Моррелл Дэвид. Крайние меры

   Наконец он почувствовал, что настало время задать ключевой вопрос.
   — Благодарю вас, профессор. Вы чрезвычайно любезны. Я и так отнял у вас массу времени.
   — Ничего подобного. Меня мало кто навещает. Особенно после смерти жены. Только благодаря ей я вел активный образ жизни. Даже студенты теперь не приходят, не то что в былые времена.
   — Не могли бы вы просветить меня еще в одной области? Один мой друг ищет хорошую школу для сына. Хочет поставить его на рельсы, ведущие в Гарвард или Йель. В частности, подумывает о Гроллье.
   — Академии Гроллье? В Вермонте? Но если ваш друг не очень богат и не слишком знаменит, его, пожалуй, ждет разочарование.
   — Настолько элитное заведение?
   — В Гроллье учится не более трехсот человек. Ежегодно туда принимают семьдесят мальчиков, и места обычно расписаны со дня рождения будущего ученика. Комната, питание и обучение обходятся пятьдесят тысяч в год, к этому надо добавить щедрые пожертвования родителей на развитие Академии.
   — Нет, для моего друга это слишком накладно.
   Профессор Фолсом согласно кивнул.
   — Я против системы образования, построенной на богатстве и привилегиях. Но справедливости ради следует сказать, что учат в Гроллье превосходно. Немного жестко и консервативно, на мой взгляд, но превосходно.
   — Жестко? Консервативно?
   — Программа обучения строится без учета индивидуальности. Студенту навязывают знания вместо того, чтобы дать ему возможность самостоятельно овладевать ими. Латынь. Греческий. Всемирная история с уклоном на Великобританию. Философия, в частности античная. Политология. Европейская литература, опять-таки с упором на Великобританию. Совсем мало литературы американской. Возможно, именно поэтому я не испытывал энтузиазма в отношении Гроллье. Экономика, алгебра. И, конечно, спорт. Мальчишка, обучающийся в Академии, если он не преуспеет в спортивных дисциплинах — в первую очередь в футболе и академической гребле, видах командных, — очень скоро оказывается отторгнутым.
   — Соучениками?
   — И самой школой, — ответил профессор. Он как-то вдруг постарел и выглядел очень усталым. — Цель Гроллье — вырастить игроков, способных выступать в команде под названием «Истеблишмент». Как вам известно, нонконформистское поведение вовсе не считается достоинством в обществе патрициев. Элите прежде всего требуются осторожность вкупе с консенсусом. Студентов там учат думать и поступать, как положено членам узкого круга, чьи интересы им предстоит выражать в будущем. На этом и построена вся система воспитания, — как физического, так и духовного.
   — Очень похоже на программирование личности, — заметил Питтман.
   — В определенном смысле любое обучение является таковым, — заметил профессор. — Но Гроллье дает прекрасную подготовку. Многие выпускники стали известными людьми. — Он назвал имена нескольких послов, губернаторов и одного президента Соединенных Штатов. — И это не считая многочисленных крупных финансистов.
   — Кажется, Джонатан Миллгейт тоже учился там?
   — Да, среди дипломатов есть много выпускников Гроллье. Юстас Гэбл. Энтони Ллойд.
   Эти имена прозвучали настолько неожиданно, что Питтман вздрогнул.
   — Юстас Гэбл? Энтони Ллойд?
   — Советники многих президентов. Они добились таких успехов на поприще дипломатии, что их стали называть «Большими советниками».
   Питтман изо всех сил старался скрыть охватившее его возбуждение.
   — Какая прекрасная школа! — только и произнес он.
   — Для некоторых весьма специфического типа высокорожденных учеников.

