Страница:
Покрепче ухватившись за рукоять Неотразимой одной рукой, тем самым освободив левую для пассов, я переступила через уткнувшуюся в землю Эону — неподвижную фигуру в ярко-голубом ореоле ауры. Встав напротив замершего, подобно змее перед броском, Верьяна, я начала медленно раскачиваться из стороны в сторону. Мое низкое, утробное пение рябью пробежалось по серому, вязкому пространству, затухая вдалеке и сигналя знающему о творимой волшбе.
Сейчас уже не до конспирации.
Я не собиралась изображать из себя великую заклинательницу аспидов — вопреки расхожему мнению, змеи почти не слышат звуков, и соответственно музыкой гадов не зачаровать. Однако это же и означало, что горгон не сможет противостоять Песенной магии — нельзя одолеть то, чего не знаешь и не понимаешь.
Использовав меч как основу для заклинания Хлыста, я стеганула им воздух в направлении Верьяна, намереваясь отбросить противника, а при благоприятном стечении обстоятельств — так и сознания лишить.
Как показала практика, условия оказались настолько далеки от подходящих, насколько вообще было возможно: наемник не спеша отступил на один шаг, а между нами ярко вспыхнула белая крученая нить чужой Силы. Мою правую руку с резкой болью почти вывернуло из плечевого сустава. Кисть разжалась, роняя тускнеющий меч.
...Усталость. Холод. Вонь гари. Обезглавленное тело астахи. Следы копоти на потрепанной одежде.
«Я, Веарьян Илиш... обязуюсь...»
Вспышка яркого света в правой ладони наемника. Яркого.
«Договор теряет Силу в...»
Наше крепкое рукопожатие гасит свечение...
Песенная магия, змеи, заклинатели...
Тьфу, дурища!
Как можно было упустить из виду существование скрепленного гильдейской резолюцией охранного контракта?! Хотя и немудрено. Где уж тут упомнить, когда некоторые длинноносые личности весьма недобросовестно выполняют свои должностные обязанности.
«Лиши охранника квартальной премии». Обязательно, вот только расчетную ведомость отыщу.
Шутки шутками, но если бы не контракт — Верьян бы меня уже в тоненькую лапшу покрошил. А так вон только нервно кругами ходит и ближе чем на десять шагов не приближается... Подождите, подождите... Отношения работника и работодателя — процесс обоюдоострый. И не только в переносном смысле.
Превозмогая боль в плече (Хмарь и все ее демоны, похоже, оно все-таки вывихнуто!), я обеими руками ухватилась за скользкую силовую нить, присосавшуюся ко мне чуть повыше правого запястья. Вопреки опасениям сгусток энергии не обжигал, а, наоборот, неприятно холодил кожу и норовил выскользнуть из пальцев.
Любопытно, куда крепится наша замечательная ниточка у Верьяна?
Сейчас проверим.
Парочка несильных рывков показала, что энергетический жгут прикреплен к чему-то довольно увесистому.
— С-с-с-с-стой. — Горгон неожиданно попятился. Я лишь крепче стиснула задергавшуюся нить и потянула ее на себя — по ощущениям, будто тащишь из пораженного недугом тела живого червяка и боишься его порвать. А если...
— Не кас-с-ссайс-с-ся! — Наемник с трудом двигался в обратном от меня направлении. Тоненькие змейки уже не шипели, а беспомощно свистели.
«Я нежно. Можно сказать, любя... » — злорадно подумала я и дернула за нить.
Сильно дернула. До почти непереносимой боли в плече и брызнувших слез. Используя силовой жгут, я выворачивала наизнанку двуликую сущность корчившегося в судорогах начавшейся трансформации Верьяна. Его беззвучные крики врезались в уши, а перекидывание качало из меня необходимую ему Силу через связующую нить. Она разбухла и пульсировала, впиваясь в сотрясающееся длинное тело.
Сущность перевертышей похожа на одежду, у которой обе стороны являются лицевыми. К примеру, носишь симпатичную красную курточку, носишь, а она возьми и замарайся. Никаких проблем. Выворачиваешь вещичку на изнаночную сторону — вот у тебя уже новая зеленая ветровка. Носи, пока не надоест. Или пока до стирки дело не дойдет. Так и с оборотнями — когда возникает необходимость, их безжалостно выворачивает к миру другой стороной.
Верьяна крючило и корежило. Сухо потрескивала сходившая с кожи чешуя. Змеи раздувались, словно их накачивали изнутри воздухом, и лопались с громко-влажным, омерзительным чпоком. Среди их ошметков и потеков зеленой, тягучей слизи уже можно было разглядеть прежние косички...
Меня скрутило и бросило на колени.
Ничего страшного. Всего лишь стошнило.
Темнота до звездочек в глазах.
Туда. Обратно. Снова туда. Главное не останавливаться.
С ожесточением я пилила натянутую вибрирующую нить Силы, не рискуя ни приблизиться к затихшему телу наемника, ни растормошить Эону. Неотразимая жалобно стонала в дрожащих от слабости руках.
От кукловодов прямо отбоя нет! Так и норовит меня всякий за ниточки подергать, почувствовать себя в роли вершителя судеб.
Туда. Обратно. Не останавливаться. Туда. Обратно. Снова туда.
«Пилите, Шура, пилите».
ГЛАВА 20
Сейчас уже не до конспирации.
Я не собиралась изображать из себя великую заклинательницу аспидов — вопреки расхожему мнению, змеи почти не слышат звуков, и соответственно музыкой гадов не зачаровать. Однако это же и означало, что горгон не сможет противостоять Песенной магии — нельзя одолеть то, чего не знаешь и не понимаешь.
Использовав меч как основу для заклинания Хлыста, я стеганула им воздух в направлении Верьяна, намереваясь отбросить противника, а при благоприятном стечении обстоятельств — так и сознания лишить.
Как показала практика, условия оказались настолько далеки от подходящих, насколько вообще было возможно: наемник не спеша отступил на один шаг, а между нами ярко вспыхнула белая крученая нить чужой Силы. Мою правую руку с резкой болью почти вывернуло из плечевого сустава. Кисть разжалась, роняя тускнеющий меч.
...Усталость. Холод. Вонь гари. Обезглавленное тело астахи. Следы копоти на потрепанной одежде.
«Я, Веарьян Илиш... обязуюсь...»
Вспышка яркого света в правой ладони наемника. Яркого.
«Договор теряет Силу в...»
Наше крепкое рукопожатие гасит свечение...
Песенная магия, змеи, заклинатели...
Тьфу, дурища!
