаю...
Неранка неодобрительно покачала головой, глядя на нас, и распотрошила сверток. Тряпки скрывали четыре крепких бурдюка и моток веревки.
— Проспорила бутылку можжевелки, — вздохнула Кирина и малопонятно пояснила: — Никогда не пейте с провидицами — такого накаркают... Ладно, давайте вещи грузить.
Поднадутые совместными усилиями, связанные вместе бурдюки превратились в некое подобие плавсредства. Спустив его на воду, мы уложили сумки и оружие, стараясь равномерно распределить нагрузку на плоту и хорошенько все закрепить.
— Рель, чего застыла? — Эона подпрыгивала на одной ноге, стягивая штанину с другой. — Раздевайся.
— Может, не стоит?
— Ну, если тебе одетой плыть сподручнее... — съязвила Кирина, удерживающая покачивающийся почти у самого берега плот, затем неожиданно уставилась на меня как на сумасшедшую. — Или ты стесняешься?!
— Да нет... я... я плавать не умею, — призналась я и нервно рассмеялась, хотя всем было явно не до смеха. — Моста или переправы нигде поблизости нет?
На берегу воцарилось ошеломленное молчание, а река, казалось, насмехалась надо мной громким, жизнерадостным журчанием.
— Что, совсем-совсем? — не поверила Эона, выросшая у моря.
Я ее прекрасно понимала: как же, Избранная, и не умеет плавать!
— Совсем, — отрезала я. — Нет, безусловно, речушку шириной в два моих роста и глубиной по грудь я еще осилю, но большего — не просите.
На их лицах отразились тяжелые душевные терзания: то ли, несмотря на все мои заслуги перед будущим отечеством, бросить меня здесь, к собачьим бесам и не маяться дурью, то ли все-таки ради немеркнущей славы рискнуть здоровьем, помучиться и перетащить обузу на своем горбу на тот берег. Жажда всеобщего признания губила и более стойких личностей, поэтому мне, в конце концов, была предложена помощь в препровождении через реку. Я не заставила себя долго упрашивать и быстренько избавилась от одежды, решив не трогать только бинты (как же они мне надоели!).
— Рель, быстрее!
Я вздохнула и нерешительно полезла в воду, поднимая тучи брызг и громко ойкая каждый раз, когда наступала на острый камень.
— Ну что ты как корова! — Кирина на пару с Эоной, зайдя в воду по пояс, мешали течению, норовящему перевернуть плотик. — Осторожнее нельзя?
Осень все сильнее теснила загостившееся лето, поэтому температура воды была далека от совершенства, как то «парное молоко», но все же и не ледяная. С опаской заходя глубже и следя за тем, как дно исчезает в речной темноте, я непроизвольно припоминала жуткие истории про утопленников, русалок, водяных и прочую гидрофильную шушеру. Знания, почерпнутые отчасти из домашнего фольклора, отчасти из уроков аалоны Рениты, совершенно перемешались в памяти, образовав в голове полную кашу.
Стоило моим бедным ножкам не почувствовать дна, как тщательно концентрируемая безмятежность улетучилась в неизвестном направлении, благородно уступив место тихой панике. Титанические усилия были брошены на ее подавление, лишь бы не дать ей вырваться из меня беспорядочным барахтаньем.
Нас сносило течением, усилий спутниц еле хватало, чтобы по чуть-чуть двигаться не только в сторону, но и вперед. Я изо всех сил цеплялась одной рукой за плотик, а другой за неранку, смиряя желание обхватить ее руками и ногами и не отпускать до самого берега. Разумеется, делать этого не следовало, чтобы не добавлять трех свеженьких утопленниц к уже, безусловно, имеющейся коллекции.
На середине реки, когда я вполне приноровилась к денному способу передвижения, что-то пощекотало правую пятку.
«Это маленькая рыбка. Очень маленькая. Она просто проплыла рядом». Мои пальцы до посинения вцепились в Кирину.
— Хмарные бесы тебя задери! — Та зашипела от боли. — Отпусти сейчас же!
— Прости. — Я ослабила хватку.
Зря...
Тут же за пощекоченную пятку дернули со всей дури.
От неожиданности руки разжались, и я почти бесшумно ушла под воду, которой было далеко до прозрачности слезы. Воздух в легких быстро заканчивался, барабанные перепонки запротестовали против стремительного погружения острой болью. В слепом ужасе руки и ноги судорожно дергались, пытаясь оттолкнуть что-то холодное и скользкое, но без толку — я попробовала закричать, набрав полные легкие воздуха... ой нет, воды... то есть...