18

   Когда они вышли из здания, тени сгустились и заметно похолодало. Весь дрожа, но вовсе не от холода, Питтман в конце тупика поднялся по ступеням на променад высоко над Ист-Ривер. Джилл последовала за ним.
   — Академия Гроллье. И не только Миллгейт, но и Юстас Гэбл, и Энтони Ллойд.
   — "Большие советники", — добавила Джилл.
   — Впервые слышу об этом. — Питтман повернулся к Джилл. — Как вы думаете, не учились ли там и остальные — Уинстон Слоан, Виктор Стэндиш?
   — Допустим, учились. Ну и что из этого?
   — Да... Что же такое связано с Академией Гроллье, что «Большие советники» решили убить Миллгейта, а вину взвалить на меня? Они убили отца Дэндриджа и ... Только для того, чтобы никто не понял, почему Миллгейт одержим мыслью о Гроллье.
   — Может быть, мы заблуждаемся и Миллгейт просто бредил?
   — Нет, — настойчиво произнес Питтман. — Если я в это поверю, у меня не останется надежды достигнуть цели. И тогда придется все бросить. Оборвется ниточка, за которую можно ухватиться. — Опять его стала бить дрожь, и чувствовал он себя отвратно, ощущая тяжесть оружия, которое таскал за собой. — Но допустим, это был бред... Что дальше? Как быть с вами? Вы не можете вернуться домой, не можете использовать кредитную карточку, чтобы снять номер в отеле. Вас сразу найдут.
   — А вы где намерены провести ночь?
   Питтман не ответил.
   — А где до этого ночевали? — не унималась Джилл. — Где?..
   — В парке на скамье и еще на полу в зале ожидания в реанимации.
   — Боже мой!
   — Может быть, обратиться в полицию — это не такая уж плохая идея? Позвоните. Не исключено, что они защитят вас.
   — Надолго ли? А что будет, когда снимут охрану? Решено. Я остаюсь с вами, — заявила Джилл.
   — Смотрите, как бы потом не раскаяться.
   — Но сейчас это самый приемлемый для меня вариант. К тому же вы забыли об одном обстоятельстве.
   — Ваши деньги?
   — И деньги тоже. Мне, конечно, не надо зарабатывать на жизнь. Я просто люблю свою работу. Она мне нужна. И сейчас...
   — Что сейчас?
   — Меня замучает совесть, если вы потерпите неудачу. Вам необходима помощь.
   Питтман с трудом сдерживал обуревавшие его чувства. Он лишь осмелился прикоснуться к ее руке и произнес:
   — Спасибо.
   — Если не я, то кто сменит повязку на вашей руке?
   Питтман улыбнулся.
   — Вам следует чаще улыбаться, — заметила Джилл.
   Питтман устыдился своей радости, и улыбка угасла.
   Джилл посмотрела в сторону Ист-Энд-авеню.
   — Я должна позвонить в больницу, сказать, что не выйду на дежурство. Они еще успеют найти замену.
   Джилл вышла из телефонной будки обескураженная.
   — Что-то не так?
   — Моя начальница в реанимации... К ней обращалась полиция.
   — Полицейские обыскали вашу квартиру и таким образом вышли на больницу.
   — Еще начальница сказала, что ей звонил кто-то из моих друзей, сообщил, что со мной все в порядке, но на работу я не выйду.
   — Кто бы это мог быть?
   — Какой-то мужчина.
   Питтман весь напрягся.
   — Это люди Миллгейта. Пытались прикрыть операцию. Если бы вы и оказались сегодня в больнице, то уж точно не на шестом этаже. Но ваша начальница не стала бы беспокоиться и звонить в полицию, потому что ваш «друг» сообщил, что с вами все в порядке.
   — Вот теперь мне по-настоящему страшно.
   — Но мы так и не решили, где заночуем.
   — Есть идея.
   — Какая же?
   — Двигаться дальше, не останавливаясь.
   — Ну тогда я просто загнусь.
   — Не обязательно. Вам нужно побывать в библиотеке, но она откроется только завтра.
   — Дааа... — протянул Питтман.
   — Однако библиотеки имеются и в других городах. Вместо того, чтобы ждать до завтра, сядем в поезд. Там вполне можно поспать.
   — В поезде?
   — Я всегда пользуюсь ночным экспрессом, когда отправляюсь туда кататься на лыжах.
   Питтман не понял, куда именно.
   — Вермонт, — уточнила Джилл.
   Наконец до Питтмана дошло.
   — Да, конечно. Ведь профессор Фолсом сказал, что Академия Гроллье в Вермонте.

Часть четвертая

1

   В спальный вагон билетов не оказалось. Но это не играло никакой роли — Питтман настолько обессилел, что был готов спать где угодно. Вскоре после отхода поезда от вокзала Пенсильвания они с Джилл перекусили сэндвичами и кофе, которые девушка успела купить на станции. Билеты приобрела тоже она: Питтман не хотел показываться на публике. По той же причине он выбрал место у окна в той части вагона, где было меньше пассажиров. Помещенные в газетах и показанные по телевидению фотографии имели мало общего с его теперешним обликом, но все же лучше не рисковать.
   Монотонный стук колес убаюкивал. Убедившись в том, что никто не проявляет к нему ни малейшего интереса, Питтман облокотился о свою сумку, захваченную из убежища О'Рейли, и стал смотреть на убегающие назад дома за окном, потом спросил у Джилл, сколько ехать до Вермонта, но ответа не услышал — уснул крепким сном.