Как можно было упустить из виду существование скрепленного гильдейской резолюцией охранного контракта?! Хотя и немудрено. Где уж тут упомнить, когда некоторые длинноносые личности весьма недобросовестно выполняют свои должностные обязанности.
«Лиши охранника квартальной премии». Обязательно, вот только расчетную ведомость отыщу.
Шутки шутками, но если бы не контракт — Верьян бы меня уже в тоненькую лапшу покрошил. А так вон только нервно кругами ходит и ближе чем на десять шагов не приближается... Подождите, подождите... Отношения работника и работодателя — процесс обоюдоострый. И не только в переносном смысле.
Превозмогая боль в плече (Хмарь и все ее демоны, похоже, оно все-таки вывихнуто!), я обеими руками ухватилась за скользкую силовую нить, присосавшуюся ко мне чуть повыше правого запястья. Вопреки опасениям сгусток энергии не обжигал, а, наоборот, неприятно холодил кожу и норовил выскользнуть из пальцев.
Любопытно, куда крепится наша замечательная ниточка у Верьяна?
Сейчас проверим.
Парочка несильных рывков показала, что энергетический жгут прикреплен к чему-то довольно увесистому.
— С-с-с-с-стой. — Горгон неожиданно попятился. Я лишь крепче стиснула задергавшуюся нить и потянула ее на себя — по ощущениям, будто тащишь из пораженного недугом тела живого червяка и боишься его порвать. А если...
— Не кас-с-ссайс-с-ся! — Наемник с трудом двигался в обратном от меня направлении. Тоненькие змейки уже не шипели, а беспомощно свистели.
«Я нежно. Можно сказать, любя... » — злорадно подумала я и дернула за нить.
Сильно дернула. До почти непереносимой боли в плече и брызнувших слез. Используя силовой жгут, я выворачивала наизнанку двуликую сущность корчившегося в судорогах начавшейся трансформации Верьяна. Его беззвучные крики врезались в уши, а перекидывание качало из меня необходимую ему Силу через связующую нить. Она разбухла и пульсировала, впиваясь в сотрясающееся длинное тело.
Сущность перевертышей похожа на одежду, у которой обе стороны являются лицевыми. К примеру, носишь симпатичную красную курточку, носишь, а она возьми и замарайся. Никаких проблем. Выворачиваешь вещичку на изнаночную сторону — вот у тебя уже новая зеленая ветровка. Носи, пока не надоест. Или пока до стирки дело не дойдет. Так и с оборотнями — когда возникает необходимость, их безжалостно выворачивает к миру другой стороной.
Верьяна крючило и корежило. Сухо потрескивала сходившая с кожи чешуя. Змеи раздувались, словно их накачивали изнутри воздухом, и лопались с громко-влажным, омерзительным чпоком. Среди их ошметков и потеков зеленой, тягучей слизи уже можно было разглядеть прежние косички...
Меня скрутило и бросило на колени.
Ничего страшного. Всего лишь стошнило.
Темнота до звездочек в глазах.
Туда. Обратно. Снова туда. Главное не останавливаться.
С ожесточением я пилила натянутую вибрирующую нить Силы, не рискуя ни приблизиться к затихшему телу наемника, ни растормошить Эону. Неотразимая жалобно стонала в дрожащих от слабости руках.
От кукловодов прямо отбоя нет! Так и норовит меня всякий за ниточки подергать, почувствовать себя в роли вершителя судеб.
Туда. Обратно. Не останавливаться. Туда. Обратно. Снова туда.
«Пилите, Шура, пилите».
ГЛАВА 20
Скорчившееся зародышем, неподвижное тело Верьяна, покрытое ошметками побуревшей шкуры и слизью с подсыхающей корочкой, вызывало у меня минимум энтузиазма. Если точнее, имело место его полное отсутствие. Правое плечо ныло при каждом неосторожном движении, хотя боль постепенно сходила на нет. К сожалению, регенерация почему-то не действовала на пораненные запястья — грязные, пропитанные потом бинты набрякли от крови.
У пришедшей в себя Эоны также поубавилось благородного рвения. Прямо-таки на порядок. Ей определенно было не до высокого и вечного — согнувшись вдвое, она расставалась с завтраком, поддергивая так и не завязанные концы то и дело распускающейся шнуровки. За последние пятнадцать минут подругу стошнило уже дважды.
«Сотрясение мозга?» Скорее желудка.
Только что сменивший ипостась — зрелище, да еще при ярком солнечном свете, малоаппетитное. Однако в свое время на занятиях аалоны Рениты брезгливости у меня даже не то чтобы поубавилось, ее отшибло практически начисто: все происходящее нисколько не мешало чувству голода крючить внутренности. Традиционный уже перерасход Силы отзывался в животе болезненной, сосущей пустотой. Трясущимися руками я извлекла из сумки мясной пирог (приятное напоминание о гостеприимстве Лешеро) и жадно впилась зубами в его крошащуюся мякоть, не обращая внимания, что подругу скрутило в очередном мучительном приступе.
«Стерва ты, с луженым желудком вместо сердца!» — сообщил мне страдальческий взгляд Эоны.
Здоровенный пирог был слопан в несколько укусов. Жалея, что нет еще парочки таких пирожков, а лучше даже трех-четырех, я с опаской приблизилась к Верьяну на расстояние вытянутой руки и вытащила Неотразимую из ножен. Ее металл устало потускнел, а на безупречном доселе лезвии появились крохотные зазубрины.
— Рель, ты чего? — испуганно вскинулась подруга, забыв о тошноте.
Не отвечая, я легонько потыкала мечом лежащее передо мной недвижимое тело. Наемник будто находился в состоянии комы, совершенно не реагируя на осторожные уколы Неотразимой.
— Он... он умер? — Пошатывающаяся Эона встала напротив: во взгляде — беспокойство, в голосе — слезы.
Изумленный взгляд был ей ответом. Упаси этот самый, Единый, уж не влюбилась ли наша доморощенная феминистка?!
«Вполне может быть: во все времена женщины любили подонков». «Любили» — не совсем верное в данном случае определение. Скорее мерзавцы — это вызов женскому самолюбию и гордыне, подначка судьбы-насмешницы...
В глубокой задумчивости я потерла нос, однако, спохватившись, что копирую любимый жест одного знакомого наемника, тотчас прекратила.
— Да вроде живехонек. — Дождешься от этого нахала, как же!
К еще большему моему изумлению, светловолосая присела на корточки и несильно потрясла Верьяна за плечо.