Я действительно дышала!
Жидкость проникала в мои легкие так же естественно, как прежде кислород, не вызывая ни малейшего чувства дискомфорта. Это обстоятельство неожиданно меня успокоило, заставило собраться и подумать. Едва движение прекратилось, я определилась с расположением верха — хотя расплывчато-тусклый кругляш солнца обнаружился совершенно не там, где предполагалось его застать. Глаза свыклись с видоизмененным светилом, и окружающая зеленоватая муть прояснилась. Теперь можно было посмотреть вниз, на то, что еще удерживало меня за ногу.
Угловатая девушка-подросток с острыми плечиками и едва наметившейся грудью уставилась на меня перепуганными серо-зелеными глазищами (насчет цвета я была не совсем уверена вследствие своеобразного освещения и ракурса). Хрупкую шейку опутывал шнурок с кулоном из витой перламутровой раковины. Нервно постукивающий по дну рыбий хвост поднимал темные илистые тучки.
Русалка... Правда, какая-то нестандартная. Где шикарные формы, кои обязаны быть, согласно слышанным мной рассказам? Вместо них прыщики — зеленкой мажьте, авось пройдут, как говаривал первый бабник нашего офиса. А на голове не роскошные кудри длиной до колен... тьфу... середины хвоста — задорный ежик волос цвета речной тины, придававший девочке сходство с панкующими малолетками моего мира. Не хватало только пирсинга, натыканного по разным частям тела. Но и без него у русалки была очень колоритная внешность.
Какого черта лысого понадобилось от меня этому трудному подростку?!
Мои попытки вырваться стали яростнее. Русалка только испуганно вздрагивала и усиливала хватку.
«Попинать ее, что ли?» Девчата наверху, поди, с ума сходят, а эта сволочь прилипла как пиявка!
Злость придала сил — отчаянным рывком мне почти удалось освободиться. Но русалка метнулась следом и, обхватив за шею, прильнула ко мне холодным рыбьим телом.
Ощущения, прямо скажем, не из приятных...
Взбаламученный нами ил-осел, и внезапно моим вниманием помимо отпихивания воспылавшей ко мне нежными чувствами русалки завладело кое-что еще. Изящный изгиб девичьей спины обезображивал тошнотворный нарост. Внутри опухоли что-то жило своей собственной жизнью, копошась и дергаясь под бледной кожей. Я легонько притронулась к опухоли. Русалка хныкающе забулькала и ослабила хватку, но изумление помешало воспользоваться удачным моментом.
Надо же... Ужаст.
Пакость, сколь редкая, столь и редкостная.
Крошечная стрела, чей наконечник — клык водного вампира де-хаака, а древко — вываренный в крови лобаст трехсотлетних русалок, ивняк, при попадании в жертву инициировала овеществление ее самого жуткого страха. По окончании срока созревания ужаст, вытянув из носителя почти все силы, разрывал кокон и выбирался наружу. При значительной подпитке Силой чудовище, рожденное подобным образом, могло просуществовать достаточно долго. В противном случае оно ненамного переживало своего хозяина, лишившись подкормки.
Ужасты так хорошо запомнились мне потому, что впервые меня вырвало на занятии аалоны Рениты, посвященном как раз лобастам. В то прекрасное утро преподавательница в качестве дополнения по штудируемой теме поведала нам занимательную историю возникновения такого прогрессивного оружия, как ужаст, сопровождая свой и без того красочный рассказ показом гравюр, изображающих жертв. Для особо впечатлительных был заготовлен отдельный подарок — демонстрация заспиртованной головы лобаста, чья жуткая перекошенная харя снилась мне потом целую неделю.
Я осторожно отстранилась и посмотрела девочке прямо в глаза, пытаясь мысленно четко сформулировать вопрос.
«Как это произошло?»
И открыла сознание для ответа.
Меня закружило в калейдоскопе чужих воспоминаний, которыми щедро делилась русалка.
Праздник исхода лета — лови мгновение — вода ночь от ночи становится холоднее. Но эта ночь — особенная. Сумасшедше звездная. Ночь Совершеннолетия. Переливчатый смех, ошибочно принимаемый человеческим ухом за журчание воды, разносится по реке. Юные русалки дарят свой первый танец луне, будоражащей холодную кровь, толкающей на безумства. Она нашептывает Ати всякие глупости, обещая несбыточное, запретное, подмигивает желтым глазом. И манит, манит, манит...