2

   — Просыпайтесь!
   Питтман почувствовал, что кто-то трясет его за плечо.
   — Пора вставать.
   Он медленно открыл глаза.
   Джилл сидела рядом. Она была умыта, волосы причесаны. В этот ранний час девушка выглядела на удивление энергичной и, само собой, весьма привлекательной.
   — А что я знаю... — сказала она. — Вы, оказывается, храпите.
   — Прошу прощения.
   — Никаких проблем. Вы, должно быть, совершенно без сил. Мне никогда не доводилось видеть человека, способного так крепко спать в столь неудобной позе.
   — По сравнению со скамейкой в парке это просто отель «Ритц».
   — Вы помните, как мы пересаживались в другой поезд?
   Питтман отрицательно покачал головой. Вагон почти совсем опустел. Поблизости не было никого, кто мог бы их услышать.
   — В таком случае вы весьма убедительно продемонстрировали сеанс хождения во сне, — заявила Джилл. — Держу пари, если бы не пересадка, вы не проснулись бы даже для того, чтобы сходить в туалет.
   Питтман с трудом приподнялся на сиденье, где, скорчившись, провел ночь. Спина ныла.
   — Где мы?
   — В нескольких милях от Монтпильера, штат Вермонт. — Джилл подняла плотную штору на окне.
   Хотя солнце едва взошло над горизонтом, Питтман сощурился. Его взгляду открылся ряд сосен, уступивших место покатому зеленому холму, где паслось на склоне стадо. На противоположной стороне довольно узкой долины находились невысокие, поросшие лесом горы, кое-где покрытые снегом.
   — Сколько же сейчас времени?..
   — Шесть пятнадцать.
   — Кофе совсем не осталось?
   — Только в прекрасном сне.
   — В таком случае разбудите меня, пожалуйста, когда приедем на место.
   — Не глупите, — строго произнесла Джилл. — Вставайте. Как только поезд остановится, я должна быть готова к пробежке.
   — Вы всегда кипите энергией в такую рань?
   — Нет, только с перепугу. Кроме того, для тех, кто привык дежурить ночами, сейчас не раннее утро, а скорее вечер.
   — Ну, это не для меня. — Питтман ощущал резь в глазах, как от песка.
   — Сейчас я вам кое-что шепну, и вы сразу проснетесь. Согласны?
   — Ну, если только это что-то хорошее, пожалуйста!
   — Завтрак. И я за него плачу.
   — У вас нет выбора, потому что в кармане у меня ни гроша. Но, должен заметить, вы обладаете огромной силой убеждения.