— Тогда что с ним? — Она отдернула руку и покраснела, будто наемник собирался сейчас открыть глаза, чтобы с фирменной улыбочкой выдать очередную скабрезность.
Браслет на левом плече горячо не возмущался, поэтому я убрала оружие обратно в ножны и тоже опустилась на колени рядом с Верьяном. Его кожа явственно отливала тем оттенком нежно-зеленого, что уже был мне знаком по пребыванию в хмеловском подвале.
— Точно не скажу... — Я сковырнула ногтем с косички присохшую шкурку. Та довольно-таки легко отстала, за ней тянулась тонкая нить слизи. — По симптомам его состояние весьма похоже на коллапс, наступивший вследствие двусторонней принудительной трансформации.
— Колпас принудительной транф... трас... чего?
— Коллапс принудительной трансформации.
— А-а-а... понятно, — протянула девушка таким тоном, что сразу становилось ясно, что ни черта ей непонятно.
— Да оборотень наш Верьян. — Практика показала, что в случае с Эоной лучше сразу все рассказать, чем потом мучительно пытаться находить объяснение своим поступкам. — В отключке он из-за смены ипостаси: перекинулся два раза подряд, да еще не в цикл, вот и переутомился.
Я внимательно оглядела покрытый слизью чешуйчатый кусочек шкуры, затем поднесла к носу и осторожно принюхалась. Запах не сказать, чтобы очень приятный (резкий, мускусный, с кислинкой), но вполне терпимый. Расхрабрившись, я содрала пласт шкуры потолще.
«Не совестно беззащитных обдирать?» Верьяну-то все равно, а мне на досуге будет очень полезно с зельями поэкспериментировать.
Не выдержав зрелища добычи и упаковки ценного ингредиента экспериментального оборачивающего эликсира, подруга поскорее отвела взгляд, боясь возвращения тошноты. Видимо, поэтому до нее не сразу дошла сообщенная мной информация.
— Оборотень?! — Она отпрянула столь резко, что не удержалась на ногах и плюхнулась на землю.
— Оборотень.
Наши взгляды пересеклись.
— А кем он оботн... обор... перекидывался?
Светло-карие глаза были наполнены ужасом, недоверием, непролитыми слезами. И на самом-самом донышке тяжелел яд отвращения. Придет время, и он отравит все прочие чувства. Вот вам и вся любовь...
— Лучше и не спрашивай — спать крепче будешь. — Я перевела виноватый взгляд с подруги на объект ее чувств.
Тело наемника было неподатливое. Точно каменное. Мои попытки его распрямить не увенчались успехом. Если бы не слабое дыхание, можно было решить, что передо мной вообще труп. С некоторой опаской приподнятое веко обнажило нормальное глазное яблоко: из лимонно-желтой радужка вновь стала золотисто-коричневой, привычно круглый зрачок пусть едва заметно, но на свет реагировал.
— Похоже, это у организма защитная реакция. Побудет в таком состоянии пару деньков — станет как новенький. А нам-то что с тобой прикажешь делать, Веарьян Илиш?
Вопрос, понятное дело, остался без ответа.
— Ладно, вечереет уже. — Я поднялась с корточек, по очереди обтирая липкие ладони о штаны. Настороженно прислушалась к самочувствию — на заклинание какой мощности достанет Силы. — Пошли овраг какой поищем: надо успеть тело спрятать до темноты.
Перебирая землю руками, светловолосая попятилась от меня в священном ужасе.
Хокпекты и правда оказались, как точно охарактеризовала поселение Кирина, «дырой, какую еще поискать». Даже надвигающийся вечер не красил этот захолустный пограничный городок, а стремительно густеющие тени захламляли улицы наравне с мусором. Ограждения, как такового, у Хокпектов не было: ни высоких каменных стен, ни хотя бы крепкого, острого частокола. Поселение окружала символическая каменистая насыпь, лишь усиливающая сходство с общественной свалкой. В довершение удручающей картины над переполненными сточными канавами роились тучи мошкары. Домов было не так уж много, но они жались друг к другу, как селяне перед лицом нового наместника. Эти угрюмцы с крепкими, наглухо запертыми ставнями нависали крышами над узкими, извилистыми улочками, отчего последние становились еще более мрачными и тесными на вид. Да если постоялый двор — главный показатель достатка поселка на тракте — выглядел словно вот-вот рухнет, погребенный под тяжестью собственной крыши, о чем тут еще было говорить...
Усталая, понурая кляча, из последних сил тащившая за собой груженую телегу, остановилась возле здания, намой взгляд ничем не отличавшегося от прочих. Правда, даже из-за плотно прикрытой двери доносились звуки, подозрительно похожие на те, что выдают без меры любопытным соседям знатное гульбище — бряцание струн, низкий гул человеческих голосов и неразборчивые, но ощутимо нетрезвые выкрики. А какие оттуда доносились ароматы! Крайне завлекательные для голодных путников.
В противоположность снулой лошади ее хозяин, маленький, суетливый человечек, был чрезмерно бодр и энергичен. Бросив мне вожжи, он соскочил с телеги, развивая бурную, но бестолковую деятельность. Напроситься к нему в компанию нам посчастливилось в Моске.
Мы завернули в корчму со странноватым, но забавным названием «Поющий суслик»: пообедать, запастись провизией и детально расспросить дорогу до Хокпектов. Питейное заведение встретило случайных путников настороженно и с опаской: город наводнила переодетая Имперская стража. Их было трудно не заметить — местные непроизвольно шарахались от хамоватых, не особо таящихся стражников. Маршалы Храма действовали тоньше и незаметнее, но для моей магии Предвидения было без разницы — мирской воин перед ней или божий. Пережидая облаву и отпаивая элем перенервничавшую Эону, я потихоньку разговорилась с лысоватым востроносым мужичонкой средних лет, расположившимся по соседству. В ходе беседы выяснилось, что достопочтенного рена величают Темрином, проживает он в Дрюссе, где вполне успешно торгует овощами. Вот уже неделя, как эта торговля должна была сместиться в район Хокпектов, да его помощник некстати ввязался в драку с тиланскими стражниками. Поддакнув сетованиям дрюссельского торговца на обнаглевших столичных гастролеров и выразив горячее желание защитить с оружием в руках имущество достопочтенного рена, не щадя живота своего и других частей тела, я обеспечила нам проезд за чисто символическую плату. Впрочем, это не помешало мне и Эоне продрыхнуть всю дорогу под непрекращающуюся трепотню разговорчивого торговца.
— Приехали!!! — надрывал глотку рен Темрин, бегая вдоль невысокого, слегка покосившегося заборчика. — Выгружаемся! Живее-живее!
Городишко реагировал на его вопли не больше, чем сладко посапывающая на мешках с семенным картофелем Эона. Когда я потрясла ее за плечо, она только промычала что-то недовольно-неразборчивое и перевернулась на другой бок, натягивая дерюжку повыше.
Как и форсировавший заборчик и затарабанивший в запертую дверь мужчина, я поняла, что здесь требуются более активные методы воздействия. Коварно наклонилась к беззащитному девичьему ушку и проорала с претензией на мелодичность:
— Вставай, вставай — штанишки надевай!
Это не могло не сработать — эффективность сего метода побудки проверена не одним поколением детсадовских нянечек. Резко дернувшись, девушка впечаталась головой в деревянный борт. Рассохшаяся телега отреагировала нецензурным скрипом.
— Рель, ты чего? — жалобно спросила Эона, потирая ушибленную макушку.
— Ничего. Вставай, приехали уже.
В этот момент работа мужичка дятлом тоже возымела действие: заскрипел тяжелый засов, дверь медленно отворилась, обдавая нас волной ошарашивающих звуков и запахов. В освещенном дверном проеме возник здоровенный детина с взведенным арбалетом.
— Деньги есть? — негостеприимно поинтересовался он вместо приветствия.
Рен Темрин с готовностью продемонстрировал увесистый кошель.
— Приехали, — счастливо выдохнула моя спутница. — Кирина нас, поди, заждалась уже.
Знали бы мы как.
— Девочки!!! — разнесся по корчме оглушительный нетрезвый вопль. — Ой-ой! Подождите! Сейчас я пароль скажу! Вам же куда-то было надо... Сейчас-сейчас... В нужник?.. Нет?.. К костоправу?.. Тоже нет?.. О, на рынок!!! Угадала? Да? Не ходите. Давайте лучше выпьем...
Утро выдалось свежее, ясное. Небо без единого облачка в квадрате распахнутого окна предвещало хороший, не по-осеннему жаркий день. Снизу доносились постукивание глиняной посуды и умопомрачительный аромат свежеиспеченного хлеба. Я весело сбежала по ступенькам, размышляя о том, что наступающий день действительно обещает быть очень славным.
Внизу было малолюдно. Пара нетрезвых мужичков да Кирина, гипнотизировавшая пустую столешницу. Выглядела девушка, прямо скажем, не цветуще: грязные темные волосы сально поблескивали, а кожа серела прямо в тон с ленцой помытому полу.
— Доброе утро! — Я шлепнулась на соседний стул и призывно махнула скучающей у стойки девице в клетчатом переднике.
— Кому доброе, а кому навыворот, — сдавив виски запястьями, процедила Кирина. — Эона где?
— Спит наверху. — В этот момент к столику подошла разносчица. С опаской косясь на неранку, так и не поднявшую взгляда от столешницы, она приняла заказ и поторопилась удалиться на кухню. — Ничего, что мы твою кровать заняли? Просто с пола вставать ты наотрез отказывалась...
— Пустое. — Оборвала меня темноволосая, страшась резко мотать головой. — Что так долго добирались? Я уже почти начала волноваться.
На удивление шустро возвратившаяся служанка сгружала с подноса заказанную снедь, с интересом прислушиваясь к нашей беседе.
— Заметно, что «почти», — поддакнула я. — Судя по разговорам, корчма третий день на ушах стоит.
Кирина усмехнулась. Вернее, попыталась. Потому что, увидев, как перекосило неранку, разносчица, не пересчитывая, сгребла деньги со стола и шмыгнула обратно к стойке. Трясущейся рукой темноволосая ухватилась за стакан с рассолом, отхлебнула немного и тут же поставила его на место.
— Хмарь забери, что ж я вчера такого выпила, отчего мне сегодня так плохо?
— Как мне кажется, главный вопрос здесь не «что?», а «сколько?».
— Ну и сколько?
— Точно не скажу. — Я пожала плечами, удивительно напоминая сама себе Верьяна. (Интересно, долго еще я буду его всуе поминать?!) — Когда мы вчера приехали, ты уже была пья... хм... солидно навеселе и вовсю убалтывала какого-то кривоногого, раскосого мужичонку побрататься...
— Побрататься? — полузадушенно просипела неранка. — С мужчиной?!
— Угу. — Злорадный смешок: не все же мне одной попадать в дурацкие ситуации. — В смысле, наверное, посестриться... Кирин, как там это у вас, на Острове, называется, а?
Разнесшийся по залу страдальческий стон, подобно удачно проведенному ритуалу экзорцизма, изгнал из корчмы всех прочих посетителей.
— Что еще я говорила?
— Ты громко и очень убедительно требовала сию же минуту подать тебе нож, дабы провести церемонию по всем правилам. К сожалению, ни один из принесенных не подошел. — Я придирчиво осмотрела стену, утыканную не понравившимися Кирине ножами. — И чем они тебе не угодили? Вон тем тесаком для рубки мяса из любого мужика не то, что сестру, святого можно сделать...
Первый раз за это утро неранка подняла на меня мутный взгляд. Ее воспаленные, с полопавшимися сосудами глаза с трудом сфокусировались на моей переносице.
— Рель, могу я тебя кое о чем попросить?
— Разумеется, — великодушно разрешила я.
— Будь добра, заткнись.
«Сумеешь?» Легко.
Ради нашей долгожданной встречи я была готова еще и не на такие жертвы.
Жаркое марево разлилось по степи. Будто и не было последних дней холода и непрерывных дождей. Выстеленная ковылем степь тянулась до самого горизонта, где неясными тенями скорее угадывались, чем вырисовывались очертания гор.
Мы тащились по сухой, крошащейся под сапогами колее, Кирина знает куда, начиная с полудня. Светловолосая тарахтела почти беспрерывно, повествуя о наших злоключениях.
— Как ты сказала, Рель, зовут того парня? — невпопад поинтересовалась неранка, перебив жалобные причитания Эоны, коими та перемежала свой рассказ. — Веарьян Илиш?
Мечтая лишь о том, чтобы упасть куда-нибудь в тенек и полежать там в тишине и покое недельку-другую, я подавила очередной зевок и равнодушно подтвердила:
— Ага.
— Охотник за головами, говоришь? — не унималась Кирина.
— Точно.
Светловолосая с недовольством во взоре глянула на меня, бессовестно отвлекающую обожаемую, давно не виденную подругу, и попыталась продолжить рассказ:
— Кир, так вот...