3

   — Монтпильер? Звучит совсем по-французски.
   — Первыми поселенцами в этом районе и были французы.
   — И это называется столицей Вермонта? — Питтман сидел с Джилл в ресторане за столиком у окна, из которого открывался вид на живописную улицу с домами в стиле Новой Англии. — Похоже, здесь живет не очень много людей.
   — Менее десяти тысяч. А во всем штате около шестисот.
   — Прекрасное место для беглецов.
   — И еще для школы, изолированной от внешнего мира, где учат, как стать аристократами.
   Питтман отпил немного кофе и произнес:
   — В вашем голосе я уловил едва заметные нотки неодобрения.
   — Едва заметные? Вовсе нет. Родители пытались воспитать меня именно таким образом — в духе снобизма. До сих пор они в ужасе от того, что их дочь — медсестра. «Ах, эти больные! Ах, эта кровь!»
   — Мне кажется, у вас больше денег, чем...
   — В приличном обществе это не принято обсуждать.
   — С манерами у меня всегда были сложности.
   — Миллионы.
   Питтман моргнул и поставил стакан на стол.
   — По совести, я никогда не знала, сколько именно, — продолжала Джилл. — Мои родители не говорили об этом. Мы по-разному смотрим на жизнь. Меня даже хотели в наказание лишить наследства.
   — Так вот почему вы упомянули о трастовом фонде ваших дедушки и бабушки.
   — Это они заработали все деньги, но сумели остаться людьми. Зато папочка с мамочкой полагают, что богатство дает им право относиться к людям свысока.
   — Я смотрю, вы не на шутку рассердились.
   — Я же сказала вам, что люблю людей, стараюсь им помочь, никогда не манипулирую ими. Дедушка с бабушкой предвидели семейный конфликт и открыли трастовый фонд на мое имя, подарив мне, таким образом, независимость.
   — Мы с вами одинаково мыслим. Когда я был репортером...
   — Были? Да вы и сейчас репортер.
   — Нет. Сейчас я составитель некрологов. Но было время... еще до смерти Джереми... до того, как я развалился... Больше всего мне нравилось готовить разоблачительные статьи о коррупции среди самодовольных представителей истеблишмента, особенно в правительстве. С каким удовольствием я стаскивал их с пьедестала, заставляя в полной мере испытать ту жизнь, которую ведем мы — пасынки этого мира.
   — Стаскивали с пьедестала аристократов вроде Джонатана Миллгейта?
   — Я делал для этого все, что мог.
   — Только никому не говорите. Не то подумают, что у вас были серьезные мотивы и что вы действительно хотели...
   Она так и не произнесла «убить его». Подошла официантка, чтобы принять заказ, и Джилл замолкла. Она попросила принести грейпфрут, английскую лепешку из ржаной муки и йогурт, а Питтман — мясное ассорти и яичницу с беконом.
   — Вы никогда не восстановите свою форму, — заметила Джилл.
   — Но хлеб я заказал из муки грубого помола. Вы разве не обратили внимания? Кроме того, за последнее время я израсходовал столько энергии!
   — Правильно. Вам недостаточно внешних опасностей, вы решили убить себя избыточными калориями.
   — Побойтесь Бога. Я просто пытаюсь заправиться.
   Джилл хихикнула, осмотрела уютное помещение в старинном стиле, отделанное деревом теплых тонов, и, поднявшись, сказала:
   — Я сейчас вернусь.
   — В чем дело?
   — Кто-то оставил газету «Ю-Эс-Эй тудей».
   Джилл, видимо, захотелось просмотреть газету, но когда, вернувшись на место, она взглянула на первую полосу, то пробормотала себе под нос:
   — У меня вдруг пропал аппетит.
   — Все так скверно?
   Официантка усаживала за соседний с ними столик двух посетителей — мужчину и женщину.
   Джилл передала ему газету со словами:
   — Некоторые вещи лучше не произносить вслух.
   Питтман пробежал глазами статью и пришел в замешательство. Набранный крупным шрифтом заголовок гласил: «Безумный составитель некрологов продолжает серию убийств». Питтман обвинялся в убийстве отца Дэндриджа, а также человека, который вместе с двумя коллегами был послан сыном Миллгейта в дом Джилл, чтобы выразить ей благодарность за самоотверженную помощь тяжелобольному государственному деятелю. Помимо всего прочего, Питтмана подозревали в похищении девушки.
   — Дела — хуже не бывает, — сказал он. — Может, лучше повеситься и покончить со всем этим одним махом?
   — Не смейте говорить так, даже в шутку.
   Питтман подумал и сказал:
   — Забавно, это действительно была шутка. Еще два дня назад я думал по-другому.
   Джилл сурово взглянула на него:
   — В итоге вся эта катавасия может пойти вам на пользу.
   — В данный момент совсем наоборот. — Питтман показал на газету. — Давайте уйдем отсюда. У нас масса дел.
   — Во-первых, найти библиотеку?
   — Верно. — Питтман поднялся из-за стола. — В большинстве библиотек имеется серия справочных изданий под названием «Словарь американских биографий». В статьях указаны биографические данные, включая и образование, практически всех известных личностей в Соединенных Штатах. Из этого словаря можно узнать, учились ли в Гроллье все «Большие советники». Кроме того, библиотекарь сможет оказать нам и иную помощь.
   — В чем именно?
   — Скажет, как найти Академию Гроллье.