Не тут-то было.
— Нагловатый такой тип? Длинный? Худющий? С кучей косичек? — Вопросы из неранки посыпались как фасоль из прохудившегося мешка.
— Ну да... — оторопело согласилась со словесным портретом Верьяна Эона. — И глаза такие... как у кота... желтые.
Кирина выругалась. Витиевато, мудрено, с душой. Помолчала. Вновь выругалась — уже покороче.
— Рель, тебе опять удивительно повезло. — Если судить по нехорошей улыбочке Кирины, подфартило мне в очередной раз как утопленнице. — Надо же, такую знаменитость встретить!
— Первый раз слышу... — встряла было Эона, но умолкла под холодно-насмешливым взглядом подруги.
— Твое счастье, — усмехнулась неранка. — Если по эту сторону Разделяющих гор имя Проклятого Ублюдка не на слуху, то лишь потому, что отродье Илишей находится здесь недостаточно долго. Надеюсь, вы прирезали эту легенду среди побережных убийц, тело сожгли, а пепел развеяли по ветру?
Неожиданно и совершенно непоследовательно пришло осознание того, что мне недостает Веарьяна Илиша, кем бы он там ни был: охотником за головами, Проклятым Ублюдком или просто человеком с примесью крови горгонов и язвительным чувством юмора.
Похоже, я скучала по этой длинноносой бестии...
— Не совсем, — осторожно подбирая слова, ответила я. — Скажем так, мы его в овраге схоронили. Правда же, Эона?
— Ну да, — охотно подтвердила та. — Только...
— Только ... — перебила я девушку, собирающуюся поведать Кирине, что в овраге оставили мы Верьяна в добром здравии и под прикрытием заклинания Защитной Сферы, рассчитанного на пару суток, — теперь нам очень уж хочется узнать побольше об этой знаменитости.
Расчет оказался верным.
— Кир, расскажи, а? — предсказуемо заканючила падкая на сказочки Эона.
— Долго рассказывать. — Неранка в задумчивости машинально накрутила на палец темную непослушную прядку. — Длинная это история, не одно поколение тянется.
— Так мы вроде тоже никуда не спешим, — елейно улыбнулась я. И с фальшивым сочувствием в голосе добавила: — Хотя, возможно, у тебя с похмелья язык заплетается?
Эона хихикнула.
Как вы понимаете, дальше упрашивать темноволосую не пришлось.
— Береговые аристократы Идана[22] благородны и возвышенны лишь в песнях хорошо проплаченных менестрелей, — для острастки скрипнув зубами, распевно начала рассказ Кирина, — а на деле морским грабежом да мародерством уже который век не брезгу...
Внезапно неранка замолчала на полуслове и пристально вгляделась в горизонт. Мы с Эоной посмотрели в ту же сторону и синхронно вздохнули в разочаровании — байкам на сегодня пришел конец.
Отряд степняков налетел с криками и улюлюканьем, сбивая нас в тесную кучку. Мир вокруг завертелся в бешеной, сводящей с ума пляске под музыку лошадиного ржания.
— Мир тебе и твоим спутникам, Кирина-абы! — прокричал круглолицый мужчина в отороченной лисьим мехом шапке, пытаясь перекричать поднятый всадниками шум.
— А тебе и твоим воинам — доброй схватки с хорошей добычей, Талеген-дай!
— Да услышит твои слова Великое Небо, дочь Мудрой Матери. — Предводитель степняков хитро прищурился, хотя и не сбавил свой велеречивый пафос. — И не оставит Оно своей благодатью того юного воина, что, перебрав накануне хмельного напитка, не смог сегодня утром взобраться на коня.
Кирина неожиданно покраснела.
— Дети Белого Коня заждались тебя, сестра...
Меж пузырившимися на степной глади юртами клана Белого Коня пахуче дымили в вечереющее небо очаги, подкармливаемые лепешками кизяка. Перед самой большой юртой нас сгрузили с лошадей прямо в оглушительно галдящую раскосую толпу женщин и детей.
Поясницу ломило от долгого сидения в неудобной позе, кожа зудела, а покрасневшие глаза нещадно слезились. Внезапно еще и правая рука онемела почти до локтя. Я испуганно глянула вниз — за запястье уцепилась ручонка древней бабки. Ее высохшая фигура, принаряженная в расшитый геометрическими узорами халат, напоминала знак вопроса. Круглое личико избороздили тысячи мельчайших морщинок. Но самыми старыми были глаза — наверняка они видели еще первое пришествие Единого.
— Пойдем в юрту, дочка. Пойдем-пойдем-пойдем, — повторяла старуха как заклинание. — Старая бабка Апаш погадает тебе. Глянет на теплые кишки годовалого суслика, всю-правду порасскажет.
Нарисованная перспектива отчего-то не вдохновляла.
— Ну... — Я беспомощно посмотрела на Кирину. Та лишь развела руками в ответ.
Видя мою нерешительность, бабка неодобрительно зацокала.
— Старших не уважаешь, дочка. Ай-ай! Нехорошо отказывать провидице, ай нехорошо! Прогневается Великое Небо, возропщут попранные предки...
К сожалению, пока роптали не гипотетические пращуры, а очень реальные люди, поэтому выбора у меня не осталось — я послушно потопала за старухой, как телка на крепком поводе.
У пришедшей в себя Эоны также поубавилось благородного рвения. Прямо-таки на порядок. Ей определенно было не до высокого и вечного — согнувшись вдвое, она расставалась с завтраком, поддергивая так и не завязанные концы то и дело распускающейся шнуровки. За последние пятнадцать минут подругу стошнило уже дважды.
«Сотрясение мозга?» Скорее желудка.
Только что сменивший ипостась — зрелище, да еще при ярком солнечном свете, малоаппетитное. Однако в свое время на занятиях аалоны Рениты брезгливости у меня даже не то чтобы поубавилось, ее отшибло практически начисто: все происходящее нисколько не мешало чувству голода крючить внутренности. Традиционный уже перерасход Силы отзывался в животе болезненной, сосущей пустотой. Трясущимися руками я извлекла из сумки мясной пирог (приятное напоминание о гостеприимстве Лешеро) и жадно впилась зубами в его крошащуюся мякоть, не обращая внимания, что подругу скрутило в очередном мучительном приступе.
«Стерва ты, с луженым желудком вместо сердца!» — сообщил мне страдальческий взгляд Эоны.