4

   — Четыреста долларов, — скептически покачав головой, произнесла Джилл.
   — Знаю. Я тоже не в восторге, но думаю, это лучшее из того, на что мы можем рассчитывать, — ответил Питтман. — На другую машину у нас просто не хватит денег, если даже мы выложим всю наличность.
   Смахивающий на бандита дилер в галстуке бабочкой с интересом наблюдал из окна конторы, как Питтман и Джилл расхаживают вокруг серого «плимута» марки «дастер» выпуска 1975 года. В свое время двухдверный седан выглядел спортивной машиной, однако автомобильная жизнь ему досталась нелегкая, о чем свидетельствовали ржавчина на задних крыльях и трещины в виниловой крыше.
   — В таком случае плюнем на наличные, — заявила Джилл. — Я выпишу чек, и мы приобретем что-нибудь получше.
   — Невозможно. — Питтман припомнил интервью с частным детективом, специализировавшимся на поимке беглецов. — Чтобы проверить чек из другого штата, продавец наверняка позвонит в банк. Банк же, предупрежденный полицией, предпримет соответствующие меры. Убежден, «Большим советникам», учитывая их влияние, удастся получить в вашем банке любую нужную им информацию. И тогда сразу станет ясно, в каком районе сосредоточить поиски. По той же причине мы не сможем арендовать машину. Потому что придется использовать мою или вашу кредитную карточку. Наши имена попадут в компьютер, и тут нам конец. «Большие советники» без труда сообразят, с какой целью мы потащились в Вермонт. И когда мы появимся в Академии Гроллье, их люди уже будут нас ждать.
   — Четыреста долларов. — Джилл с кислым видом еще раз исследовала проржавевший автомобиль.
   — Понимаю. Для нас в настоящий момент это целое состояние. Но выбора нет. Хорошо еще, что поторговались и отстригли полсотни.
   — А что, если этот драндулет развалится, как только мы съедем с площадки?
   — Да как будто не должен. Взгляните на двигатель. На «дастере» установлен крайслеровский V-образный шестицилиндровик. Он вечный.
   — Так вы, оказывается, еще и автомеханик.
   — Чего нет, того нет.
   — Откуда же?..
   — Писал однажды статью о торговле подержанными машинами, тогда и узнал, как обнаружить обман при покупке.
   — Какая прелесть! Не человек, а ходячий конгломерат интервью.
   — Пожалуй, что так.
   — Вас послушать, так нам просто повезло с этой развалиной.
   — Разумеется, если дилер впридачу заполнит бензином бак и не возьмет с нас за это ни цента.