Здоровенный пирог был слопан в несколько укусов. Жалея, что нет еще парочки таких пирожков, а лучше даже трех-четырех, я с опаской приблизилась к Верьяну на расстояние вытянутой руки и вытащила Неотразимую из ножен. Ее металл устало потускнел, а на безупречном доселе лезвии появились крохотные зазубрины.
— Рель, ты чего? — испуганно вскинулась подруга, забыв о тошноте.
Не отвечая, я легонько потыкала мечом лежащее передо мной недвижимое тело. Наемник будто находился в состоянии комы, совершенно не реагируя на осторожные уколы Неотразимой.
— Он... он умер? — Пошатывающаяся Эона встала напротив: во взгляде — беспокойство, в голосе — слезы.
Изумленный взгляд был ей ответом. Упаси этот самый, Единый, уж не влюбилась ли наша доморощенная феминистка?!
«Вполне может быть: во все времена женщины любили подонков». «Любили» — не совсем верное в данном случае определение. Скорее мерзавцы — это вызов женскому самолюбию и гордыне, подначка судьбы-насмешницы...
В глубокой задумчивости я потерла нос, однако, спохватившись, что копирую любимый жест одного знакомого наемника, тотчас прекратила.
— Да вроде живехонек. — Дождешься от этого нахала, как же!
К еще большему моему изумлению, светловолосая присела на корточки и несильно потрясла Верьяна за плечо.
— Тогда что с ним? — Она отдернула руку и покраснела, будто наемник собирался сейчас открыть глаза, чтобы с фирменной улыбочкой выдать очередную скабрезность.
Браслет на левом плече горячо не возмущался, поэтому я убрала оружие обратно в ножны и тоже опустилась на колени рядом с Верьяном. Его кожа явственно отливала тем оттенком нежно-зеленого, что уже был мне знаком по пребыванию в хмеловском подвале.
— Точно не скажу... — Я сковырнула ногтем с косички присохшую шкурку. Та довольно-таки легко отстала, за ней тянулась тонкая нить слизи. — По симптомам его состояние весьма похоже на коллапс, наступивший вследствие двусторонней принудительной трансформации.
— Колпас принудительной транф... трас... чего?
— Коллапс принудительной трансформации.
— А-а-а... понятно, — протянула девушка таким тоном, что сразу становилось ясно, что ни черта ей непонятно.
— Да оборотень наш Верьян. — Практика показала, что в случае с Эоной лучше сразу все рассказать, чем потом мучительно пытаться находить объяснение своим поступкам. — В отключке он из-за смены ипостаси: перекинулся два раза подряд, да еще не в цикл, вот и переутомился.
Я внимательно оглядела покрытый слизью чешуйчатый кусочек шкуры, затем поднесла к носу и осторожно принюхалась. Запах не сказать, чтобы очень приятный (резкий, мускусный, с кислинкой), но вполне терпимый. Расхрабрившись, я содрала пласт шкуры потолще.
«Не совестно беззащитных обдирать?» Верьяну-то все равно, а мне на досуге будет очень полезно с зельями поэкспериментировать.
Не выдержав зрелища добычи и упаковки ценного ингредиента экспериментального оборачивающего эликсира, подруга поскорее отвела взгляд, боясь возвращения тошноты. Видимо, поэтому до нее не сразу дошла сообщенная мной информация.
— Оборотень?! — Она отпрянула столь резко, что не удержалась на ногах и плюхнулась на землю.
— Оборотень.
Наши взгляды пересеклись.
— А кем он оботн... обор... перекидывался?
Светло-карие глаза были наполнены ужасом, недоверием, непролитыми слезами. И на самом-самом донышке тяжелел яд отвращения. Придет время, и он отравит все прочие чувства. Вот вам и вся любовь...
— Лучше и не спрашивай — спать крепче будешь. — Я перевела виноватый взгляд с подруги на объект ее чувств.
Тело наемника было неподатливое. Точно каменное. Мои попытки его распрямить не увенчались успехом. Если бы не слабое дыхание, можно было решить, что передо мной вообще труп. С некоторой опаской приподнятое веко обнажило нормальное глазное яблоко: из лимонно-желтой радужка вновь стала золотисто-коричневой, привычно круглый зрачок пусть едва заметно, но на свет реагировал.
— Похоже, это у организма защитная реакция. Побудет в таком состоянии пару деньков — станет как новенький. А нам-то что с тобой прикажешь делать, Веарьян Илиш?
Вопрос, понятное дело, остался без ответа.
— Ладно, вечереет уже. — Я поднялась с корточек, по очереди обтирая липкие ладони о штаны. Настороженно прислушалась к самочувствию — на заклинание какой мощности достанет Силы. — Пошли овраг какой поищем: надо успеть тело спрятать до темноты.
Перебирая землю руками, светловолосая попятилась от меня в священном ужасе.
Хокпекты и правда оказались, как точно охарактеризовала поселение Кирина, «дырой, какую еще поискать». Даже надвигающийся вечер не красил этот захолустный пограничный городок, а стремительно густеющие тени захламляли улицы наравне с мусором. Ограждения, как такового, у Хокпектов не было: ни высоких каменных стен, ни хотя бы крепкого, острого частокола. Поселение окружала символическая каменистая насыпь, лишь усиливающая сходство с общественной свалкой. В довершение удручающей картины над переполненными сточными канавами роились тучи мошкары. Домов было не так уж много, но они жались друг к другу, как селяне перед лицом нового наместника. Эти угрюмцы с крепкими, наглухо запертыми ставнями нависали крышами над узкими, извилистыми улочками, отчего последние становились еще более мрачными и тесными на вид. Да если постоялый двор — главный показатель достатка поселка на тракте — выглядел словно вот-вот рухнет, погребенный под тяжестью собственной крыши, о чем тут еще было говорить...
Усталая, понурая кляча, из последних сил тащившая за собой груженую телегу, остановилась возле здания, намой взгляд ничем не отличавшегося от прочих. Правда, даже из-за плотно прикрытой двери доносились звуки, подозрительно похожие на те, что выдают без меры любопытным соседям знатное гульбище — бряцание струн, низкий гул человеческих голосов и неразборчивые, но ощутимо нетрезвые выкрики. А какие оттуда доносились ароматы! Крайне завлекательные для голодных путников.
В противоположность снулой лошади ее хозяин, маленький, суетливый человечек, был чрезмерно бодр и энергичен. Бросив мне вожжи, он соскочил с телеги, развивая бурную, но бестолковую деятельность. Напроситься к нему в компанию нам посчастливилось в Моске.
Мы завернули в корчму со странноватым, но забавным названием «Поющий суслик»: пообедать, запастись провизией и детально расспросить дорогу до Хокпектов. Питейное заведение встретило случайных путников настороженно и с опаской: город наводнила переодетая Имперская стража. Их было трудно не заметить — местные непроизвольно шарахались от хамоватых, не особо таящихся стражников. Маршалы Храма действовали тоньше и незаметнее, но для моей магии Предвидения было без разницы — мирской воин перед ней или божий. Пережидая облаву и отпаивая элем перенервничавшую Эону, я потихоньку разговорилась с лысоватым востроносым мужичонкой средних лет, расположившимся по соседству. В ходе беседы выяснилось, что достопочтенного рена величают Темрином, проживает он в Дрюссе, где вполне успешно торгует овощами. Вот уже неделя, как эта торговля должна была сместиться в район Хокпектов, да его помощник некстати ввязался в драку с тиланскими стражниками. Поддакнув сетованиям дрюссельского торговца на обнаглевших столичных гастролеров и выразив горячее желание защитить с оружием в руках имущество достопочтенного рена, не щадя живота своего и других частей тела, я обеспечила нам проезд за чисто символическую плату. Впрочем, это не помешало мне и Эоне продрыхнуть всю дорогу под непрекращающуюся трепотню разговорчивого торговца.
— Приехали!!! — надрывал глотку рен Темрин, бегая вдоль невысокого, слегка покосившегося заборчика. — Выгружаемся! Живее-живее!
Городишко реагировал на его вопли не больше, чем сладко посапывающая на мешках с семенным картофелем Эона. Когда я потрясла ее за плечо, она только промычала что-то недовольно-неразборчивое и перевернулась на другой бок, натягивая дерюжку повыше.
Как и форсировавший заборчик и затарабанивший в запертую дверь мужчина, я поняла, что здесь требуются более активные методы воздействия. Коварно наклонилась к беззащитному девичьему ушку и проорала с претензией на мелодичность:
— Вставай, вставай — штанишки надевай!
Это не могло не сработать — эффективность сего метода побудки проверена не одним поколением детсадовских нянечек. Резко дернувшись, девушка впечаталась головой в деревянный борт. Рассохшаяся телега отреагировала нецензурным скрипом.
— Рель, ты чего? — жалобно спросила Эона, потирая ушибленную макушку.
— Ничего. Вставай, приехали уже.
В этот момент работа мужичка дятлом тоже возымела действие: заскрипел тяжелый засов, дверь медленно отворилась, обдавая нас волной ошарашивающих звуков и запахов. В освещенном дверном проеме возник здоровенный детина с взведенным арбалетом.
— Деньги есть? — негостеприимно поинтересовался он вместо приветствия.
Рен Темрин с готовностью продемонстрировал увесистый кошель.
— Приехали, — счастливо выдохнула моя спутница. — Кирина нас, поди, заждалась уже.
Знали бы мы как.
— Девочки!!! — разнесся по корчме оглушительный нетрезвый вопль. — Ой-ой! Подождите! Сейчас я пароль скажу! Вам же куда-то было надо... Сейчас-сейчас... В нужник?.. Нет?.. К костоправу?.. Тоже нет?.. О, на рынок!!! Угадала? Да? Не ходите. Давайте лучше выпьем...
Утро выдалось свежее, ясное. Небо без единого облачка в квадрате распахнутого окна предвещало хороший, не по-осеннему жаркий день. Снизу доносились постукивание глиняной посуды и умопомрачительный аромат свежеиспеченного хлеба. Я весело сбежала по ступенькам, размышляя о том, что наступающий день действительно обещает быть очень славным.
Внизу было малолюдно. Пара нетрезвых мужичков да Кирина, гипнотизировавшая пустую столешницу. Выглядела девушка, прямо скажем, не цветуще: грязные темные волосы сально поблескивали, а кожа серела прямо в тон с ленцой помытому полу.
— Доброе утро! — Я шлепнулась на соседний стул и призывно махнула скучающей у стойки девице в клетчатом переднике.
— Кому доброе, а кому навыворот, — сдавив виски запястьями, процедила Кирина. — Эона где?
— Спит наверху. — В этот момент к столику подошла разносчица. С опаской косясь на неранку, так и не поднявшую взгляда от столешницы, она приняла заказ и поторопилась удалиться на кухню. — Ничего, что мы твою кровать заняли? Просто с пола вставать ты наотрез отказывалась...
— Пустое. — Оборвала меня темноволосая, страшась резко мотать головой. — Что так долго добирались? Я уже почти начала волноваться.
На удивление шустро возвратившаяся служанка сгружала с подноса заказанную снедь, с интересом прислушиваясь к нашей беседе.
— Заметно, что «почти», — поддакнула я. — Судя по разговорам, корчма третий день на ушах стоит.
Кирина усмехнулась. Вернее, попыталась. Потому что, увидев, как перекосило неранку, разносчица, не пересчитывая, сгребла деньги со стола и шмыгнула обратно к стойке. Трясущейся рукой темноволосая ухватилась за стакан с рассолом, отхлебнула немного и тут же поставила его на место.
— Хмарь забери, что ж я вчера такого выпила, отчего мне сегодня так плохо?
— Как мне кажется, главный вопрос здесь не «что?», а «сколько?».
— Ну и сколько?
— Точно не скажу. — Я пожала плечами, удивительно напоминая сама себе Верьяна. (Интересно, долго еще я буду его всуе поминать?!) — Когда мы вчера приехали, ты уже была пья... хм... солидно навеселе и вовсю убалтывала какого-то кривоногого, раскосого мужичонку побрататься...
— Побрататься? — полузадушенно просипела неранка. — С мужчиной?!
— Угу. — Злорадный смешок: не все же мне одной попадать в дурацкие ситуации. — В смысле, наверное, посестриться... Кирин, как там это у вас, на Острове, называется, а?
Разнесшийся по залу страдальческий стон, подобно удачно проведенному ритуалу экзорцизма, изгнал из корчмы всех прочих посетителей.
— Что еще я говорила?
— Ты громко и очень убедительно требовала сию же минуту подать тебе нож, дабы провести церемонию по всем правилам. К сожалению, ни один из принесенных не подошел. — Я придирчиво осмотрела стену, утыканную не понравившимися Кирине ножами. — И чем они тебе не угодили? Вон тем тесаком для рубки мяса из любого мужика не то, что сестру, святого можно сделать...
Первый раз за это утро неранка подняла на меня мутный взгляд. Ее воспаленные, с полопавшимися сосудами глаза с трудом сфокусировались на моей переносице.
— Рель, могу я тебя кое о чем попросить?