5

   Они двигались от Монтпильера на северо-запад мимо тянущихся вдоль 89-й дороги гор. Мотор «дастера» гудел ровно и мощно.
   — Против ожиданий машина оказалась не такой уж плохой.
   Повязка на левой руке сковывала движения Питтмана, поэтому за руль села Джилл. Она опустила стекло и сказала:
   — Прежний владелец машины наверняка обожал сигары.
   — Зато не прожег сиденья, и они выглядят вполне прилично, чего нельзя сказать обо мне. В Гроллье нельзя показываться в таком виде.
   С этими словами Питтман извлек из сумки электробритву на батарейках и принялся бриться, любуясь поросшими лесом вершинами.
   — На карте, которой нас любезно снабдил дилер, этот хребет называется Зеленые горы. Странное название для места, известного скорее как горнолыжный курорт.
   — Я же сказала, что первыми поселенцами здесь были французы. Проанализируйте название штата. Вермонт — это лишь иной способ сказать по-французски mont vert, что означает Зеленая гора.
   — Здесь все так мирно. Интересно, что за тайну хранит Академия Гроллье? Почему «Большие советники» в панике?
   — Жаль, что «Словарь американских биографий» оказался для нас практически бесполезен, — заметила Джилл. — Профессор Фолсом был прав. Как и Джонатан Миллгейт, Юстас Гэбл и Энтони Ллойд учились в Гроллье. Но в биографиях остальных советников Академия не упоминается.
   — Это ровным счетом ничего не значит. Возможно, они и в самом деле там не учились, но не исключено также, что предпочли скрыть этот факт.
   После поворота перед ними открылся луг, обрамленный красивыми деревьями, поросшие лесом горы. Поглощенный своими мыслями, Питтман не заметил смены ландшафта.
   — Скрыть, — продолжал Питтман, — что все они учились в этом заведении.
   — Но разве это могло повредить им?
   — Слишком откровенное кумовство. «Кровосмесительство». Один из самых гнусных секретов правящей элиты, который может стать достоянием общественности. Несколько привилегированных школ готовят будущие сливки общества к поступлению в лучшие университеты. Юные представители истеблишмента заканчивают учебу и стекаются в Вашингтон. Там они господствуют в разных ветвях власти. ЦРУ, например, на короткой ноге с Йелем. Государственным департаментом руководят люди, окончившие Гарвард. Администрация Клинтона тесно связана с Юридической школой Йельского университета.
   Установившиеся связи становятся все более специфическими. В университетах, входящих в так называемую «Лигу плюща», возникают еще и тайные общества, в самом престижном из них, именуемом «Череп и кости», могут состоять только отпрыски самых знаменитых семеек. Каждый президент распределяет важные посты среди соучеников или членов одного с ним тайного общества. Эти люди становятся послами, членами кабинета, личными советниками. Вы же знаете, как это бывает. Президент оставляет пост, и все его выдвиженцы перемещаются в частный сектор, где, став членами советов директоров крупных корпораций, используют свое влияние, манипулируя деятельностью правительства. В некоторых случаях они создают собственные консультационные центры и начинают заботиться об иностранных клиентах, которые платят им огромные суммы за то, что контакты могущественных людей используются в интересах их фирм. Именно поэтому я так хотел низвести Миллгейта до своего уровня. Он был заодно с производителями вооружений. Миллгейт выступал за наше военное участие в Корее, Вьетнаме, Панаме и Ираке, это лишь самые известные события. Но главный вопрос состоит в том, соответствовала ли эта политика интересам страны или всего-навсего являлась благом для оружейного бизнеса и счета Миллгейта в одном из швейцарских банков.
   Если добираться до основ, то грандиозные масштабы коррупции в правительстве объясняются тем, что очень немногие политики или дипломаты имеют мужество поставить под сомнение поведение своих бывших одноклассников и теперешних одноклубников. «Старый добрый имярек совершил ошибку, приняв взятку. Но ведь, в сущности, он совсем неплохой парень. Зачем кидаться на него и причинять ему неприятности?» Групповые обязательства ставят значительно выше интересов американского народа. Вам доводилось слышать о так называемой «Богемной роще»?
   — Нет, — ответила заинтригованная Джилл.
   — Это — еще одно секретное общество, сугубо мужской клуб. Основная его цель — совместное проведение времени летом на природе, в лесах Северной Калифорнии. Членами клуба являются самые могущественные люди Соединенных Штатов: сенаторы, члены кабинета, крупнейшие финансисты и руководители корпораций. Все президенты-республиканцы, начиная с Никсона, входили в этот клуб. Члену клуба разрешается привести с собой столь же влиятельного иностранного гостя. И чем же занимаются эти могущественные люди? Они напиваются, распевают песенки у костра, разыгрывают друг друга и устраивают состязания — чья струя долетит дальше.
   — Мальчишеский лагерь для взрослых, — заметила Джилл.
   — Правильно. Но после того, как лесные радости заканчиваются и эти люди возвращаются на свои высокие посты, маловероятно, что один из них станет обвинять другого в недостойном профессиональном поведении. Ни за что. В «Богемной роще» это принято считать проявлением дурного тона, что, как говорится, и требовалось доказать. И это всего лишь один пример того, как клубные интересы ставятся выше интересов общества. Все насквозь протухло.
   В кабине воцарилась тишина, нарушаемая лишь ровным шумом двигателя. Джилл провела машину через очередной поворот, миновав стадо рядом с ручьем, бегущим из другой долины.
   Наконец девушка заговорила:
   — Теперь, облегчив душу, вы, наверное, почувствовали себя лучше?
   — Нет.
   — Мой отец учился в Йельском университете и входил в «Череп и кости».
   — Я не хотел переходить на личности.
   — Но то, что вы сказали — правда. Отец работает в области международной торговли. И поскольку он был членом этого клуба, то, по-видимому, имеет преимущество перед своими конкурентами. Получает дополнительные льготы.
   — А теперь представьте себе, каким влиянием пользовались «Большие советники», — сказал Питтман. — Консультанты всех президентов, начиная с Трумэна. Послы, члены кабинета. В разное время трое из них были государственными секретарями. Двое — министрами обороны. Некоторые руководителями администрации президента и советниками по вопросам национальной безопасности. Я уж не говорю об их деятельности в качестве послов в ООН, НАТО, Великобритании, СССР, Саудовской Аравии, Западной Германии и т.д., и т.п. Никогда не избирались. Постоянно назначались. Имели влияние со времен второй мировой войны. Правительство внутри правительства. В тех случаях, когда Белый дом не давал им возможности развернуться — так, как было, например, во времена Кеннеди и Картера, — они ухитрялись сохранять свое влияние, формируя внешнюю политику, как члены команд «мозговых танков», подобных Совету по иностранным делам, Рэнд Корпорейшн или Фонду Рокфеллера. Трое из «Больших советников» учились в Гарварде. Двое — в Йеле. По меньшей мере, трое из них, если не все, были учениками одной и той же частной школы. Но одного из них настолько обеспокоили обстоятельства, связанные со школой, что он хотел исповедаться, находясь на смертном одре, а остальные шли на самые крайние меры, чтобы это предотвратить.