— Разумеется, — великодушно разрешила я.
— Будь добра, заткнись.
«Сумеешь?» Легко.
Ради нашей долгожданной встречи я была готова еще и не на такие жертвы.
Жаркое марево разлилось по степи. Будто и не было последних дней холода и непрерывных дождей. Выстеленная ковылем степь тянулась до самого горизонта, где неясными тенями скорее угадывались, чем вырисовывались очертания гор.
Мы тащились по сухой, крошащейся под сапогами колее, Кирина знает куда, начиная с полудня. Светловолосая тарахтела почти беспрерывно, повествуя о наших злоключениях.
— Как ты сказала, Рель, зовут того парня? — невпопад поинтересовалась неранка, перебив жалобные причитания Эоны, коими та перемежала свой рассказ. — Веарьян Илиш?
Мечтая лишь о том, чтобы упасть куда-нибудь в тенек и полежать там в тишине и покое недельку-другую, я подавила очередной зевок и равнодушно подтвердила:
— Ага.
— Охотник за головами, говоришь? — не унималась Кирина.
— Точно.
Светловолосая с недовольством во взоре глянула на меня, бессовестно отвлекающую обожаемую, давно не виденную подругу, и попыталась продолжить рассказ:
— Кир, так вот...
Не тут-то было.
— Нагловатый такой тип? Длинный? Худющий? С кучей косичек? — Вопросы из неранки посыпались как фасоль из прохудившегося мешка.
— Ну да... — оторопело согласилась со словесным портретом Верьяна Эона. — И глаза такие... как у кота... желтые.
Кирина выругалась. Витиевато, мудрено, с душой. Помолчала. Вновь выругалась — уже покороче.
— Рель, тебе опять удивительно повезло. — Если судить по нехорошей улыбочке Кирины, подфартило мне в очередной раз как утопленнице. — Надо же, такую знаменитость встретить!
— Первый раз слышу... — встряла было Эона, но умолкла под холодно-насмешливым взглядом подруги.
— Твое счастье, — усмехнулась неранка. — Если по эту сторону Разделяющих гор имя Проклятого Ублюдка не на слуху, то лишь потому, что отродье Илишей находится здесь недостаточно долго. Надеюсь, вы прирезали эту легенду среди побережных убийц, тело сожгли, а пепел развеяли по ветру?
Неожиданно и совершенно непоследовательно пришло осознание того, что мне недостает Веарьяна Илиша, кем бы он там ни был: охотником за головами, Проклятым Ублюдком или просто человеком с примесью крови горгонов и язвительным чувством юмора.
Похоже, я скучала по этой длинноносой бестии...
— Не совсем, — осторожно подбирая слова, ответила я. — Скажем так, мы его в овраге схоронили. Правда же, Эона?
— Ну да, — охотно подтвердила та. — Только...
— Только ... — перебила я девушку, собирающуюся поведать Кирине, что в овраге оставили мы Верьяна в добром здравии и под прикрытием заклинания Защитной Сферы, рассчитанного на пару суток, — теперь нам очень уж хочется узнать побольше об этой знаменитости.
Расчет оказался верным.
— Кир, расскажи, а? — предсказуемо заканючила падкая на сказочки Эона.
— Долго рассказывать. — Неранка в задумчивости машинально накрутила на палец темную непослушную прядку. — Длинная это история, не одно поколение тянется.
— Так мы вроде тоже никуда не спешим, — елейно улыбнулась я. И с фальшивым сочувствием в голосе добавила: — Хотя, возможно, у тебя с похмелья язык заплетается?
Эона хихикнула.
Как вы понимаете, дальше упрашивать темноволосую не пришлось.
— Береговые аристократы Идана[22] благородны и возвышенны лишь в песнях хорошо проплаченных менестрелей, — для острастки скрипнув зубами, распевно начала рассказ Кирина, — а на деле морским грабежом да мародерством уже который век не брезгу...
Внезапно неранка замолчала на полуслове и пристально вгляделась в горизонт. Мы с Эоной посмотрели в ту же сторону и синхронно вздохнули в разочаровании — байкам на сегодня пришел конец.
Отряд степняков налетел с криками и улюлюканьем, сбивая нас в тесную кучку. Мир вокруг завертелся в бешеной, сводящей с ума пляске под музыку лошадиного ржания.
— Мир тебе и твоим спутникам, Кирина-абы! — прокричал круглолицый мужчина в отороченной лисьим мехом шапке, пытаясь перекричать поднятый всадниками шум.
— А тебе и твоим воинам — доброй схватки с хорошей добычей, Талеген-дай!
— Да услышит твои слова Великое Небо, дочь Мудрой Матери. — Предводитель степняков хитро прищурился, хотя и не сбавил свой велеречивый пафос. — И не оставит Оно своей благодатью того юного воина, что, перебрав накануне хмельного напитка, не смог сегодня утром взобраться на коня.
Кирина неожиданно покраснела.
— Дети Белого Коня заждались тебя, сестра...
Меж пузырившимися на степной глади юртами клана Белого Коня пахуче дымили в вечереющее небо очаги, подкармливаемые лепешками кизяка. Перед самой большой юртой нас сгрузили с лошадей прямо в оглушительно галдящую раскосую толпу женщин и детей.
Поясницу ломило от долгого сидения в неудобной позе, кожа зудела, а покрасневшие глаза нещадно слезились. Внезапно еще и правая рука онемела почти до локтя. Я испуганно глянула вниз — за запястье уцепилась ручонка древней бабки. Ее высохшая фигура, принаряженная в расшитый геометрическими узорами халат, напоминала знак вопроса. Круглое личико избороздили тысячи мельчайших морщинок. Но самыми старыми были глаза — наверняка они видели еще первое пришествие Единого.
— Пойдем в юрту, дочка. Пойдем-пойдем-пойдем, — повторяла старуха как заклинание. — Старая бабка Апаш погадает тебе. Глянет на теплые кишки годовалого суслика, всю-правду порасскажет.
Нарисованная перспектива отчего-то не вдохновляла.
— Ну... — Я беспомощно посмотрела на Кирину. Та лишь развела руками в ответ.
Видя мою нерешительность, бабка неодобрительно зацокала.
— Старших не уважаешь, дочка. Ай-ай! Нехорошо отказывать провидице, ай нехорошо! Прогневается Великое Небо, возропщут попранные предки...
К сожалению, пока роптали не гипотетические пращуры, а очень реальные люди, поэтому выбора у меня не осталось — я послушно потопала за старухой, как телка на крепком поводе.